Стихи, сочиненные в павильоне Кристальной впадины, вызывают чувство одиночества
Итак, после ухода мужчин матушка Цзя распорядилась убрать ширму, отделявшую мужской стол от женского, а служанки расставили фрукты и принесли чистые кубки и палочки для еды.
Все оделись потеплее, выпили чаю и сели кружком. Баочай и ее младшая сестра незаметно ушли, и матушка Цзя поняла, что они решили продолжать праздник у себя дома. Не было также Ли Вань и Фэнцзе. Их очень недоставало, и все погрустнели. Куда девалось прежнее веселье!
Матушка Цзя обратилась к госпоже Ван:
– В прошлом году наши мужчины находились в отъезде и мы приглашали твою сестру Сюэ вместе с нами любоваться луной. Было шумно и весело, и все мы немножко грустили, что с нами нет наших мужчин, что жены разлучены с мужьями, матери – с сыновьями. В нынешнем году муж твой дома, и, казалось бы, нужно радоваться; но мы не можем теперь пригласить твою сестру с дочерью. В доме у нее прибавилось два человека, и ей нельзя их оставить. Фэнцзе, как нарочно, болеет. А у нее шуток и смеха на десятерых хватило бы… Поистине все в Поднебесной не так, как хочется!
Матушка Цзя вздохнула и приказала наполнить большой кубок подогретым вином.
– Хорошо, что сейчас матери с детьми вместе, – промолвила госпожа Ван. – В прошлые годы за столом бывало много гостей, зато в нынешнем – собрались наши самые близкие родственники.
– Это настоящая радость, – улыбнулась матушка Цзя, – вот я и хочу выпить из большого кубка. И вы замените свои кубки на большие!
Пришлось последовать примеру матушки Цзя, хотя от вина все уже чувствовали некоторую вялость. Да и время было позднее.
Затем матушка Цзя распорядилась постелить на крыльце матрац, принести лунных лепешек, арбузов, фруктов и разрешила служанкам тоже любоваться луной. А луна к этому времени была близка к зениту и казалась особенно яркой.
– Какая красота! – воскликнула матушка Цзя. – Послушать бы сейчас флейту! – И она приказала позвать музыкантш, заметив при этом: – Громкая музыка лишена всякой прелести, ее лучше слушать издали.
Вдруг матушка Цзя увидела, что к госпоже Син обратилась ее служанка, и спросила:
– Что-нибудь случилось?
– Старший господин Цзя Шэ споткнулся о камень и вывихнул ногу, – ответила госпожа Син.
Матушка Цзя послала служанок узнать, как себя чувствует Цзя Шэ, а госпоже Син велела идти домой, сказав:
– Пусть жена Цзя Чжэня ее проводит. Я тоже скоро пойду спать.
– Я не поеду домой, – с улыбкой произнесла госпожа Ю, привстав с места, – если позволите, всю ночь проведу с вами!
– Так не годится, – возразила матушка Цзя. – Вы с Цзя Чжэнем еще молоды и в нынешнюю ночь должны быть вместе. Зачем же я буду разлучать вас?
– Ну что вы, бабушка, – краснея, ответила госпожа Ю. – Разве мы молодые? Скоро двадцать лет как женаты, каждому без малого сорок. К тому же у нас еще не окончился траур. Поэтому самое лучшее мне побыть эту ночь у вас.
– Ты, пожалуй, права, – согласилась матушка Цзя. – Совсем забыла, что у вас траур. Ведь почти два года прошло, как скончался твой свекор! И как это я запамятовала! Меня надо оштрафовать на большой кубок! Ладно, оставайся со мной!
Госпожа Ю дала наставление жене Цзя Жуна, и та пошла провожать госпожу Син. Но о том, как они сели в коляски и уехали, мы рассказывать не будем.
Между тем матушка Цзя и все остальные полюбовались коричными цветами, выпили еще вина и завели разговор. Неожиданно у стены, под коричным деревом, будто всхлипывая, заиграла флейта. В эту ясную лунную ночь нарушившие тишину нежные звуки флейты словно унесли с собой горести и печали. Все слушали, затаив дыхание, и не сразу пришли в себя, когда музыка смолкла. А потом стали выражать свое восхищение и снова наполнили кубки.
– Вам и в самом деле музыка доставила удовольствие? – с улыбкой спрашивала матушка Цзя.
– Еще бы! – дружно ответили ей. – Мы очень вам благодарны!..
– А сыграй они мелодию попротяжней, было бы совсем замечательно, – сказала матушка Цзя.
Она приказала налить кубок вина и отнести музыкантше.
Вернулись служанки, которых послали справиться о здоровье Цзя Шэ, и доложили:
– Нога у старшего господина хоть и распухла, но ничего опасного нет. Приложили лекарство, и боль поутихла.
Матушка Цзя со вздохом сказала:
– А еще говорят, будто одних я больше люблю, других – меньше. Но я обо всех забочусь и волнуюсь из-за каждого пустяка.
Пришла Юаньян. Принесла капор и плащ и обратилась к матушке Цзя:
– Уже поздно, госпожа! Выпала роса, и вы можете простудиться. Пора собираться домой, отдыхать.
– Веселье в самом разгаре, а ты увести меня хочешь! – отмахнулась матушка Цзя. – Что я, пьяна? Вот назло не уйду до рассвета!
Она приказала налить ей вина, надела капор, накинула плащ и поднесла кубок к губам. Выпили и остальные. Шуткам не было конца. То и дело раздавался смех.
Но вот опять зазвучала флейта – скорбно, протяжно. Все притихли. Неизбывная грусть охватила матушку Цзя. Ее никак нельзя было развеселить. Наконец приказали подать еще вина и прекратить музыку.
– Можно я расскажу одну забавную историю? – спросила госпожа Ю.
– Рассказывай, – разрешила матушка Цзя, заставив себя улыбнуться.
– В одной семье было четыре сына, – начала госпожа Ю. – Старший – одноглазый, второй – одноухий, третий – с одной ноздрей. А у четвертого было все – и глаза, и уши, и нос как нос, вот только немым уродился.
Пока госпожа Ю говорила, матушка Цзя закрыла глаза, словно задремала. Госпожа Ю умолкла, и они с госпожой Ван тихонько ее окликнули.
Та открыла глаза, улыбнулась:
– Продолжай, продолжай! Я не сплю, просто так, отдыхаю.
– Ветер усилился, – заметила госпожа Ван. – Не пора ли домой? А завтра снова сюда придем. Шестнадцатого числа луна тоже красивая.
– Сколько времени? – поинтересовалась матушка Цзя.
– Четвертая стража, – ответила госпожа Ван. – Девочки не выдержали и ушли спать.
Матушка Цзя огляделась. На своем месте сидела одна Таньчунь.
– Ладно, – улыбнулась матушка Цзя. – Не привыкли вы допоздна засиживаться. Сил не хватает. Здоровье слабое. Так что лучше уж разойтись! Бедняжка Таньчунь! Терпеливо сидит, дожидается… Пусть идет домой, и мы пойдем!
Матушка Цзя выпила чаю, села в паланкин, и служанки понесли ее к воротам. О том, как она возвращалась домой, мы рассказывать не будем.
Служанки между тем принялись убирать посуду и недосчитались одной чашки. Стали искать – не нашли.
– Может быть, ее разбили? – спрашивали друг у друга девушки. – Но куда, в таком случае, девались черепки? Не найдем, скажут, что мы стащили.
Все твердили одно:
– Мы чашки не разбивали. Может быть, кто-нибудь из служанок? Надо вспомнить, кто брал чашку, и спросить!
– Совершенно верно! – обрадовались женщины. – Цуйлюй брала чашку, у нее и спросим!
Одна из женщин пошла искать Цуйлюй и едва вошла в аллею, как увидела ее и Цзыцзюань.
– Старая госпожа ушла? – спросила Цуйлюй. – А где наша барышня?
– Ты спрашиваешь, где барышня, а я хотела бы знать, где чашка, – проворчала женщина.
– Я только хотела налить барышне чай, – ответила Цуйлюй, – а она исчезла.
– Госпожа велела барышням идти спать, – произнесла женщина. – Ты вот пробегала, а теперь барышню свою не найдешь!
– Не может быть, чтобы барышни украдкой ушли, – возразили Цуйлюй и Цзыцзюань. – Они где-нибудь гуляют! Может, пошли провожать старую госпожу! Мы поищем! Где барышня – там и чашка. Не суетись!
– Если чашка у барышни, то и в самом деле незачем суетиться, – ответила женщина. – Как бы то ни было, за чашкой я завтра приду!
С этими словами женщина ушла. А Цзыцзюань и Цуйлюй отправились к матушке Цзя. Но об этом мы рассказывать не будем.
Дайюй и Сянъюнь и не думали идти спать. Просто Дайюй заметила, что матушка Цзя вздыхает, что за столом почти пусто, а тут еще Баочай с сестрой ушли. Дайюй почувствовала себя совсем одинокой и всеми забытой, отошла в сторонку и, облокотившись о перила, заплакала.
Баоюй в тот день был рассеян и никого не замечал: все его мысли были обращены к Цинвэнь – ей стало хуже, болезнь обострилась. И как только госпожа Ван сказала, что можно идти спать, он поспешил к себе. У Таньчунь, расстроенной домашними неприятностями, тоже не было ни малейшего желания развлекаться. Только Инчунь и Сичунь все еще были здесь, но они никогда не дружили с Дайюй, и утешать ее принялась Сянъюнь.
– Ты умная девушка, а не бережешь себя, – сказала Сянъюнь с укором. – Получилось как-то нехорошо. Баочай и Баоцинь все время твердили, что нынешний праздник Середины осени мы проведем вместе, устроим собрание поэтического общества и будем сочинять стихи. Но потом они забыли о нас и сами ушли любоваться луной; никакого собрания не было, и никаких стихов мы не сочиняли. Все родственники – эгоисты. Недаром сунский Тайцзу[199] сказал: «Я не позволю кому-то спать у своей постели!» Ну и пусть они о нас забыли. Мы и вдвоем можем стихи сочинять, а завтра их пристыдим!
Дайюй, не желая огорчать подругу, сказала:
– Какие тут стихи, когда такой галдеж?!
Сянъюнь засмеялась.
– Любоваться луной с холма – хорошо, но еще лучше внизу, у воды. Знаешь, у подножия горки есть пруд, где у самой воды стоит павильон Кристальной впадины. Те, что вели работы в саду, отличались прекрасным вкусом. На этой горке самое высокое место назвали Лазоревым бугром, а самое низкое, у воды – Кристальной впадиной. Слова «бугор» и «впадина» и знаки, которыми они пишутся, редко употребляются, потому в названиях террасы и павильона создают впечатление чего-то нового, оригинального. Тот, кто их придумал, не пожелал следовать трафарету. Оба эти места – одно наверху, другое внизу, одно светлое, другое тенистое, одно на горке, другое у воды – словно созданы для того, чтобы любоваться луной. Кому нравятся высокие горы и бледная луна, подымаются наверх, кто предпочитает яркую луну и чистые волны, спускаются вниз. Хотя на байхуа слова «бугор» и «впадина» читаются и пишутся несколько по-иному, чем на вэньяне, все равно их считают грубыми. Слово «впадина» мне встретилось всего раз в стихотворении Лу Фанвэна, где есть строка: «Во впадине на тушечнице древней туши накопляется немало…» Ну разве не смешно, что поэта упрекали в банальности?
– Это слово встречается не только у Лу Фанвэна, но и у других поэтов и писателей древности, – возразила Дайюй. – Взять хотя бы «Оду о зеленом мхе» Цзян Яня[200], «Книгу о чудесах» Дунфан Шо[201], рассказ «Чжан Сэнъяо[202] расписывает кумирню». Люди нынешнего времени этого не знают и потому считают это слово простонародным. Скажу по правде: это я придумала такие названия павильону и террасе. Отец велел это сделать Баоюю, но он придумал неудачные. Тогда придумала я, записала и показала старшей сестре, а она велела их показать дяде, и дяде они понравились. Ну ладно, пошли в павильон.
Они спустились по склону, свернули за горку и очутились в Кристальной впадине. По берегу пруда и до самой дорожки, ведущей к павильону Благоухающего лотоса, тянулась бамбуковая ограда. Здесь по ночам дежурили две служанки. Но сейчас, к великой радости Дайюй и Сянъюнь, они спали, потому что в палатах Лазоревого бугра господа любовались луной.
– Как хорошо, что служанки спят! – сказала Дайюй. – Давай полюбуемся отражением луны в воде.
Девушки сели на бамбуковые пеньки под навесом.
Полная луна отражалась в пруду. В ее свете сверкала вода, и девушкам казалось, будто они попали в хрустальный дворец царя рыб. Налетел ветерок, и по зеркальной поверхности пруда побежали морщинки. От окружающей красоты на душе становилось светло и радостно.
– Будь я сейчас дома, непременно выпила бы вина и покаталась на лодке! – воскликнула Сянъюнь.
– Правы были древние, говоря: «Когда сбываются все желания, исчезает радость надежды», – засмеялась Дайюй. – Нам и так хорошо – к чему еще лодка?
– Такова человеческая природа! – ответила Сянъюнь. – «Захватив княжество Лу, заришься на Шу»!
Вдруг до девушек донеслись жалобные звуки флейты.
– Это старая госпожа и госпожа развлекаются, – заметила с улыбкой Дайюй. – Флейта нам даст вдохновение. Давай сочинять пятисловные уставные стихи.
– На какую рифму? – спросила Сянъюнь.
– Сосчитаем палочки в этих перилах – отсюда и до сих пор; какая будет по счету последней, ту рифму и возьмем[203].
– Прекрасная мысль! – промолвила Сянъюнь.
И они принялись считать палочки. Оказалось тринадцать.
– Как назло, тринадцатая рифма! – произнесла Сянъюнь. – Она употребляется так редко, что вряд ли у нас получатся стихи. Ну, начинай!
– Ладно, посостязаемся, кто сильнее в стихосложении, – улыбнулась Дайюй. – Жаль только, нет бумаги и кисти, нельзя записать!
– Завтра запишем, – ответила Сянъюнь, – надеюсь, нас память не подведет.
– Ну, тогда слушай, – сказала Дайюй и прочла:
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
…Пятнадцатый день – это осень в своей середине[204].
Но день позади. Вот и вечер уже настает.
Сянъюнь на мгновение задумалась, но тут же подхватила:
Прозрачность и свежесть! Похоже, что наша прогулка
Совпала с весною, и мы перешли в новый год![205]
…Стрельца и Ковша засверкали извечные звезды,
Светилами ярко расцвечен ночной небосклон…
Дайюй, смеясь, продолжала:
…А здесь, на земле, перелив благозвучный свирели,
И флейты не молкнут, и слышится струн перезвон.
Пусть кубки с вином поднимают в разгаре веселья,
Чтоб ночь пролетела отрадно в пирушке хмельной…
– «Пусть кубки с вином поднимают…» – это хорошо, – улыбнулась Сянъюнь, – но парная строка должна быть еще лучше.
Она снова задумалась и прочла:
Сейчас у кого широко не распахнуты окна,
Чтоб, к ним подойдя, любоваться плывущей луной?
…Мороз… Но не сильный. Скорее – приятный морозец.
Но ветер подул – и как будто огнем обожгло…
– Неплохо! – отозвалась Дайюй. – Лучше, чем у меня. А подумай ты еще немного, получилось бы совсем замечательно.
– Стихов на эту тему мало, она трудная, поэтому можно использовать уже готовые строки, – сказала Сянъюнь. – Будь у меня что-то очень хорошее, я приберегла бы на конец.
– Посмотрим, что ты прочтешь в конце! – с напускной строгостью промолвила Дайюй. – Стыдно ведь будет, если ничего интересного не придумаешь! – И она прочла такие строки:
А ночь между тем все равно хороша при морозе:
Согрета душа, и на сердце светло и тепло.
…Коль тянешься жадно за тою же лунной лепешкой, —
Тебе не пристало Почтенного старца корить…[206]
– Про «лунную лепешку» никуда не годится! – засмеялась Сянъюнь. – Это ты нарочно придумала, чтобы поставить меня в тупик.
– Побольше надо читать, – возразила Дайюй. – Ведь выражение «Коль тянешься жадно за тою же лунной лепешкой» взято из старинной книги, «Истории династии Тан»…
– Ладно, у меня уже готова следующая строка, – объявила Сянъюнь.
Коль надо арбуз расчленить, чтобы стал он как лотос,
Тебе не пристало над юною девой трунить[207].
…Сколь свеж аромат при сияющем лунном восходе
Коричника лунного – яркого, словно нефрит…
– Вот это ты наверняка сама придумала! – воскликнула Дайюй.
– Завтра проверим, а сейчас незачем терять время, – заметила Сянъюнь.
– Ладно, – согласилась Дайюй, – и все же вторая строка у тебя неудачная. «Норичника лунного… нефрит» такой же избитый образ, как «золотая орхидея». Тебе не хотелось думать, вот ты и произнесла первое, что пришло в голову.
Сказав это, Дайюй прочла такое стихотворение:
Вот отблеск луны златоцвета умножил сиянье, —
И стал златоцвет и прекрасен и пышен на вид!
Свечей восковых ослепило сиянье, окрасив
Все пиршество в алые с яшмовым блеском тона…
– Да, «…златоцвета умножил сиянье» тебя выручило! – воскликнула Сянъюнь. – Тут долго думать не надо! Взяла готовую рифму, и только! За это тебя не похвалишь! Да и вторая строка придумана наспех.
– Я прочла в ответ на «яркого, словно нефрит» «алые, с яшмовым блеском тона…», – ответила Дайюй. – Без поэтических образов древних нам не передать всю эту красоту!
Сянъюнь ничего не оставалось, как произнести следующие строки:
…Разбросаны кости небрежно средь винных сосудов,
Цветник ароматен, и нет здесь игры без вина.
Всем розданы роли: загадывать либо ответить,
Затейника ж главного непререкаем приказ…
– Вторая строка мне понравилась! – заметила Дайюй. – Только трудно подыскать к ней парную.
Она подумала и прочла:
…Извольте ответить, что где-то в подтексте сокрыто
Стихом или прозой трех вам задаваемых фраз?
Пестры и игривы – вас ждут разноцветные кости,
А если «четверка» – то в красный окрашена цвет.
Сянъюнь засмеялась:
– Выражение «трех вам задаваемых фраз» очень интересно! Просто и изящно. А вот «пестры… разноцветные кости» неудачно!
Сказав это, Сянъюнь прочла:
Цветка кругового коварно порою движенье![208]
Под бой барабана скорее ищите ответ!
…А в лунном сиянье струя ветерка заиграла, —
И двор наш во власти расцвеченной, яркой волны…
– Годится! – заметила Дайюй. – Но со второй строкой опять схитрила! Хочешь отделаться словами о ветре и луне?
– Я говорила о лунном сиянии, – возразила Сянъюнь. – Стихи должны быть красивыми, достойными темы.
– Ладно, – согласилась Дайюй, – оставим пока как есть. А завтра опять к ним вернемся!
И она произнесла такие строки:
…И все, что вокруг, – Небеса и Земля – окунулось
В бездонность вселенной, – наверно, по воле луны.
…Затейник иль штрафу подверженный – все полноправны,
Хозяин иль гость, – за игрою не все ли равно?..
– Зачем говоришь о других? – спросила Сянъюнь. – Лучше о нас с тобой!
Она прочла:
…Стихи декламируя, каждый из нас независим, —
Поблажек не нужно, ведь творчество свыше дано!
…Ушла я в себя. В созерцанье теперь пребывая,
Стою у перил и на них опереться хочу…
– А теперь можно поговорить и о нас с тобой! – сказала Дайюй и продолжила:
…А я, подбирая строку, образцу подражая,
К воротам прильнула и в них постучаться хочу.
Вино иссякает. И вот – не осталось ни капли.
Но чувства – как прежде: душа неизменна моя.
– Вот и настало время для моих строк! – воскликнула Сянъюнь и быстро прочла:
…А ночь на исходе, и так же, как ночь, исчезает
И скоро растает чарующий миг бытия!
…Все тише и тише, – и замерли вовсе, исчезли,
Сменившись безмолвием, громкие речи и смех…
– Да, с каждой строкой становится все труднее! – согласилась Дайюй и произнесла:
…Пустые надежды! Для нас ничего не осталось, —
Лишь лунные блики – они холодны, словно снег.
Роса на ступенях… А там, где безветренно, влажно,
Под утро грибками покрылась поверхность земли…
– Какой же строкой ответить на эту фразу? – спросила Сянъюнь. – Дай-ка подумать!
Она встала, заложила за спину руки. Долго думала и наконец воскликнула:
– Вспомнила! Какое счастье, а то проиграла бы!
И она прочла:
…В дыму палисадник. Акация дыма клубами
Окутана ночью и еле заметна вдали.
…Сквозь своды пещер устремились осенние воды
В раздолье равнин, на большие просторы полей…
Дайюй даже вскочила и восхищенно вскричала:
– Ах ты плутовка! И в самом деле, приберегла на конец замечательные строки! Благодари Небо, что вспомнила слово «хунь» – акация!
– Я как раз вчера читала «Избранные произведения древних династий», и там оно мне встретилось, – объяснила Сянъюнь. – Иероглифа, которым оно обозначается, я не знала, поэтому решила заглянуть в словарь. Но сестра Баочай сказала: «Незачем лазить в словарь. Это – дерево, в народе говорят, что оно на ночь закрывает листья». Я не поверила и решила сама убедиться. И убедилась. Что и говорить, сестра Баочай очень образованна.
– Ну ладно, – прервала ее Дайюй, – это слово ты употребила к месту, и тут все ясно. Но как тебе пришли в голову «осенние воды»? Этой строке уступают все остальные. Как бы я ни старалась, ничего подобного все равно не придумаю!
Поразмышляв, Дайюй наконец произнесла:
…И ветры подули, листву непослушную сгрудив,
В расщелинах гор, меж рождающих тучи камней.
У Девы Прекрасной чисты, целомудренны чувства,
Но жаль, – одиноко приходится в небе мерцать[209].
– Немного расплывчато, – заметила Сянъюнь, – а в общем, неплохо. Выражение «одиноко приходится в небе мерцать» удачно сочетается с чувствами, навеянными пейзажем.
Следующие строки, прочитанные Сянъюнь, были такими:
…Лягушке серебряной в лунной обители тоже
Вздыхать суждено и со вздохом миры созерцать.
Лекарство, способное ввергнуть в бессмертное бденье,
Приходится Белому Зайцу толочь на луне…[210]
Дайюй долго молчала, лишь кивала головой, потом наконец продолжила:
…Сбежала, пилюли бессмертья приняв потихоньку,
Теперь во дворце Гуанхань обитает Чан Э.
…Встревожить придется Ковшу Пастуха и Ткачиху,
Когда они встретятся вновь, переплыв пустоту…
Устремив взгляд на луну, Сянъюнь произнесла:
…И чтобы Ткачиху-звезду навестить непременно,
Пусть Млечную преодолею реку на плоту!
Всегда неизменной нет формы у лунного диска,
Луна то ущербна, а то вдруг кругла и полна…
– Первая строка никак не вяжется с моей, – заметила Дайюй, – а вторая, пожалуй, не на тему. Вижу я, ты собираешься до бесконечности сочинять стихи!
И она прочла:
…В день первый и в день завершающий каждого цикла
Лишь дух свой в пространстве небес оставляет луна.
…Замолкли часы водяные. И больше не слышно
В них шума воды. Видно, времени скоро предел.
Только Сянъюнь собралась продолжить, как Дайюй, указывая на появившуюся в пруду темную тень, сказала:
– Посмотри! Тебе не кажется, что эта тень похожа на человеческую? Может быть, это злой дух?
– Вот так дух! – рассмеялась Сянъюнь. – А кстати, я духов не боюсь! Гляди, как я его сейчас побью!
Она подняла с земли камешек и бросила в пруд. Раздался всплеск, по воде пошли круги, заколебалось отражение луны. С того места, где темнела тень, взмыл журавль и улетел в сторону павильона Благоухающего лотоса.
– Вот это кто! – со смехом воскликнула Дайюй. – А я испугалась.
– Журавль явился весьма кстати! – сказала Сянъюнь. – Он мне помог!
И она прочла такое стихотворение:
…Зажженный когда-то фонарь не потух на окошке,
Но медленно меркнет, – и вот уж совсем потускнел…
Замерзшей воды да минует журавль одинокий,
Да будет обитель в грядущем для девы тиха!
Дайюй от восторга даже ножкой топнула.
– Ловко! Журавль и в самом деле тебе помог. Правда, строка о журавле уступает «осенним водам». К тому же, она как бы завершающая. Так что я вряд ли могу придумать парную ей. Ведь в этой строке целая картина – новая, оригинальная, поэтому мне трудно что-то придумать.
– Давай думать вместе, – предложила Сянъюнь, – а если ничего не получится, отложим на завтра.
Дайюй, словно не слыша ее, смотрела на небо, а потом сказала:
– Нечего хвастаться, я тоже придумала! Слушай! – И она прочла:
…В остылости лунной цветов похоронены души,
И чья-то судьба предрекается в строчках стиха…
Сянъюнь захлопала в ладоши:
– Замечательно! Лучше не скажешь. Особенно удачно: «И чья-то судьба предрекается в строчках стиха…» – Сянъюнь вздохнула и добавила: – Стихи прекрасные, только грустные! А тебе вредно расстраиваться!
– Но иначе я у тебя не выиграла бы! – возразила Дайюй. – Последняя фраза стоила мне большого труда!
Не успела она это сказать, как из-за горки вынырнула какая-то фигура и раздался возглас:
– Прекрасные стихи! Только очень грустные! Если продолжать, получится лишь нагромождение слов, ничего лучше вы не придумаете!
От неожиданности девушки вскочили, а приглядевшись, узнали Мяоюй.
– Ты как здесь очутилась? – удивились девушки.
– Узнала, что вы любуетесь луной и слушаете флейту, и решила выйти погулять. Сама не знаю, как забрела сюда. Вдруг слышу – вы читаете стихи. Мне стало интересно, и я остановилась. Последние строки поистине замечательны, но слишком уж печальны. И я не могла не сказать вам об этом. Старая госпожа уже дома, остальные тоже разошлись, все спят, кроме ваших служанок – они ищут вас. Вы не боитесь простыть? Идемте ко мне. Пока выпьем чаю, наступит рассвет.
– Кто мог подумать, что уже так поздно! – улыбнулась Дайюй.
Все вместе они направились в кумирню Бирюзовой решетки. В нише, перед статуей Будды, горел светильник, в курильнице тлели благовония, монахини спали, и только послушница сидя дремала на молитвенном коврике. Мяоюй ее окликнула и велела вскипятить чай.
В этот момент раздался стук в ворота. Это пришли за своими барышнями Цзыцзюань и Цуйлюй со старыми мамками.
Увидев, что барышни преспокойно пьют чай, они заулыбались:
– Ох, и заставили же вы нас побегать! Весь сад обошли, даже у тетушки Сюэ побывали. Разбудили ночных сторожей, которые сейчас отсыпаются, спросили, не знают ли они, где вы. Они нам сказали: «Мы слышали голоса двух девушек, потом к ним подошла третья, и они решили пойти в кумирню». Вот мы вас и нашли.
Мяоюй приказала послушницам отвести служанок и мамок отдохнуть, угостить чаем, а сама взяла кисть, бумагу и тушь и попросила продиктовать ей стихи, которые девушки сочинили. Заметив, что Мяоюй в хорошем настроении, Дайюй сказала:
– Я первый раз вижу тебя веселой и потому осмелюсь попросить исправить наши стихи, если это возможно, если же нет – мы их сожжем!
– Надо подумать. Сказать сразу, что плохо, не смею, – с улыбкой произнесла Мяоюй. – Вы использовали двадцать две рифмы, все что можно – придумали, так что вряд ли у меня получится что-нибудь путное. Это все равно что к шкурке соболя приделать собачий хвост. Только испортишь шкурку.
Дайюй прежде не слышала, чтобы Мяоюй сочиняла стихи, но, поняв, что та заинтересовалась, поспешно сказала:
– Ты, пожалуй, права! Но, может быть, у нас плохо, а ты придумаешь лучше?
– Ладно, посмотрим. Только надо писать о том, что в самом деле бывает в жизни – о подлинных чувствах и правдоподобных событиях. Придумывать что-то необычайное – значит отклониться от темы и изобразить в ложном свете жизнь женских покоев.
– Совершенно верно, – согласились Дайюй и Сянъюнь.
Мяоюй взяла кисть и, что-то бормоча, принялась писать, а когда кончила, отдала написанное девушкам, сказав при этом:
– Только не смейтесь! По-моему, подобные стихи следует писать именно так. Хотя начало у меня тоже печальное!
Вот что написала Мяоюй:
На золотом треножнике сгорел
Повествований ароматных свод[211].
Как пудрой, как румянами покрыл
Нефритовую чашу тонкий лед.
Все явственнее флейты слышен звук,
Вдовы как будто скорбный плач и стон.
Пусть одеяло, если стынет кровь,
Служанка мне согреет перед сном.
Не унывай! За шторой пустота,
Зато причудлив феникс на шелку, —
Пусть ширмой сохраняется покой,
И селезень, блеснув, спугнет тоску.
Роса обильна, и под нею мох
Стал мокрым, и скользит на нем каблук,
Покрылись густо инеем стволы, —
Не распознать мне, где средь них бамбук.
Неровен путь, когда вдоль берегов
Бредешь и огибаешь водоем
Или когда взбираться в вышине
Приходится по крутизне на холм.
Громады скал. Застыло в небытье
Здесь дьяволов скопленье и богов.
Деревья притаились средь камней,
Как стаи алчных тигров и волков.
Могущественных черепах Биси[212]
Под утро осветили небеса,
В решетчатых ловушках возле стен
Скопилась предрассветная роса.
Пусть птичий гомон с тысячи дерев
Весь лес обширный всполошил вокруг, —
Но слышен здесь и обезьяний плач —
Единственный в ущельях скорбный звук…
Коль знаешь на развилке поворот, —
Свой Путь найдешь среди других дорог.
А если ты познал движенье вод,
Не спрашивай людей, где их исток.
За изумрудным частоколом храм:
Здесь колокола не смолкает звон.
А там – село, где проса аромат,
И там же – птичья песнь со всех сторон!
Коль радость есть – возможно ль скорби быть?
Не мимолетна ль скорбь, раз жизни рад?
А если нет печалей на душе,
То в мыслях разве может быть разлад?
Всю яркость чувств я обращу к кому?
Я замыкаю их в себе самой!
А помыслы изысканной души?
Никто не примет к сердцу голос мой…
…Вот и рассвет… Стихи пора кончать.
Мы устаем, когда всю ночь творим.
Давай, как закипит в сосуде чай,
Вновь о поэзии поговорим…
Под стихами сделана была подпись: «Ночью в праздник Середины осени в саду Роскошных зрелищ написаны эти парные фразы на заданную рифму».
Дайюй и Сянъюнь, восхищаясь стихами Мяоюй, говорили:
– Мы ищем чего-то! А рядом с нами такая замечательная поэтесса! Каждый день надо нам состязаться с ней в поэтическом мастерстве!
– Завтра я еще подумаю над всеми стихами, кое-что исправлю, – с улыбкой сказала Мяоюй. – А сейчас пора отдыхать. Скоро рассвет!
Дайюй и Сянъюнь попрощались и в сопровождении служанок отправились домой. Мяоюй проводила девушек до ворот и долго смотрела им вслед. На этом мы ее и оставим.
Между тем Цуйлюй сказала Сянъюнь:
– Не пойти ли нам к старшей госпоже Ли Вань? Нас там ждут!
– Передай, чтобы не ждали, и ложись спать, – ответила Сянъюнь. – Старшая госпожа Ли Вань болеет, зачем же ее тревожить? Лучше пойдем к барышне Линь Дайюй!
Когда они пришли в павильон Реки Сяосян, там почти все уже спали. Девушки сняли с себя украшения, умылись и тоже решили лечь.
Цзыцзюань опустила полог, унесла лампу, заперла дверь и ушла к себе.
Сянъюнь после праздника никак не могла уснуть. Не спала и Дайюй – она вообще страдала бессонницей, а сегодня легла позднее обычного и ворочалась с боку на бок.
– Не спится? – спросила Дайюй подругу.
– Это после праздника. Я очень возбуждена. Просто так полежу, отдохну. Находилась сегодня, – ответила Сянъюнь и в свою очередь спросила: – А ты почему не спишь?
– Я редко когда сразу засыпаю, – вздохнула Дайюй. – Раз десять в году, не чаще.
– Да, странная у тебя болезнь! – промолвила Сянъюнь.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
Глава семьдесят седьмая
Хорошую девушку несправедливо обвиняют в распутстве;
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 223; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!