Подготовка текста Ю. А. Грибова и A. B. Пигина, перевод М. Б. Михайловой и В. В. Семакова, комментарии А. В. Пигина 10 страница
Пришедши убо пред мною дивнаа она старица, с неюже аз тѣхь видѣти приидохъ, повѣда о мнѣ блаженному. Он же, яко веселиемь осклабився, к себѣ приити ми повелѣ. И ктому приближившю ми ся к ней, и общее поклонение сътворшемъ, рекшю ми: «Благослови чядо свое». И тихо вѣщаниемъ честный рече ко мнѣ: «Поздраву ли прииде, чядо? Господь Богъ ущедрит тя, и благословить тя, и освятить тя, и съблюдеть тя въ благо, и просвѣтит лице свое на тя, и исполнить тя от всѣхъ небесныхъ и на земли добраа, и послеть ти помощь от святаго жилища своего, и от Сиона аггелы и архааггелы крѣпки и пречисты въ оружие въсхищении заступять тя». Мнѣ же на лице зрящю помоста оного, рече къ мнѣ праведный: «Се Феодора, — показа мнѣ, — о нейже бес числа моляшется, како улучи наслѣдие. Видиши ю, како стоитъ пред лицемъ твоимъ. Ныня убо никакоже не навѣдовай о ней, уже бо ти ю показах». Она же, честнаа человѣческаа и помилованнаа от Господа преподобнаго ради, сладкаа видѣниа смотряаше на мя. «Възвеселишися, чядо, и възрадуешися, — рече, — и благословишися, якоже попечяловалъся еси о мнѣ убозѣй. И Господь Богъ поспѣшил ти есть и исполънитъ ти желание молитвы ради господина нашего, отца и пастуха, иже много милости сътвори с нами». Сим тако съвершившемся ту с нами, всѣхь очи иже на трапезѣ той питающихся с нами с молчяниемъ многимъ бывааху смотряще.
|
|
|
Дивная старица, с которой я пришел, чтобы увидеть их, сказала обо мне блаженному. Он же, улыбнувшись радостно, повелел мне подойти. Когда я приблизился к ним, мы поклонились друг другу, и я сказал: «Благослови чадо свое». И тихим голосом он обратился ко мне: «Невредимо ли преодолел путь, чадо? Господь Бог помилует тебя, и благословит тебя, и освятит тебя, и сохранит тебя, и обратит лицо свое на тебя, и исполнит тебя всех благ небесных и земных, и пошлет тебе помощь от святого жилища своего, и ангелы, и архангелы Сиона, сильные и пречистые, с оружием победы защитят тебя». Я же стоял, потупив взор, и сказал мне праведный: «Это Феодора, — и указал мне, — о которой непрестанно молился ты, желая узнать ее участь. Видишь ее — вот она стоит перед лицом твоим. Теперь никогда не спрашивай о ней, ибо я тебе ее показал». Она же, честная и помилованная Господом преподобного ради, сладким взором смотрела на меня. «Возвеселишься, чадо, и возрадуешься, — сказала она, — и благословен будешь, ибо печалился обо мне, убогой. И Господь Бог помог тебе исполнить твое желание ради молитвы господина нашего, отца и пастыря, который много милости сотворил нам». Когда так мы разговаривали, все, кто. сидел за трапезой, смотрели на нас в глубоком молчании.
|
|
|
Потом рече к ней преподобный: «Иди вкупѣ со мною и покажеши ему иже в раи нашихъ садовъ красоту». Поимши бо мя та, на десную страну двора того идяховѣ. И се врата дивна и златом создана, и стѣны ограду тому на высоту въздвижены. И отвръзъшимся вратомъ, внутрь в не внидохомъ. Бяшетъ бо въ оградѣ томъ позлащено былие, цвѣтомъ неизреченнымь украшено, и добротѣ того дивящу ми ся. И воня благоуханиа исхождаше от цвѣта того. Вънимахь бо, како мя показовааше водящии мя. Видѣхь бесчисленый сад, 70 измѣнений имуще, числа не приимающе, кождо ихъ множащюся плоду безмѣрну, якоже съкрушающемся вѣтвемъ, хотящим единою бо плоди и еже на трапезѣ едоми. Якоже видя разумѣхь страшныхь онѣхь избытки бываахуть. Чюдяащю же ми ся о красотѣ садовнѣй и о страшныхъ и дивныхъ плод тѣхь, яко николиже толикихъ чюдес бѣхь видѣл.
Потом сказал ей преподобный: «Пойдем вместе со мной и покажешь ему красоту наших райских садов». И, взяв меня с собой, пошли на правую сторону того двора. И тут находились врата дивные из золота и высокие стены ограды. Когда открылись врата, мы вошли внутрь ограды. И была там позлащенная трава с невиданными цветами, и красоте той дивился я. И аромат благоухания исходил от тех цветов. И на все, что показывали мне водящие меня, внимательно взирал я. Увидел я необъятный сад с 70 видами деревьев, исчислить которые невозможно, и на каждом дереве такое безмерное множество плодов, что ветви склонялись к земле, желая отдать плоды сидящим за трапезой. Увидев это, понял я, какое непостижимое изобилие бывает. Удивлялся я красоте сада, изумительным и дивным плодам тем, потому что никогда столь великих чудес не видел.
|
|
|
Рече ко мнѣ водящиа мя: «Что симъ чюдишися? Аще поидеши ко оному раю, егоже на востоцѣ Господь насади, болѣ имаши ужаснутися и изумѣтися, яко сей ко оному стѣнь бысть и сонъ». Глаголахь убо аз к ней: «Молю ти ся, кто насади раа сего? Никакоже убо азъ видѣхь сего нигдѣже того раа». Рече она ко мнѣ: «Како бо ты възможе видѣти в суетнѣмь мирѣ ономь толику правду, иже рукама Вышняго състроену? Ибо вещи сиа, яже видиши, умна суть, и мы здѣ умомъ преходим. Труди бо и поти божественыхь подвигъ преподобнаго отца нашего Василиа, ихже от самоа уности его творяаше, тружаашеся, потяся и бдя, на земли легаа и моляся, зной и мразъ трьпя въ пустыни и зелие ядый, токмо въ многа лѣта прежде въ град сей[13] пришествиа его — сего раа приобрѣте. Иже бо что съдѣлаетъ в мирѣ ономъ, симъ причястникъ будетъ въ вѣцѣ семъ, труд бо плод своихь снѣси.[14] Якоже многажды слышах преподобнаго сего глаголюща». Мнѣ же ктому дивящюся, якоже, рекши ми, умомъ дошедшим здѣ. Мняхъ бо тѣлесы суще здѣ, себе искахъ рукою руки осязати, есть ли въ мнѣ кость и плоть. Якоже пламень огненый видя кто и простеръ руку хощеть яти его и не възможе удръжати, тако себе осязаа, размышлях чистымъ чювством помышление имущи, иже тамо дивяхся духомъ. Възвратившемся намъ пред дворъ, трапезу же тщю обрѣтохом, ничегоже у неа. Мняхъ убо целовавъ приснопоминаемую ту отити от нея.
|
|
|
Сказала мне водящая меня: «Что ты удивляешься этому? Если пойдешь к тому райскому саду, который Господь насадил на востоке, еще больше будешь потрясен и изумлен, потому что этот сад по сравнению с тем — тень и сон». Сказал я ей: «Молю тебя, скажи, кто насадил этот райский сад? Никогда я не видел такого, нигде нет подобного сада». Ответила она мне; «Как бы ты смог увидеть в суетном мире том такую истину, которая руками Вышнего сотворена? Ибо вещь эта духовная, и мы здесь духом пребываем. Труды и тяготы божественных подвигов преподобного отца нашего Василия, которые он с самой юности своей совершал, трудясь, изнемогая и бодрствуя, на землю повергаясь и молясь, зной и холод претерпевая в пустыне и травой питаясь в течение многих лет еще до пришествия в сей град, — вот чем насажден этот сад. Ведь то, что совершает человек в земном мире, унаследует и в этой жизни, ибо мы вкушаем плоды своих трудов. Я часто слышала, как преподобный это говорит». Я же удивлялся тому, что, как сказала мне, духом пребываем здесь. Ведь я думал, что телесно здесь находимся, и пытался осязать свои руки, есть ли у меня кость и плоть. Подобно тому как если кто-нибудь, видя пламя огненное и протягивая руку, хочет взять его и не может удержать, так и я ощущал себя только мысленно и удивлялся этому. Когда возвратились мы во двор, трапеза была уже пуста. И виделось мне, что, поцеловав приснопамятную, я оставил ее.
И мнѣвшю ми ся вънутрь бывшю, възбнух от сна и в себѣ размыслихъ, что ли ми исповѣда, гдѣ ли бяхь отшел, что видѣх внутрь двора того, въшедшю ми в дивную ту и паче слова сущю. Въставъ, идохь к блаженному, чяа, ци ми что исповѣсть о сих, истинна ли си видѣние се или неистинна быша. Бывшю же ми у блаженнаго, по поклонению моему и по повелѣнию иже к нему повелѣ ми сѣсти. Сѣдшю же ми, рече ко мнѣ: «Вѣси ли, гдѣ в сию нощь пребывахом?» Мнѣ же по искушению рекшю: «И гдѣ убо бѣхомъ, господи мой? Всячески на одрѣ моемъ сладцѣ спахъ». «Единѣмь токмо и намъ сущим вѣдѣ убо, яко тѣломъ единъ спалъ еси на одрѣ, а духомъ индѣ ходилъ еси. И не вѣси ли, колии азъ показахъ в сию нощъ? Не Феодоры ли еси видѣлъ? Не ко вратом ли мысленаго дому, егоже доиде, и изшедши, приатъ тя, въ нь же въведе тя? Потом же и о смерти ея, яко нужда преити есть, чядо, исповѣдала ти есть власть темныхъ иже на въздусѣ, злобу мытарствъ тѣхь? Не внутрь ли еси с нею вшелъ въ дворъ? Не видѣ ли оноа чюдныа трапезы и изряднаго строениа ея, и каа дѣла ея, и кии овощь предложениа ея, и како ея дивныа цвѣты, и какиа уноша иже на трапезѣ духовное служение исполняаху? Не зряше издалечя стоа дивнѣхь полат? Не ко мнѣ ли на трапезу преиде, егда ти показывахъ, о нейже ти желание бысть увѣдати, кую чясть получила есть? Не мнѣ ли рекшю ей, поимши тя, в рай внити? Како златовъсходное оно стеблие въ умѣ приимаа ужасашеться, дивяся цвѣтныхъ тѣхь красот, видѣлъ еси присноцвѣтущихъ садовъ онѣхь и плодовъ ихъ свѣтлость и неизглаголанную красоту? Не сихъ ли видѣ в сию нощь всѣхъ и оттуду прииде? Како исповѣдаеши, якоже “Ничтоже видѣвшю ми”?»
Когда мне казалось, что нахожусь еще там, я очнулся от сна и стал размышлять о том, что мне было открыто, откуда я вернулся, что видел на том дворе, когда вошел в то дивное и несказанное место. Встав, пошел я к блаженному, надеясь, что он объяснит мне, истинное ли это было видение или неистинное. И пришел я к блаженному, и после моего поклона и обращения к нему он повелел мне сесть. Когда я сел, он сказал мне: «Знаешь ли ты, где находились мы этой ночью?» Я же, в искушении, ответил: «Где же мы были, господин мой? Я все время на одре своем сладко спал». «Только нам с тобой известно, что лишь телесно ты спал на одре, а духом в ином месте пребывал. И разве не помнишь, сколько всего я показал тебе в эту ночь? Не Феодору ли ты видел? Не достиг ли ты врат духовного дома, выйдя из которого, она приняла тебя и в который ввела тебя? Потом же и о смерти своей, через которую должна была пройти, о власти темных сил, о лютости их воздушных мытарств, чадо, не рассказала ли тебе? Не вошел ли ты с нею внутрь двора? Не видел ли там дивную трапезу и несравненное украшение ее, и чудеса ее, и какие плоды дарит она, и какие удивительные цветы на ней, и какие юноши исполняют за трапезой духовное служение? Не видел ли издалека дивные палаты? Не у меня ли на трапезе был, когда я показал тебе ту, о которой ты хотел узнать, какая участь ее постигла? Не я ли сказал ей, чтобы вместе с тобой в райский сад вошла? Не восхищался ли ты златоподобными стеблями, дивясь красоте их цветов, не видел ли сияние и неизреченную красоту неувядаемых деревьев и их плодов? Не это ли все ты видел нынешней ночью и не оттуда ли пришел? Почему говоришь: “Я ничего не видел”?»
Яко си мнѣ услышавшу, страхомъ неизреченным обиатъ, и слезити начяхъ и мочити лице свое, въ умѣ приимаа, како великое се свѣтило бываетъ, якоже той поистиннѣ тамо бысть и, якоже тамо бысть, вся мудрѣ исповѣда. И, отвѣщавь, рекохъ к блаженному: «Ей, святче Божий, тако быша, якоже изрече. Благодарьствование пролью пред Господемь моимъ, якоже мя Господь Богь сподоби познати тя, и быти под кровомъ крилу твоею, и приати толика чюдеса страшна». Блаженный же рече ко мнѣ: «Аще житие свое препроводиши в добродѣтели, о чядо, повелѣниемь человѣколюбца и щедролюбиваго Бога нашего приимуть тя тамо, да будеши вкупѣ со мною въ бесконечныа вѣки, ибо самъ аз от человѣчьскиа вещи отхожу. И потомъ, нѣ по колицѣхь временѣхъ, отшед житиа сего, приидеши ко мнѣ, въспитѣнъ в дѣлѣхь добрых, якоже ми Господь обѣща. Вънимай: дондеже еси в житии семъ, да не увѣсть о сихъ никтоже всѣхъ. Подобаетъ бо недостойнаго житиа моего исписавше оставити в житии семъ, и буду ти о семь поспѣшник». Сиа ми преподобнаго отца нашего, пастуха, и учителя, и владыки явѣ заповѣдавша, слезами обиатъ быхъ, възлюбленныи мои. И дивяхся духомъ, едва бо инѣмь бесѣдовааше часто, якоже къ мнѣ недостойному.
Когда услышал я это, страх неизреченный меня объял, и начал я плакать, омочил слезами лицо свое, постигая умом, как велик сей светильник, ибо он воистину там был и поэтому мудро обо всем рассказал мне. И ответил я блаженному: «Да, святой Божий, так и было, как ты сказал. Благодарение возношу Господу моему за то, что сподобил меня Господь Бог узнать тебя, и быть под покровом крыл твоих, и изведать столько страшных чудес». Блаженный же сказал мне: «Если жизнь свою проведешь в добродетели, о чадо, то повелением человеколюбивого и щедролюбивого Бога нашего примут тебя там, и пребудешь со мной вечно, я же сам от человеческого естества отхожу. И потом, через некоторое время, отойдя от жизни сей, придешь ко мне, наставленный в делах добрых, как мне Господь обещал. Внимай: пока ты пребываешь в земной жизни, пусть не узнает обо всем этом никто. Но должен ты недостойное житие мое описать и оставить в мире сем, и буду я тебе в этом помощник». Ясно заповедовал мне это преподобный отец наш, пастырь, учитель и владыка, я же обливался слезами, возлюбленные мои. И удивлялся я, потому что едва ли он с другими беседовал так часто, как со мной, недостойным.
Всегда вѣщавааше в притчяхь бесѣдовааше, всѣмь страшенъ сый и больша, в гаданиихъ зѣло хитръ сый, и мудръ, и утверженъ. Многажды же бо творяаше суетныа ради славы человѣчьскиа и буйственаа на ся нанося словесы, токмо на сиа прилагаа, а ино ничтоже, якоже бо знамениа и чюдеса творяаше. И вси вѣдающе его яко единого от апостолъ чтяаху. И инии же излиха чюдяахуся о немь, о чюдесехь иже творяше, в нихже изволяше простотою ти Иоанна Богословца[15] нарицааху пришедша. Тако бо бѣ възлюбленный отецъ нашь Василие и свѣтило еже въ святыхь. Великий отець нашь Василие чюдное житие прошед въ святыхь на земли, весь равенъ аггеломъ, великое прибѣжище напастнымъ абие явися.
Всегда говорил он притчами, величием своим всех изумлял, был прозорлив, очень мудр и тверд. Часто он показывал себя несмысленным, произнося безумные речи, но делал это только из презрения к суетной славе человеческой, которую снискал за свои знамения и чудеса. И все почитали его как одного из апостолов. А иные же, более других удивлявшиеся чудесам, которые он творил, называли его по простодушию своему Иоанном Богословом. Таким ведь был возлюбленный отец наш Василий, светило во святых. Великий отец наш Василий чудесное житие святое прожил на земле, во всем равен ангелам, великое прибежище для страждущих собой явил.
[1] ...преподобному... — Т. е. Василию Новому. Василий Новый — греческий святой; с юных лет принял иночество, скитался в непроходимых пустынных горах, а затем, при императорах Льве Премудром и Константине Багрянородном, подвизался в Константинополе; прославился своими мученическими подвигами, юродством, пророчествами и чудесами; умер в 944 г.
[2] ...къ церкви честныа Влахѣрны... Святѣй Богородицы. — Влахернский храм Пресвятой Богородицы был построен в V в. и являлся домовой церковью византийских императоров. С этим храмом связан один из важнейших христианских праздников — Покров Пресвятой Богородицы.
[3] Видяхъ бо пo ряду... житие свое. — Предложение переведено с использованием греческого текста. Дословный перевод соответствующего предложения в греческом оригинале следующий: «И я нечто знаю из Священного Писания о духах лукавых, мне ведь и самому предстоит в скором времени умереть».
[4] Эфиопы (ефиопы) — одно из названий бесов в древнерусской литературе.
[5] Достигохомъ пятагонадесять мытарства... от скверныхь тѣх.. — В греческом тексте и во Второй русской редакции данному фрагменту соответствует описание двух разных мытарств — «кумирослужения» и «мужеложества и детосквернения». В публикуемой редакции произошло объединение этих двух мытарств в одно («кумирослужение»), поскольку при переводе с греческого начало повествования о мытарстве «мужеложества и детосквернения» оказалось опущено. Вследствие этой ошибки сократилось и число мытарств: 20, а не 21.
[6] Виссон — драгоценная тонкая и мягкая льняная ткань пурпурового цвета. В Священном Писании — символ роскоши и праведности (ср.: «Виссон же есть праведность святых» — Апок. 19, 8).
[7] ...яко царъстии гради... — В греческом тексте речь идет о Константинополе.
[8] Авраам, Исаак, Иаков — ветхозаветные патриархи, священные родоначальники еврейского народа (его 12 колен). В христианской иконографии их изображение является неотъемлемым элементом композиции Страшного Суда. Авраам, Исаак и Иаков пребывают в раю (в «лоне Авраамовом»), в их «недрах» находятся младенцы — души праведников.
[9] ...и приведетъ Господеви Богу жертвы духовныа в воню благоуханиа. — Ср. Фил. 4, 18.
[10] Иоанн и Елена — духовные дети Василия Нового, жители Константинополя. В житии рассказывается о том, как Василий чудесным образом исцелил Иоанна от лихорадки («трясавицы»). Постигнув таким образом святость Василия, Иоанн пригласил подвижника жить в его доме. Когда Василия подвергли мучениям по приказу одного из патрициев, Елена, жена Иоанна, заступилась за святого, была жестоко избита и вскоре умерла.
[11] Нардовое миро — ароматная драгоценная мазь, которая производилась из нарда, индийского растения; упоминается в Священном Писании (Иоан. 12, 3).
[12] Сардоникс — священный драгоценный камень красно-белого цвета. В Откровении Иоанна Богослова он упоминается среди камней, украшающих основания стен небесного Нового Иерусалима (Апок. 21, 20).
[13] ...въ град сей... — Т. е. в Константинополь.
[14] ...труд бо плод своихь снѣси. — Ср. Пс. 127, 2.
[15] Иоанн Богослов — один из двенадцати апостолов Иисуса Христа, автор четвертого Евангелия, трех Посланий и Откровения.
Сказания о посмертной судьбе человеческой души издавна вызывали большой интерес у древнерусского читателя. Уже в XI—XII вв. на Руси были известны переводные византийские апокрифы, в которых о загробном устройстве рассказывалось в очень занимательной форме, с привлечением множества подробностей (см. т. 3, с. 306—321). Эсхатологические сказания существовали преимущественно в двух жанровых разновидностях: герои либо совершали путешествие («хождение») в загробный мир, либо постигали его тайны духовно, в «страшном» видении. В обоих случаях это были «душеполезные» произведения, призванные напомнить об ответственности человека за его земные дела, разрешить сомнения в каком-либо религиозно-нравственном вопросе, вызвать чувство сострадания и привести к покаянию.
Среди переводных эсхатологических сочинений особое место в древнерусской литературе занимает фрагмент из византийского «Жития Василия Нового» (X в.) — «Хождение Феодоры по воздушным мытарствам», которое часто встречается в рукописях как отдельное произведение. В греко-славянской литературе это наиболее полное описание загробных испытаний в греховности — мытарств. «Мних» Григорий, от имени которого ведется повествование в Житии, был удостоен чудесного откровения. В ночном видении ему явилась старица Феодора, прислуживавшая при жизни их общему духовному отцу Василию Новому, и рассказала о своей смерти, о муках ада, о райском блаженстве, но главное — о пройденных ею 21(20) воздушных мытарствах.
При написании «Хождения...» автор воспользовался уже существовавшей традицией. Учение о мытарствах является каноническим: оно содержится в произведениях церковных писателей IV—V вв. — Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина, Макария Великого, Кирилла Александрийского и др. После смерти человека его душа, руководимая ангелами, должна подняться по «лествице» мытарств. На каждой ступени ее подстерегают лукавые бесы («мытари»), которые испытывают душу в том или ином пороке и взимают с нее дань. За все свои грехи душа должна расплатиться добрыми делами, совершенными при жизни. Души праведных, у которых добрых дел больше, чем дурных, проходят все мытарства и спасаются. Грешников же бесы свергают своими огненными копьями во «тьму кромешную». Однако если в сочинениях «отцов Церкви» этот эсхатологический миф не получил детальной разработки, то автор «Хождения...» создал на его основе монументальную «эпопею смерти» (Ф. Батюшков), которая поражала воображение средневекового читателя своими яркими мистическими картинами потустороннего мира.
Известное на Руси с XI—XII вв. «Житие Василия Нового» оказало заметное влияние на древнерусскую литературу, изобразительное искусство и фольклор. В XII — начале XIII в. рассказ о мытарствах был использован при составлении «Слова о небесных силах», предположительно атрибутируемого Авраамию Смоленскому. Описание облика Смерти, являющейся к человеку с различными орудиями, включил в свою редакцию «Повести о споре жизни и смерти» неизвестный книжник XVI в. (см. ПЛДР, т. 7, с. 48—52). Особую популярность «Житие Василия Нового» приобрело в XVII—XIX вв., преимущественно у старообрядцев (этому интересу способствовало также наличие в Житии еще одного пространного эсхагалогического рассказа — «Видения мниха Григория» (о Страшном Суде)). Оно печаталось в старообрядческих типографиях, сохранилось в большом числе списков. Как самостоятельная статья «Хождение Феодоры» помещалось в лицевые рукописные сборники эсхатологического содержания. Известны также старообрядческие настенные лубки XIX в. на этот сюжет. По-видимому, именно «Хождение Феодоры» послужило источником духовных стихов о мытарствах:
«Принесли душу грешную
Ко лестнице ко небесной.
На первую ступень ступила,
И вот встретили душу грешную
Полтораста врагов;
На другую ступень ступила —
Вот и двести врагов;
Вот на третью ступень ступила —
Вот две тысячи врагов возрадовалися:
“Ты была наша потешница!
Ты была наша наставщица! ”
Вот несут они письма да раскатывают,
Да раскатывают, все грехи рассказывают».
(Русские народные песни, собранные П. Киреевским.
Ч. I. Русские народные стихи. М., 1848. № 22).
Сюжет «Хождения Феодоры» бытовал и как устный прозаический рассказ народно-легендарного характера. Одну из таких его фольклорных версий записал Г. С. Виноградов в Восточной Сибири в первой четверти XX в.: «... “Как умерла ты, Федора?” Она говорит: “Чижолая смерть была, жестокая. Сперва смерть пришла с косой, с пилой... Вот вражье набралося к душе (вот правда, станет человек умирать, глаза-то остолбенеют, вытарашшыт, быдто каво боится...), караулят душу вражье. Прилетают несколько анделов. Смерть тогда пилой отпиливает руки и ноги (вот ить сначала ноги и руки отымутца, — это она пилой отпилит...), а потом косой голову снесет. Святые андели облелеют: «Уйди, нечистая сила, отсторонися!» Вот тожно смерть косой голову снесет”. — “А каково тебе, Федора, мытарства были?” — “Сорок мытарств прошла, сорок ступенек, и на каждой ступени вражьё кричат: «Душа наша, душа наша!» (Оне всё пишут про нас, все худое, а добро анделы пишут... Оне всё и кричат про грехи). Ох, святой Григорий, чужало проходить мытарства!.. Вот последнее мытарство — блуд. Ох, как я его пройду. Возьмут мою душу вражьё. (Должно, она блудила...). Прошла! Андели говорят: «Душа наша, она очищена»”. Вот и прошла она в пресветлый рай». (Виноградов Г. Смерть и загробная жизнь в воззрениях русского старожилого населения Сибири // Сб. тр. профессоров и преподавателей Государственного Иркутского ун-та. Иркутск, 1923. Вып. 5. С. 312—313). (Представление о мытарствах вообще очень глубоко вошло в круг народных эсхатологических верований. Побывавшие в загробном мире («обмиравшие») рассказывают о том, что душам умерших приходится взбираться на огромную гopy, на которой бесы устроили свои мытарства. (Поднимаются по ней только те, у кого есть ногти). В отдельных уголках России на сороковой день после смерти кого-либо из близких было принято печь длинную пшеничную лепешку с поперечными перекладинами по числу мытарств — «лесенку». Считалось, что, съедая ее, помогают душе усопшего преодолеть на том свете всех духов тьмы).
«Житие Василия Нового» существует в двух основных редакциях: Первая и Вторая русские редакции, которые представляют собой переводы двух разных греческих редакций. Первая редакция является гораздо более полной и древней (XI—XII вв.), хотя самые ранние из сохранившихся ее списков датируются XVI в. (см. Вилинский С. Житие св. Василия Нового в русской литературе. Одесса, 1913. Ч. I: Исследование; 1911. Ч. 2: Тексты). Текст «Хождения Феодоры» публикуется в Первой редакции по Успенскому списку Великих Миней Четьих: ГИМ, Синодальное собр., № 992, л. 658—670 (XVI в.). Отдельные исправления и дополнения вносятся по спискам: РГБ, собр. Ниловой пустыни, № 46 (нач. XVI в.); ГИМ, собр. Чудова монастыря, № 336 (1779 г.). Сложный синтаксис памятника и наличие «темных мест» не всегда сделали возможным дословный последовательный перевод его на современный язык. Для прояснения смысла отдельных предложений и фрагментов переводчики использовали тексты греческого оригинала и Второй русской редакции.
ПОВЕСТЬ О БЕСЕ ЗЕРЕФЕРЕ
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!