Из гл. 2 – «О равенстве вещей»
Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка. Он весело порхал, был счастлив и не знал, что он – Чжоу. А проснувшись внезапно, даже удивился, что он – Чжоу. И не знал уже: Чжоу ли снилось, что он – бабочка, или бабочке снится, что она – Чжоу. Ведь бабочка и Чжоу – совсем не одно и то же. Или это то, что называют превращением?
Из гл. 3 – «Искусство жить»
Болотный фазан через десять шагов поклюет, через сто – напьется, а в клетке жить не хочет, хотя и сыт – а все как‑то не то!
[...]
Когда скончался Лао Дань[436], Цинь И, соболезнуя о нем, простонал трижды и вышел. Ученики спросили!
– Разве вы не были другом Учителя?
– Был,– сказал Цинь И.
– А если так, то можно ли оплакивать его подобным образом?
– Можно,– ответил Цинь И.– Я было думал, что вы и впрямь его ученики, теперь же вижу, что – нет. Когда я пришел сюда с соболезнованием, то увидел, что старики оплакивают его, как сына, а молодые плачут по нем, как по матери. Собравшись здесь, они уже не могли удержаться от слез и стенаний. Но это ведь значит – противиться Небу, отойти от Истины, забыть о своем предназначении: в старину это называлось «грехом непослушания». Время пришло – Учитель родился; настало время уйти – Учитель покорился. Если смириться со своей участью и покориться неизбежному – к вам не найдут доступа ни радость, ни печаль:, в старину это называлось "освобождением из петли".
|
|
Гл. 9 – «У коня копыта...»
У коня есть копыта – чтоб ступать по инею и снегу, шерсть – чтобы уберечься от ветра и стужи; он щиплет траву и пьет воду, встает на дыбы и скачет – в этом истинная природа коня. Не нужны ему ни высокие башни, ни богатые хоромы.
Но вот появился Бо Лэ и сказал:
– Я знаю, как укрощать коней.
И принялся их прижигать и клеймить, стреноживать и взнуздывать, подстригать им гриву и подрезать копыта, приучать к стойлам и яслям. Из десяти коней подыхало два‑три. А он морил их голодом и жаждой, гонял рысью и галопом, учил держать строй, терзал удилами спереди, грозил кнутом и плетью сзади – и коней стало подыхать больше половины.
– А я, – сказал Гончар,– знаю, как обращаться с глиной: круги делаю – строго по циркулю, квадраты – по угломеру.
– А я, – сказал Плотник,–знаю, как управляться с деревом; кривое – подгоняю по крюку, прямое – выравниваю по отвесу.
Но разве природа дерева и глины – в том, чтоб подчиняться крюку и отвесу, циркулю и угломеру! Однако умельцев славили из поколения в поколение, повторяя: «Бо Лэ умел укрощать коней, а Гончар и Плотник знали, как управляться с глиной и с деревом».
Такую же ошибку совершают и те, кто правит Поднебесной. Те, кто умел ею править,– поступали не так.
|
|
Природа людей постоянна: они ткут и одеваются, пашут и едят,– это можно назвать общими их свойствами. Единство и равенство – естественное их состояние. Вот почему во времена Высшей Добродетели их поступь была степенна, а взгляд – сосредоточен. В те времена в горах не было дорог и тропинок, а на реках – лодок и мостов; все живое держалось вместе, не зная границ; птицы и звери бродили стаями, а трава и деревья росли, как им вздумается. Зверя и птицу можно было водить на веревочке, можно было, взобравшись на дерево, заглянуть в гнездо к вороне или сороке. Тогда люди жили вместе с птицами и зверьми, были родней всему живому – где уж им было знать о низких и о благородных! Все были равно невежественны – и добродетель их не оставляла; в равной мере не знали желаний – и были просты и естественны. Так, живя в простоте и естественности, народ сохранял свою природу.
Но вот явились мудрецы, выдавая свои потуги – за «добро», свои ухищрения – за «долг»,– и в Поднебесной родились сомнения. Беспутство и неистовство стали выдавать за музыку, а мелочные правила – за обряды,– и в Поднебесной начались раздоры. Разве можно вырезать жертвенный кубок – не калеча дерева? Разве можно выточить скипетр – не губя белой яшмы? Как научить «добру» и «долгу» – если не отрешиться от Пути и Добродетели? Как научить обрядам и музыке – если не поступиться естественными чувствами? Разве можно создать узор – не перемешав пяти цветов? Разве можно построить шесть[437] ладов – не смешав пяти звуков? Когда ради утвари калечат дерево – в этом повинен плотник; когда ради «добра» и «долга» забывают о Пути и Добродетели – в этом повинны мудрецы.
|
|
Живя на воле, кони щипали траву и пили воду. Радуясь – ласкались, сплетаясь шеями, осерчав – лягались, повернувшись задом. Только это они и умели. Когда же на них надели хомут да нацепили им на морду полумесяц – они выучились злобно коситься и выгибать шею, грызть удила и рвать поводья. Это Бо Лэ научил их лукавить и буйствовать,– и в этом его преступление...
В Хэсюевы времена[438] народ жил, не ведая, чем бы ему заняться, ходил, не зная, куда бы ему пойти; с полным ртом, с тугим животом гулял себе и радовался. Только это он и умел! Но явились мудрецы и начали насаждать свои обряды и музыку – дабы с их помощью исправить Поднебесную, стали превозносить «добро» и «долг» – дабы умиротворить сердца в Поднебесной. С тех‑то пор народ и бросился без удержу за знаниями и за наживой,– и повинны в этом – мудрецы!
|
|
Из гл. 17 – «Осенние воды»
Когда Чжуан‑цзы удил рыбу в реке Пушуй[439], от чуского царя[440] явились к нему два знатных мужа и сказали;
– Государь пожелал обременить вас службой в своем царстве!
Не выпуская из рук удочки и даже не обернувшись, Чжуан‑цзы ответил:
– Слыхал я, что есть у вас в Чу священная черепаха: три тысячи лет как издохла, а цари хранят ее у себя в храме предков, в ларце, под покрывалом. Что лучше для черепахи: издохнуть и удостоиться почестей? Или жить, волоча хвост по грязи?
– Лучше жить, волоча хвост по грязи,– ответили сановники.
– Тогда ступайте прочь,– сказал Чжуан‑цзы,– я тоже предпочитаю волочить хвост по грязи!
Из гл. 18 – «Высшая радость»
По дороге в Чу Чжуан‑цзы наткнулся на пустой череп – совсем уже высохший, но еще целый. Он постучал по нему кнутовищем и спросил:
– Отчего ты таким стал? Оттого ли, что был ненасытен в желаниях и преступил закон? Или погиб под топором на плахе, когда пала твоя страна? Или стал таким от стыда, что дурными делами опозорил отца и мать, жену и детей? Или муки голода и холода довели тебя до этого? Или просто скончался от старости?
И, прекратив расспросы, положил череп себе под голову и лег спать.
Ночью череп явился ему во сне и сказал:
– По речам твоим видно, что ты искусный краснобай. Но все, о чем ты спрашивал, заботит только живых, мертвецы же этого не знают. Хочешь – я расскажу тебе о мертвых?
– Хочу,– ответил Чжуан‑цзы.
– У мертвых,– сказал череп,– нет ни государя наверху, ни подданных внизу; нет у них и забот, что приносят четыре времени года. Беспечные и вольные, они так же вечны, как небо и земля, и даже утехи царей, что восседают, обратясь ликом к югу, не сравнятся с их блаженством.
Чжуан‑цзы усомнился и спросил:
– А хочешь, я велю Владыке Судеб возвратить тебе жизнь, дать тебе кости, кожу и мясо, вернуть тебя к отцу и матери, к жене и детям, к соседям и друзьям?
Но череп отвечал, нахмурясь:
– Неужто я променяю царские услады на людские муки?!
[...]
Когда у Чжуан‑цзы умерла жена, Хуэй‑цзы пришел ее оплакать. А Чжуан‑цзы сидел на корточках, стучал по глиняной корчаге и пел песни.
– Ты ведь нажил с нею детей,– сказал Хуэй‑цзы,– а теперь, когда она скончалась от старости, не только не плачешь, а еще колотишь в посудину и распеваешь песни,– на что это похоже!
– Нет, это не так,– ответил Чжуан‑цзы.– Когда она умерла и я остался один – мог ли я не печалиться? Но вот я задумался над ее началом – когда она еще не родилась; не только не родилась, но и не обладала телом; не только телом, но и дыханием. Смешанная с хаосом, она стала развиваться – и появилось дыхание; дыхание развилось – и возникло тело; тело развилось – и возникла жизнь, а ныне – новое превращение и смерть. Все это следует одно за другим, как времена года: за весною – лето, за осенью – зима. Зачем же теперь, когда она покоится в Мироздании, провожать ее плачем и воплями? Ведь это значит – не понимать веления Неба. И я перестал плакать.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 253; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!