Вторичная правовая социализация

 

Поиск решения проблемы вторичной правовой социализации относится к числу актуальных вопросов современного социально‑антропологического дискурса. Ведь в глобализирующемся и трансформирующемся мире перманентно происходят парадигмальные изменения в системе правовых ориентиров, установок и ценностей человека. Глобализация разрушает традиционные общественные уклады и создает кросскультурное социальное пространство, где одним из доминирующих факторов становится жесткая конкуренция. Чтобы не быть аутсайдером в этой конкурентной борьбе и адекватно реагировать на внешние вызовы и угрозы, человек должен динамично развивать свои творческие способности и уметь адаптироваться к меняющимся общественно‑правовым условиям, не изменяя при этом своим экзистенциальным интересам. Поэтому одной из основных функций вторичной социализации является трансформация системы общественно‑правовых ценностей личности с целью ее адаптации (без экзистенциального раздвоения) к новым реалиям жизни. Правовые установки и поведенческие ориентиры современного человека должны соответствовать духу нового времени.

Фундаментальную угрозу для успешного протекания процесса вторичной правовой социализации представляет отчуждение индивида от своего «Я». Из‑за собственного конформизма и в угоду внешним силам он может отказаться от своих духовных запросов и интересов. Это приведет его к глубокому внутреннему опустошению и моральной деградации.

Правовая социализация должна иметь гуманистическую направленность, когда в качестве ее основной задачи выступает формирование системы правовых аксиолантов и установок, которые способствовали бы раскрытию всего творческого потенциала личности. Она не должна носить авторитарного характера, поскольку в противном случае неизбежно будет способствовать ущемлению естественных прав и свобод человека. Объективное право превращается при авторитарных общественных отношениях лишь в один из инструментов социального насилия, используемого для закрепощения личности. Авторитарная правовая социализация является по своей сути процессом отчуждения индивида от своих прав и свобод, когда он становится не субъектом (носителем и творцом) права, а лишь объектом права Другого. Ему приходиться отказываться от многих базовых ценностей (свободы, справедливости, гуманизма), которые должны лежать в основе трансформирующейся системы аксиолантов современной правовой культуры. В последнее время многие традиционные ценности утрачивают свое значение под воздействием глобализации и общественного прогресса.

В той или иной степени элементы авторитаризма присутствует практически в каждом психосоциальном механизме правовой социализации человека, поскольку предполагают применение различных санкций за его проступки с целью коррекции поведения. Но доминантами они становятся лишь при авторитарных социальных отношениях, когда эгоистические интересы тоталитарных лидеров политических организаций и общественных объединений (молодежных, клановых, религиозных и т. д.) ставятся ими выше базовых ценностей и первичных добродетелей человека. Авторитарная политическая элита создает для граждан моральный кодекс, в котором главными и первичными добродетелями признаются верность «сюзерену», терпение и покорность. По сравнению с ним установки естественного права становятся чем‑то второстепенным. Поэтому авторитарная правовая социализация приводит к амбивалентной «ненормальности» правосознания человека, когда он испытывает когнитивный и аксиологический диссонанс из‑за несогласованности норм естественного права и «законных» требований авторитарной элиты.

Русский правовед И.А. Ильин утверждал, что правосознание – это «некая духовная дисциплинированность инстинкта , которая вызывает в нем живое чувство ответственности и сообщает ему известное чувство меры во всех социальных проявлениях человека»[58]. Авторитаризм в общественных отношениях вызывает у человека «неживое», «некрофильное» чувство ответственности, совершенно искаженное чувство меры, отрицание фундаментальных ценностей и первичных добродетелей. Мыслитель‑гуманист Э. Эриксон относит к первичным добродетелям надежду, силу воли, целеустремленность, компетентность, верность, любовь, заботу и мудрость. По мнению американского психоаналитика, данные личностные качества формируются у человека в процессе успешного преодоления им восьми стержневых возрастных психосоциальных кризисов. Этот перечень базисных добродетелей «эволюция заложила как в базальный план стадий жизни, так и в базальный план институтов человека»[59]. Успех вторичной правовой социализации индивида напрямую зависит от полноты набора у него фундаментальных личностных качеств. Отсутствие у субъекта какой‑либо из первичных добродетелей приводит к спутанности его правосознания, мешающей адекватно оценить правовую реальность и найти правильные ориентиры для общественной деятельности.

Сущность правовой социализации человека заключается в необходимости последовательного преодоления ряда психосоциальных проблем, генетически связанных с фундаментальными возрастными кризисами и обретением им статуса полноценного субъекта общественно‑правовых отношений. Пять базисных возрастных кризисов детерминируют для агентов первичной правовой социализации соответствующее количество актуальных задач, направленных на формирование у человека: во‑первых, фундаментальной установки на доверие к окружающему миру, являющейся психосоциальным истоком институциональных гарантий принципа правопорядка; во‑вторых, аттитюдов на самостоятельность и автономность, определяющих отношение к разрешениям и запретам, которое впоследствии будет распространено на моральные нормы и юридические законы; в‑третьих, нравственно‑правовых установок, ограничивающих дозволенность собственных действий по отношению к Другому и задающих стратегическое направление движению к возможному и реальному, которое связывает мечты раннего детства с целями активной общественно‑правовой деятельности; в‑четвертых, системы аксиолантов, гармонично связанных с ценностями правовой культуры общества; в‑пятых, комплекса представлений о естественных правах и свободах, социально‑правовом статусе личности и гражданских обязанностях. Необходимо здесь также отметить, что из‑за наличия ряда негативных факторов в развитии российского суперэтноса (необычайной силы исторической инерции, авторитарных традиций, сложных геополитических условий, глобальных вызовов «гонки наций») успешное решение данных задач требует приложения значительных усилий со стороны агентов правовой социализации. Если их не удается разрешить за период раннего становления человека (первичной социализации), то их решение вынужденно переносится на время его прохождения вторичной правовой социализации, когда субъект уже сформировался как личность. Данное обстоятельство значительно усложняет работу агентов социализации. Для комплексного решения этих фундаментальных задач нужно целенаправленно осуществить ряд сложнейших социальных мероприятий, проведение которых является объективной необходимостью для успешной модернизации российского общества.

Отличительным признаком вторичной правовой социализации является то, что ее объектом выступает взрослый человек. «Вторичная социализация – это каждый последующий процесс, позволяющий уже социализированному индивиду входить в новые сектора объективного мира его общества»[60]. В процессе вхождения в новые области ему суждено пережить три возрастных психосоциальных кризиса. При успешном их преодолении человек становится обладателем таких базисных добродетелей, как Любовь, Забота и Мудрость. Тогда уже можно говорить о его зрелости и целостности как субъекте общественно‑правовых отношений. Поэтому нельзя полностью согласиться с мнением социологов П. Бергера и Т. Лукмана о том, что вторичная социализация представляют собой интернализацию институциональных или институционально обоснованных подмиров, которые в основном «представляют собой частичные реальности, в отличие от «базисного мира», приобретенного в процессе первичной социализации»[61]. Вторичная социализация интернализирует не только частные подмиры, но и формирует такие базисные человеческие качества, как постнарциссическую любовь к Другому, заботу о молодом поколении и мудрое стремление к порядку и смыслу. Становление этих качеств определяет периодизацию вторичной правовой социализации человека.

Каждое базисное качество человека является одной из системообразующих детерминант его правового сознания, характеризующегося эмоционально‑чувственными, аксиологическими, когнитивными и нормативными составляющими, набор которых имеет для каждого индивида не только общий, но и частный характер. Но этому личностному набору компонент требуется легитимация, т. е. признание социумом его уместности и соответствия паттернам существующей общественно‑правовой системы. В процессе исторического развития данная система трансформируется, и соответственно этому процессу меняются принципы, порядок, правила, духовные и материальные символы легитимации.

Для установления надежных коммуникативных связей субъекту необходимо усвоение специфическиролевого словаря, который поможет ему передавать и получать смысловую и оценочную информацию, необходимую для защиты своих прав и свобод. Данный словарь является результатом интернализациии ценностно‑смысловых полей с набором соответствующих доминант, отражающих особенности и статус той социальной группы, в которую входит индивид. Его субъективная идентификация заключается в поиске и даче ответа на вопрос об отношении к себе как к личности с соответствующим набором ролей и норм общественного поведения. Самоидентификация личности входит в процесс вторичной правовой социализации.

Первичная социализация закладывает фундамент для вторичной правовой социализации. Взрослый человек имеет уже сформировавшееся «Я» и свое интернализированное жизненное пространство. В процессе социализации его душевный мир нельзя заново полностью сконструировать, поэтому у субъекта правосознания могут возникнуть трудности с согласованием уже интернализованного мира с новыми интернализациями. По мнению П. Бергера и Т. Лукмана, для решения этой проблемы, т. е. установления и поддержания логичности, последовательности и согласованности вторичной социализации, «предполагается использование концептуальных процедур, интегрирующих различные системы знания»[62]. Социологи предупреждают, что этим процессом можно манипулировать, создавая дополнительные когнитивные условия, являющиеся внешними и генетически не связанными с необходимым набором личностных и профессиональных качеств, для того чтобы в общественно‑ролевой иерархии человек занял место в соответствии со своими способностями и талантами. Например, в прошлом веке такие внешние условия были созданы при процедуре назначения на государственную гражданскую службу в Ирландии, когда кандидату необходимо было сдать экзамен по гэльскому языку (всего в мире насчитывается около 60 тыс. его носителей, основная часть которых проживает

в Шотландии). Знание этого языка никоим образом не способствовало выполнению чиновником своих функций, и требование владения им было дополнительным барьером для занятия государственной должности. Внешние условия затрудняют вертикальную и горизонтальную мобильность граждан. Если их становится непомерно много, то они приводят общество к застою, а затем и к большим социальным потрясениям.

В ходе социализации происходит своего рода общественное распределение правового знания, которое идет в зависимости от принадлежности субъекта к той или иной социальной группе (например, в виде классовых вариантов). Вторичная правовая социализация дает субъекту специфически‑ролевые правовые знания, которые ему позволяют осуществлять свою деятельность в соответствии с нормами и стандартами, принятыми в его общественной группе. Следование индивида принятым стандартам правового поведения не вызывают непонимания и отчуждения со стороны окружающих, что дает ему возможность чувствовать себя комфортно, пребывая в своей социальной среде.

Характер вторичной правовой социализации напрямую зависит от специфики и статуса той социальной роли, которую готовится выполнять индивид. Поэтому, несмотря на то что вторичная социализация имеет свои фундаментальные психосоциальные и ментальные инварианты, тем не менее она отличается большой вариативностью, связанной с исторически сложившимся разделением труда. Так, в современном обществе человеку надо будет пройти большой и нелегкий путь, чтобы стать судьей. Его деятельность приукрашивается достаточно сложными ритуалами, символами и даже в некоторой степени фетишизмами. Например, к фетишам можно отнести молоток российского судьи, обязательное наличие которого не прописано ни в одном отечественном законе. Отношение многих судей к нему проявляется не только как к обычному предмету, с помощью которого можно привлечь внимание при объявлении своего решения или прекратить бурные споры, но и как к некоему сакральному символу безусловного признания его власти и силы.

Если же судьба не была благосклонна к человеку и ему приходится выполнять социальные роли невысокого статуса, то он вряд ли станет глубоко идентифицировать себя с ними и будет нуждаться в легитимациях компенсаторного характера. Не получая таких компенсаций, он будет выражать недовольство своим социально‑правовым положением и постарается его изменить. Для этого он может даже попытаться сменить существующий политический режим или изменить весь общественный строй. Психосоциальную основу всех социальных революций составляют мотивации достижения человеком высокого личностного статуса и самоуважения. Если искусственно созданные иррациональные (с точки зрения общественного прогресса) фильтры и барьеры затрудняют смену индивидом своего статуса и той роли, которая не удовлетворяет его потребности в самореализации, то он перестанет поддерживать такой правовой порядок и неизбежно станет на очищающий путь нигилизма и революции. Для того чтобы избежать такого радикального сценария общественного развития, следует гуманизм сделать фундаментальным принципом вторичной правовой социализации. Тогда у субъекта появится возможность полностью раскрыть свой положительный потенциал личностного становления, а общество сможет пойти по пути прогресса эволюционным путем без гражданских беспорядков и революционных потрясений.

Общественное взаимодействие субъекта с агентами вторичной правовой социализации может носить формализованный и даже анонимный характер, поскольку они выполняют свою роль как институциональные функционеры, официально репрезентирующие стандарты социального поведения, и им не обязательно надо быть значимыми в других отношениях. «При вторичной социализации роли характеризуются высокой степенью анонимности, то есть они весьма удалены от их индивидуальных исполнителей»[63]. Многочисленные институциональные функционеры используют и передают субъекту одобренную элитой систему общественно‑правовых ценностей. Поэтому, используя современные информационные технологии, они могут позволить себе быть анонимными, поскольку достаточно легко заменяемы. Конечно, полицейские, судьи, государственные чиновники, преподаватели вузов отличаются субъективно в большой степени друг от друга, но все они, как агенты социализации, вполне взаимозаменяемы. Этому способствует также и то, что ценностно‑смысловое содержание, которое усваивает индивид в ходе вторичной правовой социализации, обладает значительным количеством ментальных инвариантов естественного права, составляющих основу общественного правосознания. Поэтому не столь важно, кто будет закреплять в сознании индивида такие ценности, как неприкосновенность частной жизни или уважение прав и свобод Другого. Важно то, чтобы эти аксиоланты были закреплены в правосознании индивида. Необходимо здесь также отметить, что анонимность агентов правовой социализации является фактором, способствующим их отдалению и отчуждению от граждан, развитию у функционеров таких негативных качеств, как безответственность, равнодушие и вседозволенность.

Одной из особенностей вторичной правовой социализации является то, что взрослый человек относительно легко может отказаться от интернализации правовой реальности, процесс которой проходит в этот возрастной период. Ведь ее суть заключается в превращении внешних социально‑правовых форм в достаточно устойчивые внутренние установки, нормы и ценности. Как известно, сами внешние формы подвержены трансформации вследствие развития общественно‑исторического прогресса, кроме того, коллективные представления о них в значительной степени мифологизированы. Поэтому изменения социально‑правовых форм и развенчание их мифической сакральности приводят к необходимости изменения правовых представлений, имеющихся у субъекта.

Если в период своей юности молодые люди боятся потерять свое «Я» и усиленно отстаивают собственную идентичность, то новоиспеченные взрослые полны желания и готовности «слить свою идентичность с идентичностью других»[64]. Взрослые люди уже способны в полной мере проявлять свою нравственную силу, связывать себя общественно‑правовыми отношениями и пойти для этого на значительные жертвы и компромиссы, не боясь потерять свою идентичность и лишиться своего «Я». Они психологически готовы контролировать проявления своих эмоций и чувств. Эти способности помогают им справляться с возникающими социально‑правовыми конфликтами. Для торжества базовых добродетелей взрослые люди не должны испытывать страха по отношению к ситуациям, требующим отказа от собственных узкоэгоистических интересов. Социальную и гражданскую зрелость, готовность поступиться своими интересами и пристрастиями они должны в силу своего статуса взрослого человека проявлять в различных общественно‑правовых ситуациях: заключении брачного союза, солидарной борьбе за свои трудовые права, формировании институтов гражданского общества, противодействии правонарушителям и т. д. Если человек постоянно избегает таких ситуаций, когда ему необходимо проявлять себя в качестве полноценного и зрелого субъекта права, демонстрировать свою гражданскую зрелость и накопленный социальный опыт, необходимый для личностного становления, то он рано или поздно разрывает свои социальные связи с Другим, и у него появляется глубокое чувство одиночества и изолированности, приводящее к самопоглащению и саморазрушению личности своими же узкими интересами и нереализованными мечтами.

Когда ученики 3. Фрейда спросили его о том, что обычный взрослый человек должен уметь хорошо делать в первую очередь, то он не стал вдаваться в пространные рассуждения и лаконично ответил: «Любить и работать». По мнению Э. Эриксона, основатель психоанализа в своем ответе «имел в виду общую плодотворность работы, которая не поглощала бы индивидуума до такой степени, когда он теряет свое право или способность быть генитальным и любящим существом»[65]. Под генитальностью здесь подразумевают алгоритм использования присущих определенной культуре нормативных способов подбора сексуальных партнеров, сотрудничества и соперничества между членами сообщества. Данный набор правил закрепляется в моральных и правовых нормах, регулирующих деятельность человека. Работа не должна мешать ему не только активно заниматься естественным воспроизводством, но и развивать свой духовный потенциал, устанавливая тесные коммуникативные связи с Другим на основе уважения его личных прав и свобод.

Успешность протекания процессов вторичной правовой социализации человека определяется во многом результатами преодоления им базисного психосоциального кризиса, который по своей сути есть выбор между двумя альтернативами взрослой жизни: либо это путь одиночества и социальной изоляции, ведущей к потери своей целостности как субъекта общественно‑правовых отношений, когда в его психосоциальном настрое индивида доминирует чувство бессмысленности собственного существования, либо это путь любви к жизни, гуманистической социализации, коммунитарности, обретения личностью своей цельности и гражданской зрелости. Эффективность вторичной правовой социализации человека объективно зависит от наличия у него способности любить Другого, а также возможности творчески и плодотворно работать.

Гуманистическая правовая социализация представляет собой эволюционный процесс количественных (возрастных) и качественных (психосоциальных) изменений человека. Внешние вызовы, характеризующиеся возникновением на этом пути проблем и трудностей, способны значительно исказить гуманистические импульсы фундаментальных антропологических законов (установок естественного права) и даже детерминировать инволюционные тенденции. В этих случаях становится уместным говорить о неправовых формах социальной жизни и дегенеративных установках индивида.

Перед взрослым человеком стоит стержневой вопрос для его социального бытия: как выйти за пределы узких индивидуальных интересов и получить единение с другими людьми, добившись их признания его как личности? Ответы на данный вопрос могут быть совершенно различными. «Они могут воплощаться в поклонении животным, в принесении людских жертв, в милитаристских захватах, в погружении в роскошь, в аскетическом самоотречении, в одержимости работой, в художественном творчестве, в любви к Богу и любви к человеку»[66]. В своей теории любви Э. Фромм высказывает идею, что осознание человеком своей отдельности без воссоединения в любви является источником стыда, вины и тревоги. Если индивиду не удается преодолеть свою изолированность, то его ожидает безумие, когда внешний мир перестает для него существовать.

В нашем мире многие люди часто выбирает алкоголизм и наркоманию в качестве форм забвения своей изолированности и социальной отчужденности. Несмотря на усиливающуюся морально‑психологическую деградацию при таком выборе, когда этические и правовые нормы перестают быть регуляторами их поведения, эти люди, тем не менее, страдают от чувства вины и угрызения совести. Они пытаются убежать от чувства одиночества и вины, находя свое спасение в алкоголе и наркотиках. Но, когда их наркотическое действие заканчивается, то внутренняя боль приходит к ним снова. Для того чтобы еще больше затуманить свое сознание, они начинают пить чаще и больше, попадая в замкнутый и порочный круг зависимости, который очень сложно разорвать без посторонней помощи и социальной поддержки. Французский писатель‑гуманист А. де Сент‑Экзюпери рассказывает в сказке «Маленький принц» очень невеселую историю о пьянице, который пил для того, чтобы забыть о том, что ему совестно. А стыдно ему было, как оказалось, от того, что он пьет. Маленький принц остался в большом недоумении и разочаровании от разговора с пьяницей, который ведет такое бессмысленное существование. Писатель помещает пьяницу на отдельную планету, тем самым подчеркивая его изолированность и одиночество. В реальной жизни эти люди также одиноко и бессмысленно живут на своих изолированных планетах, которые мчатся по кривой вниз к катастрофе. Они остро нуждаются в психосоциальной помощи и моральной поддержке. Но существующие механизмы социализации современного потребительского общества практически не задействованы в оказании полноценной психосоциальной помощи таким людям. Это связано с тем, что фундаментальным основанием организации современного социума стал принцип атональности и конкуренции, который способствуют дальнейшему падению аутсайдеров на социальное дно.

В потребительском обществе многие люди выбирают сексуально‑оргиастический способ решения проблемы своего одиночества. Для них, «чья отчужденность непреодолима иными способами, половое удовлетворение по своим функциям не слишком‑то отличается от алкоголизма и наркомании. Оно становится отчаянной попыткой избежать тревоги и страха одиночества, но в результате ведет к еще большему увеличению чувства отделенности, поскольку половой акт без любви никогда не может перекинуть мост над пропастью, разделяющей два человеческих существа. Разве что на краткий миг»[67]. Вызванная несовершенством и срывами социализации, психосоциальная изолированность таких индивидов является одной из основных причин их половой распущенности и невозможности полного искоренения проституции в современном обществе. Но ведь между существующими моральными установками, естественным правом и действующими нормами позитивного права существует генетическая взаимосвязь. Поэтому, нарушая существующий в обществе этический кодекс, человек неизбежно становится также и на путь отрицания юридических норм.

У каждого взрослого человека есть экзистенциальная потребность в осуществлении своей деятельности, матрица которой формируется в зависимости от имеющейся у него открытой системы ориентиров, установок и аксиолантов, образовавшейся в результате прохождения им базисных возрастных психосоциальных кризисов. Первый такой фундаментальный кризис, который приходится на жизнь взрослого человека, вызван объективной эволюционной потребностью в единении с Другим. В зависимости от степени успешности его прохождения начинают доминировать конструктивные или деструктивные психосоциальные установки в правосознании субъекта, определяя направленность и алгоритм его общественно‑правовой деятельности. Социально‑коммуникативное единение с Другим способствует плодотворной работе, благодаря которой происходит реализация творческого потенциала личности. Без уважения прав и свобод Другого невозможно установить с ним отношения на экзистенциальном уровне, на котором только и возможно созидательное объединение в совместной интеллектуальной и художественной деятельности. Если же экзистенциального единения с Другим не происходит, то индивид обречен на одиночество и изолированность, погруженность в депрессию и скуку, которые обрекают его на одну из самых страшных для живого существа мук – бездействие, приводящее человека к полной деградации как личности. «Ведь безделье означает полную импотенцию, в которой сексуальная импотенция составляет только малую долю. Спасаясь от этих невыносимых ощущений, человек готов испробовать любые средства – от сумасшедшей работы до наркомании, жестокости и убийства»[68].

Безделье становится бичом нашего времени. Благодаря научно‑технической революции неимоверно возросла общественная производительность труда, ставшая объективным фактором, способствующим появлению паразитических социальных групп, которые весьма активно включаются в процесс потребления, но при этом совершенно не участвуют в общественном производстве. М. Ломоносов сравнивал таких людей с неподвижной болотной водой, которая «кроме смраду и презренных гадин ничего не производит». Социально паразитирующие индивиды быстро психологически деградируют, морально разлагаются, и поэтому обладают «спутанным» правосознанием с деформированной системой аксиолантов. Они легко преступают закон. Для того чтобы таких индивидов социализировать, их необходимо активно подключать к труду – производству духовных и материальных благ. Ведь только деятельный человек может успешно социализироваться. Духовной импотенции человека способствует застойное общество, в котором доминируют застывшие социальные формы, создающие различные препятствия для реализации им своего творческого потенциала. Мощные социальные перегородки для вертикальной мобильности, идеологическое табу на либеральные и реформаторкие идеи, экономическая стагнация, деградирующий бюрократический аппарат государственной власти – все это является факторами застойного общества, препятствующими прогрессу и становлению гуманистической направленности социализации человека, в результате которой он смог бы стать полноценной субъектом права, осуществляющим общественно‑полезную деятельность и уважающего права и свободу Другого.

Отличительной чертой постиндустриального общества является его социальная мобильность и динамичность, позволяющие быстро трансформировать или менять морально устаревшие механизмы правовой социализации. В таких условиях люди имеют реальную возможность для успешной реализации своего творческого потенциала, поскольку могут относительно легко, несмотря на жесткую конкуренцию между ними, переходить из одной социальной группы в другую, меняя свое место жительства, профессию, область деятельности и статус. Они могут перемещаться из одной страты в другую и двигаться как по горизонтали, так и по вертикали социальной лестницы. Тем не менее, здесь необходимо отметить, что краеугольным камнем постиндустриального общества не стал принцип гуманизма, а тщательно культивируемая идея все возрастающего потребления. Из‑за этого человек вынужден сужать свое личностное бытие до той узкой социально‑производственной роли, которую он для себя выбрал. Рыночные законы становятся доминирующей силой в жизни индивида и диктуют ему свою волю. Потребительское общество преднамеренно сдерживает свободное развитие творческого потенциала личности и превращает ее в частичку человеческого капитала – интенсивного производительного фактора хозяйственной жизни, которая развивается по жестким рыночным законам. Такое буржуазное закрепощение человека, когда его значение определяется лишь через призму получения прибыли от его трудовой деятельности, приводит индивида к потере смысла своего существования и к отчуждению от социальной деятельности.

В современном буржуазном обществе социализация становится лишь средством формирования обезличенного человеческого капитала и приобретает все более авторитарный характер. Наш мир все более переполняется «маленькими людьми», которые стали его «господами» и теперь «проповедуют покорность, скромность, благоразумие, старание, осторожность и длинную вереницу остальных маленьких добродетелей»[69]. Но эти маленькие добродетели, которые не развиваются на базе фундаментальных принципов гуманизма и справедливости, не спасают мир от большого зла. Ведь именно в Европе разгорелись две мировые войны, унесшие десятки миллионов человеческих жизней. Хотя, по утверждению Ф. Ницше, нынешний европеец – это «измельчавшая, почти смешная порода, какое‑то стадное животное, нечто добродушное, хилое и посредственное»[70]. Такие «стадные животные» заботятся лишь о собственном материальном потреблении. Их действия подчиняются только логике борьбы за жизненно важные ресурсы. В погоне за вещами они отчуждаются от своего экзистенциального начала, перестают быть полноценными субъектами правовых отношений и превращаются в практически обезличенные объекты, которые как товар имеют свою рыночную стоимость и соответствующие ценники. Личные права и свободы волнуют таких людей лишь настолько, насколько их нарушение затрагивает процесс материального потребления. Но человек не является вещью, поэтому он начинает испытывать экзистенциальную раздвоенность, приводящую к деформациям правового сознания. Для того чтобы избавиться от чувства раздвоения своего существования и отчуждения от своего Я, индивид может начать непомерно идентифицировать себя со своей социальной группой (клановой, этнической, религиозной, политической, профессиональной и т. д.), когда коллективные интересы начинает гипертрофированно доминировать надличностными. Вторичная социализация спасает человека от одиночества, но она не должна превращать его в некое «Оно», когда в угоду чужим социальным интересам он забывает о своем духовном предназначении, перестает быть личностью и превращается в вещь, становясь лишь элементом объективированной общественно‑правовой реальности.

Структурная направленность вторичной правовой социализации определяется результатами и последствиями второго базисного психосоциального кризиса взрослого человека, в процессе прохождения которого он делает выбор между двумя альтернативными вариантами своего личностного становления – генеративностью и стагнацией. В эпигенетической концепции Э. Эриксона термин «генеративность» является центральным понятием. Его содержание охватывает эволюционное развитие человека, в процессе которого он становится не только обучающим и организующим, но и обучающимся существом. Генеративность – это прежде всего «заинтересованность в устройстве жизни и наставлении нового поколения, хотя существуют отдельные лица, вследствие жизненных неудач или особой одаренности в других областях деятельности, не направляющие этот драйв на свое потомство. И действительно подразумевается, что понятие генеративности включает в себя такие более распространенные синонимы, как продуктивность и креативность , которые однако не могут заменить его»[71].

Взрослый человек выступает не только в качестве объекта правовой социализации, но и ее субъекта, который как агент принимает участие в процессе социализации молодого поколения. Поэтому наличие у него такого качества, как генеративность (ответственная заинтересованность в создании, формировании, обучении и воспитании следующего поколения), является необходимым психосоциальным фактором правового прогресса общества. Ведущие агенты первичной правовой социализации (родители, близкие родственники, учителя, воспитатели, чиновники, сотрудники правоохранительных органов, кураторы детско‑юношеских общественных организаций и т. д.) должны обладать данным системным качеством, без которого они не смогут полноценно выполнять свои функции. Их выполнение объективно требует от агента владение хорошими коммуникативными навыками, необходимыми для воплощения в реальную общественную жизнь тех правовых ценностей, носителем которых он сам и является. Агент правовой социализации является апологетом интересов и проводником ценностей своей социальной группы и страта. В современном обществе их защита обеспечивается прежде всего за счет претворения соответствующих правовых концепций в социальную жизнь. Для успешной артикуляции и продвижении своих идей агенты должны уметь позиционировать себя, иначе их воздействие на процесс правовой социализации будет минимальным.

В правовой эпистеме (познавательном поле) любого общества присутствуют альтернативные правовые концепции и идеи, которые могут стать причиной возникновения в правосознании человека когнитивного и аксиологического диссонанса, т. е. психологического дискомфорта, вызванного столкновением противоречивых знаний, ценностей и установок. Наличие в общественном сознании взаимоисключающих идей является вполне закономерным и необходимым социальным фактором общественно‑правового прогресса. Ведь альтернативные правовые идеи отражают, как правило, интересы тех социальных групп, которые находятся в отношениях противоборства друг с другом за ресурсы и власть. Противоречия между ними объективно становятся двигателем общественного прогресса, поскольку каждая такая группа создает свою юридическую концепцию, которая стоит на страже их интересов. И рано или поздно становится доминирующей именно та программная идея, которая обеспечивает социальный прогресс. При этом апологетам приходиться создавать комплексные правовые теории, используя и по‑своему толкуя нормы естественного и позитивного права. Возникающие диалектические противоречия между правовыми концепциями способствуют развитию юридической мысли, но они могут также приводить и к спутанности правосознания человека, деформации его системы аксиолантов и потери им четких ориентиров правовой деятельности. Когнитивный и аксиологический диссонанс усиливается в период революционных потрясений, когда за короткий промежуток времени на смену одной господствующей идеологии приходит другая. Человеку приходится адаптироваться к новой общественно‑правовой реальности и зачастую менять коренным образом свое мировоззрение. Этот процесс идет не только в контексте вторичной правовой социализации, но и ресоциализации.

Суть правовой ресоциализации заключается в фундаментальном изменении мировосприятия и мировоззрения человека, когда происходит смена личностно значимых ориентиров правового поведения. «Ресоциализация представляет собой разрубание гордиева узла проблемы согласованности тут поиск согласованности оставлен, реальность реконструируется de №vo»[72]. Вторичная правовая социализация допускает лишь частичные трансформации правосознания и не отличается такой радикальностью в изменении системы правовых аксиолантов. Она есть генетическое продолжение первичной социализации индивида, которая на его ранних стадиях личностного становления сформировала большую часть базовых установок и создала матрицу для дальнейшей психосоциальной эволюции. Частичные трансформации когнитивной и аксиологической компоненты правосознания человека являются обычными для современного общества, отличающегося высокой вертикальной и горизонтальной мобильностью. Например, такая трансформация происходит тогда, когда юрист меняет профессиональное поле деятельности, переходя работать из адвокатуры в прокуратуру. Для того чтобы стать приемлемым членом нового профессионального сообщества, ему необходимо интернализировать отличную от прежней профессионально‑правовую среду, в которой он должен адаптироваться и стать в ней своим.

Порой человек совершает действия, которые идут в разрез не только с имеющимися в обществе моральными и правовыми установками, но и с его собственными нравственными убеждениями. От этого он начинает испытывать психологический дискомфорт, от которого всеми силами стремится избавиться. По мнению основателя теории когнитивного диссонанса Леона Фестингера, из‑за стремления избежать внутреннего дискомфорта, вызванного неблаговидными поступками, люди склонны обелять свои ошибки, заблуждения и проступки, постепенно изменяя свои убеждения относительно происшедшего в сторону оправдания. Они стремятся доказать себе, что происшедшее не так страшно[73]. Исходя из этого, им приходится субъективно подправлять и логически корректировать процесс своего правового мышления, чтобы избавиться от внутреннего дискомфорта и душевного разлада.

Когнитивный диссонанс возникает в любой правовой ситуации, когда человеку необходимо сделать выбор. Его уровень напрямую зависит от значимости и важности предполагаемых общественно‑правовых последствий. Зачастую субъекту права кажется, что гораздо легче согласиться с существующим положением дел и изменить свои внутренние установки в соответствии со сложившейся правовой ситуацией, чем прилагать большие усилия, делая самостоятельный, осознанный и ответственный выбор. Но это ложный путь, поскольку он объективно ведет к потере правосубъектности, т. е. возможности выступать субъектом правоотношений, а не их объектом. Поэтому одной из целей вторичной правовой социализации человека должно быть формирование у него установки на активную общественно‑правовую деятельность в качестве ее субъекта.

Если взрослый человек обладает таким качеством, как генеративность, то он достаточно легко избавляется от когнитивного диссонанса или имеет возможность значительно снизить его уровень. Это можно объяснить тем, что он обладает четкими и ясными критериями истины, которые он использует для оценки поступающей информации в процессе познания, выявления допущенных ошибок в мышлении и более полного понимания существующих социальных проблем. В качестве объективного критерия истины здесь выступают интересы молодого поколения: все то, что служит его коренным потребностям и экзистенциальным интересам, является истинным и правильным. Если такого критерия не имеется или его нельзя использовать в силу ряда причин (например, интересы молодого поколения не затрагиваются), то после выбора из нескольких «заманчивых» альтернатив у человека может появиться ощущение диссонирующей когниции, когда возникает сожаление по поводу отсутствия того положительного, которое мог дать отвергнутый вариант действий, и от того негативного, что привнесло в жизнь то, с чем он согласился. В таком случае он старается рационально убедить себя и других в правильности выбранного им варианта деятельности и одновременно принижает значение и потенциальные возможности отвергнутых им альтернативных решений правовой проблемы. Лишь наличие такого качества, как генеративность, делает возможным появление у него четкого осознания новых смыслов, более глубокого понимания социально‑правовых проблем и возможностей по их творческому решению. Генеративность генетически связана с возрастным психосоциальным развитием индивида и вторичной социализацией, которая готовит его к адекватным действиям в ситуациях их необходимости и обязательности освоения нового, способствующего общественно‑правовому прогрессу.

Генеративность, как жизненная позиция, предполагает активное, системное и основанное на заботе о молодом поколении включение человека в процесс правовой социализации в качестве его влиятельного агента. Субъект, обладающий генеративной формой правосознания, относится к трудным социально‑правовым ситуациям как к сложным эвристическим задачам и пытается их решать творчески и эффективно. Креативность является важнейшим свойством самоактуализации индивида как личности. Она может исчезнуть под давлением авторитарной общественной среды, поэтому нуждается в постоянном культивировании со стороны агентов гуманистической правовой социализации.

Все правовые институты общества напрямую или косвенно охраняют и укрепляют генеративность, без которой не возможны ни передача социального опыта, ни духовно‑нравственная преемственность поколений, ни расширенное демографическое воспроизводство, а, значит, и само эволюционное существование человечества. Генеративность взаимосвязана генетически с установками естественного права, вытекающего из самой природы человека и независимого от изменчивых общественно‑исторических условий. Какизвестно, развитие позитивного права находиться в прямой зависимости от целого ряда изменчивых социокультурных факторов, но и оно имеет свою реальную основу – объективную необходимость стоять на страже генеративности. В противном случае ему неизбежно придется вступать в антагонистические отношения с установками естественного права, в противоборстве с которыми ему не устоять. Можно с уверенностью утверждать, что диалектическое развитие естественного и позитивного права проходит под знаком генеративности.

По мнению Э. Эриксона, все социальные институты кодифицируют этику производящей преемственности, т. е. институционализируют в нравственной сфере отношение человека к своему потомству. И «даже там, где философская и духовная традиция предполагает отречение от права производить потомство или продолжать свой род, такое раннее обращение к «вечным заботам», являющееся непременным атрибутом монашеских орденов, стремится одновременно решить вопрос о своей связи с заботой о тварях земных и с Милосердием, которое считается превосходящим генеративность»[74]. Вторичная правовая социализация гуманистической направленности основывается на принципе генеративности, в соответствии с которым взрослый человек должен быть не только ее объектом, но и субъектом – влиятельным и креативным агентом, оказывающим позитивное воздействие на процессы духовно‑нравственного становления и формирования правовой культуры молодого поколения.

Становление генеративности как жизненной позиции человека есть необходимая стадия его психосоциальной эволюции, без успешного прохождения которой он не станет обладателем нормальным (по своей форме и наполнению) правосознанием. Без генеративного обогащения ему не избежать моральной деградации и социальной изоляции.

И.А. Ильин считал необходимым для решения проблемы правосознания установить его безусловное основание, которое делает его нормальным по своему строению и духовно верным по содержанию. «Это основание должно быть не отвлеченным принципом, хотя и пригодным для философского построения, но бессильным в действительной жизни человечества; его следует искать среди основных, присущих каждому человеку жизненных влечений и побуждений, выражающих в то же время духовную сущность человека как такового. Таким основанием может быть только мотив, вытекающий из самой природы человека как духовного существа и составляющий эту природу»[75]. Русский философ‑правовед видел основание правосознания в воле человека к духу и духовности. Несомненно, что этот мотив превосходит по своей возвышенности такую жизненную установку как генеративность, но без нее это основание не имеет никакого значения для человечества, поскольку оно, не обладая данным качеством, прекратит свое существование. Если эта установка отсутствует у взрослого индивида, то это говорит о его психосоциальной регрессии к заменяющей потребности в псевдоблизости с Другим, к которому он относится как к некой вещи объективированного мира. Такой человек нарциссически воспринимает только себя центром мироздания. Он дает «героический» ответ на вопрос: «Вошь ли я, как все, или человек? Тварь ли я дрожащая или право имею?». Естественные права и свободы Другого становятся для него лишь препятствием для достижения своих эгоистических целей. Его психосоциальным отношениям сопутствует глубокое чувство застоя, вызванное обеднением личной жизни. «Тогда эти люди начинают баловать себя, как если бы каждый из них был своим собственным и единственным ребенком; а там, где для этого есть благоприятные условия, ранняя инвалидность – физическая или психологическая – становится средством сосредоточения заботы на самом себе»[76].

Если инфантильно настроенные взрослые люди имеют детей или даже желание иметь их, то это еще не подтверждает наличие у них генеративности как жизненной установки. От ее отсутствия страдают сами родители, поскольку они психологически не готовы выполнять свои обязанности и тяготятся этим бременем. Но в еще большей степени от недостатка родительской любви и заботы мучаются дети. Э. Эриксон выявил причины такого отставания взрослого человека в своем психосоциальном развитии, который так и не смог обрести генеративность в качестве своей жизненно важной установки, «во впечатлениях раннего детства; вчрезмерном себялюбии, основанном на слишком напряженном самосозидании преуспевающей личности; и наконец (здесь мы снова возвращаемся к истокам) в недостатке веры, «доверия к роду человеческому», которое побуждало бы ребенка ощущать себя так, будто он желанная надежда и забота общества»[77]. Другими словами, одна из фундаментальных причин отсутствия генеративности у взрослых является неудовлетворенность его базовых потребностей в раннем детстве, детерминировавшая недоверие к окружающему миру. Это недоверие негативно сказывается на адекватности их понимания соотношения прав и обязанностей. Не окружая своих детей любовью, добротой и полноценной заботой, такие люди воспроизводят себе подобных.

По наблюдениям А. Фрейд (дочери 3. Фрейда), родители или ближайшее окружение ребенка, исполняя или отвергая его желания, становятся для него первыми законодателями. Мать и отец, запрещая или поощряя забавы малыша, должны стремиться устранять негативные проявления детской жизни (жадность, корысть, ревность, ябедничество, грубость, пожелание смерти и т. п.), толкающие его развитие в асоциальном направлении. А. Фрейд была убеждена, что в раннем детстве наибольшую роль в процессе социализации малыша играет мать, чье влияние на него имеет решающее значение. Развивая эту идею, Э. Эриксон пришел к выводу, что требования матери во многом определяются ожиданиями от ребенка в будущем той общественной группы (племени, касты, клана, класса), к которой он принадлежит. Если человек оправдал ожидания этой социальной группы, то она принимает его в свои ряды и наделяет соответствующим его статусу комплексом прав и обязанностей. Но если ее ожидания оказались напрасными, то она выживает его из своей социальной среды и он становится изгоем, испытывающим острое желание избежать социальной изоляции и преодолеть опустошающее чувство одиночества. Такой человек враждебно воспринимает общество, которое обошлось с ним несправедливо. Для обретения крепких социальных связей, необходимых не только для его идентификации, но и для противодействия врагу, он готов даже вступить (и нередко вступает) в криминальные сообщества. По мнению А. Маслоу, социальная изоляция и беспокоящее чувство одиночества является факторами, способствующими развитию организованной преступности. Исследуя подростковую преступность, основатель гуманистической психологии пришел к заключению, что «цементирующим составом какой‑то части подростковых банд… стали неутоленная жажда общения, стремление к единению перед лицом врага, причем врага неважно какого. Само существование образа врага, сама угроза, которую содержит в себе этот образ, способствуют сплочению группы»[78]. Данная мотивация криминального единения остается во многом прежней также и в их взрослой жизни.

Результаты третьего (последнего) базисного возрастного кризиса человека оказывают фундаментальное воздействие на процессы его вторичной правовой социализации. Э. Эриксон обозначил суть этого психосоциального кризиса предельно лаконично, как «целостность эго против отчаяния». Психоаналитик признается в том, что он не смог дать ясного и четкого определения понятию «целостность эго» и поэтому вынужден только указать на важные составляющие этого душевного состояния. «Это – накопленная уверенность эго в своем стремлении к порядку и смыслу. Это – постнарциссическая любовь человеческого эго – не себя (!) – как переживание опыта, который передает некий мировой порядок и духовный смысл, независимо от того, как дорого за него заплачено. Это – принятие своего единственного и неповторимого цикла жизни как чего‑то такого, чему суждено было произойти, и что, по необходимости, не допускало никаких замен; а это, в свою очередь, подразумевает новую, отличную от прежней любовь к своим родителям. Это – товарищеские отношения с образом жизни и иными занятиями прошлых лет в том виде, как они выражены в скромных результатах и простых словах былых времен и увлечений»[79].

Для эффективности вторичной правовой социализации современного человека является необходимым, чтобы он проникся уверенностью в необходимости существования такого общественного порядка, в основании которого лежали бы гуманистические духовно‑нравственные принципы и установки естественного права. Эта уверенность зиждется на таких качествах человеческого характера как постнарциссическая любовь, цельность, полнота и честность. Без них личность не сможет заботиться о людях и делах, связанных с этой заботой. Ей тяжело будет адаптироваться к поражениям и победам, неизбежным на жизненном пути. Обладая набором данных качеств, она не потеряет свою уверенность и будет бороться за торжество права даже в ситуациях, когда неправо побеждает право.

Если общественно‑правовой порядок соответствует тем ценностям, которые придают смысл человеческим устремлениям, то обладатель целостности эго готов его защищать от любых внешних (политических, экономических, неправовых) угроз. Разрушение такого порядка объективно приводит к умалению значения традиционных социально‑правовых ценностей, лишает их субъекта четких ориентиров общественной деятельности. Человек перестает видеть в ней смысл, его стиль жизни разрушается, и он не считает необходимым защищать тот правовой порядок общества, основополагающие ценности которого он не разделяет. По сравнению с молодым поколением люди старшего возраста отличаются значительно большей консервативностью и приверженностью традициям жизненного уклада. У них формируется свой правовой стиль жизни, который генетически связан с целостностью эго. Разрушение этого стиля приводит к разрушению целостности Я. Поэтому человек вступает в активное противоборство с силами, пытающимися разрушить его стиль жизни. «Ибо он знает, что отдельная жизнь есть лишь случайное совпадение одного единственного жизненного цикла с одним и только одним отрезком истории, и что для него вся человеческая целостность сохраняется или терпит крах вместе с тем единственным типом целостности, которым ему дано воспользоваться. Поэтому для отдельного человека тип целостности, развитый его культурой или цивилизацией, становится «вотчиной души», гарантией и знаком моральности его происхождения»[80].

Мощное воздействие оказывает глобализация на развитие процессов вторичной правовой социализации. Ее негативной стороной является то, что она разрушает традиционные стили жизни народов и в значительной степени вестернизирует их правовую культуру. Она приводит к разрыву традиционных социальных связей между людьми, опустошению их «вотчин душ» и разложению прежних моральных устоев социума. Взамен она привносит в их жизнь паттерны потребительского общества, которые ввергают в кризис прежнюю систему правовых ценностей.

Если принцип права в его буржуазной трактовке является доминирующим в западной модели общества, то принцип справедливости не стал для нее базовым в регулировании общественно‑правовых отношений. Но право без справедливости неприемлемо для человечества, поскольку теряет свое гуманистическое содержание. Отсутствие справедливости как одного из регулятора общественных отношения привело к краху идеи либерализма на просторах СНГ и затуханию победного шествия «оранжевых» революций. Иерархия паттерн западной правовой культуры, идущих в авангарде глобализации, плохо соответствует стилю жизни российских граждан. Активная пропаганда западных идеалов потребительского общества с помощью современных манипулятивных технологий приводит их сознание к аксиологическому и когнитивному диссонансу, который разрушает целостность эго, и тем самым способствует расцвету правового нигилизма в общественном сознании.

Потребительским обществом легко управлять в силу господства стяжательской идеологии, когда все мысли его членов направлены на приобретение все большего количества разрекламированных товаров и услуг. Высокие идеалы и духовность становятся в нем чем‑то ненужным и даже смешным. Культурные потребности человека отходят у него на второй план, поскольку мешают зарабатывать деньги и приводят к бессмысленным тратам. Правовая социализация в таком обществе носит авторитарный характер, поскольку его агенты будут стремиться трансформировать личность в одно из средств наживы – человеческий капитал, превращая ее из субъекта общественно‑правовых отношений в объект рыночной стихии, играющей с ним как с обычной вещью‑товаром.

В современном социуме вторичная правовая социализация должна иметь гуманистический характер и в качестве своей основной цели ставить формирование нормального правосознания субъекта, который смог достигнуть целостности в своем психосоциальном развитии, дающей ему мощный душевный потенциал для занятия активной гражданской позиции при решении насущных общественноправовых проблем. Для того чтобы эта цель была успешно достигнута необходимо провести целый ряд комплексных общественных мероприятий. Ведущими агентами правовой социализации должны выступить общественные лидеры, задающие высокие имиджевые нормы и эталоны правового поведения. «Для того чтобы приблизиться или испытать состояние целостности, индивидуум должен уметь следовать носителям имиджа в религии и политике, экономике и технологии, аристократической жизни, искусствах и науке. Следовательно, целостность эго предполагает эмоциональную интеграцию, которая благоприятствует соучастию как посредством следования лидерам, так и через принятие ответственности лидерства»[81]. В современном мире эмоциональная интеграция граждан со своими политическими лидерами не является таким уж частым явлением, поскольку значительная часть последних не считают нужным нести какую‑либо моральную и правовую ответственность за свои действия. Свою позицию они склонны подтверждать древней идиомой: «Что можно Юпитеру, того нельзя быку». Ханжество наших лидеров и их двойные стандарты в оценке социального поведения граждан негативным образом сказываются на процессах вторичной социализации, поскольку ее механизм практически теряет такой важный компонент как эталон правового поведения.

Правовая социализация продолжается до самого заката человеческой жизни. Итог преодоления последнего возрастного психосоциального кризиса, заключающегося в противостоянии целостности эго против отчаяния, определяет ее ход на последнем этапе психофизиологического развития человека. «Отсутствие или утрата этой накопленной интеграции эго выражается в страхе смерти: единственный и неповторимый жизненный цикл не принимается как завершение жизни. Отчаяние выражает сознание того, что времени осталось мало, слишком мало, чтобы попытаться начать новую жизнь и испытать иные пути к целостности. Отвращение скрывает отчаяние, хотя и часто только в виде «массы мелких отвращений», которые так и не складываются в одно большое раскаяние: «тысяча мелких отвращений к себе, общий итог которых – не угрызение совести, а смутное беспокойство» (Э. Ростан)»[82]. На последнем этапе своего существования человек пытается дать оценку прошлому. Если он жалеет о своих бесцельно прожитых годах, то испытывает отчаяние от того, что ему ничего уже нельзя изменить в прошлой жизни. Это смутное беспокойство, доходящее порой до отчаяния, делает мучительным для него ожидание смерти и приводит его к душевному разладу. Он завидует молодым из‑за того, что у них есть возможность реализовать свой потенциал. Такой человек, лишенный своей целостности и испытывающий душевный диссонанс, уже не может оказывать позитивного воздействия на процессы правовой социализации молодого поколения. Он легко превращается в старого ханжу, который лицемерно и нудно поучает молодежь, проповедуя те моральные и правовые ценности, которых сам никогда не придерживался. Таким образом им формируется в своем сознании компенсаторные и защитные механизмы, которые служат для устранения отрицательных и травмирующих переживаний из‑за бессмысленно прожитой жизни.

Если же человек, оглядываясь в свое прошлое, не хочет в нем допускать каких‑либо замен и высоко оценивает свой прошлый и настоящий образ жизни, то это значит, что он сохраняет целостность своего «Я» и может успешно выступать в роли влиятельного агента правовой социализации, принимая активное участие в правовом воспитании детей и молодежи. Если у него даже и возникают деструктивные тенденции личностного развития, то он, обладая такими качествами, как целостность, социальный опыт и любовь кжизни, может относительно легко их нейтрализовать.

Е1о утверждению Э. Эриксона, «здоровые дети не будут бояться жизни, если окружающие их старики обладают достаточной целостностью, чтобы не бояться смерти»[83]. Боязнь жизни порождает ненависть к ней и ко всему тому, что ее поддерживает (духовно‑нравственные установки, гуманистические моральные принципы, нормы естественного права, социально‑правовые институты). При наличии межпоколенческих экзистенциальных связей достойный закат человеческой жизни является позитивным фактором развития у ребенка доверия к жизни, перерастающего уже у взрослого человека в постоянную потребность получения от общества подтверждения его свободы воли, которую в своей деятельности он будет стараться соотносить с гуманистическими установками правового сознания. При сохранении фундаментального доверия к жизни индивид стремится сделать все для того, чтобы его базовые потребности постоянно находили институциональные гарантии в действующих принципах правопорядка. Здесь мы наблюдаем замкнутость жизненного цикла человека, когда его достойная старость, психосоциальной основой которой выступает целостность эго, является важным фактором гарантированной передачи системы общественно‑правовых ценностей другим поколениям.

Таким образом, суть вторичной правовой социализации человека заключается в последовательном решении им фундаментальных психосоциальных проблем, в процессе которого у него формируются такие базисные качества личности, как уважение к правам и свободам Другого, генеративность (выражается в стремлении передать социально‑правовые ценности молодому поколению) и мудрая тяга к порядку и смыслу. К ее существенным признакам можно отнести также и то, что субъектом и объектом этого процесса выступает взрослый человек, правосознание которого подвергается лишь частичным трансформациям, не отличающимся радикальностью в изменении его когнитивной и аксиологической составляющей. Она является генетическим продолжением первичной социализации индивида, которая на его ранних стадиях психосоциальной эволюции сформировала большую часть базовых установок и создала матрицу для дальнейшего становления личности как субъекта права. Развитие процессов вторичной правовой социализации напрямую зависит от специфики и статуса той социальной роли, которую готовится выполнять индивид. Поэтому она отличается большой вариативностью, вызванной исторически сложившимся сложным разделением общественного труда. Гуманизм должен стать основным принципом социализации, который утверждает ценность человека как личности, способствует закреплению его права на проявление своих способностей, свободу и счастье.

 

Агенты правовой социализации

 

Необходимость развития институтов гражданского общества и становления правового государства в России объективно предполагает создание системы защиты естественных прав и свобод человека, которую должны поддерживать не только государственные правоохранительные органы, но и сами граждане. Для успешного функционирования такой системы важно, чтобы в общественном сознании укоренилась соответствующая иерархия правовых аксиолантов. Одним из важнейших средств ее формирования выступает правовая социализация, благодаря которой субъекты общественной деятельности могут оказывать противодействие негативным явлениям правовой жизни, покоящимся «на всеобщем, исторически устойчивом очерствении сердец и недостатке воли к правому праву» [84]. Из‑за наличия устойчивых негативных тенденций в правовой жизни человека исследование деятельности субъектов (агентов) его правовой социализации является весьма актуальным для современного гуманитарного дискурса.

В последние годы появилось множество научных публикаций, посвященных проблеме выявления роли субъектов социализации в правовой сфере жизнедеятельности общества. В них анализируются вопросы, связанные с необходимостью формирования агентами социализации эталонов законопослушного поведения, определения роли государства и институтов гражданского общества в адаптации человека к трансформирующейся системе правовых отношений, установления образцов правомерного поведения, повышения уровня сознания и правовой культуры граждан[85]. Однако остается еще недостаточно изученной проблематика, связанная с определением психосоциальных основ и социокультурных факторов деятельности агентов правовой социализации, а также их воздействия на процесс формирования системы аксиолантов правосознания человека. При исследовании данных проблем весьма продуктивным является использование теорий психоанализа и социологических концепций.

Агентами правовой социализации могут выступать как индивидуальные, так и коллективные субъекты, которые осуществляют процесс социализации индивида в исторически сложившемся контексте общественно‑правовых отношений. В зависимости от этапов эволюции человека меняются отдельные люди, социальные группы и общественные институты, оказывающие воздействие на его личностное становление. Агенты могут как способствовать, так и затруднять процесс утверждения «Я» по отношению к Другому. На его развитие они могут оказывать как прямое, так и опосредованное воздействие. Многое здесь зависит от правовой системы общества, которая определяет специфику правовой жизни человека и характер деятельности агентов социализации. Современная реальность такова, что личность должна выступать не только в качестве объекта позитивного права, но и активным его субъектом, стоящим на страже не только своих интересов, но и защищающим закон, который воплотил в себе все установки естественного права.

Семья является самым влиятельным агентом социализации на ранних стадиях психосоциальной эволюции человека. В зависимости от типа культуры существуют различные системы семейных отношений, поэтому сложившиеся в определенной общественной группе нормы коммуникативных связей ребенка не являются стандартными для всех людей. В самой малой социальной группе мать выступает практически всегда главным действующим лицом в процессе ранней социализации ребенка, формирует стиль его поведения и отношение к окружающему миру. Она учит малыша тому, как надо обходиться с людьми и жить с самим собою. Закладываемые ею в сознание ребенка внутрисемейные коммуникативные принципы и установки будут в значительной степени перенесены и на отношения с другими людьми, которые не являются членами его семьи. Психоаналитики придают большое значение влиянию матери и отца на ранних этапах психосоциальной эволюции человека, когда он особенно восприимчив к воздействию на него ближайшего окружения.

Э. Фромм замечательно передает эмоциональное состояние младенца при общении с матерью: «мать улыбается, когда я ем, она берет меня на руки, когда я плачу, она похвалит меня, если я облегчусь. Все эти переживания кристаллизуются и объединяются в одном переживании: я любим. Я любим, потому что я – ребенок своей матери. Я любим, потому что я беспомощен. Я любим, потому что я прекрасен, чудесен»[86]. Если ребенок любим своей матерью и получает полноценное удовлетворение своих первичных потребностей, то у него возникает биофильное отношение к окружающему миру. Он начинает любить жизнь и, соответственно, относится позитивно ко всему тому, что ее поддерживает, – к природе, людям, социальным институтам, нормам морали и установки естественного права. Мать должна создавать позитивный эмоциональный фон развитию ребенка, но нередко в силу различных обстоятельств она лишает его своей любви и ласки, делая его несчастным и обозленным на свое окружение.

Швейцарский психоаналитик О. Биркхойзер‑Оэри выделяла прежде всего следующие позитивные черты материнского характера: «проявление внимания и сочувствия; магический авторитет феминности; мудрость и душевный подъем, распространяющийся за рамки формальной логики; любой полезный инстинкт или импульс; все, что называется добротой; все, что дает заботу и поддержку, способствует развитию…»[87]. Отмечая положительную роль матери, она предупреждает, что мать представляет также и потенциальную опасность, поскольку материнская любовь может быть слепой. «Материнское сознание говорит: «Нет злодеяния, нет преступления, которое могло бы лишить тебя моей любви, моего желания, чтобы ты жил и был счастлив»[88]. Такая любовь дает возможность малышу быть счастливым. Ее отсутствие делает малыша несчастным. Ребенок, не любимый своей матерью, предрасположен в своем развитии к некрофильной ориентации. Он может начать мстить жизни за то, что она сделала его несчастным. Эта месть приобретает различные формы во взрослой жизни. Такой человек может начать стремиться к превращению всех людей в своего рода вещи, которыми можно затем пользоваться по своему усмотрению: менять, продавать или покупать. Некрофильно‑ориентированный индивид предпринимает значительные усилия, чтобы переустроить весь мир под свои узкие интересы. У такого человека нередко возникает непреодолимая тяга разрушать вокруг себя все то, что только возможно разрушить. Во всех формах и вариантах проявления мести естественные права Другого не будут представлять какого‑либо значения для него, как когда‑то его ближайшее окружение не придавало значения его первичным интересам и потребностям.

Характер отношений между ребенком и матерью определяется позитивной или негативной формой коммуникации между ними, которая, в свою очередь, обусловливается сложившимся типом семейных институтов, подверженных постоянным изменениям и трансформациям. Позитивная форма коммуникации является важным фактором успешного преодоления ребенком возрастных психосоциальных кризисов, которые объективно неизбежны и являются детерминантами становления человека как личности.

Эволюция института семьи в обществе далеко не всегда протекает безоблачно и по восходящей линии. Известно немало примеров его тупикового развития. В своей работе «Дети и общество» Э. Эриксон проводит исследование негативных тенденций развития института семьи в современном американском обществе. Он проанализировал исторические причины и психосоциальные основания генезиса такого феномена, как «мамизм», в американском социуме. По его мнению, хотя сторонним наблюдателям будет трудно в это поверить, но слишком большому числу американцев не достает «тонуса эго, достаточной гибкости и взаимности в социальных связях». Это приводит к тому, что под внешней маской успешности, благополучия и лидерских качеств многих американцев скрываются социально неадаптированные индивиды с большим комплексом психосоциальных проблем. «Кто‑то может смеяться над этим предположением и ссылаться на дух индивидуализма и на выразительные средства живости и веселого дружелюбия, характеризующие значительную часть социальной жизни Америки; но психиатры (особенно после того шокирующего опыта последней войны, когда им пришлось признавать негодными или отправлять домой сотни тысяч «психоневротиков») смотрят на него иначе»[89]. Исследуя причины столь массового психоза (нарушений в отношениях между «Я» и внешним миром), некоторые американские психоаналитики стали винить в нем тот опасный тип матерей, который они назвали «мамочки» («тот»). Этих женщин обвинили в том, что они не давали возможности своим детям чувствовать себя уютно за исключением тех случаев, когда они вели себя «определенными способами, несовместимыми с графиком нужд и потенций малыша, да к тому же еще и внутренне противоречивыми»[90]. Неуютность и несчастность существования в детстве приводили человека к неуверенности в себе и устойчивой социальной дезадаптированности во взрослой жизни. «Мамочки» бывают двух типов: либо холодными, отвергающими и доминантными, либо чрезмерно опекающими собственницами, лишающими малыша всякой инициативности и самостоятельности. Писатель Филипп Уайли даже назвал их «гадючьим племенем» в своей скандальной книге, вызвавшей острую общенациональную дискуссию по вопросам развития института семьи и формирования системы семейных ценностей в американском обществе[91].

В силу своей эгоцентричности, эмоциональной инфантильности и косности «мамочка» не дает своим детям полноценной психосоциальной подготовки к жизни. Личностное становление ребенка замедляется или даже начинаются обратные регрессивные процессы. Поэтому он не может успешно преодолевать фундаментальные возрастные кризисы, выступающими детерминантами эволюционного становления личности. Его развитие становится односторонним и ущербным. Считая себя бесспорным авторитетом во всех жизненно важных вопросах нравственности, морали и права, «мамочка» требует от своих детей не только глубочайшего почтения, но и признания себя «материнской собственностью» в ущерб их экзистенциальным началам. Если же она не получает этого, то всегда винит детей в неуважении родителей, но никогда не признает виноватой себя. «Мамочка» искусственно поддерживает разрыв между статусом взрослого и статусом ребенка, не позволяя детям эволюционно эмансипировать, расширяя круг своих прав и свобод. Из‑за этого психосоциального торможения ее дети, став уже взрослыми, остаются инфантильными, хотя могут при этом в американском стиле (с вызовом по отношению к другим) всячески демонстрировать свой внешний успех. Без основательной психокоррекции такие взрослые‑дети не могут быть полноценными субъектами общественной деятельности, способными активно отстаивать свои права и свободы. Их инфантильное состояние души вступает в противоречие с официальными идеалами американской культуры, требующей от человека быть успешным, инициативным, самостоятельным и ответственным. Поэтому им приходиться надевать маску успешности: хорошо отработанную улыбку и стандартизированные способы демонстрации владения собой. В итоге такое экзистенциальное раздвоение приводит его к серьезным психологическим срывам. Проанализировав социокультурные истоки и психосоциальные основания «мамизма», Э. Эриксон делает вывод, что было бы неправильным обвинять только «мамочек» в неудачах становления человека как полноценной личности. «Мамизм» – это продукт индустриальной эпохи общественно‑исторического развития человечества, когда роль мужчины в семье резко снижается по объективным социально‑экономическим причинам. Этот психосоциальный феномен возникает во всех индустриальных обществах. В России он стал широко распространяться уже в прошлом веке. Выдающаяся советская актриса театра и кино Фаина Раневская гениально сыграла роль такой «мамочки» в фильме «Подкидыш». Крылатая фраза «Муля, не нервируй меня», придуманная актрисой, потом всю жизнь преследовала ее. Сказанные с особой эмоциональной интонацией, эти слова отражают сложные отношения в новом типе семьи, в которой доминантой выступает властная и эгоцентричная, но все же несчастная супруга. Такие деформированные семьи создают неблагоприятный психосоциальный контекст для первичной правовой социализации ребенка, которому после шести лет необходимы забота и руководство отца. Принижение и умаление позитивной роли мужского начала в семье приводит к спутанности развивающегося правового сознания ребенка. В его ценностную систему может так и не войти уважение к закону, олицетворяемого для малыша отцом, который представляет для него не только мир мысли, путешествий и приключений, но и мир закона, порядка и дисциплины. Если в раннем возрасте отец не приучил его к порядку и дисциплинированности, то сильно возрастает вероятность того, что в будущем этим займутся уже в более жесткой форме общественные институты и правоохранительные структуры.

Э. Фромм сформулировал принцип отцовской любви, существенно отличающейся от безусловной материнской любви: «Я люблю тебя, потому что ты удовлетворяешь моим ожиданиям, потому что ты исполняешь свои обязанности, потому что ты похож на меня»[92]. В сознании отца присутствует модель должного поведения ребенка, в которой одной из доминант выступает авторитарная установка: послушание есть главная добродетель, а непослушание – главный грех. Наказание за неповиновение может быть достаточно суровым: провинившийся лишается отцовской любви и наследства. Детям полагается перенять отцовское отношение к жизни и все то, что считается им правомерным и законным в обществе. Отец стремится наделить ребенка своим видением жизни, мировосприятием, мировоззрением и, конечно же, передать паттерны личного правосознания. Хотя любовь отца к своим детям обусловлена послушанием родительской воли, почтительным отношением к нему, выполнением сыновьего (дочернего) долга и обязанностей (хотя к дочерям уровень требований гораздо ниже), тем не менее для успешного становления человека как личности его система социализации должна основываться на гуманистических принципах и ожиданиях. Отцовская любовь «должна быть терпеливой и снисходительной, а не угрожающей и авторитетной…давать растущему ребенку все возрастающее чувство собственной силы и, наконец, позволить ему стать самому для себя авторитетом и освободиться от авторитета отца»[93].

Повзрослевший молодой человек, пытаясь уйти от чрезмерной родительской опеки, стремится освободиться от подавляющего авторитета отца. Часто на этой почве возникает конфликт отцов и детей, перерастающий порой из узкого семейного конфликта в общенациональную проблему, для решения которой требуются существенные изменения в социокультурной, общественно‑политической и правовой сферах жизнедеятельности общества. Такой конфликт был ярко изображен русским писателем И.С. Тургеневым в романе «Отцы и дети», основу которого составили противоречия между «отцами», являющимися сторонниками традиционных полуфеодальных отношений, и «детьми», отстаивающих демократические идеалы, имеющие модернизационный потенциал для общества. В тот период одним из психосоциальных факторов, способствующим генезису в общественном сознании нигилизма (в том числе и правового), являлся именно этот конфликт. Когда отцовский порядок становится препятствием для удовлетворения экзистенциальных потребностей молодого человека, то это становится причиной активного протеста против него. Также если у граждан есть значительная неудовлетворенность своим нынешним социально‑экономическим и правовым положением, то они могут предпринять решительные действия по его изменению с целью либерализации и гуманизации существующей общественно‑правовой системы.

Если отец оказался слабым или безразличным, то его ребенок становится слишком зависимым от матери. В нем может развиться чувство беспомощности, склонность подвергаться влиянию вопреки собственным интересам и быть опекаемым. Став взрослым, он продолжает оставаться неспособным стать хозяином своей жизни и, соответственно, бороться за свои права и свободу. На почве этого у него могут развиться различные типы невроза «вроде истерии, алкоголизма, неспособности утверждать себя и бороться за жизнь реалистически, а также депрессии»[94]. Наличие таких неврозов является фактором, способствующим психосоциальной деградации индивида, его асоциальному и противоправному поведению. Если же мать оказалась безразличной, холодной и властной, то одностороннее ориентирование на отца (отличающегося при этом авторитаризмом и привязанностью к сыну) приводит к полному подчинению его авторитету, заведенному порядку и почитаемому им закону. Но при этом его дети лишаются на эмоционально‑чувственном и интуитивном уровнях глубокого постижения сути принципов гуманизма и справедливости. Их девизом становится древнеримское изречение «Dura lex, sed lex» («закон суров, но это закон»). Поэтому они больше подчиняются букве закона, чем его духу. Только в гармоничном синтезе ориентаций развития человека на мужское и женское начало формируется психосоциальная основа его духовной зрелости и нормального правосознания. Для успешного решения фундаментальных задач ранней правовой социализации необходимо активное участие в этом процессе матери и отца, стремящихся наделить ребенка такими качествами, характеризующими женское и мужское начало, как человечность, доброта, разумность, здравый смысл, дисциплинированность и уважение к порядку

На характер выполнения семьей своей социализирующей функции влияет социокультурная среда, в которую она погружена. В постиндустриальных обществах большинство семей имеют малое количество членов, включающих обычно только родителей и еще одного‑двух детей. Чем они меньше по размеру, тем большее влияние оказывает каждый ее член на психосоциальную эволюцию своего близкого родственника. Несмотря на небольшое количество членов современной семьи, возможны их различные структурные вариации. Например, все чаще детей воспитывает один родитель и ребенок оказывается лишенным мужского или женского начала в своем личностном становлении. Но бывает и так, что воспитанием ребенка занимаются две матери и два отца (если у него есть разведенные и сводные родители). При большом количестве воспитателей, между которыми могут существовать непростые отношения вследствие наличия у них слишком разных систем ценностных координат, есть угроза возникновения у ребенка аксиологического и когнитивного диссонанса, вызванного противоречивыми оценками взрослых его социально‑правового поведения. Из‑за стихийности и противоречивости процессов социализации у детей возникают значительные когнитивные трудности при выборе ценностных ориентиров для своего правового поведения.

В традиционных обществах бабушки, дедушки, тети и дяди являются обычно членами одной семьи, живут в одном доме и выступают в качестве субъектов социализации даже для очень маленьких детей. В индустриальных и постиндустриальных обществах роль близких родственников значительно минимизированна. Они уже не оказывают столь существенного воздействия на воспитание своих внуков и правнуков, племянников и племянниц.

Западные паттерны и стандарты жизненного уклада постепенно внедряются в общественное сознание российских граждан. Эти процессы вызваны тем, что глобализация, набирающая обороты во всем мире, идет под знаменем вестернизации, стимулирующей изменение системы аксиолантов правового сознания. В российском социуме постепенно снижается влияние старшего поколения на процесс ранней социализации ребенка. Это приводит к разрыву в преемственности поколений, вследствие которого многие позитивные качества человеческого характера (выносливость, трудолюбие, сила воли, смекалка, тяга к справедливости и правде), приобретенные старшим поколением российских граждан, прошедшим нелегкую жизненную школу, не передается ими в полной мере своим внукам и правнукам.

Если в традиционных обществах правовой статус человека определяется социальным положением его семьи и обычно сохраняется на протяжении всей его жизни, то в индустриальных и постиндустриальных обществах он не наследуется при рождении. В значительной мере социокультурное пространство, окружающее человека, определяет процесс его правовой социализации. Полисистемные комплексы факторов, к которым относятся, например, район проживания (сельский или городской, элитарный или трущобный), принадлежность к социальному страту (высшему, среднему или низшему), материальное благополучие семьи, удовлетворяющее (или не полностью удовлетворяющее) физиологические потребности ребенка, и многие другие социокультурные условия определяют тенденции развития правовой социализации индивида. Еще будучи ребенком, человек быстро усваивает социальные ценности и модели правового поведения не только своих родителей, но и других людей из своего ближайшего окружения, в котором важное место занимают сверстники. В возрасте старше трех‑четырех лет он обычно проводит значительную часть времени, общаясь с другими детьми. Е1од руководством взрослых, специально присматривающих за ним, и старших детей он вступает в отношения со своими ровесниками, которые помогают ему войти в социокультурное пространство окружающего мира. Благодаря общению со сверстниками становится более активным его обучение и ускоряется процесс принятия им общественно‑правовых установок, действующих в его социальной группе. Здесь следует также отметить, что желание ребенка обладать достойным реальным статусом в сообществе своих ровесников является одной из основных детерминант его общественно‑правового поведения. Значение нормальных коммуникативных отношений подростка со своими сверстниками вполне сопоставимо со значимостью общения матери со своим младенцем. Человек является продуктом конкретной исторической эпохи и сверстником определенного поколения, которое отличается от других возрастных групп своим образом жизни, ценностно‑смысловой системой, социальной программой, способами воспитания и формой правовой социализации.

По наблюдению Ж. Пиаже, родители, демонстрируя в разной степени свою волю и власть, навязывают детям те социальные нормы, которым придерживаются сами. Но в своей группе сверстников ребенок получает другие коммуникативные отношения и может экспериментировать с правилами поведения, меняя их и устанавливая новые. Благодаря проведенным социологическим исследованиям П. Бергер и Т. Лукман пришли к выводу, что в современном западном обществе усилились противоречия между процессами социализации в семье и среди сверстников, оказывающих нередко негативное воздействие на становление ребенка как субъекта правовых отношений. В основе этого конфликта лежат взаимоисключающие социально‑правовые ценности, которым придерживаются его родители и сверстники.

Когда агенты первичной правовой социализации дают ребенку продолжительное время взаимоисключающие посылы и сигналы, то их противоречивость приводит к амбивалентности его правового сознания. Он начинает испытывать аксиологический и когнитивный диссонанс, поскольку не может сделать окончательного выбора в пользу той или иной системы ценностно‑смысловых ориентаций, к которой его склоняют агенты. В своей книге «Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания» П. Бергер и Т. Лукман приводят пример такого раздвоения. «Пока речь идет о семье, ребенок готовится к окончанию средней школы. Что касается связи с группой сверстников, то он готовится к своей первой проверке на храбрость при краже автомобиля. Само собой, такие ситуации полны возможностями внутреннего конфликта и чувства стыда. Вероятно, все люди, будучи однажды социализированными, являются потенциальными «предателями самих себя»[95]. Антиобщественное поведение и правонарушения несовершеннолетних обусловлены деформацией системы их психосоциальных связей с ведущими агентами первичной правовой социализации и негативным воздействием асоциальных групп сверстников. По мнению авторов книги, идентификация себя с двумя расходящимися социальными мирами приводит ребенка к предательству сверстников, если он становится отличником, и предательству родителей, если он угоняет автомобиль.

В ситуации аксиологического и когнитивного диссонанса, когда происходит раздвоение правового сознания подростка и необходимо сделать выбор ориентиров правового поведения, доминирующие агенты социализации в итоге и определяют вектор его социального развития как субъекта общественно‑правовых отношений. Из‑за сложной социально‑экономической ситуации в современном мире (когда большинство родителей заняты на работе, а в это время их дети находятся в детских учреждениях или организациях) уменьшается влияние отца и матери на процесс первичной правовой социализации, и, соответственно, увеличивается роль сверстников и детско‑юношеских организаций в жизни ребенка.

Современная общественная жизнь слишком сложна и изменчива. Для того что бы адаптироваться к ней молодой человек вынужден менять социально‑правовые ориентиры своего поведения. В ситуации «предательства» прежних идеалов происходит значительная коррекция процесса самоидентификации, субъект делает экзистенциальный выбор своего «Я» с соответствующей системой социально‑правовых аксиолантов. Как родители, так и ровесники далеко не всегда помогают ребенку найти правильный ответ на вопросы: «Кто Я такой?» и «Что Я могу сделать?».

Сообщество сверстников становится доминирующим агентом первичной правовой социализации в случаях слабых связей между ребенком и его родителями, которые не способны научить чему‑либо позитивному своих детей, и поэтому не ставшими соответствующими образцами для подражания в общественно‑правовом поведении. У девочек в таких ситуациях психосоциального сиротства смесь уныния, стыда и гнева становится господствующим настроением. Когда родители не дают положительных примеров для копирования, то эту нишу занимают сверстники, похвалу которых стремится заслужить ребенок. Дети пытаются непременно утвердиться среди ровесников в роли своих и готовы пройти все необходимые процедуры ратификации своего статуса, принимая соответствующую систему аксиолантов, с помощью которой определяются критерии зла или добра, законного или незаконного, дружеского или враждебного, естественного или сверхъестественного. Полученная ребенком система ориентиров правового поведения является детерминантой его психосоциальной эволюции как личности и субъекта общественных отношений.

В процессе первичной правовой социализации происходит самоидентификация человека, который формирует свое отношение к себе как субъекту права. В подростковом возрасте ребенок испытывает острую потребность в самоутверждении, успех которого зависит от наличия двух основных факторов: во‑первых, от наличия той сферы социальной деятельности, которая позволит ему реализовать в полной мере свои способности и умения; во‑вторых, от признания и одобрения его общественного и правового поведения референтной группы сверстников, выполняющих важную роль агентов первичной социализации. Если эта группа образовалась вне поля общественно‑полезной деятельности и в условиях асоциального времяпровождения, то для получения одобрения со стороны сверстников у подростка может появиться стремление самоутвердиться с помощью демонстрации перед ними своих рискованных поступков и противозаконных действий. Такая мотивация его общественного поведения делает референтную группу криминальным фактором. Совершенно иной эффект наблюдается в случаях, когда референтная группа сформирована на основе признания ее членами необходимости осуществления общественно‑полезной деятельности, благодаря которой и раскрывается их творческий потенциал. Сообщество сверстников может задавать вектор развития ценностно‑смысловой системы правосознания и создавать особый эмоциональный фон искренних товарищеских отношений. Поэтому даже в зрелом возрасте люди, принадлежавшие к одной группе сверстников и дружеской компании, продолжают обычно сохранять хорошие отношения, даже в тех случаях, когда они уже принадлежат к разным социальным стратам.

Кроме семьи и сверстников, важным агентом правовой социализации является школа, которая стала для современных детей фактором, способствующим появлению у них «симптома потери непосредственности» (Л.С. Выготский). Его суть заключается в появлении и закреплении в сознании младшего школьника ориентации на эмоционально‑смысловую составляющую поступка, который он собирается совершить. Для ребенка в возрасте 6–7 лет становится важным получение удовлетворения или неудовлетворения от того положения, которое он займет во взаимоотношениях с взрослыми и другими детьми после совершения какого‑либо акта своей деятельности. Его готовность к школьному обучению свидетельствует о том, что он перешел в новый возраст и может совершать поступки, осуществляя при этом самостоятельный и сознательный выбор целей и средств своей социальной деятельности, исходя из собственной зарождающейся системы нравственных принципов и правовых установок. Поскольку современное образование представляет собой во многом формальный процесс, который предполагает определенный набор социальных ролей, методов и техник, то роль школы, как агента правовой социализации, имеет свою специфику. По своей сути она воспринимается многими как бездушное казенное заведение с авторитарной властью, вызывающее отчуждение у ребенка, который получил домашнее воспитание. Учитель не в состоянии вести себя с классом, в котором 30–40 учеников, также мягко и нежно, как его родители. Он должен строго и ответственно подходить к дисциплине своих питомцев, запрещая отвлекаться и играть во время уроков. От детей требуют, чтобы они соблюдали школьные правила, демонстрировали примерное поведение на уроках и прилежно готовили домашнее задание. Школьники вынуждены соответствовать ожиданиям своих учителей и реагировать на их замечания. Все это впоследствии сказывается на выборе молодым человеком вектора и алгоритма своего жизненного пути. Поэтому адаптация к условиям школьного образования является важным процессом общей социализации, подготавливающим ребенка к правовой жизни в обществе.

В начальной школе ребенок начинает подчиняться правилам, смысл и значение которых может и не понимать. Но он следует им, чтобы не вступать в конфликт со старшими и заслужить их похвалу. Д.Б. Эльконин провел интересный эксперимент, выявившего психосоциальные особенности взаимоотношений взрослых и детей, которые уже подготовлены к обучению в начальной школе, поскольку имеют не только формальный уровень умений и навыков, но также могут подчиняться правилам и брать на себя ответственные роли. В ходе эксперимента детям давали бессмысленное задание: перед ним высыпали кучу спичек и просили переложить их по одной в другое место. Семилетние дети, подготовленные к школе, несмотря на бессмысленность своих действий, могли в течение часа скрупулезно выполнять это задание, чтобы заслужить одобрение взрослых. Дети, не подготовленные к школе или дошкольного возраста, перекладывали спички некоторое время, а потом привносили в это занятие свои собственные задачи. Из обобщения результатов эксперимента можно сделать вывод, что школьники могут подчиняться устанавливаемым социальным правилам, не осознавая их объективной значимости, ориентируясь лишь на оценку своего поведения, данную взрослыми людьми. Такая система отношений между взрослым и ребенком демонстрирует наличие в ней элемента авторитарности, присутствие которого необходимо в силу того, что дети еще не в состоянии полностью осознать необходимость правомерного поведения. Но эта авторитарность должна быть предельно минимизирована на основе здравого смысла и передового педагогического опыта. В противном случае существует угроза, что продуктом школьного авторитарного воспитания станет в итоге инфантильное существо, не способное к инициативе, самостоятельности и ответственности за свои деяния. Такой негативный результат педагогического процесса противоречит задачам гуманистической правовой социализации, в русле которой и происходит формирование высокого уровня правовой культуры личности, сознательно принимающей установки естественного и позитивного права.

Современная школа не должна основывать свою деятельность на авторитарных принципах подавления свободы и жесткой цензуры. Для всех этапов школьного образования имеет большое значение привнесение демократических начал в систему отношений между учителем и учеником. Это необходимо делать с учетом возрастных психосоциальных особенностей ребенка. Школьников нужно приучать к самостоятельности, инициативности, ответственности, уважению к правам и свободам Другого. Кроме того, дети должны привыкнуть критично подходить ко всей информации, получаемой ими в процессе обучения, и формировать собственную позицию по оценке тех или иных общественно‑правовых ситуаций. Умения самостоятельного анализа и обобщения получаемой информации способствует осознанному подчинению тем действующим социальным правилам и правовым нормам, которые имеют свое разумное обоснование.

Еще А. Адлер отмечал, что школьная система образования органично связана с социальными и национальными идеалами, которые культивируются государством. «Связь школы с общественными идеалами, безусловно, обеспечивается правительством. Именно в силу его влияния национальные идеалы отражаются в школьной системе. Правительство с трудом может добраться до родителей или семьи, однако внимательно следит за школами в своих же интересах»[96]. Другими словами, школа, будучи одним из основных агентов правовой социализации, является также и агентом государства. Общественно‑правовые идеалы могут меняться в силу смены общественно‑исторических условий. С наступлением новой исторической эпохи школы начинали ориентироваться на правовые идеалы, которые задают уже другие цели, задачи и алгоритмы правового воспитания, коренным образом отличающие от предыдущих. Смена общенациональных идеалов может происходить либо постепенно эволюционным путем, либо резко – в результате революционных потрясений. Поэтому учитель должен ориентировать своих учеников, прежде всего, на общечеловеческие ценности и идеалы (справедливости, уважения прав и свобод другого, равенства перед законом, эквивалентный обмен), которые находят свое закрепление в установках естественного и позитивного права.

Следует согласиться с мнением А. Адлера, утверждавшего, что школе легче, чем семье, управлять процессом социализации, поскольку она не балует детей, более независима от их критики, имеет более беспристрастные установки, ближе к общенациональным требованиям и интересам. Но здесь, конечно же, необходимо сделать оговорку, что как семьи, так и школы отличаются по своему уровню социальной и правовой культуры. Поэтому бывает и так, что школьное сообщество (например, с доминирующими мелкобуржуазными паттернами в групповом сознании, когда статус школьника определяется его некими внешними признаками – цветом кожи, одеждой, ценой мобильного телефоном, дорогим автомобилем его отца и т. д.) негативно влияет на общественно‑правовое поведение ребенка. С другой стороны, духовная жизнь семьи может быть наполнена передовыми социальными идеалами, оказывающими весьма благотворное влияние на эволюцию ребенка как субъекта права. Но именно в школе дети серьезно готовятся занять свое место в обществе и приобрести соответствующий социально‑правовой статус.

В процессе получения школьного образования намного контрастнее, нежели в семье, проявляются упущения и ошибки, сделанные родителями в процессе воспитания своих детей. Проблемным детям присущи гипертрофированные чувства как превосходства, так и неполноценности, являющиеся одними из ключевых психосоциальных факторов, способствующих появлению у них асоциальных и противоправных установок поведения. Здесь на помощь должен прийти учитель, который понимает возрастные проблемы ребенка и может внести соответствующие коррективы в иерархию аксиолантов формирующегося правового сознания.

Всеобщность образования является фундаментальным принципом современной системы народного образования, при которой дети, принадлежащие ко всем социальным группам, имеют возможность обучаться в школе и получать необходимую подготовку, соответствующую стандартам, принятым в обществе. Считается, что благодаря всеобщему образованию молодые люди могут преодолевать социальные барьеры и ограничения своей среды, из которой они происходят. Благодаря школе у них появляется возможность быть социально мобильными и подняться выше по общественной лестнице. Но на практике школьное образование часто не реализует в своей деятельности принципы равенства возможностей, который способствуют достижению человеком общественного положения, соответствующего его способностям и талантам. Более того, в силу многих причин школа может усугублять социальное и, соответственно, правовое неравенство. Например, это может происходить, когда учебные заведения находятся в экономически депрессивных районах и не имеют возможности для приобретения современных технических средств обучения, привлечения лучших педагогических кадров и организации на высоком уровне внеклассных воспитательных мероприятий. Кроме того, родители и дети из бедных семей могут быть равнодушны или даже враждебны идеалам школьного образования, поскольку считают их весьма далекими от общественно‑правовых реалий, а полученные в школе знания не пригодными ни для настоящего, ни для будущего. Такое отношение к образованию является негативным фактором для социализации, поскольку не способствует формированию нормального правосознания ребенка как системообразующей компоненты правовой культуры.

В постиндустриальном (информационном) обществе люди в значительной мере усваивают правила поведения и правовые установки благодаря влиянию на их мировоззрение средств массовой информации, которые оказывают мощное воздействие на процесс формирования системы аксиолантов правовой культуры. В статьях газет и журналов, передачах и фильмах телевизионных каналов, радиовыпусках и электронных изданиях интернет‑СМИ охватывается множество событий из правовой сферы жизнедеятельности общества. СМИ представляют гражданам образцы общественной деятельности и модели правового поведения, которым люди пытаются подражать. Процесс копирования моделей поведения происходит как на сознательном, так и на бессознательном уровнях. Средства массовой информации стали одним из важнейших коммуникационных проводников правовых идей, благодаря которым формируются новые ожидания и интересы граждан, а также воспринимают ролевые модели общественно‑правовой жизни, сложившиеся в незнакомой для них социальной среде.

Практически все исследователи согласны с тем, что СМИ оказывают мощное воздействие на мировоззренческие установки молодых людей. Английский социолог И. Смелзер даже утверждает, что влияние современных СМИ на детей и молодежь не менее значимо, чем воздействие на них родителей[97]. Существует большое количество исследований, посвященных анализу влияния средств массовой информации на социально‑правовые установки детей и взрослых. Но, несмотря на массив имеющейся информации по данной проблематике, ученые так и не пришли к общей оценке их воздействия на сознание человека. Так, непрерывно ведутся острые дискуссии по вопросу о том, в какой степени сцены насилия могут вызвать агрессию у молодых людей и, соответственно, какую редакционную политику должны проводить газеты, журналы, радио и телевидение.

Можно выделить два основных подхода к оценке роли СМИ в качестве агентов социализации. Часть ученых, сторонников первого подхода, придерживается мнения, что дети и молодые люди становятся восприимчивы только к той информации, которая подтверждает их собственную позицию и может быть использована в качестве ее аргументации (J. Bryant, J.T. Klapper). Для тех идей, которые мало популярны в их среде и не вызывают какого‑либо серьезного интереса, они остаются закрытыми поскольку те не подтверждают их собственные мысли. Другая же часть исследователей, сторонников второго подхода, считает, что в обществе СМИ играют роль негативного характера, поскольку отвлекают детей и взрослых от непосредственного общения друг с другом, отчуждают их от экзистенциальных интересов, вводят в ложную виртуальную реальность, замедляют их психосоциальную эволюцию и поощряют их несдержанность в общественных поступках (Н.Р. Waters, B.J. Wilson, R. Patzlaff). Второй подход имеет достаточно глубокие исторические корни. Еще в 1847 г. автор статьи «Тлетворная литература» писал с негодованием в американской газете «U.S. Catholic Magazine»: «Разрушительная энергия ежедневных газетных публикаций – одно из наиболее страшных зол нашего времени и нашего государства. Безнравственные и асоциальные произведения, так широко распространившиеся в нашей стране в форме различных ежегодников, брошюр и семейных газет, разносят семена растления, которые прорастут позором и бедствиями для тысяч читателей или даже станут источником того духа чувственности и эгоизма, который заразит всю нашу нацию и будет угрозой демократии…»[98]. Но, как мы видим, за прошедшие полтора века с момента выхода в свет этого номера газеты страшное зло разрушительной энергии СМИ так и не нанесли такого уж чувствительного вреда демократическим и моральным устоям американского общества.

Формирование правовых установок посредством СМИ являются сложным процессом, который нельзя сводить к примитивной бихевиристической схеме «стимул – реакция», по которой так любят действовать нынешние российские политтехнологи. Правовые установки представляют собой общую склонность индивида к определенной (положительной или отрицательной) оценке феноменов правовой реальности. Они играют решающую роль в процессе формирования убеждений человека посредством медиасредств. В процессе правовой социализации СМИ могут выступать средством аккумуляции и трансляции юридического опыта, отражающий уровень правовой культуры общества с соответствующим набором социальных ценностей. Все‑таки медиаинформация служит больше для того, чтобы укрепить существующие правовые установки человека, а не для изменения коренным образом его представлений о социально‑правовой реальности.

В ходе проведенного эмпирического исследования американский социолог П. Лазерфильд установил, что медиавоздействие на общество проходит в два этапа. Сначала СМИ оказывают влияние на авторитетных лидеров социальных групп, а те, в свою очередь, передают свои убеждения посредством воздействия на других людей в процессе межличностной коммуникации. Другими словами, СМИ активно воздействуют на граждан через других агентов правовой социализации.

Социологи сумели подсчитать, что современные британские дети проводят за экраном телевизора время, эквивалентное не менее ста школьным дням. Влияние телевидения наумы молодого поколения велико даже по сравнению с другими средствами массовой информации. Исследователи пришли эмпирическим путем к выводу, что при расхождении оценок событий между газетой и телевидением верят телевизионной версии интерпретации фактов вдвое больше молодых людей, чем печатной. По данным Н. Смелзера, выпускник британской школы конца XX в. уже потратил в среднем около 15 000 часов своего времени на просмотр телевизионных передач, которые, помимо всего прочего (рекламные ролики социальной направленности, новости о деятельности полиции, различных правонарушениях или гражданских беспорядках), показали более 18 000 убийств[99]. Сейчас эти люди уже сами являются родителями, и их дети видят на экранах телевизоров не меньшее количество убийств. Более того, с помощью компьютерных игр значительная их часть превратились из пассивных наблюдателей в непосредственных виртуальных убийц. Для молодых людей с неустойчивой психикой в сознании закрепляется легкость убийства в виртуальном мире, которая становится для них такой же и в реальной жизненной ситуации.

К информационному потоку, артикулируемому СМИ, особенно восприимчивы дети. Был проведен целый ряд эмпирических исследований, выявляющий особенности восприятия этой информации и ее воздействия на поведение ребенка. К числу наиболее известных относятся эксперименты Б. Уилсона, Л. Берковица, Дж. Кантора и А. Натансона. В середине 80‑х годов прошлого века Б. Уилсоном провел исследование влияния телевидения на эмоциональное состояние и поведение детей двух возрастных групп[100]. В одну группу входили малыши 3–5 лет, в другую – дети 9–11 лет. Ученый доказал, что дети старшего возраста (второй группы) более склонны к эмпатии, лучше понимают эмоциональное состояние героя фильма и склонны сопереживать ему. У них происходит своего рода эмоциональное заражение от увиденного ими на экранах. Просмотр сцен насилия и жестокости приводил к возбуждению психики маленьких зрителей, их поведение становилось агрессивным и непредсказуемым. Исследования, проведенные Л. Берковицем, показали, что дети, постоянно читающие комиксы со сценами насилия, обладают более агрессивным мышлением по сравнению с детьми, чье внимание было обращено на комиксы с нейтральным содержанием[101]. После произвольного опроса, проведенного Дж. Кантором и А. Натансоном, ими был сделан вывод, что около 40 % детей были напуганы или расстроены сюжетами, увиденными ими в теленовостях[102]. Наиболее устрашающий эффект на них производили сообщения о насильственных действиях, стихийных бедствиях, а также репортажи о голоде и войнах в других странах. Самыми пугающими для маленьких детей были сцены с оружием и человеческой смертью. Старшие дети были склонны к сильной эмоциональной реакции на информацию, имеющую более абстрактный и общий характер (например, об угрозе атомной войны, возможных стихийных гражданских беспорядков или опасности, исходящей от уличных банд).

Проведенные учеными эксперименты подтверждают сильное воздействие СМИ на процесс формирования установок правового поведения не только ребенка, но и взрослых людей. Хотя некоторые критики и утверждают, что условия проведения экспериментов по определению воздействия СМИ не были естественными и полученные данные не соответствуют действительности, тем не менее, проведенные эмпирические исследования все‑таки свидетельствуют о наличии причинно‑следственной связи между просмотром фрагментов телепередач со сценами насилия и агрессивным поведением детей. Эту связь подтверждают лонгитюдные исследования (телезрители тестируются через определенные интервалы времени) и отчасти естественные эксперименты, для которых не создавались искусственные условия[103].

В современных демократических государствах, помимо влиятельных средств массовой информации, в качестве одного из основных агентов социализации выступает также система институтов гражданского общества, в которую входят общественные организации, объединения и фонды. Через данные формы социальных отношений детерминируется вектор социализации личности, который у нее можно определить именно в те периоды ее эволюции, когда она активно проявляет свое отношение к Другому. Общественные организации представляют собой многомерные развивающиеся системы, наполненные внутренними противоречиями, которые не могут не сказываться на процессах правовой социализации. К их числу следует отнести такие фундаментальные антагонизмы организационной деятельности, как противоречия между личным началом и коллективным, между внутренними центростремительными и центробежными силами, оказывающими воздействие на тенденции развития к устойчивости или изменчивости ее внутренних структурных отношений.

Признавая большое значение социальных организаций, влияние которых на человека может нередко достигать патологического уровня, американский социолог У. Уайт вводит понятие «человек организации». Так он называет члена организационной структуры, поставившего ее интересы превыше собственных экзистенциальных потребностей и в ущерб своим естественным правам и свободам. По мнению Э. Фромма, устойчивость общественных организаций подкрепляется внутренним нарциссизмом, который может обладать патологическими свойствами[104]. Поэтому, несмотря на существующую в современном обществе устойчивую тенденцию установления отношений сотрудничества, действующей против нарциссической силы внутри социальных групп, тем не менее многие общественные, политические и правовые формы, созданные человеком, подчиняют его себе, заставляя отчуждаться от собственного «Я» и попадать под иго бюрократии. Во имя интересов организации (политической, религиозной, этнической, контркультурной и т. п.) авторитарные лидеры требуют от человека отказаться от своих прав и свободы.

Воздействие общественных объединений на процессы правовой социализации человека осуществляется как прямо, так и опосредованно. Если на их членов идет прямое влияние, то опосредованное воздействие – на людей, с которыми конкретная общественная организация сотрудничает или каким‑либо образом связана. В целом эти объединения могут выполнять двоякую роль в процессе правовой социализации. С одной стороны, они осуществляют социально‑коррекционное и правовое воспитание, формируют правосознание и правовую культуру своих членов под влиянием той системы аксиолантов, которые доминируют в общественном сознании. Это позволяет успешно адаптироваться человеку к существующей правовой реальности. Но, с другой стороны, их воздействие на «человека организации» может носить стихийный характер и находиться в прямой в зависимости от пристрастий лидеров. Оно может не совпадать с правовыми установками и нормами, культивируемыми в данном обществе. Особенно ярко это несовпадение проявляется в контркультурных (криминальных, экстремистских, авторитарно‑религиозных, ультранационалистических и т. п.) общественных организациях, которые формируют у своих членов деформированное правосознание и асоциальные установки поведения. Если же общественные организации ставят перед собой в качестве стратегической – задачу правового воспитания и обучения своих членов, то они стремятся приобщить их, прежде всего, к доминирующей системе ценностей правовой культуры общества, поддерживаемой в той или иной степени государством. Их лидеры пытаются влиять на процесс формирования правосознания своих ведомых, трансформируя систему их идеологических воззрений для того, чтобы она соответствовала правовым идеалам, соответствующим целям государственного развития.

В контексте деятельности общественных организаций их руководителям необходимо понимать, что правовая социализация молодых граждан является процессом весьма сложным и многогранным, в основе которого должны лежать принципы гуманистического мировоззрения. Они должны стремиться повышать уровень правосознания своих членов, вырабатывать у них активную жизненную позицию и прививать им уважение к правам и свободам Другого. В значительной степени этому может способствовать целенаправленная работа детских и молодежных общественных организаций (пионерских, скаутских, религиозных, спортивных и т. д.), поскольку особенно мощно оказывается влияние на молодое поколение различными социальными институтами на этапе первичной правовой социализации. Выступая в качестве ее агентов общественные организации должны всеми силами стремиться избегать формально‑механистического подхода к правовому воспитанию ребенка, учитывать его личностные особенности и развивать его духовно‑нравственные качества на гуманистических принципах. Такой правовой политике нелегко следовать в современном мире, в котором «империалистические устремления крупных финансовых сил ведут к усилению давления на народы других стран. В жизни индивидов это давление проявляется в трудностях, связанных с добыванием хлеба насущного, в низкой оплате труда, в неудовлетворительном состоянии образования и культуры, в ранних браках, в нежелании молодых пар заводить детей, в безрадостности существования, в постоянной раздражительности и нервозности и т. д.»[105]. Тем не менее, несмотря на сложившуюся тяжелую экономическую, политическую и социально‑психологическую ситуацию правовой эволюции личности, общественные организации должны противостоять этим негативным тенденциям развития человечества и в качестве агентов социализации следовать идеалам и принципам гуманизма.

На трансформационный процесс развития правосознания своих членов общественное объединение воздействует через формы коммуникативных связей, которые должны носить либеральный характер. Только тогда они смогут создавать соответствующие современным требованиям прогресса условия для эволюции своих членов как субъектов права, стремящихся иметь достойный общественно‑правовой статус, который необходим для полноценного удовлетворения их духовных потребностей и социальных интересов. При управляемой правовой социализации ведущую роль играют институциализированные ценностные установки, юридические знания и общественные нормы, с помощью которых осуществляется коррекция процессов формирования правосознания человека. Для ее успеха общественные организации совместно с другими агентами должны участвовать в планомерном создании необходимых условий для целенаправленного развития духовно‑ценностной компоненты правовой культуры граждан.

По мнению А.В. Мудрика, социализация членов общественной организации имеет двоякий характер. «С одной стороны, в ней как в формализованной группе в процессе делового общения человек усваивает и реализует определенные ценности, установки, образцы поведения, соответствующие целям организации. С другой стороны, в любой организации возникает межличностное общение между ее членами и складывается система неформальных отношений, которые также имеют существенное социализирующее значение»[106]. Эффективность общественной организации напрямую зависит от того, насколько неформальные связи ее членов регламентируются установками формализованных отношений. Большинство общественных лидеров стремятся сформировать мотивацию деятельности членов своей группы таким образом, чтобы они стремились добровольно, активно и оптимально решать задачи своей организации.

В общественных ассоциациях, особенно в тех, которые занимаются правозащитной деятельностью, правовая социализация проходит с помощью институциональных механизмов, которые способствуют накоплению человеком правовых знаний и соответствующего опыта в процессе его взаимодействия с другими членами. Первоначально индивид, вступив в такую ассоциацию, скорее всего, будет лишь во многом имитировать принятое в ней правовое поведение с целью избегания конфликтных ситуаций, которые могут возникнуть при нарушении им социальных норм, культивируемых данным сообществом. В зависимости от духовной атмосферы организации, характера социальной жизнедеятельности и паттерн правового поведения ее членов происходит усвоение им социально‑правовых норм. При позитивной правовой социализации начинает развиваться процесс перехода от избегания и имитации правомерного поведения к включению культивируемых правовых ценностей в иерархическую систему правосознания личности. К сожалению, в современном постиндустриальном мире такой процесс далеко не всегда происходит в действительности. Многие чрезвычайно бюрократизировавшиеся общественные объединения проводят малопривлекательные, формальные и по своей сути имитационные мероприятия, представляющие собой череду шумных и напыщенных официозных представлений‑лицедейств. Такие действия производят отталкивающее впечатление на молодых людей, стремящихся к самореализации и видящих в этом смысл своей жизни. Из‑за полученного разочарования от действий таких квазиобщественных структур они могут еще дальше дистанцироваться от тех социально‑правовых ценностей, которые им пытаются привить эти общественные организации. В результате уменьшается влияние таких официозных социальных форм на процессы правовой социализации, которая может приобрести неуправляемый характер. В процессе стихийной правовой социализации результаты деятельности общественных объединений значительно расходятся с декларируемыми ими целями и задачами. Тем не менее, знания и опыт реальной правовой жизни, стихийно получаемый людьми, помогают им приспосабливаться к существующим общественно‑экономическим условиям. Если хозяйственная жизнь имеет депрессивный характер и в таких условиях человек занят главным образом проблемой своего выживания, то вопросы прав и свобод Другого обычно становятся для него чем‑то второстепенным.

В зависимости от типа правовой идеологии (гуманистической или авторитарной), которую исповедует и поддерживает общественная организация, формируется соответствующая система ценностносмысловых ориентиров социально‑правовой деятельности ее членов. Если использовать терминологию Э. Фромма, то модусами авторитарной социализации являются нарциссизм, некрофилия и инцестуальные влечения[107]. Психоаналитик отмечает, что в целом наблюдается позитивная тенденция, когда в ходе процесса социализации образовываются большие общественные объединения, члены которой испытывают потребность в равноправном сотрудничестве друг с другом. Этот вектор развития объективно направлен против авторитарного заряда внутри такой группы. Поэтому становление системы институтов гражданского общества, основными компонентами которой являются общественные организации и движения, детерминирует гуманистическую направленность правовой социализации.

Таким образом, в современном мире основными агентами правовой социализации человека выступают субъекты общественных отношений, оказывающих наиболее сильное влияние на его психосоциальную эволюцию. В своей совокупности они представляют систему, каждый элемент которой выполняет свою социализирующую функцию на определенном этапе становления личности как субъекта права. В постиндустриальном обществе наиболее значительную роль играют пять агентов правовой социализации. Во‑первых, к их числу следует отнести семью , в развитии которой из‑за глобальных общественно‑экономических трансформаций все усиливается негативная тенденция снижения традиционной роли отца, олицетворявшего для ребенка порядок, дисциплину и закон. Во‑вторых, в качестве важного агента правовой социализации выступает школа , исполняющая социальный заказ государства по правовому воспитанию и обучению молодого поколения. В‑третьих, социализирующую функцию выполняют сверстники , которые нередко экспериментируют с законом и поэтому представляют определенную оппозицию родителям, школе и государственной правовой политике. В‑четвертых, к субъектам социализации относятся средства массовой информации , выполняющих противоречивую роль, с одной стороны, важного института правового просвещения, но с другой – из‑за своего стремления к коммерческому успеху тиражирующие сцены насилия, беззакония и страха, негативно влияющие на правосознание человека. В‑пятых, к ним также следует отнести общественные организации , выступающих в качестве институтов гражданского общества, и оказывающих существенное воздействие на процессы формирования системы аксиолантов правой культуры граждан. Агентов правовой социализации, наряду с уже упомянутыми, существует еще достаточно много. Их столько же, сколько тех общественных групп со своими оригинальными социально‑правовыми контекстами, влияющими на вектор психосоциальной эволюции своих членов как субъектов права.

 

 

Глава 2

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 254; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!