Из писем Ф. Вигдоровой – Л. Чуковской
«5 ноября 64
…он [Александр Борисович]… тихо сидел в саду нашего дома. К нему подошел один молодой (впрочем, уже не очень молодой) критик и бухнул: – Как у Фриды Абрамовны с исключением из Союза?
Александр Борисович был уверен, что я от него все скрыла. А я и сама ничего не знала. Правда, ко мне то и дело подходили с вопросом: – Говорят, у вас неприятности?
Но я – по глупости или по легкомыслию – не волновалась. И не волнуюсь. И не буду!!!
Впрочем, сейчас, кажется, и оснований нет волноваться. Утихло.
Хороши были разные люди в этих обстоятельствах. Об этом – лично. Но слова Полевого [тогда редактора журнала “Юность”. – Л. Ч. ], сказанные им Романовой, я хочу Вам сообщить:
– Мне надоела эта Вигдорова, – сказал он. – То она пристает с NN, то с Бродским. Защищать ее я не буду. (Подумав): – Но и топить не буду!
Вот одолжил!
Любопытно: когда мне передали совет уехать из Москвы – поскорее и подальше, – я ответила: “Я не заяц, я не побегу”».
«7 ноября 64
Я очень огорчена Вашей болезнью, а своими делами не огорчена НИСКОЛЬКО. Кстати говоря, они пошли на убыль…
…Не волнуйтесь, дорогая, история эта сошла на нет, потухла. Единственное, что меня мучает, это судьба Иосифа. Почему тянут? Почему не отпускают?»
«11 ноября 64:
…хочу, чтобы Вы поняли: я не волновалась. Не горевала. Не чувствовала ничего похожего на страх. Я только рада была, что у меня будет хоть минутная возможность сказать все, что я о них думаю. Кажется, не будет у меня такой возможности. Все затихло. Ну, и слава Богу, – скажу я, любя и жалея своих друзей. И бедного Александра Борисовича».
|
|
|
ПРИЛОЖЕНИЕ 3
Лидия Чуковская
ГОЛАЯ АРИФМЕТИКА
Не имея возможности прочитать все статьи и воспоминания об Анне Ахматовой, напечатанные за рубежом, приведу лишь один пример «главной лжи», которая ее возмущала. В томе первом ее «Сочинений», опубликованном в 1965 году, в предисловии Глеба Петровича Струве на с. 7 читаем: «the period between 1925 and 1940 was indeed a period of almost complete poetic silence…» («период между 1925 и 1940 был периодом почти полного молчания»). Далее автор предисловия производит подсчет: около полдюжины (half‑a‑dozen) стихотворений Ахматова написала с 1925 по 1931; немногие в 1936‑м и одно в 1939‑м… Как видит читатель, ознакомившийся хотя бы с одним из сборников стихотворений Анны Ахматовой, вышедшем в конце восьмидесятых или в начале девяностых годов, а также прочитавший первый том моих «Записок», подсчет, произведенный Глебом Петровичем Струве, неверен. Подсчет этот и не мог быть верным. Находясь за тысячи километров от поэта, о котором пишешь, да к тому же еще по ту сторону железного занавеса – подсчитать, сколько стихотворений и когда этим поэтом создано – затея неисполнимая, в особенности, если сознавать, что речь идет о той поре, когда Анна Ахматова не только не имела возможности печатать свои стихи, но даже записывать их.
|
|
|
Однако автор предисловия столь твердо убежден в своих подсчетах, что с небольшой оговоркой повторяет их в 1967 году в новом издании первого тома «Сочинений» Анны Ахматовой. Повторяются они – с оговорками – и в статье Никиты Алексеевича Струве в сборнике, изданном в 1989 году в Париже. Сборник юбилейный[244]. Статья озаглавлена бесстрашно: «Колебания вдохновения в поэтическом творчестве Анны Ахматовой».
Пытаясь подтвердить давнюю мысль Глеба Петровича Струве о многолетнем полном или почти полном молчании Ахматовой, Никита Алексеевич Струве прилагает к своей статье две научные таблицы: № 1 – «Количественное распределение стихотворений по годам» и № 2 – «Количественное распределение стихотворений по периодам».
Цель этих таблиц доказать, что Ахматова в иные годы создала много «стихотворных единиц» (термин Н. А. Струве), а в иные – меньше. Так, например, из таблицы № 1 явствует, что Ахматова в 1913‑м – написала 46 стихотворений, в 27‑м – только 3, а в 40‑м – 33. Это ли не «колебания вдохновения»? Это ли не доказательство, что творческая способность Ахматовой на долгие, преимущественно с конца двадцатых и в тридцатые годы – угасла, а в сороковом – воскресла? Но, замечу я, ни Ахматова, ни кто другой и не утверждал, что, подчиняясь собственному плановому хозяйству, она почитала себя обязанной каждый год поставлять на потребу читателя одинаковое количество стихов. Кроме того, самый расклад по таблицам ясно показывает, что речь идет уже не о вдохновении, которого никакими таблицами не уловишь, – а о плодах вдохновения, о стихах.
|
|
|
Как бы предчувствуя публикацию ученых таблиц, Ахматова в своей автобиографической прозе написала:
«В частности, я считаю, что стихи (в особенности лирика) не должны литься, как вода по водопроводу, и быть ежедневным занятием поэта. Действительно, с 1925 г. по 1935 я писала немного, но такие же антракты были у моих современников (Пастернака и Мандельштама)»[245].
Стихи никогда не были «ежедневным занятием» Анны Ахматовой. Главный же недостаток научных таблиц: там не указано, что именно подразумевает Н. А. Струве, употребляя термин «стихотворная единица». Так, например, две строфы о Блоке, вставленные Ахматовой в «Поэму без героя» в 1959 году, – считать ли единицей чего‑либо – нет ли? Если же «единица» не определена до точности, то что, собственно, подлежит подсчету? Можно сказать «десять штук яиц» (подразумевая равенство подсчитываемого), но нельзя сказать: десять штук облаков, десять штук упадков или десять штук подъемов вдохновения. И по затраченному труду и по затрате времени одна единица не равна другой. И по значительности результата. Стихи бывают более характерные для главной темы, которой обуреваем в эту пору поэт, бывают и менее выразительные; случаются беглые – промельк, очерк – или, напротив, по определению Ахматовой, – «ключевые»; бывают, наконец, попросту, короткие и длинные.
|
|
|
От других мне хвала – что зола,
От тебя и хула – похвала, –
это двустишие есть несомненно оконченное художественное произведение, равное народной поговорке, и притом несомненный экспромт, мгновенно ударившая молния. Ну, а элегия, не в две строчки, а в 58 строк – например, «Предыстория» – это тоже «стихотворная единица»? или тут требуется какое‑то другое обозначение? Создавалась она в разные годы, длилась.
Н. А. Струве говорит: «особенно бесплодны будут конец 20‑х – начало 30‑х годов». А что означает слово бесплодны? Пастернак и Мандельштам, как рассказывала Ахматова, считали лучшим из созданных ею в начале тридцатых годов стихотворение «Привольем пахнет дикий мед». Мне она говорила, что одним из лучших своих стихотворений она считает «Если плещется лунная жуть» (1928) и «Тот город, мной любимый с детства» (1929)[246]. «Лучшее» – оно сказано не научно и не подлежит арифметике, но вес имеет и во всяком случае об «угасании вдохновения» не свидетельствует, даже если в соответствующей году графе стоит цифра «1».
Тот город, мной любимый с детства,
В его декабрьской тишине
Моим промотанным наследством
Сегодня показался мне…
Если в 1929 году Ахматова действительно написала с начала и до конца только одно это стихотворение – для русской поэзии год 1929‑й следует считать не только не убыточным, но весьма богатым.
Согласно таблице, в 1926‑м, 30‑м, 32‑м, 48‑м, 51‑м, 53‑м и 54‑м годах число «стихотворных единиц», созданных Ахматовой, равно нулю. Но ведь сила и быстрота, с какой прорастает стих еще до того, как он пророс наружу и лег на бумагу (или в память) нам неизвестны. Что создавалось в творческой лаборатории Анны Ахматовой в те, перечисленные Н. А. Струве, годы, где в соответствующей графе значится «ноль»? Это неизвестно составителю таблицы, да и не может быть известно никому. Ведомо, например, что над «Поэмой без героя» Ахматова работала 25 лет. Начала со строфы «Ты в Россию пришла ниоткуда» – в 1940‑м, и кончила в 1965‑м! А когда началась работа над поэмой в самом деле? Когда она зародилась? – эта «тайна тайн» никому не известна и «голой арифметике» (термин Н. А. Струве, с. 158) не подлежит.
«Определить, когда она начала звучать во мне, – пишет Ахматова, – невозможно. То ли это случилось, когда я стояла с моим спутником на Невском (после генеральной репетиции “Маскарада” 25 февраля 1917 г.), а конница лавой неслась по мостовой, то ли… когда я стояла уже без моего спутника на Литейном мосту в <то время> когда его неожиданно развели среди бела дня (случай беспрецедентный), чтобы пропустить к Смольному миноносцы для поддержки большевиков (25 октября 1917 г.). Как знать?!»[247].
Как знать, что и когда именно «начало звучать» или «пламенеть неведомым ядом» в ахматовской незримой и необозримой мастерской в 26‑м, 30‑м, 32‑м, 48‑м, 51‑м, 53‑м и 54‑м годах, – в годы, обозначенные в таблице Н. А. Струве жирными нулями? (А над «Поэмой без героя», между прочим, в нулевые 40‑е и 50‑е годы разве Ахматова не продолжала работать?)
Попробуем сослаться на собственные признания Ахматовой. Им свойственна сбивчивость. (Это неудивительно: попытайтесь сами вспомнить, что и когда впервые зазвучало в глубине, в подсознании.)
«Мне было очень плохо, ведь я тринадцать лет не писала стихов, вы подумайте: тринадцать лет!» – говорит мне Ахматова в августе 1940 года, рассказывая о своей трудной жизни с Н. Н. Пуниным.
«Шесть лет я не могла писать. Меня так тяготила вся обстановка – больше, чем горе», – говорит она мне в марте 40‑го о том же тяжком периоде своей жизни[248].
Сколько же лет она не писала? Тринадцать или шесть?
Вот признание Ахматовой о периодах рабочих и нерабочих:
…просто мне петь не хочется
Под звон тюремных ключей.
Или:
…проходят десятилетья,
Пытки, ссылки и смерти – петь я
В этом ужасе не могу.
«Петь не хочется», а ведь пела. «Петь… не могу» – а пела.
Не пела, оказывается, по собственному признанию, целые десятилетья! Если бы и в самом деле так, откуда бы взял Н. А. Струве стихотворные цитаты, подкрепляющие его мысль о молчании? Прямо, открыто, будто специально идя ему навстречу, Ахматова признается уже не в шести и не в тринадцати годах молчания, а в десятилетиях! Но если бы она и вправду молчала десятки лет, откуда бы взялись ее книги? (издаваемые Н. А. Струве?) И его арифметические таблицы? Не следует ли опереться на более достоверные строки, предваряющие написанный в тридцатые годы «Реквием»? Женщина, стоящая вместе с Ахматовой в тюремной очереди, спрашивает: « – А это вы можете описать? – И я сказала: – Могу».
«Реквием» был впервые опубликован полностью в Мюнхене, в 1963 году Глебом Петровичем Струве. Но и этот благой поступок не излечил ни Г. П., ни Н. А. Струве от плачевного заблуждения насчет бесплодности Анны Ахматовой то ли до 39‑го, то ли до 36‑го, то ли до 40‑го года, который по количеству стихов объявлен годом расцвета. А что же «Привольем пахнет дикий мед», написанный, повторяю, в 1933‑м – это не свидетельство расцвета? Хотя это единственное из известных нам в 33‑м году стихотворение. А что если бы Лермонтов в 1831 году написал всего лишь одно стихотворение «Ангел», – если бы он в этом году создал всего лишь эту одну «стихотворную единицу» – следовало ли бы считать 1831 год для него годом упадка или расцвета? Хотя по количеству шедевров годы 1840‑й и 41‑й для Лермонтова гораздо богаче?
Однако от голой арифметики и споров о том, когда угасало вдохновение, а когда разгоралось вновь, пора перейти к голой истине, точнее – к самой сути спора. Ахматова утверждала, что никогда не отрывалась от жизни своего народа и никогда не переставала писать стихи. В этом ее гордость, сильнее того – гордыня: сквозь все – «там, где мой народ, к несчастью, был» – писала стихи. Сквозь все невзгоды, выпавшие на долю народа и все беды собственной судьбы, исполняла она свое предназначение – предназначение поэта.
…Сын ее долгие годы томится на каторге. Отец ее сына – Н. Гумилев – расстрелян. Третий муж, Н. Н. Пунин, умирает в лагере. Долгие годы ни одна ее строка не печатается вообще и большую часть жизни заветные строки хранятся только в памяти. Молодость – туберкулез, вторая половина жизни – инфаркт за инфарктом. Почти всю жизнь – нищета. Бездомье. Тайный или явный полицейский надзор. Ближайшие друзья погибли в застенке или уехали навсегда. Сама она от застенка на волосок. С 46‑го года имя ее и ее работа преданы громогласному поруганию. Юношам в вузах и школьникам в школах преподносят высокую любовную лирику Анны Ахматовой как полупохабные откровенности распутной бабенки. И сквозь все это она продолжает работать! Не чудо ли? Чудо вдохновения и воли?
И проходят десятилетья,
Пытки, ссылки и смерти – петь я
В этом ужасе не могу.
«Не могу» в данном случае не есть признание в собственной немощи, но мера ужаса, творившегося вокруг. («Мы на сто лет состарились…» – воскликнула Ахматова о первом дне первой мировой войны и цифра «100» обозначает здесь не количество лет, а степень потрясения.) Так и «я тринадцать лет не писала стихов», «шесть лет я не могла писать», а если угодно, и десятилетиями не писала, обозначает не реальное число неплодотворных годов, а степень душевной угнетенности.
И униженности. Ведь и на унижение она пошла, пытаясь спасти сына:
Вместе с вами я в ногах валялась
У кровавой куклы палача, –
сказано ею о вымученных стихах в честь Сталина.
На Западе кому‑то и зачем‑то сначала нужно было утверждать, что, в отличие от ближайших друзей, Ахматова, оставшись в России, хоть и не замолчала совсем, но была подвержена припадкам полного онемения. А так как Ахматова хоть и провела «под крылом у гибели» большую часть своей жизни (зрелость и старость), работа в ее лаборатории никогда, вопреки всему, не прекращалась, – то разговоры о ее мнимом бесплодии ранили и оскорбляли ее. Ведь это она, Ахматова, а ни кто другой, написала – в тридцатые, в 32‑м или 33‑м году:
Водою пахнет резеда
И яблоком любовь.
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь… –
ведь это она в пору Отечественной войны, когда пол‑России занято было неприятелем, сказала:
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова –
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово, –
ведь это ее стихи о любви, о разлуке, о разрывах и встречах питали и питают русских читателей и русскую литературу.
В сдержанном, чинном (ибо подцензурном) предисловии к весьма урезанному сборнику стихотворений 1961 года Ахматова заявила: «Читатель этой книги увидит, что я не переставала писать стихи, для меня в них связь моя с временем, с новой жизнью моего народа». (Новой? Вспомним: «Там, где мой народ, к несчастью, был».) А 27 июня 1963 года Ахматова сказала М. В. Латманизову и он тогда же зафиксировал ее слова:
«Конечно, в разные годы, у каждого поэта, писателя продуктивность не одинакова. В конце 20‑х годов я писала меньше, в 30‑е годы я писала больше. Особенно много писала в середине 30‑х годов. Но я никогда не переставала работать. (Выделено мной. – Л. Ч. ) Это прямо с какой‑то определенной целью хотят меня поставить в такое положение, что вот Ахматова интенсивно работала, много писала, выпустила несколько сборников и вдруг замолчала – все кончилось. Кому‑то нужны эти выдумки»[249].
В предшествующей таблицам статье, перегруженной оговорками, Н. А. Струве пишет немало верного. Так, например, он справедливо указывает, что цикл «Полночные стихи», созданный семидесятилетней Ахматовой, это сочетание юной свежести с умудренной старостью. И все‑таки – подспудная, а иногда и явная цель статьи: с помощью не только арифметики, но и биологии («усыхание поэтического вдохновения приходится, как правило, на 33‑й, 34‑й год жизни») – цель статьи и таблиц доказать, что Ахматова была подвержена многолетним колебаниям вдохновения. («У Ахматовой перерыв оказался на редкость длительным».) Перерывы бывали – правда; на редкость длительные – упорно повторяемая неправда. Изо дня в день при одинаковом количестве и качестве продукции трудятся только ремесленники. Ахматова – поэт. И зачем Никите Алексеевичу Струве понадобилось, высказывая общеизвестную истину о колебаниях, неравномерностях вдохновения, иллюстрировать свою мысль творчеством Анны Ахматовой – того поэта, чей вдохновенный труд может служить образцом неколебимости, – удивительно.
24 февраля 1992 – 1 марта 1992
ПРИЛОЖЕНИЕ 4
Ганс Вернер Рихтер
ЭВТЕРПА С БЕРЕГОВ НЕВЫ,
Или
ЧЕСТВОВАНИЕ АННЫ АХМАТОВОЙ В ТАОРМИНО[250]
Знаете ли вы, кто такая Анна Ахматова? Нет, не знаете, а если скажете, что знаете, то для этого могут быть всего лишь три причины: либо вы действительно образованнее, чем я, либо хотите казаться более образованными, чем я, либо вы были солдатом в России… На самом же деле вы обретаетесь в том же состоянии неведения, в каком обретался я, когда поехал в Таормино, куда обычно ездят, чтобы осматривать греко‑римский театр, дымящуюся Этну и несколько норманнских церквей. Впрочем, я вовсе не хотел ехать в Таормино, ни вообще куда‑либо… Внезапно мне позвонили из Рима. Как раз перед полуночью.
Должен вам сказать, уважаемые радиослушатели, что мне редко звонят из Рима накануне полуночи. Поэтому я с некоторым удивлением смотрел на трубку. Оттуда раздался тихий, запинающийся женский голос. Я должен немедленно прибыть в Таормино. Почему в Таормино? «Это очень важно», – сказал тихий женский голос. «Нет, нет! – воскликнул я, – не могу, нет времени, нет денег и вообще…» Тихий голос повторял упрямо: «Таормино – это важно… вы получите телеграмму… официальное приглашение…» «Господа! – закричал я в трубку, так как голос, голос из Рима звучал все тише, – да что мне делать в Таормино?» И тогда прозвучали слова: «Анна Ахматова».
Что ни говори, эти слова звучат хорошо. Пять «а» подряд, а я люблю «а». И все же я воспринял это имя неправильно. Мне послышалось «Белла Ахмадулина». Не пять «а», а только четыре, но имя заставляет прислушаться.
Белла Ахмадулина, татарка, молодая, красивая, первая жена Евтушенко. Стихи она пишет лучше, чем он, и, слава богу, уже развелась с ним… Ах, вот что – значит, Ахмадулина! Но тут тихий голос исчез и связь прервалась.
На следующее утро прибыла телеграмма – смесь итальянских и французских слов – официальное приглашение КОМЕС – Общества европейских писателей, руководимого итальянцами, – телеграмма, в которой трижды повторялось слово «important» (необходимо). Речь шла о важном международном событии, и вовсе не о Белле Ахмадулиной, а о чествовании Анны Ахматовой в Таормино. Телеграмму подписал генеральный секретарь КОМЕС – Джанкарло Вигорелли. Но кто же такая наконец Анна Ахматова? Я мог бы разузнать, но времени уже не оставалось.
Самолет опаздывал. Туман и метель в Баварии. Я надел не те ботинки. Они годились для Таормино, а в Мюнхене меня замело снегом. Холод пробирался сквозь демисезонный костюм, надетый мною для Сицилии. Я проклял Анну Ахматову. В Риме я пересел в самолет, который летел в Катанью. Падал он во все воздушные ямы, какие пролегали между Римом и Катаньей. Салон полон пассажиров. Все места заняты. В каждом кресле мужчина, каждый, читая газету, громко разговаривает с соседом. Мне на ум приходила мафия, и я мерз в промокших ботинках. За окнами ночь… Звезды… Подо мной горы Сицилии. Не стану описывать приземление – все пассажиры до единого оказались писателями из разных стран – французы, испанцы, ирландцы… Мне кажется нужным рассказать только об отеле в Таормино, куда мы наконец добрались.
Сан‑Доменико, бывший монастырь, построенный в ХV веке одним из князей Катаньи, в течение нескольких столетий – место отдыха для переутомленных работой монахов. В нашем веке превращен законным наследником сицилийского князя в отель. Во время второй мировой войны здесь располагалась ставка фельдмаршала Кессельринга, пока его не прогнали американцы, а сейчас здесь на неделю резиденция КОМЕС.
Огромный монастырский отель с колоннадами, галереей, внутренним двором, висячими садами, с молельнями, превращенными в холлы, и со множеством келий, превращенных в двойные и одиночные номера. Над каждой дверью – символическая картинка. Над моею изображена святая Иоанна Португальская, играющая черепом и короной… Но кто же такая Анна Ахматова?
Наутро, когда я открыл ставни, я увидел секретаря Союза Советских Писателей, который сидел на желтой садовой скамейке под моим окном, окруженный мандариновыми и апельсиновыми деревьями, на фоне пышной зелени и цветущих кустов. Он сидел, как олицетворение мирного сосуществования, посреди сицилийского утра и, быть может, думал о Хрущеве, утраченном им всего два месяца назад. «Ах, Сурков, как переменчива жизнь!» – хотел я воскликнуть, но ограничился чопорным поклоном из окна и он так же чопорно поклонился мне – то были поклоны добропорядочных прихожан во храме мирного сосуществования.
Солнце сияло, Этна курилась, греко‑римский театр гляделся в мирное море, а я лежал в шезлонге, размышляя о смысле своего пребывания здесь. И тут я увидел, что мимо проходит генеральный секретарь Джанкарло Вигорелли, итальянский литературный менеджер. Был он, как всегда, элегантен, строен, волосы гармонически завиты… Очки сияли. Я окликнул его и спросил, что мне нужно делать. Он изумленно возвел очки горе́ и развел руками. «Ничего, мой милый, ничего! События и поэты сами придут к вам!» И они действительно шли… испанцы, португальцы, финны, шведы, русские, румыны, венгры, югославы, чехи, французы, англичане. Целые делегации с председателем, переводчиком и секретарем, и растерянные одиночки, несущие перед собою свои стихи. Лишь немногие были мне знакомы: Унгаретти, Альберти, Симонов, Лундквист, Твардовский, Квазимодо, Пазолини. Но здесь не требовалось представляться друг другу. Достаточно было днем лежать на солнце, вечер проводить в перестроенном из молельни баре, есть, пить, спать, – и не платить за это ни гроша. Виски, водка и граппа безвозмездно текли в глотки, закаленные стихами. Кто оплачивал все это? Советское посольство, сицилийская промышленность, римское правительство и, быть может, все‑таки Мафия? Неужели мы гости Мафии? А может быть – Анна Ахматова?.. Но нет, дальше я думать не стал.
…В последующие дни не происходило ничего… В конце концов я сообразил, что все мы просто пребывали в ожидании. Да, мы заняты тем, что ожидаем Анну Ахматову – божественную Анну Ахматову; обязана она быть божественной, судя по всему тому, что говорилось кругом вслух, шепотом, намеками, судя по всем стихам в ее честь, которые в стольких комнатах огромного монастыря вколачивались в пишущие машинки и потом выколачивались наружу. Право, теперь уже и я с нетерпением ожидал ее прибытия.
– Анна Ахматова здесь, – услышал я, вернувшись в отель после прогулки на пятый день безделья. Это было в пятницу, в двенадцать часов дня, когда солнце стояло в зените.
На этом месте, уважаемые слушатели, я должен сделать цезуру, необходима пауза, чтобы достойно оценить этот час. Потому что из‑за этой груди, из‑за этого голоса, из‑за всего этого облика могла бы начаться первая мировая война, если б не нашлось для нее других причин.
Да, здесь сидела сама Россия – посреди сицилийско‑доминиканского монастырского сада. Россия восседала в белом лакированном садовом кресле, на фоне мощных колонн монастырской галереи. Великая княгиня поэзии (придворная дама на почтительном от нее расстоянии) давала аудиенцию поэтам в собственном дворце. Перед нею стояли поэты всех стран Европы – с Запада и с Востока – малые, мельчайшие и великие, молодые и старые, консерваторы, либералы, коммунисты, социалисты; они стояли, построившись в длинную очередь, которая тянулась вдоль галереи, и подходили, чтобы поцеловать руку Анны Ахматовой. Я присоединился к ним. Она сидела, протягивала руку, каждый подходил, кланялся, встречал милостивый кивок и многие – я видел – отходили, ярко раскрасневшись; каждый совершал эту церемонию в манере своей страны: итальянцы – обаятельно, испанцы – величественно, болгары – набожно, англичане – спокойно, и только русские знали ту манеру, которую ожидала Ахматова. Они стояли перед своей царицей, они преклоняли колена и целовали землю. Нет, этого, разумеется, они не совершали, но выглядело это именно так, или могло быть так. Целуя руку Анны Ахматовой, они словно целовали землю России, традицию своей истории и величие своей литературы. Среди них только один оказался насмешником – я не хочу называть его имени, чтобы уберечь его от немилости Анны Ахматовой. После того, как и я совершил обряд целования руки в стиле моей страны, насмешник сказал:
«А знаете ли, в 1905 году, в пору первой русской революции, она была очень красивой женщиной».
Тогда Анне Ахматовой было 16 лет; два года спустя, в 1907 году, появились ее первые стихи, которые привлекли внимание избранных литературных кругов. То были стихи восемнадцатилетней. А сегодня в семьдесят шесть она принимала чествования в Таормино, она – живое олицетворение целого периода русской истории от Николая II через Керенского, Ленина, Сталина, Хрущева до Брежнева и Косыгина, – все еще непреклонная, все еще величественная, часть самой России среди сицилийских мандариновых деревьев. Теперь следовало бы наконец рассказать о жизни и творчестве Анны Ахматовой, ради чего – признаюсь откровенно – мне пришлось заглянуть в историю русской литературы, – но сперва я хочу описать вечер, который наступил после этого дневного приема. Нам объявили, что Анна Ахматова будет читать стихи. Мы собрались вечером в одном из залов просторного монастыря – двести человек, большинство в праздничных костюмах, как на премьеру. За столом президиума сидели Унгаретти, Альберти, Вигорелли и Квазимодо. Один стул посередине оставался пустым. Снова мы ждали Анну Ахматову. Когда она вошла наконец в зал, все вскочили с мест. Образовался проход и она шла сквозь строй рукоплещущих, шла не глядя по сторонам, высоко подняв голову, без улыбки, не выражая ни удовлетворения, ни радости, и заняла свое место в президиуме. После пышной итальянской речи наступило великое мгновение.
Она читала по‑русски голосом, который напоминал о далекой грозе, причем нельзя было понять, удаляется ли эта гроза, или только еще приближается. Ее темный, рокочущий голос не допускал высоких нот. Первое стихотворение было короткое, очень короткое. Едва она кончила, поднялась буря оваций, хотя, не считая нескольких русских, никто не понимал ни слова. Она прочла второе стихотворение, которое было длиннее на несколько строк, и закрыла книгу. Не прошло и десяти минут, как ее чтение – акт милости, оказанной всем, – окончилось. Взволнованно благодарил ее Вигорелли, взволнованно благодарил Унгаретти, взволнованно рукоплескали все; аплодисменты не умолкали долго.
После этого присутствовавших поэтов попросили прочесть стихи, посвященные Анне Ахматовой. Один поэт за другим подходил к ее стулу и читал свое стихотворение, обращаясь к ней и к публике, и каждый раз она поднимала голову, смотрела налево, вверх или назад – туда, где стоял читавший, – и благодарила его любезным кивком каждый раз, будь то английские, исландские, ирландские, болгарские или румынские стихи. Все происходившее напоминало – пусть простят мне это сравнение – новогодний прием при дворе монархини. Царица поэзии принимала поклонение дипломатического корпуса мировой литературы, причем от выступавших здесь дипломатов не требовалось вручения верительных грамот. Потом кто‑то сказал, что Анна Ахматова устала, и вот она уже уходит – высокая женщина, на голову выше всех поэтов среднего роста, женщина, подобная статуе, о которую разбивалась волна времен с 1889 года и до наших дней. Видя, как величественно она шествует, я внезапно понял, почему в России время от времени правили не цари, а царицы.
…Я увидел Анну Ахматову еще раз. Это было в палаццо Орсенго в Катанье, во дворце, построенном Фридрихом Вторым. Там вручали ей премию Таормино.
Она сидела на эстраде, окруженная президентами и полу‑президентами, итальянскими писателями и сицилийскими сановниками. Современницу Максима Горького и Антона Чехова освещали прожекторы телевизионных операторов. Но в этот раз пришлось ожидать не только нам, но и ей, так как опаздывал итальянский министр культуры. Она ожидала величественно и терпеливо. С самолетом, который не может стартовать из‑за тумана, ничего не в силах поделать даже сама Анна Ахматова, а значит, она не может позволить себе проявлять нетерпение. В этот раз она отвечала на речь министра культуры. Она коротко поблагодарила и в речи ее не было ни единой лишней фразы, ни единого лишнего слова. Царица благодарила своих подданных. И снова я увидел множество склоненных спин.
(Перевод с немецкого Льва Копелева.)
СПИСОК СОКРАЩЕННЫХ НАЗВАНИЙ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ АННЫ АХМАТОВОЙ
(в хронологическом порядке)
БВ – Анна Ахматова. Бег времени. М.; Л.: Сов. писатель, 1965
«Сочинения» – Анна Ахматова. Сочинения / Общая редакция Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. [Вашингтон]: Международное литературное содружество.
Т. 1 (2‑е изд., пересмотренное и дополненное), 1967
Т. 2, 1968
Т. 3 / Общая редакция Г. П. Струве, Н. А. Струве и Б. Филиппова. Paris: YMCA‑Press, 1983
«Памяти А. А.» – Анна Ахматова. Стихи. Письма. В сб.: Памяти Анны Ахматовой. Paris: YMCA‑Press, 1974
ББП – Анна Ахматова. Стихотворения и поэмы / Составление, подготовка текста и примечания В. М. Жирмунского. Л.: Сов. писатель, 1976. (Б‑ка поэта, Большая серия)
«Двухтомник, 1986» – Анна Ахматова. Сочинения в 2‑х томах. М: Худож. лит., 1986
Т. 1: Стихотворения и поэмы / Составление, подготовка текста, комментарии В. А. Черныха.
Т.2: Проза. Переводы / Составление, подготовка текста, комментарии Э. Г. Герштейн, Н. Н. Глен, В. А. Черныха и др.
«Двухтомник, 1990», – То же. Изд. 2‑е, исправленное и дополненное, 1990
ОП – Анна Ахматова. О Пушкине. Статьи и заметки / Составление, послесловие и примечания Э. Г. Герштейн. Изд. 3‑е, исправленное и дополненное. М.: Книга, 1989
«Узнают…» – Анна Ахматова. «Узнают голос мой…»: Стихотворения. Поэмы. Проза. Образ поэта / Сост. Н. Н. Глен, Л. А. Озеров. М.: Педагогика, 1989
ОБ АННЕ АХМАТОВОЙ
(по алфавиту названий)
«Воспоминания» – Воспоминания об Анне Ахматовой / Составители В. Я. Виленкин и В. А. Черных. Комментарии А. В. Курт и К. М. Поливанова. М.: Сов. писатель, 1991
«Двенадцать встреч» – Н. Готхард. Двенадцать встреч с Анной Ахматовой // Время и мы, 1989, № 106
«Дневник моих встреч» – Юрий Анненков. Дневник моих встреч. Т. 1. Л.: Искусство, 1991
«Записки» – Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1–3 настоящего издания.
«Об А. А.» – Сб.: Об Анне Ахматовой. Стихи, эссе, воспоминания, письма / Составитель М. М. Кралин. Л.: Лениздат, 1990
«Разговоры…» – М. Латманизов. Разговоры с Ахматовой // Русская литература, 1989, № 3
«Рассказы…» – Анатолий Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: Худож. лит., 1989
РАЗНОЕ
(по алфавиту)
ББП‑М – О. Мандельштам. Стихотворения / Составление, подготовка текста и примечания Н. И. Харджиева. Л.: Сов. писатель, 1973 (Б‑ка поэта. Большая серия)
БТД – А. Солженицын. Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни // Новый мир, 1991, № 6 – 8, 11, 12.
«Дело Бродского» – Я. Гордин. Дело Бродского // Нева, 1989, № 2
«Дневник‑2» – Корней Чуковский. Дневник. 1930 – 1969. М.: Совр. писатель, 1994
«Записки незаговорщика» – Ефим Эткинд. Записки незаговорщика. London: Overseas Publications Interchange, 1977
«Мы жили в Москве» – Раиса Орлова и Лев Копелев. Мы жили в Москве. М.: Книга, 1990
«“Новый мир” во времена Хрущева». – В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. Дневник и попутное (1953 – 1964). М.: Книжная палата, 1991
«Процесс исключения» – Сб.: Лидия Чуковская. Процесс исключения. М.: Междунар. ассоциация деятелей культуры «Новое время» и журнал «Горизонт», 1990
«Пятитомник‑П» – Борис Пастернак. Собрание сочинений в 5‑ти томах / Составление, подготовка текста и комментарии В. М. Борисова, Е. Б. Пастернака, Е. В. Пастернак и др. М.: Худож. лит., 1989 – 1992
СЛОВАРИ, ЖУРНАЛЫ, ГАЗЕТЫ
ВЛ – журнал «Вопросы литературы»
ИЛ – журнал «Иностранная литература»
КЛЭ – Краткая литературная энциклопедия в 8‑ми томах. М.: Сов. энциклопедия, 1962–1975. Т. 9 (дополнительный), 1978
ЛГ – «Литературная газета»
ЛО – журнал «Литературное обозрение»
ЛР – газета «Литературная Россия»
НМ – журнал «Новый мир»
СК – газета «Советская культура»
[1] См. «Записки», т. 2, с. 542, а также в отделе «За сценой»: 314.
[2] 6 ноября 1962 года А. А. записала:
«…трагедия любви – очевидна во всех юных стихах Г<умиле>ва. Героиня так же зашифрована, как и пейзаж – иначе и быть не могло… Он сначала только лечил душу путешествиями и стал настоящим путешественником (13‑й г<од>). Все (и хорошее, и дурное) вышло из этого чувства – и путешествия и донжуанство. В 1916 г., когда я жалела, что все так странно сложилось, он сказал: “Нет, ты научила меня верить в Бога и любить Россию”» (см. публикацию К. Н. Суворовой в журнале «Новый мир», 1990, № 5, с. 220). См. также с. 108 – 109 этого тома.
[3] См. статью: Лидия Чуковская. Моя грач прилетела // Невское время (С.‑Петербург), 10 января 1996. – Примеч. ред. 1996 .
[4] О звуках водопадов, сопровождавших Пушкина в юности, в Лицее, А. А. поминала не раз – и в стихах и в прозе. Так, по‑видимому, в начале шестидесятых годов в набросках к «Большой исповеди»:
Еще я слышу свежий клич свободы,
Мне кажется, что вольность мой удел,
И слышатся «сии живые воды»
Там, где когда‑то юный Пушкин пел.
(«Двухтомник, 1990», т. 1, с. 394.)
А также в отрывке из прозаической записи: «У Пушкина я слышу царскосельские водопады (“сии живые воды”), конец которых еще застала я» (там же, т. 2, с. 286).
[5] В № 1 «Нового мира» помещены три стихотворения – «Последняя роза», «Родная земля», «Царскосельская ода» и два четверостишия: «О своем я уже не заплачу», «Ржавеет золото и истлевает сталь». См. «Записки», т. 2, с. 525 – 526 и с. 190 – 191. О стихах, опубликованных в № 1 «Знамени», см. «Записки», т. 2, с. 539.
[6] Напоминаю: о судьбе «Реквиема» в СССР см. «Записки», т. 1, с. 38, а также т. 2, с. 505 – 509, 552 – 553, 575 – 577, 579, 589 – 590.
[7] Вплоть до января 1964 года ни одно стихотворение Анны Ахматовой в «Литературной России» опубликовано не было.
[8] См. «Записки», т. 2, с. 51 – 53.
[9] О статье Льва Озерова см. «Записки», т. 2, с. 543.
[10] См. ОП, с. 153.
[11] Маруся – Мария Сергеевна Петровых.
[12] В переделкинском Доме Творчества отдыхал в это время (только что из Парижа) Константин Георгиевич Паустовский вместе с женою, Татьяной Алексеевной, и с падчерицей, Галей Арбузовой. Он мельком сказал, что привез мне подарок от Иозефа Чапского. Брошку. Я удивилась и не поверила. Константин Георгиевич ошибся, подумала я, через меня Чапский хочет передать подарок Анне Андреевне. Ведь это ему она посвятила стихотворение: «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума…», я же в Ташкенте виделась с ним всего дважды: один раз мельком на людях и один раз недолго, наедине.
[13] Пользуюсь случаем указать ошибку в ББП на с. 305. Там напечатано: «Ночной бессонницей» (так же, как в «Дне поэзии». М., 1971). Между тем, не только я, но и многие другие друзья Анны Андреевны помнят «сквозной», да и эпитет «ночной» лишен всякого смысла: дневной бессонницей страдает все человечество. В первом томе «Двухтомника, 1986» (и «Двухтомника, 1990») ошибка в эпитете исправлена, но не обозначена точками забытая Анной Андреевной вторая строфа.
[14] О Владимире Сергеевиче Муравьеве см.62.
[15] Об отношении Ахматовой к поэзии Некрасова см. также ее ответы на вопросы Чуковского, то есть его «Анкету поэтам» (20‑е годы). – «Чукоккала», М.: Русский путь, 2006, с. 346 – 347. – Примеч. ред. 2012.
[16] Анна Ахматова. Стихотворения. М.: ГИХЛ, 1961, с. 280.
[17] А дело было в том, что заключительные строки первого варианта, показанные мне Анной Андреевной 10 февраля 1963 года, сохранились не только в старой тетради, но и были опубликованы в 1960‑м в третьем номере ленинградского журнала «Нева» («Пришли наяву ли, во сне ли / Мне голос азийской свирели»). Услышав мои уверенья: «подарок прислан не мне, а вам», А. А. предположила, что Чапскому попались на глаза эти строки и он исполнил ее просьбу. Она заблуждалась. Не только Чапский в Париже, но и я в Москве «Невы» с этими строчками не видела.
Об Ю. Чапском см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 217.
[18] Об Н. Горбаневской см. с. 249 настоящего тома.
[19] Речь идет о том сборнике стихотворений, который А. А. составляла с помощью Ники Николаевны Глен. О судьбе этого сборника см. далее с. 62 – 69 и 75 – 76, также «Записки», т. 2, с. 560 – 561.
[20] См. «Записки», т. 1, с. 246.
[21] Напоминаю читателю, что в Советском Союзе «Реквием» впервые целиком был напечатан в 1986 году: в журнале «Октябрь», № 3 и в журнале «Нева», № 6.
[22] Исайя Берлин.
[23] См. с. 59 и 132 – 133.
[24] О «Предвесенней элегии», как о начале цикла «Полночные стихи» (БВ, Седьмая книга) см. с. 79 настоящего тома.
[25] Предполагаю, что А. А. показала мне отрывок «Через 23 года» (т. е. через 23 года после начала работы над «Поэмой без героя»). Предполагаю также, что отрывок обращен к Н. Гумилеву («заветные свечи» – это те, что в начале «Поэмы» именуются «венчальными»). ББП, с. 307.
[26] Об этой строфе см. с. 43 – 44 настоящего тома.
[27] Впоследствии эта строфа претерпела некоторые изменения: в частности, вместо «Что пришел с полотна Эль Греко» стало: «Из заветного сна Эль Греко». Но самое интересное: вся строфа оказалась не «поэмной», бродячей. В 1964 году, в московском «Дне поэзии», на с. 62, опубликована она в заключение цикла «Полночные стихи». Однако и там выглядит она «не на месте»: помещена после стихотворения, озаглавленного «И последнее» под названием «Отрывок». Следом за «Последним» какой же в цикле возможен «Отрывок»? В «Беге времени» среди «Полночных стихов» строфа об Эль Греко, по воле Анны Андреевны, отсутствует (цикл завершен четверостишием 65 года, под заглавием «Вместо послесловия»; в окончательном же тексте «Поэмы без героя» строфы об Эль Греко тоже нет). Поэтому, я думаю, прав В. М. Жирмунский, опубликовавший ее не в «Поэме без героя» и не в «Полночных стихах», а отдельно: как самостоятельный «Отрывок» (ББП, с. 380).
Обращаю внимание читателей на то, что ахматовское выражение «а одной улыбкою летней» напоминает строку из «Канцоны» Н. Гумилева – «Дорогая с улыбкой летней» (см.: Н. Гумилев. Колчан. М. – Пг.: Альциона, 1916 или его же – Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1988, с. 227. Б‑ка поэта. Большая серия.)
[28] В окончательном тексте «Даст охапку мокрой сирени» (ББП, с. 373). Вообще эта строфа претерпела большие изменения, но сирень осталась.
[29] «Лучше б мне частушки задорно выкликать» – БВ, Белая стая.
[30] ББП, с. 367.
[31] ББП, с. 355. О «магической роли», которую играет сирень в «Поэме без героя» см. также: Борис Филиппов. Поэма без героя. – «Сочинения», т. 2, с. 83.
[32] «Тень» – БВ, Седьмая книга; см. 29.
[33] «Прогулка» – БВ, Четки.
[34] «Наследница» – ББП, с. 302.
[35] См. «Записки», т. 2, с. 164 – 165.
[36] БВ, Anno Domini.
[37] Иван Игнатьевич Халтурин. – см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 101.
[38] Анна Ахматова. Пятьдесят стихотворений / Составил Никита Струве. Ротаторное издание. Париж, YMCA, 1963.
[39] Впоследствии, уже после выхода в свет «Бега времени», куда это четверостишие из‑за цензуры, разумеется, войти не могло, – А. А. указала мне другую дату: 1948. Не знаю, которая верна. См. «Двухтомник, 1990», т. 1, с. 356.
[40] Солнечные часы (франц.)
[41] БВ, Тростник.
[42] См. предисловие к «Запискам», т. 2 («Немного истории», с. 15 – 16).
[43] Среди заметок «Из дневника» есть у Ахматовой такая запись (1959): «“Знакомить слова”, “сталкивать слова” – ныне это стало обычным. То, что было дерзанием, через 30 лет звучит как банальность. Есть другой путь – точность, и еще важнее, чтобы каждое слово в строке стояло на своем месте, как будто оно там уже тысячу лет стоит, но читатель слышит его вообще первый раз в жизни. Это очень трудный путь, но, когда это удается, люди говорят: “Это про меня, это как будто мною написано”. Сама я тоже (очень редко) испытываю это чувство при чтении или слушании чужих стихов. Это что‑то вроде зависти, но поблагороднее”» («Двухтомник, 1990», т. 2, с. 284 – 285). См.: 47.
[44] Согласно предположению А. Г. Наймана, речь идет о стихах «Какое нам, в сущности, дело…» (БВ, Седьмая книга), написанных 6 июня 1963 года (в ББП ошибка: июл я).
[45] Большой разрыв между датами объясняется тем, что в промежутке А. А. уехала из Москвы в Ленинград, а оттуда в Комарово, в свою «Будку».
[46] О Джанкарло Вигорелли – см. 86.
[47] Бабенышева. О ней см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 109.
[48] Так никогда там и не побывала.
[49] Начало пьесы «Пролог» – БВ, Седьмая книга.
[50] Anna Achmatova. Poesie. A cura di Raissa Naldi. Presentazione di Ettore Lo Gatto. Nuova Accademia, Milano, 1962 (67 стихотворений и отрывок из «У самого моря»).
[51] Перечисленные фотографии можно увидеть в книге: Анна Ахматова. Стихи, переписка, воспоминания, иконография / Составитель Э. Проффер. Анн Арбор: Ардис, 1977.
[52] О Рыбаковых см. «Записки», т. 1, «За сценой»: 67, а также в кн.: В. Виленкин. В сто первом зеркале. М.: Сов. писатель, 1990, с. 11 – 14.
[53] Впоследствии «В Зазеркалье» (Полночные стихи, 3) – БВ, Седьмая книга.
[54] Три стихотворения из подаренных мне в тот день: «Как сияло там и пело…», «Не пугайся, я еще похожей…», «Ты стихи мои требуешь прямо…» вошли впоследствии в цикл «Шиповник цветет» (БВ, Седьмая книга); остальные, явно примыкающие к тому же циклу: «И увидел месяц лукавый», «Дорогою ценой и нежданной…» опубликованы посмертно – сначала в периодике (в журнале «Литературная Грузия», 1967, № 5 и в альманахе «День поэзии», М., 1973), а затем в ББП, с. 296‑297. О стихотворении «Ты напрасно мне под ноги мечешь…», обращенном к тому же лицу, см. «Записки», т. 2, с. 263.
[55] ББП, с. 306. В отдел «Тайны ремесла» это стихотворение так и не вошло.
[56] 22 января 1963 года; «О понятиях, совсем не старомодных».
[57] «Пятая роза» – ББП, с. 309.
[58] Эти слова почти с точностью совпадают со строками из будущих «Воспоминаний об Александре Блоке» (см. «Двухтомник, 1990», т. 2, с. 196).
[59] Стихотворению «Красотка очень молода» в печати предпослан эпиграф из Горация: «O quae beatam, Diva, tenes Cyprum et Memphin…» («О, богиня, которая владычествует над счастливым Кипром и Мемфисом…»).
[60] В Большом Драматическом театре, 25 апреля 1921 г.
[61] См. 51.
[62] «Нас четверо» – см. «Записки», т. 2, с. 499; «Невидимка, двойник, пересмешник», то есть «Поздний ответ», см. там же, «За сценой»: 91.
[63] Подписи под статьей в «Вечернем Ленинграде» («Окололитературный трутень») – А. Ионин, Я. Лернер, М. Медведев.
[64] Оба стихотворения появились в печати только после смерти Ахматовой: см. ББП, с. 260 и с. 309.
О каких стихах для «Нового мира» разговаривали мы в декабре 63 года – не помню; в июне 64‑го в «Новом мире» появились «Пролог, или Сон во сне» и «При непосылке поэмы» – БВ, Седьмая книга.
[65] Впоследствии Д. А. Гранин переменил свое отношение к «делу Бродского» и от уклончивости перешел к активной защите. Об этом см. подробнее в отделе «За сценой»: 124, а также с. 217 – 218 настоящего тома.
[66] О Д. Я. Даре см. 165.
[67] О Е. Г. Эткинде см. 79.
[68] ББП, с. 246. Не ссылаюсь, как обычно, на «Бег времени», потому что там, на с. 400, опечатка: пропущена строка – вторая снизу: «Немного удивленные глаза».
[69] В ленинградском «Дне поэзии» поэма Ахматовой «Путем всея земли» была напечатана в совершенно изувеченном виде: не «за исключением последних пяти строк», а за исключением конца и двух глав посредине.
[70] Оскар Адольфович Хавкин, писатель, смолоду любящий и знающий русскую поэзию. Подробнее см. 98.
[71] Об «использовании психиатрии для борьбы с инакомыслием» мы тогда еще не слыхали. Да и понятия «инакомыслящие» еще не существовало тогда.
[72] «Русские новости», 13 декабря 1963 года (№ 967): в перечне книг, поступивших в русский магазин, указан и «Реквием».
[73] О Чаренце см. «Записки», т. 2, с. 193.
[74] О Д. Гранине и о его роли в «деле Бродского» см. примеч. на с. 122.
[75] ББП, с. 226.
[76] «Записки», т. 1, с. 101 и 212.
[77] Этими стихами (первоначальное название «Согражданам») открывалось берлинское издание «Anno Domini». Стихи были вырезаны почти изо всех экземпляров тиража. Напечатаны снова – спустя пятьдесят три года (ББП, с. 149). – Примеч. ред. 1996 .
[78] БВ, Вечер.
[79] ББП, с. 39; см. также «За сценой»: 93.
[80] БВ, Вечер.
[81] Печататься Анна Ахматова начала в 1907 году. Однако свои стихи, написанные до 1909 года – даже если они и были опубликованы – А. А. вообще не желала более видеть в печати и упорно не пускала их на страницы своих книг. О многих своих ранних стихах она отзывалась так: «ужасающие» (см. «Записки», т. 1, с. 53 и 144). С удивлением вижу их теперь торжественно открывающими третий том «Сочинений» Ахматовой на равных правах с основным текстом.
[82] БВ, Седьмая книга; «Записки», т. 1.
[83] БВ, Anno Domini.
[84] «Пусть голоса органа снова грянут» – БВ, Anno Domini.
[85] Уединение («Так много ка́ мней брошено в меня») – БВ, Белая стая.
[86] «Читая Гамлета», 1 – БВ, Вечер.
[87] ББП, с. 181. (Напечатано с ошибкой во второй строке второго четверостишия.)
[88] В декабре 1963 года в Москве, где, как во всяком большом современном городе, ежедневно совершаются страшные преступления, – появился убийца, отличающийся от своих коллег особой манерой, особым почерком. И особой свирепостью. В дневные часы, в ту пору, когда квартиры, преимущественно отдельные, пустоваты (молодежь на работе), а до́ ма чаще всего остаются дети да старики, он звонилтв дверь и, на вопрос «кто там?», отвечал: «Мосгаз». Ему отворяли доверчиво. А он загонял свою жертву в ванную комнату и убивал ударом охотничьего топора. Обыкновенно у нас ни в газетах, ни по радио о злодействах ни слова, до тех пор, пока злодей не пойман и не изобличен. Так было и на этот раз: целый месяц город жил страхами и слухами. Наконец, убийцу поймали – он оказался неким Владимиром Ионесяном, актером Оренбургского театра музыкальной комедии. Сообщение о его поимке появилось в газетах 13 января, а о расстреле – 1 февраля 64 года. Газетчики, пользуясь случаем, воспели работников Прокуратуры и милиции и очередной раз объяснили читателям, будто в нашей стране тяжкие преступления – редкость, а вот в США – нечто повседневное. (Что касается статистики преступлений – то в нашей стране она вообще не публикуется.) – Написано в 1985 году.
[89] «Записки», т. 2. с. 494, 525, 362 – 363.
[90] Цикл «Четверостишия» был намечен Анной Андреевной еще тогда, когда она составляла первый «Бег времени» вместе с Н. Н. Глен. Быть может, окончательное название цикла – «Вереница четверостиший» – восходит к десятым годам, к «Веренице восьмистиший» Сергея Городецкого.
[91] Тихонов (Серебров) – о нем см. «Записки», т. 1, с. 102, а также «За сценой»: 32.
[92] Самым интересным я считаю первый, подаренный мне в Ташкенте, экземпляр. Он не машинописный, как все последующие, а собственноручный – это раз. До него, более ранний, известен мне только один: тот, который в точно такой же школьной клеенчатой тетради А. А. подарила Штокам – Исидору Владимировичу и Ольге Романовне. Вариант «Поэмы», напечатанный в ББП на с. 431 – 442, относится, как это видно из даты под прозаическим текстом, уже не к 42‑му, а к 43‑му году.
Подробное описание моей ташкентской тетради см. «Записки», т. 2, с. 27 – 28. Здесь же добавлю только, что подарена она была мне Анной Андреевной 20 мая, затем взята обратно для поправок и вручена окончательно 15 октября 1942 года.
[93] Я была поражена, прочитав через много лет в одной из ахматовских записей о «Поэме» нечто об этих «днищах»:
«Поэма опять двоится. Все время звучит второй шаг. Что‑то идущее рядом – другой текст, и не понять, где голос, где эхо и которая тень другой, поэтому она так вместительна, чтобы не сказать бездонна . Никогда еще брошенный в нее факел не осветил ее дна (выделено мною. – Л. Ч. ). Я как дождь влетаю в самые узкие щелочки, расширяю их – так появляются новые строфы. За словами мне порой чудится петербургский период русской истории:
Да будет пусто место сие, –
дальше Суздаль – Покровский монастырь – Евдокия Федоровна Лопухина. Петербургские ужасы: смерть Петра, Павла, дуэль Пушкина, наводнение, блокада. Все это должно звучать в еще не существующей музыке. Опять декабрь, опять она стучится в мою дверь и клянется, что это в последний раз. Опять я вижу ее в пустом зеркале».
(Текст продиктован Анной Андреевной Эмме Григорьевне Герштейн, – см.: «Двухтомник, 1990», т. 2, с. 259 – 260.)
[94] См. «Записки», т. 1, с. 64.
[95] См. ББП, с. 477 и «Двухтомник, 1990», т. 1, с. 430.
[96] Речь идет о том, что О. В. Ивинская годами присваивала деньги и вещи, предназначавшиеся для одной из заключенных – см. «Записки», т. 2, с. 215 – 217, а также в отделе «За сценой»: 97.
[97] О пропуске и фотографии см. «Записки», т. 2, с. 248.
[98] Впервые это стихотворение появилось (с пропуском одного четверостишия) в Париже, в 1970 году, в журнале «Вестник Русского Студенческого Христианского Движения» в № 95–96, и без пропуска – в 1974‑м – в сб. «Памяти А. А.»; в Советском же Союзе впервые в 1987 году в журнале «Даугава», № 9 (публикация Р. Тименчика) и затем в сборнике: Анна Ахматова. Я – голос ваш… / Составление и примечания В. А. Черныха. М.: Книжная палата, 1989, с. 280. Предполагаю, что во всех публикациях, в том числе и в сб. «Памяти А. А.», 16‑я строка неточна: вместо «Огромный небесный простор» следует «Огромный июльский простор».
[99] Четвертое издание сборника «Белая Стая» именуется обычно «берлинским» потому, что тираж отпечатан в Берлине. Однако, это издание – советское (Петрополис – Алконост, 1923).
От предыдущих изданий (первое – в 1917‑м) последнее, «берлинское», отличается наибольшей полнотой.
[100] «Записки», т. 2, с. 402.
[101] «Как ты можешь смотреть на Неву…» – БВ, Белая Стая.
[102] О причинах, разлучивших меня с Ленинградом, см. «Записки», т. 2, с. 34 – 40.
[103] ББП, с. 66.
[104] ББП, с. 117.
[105] БВ, Белая Стая.
[106] Стихотворение «Все ушли, и никто не вернулся». Впервые – с искалеченным концом – опубликовано в Париже, в «Вестнике РСХД» в 1969 г., в № 93, потом – правильно в сб. «Памяти А. А.», с. 25; в Советском Союзе впервые опубликовано Р. Тименчиком в 1987 году в журнале «Даугава», № 9.
«De profundis» – ББП, с. 295. Хотя стихотворение это опубликовано В. М. Жирмунским на основе автографа – утверждаю: в автографе описка, и в 8‑й строке последнее слово не «горы», но «весны». Об этом свидетельствует рифма («сочтены» – «весны»), а также общий смысл всех двенадцати строк: поколение уничтожили накануне его неистового расцвета:
De profundis1… Мое поколенье
Мало меду вкусило. И вот
Только ветер гудит в отдаленьи,
Только память о мертвых поет.
Наше было не кончено дело,
Наши были часы сочтены,
До желанного водораздела,
До вершины великой весны ,
До неистового цветенья
Оставалось лишь раз вздохнуть…
Две войны, мое поколенье,
Освещали твой страшный путь.
1 Из бездны [взываю] (лат.) .
Следует помнить, что «наше дело», о котором пишет Ахматова, это великое дело культуры, в частности, поэзия акмеистов, производивших имя своей группы от греческого «акме», что означает «расцвет».
[107] См. «Записки», т. 2, с. 233.
[108] БВ, Вечер. Вариант этого стихотворения со строкою «У озерных грустил берегов» был опубликован в сборнике 1958 года, а до тех пор во всех многочисленных изданиях и переизданиях «Вечера» и «Четок» всегда печаталось «У озерных глухих берегов».
[109] БВ, Седьмая книга.
[110] БВ, Седьмая книга.
[111] БВ, Седьмая книга; «Записки», т. 2, с. 271.
[112] Свое обещание я выполнила: подарила ей недели через три несколько экземпляров переснятой головки. В настоящее время эта фотография широко распространена в заграничных изданиях. См., например: Анна Ахматова. Стихи, переписка, воспоминания, иконография. Анн Арбор, 1977.
[113] БВ, Тростник. «Библейские стихи» – это цикл, ранее именовавшийся «Из Книги Бытия». Перемена заглавия вызвана появлением «Мелхолы»: история Мелхолы и Давида рассказана не в «Книге Бытия», а в «Книге Царств». Поэтому и возникла необходимость в более общем заглавии.
Что касается «Песенок», то заглавия к ним – «Дорожная», «Лишняя» и др. – она дала мне не позднее середины февраля.
[114] О «лагерных строфах» см. «Записки», т. 2, с. 448 – 451. Что же касается того, будто «Поэма» дана в «Беге времени» вся целиком – радость моя оказалась преждевременной. На поверку в книгу вошла всего лишь первая часть.
[115] БВ, Седьмая книга.
[116] «Я над ними склонюсь, как над чашей» – ББП, с. 405. Редакторы, работавшие над составлением книги после 1971 года, то есть после смерти В. М. Жирмунского, поместили этот полный окончательный текст, во избежание цензурных придирок, среди черновиков. В настоящее время текст напечатан полностью («Двухтомник, 1986», с. 245).
[117]
А за мною, тайной сверкая
И назвавши себя «Седьмая»,
На неслыханный мчалась пир,
Притворившись нотной тетрадкой,
Знаменитая ленинградка
Возвращалась в родной эфир.
[118] См. с. 292 – 293 этого тома.
[119] Стихотворение «Многим», вставленное, как одно из центральных, в «Бег времени», – редакцией было из книги выкинуто. Оно опубликовано мною уже после кончины Ахматовой, в 1967 году в журнале «Литературная Грузия», № 5.
Среди лучших своих стихов А. А. – во время работы над «Бегом» – называла также «Если плещется лунная жуть» и «Тот город, мной любимый с детства» (БВ, Тростник).
[120] В стихотворении «Наследница» Ахматова признает себя наследницей великой русской культуры (см. «Записки», т. 2, с. 376 – 377). Кончаются же стихи, после перечисления всех унаследованных богатств, такими четырьмя строками:
И даже собственную тень,
Всю искаженную от страха,
И покаянную рубаху,
И замогильную сирень.
[121] Привожу всю строфу целиком:
От того, что сделалось прахом,
Обуянная смертным страхом
И отмщения зная срок,
Опустивши глаза сухие
И ломая руки, Россия
Предо мною шла на восток.
(ББП, с. 377)
[122] Привожу и эту, специально написанную для цензуры, строфу, – целиком:
И себе же самой навстречу
Непреклонно в грозную сечу,
Как из зеркала наяву –
Ураганом с Урала, с Алтая
Долгу верная, молодая
Шла Россия спасать Москву.
(ББП, с. 430)
[123]
В темноту, под манфредовы ели,
И на берег, где мертвый Шелли,
Прямо в небо глядя, лежал, –
И все жаворонки всего мира
Разрывали бездну эфира,
И факел Георг держал.
[124] Т. е. во всяком случае до 17 февраля 1964 года.
[125] БВ, Anno Domini.
[126] Конец стихотворения «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума» менялся неоднократно. Было:
И если вернется та ночь и к тебе,
будь добрым к моей запоздалой мольбе:
пришли наяву ли, во сне ли
мне голос азийской свирели.
(«Нева», 1960, № 3)
Стало:
И если вернется к тебе эта ночь,
Ее не гони, как проклятую, прочь,
И знай, что приснилась кому‑то
Священная эта минута.
(Анна Ахматова. Стихотворения»,
М., 1961, с. 281.)
Впоследствии:
И если вернется та ночь и к тебе
В твоей для меня непонятной судьбе,
Ты знай, что приснилась кому‑то
Священная эта минута.
(БВ, Седьмая книга.)
В книге Анненского «Кипарисовый ларец» существует отдел, где каждый цикл именуется «Трилистником»: сумеречный, сентиментальный и т. д. См.: Иннокентий Анненский. Стихотворения и трагедии. Библиотека поэта. Большая серия. Л., 1959.
[127] А. А. полагала, что своими успехами на Западе она обязана деятельной благожелательности Исайи Берлина. См., например, стихотворение «Ты напрасно мне под ноги мечешь» с эпиграфом из Пушкина: «…Вижу я / Лебедь тешится моя».
[128] А. А. гневалась на Вигорелли. Но ведь, как стало известно из записи Марины Цветаевой, опубликованной в ее «Неизданных письмах» (Paris, YMCA‑Press, 1972), – Марина Ивановна, вернувшись из‑за границы, тоже приняла сборник сорокового года за «полное собрание» и с недоумением спрашивала: что же делала Ахматова после революции? (См. «Записки», т. 2, «За сценой»: 20.)
[129] Дата неразборчива. Из положения записи в тетради, видно, что сделана она между 14‑м и 22‑м марта.
[130] Будущее показало, что далеко не все.
[131] Ни одно из перечисленных выше стихотворений при жизни Ахматовой опубликовано не было. Большинство напечатано посмертно (и притом за границей) в сборниках «Памяти А. А.» и «Tale without a Hero and Twenty‑Two Poems by Anna Axmatova» (Mouton: The Hague, 1973). Полная иностранная библиография мне, впрочем, неизвестна.
Многие годы единственным стихотворением, напечатанным в Советском Союзе, было «Памяти Булгакова» (см.: «День поэзии». Л., 1966, с. 50, а также ББП, с. 289).
Остается неясным, какие стихи обозначила А. А. словами «Легкая судьба». Согласно предположению А. Г. Наймана, она имела в виду стихотворение «Все ушли, и никто не вернулся»:
И глаза я поднять не посмела
Перед страшной судьбою своей –
я же полагаю, что, быть может, это стихи, начинающиеся строкой «То, что я делаю, способен делать каждый».
В настоящее время (1990) все перечисленные тогда Анной Андреевной стихотворения в Советском Союзе уже опубликованы. Библиографические сведения о каждом из них см. на предыдущих страницах моих «Записок».
Стихотворение «То, что я делаю, способен делать каждый» напечатано в «Ленинградской правде» 29 января 1989 года (публикация М. Кралина); «Здесь девушки прекраснейшие спорят» – в журнале «Огонек», 1989, № 10. Оба стихотворения – см. сборник «Узнают…», с. 267 и 262.
[132] Воспоминания Ахматовой о Модильяни появились впервые в Италии: L’Europa Letteraria, Roma, 1964, III. На родине же лишь посмертно: Анна Ахматова. Амедео Модильяни // День поэзии. М., 1967, с. 278.
[133] Об Р. Д. Орловой и Л. З. Копелеве см. 136.
[134] Лев Зиновьевич Копелев был членом Комиссии по литературному наследию Всеволода Иванова.
[135] «Черепки» впервые опубликованы в 1974 году в Париже в сборнике «Памяти А. А.». У нас же – только в 1988 году, в журнале «Горизонт», № 4, в моей работе «Два автографа». См. также «Двухтомник, 1990», т. 1, с. 342.
[136] Ближайшая к первоапрельской дате статья Л. Озерова об Анне Ахматовой – это «Мелодика. Пластика. Мысль», напечатанная в газете «Литературная Россия» 21 августа 1964 года. Не исключено, что первоисточником для статьи в большой степени послужили непосредственные беседы Л. Озерова с Анной Андреевной. Она говорила мне об автопортрете, написанном ею как бы от имени Озерова, а статья его имеет подзаголовок: «Портрет писателя».
«Тысяча и одна ночь» – рабочая тетрадь, прочно вшитая в переплет «Тысячи и одной ночи». Не имея доступа к архиву Ахматовой, я не могу установить, какую запись она мне в тот вечер читала.
[137] Предполагаю, что это вырезка из нью‑йоркской газеты «Новое Русское Слово». 15 декабря 1963 года там была помещена рецензия на «Реквием» за подписью О. Анстей.
[138] А. А. оказалась права: эта полоса с ее стихами в «Литературной России» так и не появилась.
[139] «…несмотря на то, что мы были так связаны… весь акмеизм рос из его наблюдения над моими стихами тех лет, так же как над стихами Мандельштама», – записала Ахматова в своей записной книжке в ноябре 1962 года (см. публикацию К. Н. Суворовой в журнале «Новый мир», 1990, № 5, с. 221).
[140] «Карандаш» – знаменитый клоун.
[141] 23 июня 1964 года Анне Ахматовой исполнялось 75 лет.
[142] Предполагаю, что речь идет о журнале «L’Europa Lеtteraria», III, Roma, 1964. Об открытии же Харджиева см. «Записки», т. 1, «За сценой»: 4.
[143] О визите Роберта Фроста в Переделкино и об изобилии шпиков см. «Записки», т. 2, с. 524 – 525.
[144] См. «Записки», т. 2, с. 28 – 34.
[145] В журнале «Юность» (1964, № 4) были опубликованы четыре стихотворения Ахматовой: два из цикла «Шиповник цветет» – «Как сияло там и пело» и «Ты стихи мои требуешь прямо» и «Два четверостишия» – «И скупо оно и богато», «И слава лебедем плыла» (опечатка: следует «лебедью»).
В «Беге времени» (Седьмая книга) опубликованы все перечисленные стихи, кроме четверостишия «И скупо оно и богато», вычеркнутого в издательстве.
[146] См. «Записки», т. 1, с. 16.
[147] ББП, с. 122.
[148] Вместо: «Как я знаю эти упорные / Несытые взгляды твои!» – строки из стихотворения «Настоящую нежность не спутаешь» – БВ, Четки.
[149] «Приморский сонет» – БВ, Седьмая книга.
[150] БВ, Вечер.
[151] Конечно, речь могла идти лишь об отрывках из «Поэмы». Предполагаю, что под словом «книга» подразумевала А. А. в данном случае альманах «День поэзии», М., 1963.
[152] «Записки», т. 1, с. 108.
[153] Anna Achmatowa. Poezje. Opracowal i wstepem opatrzyl Seweryn Pollak. Warszawa: Panstwowy Institut Wydawniczy, 1964. (102 стихотворения в переводах 27 поэтов.)
[154] В «Новом мире», в № 6, с послесловием А. Синявского, опубликован был отрывок под заглавием «Из трагедии “Пролог, или Сон во сне”» (впоследствии «Из пьесы “Пролог”» – БВ, Седьмая книга), а также стихотворение «При непосылке поэмы» – БВ, Седьмая книга.
К юбилею Ахматовой, однако, в газетах, журналах и альманахах напечатано было немало ее стихов. См.: Русские советские писатели. Поэты: Биобиблиографический указатель. Т. 2. М.: Книга, 1978, с. 159–160.
[155] О «деле Бродского» за это время – о продолжении хлопот, запечатленных частной перепиской, дневниками и официальными документами, – читатель может узнать на страницах «Тяжбы» (см. Приложение 2).
[156] Напоминаю читателям, что решение о снятии Хрущева было принято пленумом ЦК 14 октября 1964 года, а объявлено 16 октября.
[157] См. Приложение 2, с. 524 – 526.
[158] Стихотворение «Земля хотя и не родная», первоначально называвшееся «В пути» («Новый мир», 1965, № 1), впоследствии печаталось без заглавия – БВ, Седьмая книга. «Памяти В. С. Срезневской» и «В Выборге» – БВ, Седьмая книга.
[159] Это желание осуществлено не было. «Памяти В. С. Срезневской» напечатано в «Беге времени» тем же шрифтом, что и остальные стихи и без траурной рамки, зато с ошибкой. Вместо «Ту, что была тобой» напечатано: «Ту, что была с тобой».
[160] В начале октября Нина Антоновна перенесла инсульт.
[161] Письмо К. И. ко мне от 31 октября или 1 ноября 1964 года.
(Это письмо опубликовано – см.: Корней Чуковский. Лидия Чуковская. Переписка. М., 2003, с. 400–402. – Примеч. ред. 2004.)
[162] «Китежанкой» Ахматова нередко называла поэму «Путем всея земли» – БВ, Тростник.
[163] «Узнают…», с. 284.
[164] Кто есть кто (англ.) .
[165] Цитата из стихотворения Ахматовой «Ива» – БВ, Тростник.
[166] Строки, отрывочно запомненные мною в Комарове, читаются так:
Этот рай, где мы не согрешили,
Тошен нам,
Этот запах смертоносных лилий
И еще нестыдный срам.
Что ее сквозь грозные века
С будущим убийцею во чреве
Поведет любимая рука.
(«Двухтомник, 1990», т. 1, с. 392.)
[167] Цитаты из стихотворений: «Так отлетают темные души» (ББП, с. 196); «Пусть голоса органа снова грянут» (БВ, Anno Domini); «Все мне видится Павловск холмистый» (БВ, Белая стая).
[168] Историю пьесы «Энума элиш», которую Ахматова, по ее утверждению, сожгла в Ленинграде в 1944 году, – см. ББП, с. 508 – 510. «Пролог» – часть этой пьесы.
Пользуюсь случаем указать ошибку в первом томе «Сочинений» на с. 302. Читать следует: «Этот рай, где мы не согрешили»; «рай, в котором » – искажение. Та же ошибка – «Сочинения», т. 3, с. 8 и 10.
[169] В первом номере «Нового мира» за 1965 год напечатаны семь стихотворений Анны Ахматовой: «Земля хотя и не родная» (под заглавием «В пути»), «В Выборге», «Почти не может быть» (стихи, посвященные памяти В. С. Срезневской), «Петербург в 1913 году», «Это рысьи глаза твои, Азия», «Ташкент зацветает» и «Я буду помнить звездный кров» – БВ, Седьмая книга.
[170] Речь идет о московском альманахе «День поэзии» (1964), в котором А. А. попыталась напечатать «Полночные стихи» в их первоначальном виде. Цензура изъяла «В зазеркалье», то есть третье стихотворение этого цикла.
«Выпала строчка» – предпоследняя в пятом стихотворении – «Зов»: «Твоя мечта – исчезновенье».
Полностью «Полночные стихи» – БВ, Седьмая книга.
[171] «Муза» – БВ, Тростник.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что́ почести, что́ юность, что́ свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке!
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?» Отвечает: «Я».
[172] А. А. ошиблась: тираж «Бега времени» – 50 тысяч.
[173] Anna ́ Achmatová. Requiem. Přel. Robert Vlach, Křect'anske akademie v Řime, Řim, 1964, 24 ss.
[174] Следует сопоставить этот диалог и вызванную им мою мысль со словами Анны Андреевны в примечании на с. 59.
[175] Ожидаемые стихи в «Литературной газете» так и не появились.
[176] Четверостишие, под названием «Из дневника путешествия» опубликовано в ББП, на с. 311 чуть по‑другому: вторая строка – «И встреча горестней разлуки».
[177] Никакой ахматовский трехтомник в 1967 году в Гослитиздате не вышел. Что же касается выражения «по ту сторону» – то это перекличка с названием, которое я собиралась дать сборнику своих стихов: «По эту сторону смерти».
[178] См. «Записки», т. 2, с. 157, 365.
[179] «Седьмая элегия» опубликована в 1989 году в ахматовских сборниках: «Я – голос ваш…» (с. 297) и «Узнают…» (с. 286).
[180] Анна Ахматова. Из древнеегипетских папирусов. Предисловие Сергея Наровчатова. – ЛГ, 29 мая 1965 г.
[181] В Советском Союзе полная запись двух судов над Иосифом Бродским опубликована только в 1988 году. См. публикацию А. А. Раскиной – «Огонек», № 49.
[182] БВ, Седьмая книга; а также см. «Записки», т. 2, с. 524, 534 – 535. В «Воздушных путях» опечатка в эпиграфе: «напишите» вместо «напишете».
[183] Редактор альманаха так комментирует «Последнюю розу»:
«Роза всегда служила в поэзии символом. Содержание символа менялось на протяжении веков. Но этим средством поэты пользовались искони. Думается, что Ахматова пользуется этой метафорой, чтобы назвать избранника. В дантовском “Раю” мы уже встречались со схожим художественным образом (Р. ХII. 19).
Но кто он? Кто избранник Ахматовой?
Вскоре это имя стало известно всему миру: Иосиф Бродский» (с. 4, 5).
[184] А. А. называет стихотворный перевод Аманды Хейт и Питера Нормана – прозаическим потому, что, хотя он весьма точен в смысловом отношении, стихи почти всюду лишены рифм. Что же касается «халтурных переводов», то я не имею возможности установить, о чьих именно она говорит. Во всяком случае искажения чудовищны: в подлинном «Реквиеме» подразумевается Черное, а не Балтийское море, и памятник возле тюрьмы, а не на могиле.
[185] «Акулой капитализма» А. А. прозвала Р. Н. Гринберга, издателя‑редактора нью‑йоркского альманаха «Воздушные пути». (Отклики Анны Андреевны на обе публикации «Поэмы без героя» в «Воздушных путях» – см. «Записки», т. 2, с. 381, а также с. 489.)
[186] Сняли строку Бродского – понятно: имя его запрещено цензурой. Поставили под стихами «Смерть поэта» не 60‑й, а другой год – тоже понятно: мало ли какой поэт умер в 57‑м году! Во всяком случае – не Борис Пастернак. В чем была задача злоумышленников, подменивших дату под последним стихотворением, – не совсем понимаю. Просто, чтобы подальше от 46‑го?
[187] А. А. в эпиграфе не совсем точно приводит строку из стихотворения Пастернака «Все сбылось». В подлиннике – «Как птице , мне ответит эхо» («Пятитомник‑П», т. 2, с. 120).
[188] Мой старший брат, писатель Николай Чуковский, скоропостижно скончался от сердечного приступа 4 ноября 1965 года.
[189] «Воспоминания об Александре Блоке» – см. «Двухтомник, 1990», т. 2, с. 195.
[190] А. А. имела в виду Шолохова. О том, что Нобелевская премия по литературе присуждена ему, объявлено было в «Литературной газете» 16 октября 1965 г.
[191] Анна Ахматова. Сочинения. Том I. Общая редакция, вступ. статьи, свод разночтений и примечания Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. [USA]: Inter‑Language Literary Associates, 1965.
[192] Насчет того, писала ли или не писала Ахматова с 26‑го по 40‑й год, – см. Приложение 3 .
[193] Продолжение «Сказки о черном кольце» писалось именно в тридцатые годы; окончена она в 36‑м и не печаталась вплоть до 40‑го; в предыдущие же десятилетия, например, в 1923 году, вещь эта публиковалась как «Два отрывка из сказки “О черном кольце”» (см. «Anno Domini», Берлин, 1923).
[194] БВ, Тростник; дата – 1928.
[195] Анна Ахматова. Сочинения. Т. 1 [USA, 1‑е изд.], 1965, с. 17.
[196] Там же, с. 260.
[197] «Одна звезда живет в моем саду» – там же, с. 284.
[198] О Г.‑В. Рихтере см.247. Его статья, сохранившаяся в архиве Лидии Чуковской в переводе на русский, помещена нами в Приложение 4. – Примеч. ред .
[199] Аere perennius – крепче меди (лат. ).
[200] Великий русский писатель (англ.).
[201] Перечень книг, запрещенных духовной цензурой (лат.).
[202] Стихи никогда не были записаны (30‑е годы) оттого невозможно точно их датировать.
[203] И Манд[ельштам] и Пастернак считали это одним из лучших моих стихотворений.
[204] См.: Л. К. Чуковская, В. М. Жирмунский. Из переписки (1966 – 1970) / Вст. заметка, подгот. текста и примеч. Ж. О. Хавкиной // «Я всем прощение дарую…»: Ахматовский сборник. Сост. Н. И. Крайнева. М. – СПб.: Альянс‑Архео, 2006, с. 349 – 456.
[205] моем! – потому, что Спасо‑Преображенский собор находится неподалеку от Манежного переулка, где, в доме № 6, в 1920 – 30‑е годы, одну из квартир занимала семья Чуковских. (В 1983 году на этом доме была открыта памятная доска.) Здесь и далее примечания составителей.
[206] Николай Леопольдович Браун (1902 – 1975) и Мария Ивановна Комиссарова (1904 – 1994), ленинградские литераторы.
[207] См.: Записные книжки Анны Ахматовой (1958 – 1966)/ Сост. и подг. текста К. Н. Суворовой. Вступ. статья Э. Г. Герштейн. М.; Torino: Einaudi, 1996.
[208] Речь идет о статьях: К. Паустовский. Великий дар // ЛГ, 1966, 8 марта; А. Твардовский. Достоинство таланта // Известия, 1966, 7 марта.
[209] Писатель В. А. Рудный (1913 – 1984) жил в одном доме с Лидией Корнеевной, в соседнем подъезде.
[210] Сергей Сергеевич Орлов (1921 – 1977), поэт. Константин Васильевич Воронков (1911 – 1984) – орг. секретарь Союза писателей СССР.
[211] Майя Ивановна Борисова (1932 – 1996) – ленинградский поэт.
[212] Некролог академика М. П. Алексеева (1896 – 1981) впоследствии был напечатан во «Временнике Пушкинской Комиссии АН СССР…» (Л.: Наука, 1967).
[213] Ф. О. Логунов, заместитель директора Эрмитажа по хозяйственной части, выступал как свидетель обвинения на процессе Иосифа Бродского.
[214] Из письма Н. В. Гоголя к П. А. Плетневу: 28 (16) марта 1837. Рим.
[215] То есть две рабочие тетради Ахматовой, «вплетенные в переплеты от книг “Тысяча и одна ночь” и собрания сочинений М. Ю. Лермонтова» – см. «Записные книжки Анны Ахматовой (1958 – 1966)» (М.; Турин: Эйнауди, 1996, с. XV).
[216] Строка из стихотворения Анны Ахматовой «Покорно мне воображенье…».
[217] Речь идет о стихотворении Ахматовой «Это – выжимки бессонниц» (Тайны ремесла, 9). Озаглавлено оно – «Про стихи». Существует автограф с заглавием – «Про стихи Нарбута» (ЦГАЛИ). Жирмунский предполагает, что стихотворение сначала было посвящено Харджиеву, потому, что именно Харджиев «обратил внимание Ахматовой на стихи Нарбута» (см. ББП, с. 482).
[218] Эти письма опубликованы: Э. Бабаев. А. А. Ахматова в письмах к Н. И. Харджиеву // Тайны ремесла. Ахматовские чтения. Вып. 2. М., 1992.
[219] «Для Лиды» см. «За сценой»: 245.
[220] Письма Ахматовой к Найману см. в кн.: Анатолий Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989.
[221] Одно из этих писем с неверной датой (1946) напечатано в сб.: Памяти Анны Ахматовой. Paris: YMCA‑Press, 1974, с. 36 – 37. Точная дата: «1960. 22 янв. – 29 февр. Ленинград – Москва».
[222] Володя – Владимир Александрович Зыков, инженер, брат Леонида Зыкова (1940 – 2001), художника, мужа А. Г. Каминской.
[223] О том, что Ольга Берггольц и ее муж Г. П. Макогоненко сохранили машинописный экземпляр книги Ахматовой «Нечет» (книги, уничтоженной по приказу цензуры), Лидия Корнеевна тогда не знала.
[224] Ахматовой не нравились «фантастические повести» Андрея Синявского «Суд идет» (1959) и «Любимов» (1963), опубликованные за границей под псевдонимом Абрам Терц – повести, за которые Синявский был в 1966 году осужден и провел в лагере шесть лет.
[225] Об этой строфе см. с. 43 – 45 наст. тома.
[226] Джакомо Леопарди. Лирика / Переводы А. Ахматовой и А. Наймана. М., 1967.
[227] Речь идет о Григории Александровиче Сергееве, оргсекретаре Ленинградского отделения Союза писателей. Виктор Николаевич Ильин, один из секретарей Московского отделения Союза писателей, генерал‑лейтенант КГБ.
[228] Е. С. Ласкина (1914 – 1991), редактор в отделе поэзии журнала «Москва», вторая жена К. Симонова. О ней подробнее см.: Алексей Симонов. Неизвестная биография в стихах, письмах, документах и надписях на книгах // Огонек, 1991, № 51.
[229] Приводим выдержки из сохранившейся в архиве Л. Ч. копии:
«Объяснять, какую ценность имеют тетради, блокноты, записные книжки – словом, бумаги Анны Андреевны, что такое для современников и потомков каждая рукописная или машинописная строчка, созданная ею, я не стану… Скажу только, что до приведения в порядок, до учета, регистрации, описания архива – невозможно исследование творчества Ахматовой и, главное, – немыслимо печатанье многих ее произведений… Где именно будет хранится архив (я вотирую за ЦГАЛИ) – это вопрос иной, и я его сейчас не ставлю. Но где бы он ни хранился – животрепещущее, не терпящее отлагательства дело – приступить к его описанию».
[230] Это те строфы во второй части «Поэмы без героя», которые Ахматова многие годы зашифровывала точками: «И со мною моя “Седьмая”…»; «Враг пытал: “А ну, расскажи‑ка!”»; «Ты спроси у моих современниц…»; «Посинелые стиснув губы…». См. также «Записки», т. 2, с. 450 – 451.
[231] Приводим полный текст надписи: «Лидии Корнеевне Чуковской, чтобы она вспомнила все, чего нет в этой книге. Ахматова. 19 декабря 1958». Эта была первая книга Ахматовой («Стихотворения», 1958), вышедшая после «Постановления» 1946 года. В книге всего 127 страниц, треть из которых занимают переводы.
[232] Ольга – О. А. Глебова‑Судейкина.
[233] Рощин Михаил Михайлович (1933 – 2010), драматург, прозаик.
[234] Скороденко Владимир Андреевич (р. 1937), критик, переводчик.
[235] См. «РТ», 1966, № 13. Кроме перечисленных, в публикацию вошло стихотворение «Мои молодые руки…».
[236] В своем первом письме от 19 июля 1966 г. Л. К. подробно по пунктам перечисляет находящиеся у нее автографы Анны Ахматовой, ее пометки на подаренных книгах, фотографии и т. п. Далее она пишет: «Все эти материалы, дорогой Виктор Максимович, разумеется, всегда к Вашим услугам. Если Вы пожалуете ко мне, я выложу перед Вами все на стол, и Вы распорядитесь, что перепечатать, а что сфотографировать для Вашего издания. Кроме того, если во время работы у Вас будут возникать какие‑нибудь вопросы – рада буду служить Вам, чем только могу». См. публикацию Ж. О. Хавкиной: Л. К. Чуковская, В. М. Жирмунский. Из переписки (1966–1970) // «Я всем прощение дарую…»: Ахматовский сборник / Сост. Н. И. Крайнева. М. – СПб: Альянс‑Архео, 2006, с. 353 (UCLA Slavic Studies. New Series. Vol. V).
[237] Отношение Лидии Корнеевны к Пуниным было сложным. В одном из писем Жирмунскому (от 8/XII 1966 года) она писала: «Вот, мы с таким ожесточением говорим об И. Н. и Ане, а ведь А. А. любила Аню и всегда заботилась о деньгах, квартире, даче для этой семьи. Если бы сейчас А. А. вошла в эту комнату, она наверное решила бы так: пусть И. Н. и Аня получат деньги, а рукописи будут пусть не у них и не они пусть занимаются печатаньем… Это правда . А. А. хотела, чтобы Аничка могла наряжаться, чтобы И. Н. могла лечиться и пр. Ради этого, она, тяжко больная, в 76 лет брала нелюбимую работу – переводы… Но как исполнить ее волю? Как сделать, чтобы они не имели касательства к рукописям, но получали деньги ?» (ОР РНБ. Ф. 1414).
[238] Речь идет о «Подражании армянскому», начинающемуся строчкой: «Я приснюсь тебе черной овцою…».
[239] См.: Л. К. Чуковская, В. М. Жирмунский. Из переписки (1966 – 1970), 2006, с. 359. Некоторые стихи в те годы не были записаны и хранились только в памяти близких друзей Анны Ахматовой.
[240] Дмитрий Терентьевич Хренков (1919 – 2002), главный редактор Лениздата.
[241] т. е. те стихи, которые не были записаны автором и хранились в памяти Л. К.
[242] М. П. Маляров обещал освободить И. Бродского в течение нескольких дней, если за него поручатся «известные люди».
[243] Подпись Копелевых отсутствует, потому что они были в это время в командировке.
[244] Ахматовский сборник. 1. Париж: Институт славяноведения, 1989.
[245] Анна Ахматова. Автобиографическая проза / Публикация Р. Д. Тименчика и В. А. Черныха // ЛО, 1989, № 5, с. 8.
[246] См. с. 179 наст. тома.
[247] Анна Ахматова. Проза о Поэме. – «Двухтомник, 1990», т. 2, с. 251.
[248] «Записки», т. 1, с. 91 и с. 195 – 196.
[249] См. «Разговоры…», c. 79.
[250] Об этой статье и ее авторе см. с. 319 наст. тома и «За сценой»: [[247]].
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!