Глава I ДЖИВС ШЕВЕЛИТ МОЗГАМИ 20 страница
— Вот как?
— Нет больше удовольствия, чем устроиться на весь вечер в кресле с одной из ваших замечательных книг, — сказал я, надеясь, что она не станет допытываться, какая из ее книг мне особенно нравится.
— Когда я сказала ему, что вы здесь, он просто прыгал от радости.
— Приятно слышать. Я всегда рада знакомству с читателями. А какая из моих книг вам особенно нравится?
Не успел я промычать «Ну…э-э-э…», одновременно обдумывая — впрочем, без особой надежды на успех, — удовлетворит ли ее такой ответ, как «все без исключения», как появился папаша Глоссоп, неся на подносе телеграмму для Бобби. Скорее всего, от ее матери, где она сообщает новые эпитеты, которыми забыла наделить меня в своих предыдущих посланиях. А может быть, еще раз подтверждает свое прежнее убеждение в том, что я имбецил, и теперь, когда я достаточно поразмыслил, это скорее всего означает «простофиля» или «тупица».
— Спасибо, Макпалтус, — сказала Бобби и взяла телеграмму.
Слава Богу, что на этот раз в руках у меня не было чашки с чаем, потому что, когда я услышал, как она назвала сэра Родерика, я опять непроизвольно вздрогнул, и будь упомянутая чашка у меня в руках, я бы, подобно идущему по полю сеятелю, расплескал ее содержимое во все стороны. А так я ограничился тем, что метнул сэндвич с огурцом в воздух.
— Ох, извините, — сказал я, когда сэндвич просвистел всего в дюйме от виска Артроузихи.
Можно было не сомневаться, что Бобби тотчас же вмешается в разговор. Эта барышня просто не в состоянии удержаться от комментариев.
|
|
|
— Простите его, пожалуйста, — сказала она. — Мне следовало вас предупредить: Берти готовится выступать в соревнованиях по метанию сэндвичей с огурцом на следующих Олимпийских играх. Так что ему надо постоянно тренироваться.
Мамаша Артроуз задумчиво наморщила лоб — казалось, она не вполне удовлетворена объяснением Бобби. Но из дальнейших слов стало понятно, что ее не столько интересуют мои недавние действия, сколько поведение Макпалтуса. Она проводила его пристальным взглядом и, когда он скрылся из виду, спросила:
— Этот дворецкий миссис Траверс. Вы не знаете, мисс Уикем, где она его нашла?
— Как обычно — в ближайшем зоомагазине.
— Он представил рекомендации?
— Да, разумеется. Он много лет проработал у сэра Родерика Глоссопа, знаменитого психиатра. Миссис Траверс мне говорила, что сэр Родерик дал ему превосходнейшие рекомендации, они на нее произвели очень сильное впечатление.
Мамаша Артроуз презрительно хмыкнула.
— Рекомендации можно подделать.
— Боже милостивый! С чего это у вас такие мысли?
— Что-то мне в нем не нравится. У него лицо преступника.
|
|
|
— Ну знаете, то же самое можно сказать и о Берти.
— Думаю, нужно предупредить миссис Траверс. В моем романе «Чернее ночи» дворецкий оказался членом шайки грабителей, он специально нанялся на службу, чтобы помочь своим сообщникам проникнуть в дом. У них это называется «козырной валет в прикупе». Подозреваю, что Макпалтус здесь с той же целью, хотя, разумеется, он может действовать и в одиночку. В одном я уверена твердо: он — не настоящий дворецкий.
— Но какие у вас основания так думать? — спросил я, утирая носовым платком внезапно вспотевший лоб. Этот разговор мне совсем не нравился. Стоит Артроузихе усомниться в том, что сэр Родерик Глоссоп настоящий дворецкий, как все пойдет прахом. Она начнет разнюхивать и наводить справки, и не успеешь оглянуться, как докопается до правды. И тогда дяде Тому придется распрощаться с мыслью о легких деньжатах, которые он рассчитывал заграбастать. Сколько я его знаю, всякий раз, когда ему не удается наложить лапу на проплывающую поблизости наличность, он впадает в глубокое уныние. Дело не в том, что он такой жадный. Просто он бескорыстно любит денежки.
Видно было, что мой вопрос ее обрадовал.
— Я вам скажу, какие у меня основания так думать. Его непрофессионализм выдает его на каждом шагу. Например, сегодня утром я видела, как он пустился в долгую беседу с Уилбертом. Настоящий дворецкий так никогда бы не поступил. Он счел бы это слишком большой вольностью.
|
|
|
— Совсем не обязательно, — решительно возразил я. — Позволю себе не согласиться с вашим тезисом, если я правильно понимаю значение слова «тезис». Я провел много счастливейших часов в беседах с дворецкими, и почти во всех случаях они сами вступали со мной в разговор. Они приходили ко мне и часами рассказывали о своем ревматизме. Я не нахожу в Макпалтусе ничего подозрительного.
— Это оттого, что вы не изучали криминалистику, а я изучала. У меня наметанный глаз, и моя интуиция меня ни разу не подвела. Этот человек явно замыслил недоброе.
Я видел, что Бобби начинает тихо закипать, но она взяла себя в руки и не позволила пару вырваться. Следует заметить, что Бобби с большой любовью относится к Т. Портарлингтону Траверсу, ведь тот как две капли воды похож на ее жесткошерстного терьера, который сейчас машет хвостиком на небесах, но прежде был для нее дороже всех на свете, и, видимо, ради его светлой памяти Бобби готова ни в чем не перечить Артроузихе и обращаться с ней, как с посылкой, на которой написано «Осторожно, стекло». Она заворковала, словно лесная горлица, которая обращается к другой лесной горлице с тайной надеждой стрельнуть у нее несколько фунтов.
|
|
|
— А вы не думаете, миссис Артроуз, что все это лишь плод вашего воображения? Ведь у вас такое богатое воображение. Берти на днях говорил, что он просто не понимает, как вам такое удается. Я имею в виду, создавать все эти удивительные образы. Верно, Берти?
— Точно. Мои слова.
— А когда у человека богатое воображение, он не может не воображать. Правда, Берти?
— Да, это чертовски трудно.
Но ее медоточивые речи ни к чему не привели. Артроузиха уперлась, как валаамова ослица, о которой вы, несомненно, слышали.
— Никакое это не воображение, я уверена, дворецкий что-то замышляет, — с раздражением сказала она. — И мне кажется, нетрудно догадаться, что именно. Разве вы забыли, что у мистера Траверса одна из лучших коллекций старинного серебра в Англии?
Это правда. Видимо, в силу какого-то изъяна в одном из полушарий мозга, дядя Том начал собирать старинное серебро, когда я еще под стол пешком ходил. Думаю, что содержимое комнаты на нижнем этаже, где он держит свои сокровища, потянет на кругленькую сумму. Я хорошо знаком с его коллекцией не только потому, что мне часами приходилось слушать его разглагольствования о канделябрах, лиственных орнаментах, горельефах в виде венков и романских орнаментах в виде овалов; к этой коллекции я имею, можно сказать, личное отношение, поскольку однажды украл для нее сливочник восемнадцатого века в виде коровы. (Это длинная история. Сейчас нет времени рассказывать. Можете прочитать о ней в архивах.)
— Миссис Траверс на днях показывала коллекцию Уилли, и она произвела на него неизгладимое впечатление. Уилли ведь сам собирает старинное серебро.
С каждой минутой я все больше терялся, пытаясь составить себе представление об У. Артроузе. Характер, не поддающийся классификации, в жизни не встречал ничего подобного. Сначала поэтические экзерсисы, теперь вот старинное серебро. Я всегда считал, что плейбоям все до лампочки, кроме блондинок и выпивки. Это лишний раз доказывает, что половина человечества не знает, как живут остальные три четверти.
— Он сказал, что в коллекции мистера Траверса есть экспонаты, за которые он готов продать душу дьяволу. Особенно ему нравится сливочник восемнадцатого века в виде коровы. Так что внимательно следите за дворецким. Уж я-то точно с него глаз не спущу. Что ж, — сказала Артроузиха и поднялась из-за стола. — Пора возвращаться в рудники. Всегда стараюсь набросать новую главу до конца рабочего дня.
Она резвым аллюром унеслась в сторону дома, и за столом воцарилась тишина.
— Ну и ну, — наконец выдохнула Бобби, и я согласился, что ничего другого в данной ситуации не скажешь.
— Нужно срочно отослать Глоссопа, — сказал я.
— Но каким образом? Решать тете, а она уехала.
— Тогда я сам отсюда смотаюсь. В здешнем оркестре чересчур громко звучит тема гибельного рока. «Бринкли-Корт», некогда мирный загородный дом, превратился в мрачную обитель из новелл Эдгара Аллана По[56] — просто мурашки по коже. Так что я уезжаю.
— Ты не имеешь права сбежать до возвращения тети. Должен же кто-то остаться за хозяина или за хозяйку, а мне просто необходимо уехать завтра домой, надо поговорить с мамой. Тебе остается только стиснуть зубы и терпеть.
— А на сильнейший нервный стресс, который я при этом испытаю, тебе, разумеется, наплевать?
— Абсолютно. Только пойдет тебе на пользу. Раскрывает поры.
Я бы наверняка сказал ей в ответ что-нибудь убийственное, если бы нашелся, что сказать, но, поскольку ничего в голову не пришло, я ничего и не сказал.
— А где остановилась тетя Далия? — спросил я.
— Отель «Ройял», Истбурн. А что?
— А то, — сказал я и взял еще один сэндвич с огурцом, — что завтра же непременно позвоню ей с утра и расскажу, что творится в этом бедламе.
Глава VI
Не помню уж, с чего тогда зашел разговор, но Дживс однажды заметил, что «сон животворящий распутает клубок дневных забот». «Бальзам больной души[57]» — так он тогда выразился. В том смысле, если я правильно понял, что когда дела идут из рук вон, жизнь может снова показаться сносной после восьмичасовой отключки.
По-моему, все это чепуха на постном масле. Мне сон редко помогает, не помог и на этот раз. Я отправился на покой с самыми мрачными предчувствиями, но когда я, выражаясь высоким стилем, открыл глаза навстречу новому дню, то ситуация, сложившаяся в «Бринкли-Корте», показалась мне еще более безнадежной. Кто знает, спрашивал я себя за завтраком, отставив в сторону почти не тронутое яйцо всмятку, что сумела раскопать мамаша Артроуз? И кто может поручиться, что в самом скором времени Уилберт не почувствует, что сыт по горло моей назойливостью, и просто не накостыляет мне по шее? Уже сейчас весь его вид выдает человека, которого тошнит от общества Бертрама Вустера и который, в случае, если последний снова вздумает мозолить ему глаза, вынужден будет принять решительные и адекватные меры.
Погруженный в столь невеселые мысли, я во время обеда ел без всякого аппетита, хотя Анатоль в который раз превзошел самого себя. Я вздрагивал всякий раз, как Артроузиха бросала подозрительный взгляд на папашу Глоссопа, суетившегося у буфетной стойки, а уж от долгих влюбленных взглядов, которыми ее сын Уилберт одарял Филлис, у меня просто мороз пробегал по коже. После обеда он, скорее всего, пригласит барышню прогуляться с ним на Тенистую поляну, и напрасно надеяться, что он не испытает раздражения или даже глубокой обиды, когда я снова составлю им компанию.
К счастью, когда мы поднялись из-за стола, Филлис сказала, что пойдет к себе печатать речь для папочки, и я ненадолго успокоился — во всяком случае по этому поводу. Даже нью-йоркский плейбой, привыкший с пеленок гоняться за блондинками, вряд ли решится последовать за ней и строить куры в ее комнате.
Видимо, осознав, что ничего конструктивного в этом направлении ему сейчас предпринять не удастся, он задумчиво объявил, что пойдет прогуляться с Крошкой. Это, как я понял, был его излюбленный способ смягчать горечь разочарования, и весьма удачный, должен заметить, с точки зрения пса, которому необходимо движение и смена впечатлений. Они тотчас же отправились в путь и вскоре скрылись из глаз: пес — резвясь и играя, он — правда, не резвясь, но то и дело нервно рассекая тростью воздух с видом сильного возбуждения; а я, решив, что это будет самым уместным при данных обстоятельствах, выбрал в библиотеке тетушки Далии один из романов мамаши Артроуз и устроился в шезлонге на лужайке. И, несомненно, получил бы от чтения массу удовольствия, ибо миссис Артроуз прекрасно владеет пером, если бы меня не разморило от жары и я не погрузился в сладкий послеобеденный сон на середине второй главы.
Когда я проснулся и проверил, не распутался ли за это время клубок дневных забот — а он, увы, не распутался — меня позвали к телефону. Я поспешил к аппарату и услышал на другом конце провода громовые раскаты голоса тетушки Далии.
— Берти?
— Он самый.
— Какого дьявола ты так долго тащишься к телефону? Уже целый час я прижимаю к уху эту чертову трубку.
— Извините, я летел как ветер, просто я был в саду, когда вы позвонили.
— Небось дрых после обеда?
— Не исключено, что на минутку прикрыл глаза.
— У тебя по-прежнему одно обжорство на уме.
— Я всегда полагал, что в это время суток принято подкреплять себя некоторым количеством пищи, — сухо сказал я. — Как Бонзо?
— Лучше.
— А что с ним?
— Корь, но сейчас он уже вне опасности. Слушай, что у вас там стряслось? Почему ты просил меня позвонить? Захотелось услышать голос любимой тетушки?
— Я всегда рад слышать голос любимой тетушки, но на этот раз у меня более серьезные и веские причины. Думаю, вы должны знать о тайных силах, угрожающих вашему дому.
— Что еще за тайные силы?
— Во-первых, мамаша Артроуз. Развернула бурную деятельность. Она подозревает.
— Что подозревает?
— Папашу Глоссопа. Говорит, ей не нравится его лицо.
— На себя бы посмотрела!
— Она думает, он не настоящий дворецкий.
Тут у меня чуть не лопнула барабанная перепонка, и я заключил, что тетушка весело рассмеялась в ответ.
— Ну и пусть думает.
— Вас это не тревожит?
— Нисколько. А что она может сделать? Все равно Глоссоп через неделю уедет. Он сказал, что за неделю составит мнение относительно Уилберта. Так что Адела Артроуз меня совершенно не тревожит.
— Ну ладно, вам виднее, но мне кажется, она может что-нибудь выкинуть.
— Не выкинет. Что еще?
— Проблема «Уилберт Артроуз — Филлис Миллс».
— А, это другое дело. Это действительно важно. Бобби тебе сказала, что ты должен прилепиться к нему, как…
— Верная жена? «И прилепится жена к мужу своему…»
— Я хотела сказать, как лейкопластырь, но пусть будет по-твоему. Она объяснила тебе, в чем дело?
— Да, и именно этот вопрос я и хотел провентилировать.
— Хотел что?
— Провентилировать.
— Что ж, давай вентилируй.
Поскольку я достаточно долго анализировал эту проблему, мобилизовав всю мощь свойственного Вустерам интеллекта, мне не составило ни малейшего труда изложить вопрос по пунктам. Поэтому я заговорил как по-писанному.
— Чем больший путь проходим мы по дороге жизни, любимая родственница, тем яснее становится, что мы должны стараться принимать во внимание точку зрения противоположной стороны, в качестве которой в данном случае выступает Уилберт Артроуз. Приходило ли вам когда-либо в голову встать на место Уилберта Артроуза и спросить себя, понравится ли ему, что за ним кто-то постоянно ходит по пятам? Ведь он же не Мэри.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что он не Мэри. Это Мэри нравилось, что за ней все время кто-то таскается.
— Берти, по-моему, ты здорово набрался.
— Ничего подобного.
— Скажи: «На дворе трава, на траве дрова».
Я сказал.
— А теперь скажи: «Корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали».
Я легко справился и с кораблями.
— Да нет, ты вроде в порядке, — нехотя признала она. — Тогда почему ты плетешь про какую-то Мэри. Что еще за Мэри?
— Не могу сообщить вам ее фамилию и адрес. Я имею в виду маленькую девочку. «У нашей Мэри есть баран, собаки он верней. В грозу, и в бурю, и в туман баран бредет за ней[58]». Не стану утверждать, что «собаки я верней», но я таскаюсь повсюду, куда бы ни пошел Уилберт, и мне очень интересно знать, чем все это кончится. Ему осточертело мое постоянное присутствие.
— Он тебе об этом сказал?
— Нет, но он бросает на меня злобные взгляды.
— Пусть бросает. Меня ему не запугать.
Я понял, что она не улавливает сути проблемы.
— Разве вы не видите, какими это нам угрожает последствиями?
— Ты, кажется, говорил, что нам угрожают тайные силы?
— И последствия. Я хочу сказать, что если я не прекращу это лейкопластыревое преследование, рано или поздно он неизбежно решит, что действия убедительнее слов, развернется и влепит мне хорошую плюху. А в этом случае у меня не будет иной альтернативы, как развернуться и влепить плюху ему. У Вустеров есть гордость. А уж если я кого-то двину, так двину.
В знак своего глубокого возмущения тетушка взревела, как пароходная сирена.
— И думать не смей, иначе тебе доставят мое проклятие на дом с курьерской почтой. Затеешь с ним драку, и я вырежу у тебя на груди мои инициалы кухонным ножом. Подставь ему другую щеку, дуралей. Адела Артроуз никогда не простит мне, если мой племянник вздует ее сына. Она побежит к мужу…
— И тогда накроется сделка дяди Тома. Об этом-то я вам и толкую. Если кому-то суждено поколотить Уилберта Артроуза, это должен сделать человек, не имеющий отношения к семье Траверсов. Нужно срочно найти замену Бертраму.
— Ты предлагаешь мне нанять частного детектива?
— Теперь их принято называть «агентами». Но я не о них. Вы должны пригласить сюда Селедку. Он возьмет на себя мою работу и будет таскаться за Уилбертом по пятам, а если Уилберт ему врежет, и он в ответ врежет Уилберту, это не будет иметь никакого значения, поскольку Селедка — человек посторонний. Да и вряд ли Уилберту придет в голову поднять на него руку, уже один вид Селедки внушает должное почтение — загорелые мускулистые ручищи, как две стальные балки, боксерское ухо.
Она молчала, нетрудно было догадаться, что она обдумывает мои слова «и умом проворным сомненью подвергает так и этак», как выражается в таких случаях Дживс. Когда она вновь заговорила, в ее голосе звучало уважение.
— Знаешь, Берти, бывают минуты — нечасто, конечно, — когда твой интеллект приближается к разуму человека. Отличная мысль! Я и не подумала про Сельдинга. Думаешь, он приедет?
— Только позавчера он мне сам говорил, что мечтает напроситься к тебе в гости. Воспоминания о кулинарных изысках Анатоля все еще свежи в его памяти.
— Пошли ему телеграмму. Можешь позвонить на почту и продиктовать. Подпиши моим именем.
— Будет сделано.
— Скажи, пусть все бросит и приезжает немедленно.
Она дала отбой, и я уже собрался набросать текст телеграммы, как вдруг почувствовал непреодолимое желание немедленно пропустить рюмочку, такое нередко случается с человеком, только что испытавшим сильное облегчение. Или, как выразился бы Дживс, осушить «кубок, льющий теплый юг[59]». Поэтому я нажал кнопку звонка и уселся в кресло. Через некоторое время дверь отворилась, и предо мной предстала округлая фигура с лысым черепом и кустистыми бровями. Я вздрогнул от неожиданности. Забыл, что в нынешних обстоятельствах, если вызываешь дворецкого в «Бринкли-Корте», на сцене неизбежно появляется сэр Родерик Глоссоп.
Не так-то легко вступить в беседу с человеком, представляющим собой помесь специалиста по психическим расстройствам с дворецким, особенно если ваши отношения в прошлом были не слишком дружескими, поэтому я растерялся и не знал, с чего начать. Я жаждал промочить горло — как «лань желает к потокам воды[60]», но если вы просите дворецкого принести вам виски с содовой, а он по совместительству еще и знаменитый психиатр, вполне возможно, что он встанет в позу и испепелит вас взглядом. Все зависит от того, какая из двух его ипостасей возобладает в данную минуту. Поэтому я испытал облегчение, увидев, что он мне приветливо улыбается и явно рад возможности поболтать с Бертрамом Вустером. Я решил, что если держаться подальше от воспоминаний о грелках, все может пройти наилучшим образом.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 203; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!