БРАНЬ АРХИСТРАТИГА МИХАИЛА СО САТАНОЮ 14 страница

Или, как сребро, нелживо,

Очищенное семь раз.

Ты нас, боже, сохрани

Во бесконечные дни

И человек нечестивых.

Будь здоров, παρθενία του Χρίστου διαδοχή 18 и превыше всего наслаждайся священными песнями в честь жениха своего!

Твой Григорий

7

[Вторая половина сентября — начало октября 1762 г.]

Εράσμιε Μιχαήλ! 19

Подобно тому как купцы принимают меры предосто­рожности, чтобы под видом хороших им не были сбыты дурные, порченые товары, так и нам надо самым тщательным образом следить за тем, чтобы, выбирая в них неоце­нимое сокровище, по нерадению не попасть на нечто под­дельное и мнимое, что зовется льстецом, и не получить по пословице: άντι γνησίον χρυσού ύπόκαλκον 20 — или вме­сто клада — уголья. Первый отличительный признак льстеца — изменчивость и непостоянство: он не может долго следовать одному и тому же и держаться одного и

195

того же правила, но подобно обезьяне подражает другим до тех пор, пока не получит того, чего он домогается. Но приведем слова самого Плутарха: «С самого начала следует иметь в виду постоянство и последовательность (истинного друга): постоянно ли он тому же радуется, то же одобряет, и направляет ли он жизнь свою по одному об­разцу, как это свойственно подлинному любителю дружбы и общения, основанного на одинаковых нравах и привыч­ках; ибо таков друг. Льстец же, не имея никакой прочной основы для своего поведения, не имея привязанности к определенному образу жизни, который бы нравился ему, а не другому, подражая другому и к нему приспосабли­ваясь, не прост и не одинаков, но переменчив и разнообра­зен, из одного вида вдруг переходя в другой». Так говорит автор.

Мой Михаил, скажи мне искренне и откровенно, сер­дишься ли ты на меня или нет? Неужели ты потому не при­слал мне ни одного письма, что я признал твои стихи не­сколько неотделанными? Наоборот, тем чаще их присылай. Ибо кто же рождается артистом? Упражнение через ошибки ведет нас к изяществу стиля. Твои стихи, если их сравнить с безукоризненными стихами, действительно могут пока­заться такими (как я их оценил), но, если принять во вни­мание твой возраст и твои успехи в науке, они в достаточ­ной степени заслуживают похвалы. Верь мне, моя душа, когда я был в том возрасте, в каком ты теперь, я не был в со­стоянии сочинить и самого плохого стихотворения. Итак, прогони мое сомнение с самого начала. Если верно то, что я подозреваю, то смело делай сколько тебе угодно ошибок. Ах, ты не знаешь, насколько ты превосходишь других в стиле. Отметь также, нравятся ли тебе эти цветочки из Плутарха; если нет, то изменим стиль письма и вместо них будем посылать тебе короткие, но мудрые изречения — греческие или латинские, или те и другие. Кроме того, я не знаю, как твое здоровье, особенно душевное. Если есть что-нибудь отягчающее твое сердце, признайся другу. Если не делом, то советом в крайнем случае страдающим помо­жем. Об этих трех предметах мне сообщи в самых коротких словах. Я знаю о недостатке у тебя свободного времени. Будь здоров, мой любитель муз! Тем временем с великим нетерпением жду твоего письма.

Твой Григорий Саввич Ει χρείαν έχεις χρημάτων, γράφε προς ημας 21.

196

8

[Вторая половина сентября — начало октября 1762 г.]

Мой дражайший Михаил, здравствуй!

Посылаю тебе образец разговора души, молчаливо беседующей с самою собой, как бы игрою забавляющей самое себя и подобно крылатым летающей по высоким и обширным пространствам неба и как бы сражающейся. Невероятно, до какой степени это приятно, когда душа, свободная и отрешенная от всего подобно дельфину φέρεται 22 в опасном, но не безумном движении. Это есть нечто великое и свойственное единственно величайшим мужам и мудрецам. В этом основание того, что святые люди и пророки не только выносили скуку полнейшего уединения, но и, безусловно, наслаждались τη έρήμω 23, выносить которое до того трудно, что Аристотель сказал: «Одинокий человек — или дикий зверь, или бог». Это значит, что для посредственных людей уединение — смерть, но наслаждение для тех, которые или крайне глу­пы, или являются выдающимися мудрецами. Первым έρεαία24 приятно своей неподвижностью; божественных же ум последних, обретя божественное, им всецело зани­мается и давно наслаждается тем, что для обыкновенных умов άδυτα 25, поэтому простой народ чтит таких и назы­вает их меланхоликами; а они как бы наслаждаются не­прерывным пиром, создавая без нарушения своего покоя дворцы, атрпи 26, дома («сколь возлюбленны») и прочее, даже горы, реки, леса, поля, ночь, зверей, людей и все прочее («И веселие вечное над головой их»). Если ты хочешь быть внуком этой Авраамовой семьи и быть наследником невидимых и неотъемлемых благ, то их почитай, им под­ражай, им следуй и показывай уже теперь в нежном воз­расте, что ты имеешь вид детеныша не свиньи, но льва, птенца голубиного или орлиного, а не совы, не сына της Άγαρης 27, служанки и рабыни, но Сарры, рождающей свободных, короче говоря, чтобы ты не был ни мирским человеком, ни простецом, ни тем обычным, который извес­тен подслеповатым и брадобреям, ού τό κοινόν 28, но чтобы тебя признавали человеком выдающимся, редким, заботя­щимся и думающим о новом и небесном. Следуй не пустым των σοφιστών πλοκάς 29, не раздвоенным копытам свиней30,

197

но вкушай от тех книг, в которых налагаются такие пред­меты или подобные им: «Что есть философия? Ответ: пре­бывать с самим собою, с собою уметь разговаривать». Далее: когда Кратес увидел кого-то, разговаривающего с самим собою в уединении, то сказал: «Несомненно не с дурным человеком ты разговариваешь» и прочее, соответ­ствующее этому. Именно такими книгами душа приготов­ляется к чтению Священного писания, которое является ό παράδεισος 31 благочестивых и ангельских умов, на ко­торое всегда взирают, но которым никогда не насыщаются. Взирай на тех людей, чьи слова, дела, глаз, походка, дви­жения, еда, питье, короче говоря, вся жизнь εις τό έντος φέρεται 32, как те следы, о которых говорится у Плутарха, обращены внутрь, то есть они не следуют за летающими существами за облака, но заняты единственно своей ду­шой и και προσέχοοσιν έαυτοΤς 33, пока не приготовят себя как достойную обитель бога. И когда бог вселится в их души, когда воцарится в них, тогда то, что толпе представ­ляется как нечто невыносимое, ужасное, бесплодное, для них будет божественным нектаром и абмрозией, короче говоря («вселение вечное») и прочее. Будь здоров, дражайшая душа!

Твой Григорий Савич

 

9

[Вторая половина сентября — начало октября 1762 г.]

Здравствуй, φιλέλλην 34 Михаил, φιλόμουσε! 35

Ты меня вчера спрашивал, когда мы выходили из храма, почему я засмеялся и как бы смехом тебя привет­ствовал, хотя я лишь слегка усмехнулся, что греки назы­вают μειδάω 36. Я показался тебе более смеющимся, чем смеялся на самом деле. Ты спрашивал, а я не сказал тебе причины, да и теперь не скажу; скажу только то, что сме­яться было позволительно тогда, позволительно и теперь: со смехом я писал это письмо, и ты, я полагаю, со смехом его читаешь; и когда ты меня увидишь, я боюсь, что ты не удержишься от смеха. Но ты, ώ σοφέ37, спрашиваешь о причине. Однако скажи мне: тебе нравится, так сказать,

198

тебе улыбается один цвет более, чем другой, одна рыбка более, чем другая, один покрой одежды улыбается, дру­гой — нет или улыбается менее другого? И я тебе объясню причину вчерашнего смеха. Ведь смех (ты не смейся в тот момент, когда я болтаю о смехе!) есть родной брат радости настолько, что часто подменяет ее; таков, если не ошибаюсь, известный смех Сарры: («Смех мне сотворил господь»). Ибо Исаак по-еврейски означает засмеется, это слово заменяет также и смех. Поэтому, когда ты спрашиваешь, почему я смеюсь, ты как будто спрашиваешь, почему я ра­дуюсь. Следовательно, и причину радости в свою очередь тебе надо указать? О, бесстыдное требование! Ну и что ж! Возьмемся и за это дело с помощью муз. Если не хватит для этого времени, отложим на завтра. Но ты, по-видимому, настаиваешь на причине, как жадный заимодавец требует от должника его долг. Итак, ты спрашиваешь, почему я был весел вчера? Слушай же: потому что я увидел твои радост­ные τα όμματα 38, я, радостный, приветствовал радующегося радостью. Если тебе эта причина радости покажется нор­вежского происхождения, я прибегну к другому (άσολον 39). Я тебя поражу твоим же мечом и спрашиваю: почему третьего дня έν τω ναω 40 ты первый меня приветствовал смехом? Почему ты мне улыбнулся? Скажи, σοφέ 41, я от тебя не отстану, помнишь ли ты? До сих пор, дражайший, мы шутили, пользуясь шутками, отнюдь не противными чистейшим музам. Ведь плачем ли мы или смеемся, зани­маемся ли мы серьезными делами или забавляемся, мы все делаем для нашего господа, для которого мы умираем и живем и прочее. Его же я молю, да сохранит тебя в цело­мудрии и трезвости! Так как я верю, что этот дар у тебя имеется, то я, видя тебя в самом прятном обществе, всегда буду радоваться, часто буду смеяться. Ибо какой чурбан не посмотрит с радостью μακάριον άν&ρωπον και τοοτον τον φίλον; ερρωσο! 42

Будь здоров!

Твой Григорий Сковорода

Как раз кончил о смехе, а вот тебе наш τρισπό&ητος Γρηγωρίσκος 43, которого я охотно обнял.

10

[Октябрь (?) 1702 г.]

Αΐνεσις πενίας 44

О бедность, дело полезное и священное! О родная и любезная мужам мать! О гавань, наилучшая для несчастных, потерпевших

кораблекрушение!

Пристань безопасная и спокойная! Счастлив, кто может острым умом проникнуть В блага, которые ты обычно предоставляешь Всякому человеку, почитающему тебя в простоте души И почитающему не временно, а постоянно. Счастлив, кто мог заключить союз С тобой, кто вошел к тебе в доверие, Кого ты удостоила пиров своего стола, — И поселила их в убогую хижину. От твоих селений далеко отстоит болезнь, И, как пчела бежит от дыма, так убегают От мест жительства водянка и подагра, камни

и желтуха,

Лихорадки и эпилепсия. Нет обжорства и неумеренности в напитках, Откуда возникает множество безыменных болезней. Здесь нет роскоши, этой смерти благочестивой

(Фемиды 4δ) а

И несчастной матери забот.

Далеко отстоит от твоих пенатов серая забота.

Далеки шум и деловая суета,

Далеко остаются тщеславие и честолюбие

И безумные страсти.

Ты не боишься ударов огненной молнии,

Не боишься яростных волн бушующего моря,

Возделывая влажные и тихие долины

И пересекая челноком мелководье. Там нет заразных болезней надежды, страха и хитрости. Этот дом ненавидят боги Тартара 46, Которые, стоит им проникнуть в любой дом,

Немедленно превращают его в ад. Но здесь надежное отдохновение, хорошее здоровье,

а θέμις, i5oJ — богиня справедливости.

200

И приятный покой здравого ума,

И тело, привыкшее к благочестивым трудам.

С малым достатком хорошо можно жить. Здесь разумное спокойствие души а и приятная

απραξία — праздность б, Свобода, приправленная солью веселости, Осмеивающая путь глупой толпы, —

Таковы спутники бедности. Но я здесь не хвалю тех нищих, Которых позорно убивает проклятая жажда золота. Они нищие, но сердцем стремятся к богатству.

Всюду они хватают, что им попадется. Сердцем пожирают золото, хотя кошелек их пуст, Безумными глазами подобострастно взирая на богатых. Если жаждешь золота, то хотя б ты был самим Иром 47,

Ты для меня не будешь бедняком. Бедным был Христос, который ничего не искал; Бедным был Павел, который ничего не хотел; Бедным делает не денежный ящик, а душа,

Взлетающая высоко к небу.

11

[Октябрь (?) 1762 г.]

Ты спрашиваешь: если счастье в нас, почему людская

толпа

Так редко и столь немногие его достигают? О, потому что им трудно управлять своей душой И потому что не научились обуздывать ορμάς 48. Извилистыми тропами холмистой местностью через

глубокие рвы

Несется безумный всадник, не умеющий управлять

конем.

По морям, по землям, сквозь железо и огонь несется тот, Кто неразумную душу не направляет разумом. Итак, что же остается? Читать блаженные книги, Которые очищают душу и учат сердце уступать. Мало внутренней работы, нужно выразить ее делами. Теперь ты новобранец: упражняясь, станешь воином.

а Αοτάτρχεια — самодовольство; по-латыни — aequitas animi. б Свобода от мирских хлопот, которым противопоставляются шум, кипение, суета дел.

201

Из этих воинов происходит тот дивный царь, Каким был Христос и его ученики.

Дражайший Михаил!

Хорошо ли я использовал время, начав сегодня беседу с тобою такими речами? Полагаю — неплохо.

Твой Григорий Саввич

Узнай, что называется блаженной жизнью. Все отложи и туда обрати свое сердце. Всем сердцем следуй правилу, следуй таким божиим

словам:

О сын, сын мой! Отдай мне свое сердце! Отдай мне все свое сердце; если ты отдашь Часть своего сердца миру, я не возьму твоего сердца. Счастлив тот, кто способен достичь счастливой жизни. Но счастливее тот, кто в состоянии ею пользоваться. Недостаточно найти здоровую пищу и питье, Если вкус твой поврежден болезнью; Недостаточно сияния света дневного солнца, Если свет головы твоей испорчен. Деятельное бездействие увеличивает наши силы: На кораблях и колесницах мы стремимся к лучшей

жизни.

Но то, к чему ты стремишься, с тобой,

Оно, мой друг, находится внутри тебя.

Если ты доволен судьбою, ты останешься в покое.

Не тот счастлив, кто жаждет лучшего,

А тот, кто доволен тем, чем обладает.

Если тебе...

12

[Октябрь 1762 г.]

Желаннейший мой Михаил!

Я было потерял твои стихи, неблагоразумно извлекши их из кошелька, но скоро, засветив свечу, нашел их на полу. Хотя они мало обработаны, однако, так как они твои, они сильно мне нравятся: в них, как в каком-нибудь чистейшем источнике, я очень ясно вижу твою мне весьма дорогую душу, добродетель, добрые науки и, наконец, себя, твоего друга. Ты просишь меня известить, если, роясь в книгах

202

Хороших авторов, я найду какое-нибудь золото. Что может быть мне приятнее и сладостнее этой твоей просьбы? Пре­красно ты назвал золотом мудрость, которая и в Священ­ном писании именуется то женою, то жемчугом, то золотом. Хорошо, что я теперь один, без проживающих со мною кол­лег, хочется вволю с тобой поболтать. Но я решил послать тебе некоторые прекраснейшие и наиболее изящные изре­чения из нашего Плутарха, особенно касающиеся отличия льстеца από γνησίου φίλου 49, это как бы цветочки, собран­ные от разных времен. Я не хочу, чтобы ты оставался в не­ведении относительно этих изящных рассуждений, которые мне доставляют громаднейшее удовольствие, а я знаю, что ты, как это свойственно дружбе, разделяешь мои вкусы и потому примешь в дар тот или другой душистый цветок и сможешь с него подобно пчелке взять частицу меда и сложить в душе тот полезнейший для здоровья сок, дабы, делая это часто, ты вырос со временем в совер­шенного мужа, в меру, как говорит Павел, полноты Хри­ста, и дабы питать не только нашего земного Адама, то есть тело, но и тем более Адама невидимого. Но откуда у меня эта болтливость?

Уже давно должен говорить с тобою не я, а Плутарх. Навостри уши! «Но я не осел», — скажешь ты. Однако не одни ослы имеют длинные уши, но и олени. О, болтун! Мой Михаил! Поверь мне, я достаточно над этим потешался и будучи один. Но заключим мир!

«Я полагаю, не было необходимости обличать в лести Мелантия, прихлебателя Александра Ферейского 50, ко­торый на вопрос, как погиб Александр, сказал: будучи перенесен в мое чрево. Кто теснится вокруг обильного стола, тех от него не удержит ни огонь, ни медь, ни желе­зо». Чуть дальше: «Итак, кого же следует остерегаться? Того, кто не производит впечатления и не признается, что он льстит; того, кто не встречается тебе около кухни; который не меряет тень, чтобы узнать время обеда, но по большей части трезв, ведет себя заботливо и хочет быть союзником в делах и участником тайн. Подобно тому как, по словам Платона, высшая несправедливость состоит в том, чтобы казаться справедливым и не быть им, так и в данном случае следует признать опасной такую лесть, которая обманывает, а не ту, которая действует открыто, и ту, которая действует серьезно, а не ту, которая прини­мает форму шутки». Но остановись, мой Плутарх! Ах!

203

мой Михаил! Замечаешь ли ты, что Плутарх различает между льстецом и льстецом? А именно: один открытый, а другой — скрытый. Один шатается у стола богатых, мелет вздор, шутит, льстит, смеется. А другой, прикрыв­шись маской серьезного мужа и мудреца, выдает себя за надежного мудрого советника, достойного всякой почести. Первый стремится к тому, чтобы по-нищенски выпросить пищу и напитать чрево чужими обедами, другой, наподобие змеи вкрадываясь в доверие, выведывая тайны, стремится к тому, чтобы причинить вред простому и неосмотритель­ному человеку и даже совсем погубить его. О, подлинно адская змея. Это άγγελοι 51 сатаны, прикрытые челове­ческим образом. Я сам испытал шесть или семь ударов со стороны этой ядовитой чумы. Какой злой гений направ­ляет их на простые сердца? Что у них общего с людьми искренними, не знающими и не располагающими никакими хитростями? Что общего, спрашиваю я, у рака со змеей? Диаметрально, как говорится, противоположные они такого рода натурам и, однако, являются к ним, несомнен­но, ради выгоды наподобие волков. Из этих духов выходят лживые друзья, ложные апостолы, еретические ученые, тираны, то есть дурные цари, которые, проникнув в недра государства, в лоно церкви, путем хитростей проникая, наконец, в самые небеса, смешивают небо с землей, часто весь мир сотрясают смутами. Но кто достаточно ярко изобразит этих демонов? Я ради беседы так многословен. Но я не жалею потраченных слов как ввиду необходимости дела, так ради такого друга, как ты. Будь здоров, весьма дорогая мне голова, сочетай змеиную мудрость с голуби­ной простотой.

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 173; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!