К РАБОЧИМ ЕВРОПЫ И СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

Делегаты различных секций представят вам подробные отчеты об успехах нашего Товарищества в соответствующих странах. Отчет вашего Генерального Совета коснется главным образом партизанских боев между капиталом и трудом – мы имеем в виду стачки, которые в течение последнего года волновали европейский континент и о которых говорили, будто они вызваны не нищетой рабочих и не деспотизмом капиталистов, а тайными происками нашего Товарищества.

Через несколько недель после окончания нашего последнего конгресса вспыхнула памятная стачка ленточников и красильщиков шелка в Базеле. Базель до наших дней сохранил много особенностей средневекового города с его местными традициями, узкими предрассудками, чванливыми толстосумами‑патрициями и патриархальными отношениями между работодателем и рабочим. Еще несколько лет тому назад один базельский фабрикант хвастался секретарю английского посольства, что

«взаимоотношения между хозяевами и рабочими здесь несравненно лучше, чем в Англии»; что «в Швейцарии рабочего, который покинул бы хорошего хозяина ради лучшей заработной платы, презирали бы его же товарищи по работе» и что «наше преимущество по сравнению с Англией заключается главным образом в продолжительности рабочего времени и умеренности заработной платы».

Как видите, патриархальные порядки в своей видоизмененной современными влияниями форме сводятся к тому, что хозяин хорош, а заработная плата плохая, что рабочий испытывает чувство средневекового вассала, а эксплуатируется, как современный наемный раб.

Об этой патриархальности можно судить и по данным произведенного швейцарскими властями обследования детского труда на фабриках и состояния начальных народных школ. Было установлено, что

«в базельских школах воздух хуже, чем где бы то ни было, что если на открытом воздухе на 10000 частей приходится только 4 части углекислоты, а в закрытых помещениях не должно быть больше 10 частей, то в обычных школах в Базеле количество его достигало 20–81 части до полудня и 53–94 после полудня».

По этому поводу член базельского Большого совета г‑н Турнейзен хладнокровно заявил:

«Ничего страшного! Родители занимались в таких же плохих школьных помещениях, как и нынешние, и, однако, ничего с ними не случилось».

Теперь станет понятным, почему взрыв экономической борьбы базельских рабочих ознаменовал эпоху в социальной истории Швейцарии. Что может быть характернее, чем исходный пункт этого движения! В силу старинного обычая рабочие Базеля в Михайлов день кончают работу на 1/₄ рабочего дня раньше, чем обычно. Итак, 9 ноября 1868 г., когда рабочие ленточной фабрики Дебари и сыновья потребовали обычной льготы, один из хозяев в грубом тоне и с повелительным жестом заявил им:

«Тот, кто уйдет с фабрики и прекратит работу, будет уволен немедленно и навсегда».

После нескольких тщетных протестов 104 ткача из 172 покинули фабрику, не веря, впрочем, в свое окончательное увольнение, так как по обоюдному письменному соглашению полагалось в случае ухода с работы или увольнения сделать предупреждение за две недели. Явившись на следующее утро, они увидели, что фабрика окружена жандармами, которые не подпускают к ней мятежников. Те ткачи, которые накануне не праздновали, теперь тоже отказались работать. Общий лозунг был: «Все или никто».

Столь неожиданно уволенные с работы ткачи вместе со своими семьями были сразу же выброшены из жилищ, которые они нанимали у своих предпринимателей. Последние к тому же обратились с циркулярными письмами к мясникам, булочникам, бакалейщикам, чтобы лишить мятежников всякого кредита на продовольствие. Начатая таким образом борьба продолжалась с 9 ноября 1868 до весны 1869 года. Рамки нашего отчета не позволяют нам входить в дальнейшие подробности. Достаточно отметить, что борьба, возникшая из‑за злобного проявления капиталистического произвола и деспотизма – жестокого локаута, вылилась в ряд стачек, которые время от времени прерывались компромиссами, снова и снова нарушаемыми хозяевами; высшего напряжения борьба достигла тогда, когда базельский высокий и достопочтенный Большой совет тщетно пытался запугать рабочих военными мерами и чем‑то вроде осадного положения.

Во время этой борьбы рабочим оказало поддержку Международное Товарищество Рабочих. Это общество, по мнению хозяев, впервые занесло в добрый старый имперский город Базель современный бунтарский дух. Их величайшей заботой поэтому стало – снова изгнать из Базеля этого дерзкого пришельца. Они попытались, но тщетно, в качестве условия мира заставить своих подчиненных выйти из Товарищества. Терпя в своей войне против Интернационала поражение за поражением, они пытались излить свою злобу в нелепых выходках. Являясь владельцами больших фабрик в баденском пограничном местечке Лёррахе, расположенном недалеко от Базеля, эти республиканцы побудили местного окружного начальника [В английском тексте вместо слов «окружного начальника» напечатано: «чиновников великого герцогства».] распустить имевшуюся там секцию Интернационала; впрочем, это мероприятие вскоре было отменено баденским правительством. Когда аугсбургская «Allgemeine Zeitung» осмелилась поместить беспристрастные сообщения о базельских событиях[308], эти «почтенные господа» в дурацких письмах угрожали прекратить на нее подписку. Они специально отправили в Лондон агента с фантастическим поручением установить размеры главной кассы Интернационала. Если бы эти правоверные христиане жили во времена зарождения христианства, они прежде всего заглянули бы в текущий счет апостола Павла в Риме.

Своим диким и неуклюжим поведением они заслужили несколько иронических уроков житейской мудрости от женевских капиталистов. Но через несколько месяцев неотесанные базельские провинциалы смогли с ростовщическими процентами вернуть женевским светским господам их комплименты.

В марте в Женеве вспыхнули две стачки – стачка строительных рабочих и стачка наборщиков; обе корпорации образовали секции Интернационала. Стачка строительных рабочих была вызвана тем, что хозяева нарушили договор, который был годом раньше торжественно заключен с рабочими. Стачка наборщиков была только завершением тянувшегося уже десять лет конфликта, который рабочие все время тщетно пытались уладить в пяти комиссиях, следовавших одна за другой. Как и в Базеле, хозяева сразу превратили частную стычку со своими рабочими в крестовый поход государственной власти против Международного Товарищества Рабочих.

Женевский Государственный совет отправил на вокзалы полицейских, чтобы встретить и изолировать от всякого контакта со стачечниками тех рабочих, которых хозяева импортировали из отдаленных местностей. Он разрешил женевской jeunesse doree [В английском тексте после слов: «jeunesse doree» («золотой молодежи») добавлено: «подававшим надежды бездельникам из «La jeune Suisse»»[309]. Ред.] , вооруженной револьверами, нападать на улицах и в других общественных местах на рабочих и работниц. Он по разным поводам натравливал на рабочих наемных убийц своей полиции, в частности 24 мая, когда он разыграл в Женеве, в малом масштабе, сцены, подобные тем парижским сценам, которые Распайль заклеймил как «Les orgies infernales des casse‑tetes»[310].

Когда женевские рабочие на открытом собрании приняли обращение к Государственному совету, в котором они призывали его произвести расследование по поводу этих «адских полицейских оргий», Государственный совет грубо отклонил их просьбу. Явно хотели довести женевских рабочих до восстания, подавить это восстание вооруженной силой, очистить от Интернационала швейцарскую почву и подчинить пролетариев режиму, подобному режиму 2 декабря. План был расстроен благодаря энергичным действиям и сдерживающему влиянию нашего швейцарского Федерального комитета[311]. Хозяева в конце концов были вынуждены уступить.

А теперь выслушайте некоторые обвинения, брошенные по адресу Интернационала женевскими капиталистами и их газетной сворой! На открытом собрании они приняли обращение к Государственному совету, в котором встречается следующая фраза:

«разоряют Женевский кантон, повинуясь приказам, полученным из Лондона и Парижа, хотят уничтожить здесь всякую промышленность и всякий труд».

Одна швейцарская газета утверждала, что руководители Интернационала являются

«тайными агентами императора Наполеона, которые в надлежащий момент выступят в качестве общественных обвинителей против нашей маленькой Швейцарии».

И это говорят те самые господа, которые только что проявили столь страстное желание пересадить на швейцарскую почву режим 2 декабря, те самые финансовые магнаты, заправляющие в Женеве и других швейцарских городах, о которых вся Европа знает, что они уже давно из граждан Швейцарской республики превратились в прислужников «Credit Mobilier»[312] и других международных мошеннических организаций!

Избиения, которыми бельгийское правительство в апреле ответило на стачки пудлинговщиков в Серене и углекопов в Боринаже, были подробно освещены в обращении Генерального Совета к рабочим Европы и Соединенных Штатов [См. настоящий том, стр. 365–370. Ред.] . Мы считали такое обращение тем более необходимым, что в образцовом конституционном государстве Бельгии подобные избиения рабочих являются не случайностью, а постоянно действующим установлением. За ужасающей военной драмой последовал судебный фарс. Во время следствия, начатого против нашего Бельгийского генерального комитета в Брюсселе, помещение которого было жестоко разгромлено полицией, а часть членов подвергнута аресту, судебный следователь нашел письмо одного рабочего с просьбой прислать «500 Интернационалов»; он сразу пришел к заключению, что на поле действия предполагалась отправка боевой дружины в 500 человек. Эти «500 Интернационалов» были лишь 500 экземпляров «L'Internationale», еженедельного органа Брюссельского комитета. Затем он выискивает [В оригинале «stiebert» от слова «Stieber» – «ищейка», «сыщик»; намек на фамилию начальника прусской полиции Штибера (Stieber). Ред.] телеграмму, адресованную в Париж, в которой требуют некоторое количество «пороха». После продолжительных розысков опасное вещество было обнаружено в Брюсселе. Оно оказалось порошком для истребления насекомых [слово «pulwer» означает «порох» и «порошок». Ред.] . И, наконец, бельгийская полиция льстила себя надеждой, что она напала на то неуловимое сокровище, которое не давало покоя капиталистам континента, большая часть которого якобы хранится в Лондоне и за счет которого систематически финансируются все главные отделения Товарищества на континенте. Бельгийский следователь полагал, что это сокровище таилось в некоем несгораемом ящике, запрятанном в укромном месте. Его сыщики штурмуют ящик, взламывают замок и находят – несколько кусков угля. Возможно, что чистое золото Интернационала мгновенно превратилось в уголь от прикосновения руки полицейского.

Из стачек, разразившихся в декабре 1868 г. в различных хлопчатобумажных районах Франции, самой значительной была стачка в Сотвиль‑ле‑Руане. Фабриканты департамента Соммы незадолго до того собрались в Амьене, чтобы решить, каким образом они могли бы побить своих английских конкурентов на английском рынке, продавая дешевле (undersell), чем они. Все были согласны с тем, что наряду с покровительственными пошлинами, именно сравнительно низкий уровень заработной платы ограждал до сих пор Францию от английских хлопчатобумажных изделий; отсюда естественно заключили, что еще большее снижение заработной платы во Франции позволит наводнить Англию французскими хлопчатобумажными изделиями. Не возникало никаких сомнений в том, что французские рабочие‑хлопчатобумажники с гордостью примут на себя издержки завоевательной войны, которую их хозяева столь патриотично решили вести по ту сторону Ла‑Манша. Вскоре после этого распространился слух, что фабриканты Руана и его окрестностей на тайном совещании условились проводить такую же политику. Вслед за этим в Сотвиль‑ле‑Руане было внезапно объявлено о значительном снижении заработной платы, и тогда нормандские ткачи впервые восстали против натиска капитала. Они действовали под влиянием момента. У них до этого не было профессиональных союзов, и они не обеспечили себе никаких средств сопротивления. Нужда заставила их обратиться к руанскому комитету Интернационала, который немедленно доставил им кое‑какую поддержку от рабочих Руана, его окрестностей и Парижа. Приблизительно в конце декабря руанский комитет обратился к Генеральному Совету – в момент крайней нужды в английских хлопчатобумажных округах, в момент беспримерной нищеты в Лондоне и общего застоя во всех отраслях промышленности. Такое положение вещей продолжается в Англии до сих пор. Несмотря на в высшей степени неблагоприятные обстоятельства, Генеральный Совет полагал, что особый характер руанского конфликта побудит английских рабочих напрячь все свои силы. Представлялся весьма подходящий случай показать капиталистам, что та международная промышленная война, которую они ведут путем сокращения заработной платы то в одной, то в другой стране, будет, наконец, сорвана международным объединением рабочего класса. На наш призыв английские рабочие сразу ответили первым взносом в пользу Руана, а Лондонский совет тред‑юнионов постановил созвать в столице совместно с Генеральным Советом monstre meeting [грандиозный митинг. Ред.] сочувствия нормандским братьям. Эти мероприятия были приостановлены известием о том, что стачка в Сотвиле внезапно прекратилась.

Неудача этой экономической борьбы была широко компенсирована ее моральным эффектом. Она вовлекла в ряды революционной армии труда нормандских хлопчатобумажных рабочих; она вызвала к жизни профессиональные союзы в Руане, Эльбёфе, Дарнетале и т. д. и вновь закрепила братский союз между английским и французским рабочим классом. В течение зимы и весны 1869 г. наша пропаганда во Франции была парализована вследствие насильственного роспуска в 1868 г. нашего парижского комитета, полицейских придирок в департаментах и стоявших в центре внимания всеобщих парламентских выборов во Франции.

Как только закончились выборы, вспыхнули многочисленные стачки в горнопромышленных районах Луары, в Лионе и во многих других местностях. Перед экономическими фактами, обнаружившимися во время этой борьбы между капиталистами и рабочими, исчезли как туман те яркие заманчивые картинки, на которых изображалось процветание рабочего класса под эгидой Второй империи. Требования, предъявленные рабочими, были столь скромными и столь неоспоримыми, что их все пришлось выполнить после некоторых, подчас наглых попыток сопротивления. Единственная странная черта этих стачек заключалась в их внезапном взрыве после кажущегося затишья и в том, с какой быстротой они следовали одна за другой. Причина всего этого была, однако, проста и очевидна. Рабочие успешно испробовали свои силы в борьбе против всенародного деспота во время выборов. Они, естественно, решили после выборов испробовать их против своих частных деспотов.

Выборы способствовали пробуждению умов. Правительственная пресса, которая получает плату за фальсификацию фактов, естественно приписала все события тайным приказам лондонского Генерального Совета, якобы посылающего своих эмиссаров с места на место, дабы открыть ранее вполне довольным своей участью французским рабочим секрет, что работать сверх сил, получать недостаточную плату и терпеть грубое обращение – неприятная вещь. Некий французский полицейский листок, издаваемый в Лондоне, «L'International»[313], соблаговолил открыть миру – в своем номере от 3 августа – тайные побуждения нашей вредной деятельности.

«Самое странное то», – говорится там, – «что стачки было предписано начинать в таких странах, где нужда далеко еще не дает себя чувствовать. Эти неожиданные вспышки, возникавшие как нельзя кстати для некоторых соседей Франции, которые в первую очередь должны были бы опасаться войны, заставляют многих призадуматься: не произошли ли эти стачки по требованию какого‑нибудь иностранного Макиавелли, сумевшего добиться расположения этого всесильного Товарищества?»

И в то самое время, когда этот французский полицейский листок обвинял нас в том, что мы посредством стачек создаем для французского правительства внутренние затруднения, чтобы избавить графа Бисмарка от внешней войны, одна рейнско‑прусская газета, орган фабрикантов, обвиняла нас в том, что мы стачками потрясаем основы Северогерманского союза[314], чтобы парализовать немецкую промышленность в интересах иностранных фабрикантов.

Отношение Интернационала к стачкам во Франции можно иллюстрировать двумя типичными случаями. По поводу первого случая, стачки в Сент‑Этьенне и последовавшего затем избиения в Рикамари, даже само французское правительство уже не осмеливается утверждать, что Интернационал имел какое бы то ни было отношение к этим событиям.

Что же касается событий в Лионе, то не Интернационал толкнул рабочих на стачки, а, наоборот, стачки толкнули рабочих в ряды Интернационала.

Горнорабочие Сент‑Этьенна, Рив‑де‑Жье и Фирмини спокойно, но твердо требовали от директоров горнопромышленных компаний пересмотра тарифа заработной платы и сокращения рабочего дня, достигавшего 12 часов тяжелой работы под землей. Не добившись успеха в своей попытке мирного разрешения спора, они забастовали 11 июня. Для них, конечно, было жизненным вопросом обеспечить себе поддержку тех своих товарищей, которые еще продолжали работать. Чтобы воспрепятствовать этому, директора горнопромышленных компаний потребовали и получили от префекта департамента Луары целый лес штыков. 12 июня стачечники обнаружили, что шахты находятся под усиленной военной охраной. Чтобы обеспечить себе усердие солдат, предоставленных им правительством, горнопромышленные компании выплачивали каждому солдату по 1 франку в день. Солдаты отблагодарили компанию, задержав около 60 рудокопов, которые пытались пробраться к своим товарищам, находившимся в шахтах. Задержанные были в тот же день после полудня направлены в Сент‑Этьенн под охраной в 150 солдат 4‑го линейного полка. Перед отправкой этих храбрых воинов один из инженеров Дорианской компании роздал им 60 бутылок водки и настоятельно просил их в пути зорко следить за арестованными: эти горнорабочие, мол, – дикари, варвары и беглые каторжники. Водкой и наставлениями было подготовлено кровавое столкновение. За отрядом последовала толпа горнорабочих с женами и детьми, которая окружила его в узком ущелье, на высотах Монселя, в округе Рикамари, и потребовала освобождения арестованных. Солдаты ответили отказом, и на них посыпались камни; тогда, без всякого предупреждения, они стали беспорядочно стрелять в самую гущу толпы, убили 15 человек, в том числе двух женщин и грудного ребенка, и многих тяжело ранили. Страдания раненых были ужасны; среди них была бедная девочка 12 лет, Женни Пти; ее имя будет жить вечно в истории мучеников рабочего класса. Она была ранена сзади двумя пулями: одна из них застряла в ноге, другая пробила спину, раздробила руку и вышла через правое плечо. «Les chassepots avaient encore fait merveille»[315].

Впрочем, на этот раз правительство быстро сообразило, что оно совершило не только преступление, но и грубый промах. Буржуазия не приветствовала его как спасителя общества. Весь муниципальный совет Сент‑Этьенна подал в отставку, отметив в своем заявлении бесчеловечность солдатни и настаивая на удалении войск из города. Французская пресса подняла страшный шум. Даже такие консервативные газеты, как «Moniteur universel»[316], открыли подписку в пользу жертв. Правительству пришлось отозвать ненавистный полк из Сент‑Этьенна.

При таких затруднительных обстоятельствах явилась блестящая идея – возложить на алтарь общественного негодования козла отпущения – Международное Товарищество Рабочих. Во время судебного разбирательства так называемые бунтовщики были подразделены обвинительным актом на 10 категорий, причем весьма искусно оттенялись различные степени виновности. Первая категория, окрашенная в самую густую краску, состояла из 5 рабочих, особо подозреваемых в том, что они повиновались некоему тайному предписанию извне, изданному Интернационалом. Улики были, конечно, подавляющие, о чем свидетельствует следующая краткая выдержка из одной французской судебной газеты:

«Допрос свидетелей не дал возможности точно установить участие Международного Товарищества. Свидетели подтверждают лишь присутствие во главе банд каких‑то неизвестных в белых блузах и картузах. Но ни один из этих неизвестных не был задержан и не находится на скамье подсудимых. На вопрос – верите ли вы во вмешательство Международного Товарищества? – один из свидетелей ответил: «я верю в него, но у меня нет никаких доказательств»».

Вскоре после избиения в Рикамари серию экономических боев начали лионские сучильщики шелка, в большинстве своем женщины. Нужда заставила их обратиться к Интернационалу, который – главным образом через своих членов во Франции и в Швейцарии – помог им одержать победу. Несмотря на все попытки запугать их полицейскими мерами, они открыто заявили о своем присоединении к нашему Товариществу и официально вступили в него, уплатив Генеральному Совету установленные Уставом взносы. В Лионе, как и до того в Руане, работницы сыграли благородную и выдающуюся роль.

Другие отрасли промышленности в Лионе последовала примеру сучильщиков шелка. Таким образом, в течение нескольких недель наше Товарищество приобрело более 10000 новых единомышленников среди этого героического населения, более тридцати лет тому назад написавшего на своем знамени лозунг современного пролетариата «Vivre en travaillant ou mourir en combattant!» («Жить работая или умереть сражаясь!»)[317]

Между тем французское правительство продолжает свою мелочную травлю Интернационала. В Марселе оно запретило нашим членам собраться для избрания делегата на Базельский конгресс. Эта подлая выходка повторилась и в других городах, но европейские рабочие, как и повсюду, начинают, наконец, понимать, что вернейший путь к тому, чтобы завоевать свои естественные права, это – использовать их явочным порядком, каждый на свой собственный риск.

Рабочие Австрии, особенно рабочие Вены, хотя и вступили в движение лишь после событий 1866 г.[318], заняла уже выгодные позиции. Они сразу же сплотились под знаменами социализма и Интернационала, к которому они теперь коллективно присоединились через своих делегатов на недавно состоявшемся Эйзенахском съезде[319]. В Австрии, более, чем где бы то ни было, либеральная буржуазия проявила свои эгоистические инстинкты, свое умственное убожество и свою мелочную озлобленность против рабочего класса. Ее министерство, видя, что расовая и национальная рознь раздирает империю и ставит ее существование под угрозу, преследует рабочих, которые одни только провозглашают братство всех рас и национальностей. Сама буржуазия, которая завоевала свое новое положение не собственным героизмом, а лишь благодаря поражению австрийской армии[320], едва ли в состоянии, – да она и сама это знает, – защитить свои новые приобретения от посягательств династии, аристократии и духовенства; и, тем не менее, эта буржуазия растрачивает свои силы в жалких попытках лишить рабочий класс права коалиции, собраний и свободы печати.

В Австрии, как и во всех других государствах континентальной Европы, Интернационал вытеснил блаженной памяти «красный призрак». Когда 13 июля в Брюнне, хлопчатобумажном центре Моравии, было организовано избиение рабочих в малом масштабе, событие было приписано тайному подстрекательству Интернационала, агенты которого являлись обладателями шапки‑невидимки. Когда некоторые руководители венского парода предстали перед судом, прокурор клеймил их как агентов заграницы. Примером его глубокого знания дела служит допущенная им маленькая ошибка: он перепутал буржуазную Лигу мира и свободы в Берне с пролетарским Интернационалом.

Если в Цислейтанской Австрии[321] рабочее движение подвергалось таким преследованиям, то в Венгрии его открыто и нагло травили. На этот счет до Генерального Совета дошли из Пешта и Пресбурга самые достоверные сообщения. Одного примера будет достаточно, чтобы показать обращение властей с венгерскими рабочими.

Королевский министр внутренних дел Венгрии г‑н фон Венкхейм как раз находился при венгерской делегации в Вене. Пресбургские рабочие, которым в течение долгих месяцев не разрешалось проводить собрания и было даже запрещено устройство праздника, сбор от которого должен был пойти на учреждение больничной кассы, послали за несколько дней до того в Вену группу рабочих, среди которых был и известный агитатор Немчик, чтобы передать там жалобу г‑ну министру внутренних дел. Стоило больших усилий добиться аудиенции у этого вельможи, и когда, наконец, открылся министерский кабинет, рабочие были встречены министром весьма невежливым образом:

«Вы рабочие? Усердно ли вы работаете?» – спросил министр, попыхивая сигарой. – «Остальное вас не касается. Никаких союзов вам не надо; и если вы будете соваться в политику, мы сумеем принять против вас надлежащие меры. Я ничего для вас не сделаю. Рабочие могут роптать, сколько им угодно!»

На вопрос, будет ли, следовательно, все по‑прежнему предоставлено произволу властей, министр ответил:

«Да, и я беру это на свою ответственность».

После несколько затянувшихся, но бесплодных объяснений рабочие ушли от министра, заявив ему:

«Поскольку государственные дела отражаются на положении рабочих, рабочие должны и, конечно, будут заниматься политикой».

В Пруссии и в остальной Германии прошлый год был ознаменован организацией профессиональных союзов по всей стране. На состоявшемся недавно Эйзенахском съезде делегаты от более чем 150000 немецких рабочих в самой Германии, Австрии и Швейцарии организовали новую Социал‑демократическую партию, в программу которой дословно вошли основные принципы нашего Устава. Поскольку закон запрещает им создавать оформленные секции нашего Товарищества, они приняли решение получать индивидуальные членские карточки от Генерального Совета [В английском тексте далее следует: «На своем съезде в Бармене[322] Всеобщий германский рабочий союз также подтвердил свое согласие с принципами нашего Товарищества, одновременно заявив, что прусский закон воспрещает ему присоединиться к нам». Ред.] .

Новые секции Товарищества образовались в Неаполе, Испании и Голландии. В Барселоне и Амстердаме издаются еженедельные органы нашего Товарищества[323].

Лавры, собранные бельгийским правительством на славных полях сражения в Серене и Фрамри, по‑видимому, не дают покоя великим державам. Неудивительно поэтому, что в этом году и Англия может похвастаться своим собственным избиением рабочих. Уэльсские рудокопы в Лисвудской большой шахте, близ Молда в Денбишире, неожиданно получили извещение о снижении заработной платы от управляющего шахтой, которого они уже давно ненавидели как мелочного и неисправимого деспота. Они собрали людей из соседних шахт, выгнали управляющего из его дома и отправили всю его мебель на ближайшую железнодорожную станцию. Несчастные полагали в своей детской наивности, что освободятся таким образом от него навсегда [В английском тексте далее следует: «Началось, конечно, судебное следствие против бунтовщиков, но один из них был освобожден тысячной толпой и выведен из города». Ред.] . 8 мая двое из зачинщиков должны были быть доставлены в здание суда в Молде полицейскими под охраной отряда 4‑го собственного его величества пехотного полка. Толпа рудокопов пыталась по пути освободить арестованных и, встретив сопротивление полиции и солдат, засыпала их камнями; тогда солдаты без предварительного предупреждения ответили на град камней градом пуль из своих заряжающихся с казны ружей [В английском тексте добавлено: «(ружья Снайдера)». Ред.] . Пять человек, из них две женщины и один ребенок, были убиты и очень многие ранены. До этого момента между избиением в Молде и избиением в Рикамари много общего, но дальше это сходство исчезает. Во Франции солдаты отвечали только перед своими командирами. В Англии они должны были подвергнуться допросу следователя перед присяжными; но этот следователь был глухой и наполовину выживший из ума старик, которому пришлось выслушивать показания свидетелей через слуховую трубку, а уэльсские присяжные представляли собой бездушный, преисполненный предрассудков классовый суд. Они признали избиение «убийством при оправдывающих вину обстоятельствах». Во Франции бунтовщики были приговорены к тюремному заключению от 3 до 18 месяцев и вскоре после суда амнистированы. В Англии они были присуждены к 10 годам каторжных работ.

Во Франции вся печать единодушно подняла крик возмущения по адресу солдат. В Англии печать расточала одобрение по адресу солдат и негодование по адресу их жертв. Тем не менее, английские рабочие много выиграли, освободившись от большой и опасной иллюзии. До сих пор они воображали, что их жизнь более или менее охраняется формальностями закона о беспорядках[324] и подчинением военной силы гражданским властям. Теперь они лучше осведомлены. Либеральный министр внутренних дел г‑н Брус заявил в палате общин, во‑первых, что любой чиновник, первый попавшийся любитель охоты на лисиц или поп имеет право без предварительного оглашения закона о беспорядках приказать войскам стрелять в толпу, если ему покажется, что она состоит из бунтовщиков; и, во‑вторых, что солдаты имеют право стрелять по собственному почину под предлогом самозащиты. Либеральный министр забыл прибавить, что при таких обстоятельствах каждый человек должен быть вооружен за счет государства ружьем, заряжающимся с казны, для самозащиты от солдат.

На всеобщем конгрессе тред‑юнионов в Бирмингеме, состоявшемся 30 августа, была принята следующая резолюция:

«Принимая во внимание, что местные рабочие организации почти всюду уступили место организациям национального масштаба; что распространение принципа свободной торговли вызывает между капиталистами такое соперничество, при котором интересы рабочих упускаются из виду и приносятся в жертву в бешеной международной конкурентной борьбе; что рабочие организации должны расширяться все больше и становиться интернациональными; принимая во внимание далее, что Международное Товарищество Рабочих ставит себе целью защиту общих интересов рабочего класса, являющихся повсюду одинаковыми, настоящий конгресс горячо рекомендует рабочим Соединенного королевства, и в особенности всем рабочим организациям, поддерживать это Товарищество и настоятельно предлагает им присоединяться к нему. Конгресс также выражает уверенность, что осуществление принципов Интернационала приведет к прочному миру между всеми народами»[325].

В мае этого года война между Соединенными Штатами и Англией казалась неминуемой. Поэтому ваш Генеральный Совет направил председателю американского Национального рабочего союза г‑ну Силвису обращение, призывающее рабочий класс Соединенных Штатов требовать сохранения мира, в то время как господствующие классы кричат о войне [См. настоящий том, стр. 371–373. Ред.].

Ввиду внезапной смерти доблестного борца за наше общее дело г‑на Силвиса нам кажется уместным в знак уважения к его памяти привести в заключение нашего отчета его ответное письмо:

«Филадельфия, 26 мая 1869 г.

Получил, вчера ваше воззвание от 12 мая. Для меня было большим счастьем получить эти строки приветствия от наших товарищей рабочих за океаном. Наше дело – общее дело. Идет война между нищетой и богатством. Труд повсюду одинаково угнетен, а капитал во всех частях света является тем же тираном. Вот почему я говорю, что наше дело общее. От имени рабочего класса Соединенных Штатов протягиваю товарищескую руку вам и– в вашем лице – всем тем, кого вы представляете, а также и всем униженным и эксплуатируемым труженикам и труженицам Европы. Двигайте вперед благое дело, которое вы предприняли, до тех пор, пока полный успех не увенчает ваши усилия. Таково и наше намерение. В результате последней войны у нас образовалась гнуснейшая в мире денежная аристократия. Эта денежная власть быстро пожирает живые силы народа. Мы объявили ей войну и намерены победить. Если это окажется возможным, мы намерены добиться победы через избирательную урну; если же нет, обратимся к более суровым средствам. В крайних случаях нередко бывает необходимо небольшое кровопускание».

По поручению Генерального Совета: Роберт Аплгарт,  председательствующий Кауэлл Степни,  казначей И. Георг Эккариус,  генеральный секретарь

Лондон, 1 сентября 1869 г.

Адрес: 256, Хай Холборн, Уэстерн Сентрал

Написано К. Марксом

Напечатано отдельной брошюрой в Базеле в сентябре 1869 г. и в брошюре «Report of the Fourth Annual Congress of the International Working Men's Association, held at Basle, in Switzerland», London, 1869

Печатается по тексту брошюры, изданной в Базеле

Перевод с немецкого

К. МАРКС

ПРОЕКТ РЕЗОЛЮЦИИ ГЕНЕРАЛЬНОГО СОВЕТА О ПОЛИТИКЕ БРИТАНСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА ПО ОТНОШЕНИЮ К ИРЛАНДСКИМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ[326]

 

Постановлено,

что в своем ответе на ирландские требования освободить заключенных ирландских патриотов (ответе, содержащемся в письме г‑на Гладстона к г‑ну О'Ши и т. д. [В протокольной книге Генерального Совета это место изложено следующим образом: «в ответе, содержащемся в письмах г‑на Гладстона к г‑ну О'Ши от 18 октября 1869 г. и к г‑ну Исааку Батту от 23 октября 1869 года». Ред.] ) г‑н Гладстон умышленно оскорбляет ирландскую нацию;

что он связывает политическую амнистию с условиями, одинаково унизительными и для жертв дурного правительства и для представляемого ими народа;

что Гладстон, несмотря на свое официальное положение, публично и торжественно приветствовал бунт американских рабовладельцев[327], а теперь принимается проповедовать ирландскому народу учение пассивного повиновения;

что вся его политика по отношению к ирландской амнистии является самым настоящим и последовательным проявлением той «политики завоевания», пламенным разоблачением которой г‑н Гладстон ниспроверг министерство своих противников тори[328];

что Генеральный Совет Международного Товарищества Рабочих выражает свое восхищение тем, как смело, твердо и возвышенно ведет ирландский народ свою кампанию за амнистию;

что эта резолюция должна быть сообщена всем секциям Международного Товарищества Рабочих и всем связанным с ним рабочим организациям Европы и Америки.

Внесено К. Марксом 16 ноября 1869 г.

Напечатано в газетах «Reynolds's Newspaper» 21 ноября 1869 г., «Der Volksstaat» № 17, 27 ноября 1869 г., «Llnternationale» № 48, 12 декабря 1869 г.

Печатается по рукописи, сверенной с записью в протокольной книге Генерального Совета

Перевод с английского

 

К. МАРКС

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СОВЕТ – ФЕДЕРАЛЬНОМУ СОВЕТУ РОМАНСКОЙ ШВЕЙЦАРИИ[329]

 

Генеральный Совет на своем внеочередном заседании 1 января 1870 г. постановил: 1. В газете «Egalite» от 11 декабря 1869 г. мы читаем:

«Несомненно, что он» (Генеральный Совет) «пренебрегает делами крайне важными… Мы ему напоминаем о них» (обязанностях Генерального Совета) «ссылкой на статью 1 Регламента и т. д.: «Генеральный Совет обязан выполнять резолюции конгресса…» Мы могли бы задать Генеральному Совету достаточно вопросов, чтобы его ответы составили довольно пространный документ. Мы это сделаем позднее… А пока… и т. д.»

Генеральный Совет не знает ни в Уставе, ни в Регламенте такой статьи, которая обязывала бы его вступать в переписку или в полемику с «Egalite» или давать «ответы» на «вопросы» газет. Только Федеральный совет Романской Швейцарии является представителем секций Романской Швейцарии перед Генеральным Советом. Если Романский федеральный совет обратится к нам единственно законным путем, то есть через своего секретаря, с запросами или обвинениями, то Генеральный Совет всегда готов будет ему ответить. Но Романский федеральный совет не имеет права ни отказываться от своих функций, передоверяя их редакциям «Egalite» и «Progres»[330], ни позволять этим газетам узурпировать его функции. Вообще говоря, если бы переписка Генерального Совета с национальными и местными комитетами публиковалась, это причиняло бы большой вред общим интересам Товарищества. В самом деле, если бы другие органы Интернационала последовали примеру «Progres» и «Egalite», то Генеральный Совет был бы поставлен перед альтернативой – либо дискредитировать себя в глазах общественного мнения своим молчанием, либо нарушить свои обязанности, отвечая публично [В рукописи после слова «публично» Марксом зачеркнуты слова: ««Progres», который не высылается Генеральному Совету, несмотря на то, что общие конгрессы трижды принимали соответствующие постановления, положил начало узурпации функций Федерального совета». Ред.] .

«Egalite» совместно с «Progres» (газетой, которая не высылается Генеральному Совету) призывают «Travail»[331] (парижскую газету, которая еще не объявила себя органом Интернационала и которая тоже не высылается Генеральному Совету) со своей стороны потребовать объяснений от Генерального Совета [В рукописи далее вычеркнуто следующее место: «Право, кажется, что те самые лица, которые в прошлом году, тотчас же после запоздалого вступления в наше Товарищество, выдвинули опасный план – основать внутри Международного Товарищества Рабочих другое интернациональное общество, действующее под их личным управлением, с местом пребывания в Женеве, – вновь вернулись к этому плану и все еще уверены, что их особой миссией является узурпация верховного руководства Международным Товариществом. Генеральный Совет напоминает Романскому федеральному совету, что он отвечает за руководство газетами «Egalite» и «Progres»». Ред.] . Чем не Лига общественного блага![332]

2. Допуская, что поставленные «Egalite» вопросы исходят от Романского федерального совета, мы ответим на них, но лишь с тем условием, чтобы впредь подобного рода вопросы не задавались нам таким путем.

3. Вопрос о бюллетене.

Резолюция Женевского конгресса, вошедшая в Регламент, предписывает, чтобы национальные комитеты посылали Генеральному Совету документальные данные о пролетарском движении, а Генеральный Совет затем издавал бюллетень на различных языках «так часто, как это позволят ему его средства» {«As often as its means permit, the General Council shall publish a report etc.»).

Обязанность, возложенная на Генеральный Совет, была, таким образом, связана с условиями, которые остались невыполненными. Не была даже проведена предписанная Уставом статистическая анкета, относительно которой выносились постановления на ряде следовавших один за другим общих конгрессов и проведения которой Генеральный Совет требовал ежегодно. Генеральному Совету не было представлено никаких документальных данных. Что касается средств, то Генеральный Совет давно прекратил бы свое существование, не будь местных взносов в Англии и личных пожертвований его членов.

Таким образом, Регламент, принятый Женевским конгрессом, остался мертвой буквой[В рукописи после слов «мертвой буквой» вычеркнуты слова: «Именно так и посмотрел на это Базельский конгресс». Ред.] .

Что касается Базельского конгресса, то он обсуждал не вопрос о выполнении уже существующего Регламента, а вопрос о своевременности выпуска бюллетеня и не вынес никакого решения по этому поводу (см. немецкий отчет, напечатанный в Базеле под наблюдением конгресса[333]).

Впрочем, Генеральный Совет полагает, что задача, первоначально стоявшая перед бюллетенем, в настоящее время всецело выполняется различными печатными органами Интернационала, которые выходят на различных языках и распространяются путем взаимного обмена. Было бы нелепо делать при помощи дорогостоящих бюллетеней то, что уже делается без издержек. С другой стороны, бюллетень, который публиковал бы то, что не печатается в органах Интернационала, только помог бы нашим врагам заглянуть за кулисы.

4. Вопрос об отделении Генерального Совета от федерального совета для Англии.

Задолго до основания «Egalite» это предложение выдвигалось периодически в самом Генеральном Совете одним или двумя из его английских членов. Но оно всегда отклонялось почти единогласно.

Хотя революционная инициатива будет исходить, вероятно, от Франции, только Англия может послужить рычагом для серьезной экономической революции. Это – единственная страна, где уже нет крестьян и где земельная собственность сосредоточена в немногих руках. Это – единственная страна, в которой капиталистическая форма, то есть объединение труда в широком масштабе под властью капиталистических предпринимателей, охватила почти все производство. Это – единственная страна, в которой огромное большинство населения состоит из наемных рабочих (wages labourers). Это– единственная страна, в которой классовая борьба и организация рабочего класса в тред‑юнионах достигли известной степени зрелости и всеобщности. Благодаря своему господству на мировом рынке Англия является единственной страной, где каждый переворот в экономических отношениях должен немедленно отразиться во всем мире. Если Англия является классической страной лендлордизма и капитализма, то, с другой стороны, в ней созрели более, чем где бы то ни было, материальные условия для их уничтожения. Генеральный Совет поставлен теперь в счастливое положение благодаря тому, что этот великий рычаг пролетарской революции непосредственно находится в его руках. Каким безумием, можно даже сказать, каким преступлением было бы отдать этот рычаг в руки одних англичан!

Англичане обладают всеми необходимыми материальными предпосылками для социальной революции. Чего им недостает, так это духа обобщения и революционной страсти. Только Генеральный Совет в состоянии восполнить этот пробел и ускорить таким образом подлинно революционное движение в этой стране, а следовательно, и повсюду. Крупные успехи, которых мы в этом направлении уже достигли, засвидетельствованы наиболее умными и влиятельными органами господствующих классов, как, например, «Pall Mall Gazette», «Saturday Review», «Spectator», «Fortnightly Review», не говоря уже о так называемых радикальных членах палаты общин и палаты лордов, которые еще недавно оказывали большое влияние на лидеров английских рабочих. Они открыто обвиняют нас в том, что мы отравили и почти искоренили английский дух в рабочем классе и толкнули его к революционному социализму.

Единственный способ осуществить такой поворот состоит в том, чтобы действовать как Генеральный Совет Международного Товарищества. В качестве Генерального Совета мы можем побуждать к принятию таких мер (как, например, основание Лиги земли и труда[334]), которые впоследствии, при их осуществлении, предстанут перед публикой как стихийные выступления английского рабочего класса.

Если бы помимо Генерального Совета был основан федеральный совет, каковы были бы непосредственные результаты этого? Занимая промежуточное положение между Генеральным Советом Интернационала и Всеобщим советом тред‑юнионов, федеральный совет не пользовался бы никаким авторитетом. С другой стороны, Генеральный Совет выпустил бы из рук этот великий рычаг. Если бы мы серьезной и незаметной работе предпочли балаганную трескотню, то мы, может быть, и допустили бы такую ошибку, как публичный ответ на вопрос «Egalite», почему Генеральный Совет мирится с «таким обременительным совмещением функций».

Англию нельзя просто поставить в ряд с другими странами. Ее следует рассматривать как метрополию капитала.

5. Вопрос о резолюции Генерального Совета об ирландской амнистии [См. настоящий том, стр. 400–401. Ред.].

Если Англия является крепостью лендлордизма и европейского капитализма, то единственный пункт, где можно нанести серьезный удар официальной Англии, представляет собой Ирландия.

Во‑первых, Ирландия является цитаделью английского лендлордизма. Если он рухнет в Ирландии, то он должен будет рухнуть и в Англии. В Ирландии это может произойти во сто раз легче, потому что экономическая борьба сосредоточена там исключительно на земельной, собственности, потому что там эта борьба есть в то же время и национальная борьба и потому что народ в Ирландии настроен более революционно и более ожесточен, чем в Англии. Лендлордизм в Ирландии удерживает свои позиции исключительно при помощи английской армии. Как только прекратится принудительная уния[335] этих двух стран, в Ирландии немедленно вспыхнет социальная революция, хотя и в устаревших формах. Английский лендлордизм потеряет не только крупный источник своих богатств, но также важнейший источник своей моральной силы как представителя господства Англии над Ирландией. С другой стороны, оставляя неприкосновенным могущество своих лендлордов в Ирландии, английский пролетариат делает их неуязвимыми в самой Англии.

Во‑вторых, английская буржуазия не только эксплуатировала ирландскую нищету, чтобы ухудшить положение рабочего класса в Англии путем вынужденной иммиграции ирландских бедняков, но она, кроме того, разделила пролетариат на два враждебных лагеря. Не происходит гармонического соединения революционного пыла кельтского рабочего и положительного, но медлительного нрава англосаксонского рабочего. Наоборот, во всех крупных промышленных центрах Англии существует глубокий антагонизм между английским и ирландским пролетарием. Средний английский рабочий ненавидит ирландского как конкурента, который понижает заработную плату и standard of life [уровень жизни. Ред.]. Он питает к нему национальную и религиозную антипатию. Он смотрит на него почти так же, как смотрели poor whites [белые бедняки. Ред.] южных штатов Северной Америки на черных рабов. Этот антагонизм между пролетариями в самой Англии искусственно разжигается и поддерживается буржуазией. Она знает, что в этом расколе пролетариев заключается подлинная тайна сохранения ее могущества.

Этот антагонизм воспроизводится и по ту сторону Атлантического океана. Вытесняемые с родной земли быками и овцами, ирландцы вновь встречаются в Северной Америке, где они составляют огромную, все возрастающую часть населения. Их единственная мысль, их единственная страсть – ненависть к Англии. Английское и американское правительства (то есть классы, которые они представляют) культивируют эти страсти, увековечивая скрытую борьбу между Соединенными Штатами и Англией. Они таким образом препятствуют серьезному и искреннему союзу между рабочими по обе стороны Атлантического океана, а следовательно, и их общему освобождению.

Ирландия – это единственный предлог для английского правительства содержать большую постоянную армию, которую в случае нужды, как это уже имело место, бросают против английских рабочих, после того как в Ирландии эта армия пройдет школу военщины.

Наконец, в Англии в настоящее время повторяется то, что в чудовищных размерах можно было видеть в Древнем Риме. Народ, порабощающий другой народ, кует свои собственные цепи.

Итак, позиция Международного Товарищества в ирландском вопросе совершенно ясна. Его главная задача – ускорить социальную революцию в Англии. Для этой цели необходимо нанести решающий удар в Ирландии [В рукописи после слов «в Ирландии» зачеркнуто: «и всячески способствовать экономической и национальной борьбе ирландцев». Ред.] .

Резолюция Генерального Совета об ирландской амнистии служит лишь введением к другим резолюциям, в которых будет сказано, что, не говоря уже о международной справедливости, предварительным условием освобождения английского рабочего класса является превращение существующей принудительной унии (то есть порабощения Ирландии) в равный и свободный союз, если это возможно, или полное отделение, если это необходимо [В рукописи после слова «необходимо» вычеркнуты слова: «О затруднениях и даже опасностях, которые возникают перед членами Генерального Совета, ставшими на такую платформу, можно судить уже по тому факту, что газета «Bee‑Hive» в своих отчетах о наших заседаниях не только опустила наши резолюции, но даже не упомянула о самом факте, что Генеральный Совет занимается ирландским вопросом, – и, таким образом, Совет был вынужден принять меры к напечатанию своих резолюций, чтобы послать их каждому тред‑юниону в отдельности. Легко теперь «Egalite» говорить, что это – «местное политическое движение», что, по ее мнению, следовало федеральному совету самому заниматься подобными мелочами и что не надо «улучшать современные правительства». Газета «Egalite» могла бы с тем же основанием заявить, будто мы питаем намерение улучшить бельгийское правительство, разоблачая произведенные им избиения». Ред.].

Кроме того, примитивная доктрина, выдвигаемая газетами «Egalite» и «Progres», о связи или, вернее, об отсутствии связи между социальным и политическим движениями, насколько нам известно, никогда не была признана ни на одном из конгрессов Интернационала. Она противоречит нашему Уставу. В Уставе сказано:

«That the economical emancipation of the working classes is therefore the great end to which every political movement ought to be subordinate as a means» [ «Экономическое освобождение рабочего класса есть, следовательно, великая цель, которой всякое политическое движение должно быть подчинено как средство» (см, настоящий том, стр. 12). Ред.].

Во французском переводе, сделанном парижским комитетом в 1864 г., эти слова «as a means» («как средство») были выброшены[336]. В ответ на запрос Генерального Совета парижский комитет сослался в оправдание на трудности своего политического положения.

Имеются и другие искажения подлинного текста Устава. Первое положение вводной части Устава гласит: «The struggle for the emancipation of the working classes means… a struggle… for equal rights and duties, and the abolition of all class rule» [ «Борьба за освобождение рабочего класса означает борьбу… за равные права и обязанности и за уничтожение всякого классового господства» (см. настоящий том, стр. 12). Ред.].

В парижском переводе говорится о «равных правах и обязанностях», то есть в нем воспроизводится общая фраза, которую можно встретить почти во всех демократических манифестах за последние сто лет и которая имеет разный смысл в устах представителей различных классов, но в этом переводе вычеркнуто конкретное требование «the abolition of all class rule» («уничтожение классов»).

Далее во втором абзаце вводной части Устава мы читаем: «That the economical subjection of the man of labour to the monopoliser of the means of labour, that is the sources of life etc.» [ «Экономическое подчинение трудящегося монополисту средств труда, то есть источников жизни и т. д.» (см. настоящий том, стр. 12). Ред.] .

В парижском переводе вместо «means of labour, that is the sources of life» [ «средств труда, то есть источников жизни». Ред.] – выражения, включающего, наряду с остальными средствами труда, также и землю, – поставлено слово «капитал».

Первоначальный подлинный текст был, впрочем, восстановлен во французском переводе, опубликованном в Брюсселе (1866) в отдельной брошюре, изданной «La Rive Gauche»[337]. 6. Вопрос о Либкнехте и Швейцере.

В «Egalite» говорится: «Обе эти группы принадлежат к Интернационалу». Это неверно. Группа эйзенахцев (которую «Progres» и «Egalite» соизволили превратить в группу гражданина Либкнехта) принадлежит к Интернационалу. Группа Швейцера к нему не принадлежит. Швейцер сам подробно разъяснил в своей газете («Social‑Demokrat»), почему лассальянская организация не могла бы вступить в Интернационал, не уничтожив самое себя[338]. Сам того не ведая, он сказал правду. Его искусственная сектантская организация находится в противоречии с исторической, естественно сложившейся организацией рабочего класса.

«Progres» и «Egalite» потребовали от Генерального Совета публично высказать свой «взгляд» на личные разногласия между Либкнехтом и Швейцером. Поскольку гражданин Иоганн Филипп Беккер (на которого газета Швейцера клевещет так же, как на Либкнехта) входит в состав редакционного комитета «Egalite», кажется поистине странным, что издатели этой газеты не осведомлены лучше о фактах. Они должны были бы знать, что Либкнехт в «Demokratisches Wochenblatt» публично предложил Швейцеру признать Генеральный Совет арбитром в их разногласиях[339] и что Швейцер не менее публично отказался признать авторитет Генерального Совета[340].

Генеральный Совет со своей стороны употребил все средства, чтобы положить конец этому скандалу [В копии рукописи, написанной рукой Юнга, после слова «скандалу» добавлены слова: «который бросает тень на пролетарскую партию в Германии». Ред.] . Он поручил своему секретарю для Германии вступить в переписку со Швейцером; эта переписка продолжалась в течение двух лет, но все попытки Совета разбились о непреклонное решение Швейцера сохранить во что бы то ни стало вместе с сектантской организацией свою самодержавную власть. Дело Генерального Совета – выбрать тот благоприятный момент, когда его открытое вмешательство в этот спор принесет больше пользы, нежели вреда.

7. Поскольку редакция «Egalite» выдвинула свои обвинения публично и они могут быть восприняты как обвинения, исходящие от Романского комитета в Женеве, Генеральный Совет ознакомит со своим ответом все комитеты, состоящие с ним в переписке.

По поручению Генерального Совета

Написано К. Марксом около 1 января 1870 г.

 

Данный вариант публикуется впервые

Печатается по копии с рукописи, переписанной женой Маркса Женни Маркс и выправленной автором

Перевод с французского

 

К. МАРКС

НЕКРОЛОГ[341]

 

Гражданин Роберт Шо, корреспондент лондонского Генерального Совета для Северной Америки и один из основателей Интернационала, умер на этой неделе от туберкулеза легких.

Это был один из самых активных членов Совета. Человек с чистым сердцем, мужественным характером, пылким темпераментом и поистине революционным духом, которому чужды были мелочность, тщеславие и стремление к личной выгоде. Рабочий, живший в нужде, он всегда находил возможность помочь рабочему, еще более нуждающемуся, чем он. В личном общении он был кроток, как дитя, но в своей общественной жизни отвергал с негодованием какие‑либо компромиссы. Главным образом благодаря его постоянным усилиям тред‑юнионы объединились вокруг нас. Но он нажил себе этой деятельностью много непримиримых врагов. Английские тред‑юнионы, выросшие из местных организаций, основанных первоначально с исключительной целью отстаивать заработную плату и т. п., решительно все, в большей или меньшей степени, были заражены ограниченностью, свойственной средневековым цехам. Небольшая консервативная группа стремилась любой ценой сохранить первоначальные рамки тред‑юнионов. С момента основания Интернационала Шо поставил себе целью разбить эти добровольные оковы и превратить тред‑юнионы в центры подготовки пролетарской революции. Успех почти всегда венчал его усилия, но вместе с тем вся его жизнь превратилась в ожесточенную борьбу, которая подрывала его слабое здоровье. Он был уже на пороге смерти, когда поехал на Брюссельский конгресс (в сентябре 1868 года). После его возвращения добрые хозяева‑буржуа закрыли перед ним двери своих предприятий. Он оставил жену и дочь в нужде, но английские рабочие не оставят их без поддержки.

Написано К. Марксом около 8 января 1870 г.

Напечатано в газете «L'Internationale» № 53, 16 января 1870 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с французского

На русском языке публикуется впервые

 

Ф. ЭНГЕЛЬС ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ «КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ В ГЕРМАНИИ»[342]

 

Настоящая работа была написана в Лондоне летом 1850 г., еще под непосредственным впечатлением только что завершившейся контрреволюции; она была опубликована в 5‑м и 6‑м выпусках журнала «Neue Rheinische Zeitung. Politisch‑ekonomische Revue», выходившего под редакцией Карла Маркса, Гамбург, 1850 год. Мои политические друзья в Германии просят переиздать ее, и я иду навстречу их желанию, так как, к моему сожалению, она еще и теперь не утратила своей актуальности.

Она не претендует на то, чтобы дать самостоятельно исследованный материал. Напротив, весь материал, относящийся к крестьянским восстаниям и к Томасу Мюнцеру, заимствован у Циммермана[343]. Его книга, хотя она и страдает некоторыми пробелами, все еще является лучшей сводкой фактических данных. К тому же старый Циммерман относился с любовью к своему предмету. Тот самый революционный инстинкт, который заставил его повсюду в этой книге выступать сторонником угнетенного класса, сделал его позже одним из лучших представителей крайней левой во Франкфурте[344]. [В третьем издании «Крестьянской войны в Германии» (1875 г.) далее следует: «Правда, с тех пор он, должно быть, несколько устарел». Ред.]

Если же, вопреки всему этому, в изложении, которое дает нам Циммерман, не хватает внутренней связи; если ему не удается показать религиозно‑политические контроверзы (спорные вопросы) этой эпохи как отражение классовой борьбы того времени; если в этой классовой борьбе он видит лишь угнетателей и угнетенных, злых и добрых и конечную победу злых; если его понимание общественных отношений, обусловивших как начало, так и исход борьбы, страдает весьма существенными недостатками, то все это было ошибкой, свойственной тому времени, в которое возникла книга. Напротив, представляя собой похвальное исключение из немецких идеалистических исторических произведений, она для своего времени написана еще очень реалистически.

В своем изложении я пытался, рисуя лишь в общих чертах исторический ход борьбы, объяснить происхождение Крестьянской войны, позиции различных выступавших в ней партий, политические и религиозные теории, с помощью которых эти партии пытались уяснить себе свои позиции, наконец, самый исход борьбы – как необходимое следствие исторически существовавших условий общественной жизни этих классов; я пытался показать, таким образом, что политический строй Германии того времени, восстания против него, политические и религиозные теории эпохи были не причиной, а результатом той ступени развития, на которой находились тогда в Германии земледелие, промышленность, сухопутные и водные пути, торговля и денежное обращение. Это – единственное материалистическое понимание истории было открыто не мной, а Марксом, и нашло свое выражение также в его работе о французской революции 1848–1849 гг., напечатанной в том же «Revue», и в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта»[345].

Параллель между германской революцией 1525 г. и революцией 1848–1849 гг. слишком бросалась в глаза, чтобы можно было тогда совершенно отказаться от нее. Однако наряду со сходством в ходе событий, выразившемся в том, что тогда, как и теперь, одно и то же княжеское войско подавляло одно за другим различные местные восстания, наряду с доходящим часто до смешного сходством в поведении городского бюргерства в обоих случаях, все‑таки ясно и четко выступали также и различия:

«Кто извлек выгоду из революции 1525 года? – Князья. Кто извлек выгоду из революции 1848 года? – Крупные государи, Австрия и Пруссия. За спиной мелких князей 1525 г. стояло мелкое бюргерство, привязывавшее их к себе налогами, а за крупными государями 1850 г., за Австрией и Пруссией, стоит современная крупная буржуазия, быстро подчиняющая их себе посредством государственного долга. А за спиной крупной буржуазии стоит пролетариат»[346].

К сожалению, должен сказать, что этим положением было оказано слишком много чести немецкой буржуазии. Как в Австрии, так и в Пруссии у нее имелась возможность «быстро подчинить себе посредством государственного долга» монархию, но нигде и никогда эта возможность не была использована.

Австрия в результате войны 1866 г. попала как подарок в руки буржуазии. Но буржуазия не умеет господствовать, она бессильна и ни на что не способна. Она умеет лишь одно: неистовствовать против рабочих, как только они приходят в движение. Она остается еще у кормила правления только потому, что она нужна венграм.

А в Пруссии? Правда, государственный долг возрос с головокружительной быстротой, дефицит превращен в постоянное явление, государственные расходы растут из года в год, буржуазии принадлежит в палате большинство, без ее согласия не могут быть ни повышены налоги, ни заключены займы, – но где же ее власть над государством? Еще несколько месяцев назад, когда государство опять стояло перед дефицитом, у буржуазии была самая выгодная позиция. При некоторой хотя бы выдержке она могла бы добиться значительных уступок. Что же она делает? Она считает достаточной уступкой то, что правительство разрешает ей положить к его ногам около 9 миллионов, и не на один год, нет – ежегодно и на все будущие времена.

Бедных «национал‑либералов»[347], заседающих в палате, я не хочу порицать в большей степени, чем они того заслуживают. Я знаю, что они были покинуты теми, кто стоит за ними, – массой буржуазии. Эта масса не хочет властвовать. Она все еще слишком хорошо помнит 1848 год.

Почему немецкая буржуазия проявляет такую поразительную трусость, об этом будет сказано дальше.

В остальном приведенное выше положение целиком подтвердилось. Начиная с 1850 г., мелкие государства все определеннее отступают на задний план, служа лишь орудием для прусских и австрийских интриг; между Австрией и Пруссией разгорается все более ожесточенная борьба за господство, и, наконец, в 1866 г. она разрешается насильственным путем, после чего Австрия сохраняет за собой свои собственные провинции, Пруссия подчиняет себе прямо или косвенно весь север, а три юго‑западных государства оказываются пока выставленными за дверь[348].

Для германского рабочего класса во всем этом лицедействе имеет значение лишь следующее:

Во‑первых, что рабочие получили благодаря всеобщему избирательному праву возможность непосредственно посылать своих представителей в законодательное собрание.

Во‑вторых, что Пруссия подала хороший пример, проглотив три других короны божьей милостью[349]. Что после этой процедуры она все еще владеет той же самой незапятнанной короной божьей милостью, которую она приписывала себе раньше, – этому не верят даже национал‑либералы.

В‑третьих, что в Германии имеется еще только один серьезный противник революции – прусское правительство.

И, в‑четвертых, что австрийские немцы должны теперь, в конце концов, поставить перед собой вопрос о том, кем они хотят быть – немцами или австрийцами? Что им дороже – Германия или же их внегерманские привески по ту сторону Лейты? Давно уже было ясно, что они должны отказаться либо от того, либо от другого, но это всегда затушевывалось мелкобуржуазной демократией.

Что касается прочих важных спорных вопросов, связанных с 1866 г., которые с тех пор до тошноты обсуждаются «национал‑либералами», с одной стороны, и «Народной партией»[350] – с другой, то история последующих лет доказала, что обе эти точки зрения только потому так яростно враждуют между собой, что они являются двумя противоположными полюсами одной и той же ограниченности.

В общественных отношениях Германии 1866 год почти ничего не изменил. Несколько буржуазных реформ – единая система мер и весов, свобода передвижения, свобода промыслов и т. д., – и все это в пределах, приемлемых для бюрократии, – не достигают даже того, чем давно уже обладает буржуазия других западноевропейских стран, и оставляют неприкосновенным главное зло – бюрократическую систему концессий[351]. А для пролетариата обычная полицейская практика все равно сделала совершенно иллюзорными все законы о свободе передвижения, о праве гражданства, об отмене паспортов и т. д.

Гораздо большее значение, чем лицедейство 1866 г., имел начавшийся с 1848 г. в Германии подъем промышленности и торговли, усиленное строительство железных дорог, развитие телеграфа и океанского пароходства. Как ни уступают эти успехи успехам, достигнутым в то же время Англией и даже Францией, они для Германии неслыханны и дали за двадцать лет больше, чем раньше приносило целое столетие. Только теперь Германия втянута решительно и бесповоротно в мировую торговлю. Капиталы промышленников быстро увеличились, а соответственно этому поднялось и общественное значение буржуазии. Спекуляция, вернейший признак промышленного расцвета, достигла широкого размаха, приковав к своей триумфальной колеснице графов и герцогов. Немецкий капитал – да будет земля ему пухом! – строит теперь русские и румынские железные дороги, тогда как еще пятнадцать лет тому назад немецкие железные дороги выпрашивали подачку у английских предпринимателей. Как же тогда могло случиться, что буржуазия не завоевала и политического господства, что она ведет себя так трусливо по отношению к правительству?

Несчастье немецкой буржуазии состоит в том, что она, по излюбленной немецкой привычке, запаздывает. Время ее расцвета совпало с тем периодом, когда буржуазия других западноевропейских стран в политическом отношении уже находится в состоянии упадка. В Англии буржуазия смогла ввести в правительство своего собственного представителя, Брайта, лишь путем расширения избирательного права – меры, последствия которой должны положить конец всему буржуазному господству. Во Франции, где буржуазия как таковая, как класс в целом, господствовала только в течение двух лет, 1849 и 1850, при республике, она смогла продлить свое социальное существование, лишь уступив свое политическое господство Луи Бонапарту и армии. А при бесконечно возросшем взаимодействии трех наиболее передовых стран Европы теперь уже невозможно, чтобы буржуазия в Германии тихо и мирно установила свое политическое господство, если оно изжило себя в Англии и во Франции.

Характерная особенность буржуазии по сравнению со всеми остальными господствовавшими ранее классами как раз в том и состоит, что в ее развитии имеется поворотный пункт, после которого всякое дальнейшее увеличение средств ее могущества, следовательно, в первую очередь ее капиталов, приводит лишь к тому, что она становится все более и более неспособной к политическому господству. «За спиной крупной буржуазии стоит пролетариат». В той самой мере, в какой буржуазия развивает свою промышленность, торговлю и средства сообщения, в той же самой мере она порождает пролетариат. И в определенный момент, который наступает не всюду одновременно и не обязательно на одинаковой ступени развития, она начинает замечать, что ее неразлучный спутник – пролетариат – стал перерастать ее. С этого момента она теряет способность к исключительному политическому господству; она ищет себе союзников, с которыми, смотря по обстоятельствам, она или делит свое господство, или уступает его им целиком.

В Германии этот поворотный пункт наступил для буржуазии уже в 1848 году. Правда, тогда немецкая буржуазия испугалась не столько немецкого, сколько французского пролетариата. Парижские июньские бои 1848 г. показали ей, что ее ожидает; немецкий пролетариат находился тогда в состоянии достаточно сильного возбуждения, чтобы доказать ей, что и здесь уже заложены семена, которые могут дать такую же жатву; и с этого момента острие политического действия буржуазии было сломлено. Она стала искать союзников и продавать себя им за какую угодно цену, – и вплоть до сегодняшнего дня она не продвинулась вперед ни на шаг.

Все эти союзники по природе реакционны. Это – королевская власть со своей армией и своей бюрократией, это – крупная феодальная знать, это – мелкие захолустные юнкера, это, наконец, – попы. Со всеми ними буржуазия вступала в сделки и соглашения, лишь бы сохранить свою драгоценную шкуру, пока, наконец, ей уже нечем стало торговать. И чем более развивался пролетариат, чем более он начинал сознавать себя как класс и действовать как класс, тем малодушнее становились буржуа. Когда на редкость скверная стратегия пруссаков при Садове одержала победу над еще худшей, как это ни странно, стратегией австрийцев, трудно было сказать, кто вздохнул с большим облегчением – прусский буржуа, который заодно тоже был разбит при Садове, или австрийский.

Наши крупные буржуа поступают в 1870 г. точь‑в‑точь так же, как поступали в 1525 г. средние бюргеры. Что же касается мелких буржуа, ремесленных мастеров и лавочников, то они всегда останутся такими же, как и были. Они надеются правдой или неправдой выбиться в ряды крупной буржуазии, они боятся быть низвергнутыми в ряды пролетариата. Колеблясь между страхом и надеждой, они во время борьбы будут спасать свою драгоценную шкуру, а после победы примкнут к победителю. Такова уж их природа.

Нога в ногу с подъемом промышленности с 1848 г. развивалась социальная и политическая деятельность пролетариата. Роль, которую играют в настоящее время немецкие рабочие в своих профессиональных союзах, кооперативных товариществах, политических организациях и собраниях, на выборах и в так называемом рейхстаге, уже одна эта роль показывает, какой переворот незаметно произошел в Германии за последние двадцать лет. Немецким рабочим принадлежит величайшая честь: только они одни добились того, чтобы посылать в парламент рабочих и представителей рабочих, тогда как ни французы, ни англичане не смогли до сих пор достигнуть этого.

Но и пролетариат не дорос еще до такого состояния, которое не допускало бы сравнения с 1525 годом. Класс, вынужденный существовать исключительно и в течение всей жизни на заработную плату, все еще далеко не составляет большинства немецкого народа. Следовательно, и он не может обойтись без союзников, А последних можно искать лишь среди мелкой буржуазии, городского люмпен‑пролетариата, мелких крестьян и сельскохозяйственных рабочих.

О мелких буржуа мы уже говорили. Они крайне ненадежны, и только лишь когда одержана победа, они поднимают неимоверный крик в пивных. Тем не менее среди них имеются и очень хорошие элементы, которые сами присоединяются к рабочим.

Люмпен‑пролетариат, представляющий собой отбросы из деморализованных элементов всех классов и сосредоточивающийся главным образом в больших городах, является наихудшим из всех возможных союзников. Этот сброд абсолютно продажен и чрезвычайно назойлив. Если французские рабочие во время каждой революции писали на домах: «Mort aux voleurs!» – «Смерть ворам!» – и многих из них расстреливали, то это происходило не в силу их благоговения перед собственностью, а вследствие правильного понимания того, что прежде всего необходимо отделаться от этой банды. Всякий рабочий вождь, пользующийся этими босяками как своей гвардией или опирающийся на них, уже одним этим доказывает, что он предатель движения.

Мелкие крестьяне – крупные принадлежат к буржуазии – бывают разного рода:

Либо это – феодальные крестьяне, обязанные еще отбывать барщинные повинности милостивым господам. После того как буржуазия упустила возможность освободить их от крепостной зависимости, – что было ее долгом, – не трудно будет убедить их в том, что они могут ждать освобождения только лишь от рабочего класса.

Либо это – арендаторы. В этом случае существуют большей частью те же самые отношения, что и в Ирландии. Арендная плата настолько возросла, что при среднем урожае крестьянин едва в состоянии прокормить себя и свою семью, а при плохом урожае он дочти умирает с голоду, не может вносить арендной платы и в силу этого попадает в полную зависимость от милости землевладельца. Для таких людей буржуазия делает что‑нибудь только тогда, когда ее вынуждают к этому. От кого же им ожидать спасения, как не от рабочих?

Остаются крестьяне, которые ведут хозяйство на небольших участках собственной земли. Они в большинстве случаев так обременены ипотеками, что находятся в такой же зависимости от ростовщиков, как арендаторы от землевладельцев. И у них остается лишь очень скудный и к тому же, в зависимости от хорошего или плохого урожая, крайне неустойчивый заработок. Они менее всего могут возлагать какие‑нибудь надежды на буржуазию, так как именно буржуа, капиталисты‑ростовщики высасывают из них все соки. Однако они большей частью очень цепляются за свою собственность, хотя в действительности она принадлежит не им, а ростовщику. Все же их надо убедить в том, что они только тогда смогут освободиться от ростовщика, когда зависимое от народа правительство превратит все ипотечные долги в долг государству и таким путем понизит процент. А этого может добиться только рабочий класс.

Всюду, где господствует средняя и крупная земельная собственность, наиболее многочисленный класс в деревне составляют сельскохозяйственные рабочие. Так обстоит дело во всей Северной и Восточной Германии, и здесь находят городские промышленные рабочие своих наиболее многочисленных и естественных союзников. Так же как капиталист противостоит промышленному рабочему, так землевладелец или крупный арендатор противостоит сельскохозяйственному рабочему. Те самые меры, которые помогают одному, должны помочь и другому. Промышленные рабочие могут себя освободить только при том условии, если превратят капитал буржуазии, то есть необходимые для производства сырье, машины и орудия, а также жизненные средства, в общественную собственность, то есть в свою, коллективно используемую ими, собственность. Точно так же и сельские рабочие могут избавиться от своей ужасающей нищеты только при том условии, если прежде всего земля, являющаяся главным объектом их труда, будет изъята из частного владения крупных крестьян и – еще более крупных – феодалов и обращена в общественную собственность, коллективно обрабатываемую товариществами сельских рабочих. И здесь мы подходим к знаменитому решению Базельского международного рабочего конгресса: в интересах общества необходимо обратить земельную собственность в коллективную, национальную собственность[352]. Это решение имело главным образом в виду те страны, где существует крупная земельная собственность и связанное с ней крупное хозяйство на больших участках земли, причем в этих больших имениях существуют один господин и множество наемных рабочих. Но такое положение вещей в общем все еще преобладает в Германии, и поэтому решение Базельского конгресса наряду с Англией было в высшей степени своевременным именно для Германии. Сельскохозяйственный пролетариат, сельские рабочие, это – тот класс, который дает наибольшее число рекрутов в армии государей. Это – тот класс, который в настоящее время в силу всеобщего избирательного права посылает в парламент большое число феодалов и юнкеров; но в то же время это – тот класс, который ближе всего стоит к городским промышленным рабочим, разделяет с ними одни и те же условия существования и находится даже в более нищенском положении, чем они. Этот класс бессилен, так как он раздроблен и распылен; правительство и дворянство, однако, настолько хорошо знают его скрытую силу, что намеренно стараются привести в упадок школы, чтобы оставить его невежественным. Пробудить этот класс и втянуть его в движение – вот ближайшая и настоятельнейшая задача немецкого рабочего движения. С того дня, когда масса сельских рабочих научится понимать свои собственные интересы, с того дня в Германии станет невозможным никакое реакционное – будь то феодальное, бюрократическое или буржуазное – правительство.

Написано Ф. Энгельсом около 11 февраля 1870 г.

Напечатано во втором издании работы Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии», вышедшем в Лейпциге в октябре 1870 г.

Печатается по тексту второго издания

Перевод с немецкого

 

К. МАРКС АНГЛИЙСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО И ЗАКЛЮЧЕННЫЕ ФЕНИИ[353]

 

Лондон, 21 февраля 1870 г.

 

I

 

Замалчивание европейской печатью гнусностей, совершаемых английским олигархически‑буржуазным правительством, обусловлено различными мотивами. Прежде всего, английское правительство богато, а печать, как вы знаете, неподкупна. Кроме того, английское правительство – образцовое правительство, как это признают лендлорды, капиталисты континента и даже Гарибальди (см. его книгу[354]); нельзя, следовательно, дурно отзываться об этом идеальном правительстве. Наконец, французские республиканцы настолько ограниченны и эгоистичны, что весь свой гнев приберегают для империи. Ведь сообщить своим соотечественникам, что в стране буржуазной свободы карается 20 годами каторги то, что в стране казарм карается 6 месяцами тюрьмы, было бы преступлением, оскорбляющим свободу слова. Приводим некоторые подробности, взятые из английских газет, об обращении, которому подвергаются заключенные фении.

Малкехи, помощника редактора газеты «The Irish People» («Ирландский народ»)[355], осужденного за участие в фенианском заговоре, в тюрьме Дартмура впрягли в нагруженную камнями тележку при помощи железного ошейника.

О'Донован‑Росса, издатель «Irish People», был брошен в темный карцер и в течение 35 суток находился там со скованными за спиной днем и ночью руками. С него не снимали цепей даже для принятия пищи – скудной похлебки, которую ему ставили на земляной пол тюрьмы.

Кикем, один из редакторов «Irish People», который не мог пользоваться правой рукой из‑за нарыва, должен был в туманные и холодные ноябрьские дни сидеть вместе со своими товарищами по тюрьме на груде щебня и левой рукой разбивать камни и кирпичи. На ночь он возвращался в свою камеру, и все его питание состояло из шести унций хлеба и пинты теплой воды.

Заключенного ОЛири, старика 60–70 лет, держали в течение трех недель на воде и хлебе за то, что он не захотел отречься от язычества (так, по‑видимому, тюремщик называет атеизм) и стать или папистом, или протестантом, или пресвитерианцем, или даже квакером, или, наконец, перейти в любое из многочисленных вероисповеданий, предоставленных ирландскому язычнику на выбор начальником тюрьмы.

Мартин X. Кэри заключен в дом умалишенных в Милбанке. Запрещение говорить и другие жестокости, которым он подвергался, довели его до сумасшествия.

Полковник Рикард Бёрк не в лучшем состоянии. Один из его друзей пишет, что рассудок Бёрка помутился; он лишился памяти; его манеры, поведение и речь свидетельствуют о потере разума.

Политических заключенных швыряют из одной тюрьмы в другую, как будто это дикие звери. Им навязывают общество самых гнусных мошенников; их заставляют чистить посуду, которой пользовались эти негодяи, носить рубашки и теплое белье этих преступников, из которых многие заражены самыми отвратительными болезнями, мыться в воде, в которой те уже мылись. До прибытия фениев в Портленд всем этим преступникам разрешали беседовать с посетителями. Ради заключенных фениев была сооружена клетка для свиданий. Она состоит из трех отделений, разделенных толстыми железными решетками; тюремщик находится в среднем отделении, а заключенный и его друзья могут видеть друг друга только через двойную решетку.

В доках встречаются заключенные, которые поедают всех слизняков, а в Чатаме на лягушек смотрят, как на лакомство. Генерал Томас Бёрк заявляет, что он не удивился, увидев в супе мертвую мышь. Осужденные говорят, что день, когда в тюрьму посадили фениев, был для них несчастным днем (режим стал гораздо более суровым).

 

* * *

 

К вышеприведенным выдержкам я добавлю несколько слов.

В прошлом году г‑ну Брусу, министру внутренних дел, великому либералу, великому полицейскому, великому собственнику рудников в Уэльсе, свирепому эксплуататору труда, был сделан запрос относительно жестокого обращения, которому подвергаются заключенные фении и в особенности О'Донован‑Росса. Сперва он отрицал все, затем вынужден был признать. Тогда г‑н Мур, ирландский депутат палаты общин, потребовал расследования этих фактов. Радикальное министерство, главой которого является полусвятой (его открыто сравнивали с Иисусом Христом), г‑н Гладстон, а одним из влиятельнейших членов – старый буржуазный демагог Джон Брайт, наотрез отказалось произвести это расследование.

В последнее время, когда слухи о жестоком обращении возобновились, некоторые члены парламента попросили у министра Бруса разрешения посетить заключенных, чтобы иметь возможность констатировать ложность этих слухов. Г‑н Брус отказал в разрешении, так как, сказал он, начальники тюрем опасаются, что подобного рода посещения вызовут среди заключенных чрезмерное возбуждение.

На прошлой неделе министру внутренних дел снова был сделан запрос. Его спросили, правда ли, что О'Донован‑Росса после своего избрания депутатом от Типперэри был подвергнут телесному наказанию (то есть высечен кнутом); г‑н министр заявил, что с О'Донованом‑Россой этого не случалось с 1868 г. (это означало, следовательно, признание того, что в течение двух‑трех лет бывали случаи, когда секли кнутом политического заключенного).

Я посылаю вам также выдержки (мы опубликуем их в следующем номере), касающиеся Майкла Терберта, фения, которого приговорили за фенианство к каторге и который отбывал свое наказание в тюрьме Спайк‑Айленда, в графстве Корк, в Ирландии. Вы увидите, что сам коронер (судебный следователь) приписывает его смерть пыткам, которым его подвергали. Дознание имело место на прошлой неделе.

За два года больше двадцати рабочих‑фениев умерли или сошли с ума вследствие человеколюбия этих добрых буржуа, поддерживаемых добрыми лендлордами.

Вы, вероятно, знаете, что английская печать выражает лицемерное негодование по поводу гнусных законов о чрезвычайном положении, украшающих прекрасную Францию. Но ведь законы о чрезвычайном положении, за исключением некоторых кратких периодов, составляют хартию Ирландии. С 1793 г. английское правительство по любому поводу регулярно и периодически приостанавливает в Ирландии действие Habeas Corpus Bill (закона, гарантирующего личную свободу)[356], а в действительности – всякого закона, за исключением закона грубой силы. Таким образом, тысячи людей были арестованы в Ирландии без суда и следствия, даже без обвинения – по одному только подозрению в фенианстве. Не довольствуясь лишением их свободы, английское правительство подвергало их самым варварским пыткам. Приведем пример.

Одна из тюрем, в которых заживо погребали заподозренных фениев, это – Маунтджойская тюрьма в Дублине. Инспектор этой тюрьмы Марри – гнусная скотина. Он подвергал заключенных такому зверскому обращению, что несколько человек из них сошло с ума. Тюремный врач О'Доннел – превосходный человек (он сыграл достойную уважения роль и во время дознания о смерти Майкла Терберта) – писал в продолжение нескольких месяцев протестующие письма, направляя их сперва самому Марри; так как Марри на них не отвечал, О'Доннел обратился с изобличительными письмами к высшим властям; но Марри, опытный тюремщик, перехватил эти письма.

Наконец, О'Доннел обратился непосредственно к лорду Мэйо, бывшему в то время вице‑королем Ирландии. У власти стояли тогда тори (Дерби – Дизраэли). Каков был результат попыток О'Доннела? Документы, относящиеся к этому делу, были опубликованы по распоряжению парламента, и… доктор О'Доннел был уволен со службы!!! Что же касается Марри, то он свой пост сохранил.

Затем к власти приходит так называемое радикальное министерство Гладстона, мягкого, елейного, великодушного Гладстона, проливавшего перед всей Европой такие горячие и такие искренние слезы по поводу судьбы Поэрио и других буржуа, с которыми‑плохо обошелся король‑бомба[357]. Как же поступил этот кумир прогрессивной буржуазии? Оскорбляя ирландцев своими наглыми ответами на их требования амнистии, он в то же время не только утвердил чудовищного Марри в его должности, но, чтобы показать, насколько он им доволен, он прибавил к его должности главного тюремщика жирную синекуру! Таков апостол буржуазной филантропии!

Но ведь нужно пустить пыль в глаза публике; нужно сделать вид, что кое‑что для Ирландии делается; и вот с большим шумом возвещается закон об урегулировании земельного вопроса (Land Bill)[358]. Но все это – лишь обман с конечной целью ввести в заблуждение Европу, подкупить ирландских судей и адвокатов перспективами бесконечных процессов между лендлордами и арендаторами, приобрести благосклонность лендлордов обещанием денежных пособий со стороны государства и обмануть более зажиточных арендаторов некоторыми полууступками.

В длинном вступлении к своей высокопарной и путаной речи Гладстон признает, что даже те «доброжелательные» законы, которые либеральная Англия за последние сто лет пожаловала Ирландии, всегда приводили к разорению страны[359]. И вот после этого наивно выболтанного признания тот же человек продолжает пытать людей, желающих положить конец этому вредному и нелепому законодательству.

 

II

 

Приводим опубликованные в одной английской газете результаты дознания о смерти Майкла Терберта, заключенного фения, скончавшегося в тюрьме Спайк‑Айленда вследствие плохого обращения с ним.

В четверг 17 февраля г‑н Джон Мур, коронер Мидлтонского округа, произвел в тюрьме Спайк‑Айленда дознание по поводу осужденного Майкла Терберта, скончавшегося в больнице.

Питер Хей, начальник тюрьмы, был вызван первым. Вот его показания:

Покойный Майкл Терберт поступил в эту тюрьму в июне 1866 года; я не знаю, каково было состояние его здоровья в то время; он был осужден 12 января на 7 лет тюремного заключения; некоторое время тому назад он, очевидно, захворал, так как в одной из тюремных книг числится. что по рекомендации медицинского персонала его как неспособного переносить одиночное заключение перевели в другое помещение. Далее свидетель подробно останавливается на частых наказаниях, которым подвергался покойный за нарушения дисциплины и в особенности за то, что он употреблял непочтительные выражения по отношению к медицинскому персоналу.

Джеримая Хьюберт Келли. Я припоминаю, что тогда, когда Майкл Терберт прибыл сюда, переведенный из Маунтджойской тюрьмы, уже было установлено, что он не может переносить одиночное заключение; свидетельство об этом было подписано доктором О'Доннелом. Однако я нашел его здоровым и послал на работу. Я помню, что он пробыл в больнице с 31 января по 6 февраля 1869 года; тогда он страдал болезнью сердца, и после этого его уже не посылали на общественные работы, а давали ему работу в камере. С 19 по 26 марта он находился в больнице из‑за болезни сердца; с 24 апреля по 5 мая – из‑за кровохарканья; с 19 мая по 1 июня, с 21 по 22 июня, с 22 июля по 15 августа – из‑за болезни сердца; с 9 ноября по 13 декабря – ввиду общей слабости; наконец, в последний раз он находился в больнице с 20 декабря до 8 февраля 1870 г. и умер там от водянки. Первые симптомы этой болезни обнаружились 13 ноября, но затем они исчезли.

Я каждый день посещаю камеры одиночного заключения, и время от времени я видел, что его подвергали наказаниям; моя обязанность – откладывать наказание всякий раз, когда я считаю, что заключенный не в состоянии его вынести; по отношению к нему я применял это два раза.

– Не думаете ли Вы как врач, что пятеро суток на хлебе и воде были для него чрезмерным наказанием независимо от состояния его здоровья в Маунтджое и здесь?

– Я этого не думаю, у покойного был хороший аппетит, и я не думаю, чтобы эти меры вызвали водянку, от которой он умер.

Мартин О'Коннел, аптекарь, проживающий на Спайк‑Айленде. В июле прошлого года свидетель говорил доктору Келли, что, поскольку Терберт страдал болезнью сердца, его не следовало наказывать; свидетель считает, что эти наказания скверно отражались на здоровье заключенного, тем более, что последний год он числился в разряде инвалидов; свидетель никогда бы не подумал, что можно подобным образом наказывать инвалидов, если бы ему не довелось однажды посетить одиночные камеры в отсутствие доктора Келли; при таком состоянии больного было совершенно ясно, что пять дней одиночного заключения повредят его здоровью.

Тогда коронер решительно выступает против такого обращения с заключенным. Заключенный находился, говорит он, попеременно то в больнице, то в одиночной камере.

Суд выносит следующее решение:

«Мы заявляем, что Майкл Терберт умер в больнице тюрьмы Спайк‑Айленда 8 февраля 1870 г. от водянки; он был 36 лет отроду, холостой. Поскольку, по мнению доктора О'Доннела, Терберт не мог выносить режим одиночного заключения, мы самым решительным образом выражаем наше полное осуждение частых наказаний, а именно перевод на несколько дней в одиночную камеру на хлеб и на воду, что применялось к нему во время его пребывания на Спайк‑Айленде, куда он был переведен из Маунт‑джойской тюрьмы в июне 1866 года; мы порицаем такого рода обращение с заключенными»[360].

Написано К. Марксом 21 февраля 1870 г.

Напечатано в газете «L'Internationale» №№ 59 и 60, 27 февраля и 6 марта 1870 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с французского

Письмо К. Маркса членам Комитета Русской секции Интернационала в Женеве, напечатанное в газете «Народное дело» 15 апреля 1870 г.

 

 

К. МАРКС

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СОВЕТ МЕЖДУНАРОДНОГО ТОВАРИЩЕСТВА РАБОЧИХ – ЧЛЕНАМ КОМИТЕТА РУССКОЙ СЕКЦИИ В ЖЕНЕВЕ[361]

 

Граждане!

В своем заседании 22 марта Главный Совет [Генеральный Совет. Ред.] объявил, единодушным вотумом, что ваша программа и статут согласны с общими статутами Международного Товарищества Рабочих. Он поспешил принять вашу ветвь в состав Интернационала. Я с удовольствием принимаю почетную обязанность, которую вы мне предлагаете, быть вашим представителем при Главном Совете.

Вы говорите в вашей программе:

«… что императорское иго, гнетущее Польшу, есть тормоз, одинаково препятствующий политической и социальной свободе обоих народов – как русского, так и польского».

Вы могли бы прибавить, что русский насильственный захват Польши есть пагубная опора и настоящая причина существования военного режима в Германии, и вследствие того, на целом континенте. Поэтому, работая над разбитием цепей Польши, русские социалисты возлагают на себя высокую задачу, заключающуюся в том уничтожении военного режима, которое существенно необходимо как предварительное условие для общего освобождения европейского пролетариата.

Несколько месяцев тому назад мне прислали из Петербурга сочинение Флеровского «Положение рабочего класса в России». Это настоящее открытие для Европы. Русский оптимизм, распространенный на континенте даже так называемыми революционерами, беспощадно разоблачен в этом сочинении. Достоинство его не пострадает, если я скажу, что оно в некоторых местах не вполне удовлетворяет критике с точки зрения чисто теоретической. Это – труд серьезного наблюдателя, бесстрашного труженика, беспристрастного критика, мощного художника и, прежде всего, человека, возмущенного против гнета во всех его видах, не терпящего всевозможных национальных гимнов и страстно делящего все страдания и все стремления производительного класса.

Такие труды, как Флеровского и как вашего учителя Чернышевского, делают действительную честь России и доказывают, что ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении нашего века.

Привет и братство.

Карл Маркс  

Лондон, 24 марта 1870 г.

Напечатано в газете «Народное дело» № 1, Женева, 15 апреля 1870 г.

Печатается по тексту газеты

 

К. МАРКС

КОНФИДЕНЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ[362]

 

Вскоре после основания Интернационала русский Бакунин (хотя я и знаю его с 1843 г., но я оставляю в стороне все, что не является безусловно необходимым для понимания последующего) имел свидание в Лондоне с Марксом. Последний принял его там в Товарищество, для которого Бакунин обещал работать не покладая рук. Бакунин поехал в Италию, получил там посланные Марксом Временный Устав и Манифест к рабочему классу [См. настоящий том, стр. 3–15. Ред.], прислал «весьма восторженный» ответ, но не сделал ничего. После нескольких лет, в течение которых о нем ничего не было слышно, он опять появляется в Швейцарии. Там он примыкает не к Интернационалу, а к Лиге мира и свободы. После конгресса этой Лиги мира (Женева, 1867 г.) Бакунин входит в ее исполнительный комитет, но встречает там противников, которые не только противодействуют его «диктаторскому» влиянию, но и устанавливают за ним надзор как за «подозрительным русским». Вскоре после Брюссельского конгресса Интернационала (сентябрь 1868 г.) Лига мира устраивает конгресс в Берне. На этот раз Бакунин выступает как firebrand [подстрекатель. Ред.] и – замечу en passant [между прочим. Ред.] – клеймит западноевропейскую буржуазию в том тоне, в котором московиты‑оптимисты обычно нападают на западную цивилизацию, чтобы скрыть свое собственное варварство. Он предлагает ряд резолюций, которые сами по себе нелепы и рассчитаны на то, чтобы нагнать страх на буржуазных кретинов и позволить г‑ну Бакунину с eclat [шумом. Ред.] выйти из Лиги мира и вступить в Интернационал. Достаточно сказать, что его программа, предложенная Бернскому конгрессу, содержит такие нелепости, как «равенство классов», «отмена права наследования как начало социальной революции» и тому подобную бессмысленную болтовню, целый букет вздорных выдумок, претендующих на то, чтобы запугать, одним словом, – пошлая импровизация, рассчитанная исключительно на мимолетный эффект. Друзья Бакунина в Париже (один русский участвует там в издании «Revue Positiviste»[363]) и в Лондоне объявили всему миру о выходе Бакунина из Лиги мира как о un evenement [событии. Ред.] и провозгласили его смехотворную программу – этот olla podrida [винегрет. Ред.] из избитых общих мест, – чем‑то невероятно страшным и оригинальным.

Тем временем Бакунин вступил в Романское отделение Интернационала (в Женеве). Ему понадобились годы, чтобы решиться на этот шаг. Но не понадобилось и нескольких дней, чтобы г‑н Бакунин решил совершить переворот в Интернационале и превратить его в свое орудие.

За спиной лондонского Генерального Совета – его известили лишь тогда, когда все, по‑видимому, было готово – Бакунин основал так называемый «Альянс социалистической демократии». Программа этого общества была та самая, которую Бакунин предложил Бернскому конгрессу Лиги мира. Итак, это общество с самого начала объявило себя «обществом пропаганды» специфически бакунинской тайной премудрости, а сам Бакунин, один из самых невежественных людей в области социальной теории, неожиданно выступает здесь как основатель секты. Теоретическая программа этого «Альянса» была, однако, всего лишь фарсом. Суть дела заключалась в его практической организации, а именно – это общество должно было быть интернациональным, с центральным комитетом в Женеве, то есть находиться под личным руководством Бакунина. Но вместе с тем оно должно было являться «интегральной», составной частью Международного Товарищества Рабочих. С одной стороны, его отделения должны были быть представлены на «очередном конгрессе» Интернационала (в Базеле), а с другой стороны – проводить одновременно и наряду с ним свой собственный конгресс, заседающий отдельно и т. д. и т. д.

Кадры, которыми Бакунин располагал на первых порах, состояли из тогдашнего большинства Романского федерального комитета Интернационала в Женеве. И. Ф. Беккер, у которого страсть к пропаганде иногда затемняет рассудок, был выдвинут на первый план. В Италии и Испании Бакунин имел несколько союзников.

Генеральный Совет в Лондоне был осведомлен обо всем. Тем не менее, он предоставил Бакунину спокойно действовать до того момента, когда тому пришлось представить через И. Ф. Беккера устав (и программу) «Альянса социалистической демократии» Генеральному Совету на утверждение. На это последовало подробно мотивированное постановление, составленное вполне «юридически» и «объективно», но в своих «обоснованиях» полное иронии. Оно сводилось к следующему:

1. Генеральный Совет не принимает Альянс в Интернационал в качестве отделения.

2. Все параграфы устава Альянса, которые касаются его отношений к Интернационалу, объявляются аннулированными и недействительными.

В мотивировочной части постановления было ясно и решительно показано, что Альянс является не чем иным, как орудием для дезорганизации Интернационала [См. настоящий том, стр. 353–355. Ред.] .

Удар был неожиданным. Бакунин уже успел превратить «Egalite» – центральный орган говорящих по‑французски членов Интернационала в Швейцарии – в свой орган и, кроме того, основал в Ле‑Локле свой собственный маленький вестник – «Progres», который и до сих пор играет эту же роль под редакцией фанатичного приверженца Бакунина, некоего Гильома.

После долгих недель раздумья центральный комитет Альянса посылает, наконец, – за подписью женевца Перрона – ответ Генеральному Совету. Из преданности правому делу Альянс готов пожертвовать своей самостоятельной организацией, но при одном условии: Генеральный Совет должен объявить, что он признает «радикальные» принципы Альянса.

Генеральный Совет ответил, что в его функции не входит судить о программах различных секций с точки зрения теории. Он обязан лишь заботиться о том, чтобы в них не было ничего прямо противоречащего Уставу Интернационала и его духу. Поэтому он должен настоять на том, чтобы из программы Альянса была вычеркнута нелепая фраза об «egalite des classes» [ «равенстве классов». Ред.] , и вместо нее вписаны слова «abolition des classes» [ «уничтожение классов». Ред.] (что и было сделано). А в остальном пусть вступают в Интернационал, после того как распустят свою самостоятельную международную организацию и представят Генеральному Совету список всех своих секций [См. настоящий том, стр. 363–364. Ред.] (что – nota bene [заметьте. Ред.] – сделано не было).

Этим инцидент был исчерпан. Номинально Альянс распустил свою организацию, фактически же продолжал существовать под руководством Бакунина, который вместе с тем распоряжался в женевском Романском федеральном комитете Интернационала.

К прежним их органам прибавились еще «Federacion» в Барселоне, а после Базельского конгресса – и «Eguaglianza» в Неаполе[364].

Бакунин попытался тогда иным путем добиться своей цели – превращения Интернационала в свое личное орудие. Он предложил Генеральному Совету через наш Романский комитет в Женеве включить «вопрос о наследовании» в повестку дня Базельского конгресса. Генеральный Совет согласился на это, чтобы сразу разбить Бакунина наголову. План Бакунина был таков: когда Базельский конгресс примет предложенные Бакуниным в Берне «принципы» (?), то все увидят, что не Бакунин перешел к Интернационалу, а Интернационал – к Бакунину. Отсюда простой вывод: лондонский Генеральный Совет (который был против нового перетряхивания сен‑симонистского vieillerie [старого хлама. Ред.] , Бакунин знал об этом) должен будет выйти в отставку, и Базельский конгресс переведет Генеральный Совет в Женеву, то есть Интернационал достанется диктатору Бакунину в его полное распоряжение.

Бакунин устроил настоящий заговор, чтобы обеспечить себе большинство на Базельском конгрессе. Не было даже недостатка в поддельных мандатах, чему пример – мандат г‑на Гильома от Ле‑Локля и др. Бакунин сам выпросил себе мандаты от Неаполя и Лиона. Против Генерального Совета распространялась всяческая клевета. Одним говорили, что в нем преобладает element bourgeois [буржуазный элемент. Ред.], другим – что это гнездо communisme autoritaire [авторитарного коммунизма. Ред.] и т. д.

Результаты Базельского конгресса известны. Предложения Бакунина не прошли, и Генеральный Совет остался в Лондоне.

Досада на эту неудачу – в глубине души Бакунин, по всей вероятности, с удачей связывал успех разных своих личных замыслов – вылилась в полных раздражения заявлениях в «Egalite» и в «Progres». Эти газеты, между тем, все более и более принимали характер официальных оракулов. То та, то другая швейцарская секция Интернационала подвергалась отлучению за то, что, вопреки категорическому предписанию Бакунина, принимала участие в политическом движении и т. п. Наконец, долго сдерживаемая ярость против Генерального Совета открыто прорвалась. «Progres» и «Egalite» насмехались, нападали, заявляли, что Генеральный Совет не выполняет своих обязанностей, например в отношении выпуска трехмесячных бюллетеней; что Генеральный Совет должен отказаться от непосредственного контроля над Англией и основать особый английский центральный комитет, который занимался бы только английскими делами; что решение Генерального Совета по поводу арестованных фениев является превышением его функций, ибо не его дело заниматься местными политическими вопросами. Далее, «Progres» и «Egalite» встали на сторону Швейцера и категорически потребовали, чтобы Генеральный Совет официально и «publiquement» [ «публично». Ред.] высказался по вопросу о Либкнехте и Швейцере. Газета «Le Tra‑vail» (в Париже), в которой французские друзья Швейцера контрабандой протащили благоприятные ему статьи, удостоилась за это похвалы от «Progres» и «Egalite»; последняя призывала к совместной борьбе против Генерального Совета.

Тут дело приняло такой оборот, что необходимо было вмешаться. Ниже следует буквальная копия письма Генерального Совета к Центральному комитету Романской федерации в Женеве. Документ этот слишком длинен для того, чтобы переводить его на немецкий язык.

«Генеральный Совет – Федеральному совету Романской Швейцарии в Женеве

Генеральный Совет на своем внеочередном заседании 1 января 1870 г. постановил:

1. В газете «Egalite» от 11 декабря 1869 г. мы читаем:

«Несомненно, что Генеральный Совет пренебрегает делами крайне важными… Мы напоминаем Генеральному Совету о его обязанностях ссылкой на статью 1 Регламента: «Генеральный Совет обязан выполнять резолюции конгресса…» Мы могли бы задать Генеральному Совету достаточно вопросов, чтобы ответы составили довольно пространный документ. Мы это сделаем позднее. А пока и т. д.»

Генеральный Совет не знает ни в Уставе, ни в Регламенте такой статьи, которая обязывала бы его вступать в переписку или в полемику с «Egalite» или давать «ответы» на «вопросы» какой бы то ни было газеты.

Только Федеральный совет Романской Швейцарии, является представителем секций Романской Швейцарии перед Генеральным Советом. Если Федеральный совет обратится к нам единственно законным путем, то есть через своего секретаря, с запросами или обвинениями, то Генеральный Совет всегда готов будет ему ответить. Но Романский федеральный совет не имеет права ни отказываться от своих функций, передоверяя их редакциям «Egalite» и «Progres», ни позволять этим газетам узурпировать его функции.

Вообще говоря, если бы переписка Генерального Совета с национальными и местными комитетами публиковалась, это причиняло бы большой вред общим интересам Товарищества.

В самом деле, если бы другие органы Интернационала последовали примеру «Progres» и «Egalite», то Генеральный Совет был бы поставлен перед альтернативой – либо дискредитировать себя в глазах общественного мнения своим молчанием, либо нарушить свои обязанности, отвечая публично. «Egalite» совместно с «Progres» призывают «Travail» потребовать объяснения от Генерального Совета. Чем не Лига общественного блага!

2. Допуская, что поставленные «Egalite» вопросы исходят от Романского федерального совета, мы ответим на них, но лишь с тем условием, чтобы впредь подобного рода вопросы не задавались нам таким путем.

3. Вопрос о бюллетене.

Резолюция Женевского конгресса, вошедшая в Регламент, предписывает, чтобы национальные комитеты посылали Генеральному Совету документальные данные о пролетарском движении, а Генеральный Совет затем издавал бюллетень на различных языках «так часто, как это позволят ему его средствам («As often as its means permit, the General Council shall publish a report etc.»).

Обязанность, возложенная на Генеральный Совет, была, таким образом, связана с условиями, которые остались невыполненными. Не была даже проведена предписанная Уставом статистическая анкета, относительно которой выносились постановления на ряде следовавших один за другим общих конгрессов и проведения которой Генеральный Совет требовал ежегодно. Что касается средств, то Генеральный Совет давно прекратил бы свое существование, не будь местных взносов в Англии и личных пожертвований его членов.

Таким образом, Регламент, принятый Женевским конгрессом, остался мертвой буквой.

Что касается Базельского конгресса, то он обсуждал не вопрос о выполнении уже существующего Регламента, а вопрос о своевременности выпуска бюллетеня и не вынес никакого решения по этому поводу.

Впрочем, Генеральный Совет полагает, что первоначальная задача бюллетеня, который он должен был издавать, в настоящее время всецело выполняется различными печатными органами Интернационала, выходящими на различных языках и распространяющимися путем взаимного обмена. Было бы нелепо делать при помощи дорогостоящих бюллетеней то, что уже делается без издержек. С другой стороны, бюллетень, который публиковал бы то, что не печатается в органах Интернационала, только помог бы нашим врагам заглянуть за кулисы.

4. Вопрос об отделении Генерального Совета от федерального совета для Англии.

Задолго до основания «Egalite» это предложение выдвигалось периодически в самом Генеральном Совете одним или двумя из его английских членов. Но оно всегда отклонялось почти единогласно.

Хотя революционная инициатива будет исходить, вероятно, от Франции, только Англия может послужить рычагом для серьезной экономической революции. Это – единственная страна, где уже нет крестьян и где земельная собственность сосредоточена в немногих руках. Это – единственная страна, в которой капиталистическая форма, то есть объединение труда в широком масштабе под властью капиталистических предпринимателей, охватила почти все производство. Это – единственная страна, в которой огромное большинство населения состоит из наемных рабочих (wages labourers). Это – единственная страна, в которой классовая борьба и организация рабочего класса в тред‑юнионах достигли известной степени зрелости и всеобщности. Благодаря своему господству на мировом рынке Англия является единственной страной, где каждый переворот в экономических отношениях должен немедленно отразиться во всем мире. Если Англия является классической страной лендлордизма и капитализма, то, с другой стороны, в ней созрели более, чем где бы то ни было, материальные условия для их уничтожения. Генеральный Совет поставлен теперь в счастливое положение благодаря тому, что этот великий рычаг пролетарской революции непосредственно находится в его руках. Каким безумием, можно даже сказать, каким преступлением было бы отдать этот рычаг в руки одних англичан!

Англичане обладают всеми необходимыми материальными предпосылками для социальной революции. Чего им недостает, так это духа обобщения и революционной страсти. Только Генеральный Совет в состоянии восполнить этот пробел и ускорить таким образом подлинно революционное движение в этой стране, а следовательно, и повсюду. Крупные успехи, которых мы в этом направлении уже достигли, засвидетельствованы наиболее умными и влиятельными органами господствующих классов, как, например, «Pall Mall Gazette», «Saturday Review», «Spectator», «Fortnightly Review», не говоря уже о так называемых радикальных членах палаты общин и палаты лордов, которые еще недавно оказывали большое влияние на лидеров английских рабочих. Они открыто обвиняют нас в том, что мы отравили и почти искоренили английский дух в рабочем классе и толкнули его к революционному социализму.

Единственный способ осуществить такой поворот состоит в том, чтобы действовать как Генеральный Совет Международного Товарищества. В качестве Генерального Совета мы можем побуждать к принятию таких мер (как, например, основание Лиги земли и труда), которые впоследствии, при их осуществлении, предстанут перед публикой как стихийные выступления английского рабочего класса.

Если бы помимо Генерального Совета был основан федеральный совет, каковы были бы непосредственные результаты этого? Занимая промежуточное положение между Генеральным Советом Интернационала и Всеобщим советом тред‑юнионов, федеральный совет не пользовался бы никаким авторитетом. С другой стороны, Генеральный Совет Интернационала выпустил бы из рук этот великий рычаг. Если бы мы серьезной и незаметной работе предпочли балаганную трескотню, то мы, может быть, и допустили бы такую ошибку, как публичный ответ на вопрос «Egalite», почему Генеральный Совет мирится с «таким обременительным совмещением функций».

Англию нельзя просто поставить в ряд с другими странами. Ее следует рассматривать как метрополию капитала.

5. Вопрос о резолюции Генерального Совета об ирландской амнистии.

Если Англия является крепостью лендлордизма и европейского капитализма, то единственный пункт, где можно нанести серьезный удар официальной Англии, представляет собой Ирландия.

Во‑первых, Ирландия является цитаделью английского лендлордизма. Если он рухнет в Ирландии, то он должен будет рухнуть и в Англии. В Ирландии это может произойти во сто раз легче, потому что экономическая борьба сосредоточена там исключительно на земельной собственности, потому что там эта борьба есть в то же время и национальная борьба и потому что народ в Ирландии настроен более революционно и более ожесточен, чем в Англии. Лендлордизм в Ирландии удерживает свои позиции исключительно при помощи английской армии. Как только прекратится принудительная уния этих двух стран, в Ирландии вспыхнет социальная революция, хотя и в устаревших формах. Английский лендлордизм потеряет не только крупный источник своих богатств, но также и важнейший источник своей моральной силы как представитель господства Англии над Ирландией. С другой стороны, оставляя неприкосновенным могущество своих лендлордов в Ирландии, английский пролетариат делает их неуязвимыми в самой Англии.

Во‑вторых, английская буржуазия не только эксплуатировала ирландскую нищету, чтобы ухудшить положение рабочего класса в Англии путем вынужденной иммиграции ирландских бедняков, но она, кроме того, разделила пролетариат на два враждебных лагеря. Не происходит гармонического соединения революционного пыла кельтского рабочего и положительного, но медлительного нрава англосаксонского рабочего. Наоборот, во всех крупных промышленных центрах Англии существует глубокий антагонизм между английским и ирландским пролетарием. Средний английский рабочий ненавидит ирландского как конкурента, который понижает заработную плату и standard of life [уровень жизни. Ред.]. Он питает к нему национальную и религиозную антипатию. Он смотрит на него почти так же, как смотрели poor whites [белые бедняки. Ред.] южных штатов Северной Америки на черных рабов. Этот антагонизм между пролетариями в самой Англии искусственно разжигается и поддерживается буржуазией. Она знает, что в этом расколе пролетариев заключается подлинная тайна сохранения ее могущества.

Этот антагонизм воспроизводится и по ту сторону Атлантического океана. Вытесняемые с родной земли быками и овцами, ирландцы вновь встречаются в Соединенных Штатах, где они составляют огромную, все возрастающую часть населения. Их единственная мысль, их единственная страсть – ненависть к Англии. Английское и американское правительства, то есть классы, которые они представляют, культивируют эти страсти, чтобы увековечить межнациональную борьбу, являющуюся тормозом для всякого серьезного и искреннего союза между рабочими по обе стороны Атлантического океана, а следовательно, тормозом для их общего освобождения.

Ирландия – это единственный предлог для английского правительства содержать большую постоянную армию, которую в случае нужды, как это уже имело место, бросают против английских рабочих, после того как в Ирландии эта армия пройдет школу военщины. Наконец, в Англии в настоящее время повторяется то, что в чудовищных размерах можно было видеть в Древнем Риме. Народ, порабощающий другой народ, кует свои собственные цепи.

Итак, позиция Международного Товарищества в ирландском вопросе совершенно ясна. Его главная задача – ускорить социальную революцию в Англии. Для этой цели необходимо нанести решающий удар в Ирландии.

Резолюция Генерального Совета об ирландской амнистии служит лишь введением к другим резолюциям, в которых будет сказано, что, не говоря уже о международной справедливости, предварительным условием освобождения английского рабочего класса является превращение существующей принудительной унии – то есть порабощения Ирландии – в равный и свободный союз, если это возможно, или полное отделение, если это необходимо.

Кроме того, доктрина, выдвигаемая газетами «Egalite» и «Progres» о связи или, вернее, об отсутствии связи между социальным и политическим движениями, насколько нам известно, никогда не была признана ни на одном из наших конгрессов. Она противоречит нашему Уставу. В Уставе сказано:

«That the economical emancipation of the working classes is… the great end to which every political movement ought to be subordinate as a means» [ «Экономическое освобождение рабочего класса есть… великая цель, которой всякое политическое движение должно быть подчинено как средство» (см. настоящий том, стр. 12). Ред.].

Во французском переводе, сделанном парижским комитетом в 1864 г., эти слова «as a means» («как средство») были выброшены. В ответ на запрос Генерального Совета парижский комитет сослался в оправдание на трудности своего политического положения.

Имеются и другие искажения подлинного текста Устава. Первое положение вводной части Устава гласит: «The struggle for the emancipation of the working classes means… a struggle… for equal rights and duties, and the abolition of all class rule» [ «Борьба за освобождение рабочего класса означает борьбу… за равные права и обязанности и за уничтожение всякого классового господства» (см. настоящий том, стр. 12), Ред.]

В парижском переводе говорится о «равных правах и обязанностях», то есть в нем воспроизводится общая фраза, которую можно встретить почти во всех демократических манифестах за последние сто лет и которая имеет разный смысл в устах представителей различных классов, но в этом переводе вычеркнуто конкретное требование «уничтожения классов».

Затем во втором абзаце вводной части Устава мы читаем: «That the economical subjection of the man of labour to the monopoliser of the means of labour, that is the sources of life etc.» [ «Экономическое подчинение трудящегося монополисту средств труда, то есть источников жизни, и т. д.» (см. настоящий том, стр. 12). Ред.] .

В парижском переводе вместо «means of labour, that is the sources of life» [ «средств труда, то есть источников жизни». Ред.] – выражения, включающего, наряду с остальными средствами труда, также и землю, – поставлено слово «капитал».

Первоначальный подлинный текст был восстановлен во французском переводе, опубликованном в Брюсселе в 1866 году. 6. Вопрос о Либкнехте и Швейцере.

В «Egalite» говорится: «Обе эти группы принадлежат к Интернационалу». Это неверно. Группа эйзенахцев (которую «Progres» и «Egalite» соизволили превратить в группу гражданина Либкнехта) принадлежит к Интернационалу. Группа Швейцера к нему не принадлежит.

Швейцер сам подробно разъяснил в своей газете «Social‑Demokrat», почему лассалевская организация не могла бы вступить в Интернационал, не уничтожив самое себя. Сам того не ведая, он сказал правду. Его искусственная сектантская организация находится в противоречии с действительной организацией рабочего класса.

«Progres» и «Egalite» потребовали от Генерального Совета публично высказать свой «взгляд» на личные разногласия между Либкнехтом и Швейцером. Поскольку гражданин И. Ф. Беккер (на которого газета Швейцера клевещет так же, как на Либкнехта) входит в состав редакционного комитета «Egalite», кажется поистине странным, что издатели этой газеты не осведомлены лучше о фактах. Они должны были бы знать, что Либкнехт в «Demokratisches Wochenblatt» публично предложил Швейцеру признать Генеральный Совет арбитром в их разногласиях и что Швейцер не менее публично отказался признать авторитет Генерального Совета.

Генеральный Совет употребил все средства, чтобы положить конец этому скандалу. Он поручил своему секретарю для Германии вступить в переписку со Швейцером, что и было сделано; но все попытки Совета разбились о непреклонное решение Швейцера сохранить во что бы то ни стало вместе с сектантской организацией свою самодержавную власть.

Дело Генерального Совета – выбрать тот благоприятный момент, когда его открытое вмешательство в этот спор принесет больше пользы, нежели вреда.

По поручению Генерального Совета и т. д.»

Французские комитеты (несмотря на то, что Бакунин сильно интриговал в Лионе и Марселе и склонил на свою сторону несколько молодых горячих голов) так же, как и Бельгийский генеральный совет (Брюссель), заявили, что они вполне солидарны с этим инструктивным письмом Генерального Совета.

Составление копии для Женевы несколько задержалось (так как секретарь для Швейцарии Юнг был очень занят). Вследствие этого копия разошлась в пути с официальным письмом Генеральному Совету от Перре, секретаря Центрального комитета Романской федерации в Женеве.

В Женеве кризис разразился еще до получения нашего письма. Некоторые редакторы «Egalite» восстали против направления, продиктованного Бакуниным. Бакунин и его приверженцы (в том числе шесть редакторов «Egalite») хотели заставить Центральный комитет в Женеве уволить ослушников. Но женевский Комитет давно уже тяготился деспотизмом Бакунина и был недоволен тем, что оказался из‑за него вовлеченным в трения с другими немецко‑швейцарскими комитетами, с Генеральным Советом и т. д. Поэтому он, наоборот, утвердил нежелательных Бакунину редакторов «Egalite». Тогда шесть бакунинских сторонников вышли из редакции, рассчитывая добиться этим прекращения издания.

В ответ на наше письмо Центральный комитет в Женеве заявил, что нападки «Egalite» на Генеральный Совет происходили против его воли, что он никогда не одобрял политики, которую проповедовала газета, что теперь газета редактируется под строгим контролем Комитета и т. д.

После этого Бакунин переехал из Женевы обратно в Тессин. Теперь он может влиять – поскольку речь идет о Швейцарии – только на одну газету «Progres» (Ле‑Локль).

Вскоре умер Герцен. Бакунин, который с тех пор как задумал провозгласить себя руководителем европейского рабочего движения, отрекся от своего старого друга и учителя Герцена, тотчас же после его смерти принялся его расхваливать. Почему? Герцен, несмотря на то, что был сам богатым человеком, получал ежегодно на пропаганду 25000 франков от сочувствующей ему псевдосоциалистической панславистской партии в России[365]. Благодаря своим хвалебным гимнам Бакунин получил в свое распоряжение эти деньги, а тем самым, – malgre sa haine de l'heritage [несмотря на свою ненависть к институту наследования. Ред.] – вступил во владение как денежным, так и моральным «наследством Герцена» sine beneficio inventarii [без каких‑либо ограничений. Ред.].

В то же время в Женеве обосновалась колония молодых русских студентов‑эмигрантов, которые действительно честно относятся к своим убеждениям и доказали свою честность тем, что главным пунктом своей программы выставили борьбу с панславизмом.

Они выпускают в Женеве журнал «Народное дело». Около двух недель тому назад они обратились в Лондон, прислали свой устав и программу с просьбой утвердить основанную ими Русскую секцию Интернационала. Просьба была удовлетворена.

В отдельном письме к Марксу они просили его быть временно их представителем в Генеральном Совете. На это тоже было дано согласие [См. настоящий том, стр. 427–428. Ред.] . Вместе с тем они заявили, – как бы извиняясь перед Марксом, – что в ближайшем будущем сорвут с Бакунина маску, потому что этот человек ведет двойную политику: в России – одну, в Европе – совершенно другую.

Итак, игре этого в высшей степени опасного интригана будет скоро положен конец, по крайней мере, в рамках Интернационала.

Написано К. Марксом около 28 марта 1870 г.

Впервые опубликовано в журнале «Die Neue Zeit», т. 2, № 15, 1902 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого и французского

 

К. МАРКС

ПРОЕКТ РЕЗОЛЮЦИИ ГЕНЕРАЛЬНОГО СОВЕТА О ГАЗЕТЕ «BEE‑HIVE»[366]

 

Принимая во внимание:

1) что Генеральный Совет Международного Товарищества Рабочих рекомендовал различным секциям Интернационала на европейском континенте и в Соединенных Штатах подписываться на «Bee‑Hive Newspaper», как на официальный орган Генерального Совета и орган, представляющий в английской прессе движение рабочего класса;

2) что газета «Bee‑Hive» не только выпускала из официальных отчетов Генерального Совета отдельные резолюции, которые могли бы не понравиться ее патронам, но методом замалчивания систематически представляла в искаженном виде содержание целого ряда заседаний Генерального Совета;

3) что газета «Bee‑Hive», особенно после недавней смены владельца[367], все еще претендуя на то, что она является исключительно органом рабочего класса, фактически стала органом группы капиталистов, которая хочет подчинить себе пролетарское движение и использовать его как средство для своих собственных классовых и партийных целей, –

Генеральный Совет Международного Товарищества Рабочих на своем заседании 26 апреля 1870 г. единогласно постановил порвать всякую связь с газетой «Bee‑Hive» и довести через печать эту резолюцию до сведения своих различных секций в Англии, на европейском континенте и в Соединенных Штатах.

Внесено К. Марксом 3 мая 1870 г.

Напечатано в газете «Der Volksstaat» № 38, 11 мая 1870 г.

Печатается по рукописи К. Маркса, вклеенной в протокольную книгу Генерального Совета

Перевод с английского

Страница протокольной книги с рукописью К. Маркса «О преследованиях членов французских секций»

 

К. МАРКС О ПРЕСЛЕДОВАНИЯХ ЧЛЕНОВ ФРАНЦУЗСКИХ СЕКЦИЙ[368]

 

 

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 195; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

⇐ Предыдущая38394041424344454647Следующая ⇒

---

Мы поможем в написании ваших работ!