Здесь в земле спит Уилльям Йетс 6 страница

Дверь

И нищих будущее входит, а за ним

Законы, палачи, загадки — все войдут:

Ее Величество, чей нрав невыносим,

И, дураков дурача, пьяный шут.

Герой ее глазами ест, отсечь немедля чтоб

У прошлого главу, просунут лишь едва —

С миссионерскою ухмылкою вдова,

Иль с ревом рвущийся потоп.

Сгребаем все к ней, благо ли — испуг

И бьемся в створки — если смерти мгла.

Она однажды отворилась вдруг,

Алисе показав Страну Чудес,

Столь крохотной, в сиянии небес,

Что та и слез сдержать огромных не смогла.

Приготовления

Все загодя купить не преминули

У лучших фирм: тончайший аппарат

Для измерения порока и, подряд,

От сердца ли, желудка ли — пилюли.

Для нетерпения — часы, конечно. Плюс

Для сумрака — фонарь и зонтик — от лучей;

На пули не скупился казначей

И дикарей утешить — связки бус.

Им Упования была ясна система,

И раньше получалось, говорят.

К несчастью, в них самих гнездилась их проблема:

Ведь отравителю нельзя доверить яд,

Кудеснику — тончайший тот прибор

И меланхолику — винтовочный затвор.

Распутья

Здесь обнялись они, прощаясь. Больше не

Им свидеться. По собственной вине.

Один рванулся к славе; шумной ложью

Сражен безжалостно, едва начавши взлет,

Другой похоронил себя в глуши, по бездорожью

Смерть тащится за ним туда который год.

Распутья, пристани, колес вагонных стук,

О, все эти места решений и разлук,

Кто может предсказать, какой прощальный дар

Укроет друга от бесчестья своей сенью,

И нужно ль вообще ему идти туда,

В края поганые и там искать спасенья?

Объяты страхом страны и погоды.

Никто не знал, вступив в борьбу со злом,

Что время не пошлет им откровенья;

Ибо легенды утверждают: для деянья

Предел ошибок ограничен годом.

Каких друзей еще предать и, покидая дом,

Каким веселием отсрочить покаянье,

Хотя, что проку в дне еще одном

Для путешествия длиною во мгновенье?

Пилигрим

В предместьи нет окна, чтоб осветить ту спальню,

Где в маленьком жару огромный день играл;

Где множились луга, где мельницы нет дальней,

Любви изнанку мелющей с утра.

Ни плачущих путей, сквозь пустоши ведущих

К ступеням замка, где Мощей Великих склеп;

Мосты кричали: "Стой!", за плащ цеплялись кущи

Вокруг руин, где дьявол шел след в след.

Он повзрослеть мечтал, забыть, как этот сон,

Все заведения, где их учили руки мыть и лгать,

И истину скорей взвалить себе на плечи,

Ту, что венчает вздоха горизонт,

Желая быть услышанной и стать

Отцовским домом, материнской речью.

Город

В провинции, там, где прошло их детство

В познаньи Неизбежности, в пути

Они учили, что им никуда не деться

От Неизбежности, одной на всех, как ни крути.

Но в городе уже их различали,

На веру деревенскую плюя,

Суть Неизбежности подобна там печали —

У каждого, как ни крути, своя.

Он, как и все они, прижился без проблем,

Среди соблазнов многих выбирая

Один, чтоб завладел им и повел,

Чтоб, совершенствуясь в искусстве быть никем,

Сидеть на площади, со смехом наблюдая,

Как входят в город юноши из сел.

Искушение первое

Стыдясь стать баловнем своей печали,

Он в банду россказней беспутнейших вступил,

Где дар его чудесный все признали,

Избрав главой юно-воздушных сил,

Кто голод превращал в латинскую похлебку,

И хаос города — по мановенью — в парк,

И одиночество любое — девой робкой —

Заставить мог сойти к нему во мрак.

Но если в помыслах своих он был предельно прост,

Ночь шла за ним, как с топором подонок.

Дома кричали: "Вор!", захлопывая двери.

Когда же Истина пред ним предстала во весь рост,

Он в панике приник к твердыне этой — вере

И сжался, как от окрика, ребенок.

Искушение второе

Книг этих безмятежные ряды

Как будто бы и впрямь существовали —

Он отшвырнул соперникa труды

И застучал наверх по лестничной спирали.

И он вскричал, склонясь на парапет:

"Извечное Ничто, страсть без конца и края,

О, отпусти того, кто совершенства свет

Познал сейчас, с Тобой отождествляя."

И камня немудреное томленье

Он ощущал дрожащею рукой,

Как приз ему за подвиг восхожденья,

Как обещание, что плоть угомонится

И обретет, страдалица, покой.

И в лестничный проем нырнул — чтобы разбиться.

Искушение третье

Он принцев изучал, походку их и стать,

Что дети говорят, о чем судачат жены,

Он в сердце старые могилы вскрыл познать,

Какие мертвецам не писаны законы.

И неохотно заключил: "Все врут

Любители помудрствовать лукаво

И к ближнему любовь — причина ссор и смут,

И песня жалости — бесовская забава."

И пред судьбой склонился так, что вскоре,

Над всякой тварью стал судьею и отцом,

Пока не встретил он в разрушенном соборе

В ночном кошмаре, в темном коридоре

Фигуру с перекошенным лицом,

Его лицом, вопящую: "О, горе!.."

Башня

Архитектура эта для благих;

Вот так и гнал их страх на штурм небес,

Пока Господь не проявил к ним интерес,

Отметив девы непорочный лик.

Почиют здесь миры триумфов, и в ночи

В абстрактных домыслах Любовь дотла горит.

И Воля ссыльная, вернувшись, говорит

Таким возвышенным стихом, что плачут палачи.

Колодец бы взамен уж лучше б сладить им,

Но их преследует водобоязнь. Сейчас

Кто видит все, становится незрим.

Но и волшебникам здесь нелегко самим —

Они, по климату нормальному томясь,

Прохожему вздохнут: "Остерегайся нас!"

Самонадеянность

Чтоб зверя ублажить, народ единорогу,

Дев непорочных, по обычью, поставлял.

Средь девственниц, однако, слава богу,

Процент красавиц был ничтожно мал.

Герой отважен был; не врали, знать, знаменья,

Но странный опыт свой он от народа скрыл.

И ангел сломанной ноги, как избежать паденья,

К нему сойдя, в холмах его учил.

Что ж, обнаглев, идти они решили сами,

Туда, где с львами им отведен был придел;

И стали в полпути, пещеру обнаружив.

Ну а для тех из них, кто до абсурда смел,

Остался выбор — выбраться наружу

И, монстра встретив, превратится в камень.

Посредственность

Его родители тянулись, как могли

Чтобы чадо отлучить от чахлой их земли

Для поприща почетнее стократ,

Чтоб зубы сжал, но стал богат.

Амбиций их неистовый накал

Дитя дубрав безумно испугал.

И он решил — любви такой

Достоин разве что герой.

И вот он здесь без пищи и без карт

И ни живой души уже который день

И непереносим пустыни злобный взгляд.

Он под ноги взглянул и там увидел тень,

Посредственности, той, чей идеал

Был Исключительность. И в ужасе бежал.

Призвание

Чиновник изумлен — ведь он был назван

Средь тех, кто за терновым там стоял венцом

И в список занесен решительным отказом.

Уж не скрипит перо. И страстотерпцев лики

Он, опоздавший, не умножит, стало быть.

Осталось языка раздвоенным концом

Испытывать решительность юнцов

Рассказами о промахах великих

И ироничной фразою безудержных стыдить.

Теперь глумятся зеркала и над его ошибкой,

Видать пришла пора у женщин и у книг

Насмешнику, чей стиль — укол рапирой гибкой,

Мы поможем в написании ваших работ!