Историческая и эволюционная этика (XIX век). Насилие и прогресс
Наибольшее счастье наибольшего числа людей.
Пусть хоть весь мир летит в тартарары,
лишь бы мне чай пить.
XIX век подошел к вопросу о нравственности с новой точки зрения – с точки зрения ее постепенного развития в человечестве, начиная с первобытных времен. Историческая и эволюционная этика явилась реакцией на безуспешные споры в эпоху Возрождения и Просвещения о происхождении нравственности и о том, что такое добро и зло. Последней грандиозной попыткой определить незыблемые правила морали для всех времен и народов был категорический императив Канта. После этой вершинной точки этики Просвещения необходимым стал совершенно иной подход. В XIX в. этические системы развивались в рамках утилитаризма (И. Бентам, Д. С. Милль), а также в трех новых направлениях: позитивизме (О. Конт), эволюционизме (Ч. Дарвин, Г. Спенсер) и социализме (К. Маркс, Прудон).
Кант абсолютизировал мораль, но, поскольку нравственный закон стал у него свойством человеческого разума, ничто не мешало трактовать его как кому заблагорассудится. И вот ближайший последователь Канта И. Фихте (1762–1819) дошел до полного волюнтаризма и вседозволенности по отношению к природе. Он объявил главной целью человека стать господином природы. Йодль (1849–1914) назвал учение Фихте «этикой творческой гениальности», потому что нравственная воля у Фихте является творческим принципом, покоряющим себе и познавательные силы человека, и внешнюю природу. Но такая этика отнюдь не вела к нравственной ответственности человека за окружающий мир.
|
|
|
Г. Гегель (1770–1831), также основываясь на представлении о морали как человеческом свойстве, вполне логично провозгласил ее исторический характер. Он прямо нападает на категорический императив Канта: «нельзя считать оправданием нравственного правила то, что оно может быть признано желательным как общий закон, потому что для всякого поступка можно найти какое‑нибудь общее основание и даже возвести его в обязанность». Дикари возводят в обязанность такие поступки, против которых возмущается наша совесть, – убийство детей, родовая месть. И в наше время какой‑нибудь тиран может возвести любое правило в ранг закона государства. Демократическое государство, как продемонстрировала казнь Сократа, также не застраховано от безнравственных решений. Каким же образом существует тогда нравственная истина? Гегель видит ее постепенно становящейся в истории. Источник ее развития – судьба нового, прогрессивного в борьбе со старым, отживающим, из которого остается только необходимое для будущего, а все ненужное уничтожается («снимается»). Эта борьба как источник прогресса составляет основное содержание книги бытия, а страницы счастья – пустые страницы истории. То, что признается нравственным в данный момент, не похоже на признаваемое нравственным в иную эпоху, и стало быть, мораль относительна, но в целом человечество постепенно приближается ко все более полной этической истине, и таким образом, все, что способствует прогрессу человечества, способствует и росту нравственности.
|
|
|
Для Гегеля не существует индивидуальной этики, потому что подлинные движущие пружины человеческой истории лежат вне пределов индивидуального сознания, и в этом смысле индивидуальная свобода и нравственность – это в конечном счете несущественные моменты в развитии мирового духа. Индивид в системе Гегеля превращен в простое орудие «хитрого разума». Он становится средством для достижения целей мирового духа. Он может осознать эти цели как не чуждые ему только в том случае, если сумеет встать на точку зрения всеобщего и отказаться от своей «партикулярности», к которой Гегель относит и всю нравственную жизнь индивида и связанную с ней свободу.
Система Гегеля – высшая точка рационалистического мироощущения, после которой не мог не начаться спад и откат от рационализма. «В гегельянстве философия дошла до самообожествления, гегельянство – невиданная гордыня отвлеченного философствующего разума»[339].
|
|
|
Утилитаризм. Основным принципом всякой этики и законодательства И. Бентам (1748–1832) считал наибольшее счастье наибольшего числа людей. Он приближался к социалистическим и анархическим выводам, утверждая, что «законы – суть ограничения присущей человеку способности действия, а потому с абсолютной точки зрения они представляют зло». Бентам старался определить, что дает как отдельному человеку, так и обществу в целом возможность наибольшего счастья. Он составил «лестницу удовольствий» – шкалу перехода от наиболее сильных и глубоких удовольствий до случайных и мгновенных на основе четырех критериев: интенсивность удовольствия, его продолжительность, достоверность и близость. Он считал, что долг мыслителей – доказать, что добродетельный поступок есть правильный расчет, временная жертва, которая принесет максимум удовольствия; поступок же безнравственный – неправильный расчет. Но добродетель – не только расчет, в ней есть еще усилие, борьба и жертва: человек жертвует немедленным удовольствием в виду будущих. В этике Бентама заложен призыв к творчеству и понимание общественных задач. Его считают истинным основателем английской утилитарной школы.
|
|
|
Дж. Милль (1806–1873) указывал на постоянное развитие нравственности в человечестве благодаря общественной жизни. Нравственность, по его мнению, – продукт взаимодействия между психической (умственной и душевной) организацией личности и обществом. Именно в общественной жизни происходит синтез между нравственными устремлениями, основывающимися на чувстве долга, и теми, которые вытекают из принципа наибольшего счастья (эвдемонизм) или наибольшей пользы (утилитаризм).
Позитивизм. К утилитаризму близка этика позитивизма, основателем которой был О. Конт (1798–1857). Он считал, что существует естественная эволюция, и эта эволюция есть прогресс, торжество человеческих особенностей над животными особенностями. Основой этики поэтому должен стать интерес человеческого рода, всего человечества. Конт ввел термин альтруизм, под которым понимал инстинкт, противоположный эгоизму, и имеющийся не только у человека, но и у животных. Люди рождаются, по мнению Конта, с определенными нравственными задатками, но в полном смысле слова людьми становятся, развив их в себе. Высшие обязанности, по Конту, социальные, а высший нравственный закон в том, что личность должна обуздать свои эгоистические интересы и жить не для себя, а для человечества – великого организма, которого каждый из нас составляет лишь атом, живущий одно мгновение и тотчас же погибающий, чтобы передать жизнь другим.
Социализм. Основная схема гегелевской философии была подхвачена и использована представителями разных направлений и идеологий, и прежде всего революционных течений. К. Маркс (1818–1883) наполнил гегелевскую диалектику социальным содержанием. Новое, призванное победить старое, предстало в виде единственного прогрессивного класса – пролетариата, который в процессе классовой борьбы побеждает буржуазию и революционным путем захватывает власть (насилие, по Марксу, – повивальная бабка истории; вспомним, что у Сократа метод спора помогал рождению истины, но не нового общественного строя) и создает идеальное общество, в котором осуществляется социальная справедливость и такие прекрасные принципы как «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», «от каждого по способностям, каждому по потребностям» и т. п.
Оставалось неясным, как посредством насильственного ниспровержения власти можно прийти к созиданию идеального будущего, но в учении Маркса этот переход был предсказан с неизбежностью восхода солнца. Проблемы нравственности отошли на задний план, и от людей требовалось только помогать передовому классу в его приходе к власти. Вместе с моралью как таковой отходила на второй план и проблема нравственного самосовершенствования, коль скоро идеальное общество неизбежно наступит. Этика оказалась в тупике прогресса. Следовало, в соответствии с марксистской этикой, стоически трудиться, а результатом должно было стать наслаждение, достойное эпикурейцев. Но получилось все наоборот: общество докатилось до потрясающей бедности, а люди разучились работать.
Когда религию заменило представление о прогрессе человечества, мораль отошла на второй план. Если Бог требовал этичного поведения, то прогресс заменил мораль голым насилием. Гегель вспомнил изречение Гераклита «война – отец всего», а за ним и Маркс. Выяснилось же на практике, что насилие не только не ведет к прогрессу, но и отбрасывает назад все общество.
Марксизм был одним из направлений социализма – учения о политическом и социальном равенстве людей, в том числе экономическом. Социализм требовал уничтожения наемного труда и частной собственности и смыкался с анархизмом в требовании уничтожения государства как формы политического порабощения. Справедливость, которой нет, по представлениям социалистов, вне равноправия людей и равенства экономических прав, является основой нравственности.
Социалист Прудон считал, что начало нравственности – чувство собственного достоинства. В общении с другими оно становится чувством человеческого достоинства. Любить по‑христиански всех нельзя, но следует уважать личное достоинство каждого человека. Мы не можем требовать любви к себе, считал Прудон (1809–1865), но мы, безусловно, вправе требовать уважения к своей личности. Строить новое общество на взаимной любви невозможно, но его следует строить на требовании взаимного уважения. Революционное насилие, по мнению Прудона, ведет к замене одного эксплуататорского строя другим, но все же из частичных осуществлений справедливости во время революции в конце концов настанет полное торжество справедливости на Земле. Истинная справедливость состоит в гармоничном сочетании общественных интересов с интересами личности, а экономическая справедливость представляет собой равный обмен созданными продуктами. Прудон предложил такую формулу справедливости: «Уважай ближнего, как самого себя, даже если ты не можешь его любить; и не допускай, чтобы его так же, как и тебя самого, не уважали».
Когда социалисты говорят о справедливости как основе нравственности, нельзя не вспомнить Платона и Аристотеля, для которых справедливость была высшей добродетелью. И на Руси справедливость всегда высоко ценилась, что свидетельствует о том, что такие идеи не чужды русскому человеку.
Эволюционизм. Близка к исторической эволюционная этика, только базируется она больше на естественно‑научных данных, чем на философских представлениях. Под эволюционизмом понимается учение о постепенном развитии всех живых существ, общественных учреждений и верований, в том числе нравственных понятий. Научную основу его составила теория Ч. Дарвина (1809–1882), но еще до Дарвина английский философ Г. Спенсер (1820–1903) предположил, что человечество в своем развитии проходит два состояния: воинственное и сменяющее его промышленное. Первому соответствует мораль «убивай врага, разрушай, повинуйся в военном строю», а второму: «люби ближнего, помогай ему, будь независимым гражданином, стремись к ограничению власти государства» (поскольку всякая власть и правительство возникают из состояния войны). С переходом к оседлой жизни уничтожаются воинственные черты характера, которые становятся ненужными. Борьба за существование уменьшается в человеческом обществе по мере перехода от войн к промышленному сотрудничеству. Чувство общительности и взаимной поддержки, из которых неизбежно вырабатываются понятия о нравственности, помогают, по Спенсеру, выжить и представляют собой такое же основное свойство человеческой природы, как потребность в питании. Развитие нравственности вело к сохранению вида, к его выживанию, тогда как неспособность развить нравственные качества вела к вымиранию. Кроме того, «в поступках, приводивших к благу общества, человек находил свое удовлетворение («блаженны милостивые», «блаженны миротворцы»), потому эти качества и победили. Постепенно устанавливается общественный порядок, состоящий в том, что человек действует согласно закону равной свободы для всех членов общества. В конце концов общественная жизнь достигнет состояния, когда исчезнет насилие и станет возможно наибольшее развитие личности вместе с наибольшим развитием общества. Два основных понятия нравственности, по Спенсеру: справедливость и благотворительность. Справедливость означает, что каждый имеет право делать, что хочет, при условии не посягать на такую же свободу другого человека. Основное правило жизни: «преследование личного счастья в пределах, предписанных общественными правилами». Нравственность связана со способностью предвидеть отдаленные последствия своих действий, а цель этики, по Спенсеру, установить правила нравственного поведения на научной основе. Суть эволюционной этики заключается, стало быть, в том, что источником развития является борьба за существование, в которой побеждают более нравственные индивиды. Поэтому все, способствующее эволюции, – добро.
К идеям эволюционизма примыкает этическая концепция французского философа Ж. М. Гюйо (1854–1888), который считал, что этика должна быть учением о средствах, при помощи которых достигается цель, поставленная самой природой: рост и развитие жизни. Нравственность развивается в нас самой потребностью жить полной, интенсивной жизнью. «Долг есть сознание внутренней мощи, способность произвести нечто с наибольшей силой. Чувствовать себя способным развить наибольшую силу при совершении известного деяния – значит признать себя обязанным совершить это деяние»[340]. Из сознания избытка жизненной силы, стремящейся проявиться в действии, получается то, что обыкновенно называют самопожертвованием. «Инстинкт самосохранения не исчерпывает всех стремлений человека (как считали утилитаристы). Рядом с ним в нас существует и другой инстинкт: стремление к наиболее интенсивной и разнообразной жизни»[341]. «Чем больше идеал удален от действительности, тем желательнее он; и так как желание достигнуть его придает нам силу, нужную для его осуществления, то он имеет в своем распоряжении и максимум силы»[342]. Само желание осуществить какую‑либо цель придает силу, которая делает человека способным на все, даже на самопожертвование.
Имморализм. Совсем другие выводы сделал из теории эволюции Ф. Ницше (1844–1900). Считая, что в основе человеческого поведения лежит не воля к жизни (как полагал Дарвин), а воля к власти, Ницше в ней видел источник развития от обезьяны к сверхчеловеку – следующему эволюционному виду. Прогресс, по Ницше, находится по ту сторону добра и зла, и эти понятия не применимы к процессу выживания наиболее приспособленных. Человек имеет право, осуществляя волю к власти, на любой поступок по отношению к другим людям и всему, что ему противостоит. «Что хорошо? – Все, что повышает чувство власти… Что дурно? – Все, что происходит от слабости».
В основе мира, по Ницше, лежит воля, понимаемая многозначно: как некая движущая сила «становления»; как сущее в его становлении; как страсть, чувство, аффект с различными оттенками; как «воля к власти», к расширению своего Я, к экспансии. Воле к власти он придает значение, выходящее за пределы жизни, рассматривает ее как космическое начало, основу и движущую силу мирового прогресса.
Взамен христианской «морали рабов» Ницше провозгласил мораль господ, не знающую жалости и сострадания, по которой сильному дозволено все. Ницшеанский человек претендует на выход за сковывающие рамки существующих понятий и ценностей. Он находится по ту сторону добра и зла, подобно животным, которые борются за существование.
В отличие от всех исторических и эволюционных систем этики, которые все, способствующее, по их мнению, прогрессу – целое у Гегеля, общество у Маркса и Конта, индивида у Штирнера, объявляли добром, в своей этике Ницше цинично заявил, что о добре и зле в эволюционном процессе говорить не приходится. Во всех исторических системах этика носила надстроечный характер, а Ницше нашел в себе смелость вывести этику за пределы эволюционного процесса. Слава Ницше зиждется на том, что он показал жизнь в ее нравственном обнажении без теологических уверток и метафизических тонкостей.
Особняком в этике XIX в. стоит концепция немецкого философа А. Шопенгауэра (1788–1860), который считал основой справедливости и человеколюбия сострадание. «Кто одушевлен этой добродетелью, тот во всяком другом узнает свое собственное существо». Шопенгауэр сформулировал принцип этики: «Никому не вреди и вдобавок помогай всем, сколько можешь». В понимании Шопенгауэром источника морали слышатся отголоски индийских представлений о Единой Реальности, частью которой является душа человека. «Моральные добродетели вытекают из сознания этого тождества всех живых существ». Шопенгауэру принадлежит мысль, которая так понравилась Ницше: «Из того же источника, откуда вытекают всякая доброта, любовь, добродетель и великодушие, исходит наконец, то, что я называю отрицанием воли к жизни»[343].
«Разумный эгоизм». Западные идеи утилитаризма и социализма нашли неожиданное воплощение в русской философии. Во второй половине XIX в. в жизни русского общества произошли крупные изменения. Поражение в Крымской войне выявило внутреннюю слабость и социальные противоречия в России. Новый царь Александр II приступил к реформам, в числе которых было освобождение крестьян от крепостной зависимости, введение суда присяжных, местного самоуправления и т. п. Появился новый слой образованных людей – разночинцы. Большое значение среди интеллигенции приобрело «хождение в народ».
Одним из идеологов нового движения стал Н. Г. Чернышевский (1828–1889). Его этические взгляды основывались на западных социалистических учениях и не были особенно оригинальны, но вошли в моду в среде передовой молодежи. Чернышевский сформулировал концепцию «разумного эгоизма», пытаясь соединить утилитаризм с социалистическими идеалами. Он соглашался с тем, что каждый человек стремится прежде всего к тому, чтобы именно ему было хорошо, и считал это нормальным. Человек является эгоистом изначально, по своей природе, рождаясь таковым, и с этим ничего не поделаешь. Но если он умен и осознает действительное положение вещей в обществе, то не может не понимать, что хорошо ему будет в том случае, если будет хорошо окружающим людям. Стало быть, разумный эгоист будет стараться относится хорошо к окружающим и тогда окружающие будут поступать так же по отношению к нему.
В романе «Что делать?», написанном в Петропавловской крепости после ареста, Чернышевский рисует «новых людей», живущих по принципу «разумного эгоизма». В качестве примера он приводит ситуацию «любовного треугольника», которая всегда была трудной для разрешения. Жена Кирсанова Вера Павловна влюбляется в его друга Лопухова, который тоже любит ее. В соответствии с концепцией «разумного эгоизма» решение таково. Если муж будет мешать жене соединиться с любимым, он один может считаться счастливым, а двое других будут несчастны. Если же он сам уйдет, то будет несчастным он один, а двое других счастливы. Руководствуясь этой «разумной арифметикой», Кирсанов отпускает жену.
В четвертом сне Веры Павловны Чернышевский рисует картину идеального будущего, в котором осуществилась социальная утопия всеобщего счастья. Судьба же самого Чернышевского сложилась трагично. Как и Радищев, он был сослан в Сибирь, и лишь незадолго до смерти ему разрешили переселиться в Астрахань.
С наиболее резкими возражениями против разумного эгоизма и социалистических идей выступил великий русский писатель Ф. М. Достоевский (1821–1881), в молодости посещавший социалистический кружок и приговоренный за участие в нем к смертной казни, а после помилованный и проведший 5 лет на каторге. В художественно‑публицистической повести «Записки из подполья» Достоевский вывел героя, который когда‑то служил, а потом бросил и теперь живет один в своем углу, как в подполье. В образе подпольного человека мы находим черты персонажей классической литературы Онегина, Печорина, Рудина и других, которые не могли проявить свои могучие силы в окружавшей их социальной действительности и получили название «лишних». Но «лишние люди» все же жили в обществе и что‑то делали от скуки – влюблялись, стрелялись и т. д. Подпольный человек в соответствии со своими убеждениями уходит в свой собственный мир, обретая в нем устойчивость и свободу. Он так же, как и герои Чернышевского, уверен, что в основе всех поступков лежит желание собственного блага. Но если герой Чернышевского, рассчитав, что лучше всего жить для себя можно лишь живя для других, воплощает идеалы всеобщего счастья и всеобщей пользы, подпольный человек живет для себя, и не очень‑то задумываясь, как на это будут реагировать окружающие. Главным для него является не разум и соображения выгоды, а его собственные желания, а прежде всего желание поступать по своей воле. «Человек, всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода»[344].
Аргументация против «разумного эгоизма» ведется подпольным человеком с позиций свободы личности и ее приоритета над всеобщей пользой и разумным устройством общества. Желания человека меняются и не управляемы разумом. В одну минуту он может желать одного, а в следующую – полностью противоположного, иногда вопреки собственным интересам и разумным соображениям. «О, скажите, кто это первый объявил, кто первый провозгласил, что человек потому только делает пакости, что не знает настоящих своих интересов, а что если б его просветить, открыть ему глаза на его настоящие, нормальные интересы, то человек тотчас же перестал бы делать пакости, тотчас стал бы добрым и благородным потому, что, будучи просвещенным и понимая настоящие свои выгоды, именно увидел бы в добре собственную свою выгоду, а известно, что ни один человек не может действовать зазнамо против собственных своих выгод, следственно, так сказать, по необходимости стал бы делать добро? О младенец! О чистое, невинное дитя! Да когда же… бывало во все эти тысячелетия, чтоб человек действовал из‑за одной своей собственной выгоды?.. А что если так случится, что человеческая выгода иной раз не только может, но и должна именно в том состоять, чтоб в ином случае себе худого пожелать, а не выгодного?»[345]. Упрямство и своеволие бывают приятнее всякой выгоды, «потому что сохраняют нам самое главное и самое дорогое, т. е. нашу личность и нашу индивидуальность»[346].
«Ведь, может быть, человек любит не одно благоденствие? Может быть, он ровно настолько же любит страдания? Может быть, страдание‑то ему ровно настолько же выгодно, как благоденствие? А человек иногда ужасно любит страдание, до страсти и это факт… Страдание – да ведь это единственная причина сознания»[347]. Человек может найти наслаждение не только в том, что приносит ему пользу, но в том, что заведомо вредно для него и заставляет страдать, например в зубной боли. «А что ж? И в зубной боли есть наслаждение»[348]. «Цивилизация вырабатывает в человеке только многосторонность ощущений и… решительно ничего больше. А через развитие этой многосторонности человек еще, пожалуй, дойдет до того, что отыщет в крови наслаждение»[349].
Подпольный парадоксалист восстает не только против закона, который определяет поведение человека, но и против законов природы. «Господи боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему‑нибудь эти законы и дважды два не нравятся?»[350]. «Человеку надо одного только самостоятельного хотенья, чего бы эта самостоятельность ни стоила и к чему бы ни привела… Рассудок есть только рассудок и удовлетворяет только рассудочные способности человека, а хотенье есть проявление всей жизни» [351].
Герои Чернышевского и Достоевского дают на эти вопросы разные ответы. Но в чем они похожи, так это в том, что их поведение основывается на интересах посюсторонней жизни человека от его рождения до смерти, хотя понимают они эти интересы прямо противоположным образом: герои Чернышевского находят свое счастье в сотрудничестве с другими людьми, герои Достоевского уходят в подполье.
Но были в русской философии и иные концепции, которые ставили во главу угла отнюдь не эгоизм, а другие ценности. И идеи Достоевского не сводятся к словам «подпольного героя», хотя, опровергая Чернышевского и социалистические взгляды, он вложил в уста своего персонажа собственные мысли. Достоевский создал образы положительных людей, несущих идеалы христианских святых. Таковы Алеша Карамазов, князь Мышкин, которого называют «идиотом», потому что его поведение резко отличается от обычного. Еще одному герою Достоевского принадлежат знаменитые слова «если Бога нет, то все дозволено». Достоевский пытался обосновать необходимость веры, и данный афоризм напоминает слова Вольтера: «если бы Бога не было, то его следовало бы выдумать». Вольтер имел в виду интересы общественной морали, Достоевский заботился о личной внутренней ответственности человека за свои поступки.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 558; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!