I. Общая гражданская дееспособность лица. - II. Непринужденный произвол и согласие 21 страница
В смысле интереса широкого и легкого обмена эту конструкцию неправильно было бы оценивать с исключительно частной точки зрения. Она одновременно отвечает и интересу общественному.
Но в сделках этого типа, в связи с этими свойствами, стараются раскрыть и такие черты, которые возбуждают с известной точки зрения опасение у "предусмотрительных". В самом деле, если материальная основа сделки не видна из ее состава, то, натурально, одно и то же формальной обещание дачи известной суммы может последовать для какой угодно цели, для уплаты, дарения, кредита, ибо подлинная цель скрыта на этой абстракцией (cautio quae indiscrete или indistincte loquitur, см. знаменитый 1. 25 § D. 22.3, откуда нынешняя так назыв. cautio indiscreta). Brinz, ввиду этого свойства абстрактной сделки, способности ее служить разным целям, называет ее подвижной*(143). Вот именно эта черта подвижности, неуловимости сделки для поверки ее, невыраженности в составе сделки ее экономического баланса, которая, однако, несмотря на это, как бы освещается законом, и побуждает "предусмотрительных" так или иначе ограничивать допустимость таких абстрактных волеизъявлений в практике.
С другой стороны, за этой формальной основой сделки легче, как полагают многие, способны скрываться неблаговидные, противные добрым нравом и легально непозволительные операции, чем в сделках, в составе коих обязательно имеют быть выражены лежащие в их основе материальные расчеты сторон. На этом вопросе мы остановимся дальше, сопоставляя положения Code civil, и нов. германского Уложения по этому предмету.
|
|
|
Особенно ярко эти опасения выдвигались на первый план старопрусскими юрисконсультами*(144). Применение сделок такого строения считали безопасным только в кругу искушенных, бдительных, в среде торговых людей. Когда круг людей торговых и промышленных потерял свойство замкнутости, на этой точке зрения, конечно, стало трудно держаться юристам, недоверчивым к деятельности людей в сфере их же личного интереса. Бэр отмечает, впрочем, и для старого времени много непоследовательности во взглядах самих руководящих сфер в Пруссии. Почитали опасным широкое применение абстрактного обязательства, а трассировка векселя на поземельную собственность (Gnmdschuld) не возбуждала в то же время никаких беспокойств (теперь см. то же: art. 1191 Burgerl. Ges. buch). В новых бытовых условиях, когда стало трудно отстаивать прежнее недоверие к частной автономии в вопросах строения гражданской сделки, место прямо отрицательного отношения к этим операциям заменили некоторые меры предупредительного характера, хотя тоже весьма сомнительные по их целесообразности. Мы не имели бы интереса останавливаться на этих мерах, если бы эта старопрусская метода не оставила некоторого следа в новом немецком имперском гражданском кодексе.
|
|
|
В основе этот новый германский кодекс дает, несомненно, торжество интересам и учениям, на страже которых так долго стоял Оттон Бэр. Ограничивать систему общего права такими конструкциями, которые приноровлены к низкому уровню общественного сознания, чтоб этим предотвратить опасность для небдительных, было бы большой ошибкой. И этой ошибки, к счастью, избегнул новый имперский гражданский кодекс. Новый немецкий кодекс прямо признает юридическую силу абстрактного признания и абстрактного обещания долга (die Gultigkeit eines Vertrags, durch den das Bestehen eines Schuldverhaltnisses anerkannt wird, - Schuldanerkenntniss; а также действительность договора, коим известное действие обещано так, что самостоятельной основой обязательности служит именно это обещание, - Schuldversprechen), какая бы ни была основа подобных договоров, мировая ли сделка, или расчетная операция (ср. art. 780, 781 и 782).
След старого прусского взгляда на особые (опасные) свойства сделок этого строения выражается в том, что для всех случаев, где нет особых реквизитов формы для подобных волеизъявлений, она должна быть письменной, кроме случаев мировой сделки и расчетной операции*(145).
|
|
|
Об отдельных видах абстрактных сделок, независимо от этой общей договорной формы, мы будем иметь случай сказать впоследствии.
§ 54. III. Содержание юридической сделки (продолжение). - Сделки абстрактные во французском праве. Art. 1132 С. с. - Неблагоприятные условия для развития его смысла. - "Исправление" текста. - Литературное общение с Германией. - R. Saleilles и его попытка спасти престиж С. с. - Практика Остзейского свода. - Сделки фидуциарные, симулированные и проч.
Разъяснив, таким образом, особенности строения и юридическое значение абстрактной сделки, особенно договора признания как основы обязательства (Anerkennung als Verpflichtungsgrund), хотя не бесспорного в немецкой литературе, но вошедшего в состав действующей системы имперского германского права, мы открыли себе путь для правильного понимания того же явления в праве французском и истолкования приведенного выше art. 1132 Code civil.
Code civ. знает, несомненно, отдельные имущественные сделки, юридический эффект коих является отрешенным от каузального момента в их составе, напр., делегацию (С. с. Art. 1275), погашение долга (art. 1282), многие сделки семейно-имущественного и наследственного права (принятие, отказ от наследства, от легата)*(146). Нас занимают здесь, однако, не отдельные проявления внутреннего формализма цивильных волеизъявлений, а общая принципиальная постановка вопроса в Code civ.
|
|
|
В этом отношении первостепенное значение имеет истолкование указанной выше ст. 1132 С. с, поставленной наряду с двумя другими артиклями кодекса (1131 и 1133) под общую и для юриста крайне заманчивую рубрику De la cause (здесь cause des contrats специально, ибо понятие cause имеет и более общее применение). Такой общей рубрики немец, имперск. Уложение не знает, и самый термин, столь ходячий и развитой в латинской цивилистике, почти поглощен в учении о сделке понятием ее юридического состава. Причина отчасти в трудности установить общий точный смысл понятия causa, особенно в отличие его от понятия мотива волеизъявления*(147).
Art. 1132, отдельно взятый и буквально понятый (la convention n'est pas moins valable quoique la cause n'en soit pas exprimee), заключает в себе, по-видимому, то самое, что нам нужно для точного и краткого обозначения понятия сделки с не выраженным в ней основанием, за которой юридическая норма (art. 1132 С. с.) признает всю силу (est valable) самостоятельного правотворящего волеизъявления.
Такое понимание art. 1132 казалось бы тем более обоснованным, что нигде разумение классического контракта verbis (stipulatio) не было так верно поставлено, как у французов в эпоху renaissance, особенно у Куяция. И хотя контракт verbis вообще не был реципирован на Западе, но наряду с правильным его пониманием в указанную эпоху практика кутюмов знала отдельные виды своих, отрешенных от каузального момента в их составе, сделок*(148). Уже в истории стипуляции на ее подлинной почве легко отметить значительные колебания формальной ее природы в разные эпохи развития. В эпоху рецепции на Западе, вместе с устранением внешнеобрядной стороны образования этого контракта, утрачено было в теории правильное и законченное разумение способности договорной сделки отрешаться от указания в ее составе каузального момента (материального), которым определяется ее сила. Цивилистическая литература 18-го века (особенно сочинения Domat, Pothier*(149)) поддерживает связь с латинским преданием, посредствуемым рецепцией, и в результате этих работ, положенных в основу Code civil, мы имеем выраженные в art. 1132 общие положения.
В послекодификационной литературе смысл этих положений подвергся очень контроверзным приемам истолкования в ученой и практической юриспруденции.
Прежде всего смысл обязательности сделки без выраженного в ней правооснования сводили не к отрицанию необходимости материального каузального момента в ее составе*(150), а к легальному предположению его существования (presomption legale). Прикрываясь этой презумпцией, веритель, согласно сему учению, не обязан, требуя выполнения принятого на себя должником обязательства, в коем не выражена его основа, не имеет нужды сам выводить перед судом скрытую его основу. Если бы обязательство, так формулированное должником, оказалось порочным в этом отношении, то обязанность доказать, что оно дано sans cause, sur une fausse cause, или, наконец, sur une cause illicite, легла бы на должника; и только доказав этот порок сделки, должник лишил бы ее эффекта (к art. 1131 С. с), который ей до сего присваивал art. 1132 того же С. с.
По этому толкованию, art. 1132 несомненно уже заключает в себе освященные законом элементы института формально обязывающего договора. И возможно, что эта французская доктрина развила бы из этих слабых зачатков все строение абстрактной сделки и договора признания, как формальной основы выраженного в нем обязательства, ранее разработки его у немцев, при одном, конечно, непременном условии постоянного общения этой доктрины с классической почвой, где ее родина и весь блеск ее завершившейся культуры. Но в том именно и состоит прирожденный порок (первородный грех) всякой кодификации, что она ищет разорвать связь кодифицированных институтов с их подлинной почвой и указать толкователю предел общения и источник творчества в элементах раз навсегда замкнувшейся системы тех понятий, которые данный свод ввел в свой состав, которым он оказал свое гостеприимство (in sinus suos receperit).
Что же могла найти в этом Code'e послекодификационная французская юриспруденция для культуры института формального обязательства, для общего учения о causa в составе договорной сделки? Ответом для практики служит art. 1108 С. с, который непререкаемым образом указывает нам les quatre conditions qui sont essentielles pour la validite des conventions (4 существенных условия силы договорных сделок), consentement (согласие сторон, ее заключающих), capacite (дееспособность этих лиц), objet certain qui forme la matiere (известность содержания сделки), une cause licite dans l'obligation.
Конечно! Сделки не может быть, если в ее составе нет налицо легально установленной основы обязательства. Такая основа должна быть налицо. Без нее недопустимо, немыслимо никакое цивильно-действительное волеизъявление лиц в составе сделки. Этого мало! Causa не только должна быть видна в ее составе, но она еще должна быть законодозволенной; последнего нельзя определить, если эта causa только презумпируется, только подразумевается. Она должна быть именно выражена. И в этих пределах остается только разобраться в вопросе, насколько должна быть показана не просто только материальная каузальность в общем смысле (по расчетам между нами за товар, за такую-то отрасль торговых операций), а именно индивидуализированная всеми существенными для строения сделки известного типа данными (по займу на такую-то сумму, от такого-то числа и проч., по купле-продаже, по мировой сделке такого-то содержания*(151). Без этих более или менее прецизных материальных основ в составе сделки она не должна иметь силы, ибо иначе контрабандой может пройти и получить санкцию une cause illicite, и что всего опаснее - une convention particuliere, которая пойдет навстречу aux lois qui interessent l'ordre public et les bonnes moeurs (С. с, art. 6).
Итак, даже в институтах частного права, в строении договоров, интересы контроля со стороны суда выдвинуты на видный план и этим, несомненно, стеснен автономный характер гражданского обмена. Не может быть сомнения, что все это недоверие, вся эта материальность французской юриспруденции в покодификационную эпоху выросла не на живой почве действительных оборотных сделок, а на мертвой почве согласования статей кодифицированного права... Какой отсюда получился результат для толкования и практического применения рассматриваемого art. 1132 С. с? Юриспруденция, в позднейшей своей фазе, вместо дальнейшей разработки заложенной в ее основе общей идеи обязательной силы абстрактной сделки, договора без выраженной в нем материальной каузальности, специально договора признания, как основы обязательства, стала находить, что article 1132 est mal redige, имеет несоответственную (чему? делу? - этого нельзя сказать!) другим статьям Code'a, особенно art. 1108, редакцию. Находили даже, что этот art., трактующий явно вопрос о скрытой, не выраженной в составе сделки, а вовсе не об отсутствующей cause, чего, конечно, отнюдь не должно смешивать, противоречит art. 1131, по силе коего l'obligation sans cause... ne peut avoir aucun effet!
Устранить опасность (воображаемую) от art. 1132 взялись посредством исполнения ее "плохой" редакции. Вот в чем должно состоять это исправление. К концу текста art. (см. выше) следует прибавить слова "dans l'ecrit qui la constate". Весь текст в новой редакции (interpretation suppletive) читается так: la convention n'est pas moins valable quoique la cause n'en soit pas exprimee dans l'ecrit qui la constate. Цель всей операции в том, чтобы смысл статьи свести не к признанию силы обязательства, в составе которого не показана его материальная основа, а к доказательству посредством письменного документа существования долга*(152). Итак, признание долга само по себе, независимо от легального предположения материальной основы, самостоятельно, вовсе не создает обязательства. Это вовсе не есть Anerkennung als Verpflichtungsgrund, это не договор признания, Anerkennungsvertrag, создающий для обязательства формальную основу, независимо от указанной легальной презумпции. Тут речь не о том, достаточно ли обосновано обязательство, когда должник на вопрос дарителя "spondes-ne mihi centum dare?" ответил "spondeo" (как в латинской стипуляции), или когда N выдал М документ "je reconnais devoir a M... 1000 francs" или "je promets de payer a M... 1000 francs". Art. 1132 вовсе не касается вопроса об образовании обязательства verbis, как в латинской стипуляции, и точно так же этот article не думает дать правотворящую силу абстрактной сделке или простому договору признания. Дело не в этом. Толкователи думают, что art. 1132 трактует вовсе не самую сделку, negoce juridique, не состав волеизъявления, а только письменный акт, в который сделка облечена. Если текст закона (art. 1132) употребляет термин convention, то это неточность, встречающаяся де не в этом только месте Code'a, собственно же вместо convention следовало бы точнее сказать Vacte, l'instrument*(153).
Итак, все толкование сводится к тому, что Code civil признает, в силу art. 1132, существование долга доказанным, хотя бы в акте не было указано основание (cause), по которому возникло данное обязательство. Это acte recognitif, составляющий medium probationis, подлежащее опровержению, оценке суда, как и всякое иное процессуальное средство доказывания на суде.
Само собой разумеется, что доказанность принятого на себя должником обещания уплатить 100 не заменяет и никоим образом не предрешает вопроса об основе обязательства, которая независимо от доказанности акта может существовать, но может и отсутствовать. Если должник ничего не возражает по этому предмету, тогда легальная презумпция существования такой основы могла бы заменить собой ее наличность в акте. Вся детальная сторона дела представляет, однако, много недосказанного и возбуждает большие контроверзы. На такой основе презумптивной causa трудно, конечно, строить ответ на вопрос о пригодности подобного притязания для случаев изменения в личном составе обязательств, о юридическом действии таких сделок вне круга первоначально связанных сделкой лиц и отношений. Натурально, в тех случаях, где возбуждено сомнение по вопросу о каузальном моменте сделки, одна презумпция его существования ничего не решает - суд может быть вынужден сверх этого acte recognitif, т.е. сверх наличности письменного признания как средства доказательства, потребовать от верителя предъявления всего состава, из коего в своей первооснове сложилась юридическая сделка и на коем покоится ее юридическая сила, т.е. того, что французы называют titre primordial. Только ввиду этого состава сделка, как договорно-обязательственная основа требования, явится в глазах суда не в отрывке, не в отрешенном от каузального момента образе, а во всей той юридической законченности, которой требует от нее art. 1108 С. с.
Вопрос о том, в какой момент обязательственное отношение, основанное на таком последовательно обнаруживающемся материальном и формальном его составе, следует почитать возникшим, принадлежит тоже к контроверзным. Если вся правотворящая сила частного акта скрыта в том моменте сделки, который французы отмечают термином titre primordial, - тогда, натурально, и возникновение сделки и, эвентуально, начало течения исковой давности должно быть отнесено ко времени его образования. Это составляет прямую консеквенцию отрицательного взгляда на самостоятельное значение последующего акта, в коем не выражена каузальная основа сделки, и низведение этого акта на степень простого процессуального орудия доказывания, простого acte recognitif.
Так стоял во Франции общий вопрос о силе абстрактной сделки в покодификационную эпоху. Литература не проявляла к нему живого интереса, и кроме отдельных трактатов, принадлежащих особенно бельгийским цивилистам*(154), французская цивилистика в общих вопросах была мало продуктивна и если посвящала внимание этой стороне строения сделки, то разве в частном применении к отдельным видам сделок и к отдельным институтам общего и торгового права, каковы бумаги на предъявителя и операции вексельные в особенности.
В общем недостаточность разработки вопроса об абстрактной сделке едва ли в эту пору и сознавалась во Франции. Наоборот, в Германии, особенно в территориях применения латинских источников, проблемы изучения явлений современного цивильного обмена, не стесненные никакими кодификационными рамками, оживали и расширялись постоянным общением немецкой юриспруденции с первоисточниками классического права. Для учения о строении и силе абстрактной сделки это общение было настоящим откровением. С начала 40-х годов, с появления работ Либе и Эйнерта и до классического сочинения Бэра о договоре признания, эти успехи перестают составлять достояние одной Германии и ее ученой литературы и, с одной стороны, быстро переходят в сферу судебной и законодательной практики*(155), а с другой, привлекают к себе внимание французской юридической литературы. Учение Отгона Бэра, подвергавшееся и у немцев большим нападкам, нашло энергическую поддержку в лице Рудольфа ф. Ihering'a (см.: Verhandlungen VIII и IX Juristentag'a) и скоро стало известным в Бельгии (Rivier) и во Франции (Bufhoir)*(156).
С появлением 1-го проекта Гражд. уложения Германской империи (1888 г.), 2-я кн. которого (Recht der Schuldverhaltnisse. § 683 и 684) кратко формулировала учение о принятом верителем обещании уплатить или признании должником своего долга, в коем индивидуальное основание обязательства вовсе не показано или обозначено лишь вообще (ein besonderer Verpflichtungsgrand nicht angegeben oder nur im Allgemeinen bezeichnet wird, cp. § 683; очень близко к точному смыслу art. 1132 С. с, только более детально), учение Бэра получило легальную санкцию. Долговое обязательство этим абстрактным обещанием или признанием несомненно конституируется ровно так же, как в договорах материальных наличностью выраженного в их составе материального основания долга. Если должнику открывается возможность так или иначе отклонить принятое им на себя выполнение формального обязательства, то лишь при наличности таких же оснований, которые служат для этой цели и в сделках материальных, в особенности кондикционным процессом*(157), или, эвентуально, упразднением юридического эффекта обязательства, противного добрым нравам и публичному порядку. Но это дело должника; и пока сила абстрактного обещания или договора признания не устранена этим способом, веритель сам не имеет надобности выводить в суд никаких иных, кроме этих чисто формальных, оснований обязательства. При этом следует заметить, что, поражая кондикционным или иным путем силу сделки, должник не всегда устраняет весь ее эффект; этим путем могут нередко быть устранены только лично для него невыгодные последствия сделки, а не весь ее эффект (о чем, по поводу векселя, отчасти была речь выше и будет позже, в связи с другими институтами).
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 208; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!