Советская ёлка во второй половине XX века

 

В конце 1935 года ёлка была не столько возрождена, сколько превращена в новый праздник, получивший простую и чёткую формулировку: «Новогодняя ёлка – праздник радостного и счастливого детства в нашей стране» [136, 3 ]. Устройство новогодних ёлок для детей сотрудников учреждений и промышленных предприятий становится обязательным. Назначалась «ёлочная комиссия», в которую обычно входили профсоюзные активисты и которая должна была организовать праздник: разработать программу, доставить ёлку, обеспечить Дедом Морозом, приготовить подарки. В повести «Софья Петровна», написанной в Ленинграде в 1939‑1940 годах, Лидия Чуковская рассказывает о предпраздничных хлопотах членов такой «ёлочной комиссии». Героиня повести, машинистка одного из ленинградских издательств, изо всех сил стремящаяся вписаться в советскую общественную жизнь, назначена ответственной за устройство ёлки для детей сотрудников:

 

Приближался новый, тысяча девятьсот тридцать седьмой год. Местком принял решение устроить ёлку для детей служащих издательства. Организация праздника была поручена Софье Петровне. Она кооптировала себе в помощницы Наташу, работа у них закипела.

 

Писательница рассказывает о тех заботах и тревогах, которые выпадали на долю членов «ёлочной комиссии»:

 

Они звонили по телефону на квартиры служащих, узнавая имена и возраст ребят; отстукивали на машинке приглашения; бегали по магазинам, закупая пастилу, пряники, стеклянные шары и хлопушки; сбились с ног, отыскивая снег.

 

Самыми трудными задачами оказались выбор подарков и принятие решения, «какой подарок сделать кому из ребят, так, чтобы не выйти из лимита, и в то же время все были довольны». Для каждого ребёнка готовится особый подарок, что впоследствии вышло из практики советских ёлок, где предполагалось равенство всех детей. Из‑за подарка дочке директора устроители ёлки чуть не поссорились: Софья Петровна хотела подарить ей большую куклу, в то время как её помощница находила это бестактным. Ёлку «купили высокую, до потолка, с широкими, густыми лапами». Украшали её с помощью лифтёрши с раннего утра и до двух часов дня: «Лифтёрша подавала Наташе и Софье Петровне шары, хлопушки, почтовые ящики, серебряные кораблики, а Наташа и Софья Петровна вешали их на ёлку». В пакетики с конфетами вкладывали записки «Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство». В середину большой красной пятиконечной звезды Софья Петровна вклеила кудрявую головку маленького Володи Ульянова. На верхушку ёлки водрузили звезду. Со стены сняли портрет Сталина во весь рост и заменили его другим – где Сталин изображён с девочкой на коленях: ёлка должна была напоминать детям о любви к ним «вождя всех народов». Каждая деталь в повести Лидии Чуковской отражает специфику предвоенного времени. Может быть, её героиня слишком уж ревностно выполняет свои обязанности, но не следует забывать о том, что писательница показывает, как она стремится «вписаться в эпоху». Эпизод о ёлке завершается описанием праздника, который «удался на славу. Явились все ребята и почти все папы и мамы… Дети радовались подаркам, родители громко восхищались ёлкой» [474, 23‑24 ].

Если для Ленинграда, Москвы и других крупных городов устройство ёлки являлось делом хоть и несколько подзабытым, но всё же привычным (следовало только учитывать требования времени), то в захолустье, особенно по деревням, организация новогоднего праздника чаще всего была событием новым. В шадринской газете «Путь к коммуне» от 6 января 1937 года рассказывая о реакции на ёлку детей, впервые участвовавших в празднике:

 

Под марш «Весёлых ребят» детвора влетела в зал, где стояла нарядная ёлка. Многие из детей видят её впервые. Они от изумления застыли на месте … Другие, поднимая крик, прыгали вокруг ёлки с большим восторгом.

[55, 14 ]

 

Впечатлениями о новогоднем празднике, устроенном в 1940 году в городе Опочке Псковской области, делится в своих воспоминаниях Виктор Русаков, мальчиком живший в маленькой деревушке неподалёку от Опочки. Его мемуары сохранили для нас ряд особенностей новогодних праздников тех лет. Пригласительные билеты на районную ёлку принято было выдавать только лучшим из учащихся деревенских школ. Мемуарист вспоминает:

 

Меня и одноклассника моей сестры Егора Павлова, жившего в Кустове, пригласили, как лучших учеников школы, на районный новогодний утренник в Опочку. Получив от учительницы пригласительные билеты, отпечатанные на пишущей машинке, мы ещё в полдень отправились в город, хотя знали, что праздник ёлки будет вечером.

 

Мальчиков встречают «две молодые, по‑городскому одетые женщины, обе коротко остриженные, в одинаковых тёмно‑серых костюмах» – обычные организаторы, устроительницы и распорядительницы праздников ёлки. «Идите, раздевайтесь, – сказала… с улыбкой светленькая, – скоро начнём веселиться…» Первая в жизни ребят наряженная ёлка вызывает у них чувство изумления, схожее с тем, которое в XIX веке испытывали дети при виде рождественского дерева:

 

Минут через десять распахнулась дверь в зал, где стояла огромная сверкающая ёлка. Такой красавицы мы отроду не видали… То и дело слышались восхищённые возгласы осмелевшей детворы:

– Вот это да!

– Красиво‑то как!

– А как такую большую ёлку из лесу привезли?..

 

Праздник начинается традиционным хороводом вокруг ёлки, который организуют «молодые женщины в серых костюмах». Затем детей просят прочитать стихи, рассказать сказку и спеть хором песенку «В лесу родилась Ёлочка…» И под конец появляется Дед Мороз, который приносит подарки – «самодельные кульки с румяными яблоками, дешёвыми конфетами и ароматными пряниками – их в деревне почему‑то называли гороховыми». Во избежание того, чтобы кто‑нибудь не остался обделённым, «новогоднее угощение» Дед Мороз «раздавал не просто так, а по списку, который зачитывали попеременно то светло‑русая, то черноволосая». Характерной деталью являются названные здесь «самодельные кульки», а также описание их содержимого: в качестве новогодних гостинцев детям выдавали самые дешёвые и доступные в провинции сласти. Устроительницы, изо всех сил старающиеся быть с детьми приветливыми, не всегда оказываются способными справиться со своими обязанностями. Дети, ещё не привыкшие к подобного рода мероприятиям, чувствуют себя стеснённо, отчего вдруг возникают неловкие ситуации, и детально продуманная программа праздника нарушается. Мемуарист вспоминает тот момент, когда при раздаче подарков была названа его фамилия и ему предстояло перед получением своего кулька исполнить какой‑нибудь «номер»:

 

…Мужество покинуло меня, когда подошла наша с Егором очередь получать новогодние кульки и одна из ведущих … натренированным голосом бодро воскликнула: «Михайлов Витя и Павлов Егор из Подлипской школы, подойдите сюда. Дед Мороз приготовил вам подарки, но прежде чем получить их, каждый из вас должен продекламировать какое‑нибудь стихотворение».

 

От волнения мальчик был не в состоянии прочесть ни строчки, и «женщины с чёрными бантиками на шее от неожиданности растерялись. Десятки ребят с недоумением смотрели то на них, то на меня и, вероятно, думали, что подарочного кулька мне теперь не видать». Но всё обошлось: пакет почти насильно всовывают мальчику в руки. Несмотря на конфуз, первая в жизни мемуариста ёлка в Опочке навсегда осталась в его памяти прекрасным событием его деревенского детства:

 

Так и закончилась самая памятная для меня ёлка. Даже горький привкус непродолжительной обиды на славных молодых опочанок в тёмно‑серых новогодних костюмах не мешает мне и сегодня считать тот январский день предвоенного года одним из самых счастливых дней моей жизни.

[359, 73‑78 ]

 

После того как, превратившись в «советскую», ёлка была не только разрешена, но и стала обязательным новогодним мероприятием для всех детских садов, школ, домов пионеров и клубов, потребовались рекомендации и программы по проведению праздника. С 1936 года они начинают выходить одна за другой, предоставляя возможность устроителям опереться на сценарии, которые разрабатывались работниками просвещения. Первый сборник статей о проведении ёлки был издан уже в 1936 году [134]. В начале этой книжки помещены установочная статья П.П. Постышева из «Правды» и переработанный детей мемуарный очерк В.Д. Бонч‑Бруевича о посещении Лениным ёлки в Сокольниках. Затем следуют материалы, объясняющие смысл нововведённого праздника, и рекомендации по его устройству в детских садах и школax. О растерянности перед неожиданно вставшей задачей (прежде всего перед работниками просвещения) свидетельствует вступительная статья Е.А. Флериной: «Ёлка явилась внезапно. Её никто не ждал, не готовился к ней. В магазинах не было ни ёлочных украшений, ни ёлочных игрушек – их не производили. В школах, детсадах, в семьях заволновались. Педагоги, родители, дети соорудили ёлку быстро, почти из “ничего”» [448, 9 ]. Некоторые педагоги ждали более чётких установок, опасаясь, как бы чего не вышло (и их можно понять!), но в большинстве случаев – прежде всего под нажимом властей – и в школах, и в детских садах, несмотря на недостаток времени на подготовку, ёлки были проведены. На следующий год потребовалось переиздание этой книжки, которая была напечатана в существенно переработанном и дополненном виде.

Представление о ёлочном сценарии, который в основных своих чертах вошёл в жизнь на всей территории Советского Союза, можно получить из отчёта о пройденной в начале 1937 года ёлке в городе Шадринске. Детей пускают на ёлку; они, поражённые красотой дерева, рассматривают украшения, свечки, игрушки. Затем в помещение входят «два больших Деда Мороза», которые поздравляют детей с Новым годом и желают им учиться на отлично и хорошо. Вокруг ёлки выстраиваются «снежинки»; ребята смотрят балет «Снежинки», после чего исполняется балет «Зайчики». Дети поют песни , рассказывают стихи. Дети спрашивают «Дедушек Морозов», принесли ли они подарки, после чего Деды уходят и, вернувшись с полными подарков санками, раздают детям игрушки и сласти: «Самолёты, автомобили, чайные приборы, куклы, дедки морозы, зайчики, бабочки и много других интересных игрушек получила детвора от Дедов Морозов» [55, 13 ].

Изданная в 1940 году книжка «Ёлка» содержит несколько разработок ёлочных сценариев для детских садов [136]. В приложении даны списки текстов для чтения в праздничные дни и для разучивания наизусть, в основу которых положены произведения, отобранные педагогами для праздников ёлки ещё в XIX веке: это всё те же классические тексты русских поэтов о зиме («Зима, крестьянин торжествуя…» и «Вот ветер, тучи нагоняя…» Пушкина; «Не ветер бушует на бором…», «Мужичок с ноготок» и «В зимние сумерки нянины сказки…» Некрасова и др.). Из прозаических текстов даны «Мороз Иванович» В.Ф. Одоевского, а также русские народные сказки о Морозе и Снегурочке. Произведения дореволюционных авторов дополняются стихотворениями и песнями советских детских поэтов о новогодней ёлке. А их количество с каждым годом стремительно возрастало. Только в одном из двенадцати вышедших в 1940 году номеров «Репертуарного бюллетеня» (издание, в котором приводились списки разрешённых и запрещённых литературных и музыкальных произведений) были перечислены разрешённые к исполнению песни «Ёлка» на слова О. Высоцкой, «Ёлочка» на слова М. Ивансон, «У ёлочки» на слова Я. Родионова, «Ёлочная песенка» на слова В. Лебедева‑Кумача и «Ёлочка» на слова Е. Тереховой [см.: 351].

Перед следующим, 1941 годом Детгиз снова сделал «подарок советским малышам», выпустив ещё один сборник «Ёлка» [132]. Эта книга, которая готовилась как подарочное издание, иллюстрирована В.М. Конашевичем. На её обложке нарисована сияющая огнями «украшенная яркими игрушками ёлка. Здесь также собраны произведения, посвящённые «новогодней ёлке и зиме», среди которых – новейшие тексты: «Ёлка» С.Я. Маршака и другие стихотворения про ёлку. Здесь же впервые была напечатана переработка А.Т. Кононовым сюжета «Ёлки в Сокольниках», а также рассказ Героя Советского Союза К. Бадигина «Ёлка‑метёлка», повествующий о праздновании матросами Нового года на палубе ледокола «Седов» – «за тысячи километров от Москвы, в Ледовитом океане, при сильнейших ледовых сжатиях и морозах…» Но и на этой ёлке был Дед Мороз, а также подарки и хороший ужин – «словом всё, как на настоящей ёлке». Здесь впервые было напечатано ставшее впоследствии «классическим ёлочным» текстом стихотворение Сергея Михалкова «Ёлку вырублю в лесу…», и известная «детсадовская» песенка про ёлку:

 

Маленькой ёлочке холодно зимой

Из лесу ёлочку взяли мы домой…,

 

которая сразу же была подвергнута критике за её «фальшивость»: «Зачем фальшивить с детьми? Все они знают, что ёлочке в лесу не холодно и в тесной комнате ей хуже» [37, 51‑52 ]. На форзаце этой книжки напечатан текст и ноты песни, которую поют советские дети, счастье которых обеспечивается ёлкой и «родным Сталиным»:

 

Как весело: как весело! Как радостно кругом!

Мы песней ёлку встретили, мы песню ей поём!

Мы песней ёлку встретили, мы песню ей поём!

 

Какая ты нарядная! С серебряной звездой.

Какая ты громадная! Как весело с тобой!

Какая ты громадная! Как весело с тобой!

 

Под звёздами, под крышами, чтоб песня пронеслась,

Чтоб все на свете слышали, как весело у нас.

Чтоб все на свете слышали, как весело у нас.

 

У светлой ёлки станем и крикнем на весь свет:

Мы шлём родному Сталину наш радостный привет!

Мы шлём родному Сталину наш искренний привет!

 

[132]

Книжки к ёлке печатаются и местными издательствами. Так, например, в Свердловске в 1940 году был выпущен сборник «Морозко», в который вошли сказки, песни, рассказы, загадки и поговорки о зиме, детских зимних забавах, ёлке, морозе и пр. [262]. Хотя и в этой книжке было вполне достаточно «идеологических материалов» (рассказ о Ленине на детской ёлке, стихотворение Г. Сикорской «Внучата Ильича» о тренировках маленьких бойцов и др.), тем не менее рецензент был раздражён обилием в ней «зимних образов», и в частности Мороза [456, 52‑54 ]. Все подобного рода сборники закрепляли канонический список «ёлочных» текстов, которые ежегодно исполнялись на детсадовских и школьных новогодних праздниках.

Война прервала работу над созданием «ёлочного» сценария. Однако уже в первый послевоенный год вышла новая книжка об организации праздника ёлки в детских садах [135]. Во вступительной статье очерчены «общие принципы» проведения мероприятия с ёлкой – как «весёлого детского праздника советской детворы», в котором, по мнению составителей, должно быть «наличие традиционных моментов наряду с внесением нового сюрпризного материала» [114, 4‑5 ]. «Зрелищный момент», о котором говорится здесь, обнаруживает несомненную преемственность советской ёлки от дореволюционной детской ёлки с её придуманной псевдонародной мифологией: персонажи напечатанной в этой книжке игры‑инсценировки стали обычными на ёлках ещё в XIX веке. Данный составителями сценарий содержит в себе весь «набор персонажей, атрибутов и мотивировок», на основе которых на протяжении всех последующих десятилетий создавались «ёлочные» сценарии и проводились праздники детской ёлки.

С 1936 года еловое дерево становится необходимой принадлежностью не только советского праздника Нового года, но и советской жизни вообще. Связь ёлки с Рождеством была предана забвению. С приближением очередного Нового года в центральной и местной печати появлялись обязательные заметки под названием «Скоро ёлка», в которых сообщалось о развернувшейся в городах и колхозах подготовке к детским ёлкам. В передовых статьях новогодних выпусков газет и журналов, наряду с другими характерными приметами времени, всегда называется ёлка. Так, в первом номере журнала «Смена» за 1938 год сообщается:

 

Начался 1938 год. В ночных сменах 31 декабря 1937 года стахановцы боролись за первые производственные победы третьей пятилетки. Вдоль гигантской ленты границ зорко несли свою вахту пограничники. А в городах и сёлах огромной страны сияли огнями дворцы и дома трудящихся. Советские люди плясали и пели. Дети водили хороводы вокруг разукрашенных ёлок. И миллионы строителей коммунизма поднимали тост за главного архитектора стройки – за товарища Сталина, чьё имя было у всех на устах в новогоднюю ночь.

[287, 5 ]

 

«Думающий о нас» Сталин, встречающий Новый год в Кремле, как бы незримо присутствовал на каждом новогоднем празднике, о чём писал Самуил Маршак в одном из своих «календарных» стихотворений:

 

Новый год. Над мирным краем

Бьют часы двенадцать раз.

Новый год в Кремле встречая,

Сталин думает о нас.

 

Он желает нам удачи

И здоровья в Новый год,

Чтоб счастливей и богаче

Становился наш народ…

 

[248, 282 ]

Наряду с ёлкой, на общественных новогодних праздниках в центре торжества непременно оказывается и портрет Сталина. Ведь именно к нему дети должны были испытывать чувство благодарности за ёлку, за наступление Нового года (который вне всяких сомнений будет ещё счастливее, чем ушедший Старый), и вообще – за счастье жить в советской стране:

 

Мы весело пляшем

У ёлки большой.

На родине нашей

Нам так хорошо!

 

…Мы весело пляшем.

Мы звонко поём,

И песенку нашу

Мы Сталину шлём.

 

[184, 29 ]

В праздничные дни образ ёлки буквально не сходил со страниц газет и журналов. Его умудрялись использовать в любых ситуациях, в том числе и с целью патриотического воспитания молодёжи. В конце 1930‑х годов, в эпоху «шпиономании», тема ёлки включалась даже в рассказы о поимке настоящих или мнимых шпионов. В последнем выпуске журнала «Крокодил» за 1938 год помещён рисунок М. Черемных «У ёлки на границе», на котором возле раскидистой ели с поднятыми руками на лыжах стоит шпион – в очках, в перчатках, в шляпе и в полосатых брюках. Напротив него – пограничник с ружьём наперевес. Рядом собака. Пограничник говорит шпиону: «Вам повезло, господин шпион! В 1938 году вы первый на нашем участке» [200, 5 ]. В первом номере того же журнала за 1939 год напечатан рассказ Г. Рыклина «Дядя Ваня», в котором крестьянские дети из деревушки, расположенной рядом с пограничной заставой, с нетерпением ждут прихода на школьный новогодний праздник любимого ими начальника заставы товарища Шевченко. Дядя Ваня, как они его называют, обещал принести ёлку, но почему‑то задержался. Пришедшие из соседнего села дети взволнованно рассказывают, как по дороге в школу они, заметив крадущегося между ёлок шпиона, решили его захватить. Шпион, пожилой человек с седой бородой, сразу же сдался, и ребята повели его на заставу. Во время их рассказа в зал входит «высокий старик, с белой бородой, в белом балахоне». Ребята узнают в нём того самого «шпиона», которого они задержали. «Старик громко расхохотался. Он сорвал с себя бороду и… оказалось что это дядя Ваня, который, нарядившись Дедом Морозом, пошёл в школу, и по дороге ребята задержали его как нарушителя». «Молодцы!.. – похвалил ребят товарищ Шевченко. – Но теперь происшествие на границе закончилось. Давайте веселиться!..» [362, 4‑5 ].

Как до конца 1935 года осуждались и даже преследовались люди, устраивающие ёлки, так теперь в прессе высмеиваются «бюрократы», мешающие «людям веселиться». В одной из юморесок в первом номере журнала «Крокодил» за 1939 год изображён такой «бюрократ», считающий, что «приобретение ёлки будет неуместным, так как упомянутая ёлка отвлечёт внимание присутствующих от насущных задач» [144, 15 ].

Ёлка была поставлена на службу советской власти. Рождественское дерево превратилось в атрибут государственного праздника Нового года, одного из трёх (наряду с Октябрём и Первомаем) главных советских праздников. Скорому превращению ёлки в один из советских символов способствовала и её архитектоника, напоминающая башни московского Кремля, и звезда на её верхушке, превратившаяся из Вифлеемской в пятиконечную звезду, ассоциирующуюся со звёздами, горящими на башнях московского Кремля. Яков Хелемский в стихотворении 1954 года «Ёлка зажигается в Кремле» откровенно проводит эту параллель:

 

И звезда, лучащаяся блеском.

На вершине хвойного ствола,

В яркое кремлёвское созвездье

В этот день, как равная, вошла.

 

[458, 1 ]

Теперь тот же самый знак содержал в себе иной смысл. М.О. Чудакова в статье «Антихристианская мифология советского времени» прослеживает процесс появления и закрепления в советском государственном и общественном быту красной пятиконечной звезды как символа нового мира. Этот символ советской власти был введён в апреле 1918 года «сначала как нагрудный знак красногвардейцев и командиров Красной армии… V Всероссийским съездом советов красная звезда была утверждена в качестве символа “рабоче‑крестьянской” советской власти». Тот факт, что «символом новой власти была избрана… не просто геометрическая или иная фигура красного цвета, а именно звезда » [473, 336‑338 ], в высшей мере показателен: являясь в христианских представлениях предвестницей Христа, его двойником, звезда занимает в них особое место, что сказывалось и в обряде высматривания рождественской звезды в Сочельник, и в соотнесении её со звездой волхвов, и в обычае хождения со звездой на Рождество. Особенное значение звезда приобрела с приходом в Россию рождественской ёлки, где она, в отличие от других европейских стран, стала особо значимой. В советское время звезда на верхушке ёлки не просто сохранилась, но, утратив свою прежнюю христианскую символику, была переосмыслена. Ощущение «советской» сути звезды, венчающей ёлки, и её связь со звёздами московского Кремля отражены во многих стихотворениях:

 

На верхушке, выше веток,

Загорелась, как всегда,

Самым ярким, жарким светом

Пятикрылая звезда.

 

…Мы с тобой давно знакомы,

Наша звёздочка‑краса!

Это ты горишь ночами

Над ночной Москвой в Кремле.

 

В бой несли тебя как знамя

Самолёты на крыле.

Это ты у самых смелых

Загоралась на груди,

 

Угольком на шапках тлела,

Праздник с нами проведи!

…Так гори же выше веток.

Пятикрылая звезда.

 

[433, 277 ]

После Великой Отечественной войны стремление идеологизировать возрождённый праздник проявляется ещё откровеннее. Ёлка всё более и более приобретает смысл, соответствующий новым задачам. В сборниках постоянно встречаются тексты о Сталине, как, например, в стихотворении 1953 года Льва Сорокина «У Кремля», где Сталин даёт инструкции Новому году, путешествие которого по стране начинается от стен московского Кремля [407, 16 ]. Точно так же «советизируется» и образ Нового года, персонификация которого совершившаяся ещё в русской культуре XIX века, была подхвачена и развита и на этом этапе.

В соответствии с директивой партии ёлка становится обязательной и в колхозной деревне, что запечатлел в своей бодрой песенке «Здравствуй, ёлка» В. Лебедев‑Кумач:

 

Свежая, морозная

Ёлочка колхозная,

Здравствуй…

 

[217, 74 ]

Если в России XIX века ёлка была распространена только среди православных (то есть в основном – русских людей), то теперь с ней знакомятся (и даже обязаны были знакомиться) и другие народы Советского Союза, в том числе и народы Крайнего Севера. В стихотворении 3.Н. Александровой «Новый год» говорится о том, как ёлка была впервые «подарена» ненцам, которые до тех пор этого обычая не знали:

 

На север ненцам маленьким

Зимой под Новый год

С гостинцами, с подарками

Послали самолёт.

 

…А из кабинки ёлочку

Механик достаёт.

Попробовали – колется,

Как злая рыбья кость.

 

[5, 22‑23 ]

Ёлка, ёлочный сценарий и ёлочные персонажи насильственно прививаются на территориях всех советских республик. В рассказе Юрия Рытхэу, опубликованном в новогоднем номере «Огонька» за 1953 год, чукотский мальчик, от имени которого ведётся повествование, с восторгом восклицает: «Такой новогодней ёлки у нас никогда ещё не было! Собственно говоря, у нас раньше никаких ёлок не бывало» [363, 14 ]. Азербайджанская поэтесса М.П. Дильбази уже в конце 1930‑х годов сочиняет стихотворение «Дед Мороз», образ которого вряд ли ранее был известен и близок азербайджанским детям.

Ежегодно на зимних каникулах в Большом Кремлёвском дворце устраивались ёлки для учащихся московских школ, которые проходили ежедневно вплоть до 10 января. Такие ёлки «обслуживали» по две тысячи детей в день. Всем участникам празднества вручались подарки. В 1954 году К.Г. Паустовский, отметив, что он пишет «реальную зимнюю сказку», в поэтически приподнятом тоне рассказывает об этом торжественном событии в жизни ребёнка:

 

В Георгиевском зале Большого дворца вспыхнула сотнями разноцветных огней первая ёлка. Смущённые от неожиданной радости, дети хлынули во дворец. У многих детей глубокая радость выражается в застенчивости, когда только нестерпимое сияние глаз выдаёт ту бурю счастья, что бушует в маленьком сердце.

[308, 1 ]

 

На фотографии, помещённой в «Правде» 2 января 1954 года с подписью «Безгранична радость детей, незабываемым останется в их памяти этот большой и радостный праздник…», запечатлена громадная, до самого потолка, ёлка в Георгиевском зале; у стен дисциплинированно стоят дети; девочки – в белых передничках [336, 1 ]. Эта Главная Ёлка страны как бы объединяла собою все ёлки, горящие в дни Нового года на всём пространстве советской страны:

 

Огоньки всех ёлок новогодних,

Что горят на праздничной земле.

Воедино собраны сегодня

В тех огнях, что вспыхнули в Кремле.

 

Сколько есть в стране лесных красавиц.

Все они завидуют сейчас

Той, что, свода древнего касаясь,

На виду у мира поднялась.

 

…Там, где Ленин проходил когда‑то

Вдоль видавшей многое стены,

Во дворец торопятся ребята –

Юные хозяева страны.

 

[458, 1 ]

Для «молодых передовиков производства, студентов столичных вузов, слушателей военных учебных заведений, учащихся десятых классов, комсомольских работников» в том же Георгиевском зале в новогодние вечера устраивались новогодние балы‑маскарады, которые, как писалось в газетах, были «одним из проявлений» «огромной заботы, которой окружили в нашей стране советскую молодёжь партия и правительство» [22, 1 ]. «Мне очень хотелось попасть на новогоднюю ёлку в Кремль. И вдруг, о счастье: я получаю билет сюда», – делится своей радостью с корреспондентом «Правды» молодая девушка [54, 2 ].

Каждый новогодний номер как тонких, так и толстых журналов начинался стихотворением о Новом годе, ёлке. Деде Морозе. Так, например, в первом номере «Огонька» за 1958 год было напечатано стихотворение Анатолия Кудрейко «1958‑й!»:

 

Ель зелёная увита

золотой тесьмой…

На конце секундной стрелки

пятьдесят восьмой!

 

Дым от шумного веселья

ходит ходуном…

Трасса Нового Арбата

Блещет за окном.

 

[206, 4 ]

Однако не будем пенять на ёлку за всё, что сделала с ней советская власть. На деле ёлка оказалась исключительно гибким ритуальным объектом и сумела остаться желанной самым разным людям и горячо любимой ими.

Во время войны, несмотря на голод и труднейшие условия эвакуационного быта, женщины при маломальской возможности старались устроить ёлку для своих детей. Она, принося радость и детям, и взрослым, становилась символом мирной жизни и напоминанием о ней.

В те же самые годы, когда шло утверждение нового образа «советской ёлки», на территории СССР устраивались и другие ёлки, связанные с Рождеством и противопоставлявшиеся новым. Эти ёлки напоминали людям, находящимся в заключении или в ссылке, о прошлом, о родных, с которыми они были разлучены надолго, если не навсегда, о свободной жизни. Такие ёлки превращались в символ надежды на то, что счастье и справедливость существуют. Мемуарная литература о сталинских лагерях и ссылках донесла до нас сведения о ёлках, которые устраивались, несмотря на нечеловеческие условия существования. Приведу лишь несколько примеров, для того чтобы показать, сколь дорог для гулаговцев и ссыльных был этот образ, устанавливающий незримую связь с прошлым и родными.

Т.П. Милютина, вспоминая о своей жизни в инвалидном лагере Мариинских лагерей, где ей суждено было провести 1940‑е годы, рассказывает о том, как мать прислала ей посылку с ёлочными украшениями, на которые заключённые никак не могли налюбоваться. Одному из её друзей «через вольных» удалось достать маленькую ёлочку, которая, украшенная этими игрушками, в день православного Рождества – 7 января – «путешествовала» из палаты в палату лагерной больницы [257, 210 ]. Вспоминает мемуаристка и Рождество 1949 года, когда она уже отбывала ссылку в Сибири:

 

Решила к Рождеству смастерить себе шкафчик который к служил бы и столиком – на него мы с Мартой поставим ёлочку, а то единственной нашей мебелью был мой чемодан … Марта заранее наготовила украшений – кусочки ваты на ниточках, узенько нарезанная серебряная бумага, чудом сохранившаяся от давно съеденной шоколадной плитки, кусочки ленты, которую пожертвовала Марта…

А на следующий день народ всё шёл смотреть на нашу ёлку.

[257, 329 ]

 

А о встрече 1952 года мемуаристка пишет:

 

На столе стояла украшенная сосенка – почему‑то ёлочек в окрестностях Богучан не было.

[257, 360 ]

 

Т.Б. Золотова, после присоединения Эстонии к СССР высланная с матерью и двумя маленькими детьми из Таллина в Кировскую область, рассказывает о создании детского дома для осиротевших и бездомных:

 

Каждый день из Кировского детприёмника привозили детей с шершавой от голода кожей, вздувшимися животами, тоскливыми недетскими глазами. Были дети из освобождённых от оккупации далёких краев, были из здешних мест, дети без крова, без родителей, отвыкшие от ласки.

[178, 74 ]

 

Мемуаристка, работавшая в этом детском доме художественным руководителем, вспоминает о встрече 1943 года: к празднику ёлки дети под патефон разучивали танцы и готовили спектакль «Золушка»:

 

…А после спектакля мы все, конечно, танцуем вокруг ёлки, и дети уносят с собой, даже не решаясь раскрыть – такая это драгоценность, – крохотные кулёчки с конфетами и белой булочкой. Для многих девочек и мальчиков это первая в их жизни ёлка… Ириночка с Женей (дети Т.В. Золотовой. – Е.Д. ), как и все дети в детдоме, получили кулёчки, – они были очень некрасивые, склеенные из старых газет, но в них было несколько конфет и булочка из белой муки. И ещё Ириночка получила куклу. Правда, я сшила её из тряпок, но у неё были ноги, руки и голова и нарисованные рот и глаза.

[178, 79‑80 ]

 

О встрече следующего, 1944 года Т.Б. Золотова вспоминает:

 

Ёлка! Конечно, она была у нас, как и во все годы ссылки. Маленькая, очень пушистая и густая ёлка, которую я нашла в лесу и срубила. На ней висели смешные бумажные куколки и горели свечи, самодельные, восковые…

[178, 85 ]

 

Тяжело больная четырёхлетняя дочка мемуаристки, «свесив головку… смотрела со своей печки на ёлку», в то время как её мать молилась о том, чтобы «эти маленькие свечи» зажгли «радостные огоньки в её равнодушных глазах. Всё же она улыбнулась и ёлке, и кукле, и конфетам. Потом, усталая, опять положила голову на подушку» [178, 87‑88 ].

А вот её же описание новогоднего праздника, отмеченного уже во вторичной ссылке:

 

Новый, 1952 год мы будем встречать у нас. Захватив салазки, топор и верёвки, как бывалые лесорубы, мы с Алёнушкой отправляемся в лес за ёлкой… Когда мы вносим в дом прекрасную, стройную, засыпанную снегом ёлку, терпкий и радостный запах хвои заполняет комнату. Скоро снег на ветках превратится в блестящие льдинки…

Скоро мы зажжём на ёлке свечи, которые нам прислал Игорь, и сядем за праздничный стол.

[178, 186 ]

 

Своя история была у ёлки на территориях, присоединённых к Советскому Союзу в результате пакта Молотова–Риббентропа. Советская ёлка должна была устанавливаться только к Новому году. Тот, кто устраивал её на Рождество, рисковал быть обвинённым в нелояльности к советской власти. В присоединённых к СССР странах Балтии (Эстонии, Латвии и Литве) Рождество отмечается по европейскому календарю, а значит за неделю до Нового года, когда в русских семьях ёлки ещё не ставили. Это различие традиций в 1940‑1950‑х годах служило признаком, отличавшим поведение лояльных и нелояльных граждан. Эстонский поэт Ян Каплинский, вспоминая ёлки своего детства, пришедшегося на 1940‑е годы, пишет: «Ёлку надо было принести рано утром, пока ещё темно, а вечером плотно задёрнуть занавески на окнах: шептали, что “партийные” ходят по домам своих сослуживцев и контролируют, кто устраивает ёлки». Ёлка становилась «проверкой на порядочность и человечность». Т.П. Милютина рассказывает, как её мать, тартуский врач К.Н. Бежаницкая, из года в год устраивала на западное Рождество ёлку для детей репрессированных: «с подарками и развлечениями… Она собирала на ёлку лакомых детей, в основном детей арестованных родителей. До сих пор в письмах старых тартуских друзей проскальзывают воспоминания об этих ёлках – нарядных, ещё и звенящих» [257, 285 ]. Сообщение Т.П. Милютиной подтверждается трогательным рассказом Яна Каплинского о том, как он ребёнком присутствовал на рождественской ёлке, устроенной «госпожой Бежаницкой»:

 

Праздник был не домашний и тайный, а открытый и торжественный. В большом зале стояла рождественская ёлка и толпилось много детей. Затем пришёл Рождественский дед и вручил каждому подарок. Я не помню, что это было, помню только, что он спросил меня об отце. Отца не было, он был увезён, был, наверное, где‑то в Сибири. Позднее я узнал, что эта ёлка и проводилась для детей, чьи отцы, а иногда даже матери были сосланы или убиты. Ёлка для детей репрессированных… Всё это устроила, а следовательно, за всё – за ёлку, зал, подарки – заплатила госпожа Бежаницкая, врач из русских. Конечно, ей не простили такое христианское дело и вскоре увезли туда же, куда были увезены отцы этих детишек, которых она позвала… Но рождественскую ёлку она сделала не по обычаю православия… Поскольку большинство детей в Тарту были эстонцы, она сделала для них именно рождественскую ёлку… Достичь сердца человека можно хорошим делом и Рождеством, рождественская ёлка – это место во времени и пространстве, где сердце наиболее раскрыто[3].

[цит по: 257, 285‑286 ]

 

В течение нескольких послевоенных десятилетий Новый год, встречавшийся с елкой, был единственным праздником, в наименьшей степени включавшим в себя черты советской государственности. Сентиментальные и ностальгические чувства, которые вызывала и продолжает вызывать ёлка, прорывались в литературе много раз в форме эмоциональных признаний, как в известной песенке 1966 года Булата Окуджавы:

 

Ель моя. Ель – уходящий олень,

зря ты, наверно, старалась:

женщины той осторожная тень

в хвое твоей затерялась!

 

Ель моя, Ель, словно Спас на Крови

твой силуэт отдалённый,

будто бы след удивленья любви,

вспыхнувшей, неутолённой.

 

[291, 298 ]

И до сих пор самыми желанными для нас являются не общественные, а домашние ёлки, на которые собираются своей семьей:

 

Потом потушили лампочку и зажгли свечи на ёлке. Она была прекрасна, украшенная картонными медведями, рыбками, серебряными лентами и всей милой с детства ерундой, которой всегда украшают ёлки.

[87, 11‑12 ]

 

На этих домашних праздниках люди забывали о той официальной роли, которую играла ёлка, и праздновали её как семейное торжество, с установившимися в семье традициями. Известный фольклорист П.Г. Богатырев, как рассказывают о нём, «неизменно устраивал торжественное шествие к ёлке за подарками или гостинцами и сам его возглавлял, напялив яркий бумажный колпак, размахивая самодельным жезлом и, похоже, веселясь больше всех» [49, 17 ]. С тем же энтузиазмом, по свидетельству А.Н. Розова, устраивал ёлки для своих внуков известный специалист по древнерусской литературе Л.А. Дмитриев [356]. Биограф литературоведа и критика С.Н. Дурылина рассказывает о праздниках ёлки в его доме в Болшево:

 

Высокие бревенчатые стены болшевского дома слышали Н.А. Обухову, не единожды певшую здесь под гитару, видели Е.Д. Турчанинову, раз как‑то даже в импровизированной роли сказительницы на рождественской ёлке.

[330, 4 ]

 

Забыла о своём неприязненном отношении к ёлке Православная церковь. Теперь зелёные деревца стояли не только в храмах во время рождественского богослужения, но и в домах церковнослужителей. Для их детей также устраивались праздники, и об устроителях этих ёлок мемуаристы вспоминают с похвалой. Протоиерей Михаил Ардов в своих панегирических заметках о ярославском митрополите Иоанне ежегодное устройство праздников ёлки ставит ему в особую заслугу:

 

Всякий год на второй день Рождества Христова Владыка Иоанн устраивал у себя ёлки для детей своих сотрудников и сослужителей. Читались стихи, пелись песни, выступали все – от четырёхлетних детей до маститых священнослужителей. И решительно все получали подарки. Первая такая ёлка состоялась в 1968 году, а последняя в 1985‑м. И вот что любопытно, некоторые постоянные гости, которые на первые ёлки приходили ещё детьми, в восьмидесятых годах приводили туда собственных чад.

[17, 177 ]

 

А Е.Б. Рашковский в стихотворении «Святочная ода» вспоминает «интеллигентский вигвам» московской молодёжи 1960‑х годов, читающей «всю ночь Пастернака», в то время как стоит

 

В углу – шелестящая ёлка,

На ней – золотые шары…

 

[349, 52 ]

Ёлка добросовестно выполняла возложенные на неё функции, и даже насильственная идеологизация не мешала ей в неформальной домашней обстановке оставаться всеми любимой и ежегодно желанной, страстно и задолго до Нового года ожидаемой Ёлкой. Такой помним её мы. Такой запомнят её наши дети. Даст Бог – и внуки будут ходить вокруг разукрашенного и сияющего дерева и петь немудрёную песенку, сочинённую почти сто лет назад:

 

Теперь ты здесь, нарядная, на праздник к нам пришла,

И много‑много радости детишкам принесла.

 

 

Мифологические персонажи

 

Дед Мороз

 

В работе С.Б. Адоньевой «История современной новогодней традиции» создание Деда Мороза как обязательного персонажа новогоднего ритуала приписывается советской власти и приурочивается к концу 1930‑х годов, когда после нескольких лет запрета вновь была разрешена ёлка. Отметив, что «в зарождающейся городской традиции рождественской ёлки (в 30–50‑х годах XIX века) нет ещё ни Мороза, ни Снегурочки» [4, 372 ], исследовательница несомненно права. В те времена какие бы то ни было персонажи праздника ёлки вообще отсутствовали, равно как отсутствовал и сам новогодний ритуал. Однако в литературе Мороз уже встречался. Стремительный процесс разработки этого образа как непременного участника детского праздника ёлки стал возможным в предвоенные годы только при опоре на литературную традицию и бытовую практику, в основных чертах сложившуюся задолго до Октября.

В 1840 году были опубликованы «Детские сказки дедушки Иринея» В.Ф. Одоевского, в одной из которых («Мороз Иванович») впервые дана литературная обработка фольклорного и обрядового Мороза. Созданный Одоевским образ ещё далёк от знакомого нам «ёлочного» персонажа: календарная приуроченность сказки – не Рождество и не Новый год, а весна (Мороз Иванович живёт в колодце, оттого что «жарко становится»); не он приходит к детям, а дети приходят к нему; да и подарки его – это лишь плата за службу. И всё же образ этот уже узнаваем: «добрый Мороз Иванович» – «седой‑седой» старик, который как «тряхнёт головой – от волос иней сыплется»; живёт он в ледяном доме, а спит на перине из пушистого снега. Рукодельницу за хорошую работу он одаривает «горстью серебряных пятачков», однако и Ленивицу не замораживает (как Морозко старухину дочь в сказке), а лишь проучивает, дав ей вместо серебра сосульку. Заботясь о природе, он покрывает снегом озимые всходы; попечительствуя о людях, стучит в окошки, чтоб «не забывали печей топить да трубы вовремя закрывать», проводя при этом и «нравственные идеи» о необходимости «нищеньким помогать». В педагогической сказке Одоевского обрядовый Мороз и (сказочный Морозко превращены в доброго, но справедливого воспитателя и наставника.

Первые рекламные заметки о продаже ёлок появились в газетах почти в то же самое время, когда увидели свет «Сказки дедушки Иринея». Возникнув одновременно на рубеже 1830‑1840‑х годов, Мороз Иванович и ёлка, принадлежавшие к разным культурным традициям, пока совершенно разведены: Мороз Иванович пришёл из русской деревни (как обработка народного Мороза), ёлка – из Западной Европы (как усвоение немецкого обыкновения). Отсутствующая вначале связь возникнет двумя десятилетиями позже, когда сказка Одоевского будет включена в состав «ёлочных» текстов.

В литературе образ Мороза мифологизируется по двум направлениям. С одной стороны, согласно поэме Некрасова «Мороз, Красный нос» (1863), где Мороз представлен злой силой, любящей «кровь вымораживать в жилах, / И мозг в голове леденить», он изображается как зловредный атмосферный дух, которому приписывается способность оказывать пагубное воздействие на человека: злой мороз сердитый (И.3. Суриков, «Зима», 1880) [416, 271 ], царь Мороз предстаёт косматым стариком «с еловым скипетром» в руке, живущим в «краях Зимы» «с их ветроносными ветрами / И тишиной морозной тьмы» (К.М. Фофанов, «Триолет», 1886) [452, 382‑384 ]. Жестокий мороз, ходящий «с своею клюкой» «в царстве суровой Зимы», является угрозой всему живому (Д.Н. Садовников, «Весенняя сказка», 1880) [368, 276 ].

С другой стороны (преимущественно в поэзии для детей), зарождается его положительный двойник, главной функцией которого становится формирование «здоровой» погоды и сотворение зимних «волшебств», предоставляющих и детям, и взрослым возможность веселиться, развлекаться, закаляться и т.д. на лоне природы. На создание этого образа начинает «работать» и некрасовский «Мороз, Красный нос», из которого для детского пользования берётся только фрагмент «Не ветер бушует над бором…», где главный герой, исторгнутый из контекста поэмы, выступает как «воевода», неограниченный властитель зимнего леса и волшебник, убирающий своё «царство» «в алмазы, жемчуг, серебро». Именно этот мороз, украшающий зимой природу, не будучи названным, угадывается в стихотворении А.А. Фета 1890 года «Мама! Глянь‑ка из окошка…»:

 

Словно кто‑то тороватый

Свежей, белой, пухлой ватой

Все убрал кусты.

 

[443, 368 ]

Этот же Мороз («старый дед в одежде серебристой») строит снежные «терема, палаты и дворцы», «дарит» детям ясный зимний день, снеговые горы, ледяную речку и т.п., «чтоб они резвились и смеялись / День‑деньской от дедовских затей» (А.А. Коринфский, «Белый дед», 1892) [196, 402‑403 ]. Он добрый волшебник, создающий условия для полноценного и здорового детского досуга: катания на коньках, санках, лыжах, игр в снежки и пр., как в стихотворении С. Фруга «На катке» 1889 года:

 

Прилетел мороз трескучий,

Он на реченьку дохнул.

Струйки светло‑голубые

Льдинкой бледной затянул.

…Всю‑тo реченьку покрыло,

Намостило синим льдом.

 

[455, 375 ]

Превращённый в хозяина зимнего леса, Мороз становится защитником зверья, спасая «братью меньшую» «от ружья, от силков, от капкана, / Когда снегом покроет поля…» (О.А. Белявская, «Зимняя сказочка», 1907) [40, 362 ]. Подобно Морозу Ивановичу Одоевского, он заботится зимой о растениях, покрывая их снегом («Мороз снежком укутывал: смотри, не замерзай!» [Р.А. Кудашева, «Ёлка», 1903]) [21, 3 ], и о птичках (подкармливая их, он устраивает для них «ёлку», к которой привязывает сноп овса [243, 585‑586 ]); он испытывает сострадание к беднякам [34, 1031‑1033 ].

Русская поэзия, столь часто, с чувством национальной гордости, описывающая русскую зиму, начиная с Ломоносова и кончая современными поэтами, развивала и обогащала фольклорный образ Мороза. Школьные учебники и хрестоматии обычно составлялись в соответствии с календарём, так что осенью учащиеся изучали произведения об осени, зимой – о зиме и т.д. В результате этого методического приёма лучшие тексты русских поэтов о зиме, вьюге, снежинках, морозе попадали в учебные книги, формируя в детском сознании персонифицированные образы природных стихий, среди которых Мороз занимал одно из первых мест.

Одновременно и независимо от литературного образа Мороза в городской среде возникает и развивается мифологический персонаж, «заведующий» ёлкой и, подобно самой ёлке, первоначально заимствованный с Запада. В ходе переориентации ёлки «на отечественную почву» и создания псевдофольклорной ёлочной мифологии и произошло оформление Деда Мороза. Этот персонаж формировался в процессе поисков ответов на детские вопросы: откуда в доме берётся ёлка, кто её приносит, кто дарит подарки?

Ответ на первый вопрос привёл к появлению на празднике ёлки образа зимнего леса, что тотчас же сказалось на украшениях, среди которых появились всевозможные зимние лесные атрибуты. Одной из висящих на ёлке игрушек стал старик в шубе и с мешком в руках. Вскоре, увеличившись в размерах, он, возведённый в ранг главной ёлочной игрушки, был поставлен под ёлку. Такого игрушечного старика, стоящего под ёлкой, в рассказе А.В. Круглова 1882 года «Заморыш» видит мальчик, рассматривающий украшенное дерево через оконное стекло чужого дома [203, 1‑2 ]. «Рождественские старики, обсыпанные инеем», установленные в окнах кондитерских и игрушечных магазинов, превращаются в обычное явление новогоднего городского пейзажа [372, 8 ], о чём в 1875 году писал И.А. Гончаров: «Вот где‑то в Морской или Караванной, старичок, весь в снегу, Борей, что ли, с бумажным деревом, весь обвешан разными вещицами!» [98, 103 ].

На праздниках ёлки ещё до того, как вошло в обыкновение костюмирование детей, стали появляться ряженые старики, дублирующие стоящую поделкой игрушку: в очерке для детей 1884 года «К праздникам» В.В. Михайлова рассказывается о том, как «маленькую Катю… одели стариком с ёлочкой в руках, и старичка этого поставили на стол с игрушками» [260, 28‑29 ]. Старики начинают фигурировать и в тех «грандиозных» представлениях, которые устраивались на ёлках в состоятельных семьях: «вдруг зала… осветилась красным огнём, и мы увидели старика, едущего на больших санях, запряжённых медведем, с громадною ёлкою в руках… Остановясь посредине залы, старик слез с саней и поставил ёлку на пол». В таких движущихся «фантасмагорических картинах», которые создавались посредством вырезанных из картона фигур (своеобразного кустарного кинематографа), старик являлся главным персонажем [119, 10‑12 ]. Старик и ёлка постепенно становились обязательными и неразлучными атрибутами праздника: «Своеобразным ёлочным символом служил “старик с ёлкою” (видимо, предтеча Деда Мороза), отлитый из гипса, с седою бородою, с красным от мороза лицом, одетый в шубу и лапти. Такими стариками торговали в тех же лавках, где и ёлками, но основную их массу продавали прохожим уличные мальчишки» [300, 193 ].

В ходе создания ёлочной мифологии роль обеспечения детей ёлкой приписывалась разным персонажам. Оформление образа русского Деда Мороза в качестве дарителя ёлки и подарков произошло под влиянием западноевропейской традиции. Читателю рассказа Д.Н. Мамина‑Сибиряка «Песня мистера Каль», написанного в конце XIX века, ещё требовалось разрешить сомнения французского мальчика Жана, которого «смущало только одно, – как успел святочный старик догнать их с ёлкой». Данное в примечании пояснение свидетельствует о том, что для русских детей этот образ был ещё не вполне ясен: «Существуют детские поверья (у французов, у немцев), что ёлку и другие святочные подарки приносит детям святочный старик – добрый волшебник, “рождественский дед”» [242, 58 ]. Вариант сюжета, согласно которому, в соответствии с западной традицией, ёлку посылает младенец Иисус, многими русскими семьями также был принят. Наряду с ним на роль дарителя ёлки пробуются бабушка Зима (1872) [403, 1 ]; старички‑кулачки, заготавливающие в лесу ёлки (1882) [360]; святочный старик (1894) [243, 585 ]; «властитель русских лесов» Мороз («и чуются… ещё далёкие шаги волшебника Мороза с рождественской ёлкой», 1880‑е годы) [126, 83 ]. Разнообразие персонажей, снабжающих детей ёлкой, свидетельствует о том, что единое мнение по этому вопросу было выработано не сразу. С 1880‑х годов представление о старике, Морозе, Дедушке Морозе и т.д. как дарителе ёлки закрепляется всё прочнее: «Было единственное время в году, когда гостиная становилась нашей комнатой…: это на святках, когда в неё… Дед Мороз приносил ёлку», – вспоминает С.Н. Дурылин о своём детстве 1880‑х годов [126, 86 ]. Неудивительно поэтому, что, встретив зимой в лесу «седого‑седого, сгорбленного старика», девочка тотчас же узнаёт в нём «того самого старика, который приносит умным деткам святочные ёлки»: «А я тебя знаю, дедушка! Ты приносишь деткам ёлки…» (Д.Н. Мамин‑Сибиряк, «Алёнушкины сказки», 1894) [243, 585‑586 ].

Что же касается подарков, то, как мы уже видели, в согласии с рождественским ёлочным мифом, иногда детям говорилось, что подарки посылает младенец Иисус. В рамках псевдонародной мифологии роль дарителя начинает приписываться тому же самому старику, доброму деду, приносящему ёлку [113, 7 ]. В стихотворении М.А. Пожаровой «Ёлочьи гости» (1912) «древний дедка‑бородач» и «дедушка мохнатик» приносит из лесу и елку, и подарки:

 

Стук, стук, стук! – Кто стучит?

– Древний дедка‑бородач

В ледяных онучах,

На зверьках приехал вскачь

Из лесов дремучих.

Дедушка мохнатик,

Пуховой халатик!

Поглядим‑ка в щёлку:

Он привёз нам ёлку.

Стоп, зайчата, у крыльца!

Довезли салазки.

Дед бормочет без конца

Снеговые сказки.

Борода метёлкой,

Сеет иней колкий.

Сеет бисеринки,

Вьюжные снежинки…

 

[цит. по: 236, 38 ]

Корней Чуковский 20 декабря 1923 года записывает в дневнике: «На Рождество она (дочка Мура. – Е.Д. ) рано‑рано оделась и побежала к ёлке. – Смотри, что мне принёс Дед Мороз! – закричала она и полезла на животе под ёлку. (Ёлка стоит в углу – вся обсвечканная.) Под ёлкой оказались: автомобиль (грузовик), лошадка и дудука. Мура обалдела от волнения» [475, 267 ].

Персонаж, которому дети были обязаны ёлкой и подарками, выступает под разными именами. Процесс унификации имени растягивается на несколько десятилетий: старый Рупрехт (1861) [161, 20 ] – единичные случаи, указывающие на немецкую традицию; св. Николай или Дедушка Николай (1870) [323] – вариант отбрасывается рано, поскольку у русских, как уже отмечалось, Никола в роли дарителя никогда не выступал; Санта Клаус (1914) [57] – только при изображении западных ёлок; просто старик, живущий зимой в лесу (1894) [243, 585‑586 ]; добрый Морозко (1886) [372]; Мороз (1890‑е годы) [7, 85 ]; Ёлкич. В стихотворении О. Белявской 1911 года «Ёлкич (Из воспоминаний детства)» мальчик, проснувшийся засветло, слышит, как няня впускает кого‑то в кухню:

 

В двери кто‑то огромный, широкий вошёл,

Зашуршал по стенам коридора.

Заскрипел под шагами тяжёлыми пол.

 

…И невидимый кто‑то опять зашуршал,

Закряхтел под огромною ношей.

 

Мальчик говорит проснувшимся сестрёнке и брату, что им «Дядя‑Ёлкич» «из лесу ёлку принёс»; дети бегут в зал, чтобы посмотреть на Ёлкича [39, 23‑24 ] (ср. также в рассказе Фёдора Сологуба 1907 года «Ёлкич»: «Ёлкич с шишкой на носу» [405, 48 ] и в стихотворении Владислава Ходасевича 1907 года «За снегами»: «Ёлкич, милый, попляши! / Ёлкич, милый, милый, милый» [462, 91 ]); рождественский дед («В это время раздался сильный стук в дверь. Восьмилетняя дочь хозяев громко заявила: “Это рождественский дед!”») [258, 4 ]); святочный старик, дед, дедка (как традиционный святочный персонаж, прежде с ёлкой не связанный) [389, 80 ]; ёлочный дед [364; 227 ]; Дед/Дедушка Мороз [28, 353‑366 ]. В 1914 году Сергей Есенин написал стихотворение «Сиротка», в котором сиротке Маше дедушка Мороз дарит жемчуг, сделанный из её слёз:

 

«…Я в награду твои слёзы

Заморозил в жемчуга.

 

…Я ведь. Маша, очень добрый,

Я ведь дедушка‑мороз».

 

[142, 368 ]

В борьбе за имя победителем оказался Дед Мороз. Аналога этому имени нет ни у одного западного ёлочного персонажа.

Предпочтение, отданное Деду Морозу, нуждается в объяснении. В восточнославянской мифологии Мороз – существо уважаемое, но и опасное: чтобы не вызвать его гнев, обращаться с ним следовало осторожно; прося не губить урожай, его задабривали; им пугали детей. Но наряду с этим он выступал и в функции приходящего в Сочельник Деда (умершего родителя, предка) [157, 267 ]. Ёлочный персонаж тем самым получил синонимически удвоенное имя. Введение в составную его часть термина родства свидетельствует об отношении к Деду Морозу как к старшему в роде, что, возможно, и спровоцировало признание за ним по‑родственному близкой его связи с детьми.

На праздниках ёлки Дед Мороз появляется не сразу, а в середине или даже к концу торжества. До его прихода дети подарков не получают. Они с нетерпением ожидают его прихода. По народным представлениям, любой гость – всегда желанный и должен быть объектом почитания как представитель чужого мира. Так и Дед Мороз становится на ёлке желанным, и его следует пригласить, что вполне соответствует ритуалу приглашения в гости мифологических персонажей – предков или того же Фольклорного Мороза. Дед Мороз, по существу, и становится предком‑дарителем. Поэтому и зовут его не стариком или старичком, а дедом или дедушкой.

К началу XX века образ Деда Мороза окончательно оформился: он функционирует как игрушка на ёлке, главная фигура, стоящая под ёлкой, рекламная кукла на витринах, персонаж детской литературы, маскарадная маска, даритель ёлки и подарков. В это время и утверждается мнение об «исконности», древности этого образа: «Дедушка‑мороз… внезапно появляется в зале и так же, как сто или двести лет назад, а, может быть, и тысячу лет назад вместе с детьми совершает танец вокруг ёлки, распевая хором старинную песню, после чего из мешка его начинают сыпаться детям подарки» [390, 3 ].

До революции представление о Деде Морозе существовало только в городской среде, мифология которой создавалась в результате своеобразной обработки просвещёнными слоями общества западных традиций и народных верований. Сконструированный образ, подобно каждому мифологическому персонажу, оказался наделённым комплексом устойчивых свойств – со своим местом жительства, функциями, характерной внешностью, атрибутами [218, 51 ]. Зимой он обитает и хозяйничает в лесу, чем объясняется его связь с лесным миром – растительным и животным. На лето он уходит в «сибирские тундры», на Север, на Северный полюс и т.п.; согласно высказыванию пятилетнего мальчика, «когда тепло, Деды Морозы переезжают туда, где холодно, и летом к мальчикам не ходят» [257, 368 ]. Его деятельностью объясняются как природные и атмосферные явления (мороз, иней, треск деревьев, узоры на окнах и т.п.), так и появление в доме ёлки и подарков. Внешне – это старик с румяным лицом и красным носом, с седой бородой и усами, в белой шубе или тулупе и белой шапке (в отличие от красной сутаны или плаща западных зимних геронтологических персонажей), в валенках, с палкой или посохом в руке и мешком или котомкой с подарками за плечами.

Определяющими свойствами характера Деда Мороза являются доброта и щедрость: ёлочный миф превратил его в доброго старика‑дарителя: добрый Морозко (1886) [371]; добрый дед (1892) [196, 402‑403 ], «о, он такой добрый, этот старик!» (1894) [243, 585 ]. Перед Рождеством (или Новым годом) он успевает обойти все дома, чтобы поздравить, одарить и обласкать детей. Выполняя функцию наставника и воспитателя, он никогда не наказывает детей, а только журит их (в отличие от западного св. Николая, помимо подарков приносившего с собой прутья: справившись о поведении детей, в зависимости от полученного ответа, он либо одаривал, либо наказывал их). (Эта пресловутая дедморозовская доброта не раз оказывала помощь при характеристике того или иного человека. Иосиф Бродский, например, рассказывая об американском поэте Роберте Фросте, посетившем СССР в 1962 году, говорил с иронией: «…Фрост поносил всё на свете… Но когда вышел к публике, то был спокоен, улыбался – этакий добрый дед Мороз…» [79, 104 ]. Разумеется, это сравнение возникло у Бродского не случайно: Фрост [frost] – по‑английски «мороз».)

В мифе о Деде Морозе, созданном общими усилиями взрослых, присутствовал расчёт на безусловное признание детьми его реального существования, что стимулировалось и всячески поддерживалось родителями. Вера в Деда Мороза превратилась в «испытание на взрослость»: её утрата рассматривалась как важный этап взросления. Варлам Шаламов (1907 года рождения) заметил о себе: «Потеря веры совершилась как‑то мало‑помалу… Разоблачение сёстрами рождественского деда Мороза на меня не произвело никакого впечатления» [477, 102 ]. (Ср. о том же у Иосифа Бродского:

 

И молча глядя в потолок.

Поскольку явно пуст чулок.

Поймёшь, что скупость – лишь залог

Того, что слишком стар.

Что поздно верить чудесам.

 

[58, 12 ])

Корней Чуковский в 1923 году писал о своей семи‑летней дочери:

 

Мура всё ещё свято верит, что ёлку ей приносит дед Мороз. …Когда я ей сказал: давай купим ёлку у мужика, она ответила: зачем? Ведь нам бесплатно принесёт дед Мороз.

[475, 300‑301 ]

 

Год спустя в его дневнике появляется новая запись:

 

Слышен голос Муры. Она, очевидно, увидела ёлку. Мура: «Лошадь. – Кто подарил? Никто» (ей стыдно сказать, что дед Мороз, в которого она наполовину не верит).

[475, 355 ]

 

«Наполовину не верит» – это тот переходный период в жизни ребёнка, когда он всё ещё верит в Деда Мороза, хотя уже знает, что в реальности он не существует [507, 3‑12 ].

Знакомый по иконографии (словесным описаниям и рисункам в книжках, ёлочным игрушкам, рекламным фигурам и т.п.) Дед Мороз в сознании детей долгое время существовал как образ чисто умозрительный. Встреча с визуально воспринимаемой фигурой (когда в 1910‑е годы он «живьём» стал появляться на ёлках) разрешала детские сомнения в действительном его существовании («И щёки у него мясные!»):

 

Дети замучили вопросами – есть ли на самом деле Дед Мороз, из чего он сделан, как не тает в тёплой комнате и т.д. … когда вышел Дед Мороз…, Таня впилась в него глазами и ничего больше не видела… Дома первые слова были: «Ну, бабушка, теперь я сама видела, есть Дед Мороз, пусть никто ничего не говорит, есть, я сама видела!»

[449]

 

(Впрочем, аналогичные сомнения возникали у детей и по поводу того, кто приносит им ёлку: «Кто приносит из леса в город эти ёлочки? Ты говоришь – Рождественский ангел?… Но платили деньги, и человек продавал», – говорит пятилетняя девочка [490, 25 ].) Е.Л. Мадлевская отмечает, что в некоторых семьях сознательно «поддерживается архаическая версия невидимости Деда Мороза: детям, желающим увидеть, как он будет класть подарки под ёлку, внушают, что это невозможно, так как Дед Мороз появляется лишь тогда, когда никого нет в комнате или когда все спят» [236, 37 ].

После революции эмигранты «увозили» образ Деда Мороза с собой. Подобно ёлке, он сохранялся в их памяти как одна из вечных ценностей. «Дед Мороз не сказка, иногда это подлинная реальность: бескорыстно творимое добро. Оно принимает разное обличье», – писал в 1936 году К.К. Парчевский. Лечивший ребёнка русских эмигрантов доктор‑француз приходит в Сочельник нагруженный пакетами с фруктами и игрушками для маленького пациента:

 

«Ну вот, это тебе прислал знакомый Дед Мороз за то, что ты ведёшь себя хорошо…» В наше всесокрушающее время немного осталось «вечных» ценностей. В оставшемся же самым важным бывают все случайные сверкания неумирающего Добра, в честь которого люди зажигают рождественскую ёлку, а маленькие дети ждут своего Деда Мороза.

[306, 640 ]

 

Вспоминая русское Рождество, «праздник детей, ожидающих бородатого старика с большим мешком игрушек» [1, 22 ], эмигранты забывали о том, что этот старик своим происхождением во многом обязан европейским зимним дарителям. Т.П. Милютина (1911 года рождения) при описании эстонских ёлок 1930‑х годов заметила, что «ни разу там не видела обычного Деда Мороза» [257, 109 ]. Для неё «обычный Дед Мороз» – тот, к которому она привыкла в своём «русском» детстве. Вспоминая о русских святках, живущий в Париже эмигрант горюет об утрате взрослыми веры в Деда Мороза:

 

Это – праздник детей, ожидающих бородатого старика с большим мешком игрушек. Старшее поколение, которое разучилось как следует смеяться и радоваться, давно утратило веру в Деда Мороза и его дары.

[1, 22 ]

 

Когда в середине 1920‑х годов в СССР началась антирелигиозная кампания, не только ёлка, но и Дед Мороз превратился в «религиозный хлам» и стал рассматриваться как «продукт антинародной деятельности капиталистов» [162, 38 ]. Рождество, ёлка и Дед Мороз оказались в одном смысловом ряду: «Ребят обманывают, что подарки им принёс дед‑мороз … Господствующие эксплоататорские классы пользуются “милой” ёлочкой и “добрым” дедом‑морозом ещё и для того, чтобы сделать из трудящихся послушных и терпеливых слуг капитала» [252, 13‑14 ]. В 1927 году в одном из песенников была напечатана «Песня пионеров», построенная в форме диалога пионеров с Дедом Морозом, которого они поймали в сети. Несмотря на большой объём, воспроизведу этот редкий текст целиком – уж больно он показателен для времён борьбы с религиозными предрассудками; показателен путаницей понятий, сопряжением несопрягаемого, историческим невежеством его неизвестного автора[4]:

 

– Ах, попался, старый дед,

К пионерам в сети!

Приносил ты детям вред

Целый ряд столетий!

 

– Нерадушен ваш приём,

Стрелы ваши колки!

Лучше, дети, попоём

Вкруг блестящей ёлки!

 

– Приволок ты неспроста

Пёструю хлопушку:

Нас от имени Христа

Хочешь взять на пушку!

 

– Вашим я не рад словам!

Ах, что за манеры!

Ну зачем, зачем я вам,

Душки, пионеры?!

 

– Дед рождественский с мешком,

Был ты чтим когда‑то!

А теперь тебя смешком

Встретят все ребята!

 

– Я всегда любил детей

И дарил им книжки.

Для меня всего святей

Добрые детишки.

 

– Детям ты втирал очки,

Говоря о боге.

Только мы не дурачки –

С нашей прочь дороги!

 

– Что за дикие слова?

Дерзки ваши клики.

В день Христова Рождества

Это грех великий!

 

– Нам твои противны, дед,

Сказочки да шутки.

Простаков меж нами нет –

Не надуешь! Дудки!

 

– Но для деда благодать

Сказочки все эти.

Отпустите поболтать,

Развяжите сети!

 

– Опустил ты грустно нос –

Не твоя, брат, эра.

Что твой сладенький Христос

Против пионера?!

 

– Слышу звон колоколов.

Полон умилений,

Детки, все, без дальних слов

Станьте на колени!

 

– Мы всё божеское вон

Гоним неустанно,

Нам милей, чем праздный звон,

Грохот барабана!..

 

– Никуда я не гожусь!

Ах, удел мой дерзкий!

Делать нечего – сдаюсь

В плен ваш пионерский!

 

– Прочь религии дурман.

Прочь грядущего оковы,

Твой рассеивать туман

Мы – всегда готовы.

 

[313, 41‑43 ]

На плакатах с подписью «Что скрывается за дедом‑морозом?» изображался старик с ёлкой, на которого, разиня рот, смотрят мальчуган и его мамаша, в то время как за его спиной, притаившись, стоят поп и кулак [251, 23 ]. Происхождение этого «старорежимного» образа возводилось к «духу ёлки», которому первобытные люди вешали на деревья жертвы и «который превратился в деда‑мороза» [11, 22 ]. В антирождественской кампании приняли участие и поэты, состоявшие на службе у советской власти, как, например, Демьян Бедный, который писал:

 

Под «Рождество Христово» в обед

Старорежимный ёлочный дед

С длинной‑предлинной такой бородой

Вылитый сказочный «Дед‑Мороз»

С ёлкой под мышкой саночки вёз.

Санки с ребёнком годочков пяти.

Советского тут ничего не найти!

 

[30, 3 ]

Вместе с реабилитацией ёлки в конце 1935 года прекратились и обличения Деда Мороза, после некоторых сомнений полностью восстановленного в правах. Устроители детских ёлок получили возможность проявлять инициативу, составители книг‑рекомендаций по устройству ёлок сочиняли сценарии, что в конце концов и привело к выработке стандартного ритуала общественной детской ёлки. Если прежде дети получали различные подарки, отличающиеся и качеством и материальной ценностью, то теперь Дед Мороз приносил для всех детей одинаковые пакеты, которые он подряд вынимал из своего мешка.

В течение зимних каникул дети обычно посещали несколько ёлок (в детском саду или в школе, на предприятиях и учреждениях, где работали их родители, домашние ёлки у друзей и знакомых). И на каждом празднике они встречались с новым Дедом Морозом, что обыгрывается в юмористическом рассказе В.Е. Ардова «Письма к бабушке, или Светская жизнь Юрика Звягина», в котором мальчик делится впечатлениями о ёлках, на которых он побывал:

 

На «ёлке, где папа служит», «дед‑мороз <был> выше меня ростом»; на ёлке, «где мама служит», «дед‑мороз <был> поменьше»; на ёлке в школе «Деда‑мороза почти не было: один наш ученик из 8‑го класса оделся было, как дед‑мороз, но сейчас же снял с себя всё и пришёл смотреть концерт»; «у тётиной тёти на службе» «дед‑мороз <был> на “ять”»; а у Танечки Вириной на ёлке «дед‑мороз был маленький; он висел на самой ёлке».

[16, 10‑11 ]

 

С конца 1930‑х годов создаётся невиданное количество произведений о Деде Морозе. В одних он выступает в роли хозяина зимнего леса, как, например, в одной из сказочек Г. Орловского «Про девочку Розочку», где девочка, катающаяся в лесу на лыжах, на вопрос зверей, кто ей позволил находиться в их лесу, отвечает: «Когда у нас на ёлке был Дед Мороз, он мне разрешил кататься в вашем лесу». И тогда все звери сказали: «Ну, если Дед Мороз разрешил, то катайся…» [296, 85 ]. В других – он изображается как зимний волшебник, преображающий природу, охлаждающий атмосферу, но не устрашающий своим холодом закалённых советских детей, как в стихотворении Л.Ф. Воронковой «Зима»:

 

Наши окна кистью белой

Дед Мороз разрисовал.

Снегом полюшко одел он,

Снегом садик закидал.

Разве к снегу не привыкнем,

Разве в шубу спрячем нос?

Мы как выйдем, да как крикнем:

Здравствуй, Дедушка Мороз!

 

…Мы, советские ребята,

От мороза не дрожим!

 

[83, 76 ]

В третьих случаях Дед Мороз на новогоднем празднике поёт ребятам песенки:

 

Принимайте‑ка, ребята,

И меня в свой хоровод,

Я, румяный, бородатый,

К вам пришёл на Новый год!

 

…Я сегодня весел тоже

И с ребятами дружу,

Никого не заморожу.

Никого не простужу!

 

[84, 76 ]

Во время войны образ Деда Мороза широко использовался в целях патриотической пропаганды: «Новогодняя открытка к 1942‑му году изображает Деда Мороза, изгоняющего фашистов. На новогодней открытке к 1944‑му году Дед Мороз нарисован со “сталинской” трубкой и мешком оружия в руках, причём на мешке изображён американский флаг» [4, 382 ].

Ритуал общественных ёлок с Дедом Морозом соблюдался на всей территории СССР: от Главной ёлки в Большом Кремлевском дворце до лагерей ГУЛАГа; от Азербайджана до Чукотки. Т.П. Милютина рассказывает об организованной в лагере самими заключёнными встрече Нового, 1946 года, на которой в качестве зрителей присутствовало и лагерное начальство:

 

Зал – если можно так назвать барак со скамейками – был набит начальством и заключёнными. Конферанс вёл Лёвенберг, одетый Дедом Морозом. Он взошёл на сцену, легко неся на плече мешок, и вытряхнул из него Новый год – девочку‑малолетку, затянутую в трико и имевшую на спинке и груди блестящие цифры: «1946». Костюм этот мастерил персонал женского стационара. «Новый год» станцевала какой‑то дикий танец, и Лёвенберг начал свою речь…

[257, 232‑233 ]

 

Азербайджанская поэтесса М.П. Дильбази ещё в конце 1930‑х годов сочинила стихотворение «Дед Мороз», которое тогда же было переведено на русский язык:

 

В гости к нам пришёл

Дедушка Мороз

И чего‑чего

Только не принёс!

К ёлке подошёл

Дедушка Мороз,

Развернул подол

Дедушка Мороз,

И посыпались

Свёртки и кульки,

Разубралась ель

В блёстки, огоньки.

 

[116, 14‑15 ]

В рассказе Ю.С. Рытхэу «Новогодняя ночь», напечатанном в первом номере «Огонька» за 1953 год, чукотские дети впервые встречаются с ёлкой и с Дедом Морозом:

 

Он (Дед Мороз. – Е.Д. ) появился на улице в сопровождении шумной свиты комсомольцев – нарядный, нарумяненный, с огромными седыми бровями и усами, с седой бородой до пояса, с мешком подарков за спиной.

[363, 15 ]

 

Обычай посещения Дедом Морозом домашних ёлок возник только в послевоенное время. Чаще всего в его роли выступает кто‑либо из старших членов семьи, причём не обязательно мужчина. «На современном этапе, – пишет Е.Л. Мадлевская, – Дед Мороз фигурирует в детском сознании как мифологическое существо, изображаемое ряжеными взрослыми» [236, 37 ]. По мере того как дети в семье подрастают, они добровольно берут на себя исполнение его роли, подыгрывая взрослым, даже тогда, когда детей, младше их, в доме уже нет.

Магия появления Деда Мороза на празднике сказывается в ритуале его ожидания, порождая искреннюю или же искусственно подогреваемую экзальтацию, а также в формулах его зазывания на праздник, когда дети хором кричат: «Дед Мороз! Дед Мороз!» (ср.: «Раз‑два‑три, ёлочка, гори!»). В отличие от народной традиции, где Мороза звали на кутью, чтобы задобрить, целью приглашения Деда Мороза является не столько стремление умилостивить его и тем самым предотвратить летние заморозки, сколько желание быть им обласканным и получить от него подарки. Его появление сопровождается громким стуком в дверь, и при виде страстно ожидавшегося гостя дети приветствуют его радостными возгласами. Дед Мороз не только одаривает детей, но и обласкивает их, беседует с ними, балагурит (напоминая этим традиционного балаганного Рождественского деда), а иногда поёт песни и танцует с детьми вокруг ёлки. «В современных новогодних спектаклях Дед Мороз предстаёт судьей между добрыми и злыми силами, помощником положительных персонажей; он наказывает и изгоняет злых персонажей либо прощает их как раскаявшихся» [236, 37 ]. В 1960‑х годах на кремлёвскую ёлку Дед Мороз иногда приходил со сменившим Снегурочку космонавтом [63, 117 ].

В наше время в городах перед Новым годом организуется специальная служба по обеспечению Дедами Морозами детских садов, школ и семей. Иногда кто‑либо из работников того или иного учреждения ежегодно выступает в этой роли, приходя на ёлки к детям своих коллег. Этот обычай нашёл отражение в воспоминаниях А.Н. Розова, унаследовавшего роль Деда Мороза от своего отца Н.Н. Розова, «который много лет развлекал ребятишек в рукописном отделе Публичной библиотеки» Ленинграда. В мемуарном очерке об Л.А. Дмитриеве, А.Н. Розов вспоминает о том, как в течение десяти лет «за день‑два до Нового года» он приходил в дом Дмитриевых в костюме Деда Мороза. Приготовленные для детей подарки передавались на лестничной площадке и «тут же опускались в дедморозовский мешок». Появление Деда Мороза в доме предполагает определённую актерскую работу взрослых членов семьи, которые подыгрывают гостю. Вот как рассказывает о предновогоднем спектакле в доме Дмитриевых А.Н. Розов:

 

В нём играли свою роль гости, играл сначала несмышлёным малышом Коля (позднее, лет с десяти, он уже понял, кто к нему пришёл, и осознанно подыгрывал нам); были зрители: Руфина Петровна и Нина, стоящие обычно в прихожей и следящие за действием в детской. Кем же здесь был Лев Александрович? Во‑первых, самым непосредственным зрителем; во‑вторых, он был и актёром, в высшей степени профессионально играл роль дедушки, столь же заворожённого приходом волшебных персонажей, как и его внук; в‑третьих, нередко он выступал в роли режиссёра, помогая Коле и Деду Морозу со Снегурочкой войти в образ; наконец, в‑четвёртых, иногда ему приходилось быть и суфлёром, шёпотом подсказывая внуку, а то и гостям их реплики.

[356, 113 ]

 

Дети показывали Деду Морозу ёлку, устраивали для него «концерт», после чего Дед Мороз раздавал им подарки. Затем взрослые приглашали Деда Мороза к приготовленному столу и начинался «пир» с Дедом Морозом.

Создание «фирм добрых услуг», поставляющих населению Дедов Морозов, привело к их «размножению». На этом строится сюжет юмористического «Святочного детектива» А. Хорта, в котором преступник, одетый в костюм Деда Мороза, обворовывает квартиры. Оперуполномоченному Ситникову поручено разоблачение замаскированного под Деда Мороза вора по кличке Федот. Когда Ситников вышел на улицу, у него зарябило в глазах от множества Дедов Морозов. Каждого из них оперуполномоченный сопровождает до какой‑нибудь квартиры и, убедившись, что это «Федот, да не тот», пускается опять на поиск. Наконец, он замечает Деда Мороза, внешне «ничем не отличающегося от своих соплеменников», кроме одного: этот Дед Мороз «перед тем, как войти в квартиру, вытер ноги о половичок», что явилось для Ситникова знаком того, что перед ним преступник [463, 183‑184 ].

На основе опроса жителей Петербурга в 1997‑1998 годах Е.Л. Мадлевская дала описание современных представлений детей о Деде Морозе. Характеристики его возраста «свидетельствуют о восприятии этого персонажа как мифологического существа, появившегося давно (“сто лет назад”) или очень давно (“триста, пятьсот, миллион лет назад”) и даже – как живущего вне времени, то есть вечно (“он был всегда”)». Поскольку Дед Мороз в детском сознании связан с зимним сезоном, то и способы общения с ним детей также определяются его связью с холодом (письмо ему кладётся на снег, на окно и даже в холодильник). Подарки заказывают или мысленно, или по телефону. Исследовательница справедливо пишет о сходстве современных представлений о функциях Деда Мороза с традиционными: «Он дарит подарки в начале года; в системе архаической культуры это действие характеризуется как магия “почина”, которая должна обеспечить счастье, радость и благополучие в течение всего годового цикла» [236, 37 ].

 

Снегурочка

 

 

Ты сегодня Снегурочка

В белом наряде,

Твой школьный учитель

Тебя не узнал.

 

Агния Барто. «Снегурочка»

 

Наряду с Дедом Морозом участником современного ритуала детской новогодней ёлки является Снегурочка. Она имеет свою историю, во многом независимую от Деда Мороза, но тоже в значительной мере обусловленную литературой.

Как и любой мифологический персонаж, Снегурочка характеризуется определёнными свойствами и устойчивыми признаками: это очаровательная, приветливая, весёлая и шаловливая девочка/девушка в белой одежде, приходящая к детям на новогоднюю ёлку из лесу. Она состоит в дружеских отношениях с лесным зверьём и птицами, которые служат ей и находятся у неё в добровольном подчинении. Появляясь в «человеческом» мире только в определённое календарное время (перед Новым годом), в течение других сезонов она как бы не существует. Снегурочка прочно связана с Дедом Морозом как родственной связью (она его внучка), так и сюжетной: появляясь на празднике одновременно (или почти одновременно), они приводят с собою лесных зверей, развлекают детей, приносят им подарки. Будучи помощницей Деда Мороза, Снегурочка способствует установлению контакта между Дедом Морозом и детьми. Дети заранее знают об их приходе на ёлку, однако вопросы о месте нахождения Снегурочки в другое время, о её родителях, о том, почему она не стареет (в чём секрет её вечной молодости) их обычно не беспокоят. Снегурочка может быть участницей и взрослых новогодних праздников, персонажем театральных новогодних представлений, телевизионных шоу и т.п., но главное её место – на празднике детской ёлки.

Мифологические персонажи бывают единичными, существующими, так сказать, в одном экземпляре (как, например, водяной), а могут представлять собой коллектив одинаково ведущих себя существ (как, например, святочницы или русалки). С этой точки зрения. Снегурочка – единична: она, подобно Деду Морозу, чудесным образом успевает побывать на всех детских ёлках. Снегурочка принадлежит к категории положительных образов: вся её деятельность направлена исключительно на благотворное воздействие на детей [см.: 218, 51‑56 ].

Разговор о мифологическом персонаже предполагает постановку вопросов: как и когда этот персонаж возник, как он формировался, какой деформации подвергался, какую культурную, социальную и возрастную среду он «обслуживает»? Постараемся ответить на эти вопросы применительно к образу Снегурочки.

Исследовательницы традиций современного города пишут по поводу Деда Мороза и Снегурочки: «Эти популярные образы‑маски как бы сошли со страниц русской литературы – известного произведения А.Н. Островского “Снегурочка”, навеянного в свою очередь русским фольклором, где они наделены волшебной силой поощрять добро и наказывать зло» [59, 229‑230 ]. Однако если Дед Мороз и Снегурочка «как бы сошли» со страниц «весенней сказки» Островского, то почему в таком случае известная нам по детским ёлкам Снегурочка – внучка, а не дочка Деда Мороза (каковой она является у Островского); почему нам ничего не известно о её матери, в то время как в пьесе Островского её матерью является Весна‑красна; почему героиня Островского – персонаж «весенней сказки», а известная нам Снегурочка всегда появляется только под Новый год. И наконец, в отличие от Снегурочки Островского, её современная тёзка не умирает (не тает), а, повеселив и одарив детей на празднике ёлки, уходит с Дедом Морозом для того, чтобы успеть посетить других ребят, после чего оба они исчезают до следующего Нового года. Как видим, Снегурочка Островского во многом отличается от известной нам спутницы Деда Мороза, и потому говорить о том, что она «как бы» «сошла со страниц» произведения знаменитого драматурга, следует с большой осторожностью. Прежде чем превратиться в современную Снегурочку, героине «весенней сказки» пришлось пройти долгий и сложный путь. Однако сомнений в том, что именно текст Островского явился первейшим и определяющим толчком к формированию этого образа – как в литературе и в других видах искусства, так и в городском новогоднем обряде – конечно, быть не может. Его влияние в этом процессе значительно, если не решающе.

Восстанавливая историю формирования образа Снегурочки как литературного героя и как мифологического персонажа, обратимся к его источникам.

Если одним из прообразов (хотя и не единственным) Деда Мороза явился восточнославянский обрядовый Мороз, то образа Снегурочки в русском народном обряде не зафиксировано. Отсутствует она (в отличие от Леля) и в искусственно сконструированной мифологии XVIII века. Однако в фольклоре образ Снегурки/Снегурушки/Снегурочки есть: он известен по народной сказке о сделанной из снега и ожившей девочке [см.: 409, 176 ]. Эта снежная девочка летом идёт с подружками в лес по ягоды и либо теряется лесу (и в этом случае её спасают звери, привозя её на себе домой), либо тает, прыгая через костёр (по всей видимости, купальский). Последний вариант более показателен и, скорее всего, является исходным. В нём нашёл отражение миф о природных духах, погибающих при смене сезона (рождённое зимой из снега существо при наступлении лета тает, превращаясь в облачко). Здесь обнаруживается связь образа с календарным (купальским) обрядом прыганья через костёр, который является инициационным (в этот момент девочка превращается в девушку). Снегурочка как сезонный (зимний) персонаж погибает с приходом лета.

Первая известная мне литературная обработка народной сказки принадлежит Г.П. Данилевскому, который в 1860 году опубликовал её вольное стихотворное переложение. Этот текст представляет собой позднеромантический и опоэтизированный перепев сказки. Здесь старик со старухой, пожелав сделать снежное дитя, лепят «шары из снега». На вопрос «старого, дряхлого с бородою» прохожего, чем они занимаются, старики «с усмешкой» отвечают: «Лепим дитятко!» Прохожий, в котором угадывается святой старец, благословляющий работу по сотворению человека, говорит им: «Помогай же Бог вам, старцы!» И его благословение помогает: вылепленное дитя оживает и со временем становится «девочкой‑резвушкой / Русокудрой снегуркой». По прошествии недолгого времени «стала пышною невестой / Русокудрая снегурка». Весной к ней начинают свататься женихи, но она с каждым днём грустнеет и в конце концов тает на глазах стариков:

 

Стала таять, словно свечка,

Заклубилась лёгким паром.

Тихо в облачко свернулась

И в лучах зари исчезла…

 

[111, 1‑5 ]

Близкий сказочной Снегурочке романтический образ начал разрабатываться и в лирической поэзии, примером чему может послужить стихотворение А.А. Фета 1872 года «У морозного окна», в котором намечены черты влекущей героя за собой снежной девы, хотя имя её здесь не называется:

 

К окну приникнув головой,

Я поджидал с тоскою нежной,

Чтоб ты явилась и с тобой

Помчаться по равнине снежной.

Но в блеск сокрылась ты лесов

 

…За серебро пустынных мхов…

 

[446, 250 ]

Впоследствии именно этот образ неуловимой снежной девы был подхвачен и развит в поэзии символистов.

Варианты сказок о Снегурке впервые были проанализированы А.Н. Афанасьевым с точки зрения «метеорологического мифа» в вышедшем в 1867 году втором томе его «Поэтических воззрений славян на природу» [см.: 19, 639‑641 ]. Именно под влиянием концепции Афанасьева у Островского тогда же возникает замысел «весенней сказки». Этот замысел был реализован в 1873 году; вскоре пьеса была напечатана в «Вестнике Европы» и поставлена в Большом театре. Напомню, что современниками она была воспринята с недоумением и непониманием: Островскому не поверили, «Снегурочку» критиковали в печати, над её текстом издевались, о чём свидетельствуют собранные В. Зелинским материалы [см.: 199, 151‑194 ]. Ф.Д. Батюшков в работе о генезисе «Снегурочки» Островского назвал её «ранней, непризнанной, одинокой ласточкой» [26, 47 ]. Не имела успеха и опера, созданная Чайковским по пьесе Островского. Всё это свидетельствует о том, что в середине 1870‑х годов читатель и зритель оказались неготовыми к восприятию символического сюжета «весенней сказки» Однако не прошло и десяти лет, как время изменилось, и в «Снегурочке» почувствовали своё, близкое: с приближением эпохи символизма оказалось, что «странная» пьеса Островского предоставляла громадные возможности для использования и развития её мотивов и образов. Растаяв в «весенней сказке» Островского, Снегурочка начала свою жизнь в литературе и искусстве, усваиваясь, развиваясь и трансформируясь. Это касалось как всего текста сказки, так и отдельных её персонажей, прежде всего – главной героини.

В 1879 году за создание оперы по пьесе А.Н. Островского берётся Н. А. Римский‑Корсаков, которому она в первом чтении также не понравилась. «…Царство Берендеев показалось мне странным, – вспоминал позже композитор. – В зиму 1879‑80 годов я снова прочитал “Снегурочку” и точно прозрел на её удивительную поэтическую красоту. Мне сразу захотелось писать оперу на этот сюжет…» [цит по: 404, 3 ]. Завершённая в 1881 году и впервые поставленная в 1882 году опера Римского‑Корсакова имела громадный успех. После её создания начинается новая жизнь пьесы. С этих пор «Снегурочка» Островского оказалась неразрывно связанной с оперной версией Римского‑Корсакова.

Одновременно с усвоением образа Снегурочки, данного в пьесе и в опере, происходит его развитие в поэзии. В стихотворениях символистов всё чаще начинают встречаться лики некой «снежной девы»: лирический герой гоняется за ней по лесу, пытаясь настичь, но она оказывается столь же неуловимой, сколь неуловима Снегурочка для молодых людей Берендеева царства. Самым известным стихотворением, включающим этот образ, стала «Снегурка» К.М. Фофанова (1893), где творцом снежной девушки является «живописующий мороз». У Фофанова мороз дан не в виде олицетворённого образа, а как природная стихия, однако именно у него два будущих «ёлочных» персонажа, как и в пьесе Островского, оказываются взаимосвязанными:

 

В природе холод,

И холод в сердце у тебя!

И что же! Тонкою иглою

Живописующий мороз

Всё то, чем грезил я весною,

На стёкла дивно перенёс.

Тут…

…лес у белого ручья,

И ты в жемчужном ожерельи,

Снегурка бледная моя…

 

[451, 168‑169 ]

Это стихотворение неоднократно включалось в сборники для проведения ёлки и тем самым вводило образ Снегурки в состав потенциальных персонажей праздника. Лики «снежной девы» встречаются и в стихотворениях Блока, у которого она сливается либо с образом «вечной женственности», «прекрасной дамы», как в «рождественском» тексте, датируемом 24 декабря 1900 года:

 

В ткани земли облечённая,

Ты серебрилась вдали.

 

Шёл я на север безлиственный,

Шёл я в морозной пыли.

Слышал твой голос таинственный,

Ты серебрилась вдали,

 

[46, I, 71 ]

либо с образом «снежной маски», как в стихотворениях 1907 года:

 

Но сердце Снежной Девы немо…

 

[46, II, 268 ]

 

Ты виденьем, в пляске нежной.

Посреди подруг

Обошла равниной снежной

Быстротечный

Бесконечный круг…

 

[46, II, 279 ]

 

Живое имя Девы Снежной

Ещё слетает с языка…

 

[46, II, 282 ]

И так вплоть до Фёдора Сологуба, который в 1922 году воспользовался образом тающей Снегурочки в стихотворении, посвящённом своей трагически погибшей жене А.Н. Чеботаревской:

 

Безумное светило бытия

Измучило, измаяло.

Растаяла Снегурочка моя.

Растаяла, растаяла.

 

…Я за Снегурочкой хочу идти,

Да ноги крепко связаны.

 

…Снегурочка, любимая моя,

Подруга, Богом данная…

 

[406, 454 ]

Параллельно со «снежными девами» и Снегурочкой во «взрослой» поэзии образ этот разрабатывается и в детской литературе. В 1879 году в журнале «Семья и школа» появляется повесть Юрьевой «Снегурочка». В 1890 году под инициалами Н.Г. выходит книжка «Снегурочка», открывающаяся стихотворением с тем же названием, в котором дети, обнаружив во дворе слепленную из снега девочку, зовут её к себе домой погреться:

 

Ай! Смотри, смотри, Анюточка,

Что у нас там за малюточка!

Кто ж её у нас на двор занёс?

Иль мороз её в санях завёз?

Либо зимушка из дальних стран

Привезла её в подружки к нам?

 

Решив, что «малюточка» «такая бледная» оттого, что «сильно зябнет бедная», дети зовут её к себе в гости погреться, на что то ли сама снежная девочка, то ли автор им отвечает:

 

Ах вы детки, детки‑дурочки,

Знать не знали вы Снегурочки!

Ей зима – родная матушка,

А мороз – родной ей батюшка.

Как уйдут весной мороз с зимой

И дочурочку возьмут с собой!

 

[268, 3 ]

В основе этого образа лежит народная сказка о слепленной из снега девочке, но здесь родителями Снегурочки названы не старик и старуха, а мороз и зима. Различные перепевы этого образа представлены в сборнике 1896 года «Снегурка» (ср. со словами колыбельной:

 

У мороза‑старика

Есть дочурочка.

Полюбился ей слегка

Мальчик Юрочка.

 

[295, 14 ])

С начала XX века Снегурочка/Снегурка всё чаще и чаще привлекает внимание писателей и поэтов, пишущих для детей, становясь тем самым для маленьких читателей знакомым и понятным образом, обретая характерный облик и психический склад. В «Зимней сказке» некоего Кука, опубликованной в 1900 году в «Петербургском листке», Снегурочка даётся как «внучка дорогая» «старого, белого деда» [209, 1 ]. В газете «Речь» за 25 декабря 1908 года был напечатан рассказ Фёдора Сологуба «Снегурочка», сюжет которого навеян народной сказкой о снежной девочке. В стихотворении О.А. Белявской того же года дети в зимнем лесу аукаются со снежной девочкой, которая прячется от них под ёлкой:

 

Снегурочка! Ау! Ау!

В косматой шубе лес…

Ищу тебя, зову, зову.

Твой легкий след исчез.

Ты спряталась под ёлкою?

Зарылась ли в снегу?

 

Здесь Снегурочка изображена девочкой в расшитой льдинками шубке и с искрящимся «льдистым» взором. Она неуловима: след её мгновенно исчезает, она то прячется под деревьями, то укрывается в снегу, а, явившись наконец детскому взору,

 

…под ёлкою стоит.

Еловой веткой колкою

К себе меня манит.

 

[41, 367 ]

Во всех подобного рода произведениях Снегурочка оказывается связанной с зимним лесом и с природными зимними стихиями. В стихотворении М. Пожаровой «Празднику Метелицы», опубликованном в рождественском номере «Нивы» за 1910 год, Снегурки, наряду с Царём‑Морозом и Снеговиками, являются гостями на празднике Метелицы, который устроен в её«снежных теремах» и на котором

 

Для Снегурок серебристых в пляске вьют Снеговики

Из цветов хрустально‑льдистых переливные венки.

 

Здесь Снегурки называются «девами снежными» и характеризуются как «снежнокудрые и снежнокрылые подруги» [325, 918 ]. В книжке С.Н. Дурылина «Снегуркин дом», вышедшей в 1912 году, Дед Мороз и Снегурка окончательно соединились в одном мифе: живущая в лесном домике под покровительством Деда Мороза Снегурка превращается в образ, уже вполне знакомый нам по новогодним ёлкам [386]. Лесной домик Снегурочки, впервые упомянутый у Островского, позже превращается в устойчивую деталь декорации сценария новогодней ёлки.

Закреплению иконографии Снегурочки в значительной мере способствовало изобразительное искусство. В книгах и иллюстрированных журналах постоянно воспроизводились скульптура В.А. Беклемишева «Снегурочка» и картина В.М. Васнецова «Снегурочка». Важную роль в популяризации этого образа играли и разнообразные драматические постановки, как, например, «сказка с балетом и апофеозом» А.Я. Алексеева «Дочь Мороза – Снегурка», сочинённая и поставленная в 1893 году на народных гуляньях и в театрах увеселительных домов [см.: 6, 85 ]. Замечательные декорации к пьесе и опере запечатлевались в сознании зрителей как «мир Снегурочки». Назову для примера выполненные в 1910 году декорации Д.С. Стеллецкого «Дворец Берендея», «Заповедный лес», «Ярилина долина» и занавес к постановке «Снегурочки», в центре которого героиня пьесы Островского изображена девушкой с косой и в белом одеянии. Столь модные на рубеже XIX‑XX веков домашние и школьные театральные постановки, в репертуар которых часто входили фрагменты из «Снегурочки» Островского, приводили к тому, что девочки, исполнявшие роль главной героини, как бы обретали её облик и внутренний мир.

Ели, неоднократно упомянутые в «весенней сказке» Островского, превращаются в обязательный элемент постановок как пьесы, так и оперы: в декорации к прологу «Снегурочки» Д.С. Стеллецкий изобразил зимнюю долину, ели по бокам и холодное зимнее солнце; присутствуют ели и в его декорациях к сцене «Слобода Берендеевка». Тем самым образ ёлки оказывается тесно связанным с образом Снегурочки. На росписи А.В. Щекатихиной‑Потоцкой фарфорового подноса «Снегурочка» (1920‑е годы), сюжетом которой является народная сказка, в центре нарисованы снежная девочка и с изумлением смотрящие на неё дед с бабой, по бокам – ёлочки, а на заднем плане зверюшки в лесу.

Когда в конце XIX – начале XX века педагоги и методисты начинают разрабатывать сценарии детского праздника новогодней ёлки, в него попадают и персонажи из народной сказки о Снегурке [229, 110‑113 ], «весенней сказки» Островского, хоры из оперы Римского‑Корсакова [см.: 388]. Стихотворения и песни о зиме, Новом годе и ёлке включают в себя персонифицированные образы Мороза (превратившегося постепенно в Деда Мороза), девушки/девочки Снегурочки (превратившейся в его внучку), Зимы, Метели, Снежинок и пр.

Так со временем образ Снегурочки становится понятным и с детства знакомым образом. Младшая дочь В.В. Розанова, вспоминая о том, как в детстве в ней вдруг проснулось чувство природы, сравнивает себя со Снегурочкой: она, «как Снегурочка, выросшая среди природы, не замечала её, а как весна надела ей венок, она вся затрепетала и поднялась навстречу ей: “О мама, какой красой зелёный лес оделся!” А до того знала только, что “на солнце жарко, а в тени холодно”» [355, 87 ].

Если образ Деда Мороза успел оформиться в мифологического персонажа и войти в сценарий детских ёлок ещё до революции, то со Снегурочкой этого не случилось. Возможно, Дед Мороз опередил Снегурочку потому, что у него оказались западноевропейские двойники: дарители ёлки и подарков (св. Николай, Санта‑Клаус. Father Christmas и др.), в то время как Снегурочка в этом отношении оказалась уникальной, существующей только в русской культуре. Тщетно было бы искать в западной новогодней и рождественской мифологии её аналоги. Ни Маланка (участвующая в Галиции, Подолии и Бессарабии 31 декабря в обрядовом действе [см.: 497, 46‑77 ]), ни св. Катерина и св. Люция, в день их тезоименитств выступающие у некоторых европейских народов в роли дарительниц [174, 104‑105 ], ни итальянская Бефана, в ночь на Богоявление бросающая детям в башмачки подарки [515, 27 ], ничем не напоминают русскую Снегурочку и ни одна из них не имеет мужского «напарника». Женских персонажей, связанных с Новым годом и елкой, на Западе не существует. Дед Мороз имеет своих «западных» двойников. Снегурочка – нет.

Уже до революции Снегурочка была представлена на ёлках достаточно широко: куклы‑снегурочки вешались на ёлку, девочки в костюме Снегурочки участвовали в празднике, о Снегурочке декламировались стихотворения, она являлась главным персонажем инсценировок народной сказки, фрагментов пьесы Островского и оперы Римского‑Корсакова. Но в роли ведущей на празднике ёлки Снегурочка в эти годы никогда не выступала.

И только в посвящённых устройству детских новогодних праздников книжках, выпущенных после разрешения ёлки в 1935 году, Снегурочка начинает фигурировать на равных правах с Дедом Морозом. Она становится его помощницей и посредницей между ним и детьми [4]. В начале 1937 года Дед Мороз и Снегурочка впервые явились вместе на праздник ёлки в московский Дом Союзов.

В одной из выпущенных перед войной «методичек» по проведению ёлок в детском саду воспитательницам предлагается за несколько дней до новогоднего мероприятия сказать детям, что скоро будет ёлка и к ним в гости придёт Дед Мороз, у которого есть внучка Снегурочка, весёлая девочка, которая умеет петь, плясать и играть с детьми. В начале праздника дети зовут Деда Мороза, а когда он приходит, спрашивают его, не пришла ли с ним Снегурочка, после чего она вбегает в зал. Дед Мороз и Снегурочка осматривают ёлку, призывают детей дружно и громко крикнуть «Ёлочка, зажгись!», и к их радости дерево тут же освещается. Дед Мороз и Снегурочка исполняют танец, в который они вовлекают всех детей. Этот и многие подобные сценарии всем нам хорошо знакомы по нашему детству и по детству наших детей.

Окончательно сформированный образ Снегурочки начинает свою жизнь на детских ёлках. Поэты сочиняют песни Снегурочки, как, например, песенка на слова М. Красева:

 

Меня все звери знают,

Снегурочкой зовут.

Со мной они играют

И песенки поют.

 

И мишки‑шалунишки,

И заиньки‑трусишки

Мои друзья,

Люблю их очень я.

 

Ко мне лиса заходит,

С лисятами всегда.

Со мной по лесу бродит

Волк серый иногда;

 

[135, 19 ]

или песенка на слова Э. Эмден, в которой Снегурочка рассказывает о своём лесном домике:

 

Мой домик возле ели

С утра засыпал снег,

И ёлочки надели

Пушистый белый мех,

А маленький зайчишка –

Пуховое пальтишко

Белей, чем снег!

Белей, белей, чем снег!

 

Вот санки у крылечка

Полозьями скрипят,

Слезает Мишка с печки,

Встречает медвежат.

Пора, пора на ёлку.

Заедем мы за волком.

Возьмём лисят

И маленьких зайчат.

 

На санки расписные

Ковром улёгся снег.

Лисята озорные

Расталкивают всех.

А белые пальтишки

На маленьких зайчишках

Белей, чем снег!

Белей, чем снег!

 

[135, 36‑37 ]

В некоторых сценариях Снегурочка напоминает фею с волшебной палочкой, прикосновением которой она зажигает ёлку. К.Г. Паустовский, рассказывая о Кремлёвской ёлке 1954 года, пишет:

 

И когда Снегурочка прикоснулась к ёлке своей волшебной палочкой и зажгла на ней гроздья свечей, когда запели фанфары и шёлковые флаги всех союзных республик взвились в конце зала, – дети не выдержали и буря аплодисментов загремела вокруг.

[308, 1 ]

 

Отныне в каждом классе перед праздником выбиралась или назначалась Снегурочка, и начиналась борьба честолюбий хорошеньких девочек и отличниц. Со свойственным ей реализмом тему школьных девочек‑Снегурочек отразила Агния Барто в стихотворении 1956 года:

 

В классах идут

разговоры и толки:

– Кто же Снегурочкой

Будет на ёлке?

 

[24, 144 ]

А другое стихотворение Барто адресовано девочке, выступающей в роли Снегурочки и переживающей на празднике счастливые мгновения:

 

Ты сегодня отмыла

Чернила на пальцах,

Ты сегодня Снегурка

На школьном балу.

 

…И, как полагается

Каждой Снегурке,

Ты тоже от счастья

Растаешь сейчас.

 

[24, 40‑41 ]

Установившийся ритуал неизменно соблюдался на протяжении второй половины XX века. К этому времени происхождение образа Снегурочки, её связь с народной сказкой и пьесой Островского если и не были полностью забыты, то, по крайней мере, участниками детских ёлок вспоминались не так уж часто.

Каждый мифологический персонаж развивается и претерпевает изменения; в переходные эпохи этот процесс особенно активизируется. Неудивительны поэтому те перемены, которые намечаются в отношении как к образу Деда Мороза, так и Снегурочки с конца 1980‑х – начала 1990‑х годов.

Прежде всего это сказывается во «взрослой» поэзии. В стихотворении Е. Мякишева «Зима» (1992), напоминающем читателю о нерусском происхождении обычая новогодней ёлки и её главных персонажей, Дед Мороз и Снегурочка называются «лживыми куклами»: «Эти лживые куклы. А ель – непонятное древо» [265, 16 ]. Однако если ёлка действительно пришла в Россию с Запада, если образ Деда Мороза формировался по стандарту западных новогодних дарителей, то Снегурочка к этому процессу, как мы видели, не имеет никакого отношения. В своём запоздалом неприятии «немецкого обряда» поэт проявил историческую неосведомлённость. Интересные процессы наблюдаются в поэзии постмодернистов. В стихотворении Игоря Иртеньева 1989 года «Ёлка в Кремле», представляющем собой «иронические вариации на политическую историю», образы Деда Мороза и Снегурочки даны в неожиданном контексте «смешавшихся времён», в неожиданном окружении (Ленина, Дзержинского) и в неожиданном облике:

 

Подводит к ёлке Дед Мороз

Снегурочку‑Каплан,

Он в белом венчике из роз.

Она прошла Афган.

 

В носу бензольное кольцо.

Во лбу звезда горит.

Её недетское лицо

О многом говорит…

 

[165, 146‑147 ]

Встречаются тексты, в которых вдруг всплывают герои «весенней сказки» Островского, из гармоничного Берендеева царства перемещённые в убожество и грязь современной действительности. Таково, например, стихотворение Евгении Лавут «Снегурочка», в котором поющий и бьющий «палкой в дно тугого барабана» «мальчик Лель» провожает глазами идущую по растерзанной земле Снегурочку:

 

Смотри, твоя красивая сестра

Идёт не торопясь и умирая.

 

…Сестра твоя прекрасна и бела,

Забудь о ней, пастух белоголовый.

 

[216, 23 ]

Образы Деда Мороза и Снегурочки вдруг начинают порождать вопросы, либо давно не встававшие (например, об отношении к русской православной традиции «старика в бороде, красной шубе, с мешком, где подарков на грошик») [265, 16 ], либо никогда ранее не поднимавшиеся, как, например, о связи Деда Мороза и Снегурочки с темой геронтофильских мотивов в русской поэзии, в результате чего «бесплотная» Снегурочка обретает плоть: «Ведь если геронтофилию понимать как известного рода влечение к лицам старческого возраста, – пишет один юморист‑профессор, – то ясно: седобородый даритель рождественских ёлок, во‑первых, не молод; во‑вторых, притягателен во всех смыслах, а Снегурочкам, и не только им, свойственно вожделеть» [161, 67 ].

Свои мысли автор демонстрирует «анонимной поэмой» «Дедушка и девушка»:

 

А Дедин Морозик

Ласкает Снегурочку.

…Пусть вьюга воет –

Довольна Снегурочка.

 

[161, 80 ]

На ту же тему в одной из газет под Новый год была напечатана картинка‑анекдот, на которой изображены стоящие в лесу возле ёлочки три Деда Мороза, держащие в руках по стакану; рядом валяется распитая бутылка. Один из Дедов говорит: «По последней и – к Снегурочкам…» Накануне наступления 2001 года я случайно услышала по телевизору совсем уж пошлую шутку на тему Деда Мороза и Снегурочки, где была проведена параллель между ними и персонажами романа В.В. Набокова «Лолита».

Результатом развития рекламы и появления службы обеспечения учреждений и семей Дедами Морозами и (в меньшей степени) Снегурочками стало активное «размножение» этих персонажей, некогда существовавших в единственном «экземпляре» (вспомним хотя бы рекламную новогоднюю заставку программы Общественного Российского телевидения 2000 года, где на телевизионный экран выбегало несколько маленьких,толкающих друг друга Дедов Морозов). Посещение мэром Москвы Ю.М. Лужковым Великого Устюга, где ему угодно было сказать, что родиной Деда Мороза является именно этот город, привело к тому, что в Великом Устюге даже летом уличные продавцы штучного товара иногда наряжаются в дедморозовские костюмы[5]. Этот факт привёл к тому, что в настоящее время целых три города борются за звание города – родины Снегурочки. Хочется надеяться, что в этой борьбе победит Кострома, связанная с местами, в которых создавалась «весенняя сказка» Островского.

Мы являемся свидетелями активного процесса изменения и усложнения образов Деда Мороза и Снегурочки. Их функции в рождественско‑новогоднем ритуале (и не только в нём) меняются с каждым годом. К чему этот процесс в конце концов приведёт, покажет только время.

Вместе с «вхождением России в мировое сообщество» русский Дед Мороз переоделся из белой шубы в красный наряд, сблизившись тем самым с Санта Клаусом. Характерной для наших дней тенденцией в трактовке образа Деда Мороза представляется и взгляд на него как на «демона советского новолетия», совершающего насилие над православной традицией [4, 372 ]. Его появление в новогоднюю ночь, приходящуюся (после смены календаря в 1918 году) на Филиппов пост, для православного верующего действительно выглядит кощунственно. Но осмелюсь предположить, что в сознании большинства встречавших и встречающих Новый год этот факт давно уже не имеет никакого отношения к православной традиции. Встреча Нового года в ночь на 1 января превратилась в интернациональный ритуал, в котором и в России, и за границей участвуют люди самых разных вероисповеданий. И с этим, видимо, уже ничего не поделаешь. Да и стоит ли пытаться?

 

 

Вместо заключения

 

 

Встреча нового тысячелетия…

Вот сближаются стрелок концы,

Сыплет искры еловая ветка.

 

В. Попова

 

В XX веке ёлка с триумфом прошла через две мировые войны, сыграв роль столь много значившей для солдат «ёлки в окопах». Она едва не погибла в «эпоху великих свершений». Выжив и став в конце концов объектом государственной важности, она достигла пика своего торжества на знаменитых Кремлёвских ёлках. Эпоха химизации 1970‑х годов грозила «лесной красавице», как любили называть её в прессе, превращением в мёртвый пластик, в муляж. Но вскоре более насущные проблемы последующих лет заслонили собою ёлку, тем самым отведя от неё и эту опасность. Литература, охотно используя образ новогодней ёлки, в одних случаях ориентировалась на её новоприобретённую, советскую символику; в других же – ностальгически завуалированным способом обращалась к дореволюционной традиции, в которой ёлка была воплощением семейной идеи и одним из символов младенца Христа. Наряду с многочисленными «дежурными» текстами, печатавшимися в новогодних номерах периодики, были созданы «ёлочные шедевры», впитавшие в себя (каждый по‑своему) судьбу ёлки и многолетний опыт переживания её образа детьми и взрослыми: «Ёлка у Ивановых» Александра Введенского, «Ёлка» Михаила Зощенко, «Вальс со слезой» и «Вальс с чертовщиной» Бориса Пастернака:

 

Как я люблю её в первые дни

Только что из лесу или с метели!

…Как я люблю её в первые дни,

Когда о ёлке толки одни!

 

[307, 33‑34 ]

В постсоветском пространстве стала намечаться тенденция вновь превратить ёлку из новогодней в рождественскую. «И, как всегда в это время, – писала в конце декабря 1993 года газета «Невское время», – горят на главной улице Петербурга ёлки – не просто новогодние, уже рождественские, без красных звёзд» [14, 2 ]. Знаменательное в истории ёлки событие произошло при встрече 1998 года, когда на телеэкране в добавление к привычной картине – новогоднему обращению главы государства к гражданам за несколько минут до наступления Нового года – мы увидели неожиданные кадры: после окончания речи президента Б.Н. Ельцина на экране был дан общий план, и перед зрителями появилась его семья, накрытый праздничный стол и сияющая огнями ёлка. Родные президента сходятся вместе и чокаются бокалами с шампанским: рождественское/новогоднее дерево выполняло свою исконную роль, состоящую в утверждении основных человеческих ценностей – семьи и детей. То же повторилось и при встрече следующего, 1999 года, когда в своём поздравительном обращении президент говорил об излучающей тепло ёлке: «Пусть это тепло греет нас на протяжении всего года». Тепло ёлочки действительно согревает всех. Однажды в предновогодние дни с телевизионного экрана я услышала быстрый говорок пожилой женщины из дома престарелых в Костромской области: «Покушам, ёлочку поставим, повеселимся…» Она отвечала на вопрос любознательного корреспондента о том, как жители дома престарелых собираются встречать Новый год. А молодая женщина, делясь со мной воспоминаниями о ёлках своего детства, так закончила свой рассказ: «Теперь я уже выросла. Теперь я уже сама кладу своему сыну под ёлку подарки и помогаю ему развешивать игрушки и гирлянды. Я стараюсь, чтобы для него ёлка оставалась чудом и сказкой. Когда он вырастет, то будет вспоминать каждый Новый год, как он был маленький и наряжал ёлку с мамой и папой, и как ждал подарка наутро» [460].

 

Литература

 

1. Абданк‑Коссовский В . Происхождение святок // Возрождение (Paris). 1960. Тетр. 97.

2. Аверченко А.Т. Последняя ёлка: Рождественский рассказ // Новый Сатирикон. 1917. № 45.

3. Агапкина Т.А. Ель // Живая старина. 1997. № 1.

4. Адоньева С.В. История современной новогодней традиции // Мифология и повседневность. Вып. 2. Материалы научной конференции: 24‑26 февраля 1999 года. СПб, 1999.

5. Александрова 3.Н. Новый год // Ёлка: Песенки, сказки, стихи и рассказы. М.; Л., 1941.

6. Алексеев В. «В лесу родилась ёлочка…»// Огонёк. 1958. № 1.

7. Алексеев‑Яковлев А.Я. Воспоминания / Публ. К. Кумпан и А. Конечного // Europa Orientals. 1997. № 2.

8. Аллилуева С.И. Двадцать писем к другу. СПб, 1994.

9. Алтаев А. [Ямщикова М.В.] Божья ёлка // Алтаев А. Рассказы о маленьких людях. М., 1904.

10. А.М.В. В Великую ночь // Малютка. 1903. Кн. 12.

11. Амосов Н.К. Против рождественской ёлки. М., 1930.

12. Андерсен X.К. Сказки, рассказанные детям. Новые сказки. М., 1983.

13. Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6‑ти т. М., 1990. Т. 1.

14. Аникин Л. По главной улице контрастов // Невское время. 1993. № 250. 29 дек.

15. Анисимов А.К. Фосфорический вечер: Стихи. Тамбов, 2000.

16. Ардов В.Е. Письма к бабушке, или Светская жизнь Юрика Звягина// Крокодил. 1939. № 1.

17. Ардов М.В. Мелочи архи…, прото… и просто иерейской жизни. (Картинки с натуры). М., 1995.

18. Ауслендер С.А. Святки в старом Петербурге // Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы. СПб, 1993.

19. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3‑х т. М., 1994. Т. 2.

20. А.Э. [Кудашева Р.А.] Зимняя песенка // Русская поэзия детям. Л., 1989.

21. А.Э. [Кудашева Р.А.] Ёлка // Малютка. 1903. Кн. 12.

22. Бал‑маскарад в Большом Кремлёвском дворце // Правда. 1954. № 2. 2 янв.

23. Баранцевич К.С. Мальчик на улице (Святочный рассказ) // Баранцевич К.С. Флирт и другие рассказы. СПб, 1896.

24. Барто А.Л. Собр. соч.: В 3‑х т. М., 1970. Т. 2.

25. Барто П.Н. Ёлка. <М.>, 1930.

26. Батюшков Ф.Д. Генезис «Снегурочки» Островского // ЖМНП. 1917. Ч. 69. Май.

27. Бахтиаров А.А. Брюхо Петербурга: Очерки столичной жизни. СПб, 1994.

28. Бачманова А. Золотое сердечко: Рождественский рассказ // Мой журнал. Журнал для девочек. 1886. № 12.

29. Башмакофф Н. «Страна намёков и надежд…» Меняющиеся настроения русских в Финляндии в 1930‑е годы // Зарубежная Россия. 1919‑1939. СПб, 2000.

30. Бедный Демьян. Рождественская картина. Бытовая // Правда. 1928. № 302. 30 дек.

31. Безобидный [Потресов С.В.]. Рождественский номер (Шутка) // Новое литературное обозрение. 1994. № 6.

32. Бекетова Е.А. В старом доме // Святочные рассказы. М., 1991.

33. Бекетова Е.А. Ёлка и птичка // Новое время. 1888. № 4254. 2 янв.

34. Бекетова Е.А. Ёлка под Новый год // Огонёк. 1882. № 52.

35. Бекетова Е.А. Рождественская легенда // Мой журнал. Журнал для девочек. 1886. № 12.

36. Бекман‑Щербина Е.А. Мои воспоминания. М., 1962.

37. Белахова М. Рец. на кн.: «Ёлка»: Песенки, сказки, стихи, рассказы. М.; Л., 1941 // Детская литература. 1941. № 3.

38. Белявская О.А. Ёлка // Русская поэзия детям. Л., 1989.

39. Белявская О.А. Ёлкич (Из воспоминаний детства) // Тропинка. 1911. № 1.

40. Белявская О.А. Зимняя сказочка // Русская поэзия детям. Л., 1989.

41. Белявская О.А. Снегурочка // Русская поэзия детям. Л., 1989.

42. Бенуа А.Н. Мои воспоминания: В 3‑х т. М., 1993. Т. 1.

43. Берберова Н.Н. Курсив мой: Автобиография. М., 1999.

44. Берберова Н.Н. Рождественский рассказ // Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы. СПб, 1993.

45. Бестужев (Марлинский) А.А. Ночь на корабле: Повести и рассказы. М., 1988.

46. Блок А.А. Собр. соч.: В 8‑ми т. М.; Л., 1960‑1963.

47. Богатинов Н. Предпразднество Рождества Христова // Руководство для сельских пастырей. 1863. № 51.

48. Богатырев П.Г. Рождественская ёлка в восточной Словакии // Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971.

49. Богатырева С.И. Из семейного альбома // Живая старина. 1994. № 1.

50. Бонч‑Бруевич В.Д. Владимир Ильич на ёлке // Ёлка: Сб. статей о проведении ёлки / Под ред. Е.А. Флериной и С.С. Базыкина. М., 1936.

51. Бонч‑Бруевич В.Д. Воспоминания о Ленине. М., 1969.

52. Бонч‑Бруевич В.Д. Ленин и дети: Рассказы. М., 1983.

53. Бонч‑Бруевич В.Д. Наш Ильич. М., 1965.

54. Борзенко С.А. Молодёжный бал в Кремле// Правда. 1954. № 3. 3 янв.

55. Борисов С.Б. От Рождества к Новому году (на шадринских материалах) // Шадринская провинция: Материалы третьей межрегиональной научно‑практической конференции 8‑9 февраля 2000. Шадринск, 2000.

56. Брауде Т.П. Помню его хорошо // Павел Постышев. Воспоминания, выступления, письма. М., 1987.

57. Брет‑Гарт [Ф.]. Рождественская ночь // Рождественская звезда. М., 1914.

58. Бродский И.А. Рождественские стихи. М., 1996.

59. Будина О.Р., Шмелева М.Н. Город и народные традиции русских. М., 1989.

60. Будищев А.Н. В зимнюю ночь // Посильная помощь: Сб. в пользу пострадавших от неурожая. <Б.м., б.г.>.

61. Булгаков М.А. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. Л., 1978.

62. Бунин И.А. Нефёдка: Святочный рассказ // Лит. наследство. М., 1973. Т. 84. Кн. 1.

63. Вайль П., Генис А. 60‑е: Мир советского человека. М., 1996.

64. Васильев И. Ёлки // Витебские губернские ведомости. 1904. № 6. 9 янв.

65. Введенский А.И. Не позволим! // Чиж. 1931. № 12.

66. Вележев С.Г. Доброе сердце // Павел Постышев. Воспоминания, выступления, письма. М., 1987.

67. Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 1978.

68. Велецкая Н.Н. Старинный обычай // Декоративное искусство. 1980. № 12.

69. Венчиков А. [Ульянова Н.] Заячья ёлка: Сказочка с иллюстрациями. М., 1900.

70. «Верю, мы для России пригодимся»: Переписка Б.М. и Ю.М. Соколовых (1921‑1923) / Публ. В.А. Бахтиной, Г.Г. Григорьевой и Э.В. Померанцевой // Из истории русской фольклористики. СПб, 1998.

71. Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха // Сборник ОРЯС. СПб, 1881. Т. 28.

72. Вечер в мещанском училище // Московский листок. 1882. № 3.

73. Видуэцкая И.П. Чехов и его издатель А.Ф. Маркс. М., 1977.

74. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 12. Декабрь 1921 – январь 1924. М., 1982.

75. Власова М.Н. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб, 1998.

76. В лес за ёлками // Правда. 1935. № 360. 31 дек.

77. В.Н. В лесу. (Набросок) // Русский листок. 1898. № 357. 25 дек.

78. Войтоловская А.Л. По следам судьбы моего поколения. Сыктывкар, 1991.

79. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998.

80. Волкова С. Моя ёлка (рукопись). Хранится в личном архиве Е.В. Душечкиной.

81. Волконская М.В. Солидный подарок // Святочные рассказы. М., 1991.

82. Волошина‑Сабашникова М.В. Зелёная змея: Мемуары художницы. СПб, 1993.

83. Воронкова Л.Ф. Зима // Ёлка: Художественный материал для детей дошкольного возраста / Сост. М. Буш. М., 1940.

84. Высоцкая О. Песенка Мороза // Ёлка: Художественный материал для детей дошкольного возраста / Сост. М. Буш. М., 1940.

85. Вышеславцева С. Возле ёлки // Песни для детей: Сб. для начальной школы. М., 1953.

86. Гайдар А.П. Собр. соч.: В 4‑х т. М., 1960. Т. 3.

87. Галахов Л. С новым счастьем // Смена. 1948. № 1.

88. Галина Г. [Эйнерлинг Г.А.] Ёлка // Русская поэзия детям. Л., 1989.

89. Галина Г. [Эйнерлинг Г.А.] История одной сосульки // Детям к Рождеству. СПб, 1994.

90. Герасимов П. В подарок детям. 3‑е изд. СПб, 1903.

91. Герман М.Ю. Сложное прошедшее: главы из книги воспоминаний // Невский архив: Историко‑краеведческий сб. Вып. 3. СПб, 1997.

92. Герцен Н.А. Письма Т.А. Астраковой // Лит. наследство. М., 1997. Т. 99. Кн. 1.

93. Герштейн Э.Г. Мемуары. СПб, 1998.

94. Гёте И.В. Собр. соч.: В 10‑ти т. М., 1978. Т. 6.

95. Гигиена рождественской ёлки // Нива. 1894. № 52.

96. Глоцер В.И. «В лесу родилась ёлочка…» // Книги детям. [Вып. 12]. М., 1973.

97. Глязер С.В. Комсомольское рождество. Как комсомольской ячейке организовать и провести антирелигиозную кампанию. М., 1930.

98. Гончаров И.А. [Рождественская ёлка] / Публ. и коммент. Л.М. Добровольского// Лит. архив. Вып. 4. М.; Л., 1953.

99. Горький М. О мальчике и девочке, которые не замёрзли: Святочный рассказ // Нижегородский листок. 1894. № 349. 25 дек.

100. Горький М. Рождественские рассказы // Нижегородский листок. 1896. № 356. 25 дек.

101. Горянский В.И. Перед Рождеством // Поэты «Сатирикона». М.; Л., 1966.

102. Гофман Э.Т.А. Собр. соч.: В 6‑ти т. М., 1997. Т. 5.

103. Григорович Д.В. Зимний вечер (Повесть на Новый год) // Петербургский святочный рассказ. Л., 1991.

104. Григорович Д.В. Соч.: В 3‑х т. М., 1988. Т. 1.

105. Григорьев О.Е. Птица в клетке. СПб, 1997.

106. Грэк И. [Билибин В.В.] Святочные рассказы // Осколки. 1900. № 1.

107. Гутман А. Ленин на ёлке // Морозко. Свердловск, 1940.

108. Давыдов И., Смирнов А. Дорогая ёлочка. СПб, 1889.

109. Даль В.И. Пословицы русского народа: В 2‑х т. М., 1984. Т. 2.

110. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4‑х т. М., 1978.

111. Данилевский Г.П. Снегурка // Данилевский Г.П. Из Украйны: Сказки и поверья: В 3‑х ч. СПб, 1860.

112. Декреты Советской власти. Т. 1. № 272. <М.>, 1957.

113. Детям к Рождеству. СПб, 1994.

114. Дзержинская Ю. Новогодняя ёлка в детском саду // Ёлка: Сб. художественных материалов для детей дошкольного возраста. М., 1946.

115. Диккенс Ч. Собр. соч.: В 30‑ти т. М., 1957‑1963.

116. Дильбази М.П. Дед‑мороз // Ёлка: Песенки, сказки, стихи и рассказы. М.; Л., 1941.

117. Дмитриев Ю. Революционный трибунал // Павел Постышев: Воспоминания, выступления, письма. М., 1987.

118. Добычин Л.И. Город Эн // Добычин Л.И. Полн. собр. соч. и писем. СПб, 1999.

119. Домбровский Ф.В. Ёлка. СПб, 1896.

120. Домбровский Ф.В. Канун Рождества // Родина. 1886. № 51.

121. Доров [Фёдоров А.А.]. О чём грезила ёлка // Липовецкий М.Г. Рождественские святки: Сб. рассказов, стихотворений и сцен для чтения и устройства ёлок в школе и дома. Киев, 1911.

122. Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1981.

123. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30‑ти т. Л., 1972‑1990.

124. Дубровина Е.О. Бабушка‑невеста // Родина. 1888. № 52.

125. Дубровина Е.О. К вечному свету: Рождественский рассказ // Родина. 1884. № 51‑52.

126. Дурылин С.Н. В своём углу: Из старых тетрадей. М., 1991.

127. Дьяконов И.М. Книга воспоминаний. СПб, 1995.

128. Дюбюк Е.Ф. Дневник // Костромская земля: Краеведческий альманах Костромского филиала Российского фонда культуры. Вып. 4. Кострома, 1999.

129. Дядя Митяй [Тогольский Т.Д.]. За ёлками: Из жизни столичных голышей // Осколки. 1893. № 52.

130. Евстафиева В. Ваня // Святочные рассказы. М., 1991.

131. Ёлка // Веселые святки. М., 1907.

132. Ёлка: Песенки, сказки, стихи и рассказы. М.:Л.; 1941.

132а. Ёлка: Подарок на Рождество: Азбука с примерами постепенного чтения / Изд. А.М. Дараган. СПб, 1846.

133. Ёлка: Поздравительные стихотворения для детей на торжественные случаи… СПб.; М., 1872.

134. Ёлка: Сб. статей о проведении ёлки / Под ред. Е.А. Флериной и С.С. Базыкина. М., 1936.

135. Ёлка: Сб. художественных материалов для детей дошкольного возраста. М., 1946.

136. Ёлка: Художественный материал для детей дошкольного возраста / Сост. М. Буш. М., 1940.

137. Ёлка в семье Вельских // Рождественские праздники: Подарок для детей. М., 1873.

138. Ёлка и Новый год: Подарок детям в стихах и прозе. СПб, 1863.

139. Ёлка и танцевальный вечер // Киевское слово. 1897. № 3578. 25 дек.

140. Ёлка на праздник Рождества Христова: Рассказы, посвящённые благонравным детям // СПб, 1855.

141. Ёлочка: Рождественская сказка // Посильная помощь: Сб. в пользу пострадавших от неурожая. <Б.м., б.г.>.

142. Есенин С.А. Сиротка: Русская сказка// Мирок. 1914. № 12.

143. Ефимов Ф. В лесу родилась ёлочка // Вопросы литературы. 2001. № 2.

144. Жан‑Жак и Руссо. Справочный стол // Крокодил. 1939. № 1.

145. Жаров М.И. Жизнь, театр, кино: Воспоминания. М., 1967.

146. Желиховская В.П. Звёздочки: Рождественские рассказы для детей. СПб, <1902>.

147. Завойко Г.К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губ. // Этнографическое обозрение. 1914. № 3‑4.

148. Загадки / Изд. подгот. В.В. Митрофанова. Л., 1968.

149. Зайцев В.К. Улица Св. Николая // Зайцев Б. Осенний свет. М., 1990.

150. Засодимский П.В. В метель и вьюгу. М., 1905.

151. Засодимский П.В. История двух елей: Святочный рассказ // Засодимский П.В. Задушевные рассказы. СПб, <1884>.

152. Звёздочка. 1842. Ч. 1.

153. Зеленин Д.К. Тотемы‑деревья в сказаниях и обрядах европейских народов. М.; Л., 1937.

154. Зеленин Д.К. Избранные труды: Очерки русской мифологии. Умершие неестественной смертью и русалки. М., 1995.

155. Зонтаг А. Сочельник перед Рождеством Христовым, или Собрание повестей и рассказов для старшего возраста / Пер. с нем. В. Казначеева. М., 1864. Ч. 1.

156. Зорин А.Н. и др. Очерки городского быта дореволюционного Поволжья. Ульяновск, 2000.

157. И[ванов] В[яч. Вс]., Т[опоров] В.[Н.] Мороз // Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995.

158. Иванов Е.В. Новый год и Рождество в открытках. СПб, 2000.

159. Иванова И. Не плачьте обо мне!..: Документальная повесть. СПб, 1998.

160. Ивлева Л.М. Ряженье в русской традиционной культуре. СПб, 1994.

161. Илюшин А.А. Геронтофильские мотивы русской поэзии // Комментарии. 1995. М., 1995. № 4.

162. Инцертов Н. Рождество на службе у эксплуататоров. Чему учит сказание о Рождестве. М., <1928>.

163. Иордан В. На ёлку // Московский листок. 1894. № 358. Рождественский номер. 25 дек.

164. Иофе В.В. Благая весть лесов // Вестник новой литературы. 1990. № 2.

165. Иртеньев И.М. [ Сб.] М., 2000 (Антология сатиры и юмора России XX века; Т. 5).

166. Исаев В.Н. Соратник Сталина. М., 1999.

167. Кайгородов Д.М. Беседы о русском лесе: Краснолесье. СПб, 1880.

168. Кайгородов Д.М. Ёлка // Швидченко Е. [Быстров Б.]. Святочная хрестоматия: Литературно‑музыкально‑этнографический сб. для семьи и школы. СПб, 1903.

169. Кайгородов Д.М. Легенда о ёлке // Липовецкий М.Г. Рождественские святки: Сб. рассказов, стихотворений и сцен для чтения и устройства ёлок в школе и дома. Киев, 1911.

170. Кайгородов Д.М. Обычай рождественской ёлки // Новое время. 1889. № 4976. 25 дек.

171. Кайгородов Д.М. Обычай рождественской ёлки // Новое время. 1890. № 5326. 25 дек.

172. Кайгородов Д.М. О рождественских ёлках // Новое время. 1888. № 4608. 25 дек.

173. К. Александр. Ёлка, Ель и Ельник // Новое время. 1884. № 3172. 25 дек.

174. Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. XIX‑XX в.: Зимние праздники. М., 1973.

175. Канин М. Комсомольские святки в Рязани // Правда. 1922. № 298. 31 дек.

176. Караскевич С. Ёлка // Нива. 1904. № 52.

177. Катаев В.П. Белеет парус одинокий. М., 1955.

178. Кашнева Т. [Золотова Т.Б.] «Земная коротка наша память…»: Невыдуманная повесть. Таллинн, 1993.

179. Кедрова А. Что случилось в лесу. М., 1905.

180. К ёлке: Указатель книг, одобренных педагогической критикой для детского чтения. СПб, 1889.

181. Кернч С. Рождество: Рассказ для детей / С нем. СПб, 1861.

182. Клименко Н.К. Рождественские обычаи и поверья в старой России // Возрождение (Paris). 1962. № 121.

183. Клинский Н. Новогодняя быль// Московский листок. 1897. Прибавление к № 1. № 1. 1 янв.

184. Клокова М. Наша новогодняя // Ёлка: Художественный материал для детей дошкольного возраста / Сост. М. Буш. М., 1940.

185. Клубков П.А. Где нас потеряли? (Опыт реакции на книгу, которую я не читал) // Памир. 1989. № 4.

186. Ключева М.И. Страницы из жизни Санкт‑Петербурга 1880‑1910 // Невский архив: Историко‑краеведческий сб. Вып. 3. СПб., 1997.

187. Кляцко Л. Когда родилась «Ёлочка»?// Вечерняя Москва. 1963. № 304. 30 дек.

188. Князев В.В. Ёлка // Поэты «Сатирикона». М.; Л., 1966.

189. Князев Г.А.  Из записной книжки русского интеллигента (1919–1922 гг.) // Русское прошлое: Историко‑документальный альманах. Кн. 5. СПб., 1994.

190. Коваль. Сочельник (с нем.) // Енисей. 1894. 25 дек. № 57‑58.

191. Кони А.Ф. Собр. соч.: В 8‑ми т. М., 1969. Т. 7.

192. Кононов А.Т. Ёлка в Сокольниках // Ёлка: Песенки, сказки, стихи, рассказы. М.; Л., 1941.

193. Кононов А.Т. Ёлка в Сокольниках. М., 1953.

194. Кононов А.Т. Рассказы о Ленине. <Л.>, 1980.

195. Константинов В. Лошадь // Сб. для всех: Рождественский альманах. Вып. 1 <М., 1909>.

196. Коринфский А.А. Белый дед // Русская поэзия детям. Л., 1989.

197. Коробков Н. Осиновый кол // Новое литературное обозрение. 1994. № 6.

198. Косарев А.В. О проведении вечеров учащихся, посвящённых встрече Нового, 1936, года // Правда. 1935. № 358. 29 дек.

199. Критические комментарии к сочинениям А.Н. Островского / Сост. В. Зелинский: В 5‑ти ч. М., 1896. Ч. 4.

200. Крокодил. 1937. № 35‑36.

201. Круглов А.В. Далёкое Рождество: Из детских воспоминаний. 2‑е изд. М., 1902.

202. Круглов А.В. Ёлка в царстве зверей. М., 1896.

203. Круглов А.В. Заморыш // Московский листок. 1882. № 5. 7 янв.

204. Круковский М.А. Своя ёлка // Мирок. 1914. № 12.

205. Кудашева Р.А. Ёлка // Огонёк. 1958. № 1.

206. Кудрейко А. 1958‑й! // Огонёк. 1958. № 1.

207. Кузмин М. Ёлка // Кузмин М. Стихи и проза. М., 1989.

208. Кузминская Т.А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне: Воспоминания. М., 1986.

209. Кук. Снегурочка. (Зимняя сказка) // Петербургский листок. 1900. № 298. 29 окт.

210. Куприн А.И. Мы, русские беженцы в Финляндии…: Публицистика (1919–1921). СПб, 2000.

211. Куприн А.И. Собр. соч.: В 9‑ти т. М., 1970‑1973.

212. Куркги А. Последний сын серебряного века // ДИ. Russia in Art. 1993. № 1‑2.

213. Курская А.С. Пережитое. М., 1965.

214. Куцин В. Сочельник // Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы. СПб., 1993.

215. Лаврентьева С.И. Добрые души. М., 1901.

216. Лавут Е. Стихи про Глеба, Доброго Барина, царя Давида, Фому и Ерёму, Лютера и других. М., 1994.

217. Лебедев‑Кумач В.И. Здравствуй, ёлка! // Ёлка: Художественный материал для детей дошкольного возраста / Сост. М. Буш. М., 1940.

218. Левкиевская Е.Е. Демонология народная // Славянские древности: Этно‑лингвистический словарь: В 5‑ти т. М., 1999. Т. 2.

219. Лейкин Н.А. В Новый год: Сценка // Осколки. 1893. № 1.

220. Лейкин Н.А. Ёлки покупают // Осколки. 1894. № 52.

221. Лейкин Н.А. Записки рождественской ёлки // Осколки. 1883. № 52.

222. Лейкин Н.А. На ёлке: Сценка // Осколки. 1889. № 52.

223. Лейкин Н.А. Около ёлок (Сценка) // Петербургская газета. 1880. № 1. 1 янв.

224. Лейкин Н.А. Перед Рождеством: Сценка // Осколки. 1885. № 51.

225. Лейкин Н.А. Рождественские рассказы. СПб., 1901.

226. Лермонтов М.Ю. Соч.: В 6‑ти т. М.; Л., 1956. Т. 5.

227. Лесная Л. [Шперлинг Л.В.] Дедушка // Новый Сатирикон. 1917. № 45.

228. Лесная Л. [Шперлинг Л.В.] Ёлка// Нива. 1916. № 51.

229. Липовецкий М.Г. Рождественские святки: Сб. рассказов, стихотворений и сцен для чтения и устройства ёлок в школе и дома. Киев, 1911.

230. Лихачев В.С. Рождественские ночи (Из Арно Гольца) // Нива. 1908. № 51.

231. Лонжинский И.Ф. Стихотворения в прозе // Родина. 1886. № 51.

232. Лукаш И.С. Возвращение Рождества // Возрождение (Paris). 1965. № 157.

233. Лурье Л.Я. Встретимся у Доминика // Ленинградская панорама. 1987. № 3.

234. Лухманова Н.А. Чудо рождественской ночи // Новое время. 1894. № 6763. 25 дек.

235. Любимов Н.М. Неувядаемый свет: Книга воспоминаний. М., 2000. Т. 1.

236. Мадлевская Е.Л. Образ Деда Мороза и современные представления о нём // Живая старина. 2000. № 4.

237. Мазуркевич В.А. Рождественская сказка // Русский листок. 1901. № 354. 25 дек.

238. Макарова С.М. Зимние вечера: Рассказы для маленьких детей. СПб., 1905.

239. Макрушенко П. Ёлка в Горках // Литературный Киргизстан. 1960. № 6.

240. Мальский Л. В рождественскую ночь: Рассказ хроникёра // Русь. 1907. № 345. 25 дек.

241. Малютка. 1907. № 11. Приложение: Делание цветов для ёлки.

242. Мамин‑Сибиряк Д.Н. Песня мистера Каль // Посильная помощь: Сб. в пользу пострадавших от неурожая. [Б.м.; б.г.].

243. Мамин‑Сибиряк Д.Н. Собр. соч: В 6‑ти т. М., 1981. Т. 6.

244. Мандельштам О.Э. Шум времени. СПб., 1999.

245. Мариенгоф А.Б. Роман без вранья. Циники. Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги. Л., 1988.

246. Мариинский А. Поповщина и сектантство // Новый мир. 1928. Кн. 11.

247. Маршак С.Я. Собр. соч.: В 8‑ми т. М., 1968‑1972.

248. Маршак С.Я. Сталин думает о нас // Круглый год: Книга‑календарь для детей на 1948 год. М.; Л., 1947.

249. Марягин Г.А. Постышев. М., 1965.

250. Маслова Г.С. Из семейной хроники // Мнемозина: Исторический альманах. Вып. 1. М., 1999.

251. Материалы к антирелигиозной пропаганде в рождественские дни. Тула, 1927.

252. М.Б. [Белобородов М.] Сиротка Феня: Рассказ // Развлечение. 1887. № 1.

253. Мелетинский Е.М. Миф и историческая поэтика фольклора // Фольклор. Поэтическая система. М., 1977.

254. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976.

255. Мережковский Д.С. Детям // Мережковский Д.С. Стихотворения и поэмы. СПб, 2000.

256. Мильчаков А.И. Рядом с молодыми // Павел Постышев. Воспоминания, выступления, письма. М., 1987.

257. Милютина Т.П. Люди моей жизни. Тарту, 1997.

258. Мирский Б. [Миркин‑Герцевич Б.С.] Рождественские рассказы. (Разлив 1917 года) // Новое литературное обозрение. 1994. № 6.

259. Михайлов М.Л. Собр. стихотворений. [Л.,] 1969.

260. Михайлова В.В. К праздникам. СПб, 1884.

261. Мордвинов И.П. Как устраивать в семье и школе ёлки, праздники и юбилеи: Сб. практических указаний и статей для ролевого исполнения. СПб, 1901.

262. Морозко / Сост. К.В. Рождественская. Свердловск, 1940.

263. Москвич. Два брата: Святочный рассказ‑быль // Енисей. 1900. № 53.

264. Мысли русского вслух на Новый год. СПб, 1843.

265. Мякишев Е. Ловитва: Стихи. СПб, 1992.

266. Набоков В.В. Собр. соч.: В 4‑х т. М., 1990.

267. Назарьева К.В. Потухшая ёлка: Святочный рассказ // Родина. 1894. № 1, 2.

268. Н.Г. Снегурочка. Кое‑что о малютках. СПб, 1890.

269. Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем: В 15‑ти т. Л., 1990.

270. Ненадо Г. [Кильберг Н.П.] Ёлка // Нива. 1872. № 52.

271. Нива. 1880. № 52.

272. Нива. 1881. № 52.

273. Нива. 1894. № 52.

274. Нива. 1904. № 52.

275. Нива. 1908. № 2.

276. Нива. 1908. № 50.

277. Нива. 1909. № 51.

278. Нива. 1915. № 51.

279. Нижинская Б. Ранние воспоминания. М., 1999.

280. Никифоров‑Волгин В.А. Дорожный посох. М., 1992.

281. Николаев В. [Предисловие] // Кононов А. Рассказы и повести. М., 1959.

282. Никонов Б.П. Божья ёлка // Нива. 1904. № 52.

283. Н.Н. Сон // Святочные рассказы. М., 1991.

284. Н.О. Ёлки // Нива. 1880. № 52.

285. Новогодние ёлки // Правда. 1935. № 358. 29 дек.

286. Новое время. 1890. № 6326. 25 дек.

287. Новый год // Смена. 1938. № 1.

288. Нольде А. Перед ёлкой // Детский отдых. 1884. № 12.

289. Об обычае празднования ёлки // Нива. 1876. № 12.

290. Огонёк. 1958. № 1.

291. Окуджава Б.Ш. Стихотворения. СПб, 2001.

292. О.Л. Д'ор [Оршер И.Л.]. Как писать рождественские рассказы: Руководство для молодых писателей // Новое литературное обозрение. 1994. № 6.

293. Олеша Ю.К. Книга прощания. М., 1999.

294. О.М. Рождественский рубль // Русские ведомости. 1898. № 295. 25 дек.

295. Орлова Р.Д. Воспоминания о непрошедшем времени. М., 1993.

296. Орловский Г. Про девочку Розочку // Ёлка: Художественный материал для детей дошкольного возраста / Сост. М. Буш. М., 1940.

297. Орловский С. Радушное. М., 1900.

298. Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб; М.; Харьков; Минск, 1999.

299. Отрада и мечты бедных детей. СПб, 1892.

300. Павлова Р.Э., Смирнова А.А. Рождественские праздники в Петербурге// История Петербурга. 2001. № 1.

301. Пазухин А.М. Ёлки: Картинки и сценки // Московский листок. 1894. № 358. 25 дек. Рождественский номер.

302. Панаев И.И. Прошедшее и настоящее (Святки двадцать пять лет назад и теперь) // Петербургский святочный рассказ. Л., 1991.

303. Панаев И.И. Святки: Рассказ для детей // Панаев И.И. Собр. соч.: В 6‑ти т. М., 1912. Т. 5.

304. Панченко А.М. Церковная реформа и культура Петровской эпохи // XVIII век. СПб, 1991. Сб. 17.

305. Пародийная поэзия школьников / Предисл. и публ. М.Л. Лурье// Русский школьный фольклор: От «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов / Сост. А.Ф. Белоусов. М., 1998.

306. Парчевский К.К. Рождественский рассказ // Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы, СПб, 1993.

307. Пастернак В.Л. Собр. соч.: В 5‑ти т. М., 1989‑1991.

308. Паустовский К.Г. Дети в Кремле // Правда. 1954. № 2. 2 янв.

309. П‑въ И. Сереже Пассек // Игрушечка. 1881. № 11.

310. [Передовая статья] // Правда. 1929. № 305. 25 дек.

311. Перелешин В. Сочельник // Возрождение (Paris). 1968. № 193.

312. Перетц Н. Ёлка // Семья и школа. 1872. Дек.

313. Песни пионеров. Л., 1927.

314. Петербургская газета. 1876. № 24. 4 февр.

315. Петербуржец [Лейкин Н.Д.]. Ряженые (Святочная картинка) // Московский листок. 1894. Прибавление к № 2. № 2. 9 янв.

316. Петерсон К.А. Сиротка // Русская поэзия детям. Л., 1989.

317. Петренко Н. [Равдин Б.Л.] Ленин в Горках – болезнь и смерть (Источниковедческие заметки) // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 2. М., 1990.

318. Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД: 1934‑1941 // Под ред. Н.Г. Охотина и А.Б. Рогинского. М., 1999.

319. Петров‑Водкин К.С. Хлыновск. Пространство Эвклида. Самаркандия. <Л.,> 1970.

320. Петровский Е.К. Какой у нас сегодня праздник, мама? СПб, 1900.

321. Петрухин В.Я. Древо жизни // Живая старина. 1997. № 1.

322. Плещеев А.Н. Ёлка // Плещеев А.Н. Полн. собр. стихотворений. М.; Л., 1964.

323. Подарок детям на ёлку. Берлин, 1870.

324. Подарок на Новый год: Две сказки Гофмана для больших и маленьких детей. СПб, 1840.

325. Пожарова М. Праздник у Метелицы // Нива. 1910. № 51.

326. Позняков Н.И. Святочные рассказы. СПб, 1902.

327. Полевой Н.А. Новый год в Москве, в 1663 и 1700 // Библ. для чтения. 1836. Т. 14.

328. Полонский Я.П. Ёлка // Русская поэзия детям. Л., 1989.

329. Полонский Я.П. Проза. М., 1988.

330. Померанцева Г.Е. О Сергее Николаевиче Дурылине // Дурылин С.Н. В своём углу: Из старых тетрадей. М., 1991.

331. Попова В. Мосток: Стихотворения. М., 2000.

332. Пособие по устройству общедоступных литературных чтений (Хрестоматия для семьи и школы). Изд. 2‑е, испр., доп. / Под ред. проф. Н.Ф. Сумцова. Харьков, 1896.

333. Постышев Л.П. Воспоминания об отце // Павел Постышев. Воспоминания, выступления, письма. М., 1987.

334. Постышев П.П. Давайте организуем к новому году детям хорошую ёлку! // Правда. 1935. № 357. 28 дек.

335. Потресов С.В. Рождественский рассказ (Посвящается собратьям по перу) // Новое литературное обозрение. 1994. № 6.

336. Правда. 1954. № 2. 2 янв.

337. Праздник Рождества // Звёздочка. 1842. Ч. 1.

338. Преображенская С. Ёлка // Детский отдых. 1886. № 12.

339. Преодоление рабства: Фольклор и язык остарбайтеров. 1942‑1944 / Сост. Б.Е. Чистова и К.В. Чистов. М., 1998.

340. Причитанья Северного края, собранные Е.В. Барсовым / Изд. подгот. Б.Е. Чистова и К.В. Чистов: В 2‑х ч. СПб, 1997. Ч. 1.

341. Продажа ёлок на рынках Москвы // Правда. 1935. № 357. 28 дек.

342. Пропадал и нашёлся// Малютка. 1903. Кн. 12.

343. Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963.

344. Против январского «рождества» // Правда. 1929. № 308. 28 дек.

345. Пустынник Прядильной улицы [Олин В.Н.]. Маскарад// Карманная книжка для любителей русской старины и словесности на 1830 год. СПб, 1830. Ч. 1. № 1.

346. Путятина А.С. Зима в деревне: Рассказы для детей 5‑8 лет. М., 1881.

347. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10‑ти т. М.; Л., 1956. Т. 6.

348. Рачинская Е.Н. Калейдоскоп жизни: Воспоминания. Paris, 1990.

349. Рашковский Е.Б. Святочная ода // Рашковский Е.Б. Странное знанье: Стихи разных лет. М., 1999.

350. Ренников [Селитренников А.М.]. Сочельник в будущем // Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы. СПб, 1993.

351. Репертуарный бюллетень: театр, кино, музыка, эстрада. 1936. № 2‑3.

352. Родионов И.В. С рождественской ёлки // С миру по нитке: Литературный сб. Вып. 4. СПб, 1909.

353. Рождественская ёлка. М., 1997.

354. Розанов В.В. Около церковных стен: В 2‑х т. СПб, 1906. Т. 1.

355. Розанова Н.В. Из моих воспоминаний // Литературоведческий журнал. 2000. № 13/14. Ч. 2.

356. Розов А.Н. Дом Льва Александровича (заметки «Деда Мороза») // Лев Александрович Дмитриев: Библиография. Творческий путь. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб, 1995.

357. Романов В. В гостях у дедушки Мороза // Новое время. 1883. № 2812. 25 дек.

358. Романов П.С. О детях: Путевые заметки писателя // Новый мир. 1936. Кн. 1.

359. Русаков В.М. Под небом детства. Псков, 1997.

360. Русская сказка о рождественской ёлке. СПб; М., 1882.

361. Русские писатели. 1800‑1917: Биограф, словарь. М., 1994. Т. 3.

362. Рыклин Г.Е. Дядя Ваня // Крокодил. 1939. № 1.

363. Рытхэу Ю.С. Новогодняя ночь // Огонёк. 1953. № 1.

364. Рюрберг В. Приключения маленького Вига в ночь под Рождество. СПб, 1888.

365. Рязановский Ф.А. Демонология в древнерусской литературе. М., 1915.

366. Саард А. Холостяк: Рождественский рассказ // Русь. 1895. № 335. 30 дек.

367. Савельева‑Ростиславич Л.А. Зимние вечера. СПб, 1853.

368. Садовников Д.Н. Весенняя сказка // Русская поэзия детям. Л., 1989.

369. Салова Ю.Г. Из истории дошкольного воспитания в Ярославле в 1917‑1930 гг. // Ярославский архив: Историко‑краеведческий сб. М.; СПб, 1996.

370. Салтыков‑Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20‑ти т. М., 1965.

371. Сальников А.Н. Добрый Морозко. СПб, 1887.

372. Сальников А.Н. Сказка о двух елях. СПб, 1888.

373. С[асс]‑Т[исовский] К [А]. Рождественская дума эмигранта // Двинский листок (Даугавпилс}. 1925. 24 дек. № 24.

374. Саянов В.М. Ёлка в Горках // Правда. 1954. № 21. 21 янв.

375. С.В. Ёлочка: Сказка // Минский листок. 1892. № 103. 25 дек.

376. Светлов В.Я. К звёздам: Рождественский рассказ // Нива. 1897. № 51.

377. Светлов М.А. Зима // Круглый год: Книга‑календарь для детей на 1948 год. М.; Л., 1947.

378. Северин Н. [Мердер Н.И.] Из жизни петербургских детей (Нищенки) // Петербургский святочный рассказ. СПб, 1991.

379. Северная пчела. 1839. № 291. 23 дек.

380. Северная пчела. 1840. № 290. 23 дек.

381. Северная пчела. 1841. № 2. 3 янв.

382. Северная пчела. 1841. № 289. 23 дек.

383. Северная пчела. 1842. № 4. 4 янв.

384. Северная пчела. 1842. № 289. 24 дек.

385. Северная пчела. 1843. № 289. 23 дек.

386. Северный С. [Дурылин С.Н ]. Снегуркин дом. СПб, 1912.

387. Селиненкова Е.Я. Растительные атрибуты в новогодней обрядности у грузин (от символа к схеме) // Этносемиотика ритуальных предметов. СПб, 1993.

388. Семёнов Д.Д. Рождественская ёлка в живых картинах, сценах, песнях и играх: Для школы и семьи. М., 1887.

389. Сергеев‑Ценский С.Н. Собр. соч: В 12‑ти т. М., 1967. Т. 1.

390. С.И.Р. Рождество в Англии // Русская речь. 1909. № 354. 25 дек.

391. Сказка про Щелкуна и мышиного царя. СПб, 1903.

392. Скрябина Е.А. Страницы жизни. М., 1994.

393. Словарь русских народных говоров. Л., 1972. Вып. 8.

394. Словарь русского языка XI–XVII вв. М., 1978. Вып. 5.

395. «Служить Родине приходится костями…»: Дневник Н.В. Устрялова 1935‑1937 гг. // Источник. 1998. № 5‑6.

396. Случевский К.К. Ель и олива // Новое время. 1880. № 1735. 25 дек.

397. Смертина Т. Край света: Стихи. Владимир, 1996.

398. С‑ня. Чужая ёлка // Новое время. 1896. № 7483. 25 дек.

399. Советские детские писатели: Биобиблиогр. словарь (1917–1957). М., 1961.

400. Современник. 1863. № 1‑2.

401. Созонович М. Ненужная ёлка // Возрождение (Paris). 1960. Тетр. 97.

402. Соколов А.А. На святках // Московский листок. 1897. Прибавление к № 1. № 1. 1 янв.

403. Соллогуб В.А. Зима // Семья и школа. 1872. № 12.

404. Соловцов А. Статья Н.А. Римского‑Корсакова «Снегурочка – весенняя сказка» // Римский‑Корсаков Н.А. «Снегурочка – весенняя сказка» (Тематический разбор). М., 1978.

405. Сологуб Ф. Истлевающие личины. М., 1907.

406. Сологуб Ф. Стихотворения. Л., 1975.

407. Сорокин Л. У Кремля // Огонёк. 1953. № 1.

408. Спасский С.Д. Новогодняя ночь. Л., 1932.

409. Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка / Сост. Л.Г. Бараг, И.П. Березовский, К.П. Кабашников, Н.В. Новиков. Л., 1979.

410. Станюкович К.М. Две ёлки. СПб, 1894.

411. Стерн А.В. В ореховой скорлупе: Святочная идиллия // Нива. 1906. № 52.

412. Стеценко. Стёпкина ёлка // Звезда. 1888. № 51‑52.

413. Строганов М.В. Три заметки к текстам Салтыкова‑Щедрина // Творчество М.Е. Салтыкова‑Щедрина в историко‑литературном контексте. Калинин, 1989.

414. Струве М.А. Парижское письмо // Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы. СПб, 1993.

415. Стуруа М.Г. Заложники будущего: Современный святочный рассказ // Известия. 1988. № 336. 31 дек.

416. Суриков И.З. Зима // Русская поэзия детям. Л., 1989.

417. Сухотина‑Толстая Т.Л. Воспоминания. М., 1980.

418. Табурин В. Ёлка на небе: Рождественский рассказ. СПб, 1889.

419. Терещенко А.В. Быт русского народа: В 7‑ми т. СПб, 1848. Т. 7.

420. Тихонова Е. Рождественская ёлка // Родина. 1884. № 51.

421. Токмакова И.П. Запрещённое Рождество: Воспоминания детства // Большая книга Рождества. М., 1999.

422. Толин Н. Рождественская легенда и капиталистическая действительность. М., 1932.

423. Толстой А.Н. Собр. соч.: В 5‑ти т. М., 1995. Т. 3.

424. Толстой И.Л. Мои воспоминания. М., 1987.

425. Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22‑х т. М., 1978‑1985.

426. Толстой Н.И. Бадняк // Славянские древности: Этно‑лингвистический словарь. М., 1995. Т. 1.

427. Толстой Н.И. Мифологическое в славянской народной поэзии: 1. Между двумя соснами (елями) // Живая старина. 1994. № 2.

428. Толстой С.Л. Очерки былого. Изд. 2‑е. М., 1956.

429. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М.; Л., 1928.

430. Топоров В.Н. Древо мировое // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2‑х т. М., 1980. Т. 1.

431. Трефолев Л.Н. Девочка со спичками (По Андерсену) // Русская поэзия детям. Л., 1989.

432. Тропинка. 1911. № 1.

433. Трутнева Е. С новым годом! // Круглый год: Книга‑календарь для детей на 1948 год. М.; Л., 1947.

434. Трыкова О.Ю. Жанры детского фольклора Ярославской области // Живая старина. 1999. № 1.

435. Туганов Г. Зимой. [М., Л.], 1929.

436. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30‑ти т. Соч.: В 12‑ти т. М., 1978‑1986.

437. Тютчев Ф.И. Лирика: В 2‑х т. М., 1966. Т. 1.

438. Тютчев Ф.[Ф.] Горе старой ёлки // Новое время. 1888. № 4254. 2 янв.

439. Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). <М.>, 1982.

440. Успенский Л.В. Записки старого петербуржца. Л., 1970.

441. Устрялов Н.В. Белый Омск. Дневник колчаковца // Русское прошлое. Историко‑документальный альманах. Вып. 2. СПб, 1991.

442. Устрялов Н.Г. История царствования Петра Великого. СПб, 1858. Т. 3.

443. Фет А.А. Вечерние огни. М., 1981.

444. Фет А.А. Воспоминания. М., 1983.

445. Фет А.А. Стихотворения. Л., 1956.

446. Фет А.А. У морозного окна // Заря. 1872. № 1.

447. Финогенов А. Без ёлки // Чиж. 1931. № 12.

448. Флерина Е.А. Ёлка в детском саду // Ёлка: Сб. статей о проведении ёлки. М., 1936.

449. Фоменко В.Д. Письма В.И. Душечкину (23 октября 1940 г. – 27 октября 1945 г.) (машинопись). Хранится в личном архиве Е.В. Душечкиной.

450. Фофанов К.М. Нарядили ёлку в праздничное платье… // Русская поэзия детям. Л., 1989.

451. Фофанов К.М. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1962.

452. Фофанов К.М. Триолет // Русская поэзия детям. Л., 1989.

453. Фрезер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М., 1980.

454. Фридлендер Г.М. Святочный рассказ Достоевского и баллада Рюккерта // Международные связи русской литературы. М.; Л., 1963.

455. Фруг С.Г. На катке // Русская поэзия детям. Л., 1989.

456. Халтурин Л. Рец. на кн.: «Морозко»: Сборник / Сост. К.В. Рождественская. Свердл. обл. гос. изд‑во, 1940 // Детская литература. 1941. № 3.

457. Хвостов И. Сочельник в лесу // Рождественская ёлка. М., 1997.

458. Хелемский Я.А. Ёлка зажигается в Кремле // Правда. 1954. № 2. 2 янв.

459. Хин Р.М. Ёлка // Русские ведомости. 1898. № 295. 25 дек.

460. Хинкис М. Ёлка (рукопись). Хранится в личном архиве Е.В. Душечкиной.

461. Хитрово Ю. Ёлка на потолке // Родина. 1999. № 4.

462. Ходасевич В.Ф. Собр. соч.: В 4‑х т. М., 1996. Т. 1.

463. Хорт А. Святочный детектив // Мы. 1996. № 1.

464. Цветаева А.И. Воспоминания. М., 1971.

465. Цветаева М.И. Письма к А. Тесковой. Прага, 1969.

466. Цветаева М.И. Собр. соч.: В 7‑ми т. М., 1994. Т. 5.

467. Цендровская С.Н. Крестовский остров от нэпа до снятия блокады // Невский архив: Историко‑краеведческий сб. Вып. 3. М.; СПб, 1997.

468. Черниговцев Ф.В. Бог помог: Святочный случай // Новое время. 1882. № 2453. 25 дек.

469. Чернч. Зимняя сказка: Рождественский рассказ (С нем.) // Сибирский вестник. 1893. № 150. 24 дек.

470. Черский Л. Дни детства: Рассказы и сказки. М., 1904.

471. Чехов А.П. Собр. соч.: В 12‑ти т. М., 1960‑1964.

472. Чириков Е.Н. В ночь под Рождество // Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы. СПб, 1993.

473. Чудакова М.О. Антихристианская мифология советского времени (появление и закрепление в государственном и общественном быту красной пятиконечной звезды как символа нового мира) // Библия в культуре и искусстве. М., 1996. (Випперовские чтения – 1995. Вып. 28).

474. Чуковская Л.К. Процесс исключения. М., 1990.

475. Чуковский К.И. Дневник. 1901‑1929. М., 1991.

476. Чуковский К.И. Сочинения: В 2‑х т. М., 1990. Т. 1.

477. Шаламов В.Т. Четвёртая Вологда // Наше наследие. 1988. № 4.

478. Швидченко Е. [Быстров Б.] Рождественская ёлка: Её происхождение, смысл, значение и программа. СПб, 1898.

479. Швидченко Е. [Быстров Б.] Святочная хрестоматия: Литературно‑музыкально‑этнографический сб. для семьи и школы. СПб, 1903.

480. Шершер Л.Р. «Ты ложишься спать, моя родная…» // Советские поэты, павшие на Великой отечественной войне. М.; Л., 1965.

481. Шилов А. Когда родилась «Ёлочка» // Музыкальная жизнь. 1965. № 24.

482. Шилов А. С детства знакомая… // Советская эстрада и цирк. 1963. № 6.

483. Шинкарев В. Собственно литература: Проза, басни и песни. СПб, 2000.

484. Школьные каникулы // Правда. 1935. № 359. 30 дек.

485. Школьный праздник «Рождественская ёлка» / Сост. К. Лукашевич. СПб, 1915.

486. Шмелёв И.С. Лето Господне. М., 1988.

487. Штейн О.С. Ёлка // Сб. рождественских рассказов и стихотворений. Одесса, 1901.

488. Щеглов Ю.К. Романы И. Ильфа и Е. Петрова: Спутник читателя: В 2‑х т. Wien, 1990 (Wiener Slawistischer Almanach. 26/1).

489. Эгало В. Святки в Италии: Старая рождественская сказка // Одесский листок. 1898. № 308. 25 дек.

490. Эртель А., Старк М. Рождественский рассказ // Возрождение (Paris). 1958. № 73.

491. Э.Э. Ёлка для бедных // Звёздочка. 1855. № 1.

492. Юрко Ив. [Епифанов И.А.] Ёлка у медведя // Липовецкий М.Г. Рождественские святки: Сб. рассказов, стихотворений и сцен для чтения и устройства ёлок в школе и дома. Киев, 1911.

493. Юрьева М. Отчего ёлки зелены: Фантастический рассказ. М., 1904.

493а. Юсупов Ф.Ф. Мемуары: В 2‑х кн. М., 2000. Кн. 1.

494. Яблоновский С. [Потресов С.В.] Рождественский рассказ (Посвящается собратьям по перу) // Приднепровский край. 1899. № 707. 25 дек.

495. Яковенко М.М. Агнесса: Устные рассказы Агнессы Ивановны Мироновой‑Король… М., 1997.

496. Ярославцев В. Его подари, папа! // Мирок. 1915. № 1.

497. Яцимирский В.И. «Маланка» как вид святочного обрядового ряженья // Этнографическое обозрение. 1914. № 1‑2.

498. ****въ. Ёлка // Развлечение. 1867. № 1, 2.

499. 1835 год // Молва. 1835. Ч. 9. № 1.

500. The Annotated Night before Christmas: A Collection of Sequels, Parodies, and Imitations of Clement Moore's Immortal Ballad about Santa Claus. New York, 1991.

501. Brugger E. The Illuminated Tree in Two Arthurian Romances. New York, 1929.

502. Chaunder Ch. A Year Book of Folklore. London, 1959.

503. Chrisman I.B. Christmas Trees, Decorations and Ornaments. New York, 1956.

504. Coffin T.P. The Book of Christmas Folklore. New York, 1973.

505. Earl W.C. 400 years of Christmas. New York, 1948.

506. Funk & Wagnalls Standard Dictionary of Folklore, Mythology and Legend / Ed. M. Leach. San Francisco, 1984.

507. Haut J. «I Believe in Santa Claus, But I know He's Not Real»: The Role of Ambivalence in Belief // Children's Folklore Review. 1991. Spring. Vol. 13. № 2.

508. Lovechid Mrs. The Christmas Tree and Other Stories for the Young. Boston, 1863.

509. The Man Who Made Santa Claus. New York, 1958.

510. McNeill F. The Silver Bough. Glasgow, 1959. Vol. 3.

511. Menendez A. Christmas in the White House. Philadelphia, 1983.

512. Nisselbaum S. The Battle for Christmas. New York, 1966.

513. Pollack W.G. The Christmas Tree in Legend, History and Songs // Christmas. An American Annual of Christmas Literature and Art Minneapolis, 1939. Vol. 9.

514. Restad P. Christmas in America. New York, 1995.

515. Texas and Christmas: A Collection of Traditions, Memories and Folklore. Fort Worth, 1983.

 

[1] Здесь и далее первая цифра в скобках означает порядковый номер, под которым произведение значится в списке литературы, помещённом в конце книги, а вторая цифра (курсивом) – страницу. При ссылках на разные тома собраний сочинений эти тома обозначаются римской цифрой.

 

[2] Выражаю свою признательность Б.Е. Белодубровскому, любезно предоставившему мне сведения об этом уникальном издании.

 

[3] Перевод с эстонского Т.П. Милютиной.

 

[4] Благодарю Е.В. Маркасову, предоставившую мне этот текст.

 

[5] За информацию благодарю А.В. Кошелева.

 

---

Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 278; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!