Отношение подданства в абсолютной монархии
Основы конституционного права
Глава первая. Абсолютная монархия и конституционное государство
I. Абсолютная монархия
Недифференцированность законодательной и правительственной власти как отличительное свойство абсолютных монархий
Отличительным моментом, характеризующим юридическую природу абсолютных монархий, является недифференцированность законодательной и правительственной властей, сосредоточенных в одних и тех же руках - в руках абсолютного монарха.
Обособление властей государственному праву абсолютных монархий неизвестно. Всю совокупность государственной деятельности, как вполне однородной, старый режим подводит под одну категорию, называет одним именем: в государствах старого режима правительство издает законы, правит страной и - по крайней мере отчасти - творит суд. Немецкие публицисты старого режима классифицируют совокупность актов государственной власти по их объектам: так, они различают международное, военное, финансовое, судебное и др. верховенства. В понятие каждого верховенства безразлично входит как издание общих и абстрактных норм, так и совершение индивидуальных и конкретных правительственных действий. Такая классификация, очевидно, возможна только благодаря тому, что публицистикой старого режима совершенно игнорируется коренное различие между законодательной и правительственной властью*(1).
|
|
|
Надзаконный характер правительственной власти
Необходимым следствием недифференцированности функций, законодательной и правительственной, является надзаконный характер правительственной власти в абсолютных монархиях.
Закон, как общая и абстрактная норма, известен, конечно, и старому режиму. Ни одна общественная организация не может существовать, ни одно даже частное хозяйство не может вестись путем одних только индивидуальных и конкретных велений. Абстрактная норма, справедливо говорит Иеринг, рисует власть в состоянии покоя; одна норма заменяет для власти тысячи индивидуальных велений,- и потому собственный интерес власти - экономия силы, облегчение труда и т.д. - побуждает ее к замене несовершенной формы индивидуальных велений более совершенной формой абстрактных норм*(2).
Дело, однако, в том, что в абсолютных монархиях старого режима закон, обращаясь к правительственной власти, лишен значения авторитетного веления высшей, безусловно обязательной власти. Он является техническим приемом управления - более целесообразным, но не более обязательным, чем индивидуальный правительственный акт. Государственная доктрина старого режима признает одно только различие между законом и правительственным распоряжением: закон - общая и абстрактная, правительственное распоряжение - индивидуальная и конкретная норма. Различие между законом и правительственным распоряжением в порядке их издания, а тем более в степени их юридической силы, остается совершенно неизвестным публицистике старого режима.
|
|
|
Правительство старого режима - это монарх. В руках монарха сосредоточивается вся полнота, им осуществляются все функции государственной власти. В сфере верховного управления, т.е. в сфере непосредственной деятельности монарха, его абсолютная власть является юридически свободной, не ограниченной действующим правом. Правительственная власть абсолютного монарха так же не ограничена законом, как и его законодательная власть. Издание общих норм необходимо для нормального функционирования государственной власти; но в каждом отдельном случае, когда эта общая норма, по той или другой причине, стесняет правительство, последнее, т.е. монарх, может заменить ее индивидуальным распоряжением, изданным ad hoc.
Quod principis placuit, legis habet vigorem. Во Франции надзаконный характер королевской власти является общепризнанным догматом публичного права XV?? - XVIII вв. Этот догмат торжественно провозглашается Людовиком XIV и Боссюэтом*(3); парламенты абсолютную власть короля признают неоспоримой и сущность абсолютизма усматривают именно в несвязанности короля законами*(4). Принадлежащее парламентам право регистрации законов и представлений (remontrances) по их поводу верховной власти нисколько не ограничивает абсолютизма. Решающее слово остается за королем: путем так называемого послушного указа (lettres de jussion) или в королевском заседании (lits de justice) он вправе предписать регистрацию указа*(5). Что касается "представлений", то парламентской доктриной не только XVII, но и XVIII столетия они рассматриваются как "всеподданнейшие ходатайства, подобные молитвам, с которыми люди обращаются к божеству"*(6).
|
|
|
И в германских территориях XVIII в., с окончательным торжеством абсолютизма, в отношении к подданным власть монарха является безграничной: всякая его воля - закон; форма волеизъявления значения не имеет*(7).
Конечно, уже вследствие ограниченности человеческих сил, полномочия власти, кроме наиболее важных, осуществляются монархом не лично, а через посредство должностных лиц, состоящих на его службе. Значительная часть правительственной деятельности относится к области подчиненного, а не верховного управления. Однако и подчиненное управление, иерархически зависимое от монарха, не может быть рассматриваемо в абсолютных монархиях как управление подзаконное - как управление, связанное и ограниченное законом. Наоборот, внезаконный характер подчиненного управления в абсолютной монархии является безусловно необходимым следствием принципиальной - юридической и фактической - невозможности последовательного и стойкого отделения подзаконного подчиненного управления от управления верховного, не ограниченного законом. В частности, министерская система - соединительное звено между верховным и подчиненным управлением. В пределах своей компетенции каждое должностное лицо подчиненного управления является выразителем - непосредственным или посредственным - свободной и надзаконной воли монарха. Поскольку должностное лицо осуществляет волю монарха, оно в такой же мере свободно от каких бы то ни было законных ограничений, как сам монарх. Как солнце в капле воды, абсолютная власть короля отражается во власти бесчисленного множества лиц, творящих королевскую волю: каждое такое лицо является монархом в миниатюре. По словам одного из немецких писателей начала XIX века, каждое должностное лицо должно быть рассматриваемо в своем округе как маленький регент*(8). Надзаконный характер подчиненного управления ни в чем не выражается так ярко, как в дискреционности полномочий административных органов, характеризующей правительственный строй всех вообще государств старого режима.
|
|
|
Конечно, и в абсолютной монархии административный закон обязывает подчиненные власти; но он обязывает их по отношению к предпоставленным властям и, в последней инстанции, к монарху; по отношению к подвластным, к подданным, подчиненное управление является таким же неограниченным и свободным, как сам монарх. По общему правилу, административный закон старого режима имеет инструкционный характер. Подобно всякой вообще инструкции административный закон регламентирует обязанности подчиненных властей в отношении к монарху; он устанавливает внутренний распорядок управления и только посредственно - определяя деятельность властей, их служебную компетенцию, объем предоставленной им власти и т.д., определяет и обязанности подданных. В большинстве случаев в старых монархиях административный закон не публикуется даже во всеобщее сведение: все управление старой Франции покоилось на необнародуемых инструкциях, даваемых королем своим интендантам. И в германских государствах - напр., в Пруссии - только гражданские, уголовные и процессуальные законы вступали с момента обнародования в действие; административные законы в обнародовании вообще не нуждались*(9).
Поскольку закон действительно имеет такой инструкционный характер, орган подчиненного управления, превышая власть или бездействуя, нарушает свои обязанности по отношению к верховной власти, но никаких обязанностей в отношении к подданному он не нарушает, ибо подданный не имеет никаких прав по отношению к нему. Несмотря на существование административных законов, администрация старого режима остается не связанной, не ограниченной законом. По терминологии Канта, абсолютная монархия Западной Европы является государством произвола (Willkurstaat), а не правовым государством (Rechtsstaat)*(10).
Отношение подданства в абсолютной монархии
Надзаконный характер правительственный власти влечет за собой в абсолютной монархии бесправие индивида.
Произвол и бесправие - одно и то же явление, рассматриваемое с двух различных, объективной и субъективной, точек зрения. Сама идея субъективного публичного права - права, которому соответствует обязанность государственной власти,- остается совершенно неизвестной и чуждой старому режиму.
По словам Отто Гирке, в абсолютной монархии подданный, будучи субъектом в гражданском праве, в публичном является только объектом; в государстве он занимает такое же положение, как мирянин в церкви*(11).
Под подданством государственное право абсолютных монархий понимает отношение частноправной или получастно-правной зависимости, существующей между индивидом, как подданным, и монархом, как его господином; подданный "крепок" своему монарху.
В эпоху Людовика X?V патримониальная концепция королевской власти является безусловно господствующей, общепризнанной во Франции: по словам знаменитой "Инструкции Дофину", монарх - господин и собственник земли и всего, живого и мертвого, находящегося на ней. Еще более определенное и резкое выражение патримониальная идея получает в бесчисленном множестве государств и независимых территорий, образующих Германию XVII и XVIII вв. Уже одна незначительность, нередко анекдотическая, независимых территорий обусловливает необходимым образом патриархальный, частноправный характер des kleinfurstlichen Landesvaterthums - местной территориальной власти: в немецких территориях dominium eminens ничем не отличается от dominium directum, подданство - от крепостной зависимости. Самый термин "Unterthan" первоначально означает частноправное, зависимое отношение несвободных поселенцев к землевладельцу (Schutzherr'y)*(12).
Само собой понятно, что до тех пор пока власть в государстве сохраняет патримониальный характер, о каких бы то ни было субъективных публичных правах - о правах гражданина, которым соответствуют обязанности власти, не может быть и речи.
Во Франции бесправие подданных - аксиома публичного права; перед лицом неограниченной власти ни права на личную неприкосновенность, ни права собственности у подданного нет и не может быть. "Монарх - господин и собственник земли и всего, живого и мертвого, находящегося на ней. Все - и те деньги, которые находятся в его частной собственности, и те, которые находятся в гражданском обороте,- по одному и тому же праву (au meme titre) принадлежит королю"*(13).
Догматик положительного права, знаменитый Дома (Domat), рассматривает отношение подданства исключительно со стороны обязанности повиновения; об общеподданнических правах у него ни слова; от подданных он требует безусловного повиновения не только законам, но и распоряжениям власти, хотя бы незакономерным,- и не только распоряжениям короля, но и приказам министров и других должностных лиц. Учение о повиновении власти он основывает на поучении А.П. Петра о повиновении рабов господам*(14).
В XVIII веке в парламентской литературе и в представлениях парламента мы встречаемся с попыткой конструировать понятие "общеподданнических" публичных прав: права на личную неприкосновенность, на неприкосновенность собственности, на свободу передвижения и т.д. Права эти, однако, не основываются на положительном праве государства; они не зависят от "произвольного" установления, а являются следствием "существа" монархического строя; их источник - не "положительные и изменчивые", а "естественные и необходимые основные законы"*(15). Парламентская доктрина является, по существу, политической, а не догматической доктриной; она изображает право не так, как оно есть, а как оно должно быть,- изображает справедливое, соответствующее требованиям разума, а не действующее,- т.е. положительное право *(16).
Что касается положительного права, то, разумеется, в нем для каких-либо субъективных публичных прав не оказывается места. Не может быть и речи о неприкосновенности личности при режиме так называемых lettres de cachet - королевских приказов о произвольном лишении свободы или ссылке ни в чем неповинных граждан, навлекших на себя неудовольствие короля или его приближенных*(17). И не только неприкосновенность личности - "священное право собственности", защищаемое с такой энергией французскими парламентами, отрицается положительным правом. "Королям принадлежит право свободного и полного распоряжения всеми имуществами, принадлежащими как духовным, так и светским лицам; мудрые хозяева, они пользуются этим имуществом сообразно всеобщим потребностям их государства"*(18). В частности, по отношению к недвижимостям королю принадлежит "всеобщее и непосредственное право собственности",- 1а directe universelle, из которого выводится право королей на произвольное обложение недвижимости налогами. В конце царствования Людовика XVI французская Сорбонна, по поводу установления нового налога, категорически заявляет, что "все имущества подданных принадлежат королю в собственность; конфискуя их в свою пользу, он берет только то, что ему принадлежит по праву"*(19).
И точно так же в германском публичном праве эпохи абсолютных монархий категории субъективных публичных прав - прав граждан, а не сословий,- нет и не может быть места.
Любопытный и поучительный факт: даже наиболее последовательные в своем позитивизме публицисты старого режима, даже такие антагонисты теории естественного права, как, напр., Иоанн Яков Мозер, говоря о субъективных публичных правах, по необходимости, прибегают к естественно-правовой аргументации; и для них субъективные права являются безусловно необходимым выводом из естественного права. И если, тем не менее, они признают за этими правами позитивный характер, то это объясняется исключительно тем, что естественное право, вообще, позитивируется, как известно, философской мыслью рассматриваемой эпохи*(20).
Субъективные публичные права, в современном смысле этого слова,- права по отношению к государству, основанные на праве самого государства,- остаются неизвестными публицистике старого режима.
По отношению к надзаконной правительственной власти у подданного нет и не может быть прав. У надзаконной власти подданный может просить милости, а не требовать права. Против распоряжений, нарушающих его интересы, у него имеется одно только средство защиты - жалоба по начальству, а не судебный иск. Сама идея административной юстиции, как особой формы суда, призванного защищать и охранять субъективные публичные права индивида, остается совершенно чуждой публичному праву старого режима.
Так, в германских территориях уже со второй половины XVII в. правительственная деятельность самым безусловным образом изъемлется из-под контроля судебной власти. Принцип "In Polizeisachen gilt keine Appelation"*(21) является бесспорной и общепризнанной аксиомой публичного права: против распоряжений и решений правительственных органов не допускается жалоба в суд; остается, конечно, возможной жалоба по начальству. И точно так же во Франции долгая борьба с парламентами, стремившимися подчинить администрацию страны своему контролю, во второй половине XVII в. заканчивается победой королевской власти. С этого времени дела административной юстиции решаются в первой инстанции интендантами, всемогущими агентами короля на местах, и во второй, в порядке верховного управления, королевским советом.
Пред лицом всемогущей, вне- и надзаконной администрации индивид бесправен. Он является объектом власти, но не субъектом прав,- подданным, но не гражданином. Je n'ai pas lu,- говорит Руссо,- que le titre de cives ait jamais ete donne aux sujets d'aucun prince.... Les seuls Francais prennent tous ce nom de citoyens, parce qu'ils n'en ont aucune veritable idee.... Sans quoi ils tomberaient en l'usurpant dans le crime de lese-majeste: ce nom chez eux exprime une vertu et non pas un droit*(22).
Судебная власть
Признавая нераздельность власти основным принципом абсолютизма, необходимо, однако, заметить, что принцип этот не был последовательно и вполне осуществлен абсолютной монархией старого режима. И здесь, несмотря на возможность обращения судебного дела к непосредственному рассмотрению верховной власти ("justice retenue" во Франции, "Machtspruche" в Германии) судебная власть, отчасти благодаря исторической своеобразности судебной организации (продажа судебных должностей во Франции)*(23), отчасти благодаря вполне сознательной политике власти, успела - по крайней мере до некоторой степени - дифференцироваться, отделиться от верховной власти и таким образом приобрести подзаконный характер. Сам факт существования множества чрезвычайных судилищ, создаваемых ad hoc для определенной категории дел, а иногда и для определенного дела, неопровержимо доказывает относительную независимость обыкновенных судов.
В германских государствах к концу XVIII в. непосредственное участие верховной власти в отправлении гражданской и уголовной юстиции становится все более и более редким. Так, например, уже в 1739 г. прусский король Фридрих-Вильгельм I грозит повесить без пощады, рядом с собакой, каждого, кто посмеет обратиться к нему с жалобой на решенное судами дело. Рескриптом 22 октября 1752 г. Фридрих Великий объявляет, что он не намерен непосредственно вмешиваться в отправление правосудия, так как он желает, чтобы все совершалось сообразно с правом и законами страны, которым он сам готов подчиниться в своем собственном деле. Около того же времени канцлер Фридриха Великого, Jarigues, в своем сочинении Reflexions philosophiques, выражающем воззрения самого Фридриха, пишет, что монарх, который господствует над свободными людьми и правит ими сообразно с законами, никогда не должен осуществлять судебной должности, ибо самое справедливое решение монарха остается беззаконным и противоречит учреждениям страны. Наконец, правительственное распоряжение 1772 г. объявляет, "как первое основание нашего судебного устройства", что никакое дело, решенное судом в последней инстанции, не может быть рассматриваемо и перерешаемо вновь*(24).
Мы видим, таким образом, что отделение судебной функции от законодательной явилось непосредственным результатом естественного развития политической жизни; уже по одному этому несправедливо считать начало обособления властей абстрактным измышлением теоретической мысли, неприменимым к действительности. В сущности, уже Генрих Кокцей в конце XVII в., провозгласив начало: "Princeps ex plenitudine potestatis jus quaesitum subditis auferre non potest", тем самым провозгласил начало обособления властей.
Если, таким образом, в отношении к обособлению судебной власти практика предшествует теории, то в отношении к обособлению правительственной власти теория предшествует практике. Только благодаря великим завоеваниям освободительной философии XVIII в. оказалось возможным отделение правительственной власти от законодательной, или, другими словами, возникновение правового государства наших дней.
II. Теория Монтескье
Теория распределения властей
Родоначальником современной теории конституционного государства является Монтескье.
Впервые Монтескье в обособлении или распределении властей (distribution des trois pouvoirs) усматривает необходимое условие, гарантию политической свободы; под политической свободой гражданина он понимает спокойствие его духа, проистекающее из уверенности в собственной безопасности, в неприкосновенности своих прав.
В отличие от других государств Англия непосредственной целью своей конституции полагает политическую свободу; поэтому на английской конституции может и должно быть изучаемо обособление властей.
С резкой категоричностью указывает Монтескье на опасность, грозящую политической свободе от соединения законодательной, исполнительной и судебной власти в одних и тех же руках.
"Когда в одном и том же лице или в одном и том же учреждении законодательная власть соединена с исполнительной, свободе нет места потому, что существует опасность, как бы один и тот же монарх или тот же сенат не стали издавать тиранических законов для того, чтобы тиранически приводить их в исполнение. И точно так же нет места свободе в том случае, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательной, господство над жизнью и свободой граждан становится произвольным, ибо судья является законодателем. Если она соединена с исполнительной, судья приобретает силу притеснителя. Все потеряно, если одно и то же лицо или одна и та же коллегия главенствующих, знатных или народа осуществляет три власти совместно: власть издавать законы, исполнять общественные постановления, судить преступления и споры между гражданами"*(25).
Не подлежит никакому сомнению, что принцип обособления властей, в правильном его понимании, лежит в основе конституционного строя. В республике законодательная власть принадлежит парламенту или народному собранию, исполнительная - президенту или исполнительной коллегии. В конституционной монархии органом законодательной власти является "король в парламенте", органом правительственной - юридически от него отличный "король в кабинете". В конституционной монархии воля "короля в парламенте", т.е. закон, точно так же связывает и обязывает "короля в кабинете", как в республике воля парламента - президента.
Несмотря на это, теория Монтескье отнюдь не пользуется всеобщим признанием. В двух отношениях она стоит в противоречии с действительной природой конституционного строя.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 480; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!