Абстрактное и конкретное. Истина

 

Как уже было отмечено, конкретное определяется как «единство в многообразии». При этом конкретное не означает чувственно, наглядно воспринимаемой вещи или события, то есть {конец стр. 166} того, что многие привыкли именовать конкретным в обыденной речи. Если уж прибегать к этому понятию, то такие вещи и события точнее было бы назвать чувственно-конкретными. Например, мы с детства способны чувственно-конкретно представить себе кусок сахара как единство сладости, белизны, твердости, искристости и т. д. Однако такое чувственно-конкретное знание не несет в себе знаний ни о технологии получения сахара, ни о химическом составе его, ни о его роли в человеческом организме. Тот, кто все это знает, то есть тот, кто знает сущность данного объекта, обладает по-настоящему конкретным, а точнее — теоретически-конкретным знанием. Человек же, знакомый с сахаром лишь на уровне его чувственной конкретности, обладает весьма абстрактным знанием о сахаре.

Конкретное, как таковое, по-латыни значит: «сращенное», и поэтому может обозначать как вещь (или систему вещей), так и понятие. Но и в том и в другом случае конкретное обозначает целостное (единство многообразного в полном смысле этого выражения). Абстрактное, опять-таки в согласии с происхождением этого слова, с его этимологией, это, напротив, — «отвлеченное, извлеченное, обособленное от чего-то, изъятое откуда-то». И опять-таки следует подчеркнуть, что указанные характеристики могут относиться и к материальному предмету, и к отдельному понятию, извлеченным из контекста системы вещей и понятий. В полном смысле абстрактны отломанная от стола или стула ножка — это уже никак не стол и не стул, отсеченная конечность животного — это уже не живой организм и т. д. Но абстрактно и понятие свободы, взятое вне связи его с понятием необходимости. Поэтому знание о любом предмете на уровне знания его чувственных характеристик явно носит еще весьма абстрактный характер: ведь оно отвлечено от самого главного в предмете — от его сущности.

Правильное понимание категорий абстрактного и конкретного навсегда избавляет нас от наивного обыденного преклонения перед так называемым «абстрактным мышлением». В своей единственной популярной статье «Кто мыслит абстрактно?» Гегель убедительно и остроумно показывает, что абстрактно мыслит необразованный человек, базарная торговка, а не просвещенный {конец стр. 167} человек, удел которого, напротив, высокая конкретность мышления³². «Конкретность истины — это зависимость знания от связей и взаимодействий, присущих тем или иным явлениям, от условий, места и времени, в которых они существуют и развиваются»³³.

Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна. Мы уже в свое время обозначили это положение как один из основополагающих принципов диалектики. Теперь, однако, пришло время внимательно и подробно рассмотреть все главные стороны гносеологического содержания этого известного, но, к сожалению, не всегда правильно понимаемого выражения.

Абстрактное и конкретное — это такие же формы движения мысли, как субъективное и объективное, чувственное и рациональное, содержательное и формальное, эмпирическое и теоретическое, историческое и логическое. Предлагаемая в нашей работе последовательность рассмотрения всех этих форм (см.: таблица №3) не случайна: диалектика абстрактного и конкретного завершает этот ряд, как бы впитывая в себя все предыдущие формы, которые, если внимательно присмотреться к ним, суть лишь определенные моменты движения от незнания к знанию, от абстрактного знания к знанию конкретному. Рассмотрим же вновь, как бы «пятясь назад», в самых общих чертах эти диалектические моменты движения к истине.

Во-первых, истина, как единство многообразного, есть единство настоящего, прошлого и будущего исследуемого объекта. Истина есть единство всех сторон, всех этапов развития вещи или явления на пути от абстрактного начала к конкретному финалу. Иными словами, вне исторического рассмотрения проблемы, обогащающего наличное бытие объекта ретроспективным и перспективным взглядом на него, превращающим отражение объекта из плоскостного в объемное, невозможно познание истины. Принцип историзма — величайший принцип познания, но цели он достигает лишь при правильном понимании диалектики исторического и логического.

Поскольку такое понимание предполагает, прежде всего, умение находить подлинное начало-сущность объекта, то, во-вторых, истина есть единство такого начала-сущности с пространственно-временными условиями и результатами его проявления. {конец стр. 168} В этом смысле истина есть единство эмпирического и теоретического. Эмпирическое знание ухватывает явление, теоретическое — сущность.

В-третьих, истина есть единство содержательного и формального: если найденное и проверенное на практике решение не выразить, не оформить правильно, подобающе, сообразно законам формальной логики, то истина просто-напросто будет недоступна людям. Ее нельзя будет продуцировать, хранить, передавать и использовать в качестве информации.

В-четвертых, как мы видели, истина есть единство чувственного и рационального: вспомним то, что говорилось выше об интуиции, о творческом воображении и о том, что красота есть чувственная форма истины.

И, наконец, в-пятых, истина есть единство объективного и субъективного. В последнем тезисе есть несколько чрезвычайно важных аспектов. Прежде всего, нельзя видеть в истине нечто принадлежащее одному лишь субъекту познания. Речь идет вот о чем. Истину обычно определяют как знание, соответствующее своему предмету, совпадающее с ним. А этого мало, надо, чтобы такое понимание истины было дополнено важным аспектом соответствия самого объекта своей сущности. Вот как объяснял это положение Гегель: «…Я беру истину еще и в том более определенном смысле, что она присуща или не присуща предметам в них самих. Неистинный предмет вполне может существовать, а у нас может быть правильное о нем представление, но такой предмет не то, чем он должен быть, то есть он не сообразен со своим понятием (это мы называем также дурным). Дурное действие не истинно, понятие разумной воли в нем необъективно, а понятие такое есть то, чем должно быть действие, то есть присущее ему предназначение»³⁴.

Речь в данном случае идет о том, что недостаточно отобразить объект таким, какой он есть, ведь он может быть и незрелым, неразвитым и аномальным. В этом случае и наше знание будет не истиной, а заблуждением. Глупо судить о мужских качествах по облику и поведению пятилетнего мальчика, а о качестве яблока — по вкусу незрелой дички. Разговорный язык и здесь показывает нам диалектическую укорененность истины в объекте. Ведь {конец стр. 169} говорим же мы: «истинный мужчина», «истинный патриот» и т. д.

Отсюда понятно, что и суждение о практике как критерии истины требует точно такой же поправки: практика также должна быть зрелой, истинной, и только тогда она может вынести вердикт истинности или ложности нашим знаниям. И вообще, истина не есть некое абстрактное понятие, а характеристика, единящая теорию и практику: в конечном итоге, не отвлеченное же от жизни суждение должно претендовать на статус истинного, а весь уклад человеческого образа жизни, ее устройства и направленности развития. Только с таких позиций можно правильно понять выражение: «истина есть процесс». Практика как воплощенное диалектическое единство субъекта и объекта с самого начала была и порождающей причиной, и целью, и средой, в которой совершается процесс познания истины, и центральным звеном этого процесса, и, наконец, критерием истины. Сразу оговоримся, что это справедливо по отношению не к любой практике, а только к практике в самом широком и глубоком ее понимании

— как всего историко-культурного опыта человечества.

«Истина есть идеальная форма развертывания всей совокупности моментов действительности по ее собственным законам на основе и в перспективе ее предметного преобразования, практики»³⁵.

Иными словами, без присутствия субъекта, его интересов и потребностей истина не раскроется. Да и кому ей в таком случае раскрывать себя?

Итак, истина есть единство субъективного и объективного, единство объективных свойств предмета преобразования и субъективных потребностей, интересов, целей самого преобразователя. Иными словами, этот аспект конкретности истины можно было бы выразить так: истина лишь тогда конкретна, когда она не только подлинно отражает объективные свойства предмета познания, но и ориентирована на подлинное благо человека и человечества. В этом аспекте понятие «истина» переплетается с понятиями «справедливость», «добро», «правда». Как разъясняет Владимир Даль, правда есть истина на деле, истина во благе, честность, неподкупность, справедливость³⁶. {конец стр. 170}

Итак, правда — родственное истине понятие. В частности, родственность эта заключается и в том, что правда тоже должна быть конкретной. Например, произнеся «чистую правду», можно убить родного тебе человека. Или, допустим, ты сказал о себе, причем — о себе давнишнем — что-то плохое. Да это было, но ты за прошедшее время уже раскаялся и изменился, и поэтому эта «чистая правда» стала уже неправдой. Вспомним, как «носились» с «правдой», мучая себя и других, герои Достоевского. Настасья Филипповна, например. Вот почему и правда, как истина, не может быть абстрактной.

Сказанное о конкретности истины проливает свет и на такие ее важные характеристики, как абсолютность и относительность. Здесь главным ключевым словом является «конкретность». Абсолютная истина может быть только конкретной истиной. Одно без другого не существует, ибо абстрактно понимаемая абсолютная истина — нонсенс, абсурд, «вещь-в-себе». Высказывание: «Температура кипения воды равна 100 градусов по Цельсию» только тогда является абсолютной истиной, когда это высказывание конкретизировано другими высказываниями, такими, например, как: «Кипение происходит при атмосферном давлении, равном 760 миллиметрам ртутного столба», «кипению подвергается обычная пресная вода, а не морская или так называемая тяжелая вода» и др. Истина относительна в своем движении, в своей оторванности от практики и абсолютна в тех пунктах, где учитывается вся практика человечества, где достигается достраивание объекта до его сущности.

Сущность — это второе «ключевое слово», с которым необходимо связывать содержание понятия «абсолютной истины». Понтий Пилат как приверженец субъективистского, релятивистского понимания истины, не мог понять той истины, которую нес людям Иисус Христос. Он стоял в двух шагах от Абсолютной Истины и в упор не видел ее. А эта простая (все гениальное — просто!) Абсолютная Истина состояла и состоит в том, что человек, если он хочет себе не гибели, а спасения, должен уметь любить и прощать и ставить духовное выше материального.

На примере уже одной этой Великой Истины видно, какую важную социальную роль играют освоенные человечеством {конец стр. 171} истинные знания. «…Истины, как многократно проверенные жизненным опытом положения превращаются в ценности (нормы, установки, догматы, заповеди и т. п.) и как таковые выполняют роль регуляторов»³⁷.

Таким образом, ценности, как и факты, имеют два разных уровня. Вначале они принимаются человеком на веру, эмпирически, на уровне пред-рассудка, а затем проходят сложный путь обоснования (подтверждения либо опровержения), становясь теоретически осознанными, непререкаемыми регулятивными принципами, отказ от которых уже означает не что иное, как отказ от человеческого в человеке.

Когда кто-то не совсем, может быть, обдуманно отрицает истину, он должен бы хорошо понимать: нет истины, значит, нет и ошибки, значит, нет и греха. Под разными обличьями идет в наше время наступление на идею Абсолюта: прямое отрицание объективной истины (субъективизм, агностицизм), абсолютизация случайности (синергетика), отрицание прогресса как истинного пути и т. д. А ведь идея Абсолюта — это непреходящая ценность мировоззрения.

 

МЕТОДОЛОГИЯ ПОЗНАНИЯ

 

Познание — это не только процесс отражения внешнего мира, но и предпосылка и условие преобразования мира, причем как внешнего, так и внутреннего. Поэтому человеку важно иметь правильный метод такого преобразования.

Под методом, в широком смысле этого слова, обычно понимают определенный путь, способ, прием решения какой-либо задачи теоретического, практического, познавательного, педагогического и тому подобного характера.

Как подчеркивал Гегель, не только результат исследования, но и путь, ведущий к нему, должен быть истинным. Метод — это совокупность правил поведения и требований к деятельности, сформулированных на основе знаний о свойствах объективной реальности. Метод — это, образно говоря, фонарь, освещающий путнику дорогу в темноте. {конец стр. 172}

Существуют различные типы классификации методов, в совокупности образующих методологию, которая понимается и как система принципов и способов организации и построения теоретической и практической деятельности, и как учение об этой системе.

Во-первых, методы различаются друг от друга в зависимости от предмета исследования, Чаще всего в этой связи выделяются методы частнонаучные, или специальные, и методы общенаучные, или философские. Иные авторы выделяют общенаучные и философские методы в разные группы методов. Например, считается, что физические, химические, биологические и другие методы — это частнонаучные методы. Математические, кибернетические методы — это общенаучные методы. Методы же философские — это исторический и логический методы, анализ и синтез, индукция и дедукция и т. д. И вариаций деления методов по этому поводу (по характеру общности) в литературе существует предостаточно.

Критерием истинного деления методов в данном случае выступает практика. Если говорить в общем, каков предмет деятельности, таков и ее метод. Есть множество частных видов человеческой деятельности: человек пашет землю, ткет холсты и ковры, выплавляет руду и кует металл, И в любом случае объект деятельности, раскрывая свои свойства, диктует соответствующие им приемы и способы своего оформления и переформирования. И здесь можно выделить частные методы разной, так сказать, общности. Например, существует система медицинских методов в целом, а среди них такой особенный, как патологоанатомический.

Итак, есть частные методы. Но есть и общий — универсальный метод, в основе своей имеющий труд человека как таковой. И труд пахаря, и труд металлурга, и прочие виды труда несут в себе универсальные характеристики, продиктованные универсальными формами бытия природы, общества и мышления. Сообразуясь с последними, и теоретик и практик вырабатывают столь же универсальные способы движения по объективной логике предмета: наблюдение, эксперимент, моделирование, анализ, индукция, то есть целостную систему методов любой деятельности. Такова причина разнообразия методов, вытекающая, главным образом, из характеристик объекта. {конец стр. 173}

Однако есть очень серьезная причина иного членения методов, и она уже берет свое основание не столько в объекте, сколько в субъекте. Речь идет о делении всех методов на две большие группы: методов эмпирических и методов теоретических. Смысл такого деления уже затронут нами при обсуждении диалектики эмпирического и теоретического, как форм движения познания. Дело в том, что эмпирические методы, взятые в целом, не вытекают из природы, из сущности объекта, а поэтому выступают как внешние, противоположные ему. Эмпирические методы преобладают на том этапе познания, когда еще не вскрыты внутренняя связь и единство многообразного в своих проявлениях и свойствах предмета, а следовательно, — метод познания выступает в виде некоторого внешнего отношения к предмету, реализующего «точку зрения», то есть целевые (а порой и чисто волевые, произвольные) устремления и установки познающего субъекта. Незнание внутренних структуры и функции объекта принуждает субъекта двигаться не по внутренним, а по внешним параметрам движения предмета, которые часто оказываются несущественными и случайными. А в силу этого эмпирический метод может не только не соответствовать законам движения и развития исследуемого объекта, но даже и противоречить им.

Однако надо сразу подчеркнуть, что такова природа эмпирических методов только в том случае, если они не входят, как необходимый элемент, в сферу действия системы методов теоретических, которые, напротив, построены на единстве предмета и метода, ибо теоретический метод выступает отражением форм самодвижения, саморазвития предмета. Иными словами, исторически происходит так, что познание обычно начинается с применения, в основном, одних эмпирических методов. Но когда эти, во многом субъективные, методы с помощью практики и интуиции позволяют, наконец, нащупать суть и природу исследуемого объекта, тогда возникающие теоретические методы, выступающие способом организации субъектом своей деятельности в соответствии с сущностью предмета, вовлекают в сферу своего действия и эмпирические методы, буквально перерождая и «облагораживая» их. С возникновением теории эмпирические методы получают внутри нее направленность и объективность. {конец стр. 174}

Из сказанного вытекает следующее. Деление методов на теоретические и эмпирические тесно связано с делением их на содержательные и формальные. Содержательные методы основаны на содержательной логике, а формальные, соответственно, — на формальной. Однако нельзя отождествлять теоретический метод с содержательным, а эмпирический — с формальным. Между ними существует более сложная связь: теоретический метод в качестве подчиненного себе постоянно привлекает различные формальные «исчисления», расчеты, с другой же стороны, эмпирический метод не имел бы никакого смысла, если бы содержал в себе только субъективные намерения и совсем не «схватывал» бы объективных свойств исследуемого им предмета. Так, большинство современных профессиональных врачей не соглашается с объяснениями причин болезней со стороны различных нетрадиционных методов лечения, однако они не могут отрицать и того, что не все из последних носят антинаучный, шарлатанский характер, а, напротив, многие из них, впитывая в себя многолетнюю практику «проб и ошибок», демонстрируют весьма высокую эффективность. Можно также вспомнить успехи народных земледельцев и животноводов в области селекции, изобретательские успехи мастеров-самоучек и т.д. Как было сказано в разделе о содержательных и формальных формах познания, последние, с помощью разного рода ассоциаций, основанных на чисто формальном сходстве, могут выходить на серьезные содержательные решения той или иной важной проблемы.

Правда, надо давать себе отчет и в том, что для базирующихся на эмпирических методах открытий и изобретений требуется весьма продолжительное время и что они в массовом масштабе сопровождаются серьезными и даже трагическими ошибками. Такой путь развития человеческого знания очень напоминает развитие живых организмов через случайные изменения (мутации) и естественный отбор наиболее эффективных способов отражения. В наше время, когда человечество уже не располагает достаточно большим временем для решения своих актуальных проблем, а цена ошибки несравненно выросла (вспомним Чернобыльскую катастрофу), первенство теоретического метода перед эмпирическим стало неоспоримым.

Познание начинается с наблюдения. {конец стр. 175}

Наблюдение ни в коем случае не следует понимать как некоторое ненаправленное созерцание, так сказать, — «глазение». Напротив, наблюдение — это метод направленного отражения черт, характеристик предмета, позволяющий составить определенное представление о наблюдаемом явлении. При этом наблюдение предполагает процедуру закрепления наблюденного, Поэтому своеобразным и важным продолжением наблюдения, уточняющей фазой наблюдения является описание, то есть фиксация наблюденного по определенным, заранее намеченным правилам, программам.

Приемом, конкретизирующим наблюдение, является измерение, которое предполагает использование дополнительных средств, а именно — приборов для проведения уточнения содержания описания.

В блок процедур наблюдения следует еще включить сравнение, причем, не только с иным предметом по отношению с тем, который мы наблюдаем, но и с некоторым эталоном, с заранее установленным образцом.

Итак, мы имеем некий целостный блок процедур (наблюдение, описание, измерение, сравнение), выступающий основой дальнейшего исследования. Все эти процедуры являются, таким образом, предварительными приемами исследования некоего объекта или процесса, причем не предполагающими вмешательства в исследуемый объект или процесс.

Иное дело — эксперимент — метод активного воздействия на предмет путем создания искусственных условий, необходимых для выявления ранее неизвестных свойств и сторон предмета. Экспериментатор сознательно изменяет течение естественных процессов.

Эксперимент — более эффективный метод познания, органически продолжающий метод наблюдения, делающий его более эффективным. Так, важнейшим достоинством эксперимента является возможность изучения реального объекта в широком диапазоне условий, при таких изменениях многочисленных обстоятельств, характеристик, которые в естественных условиях могут и не возникать. Достаточно в качестве примера привести изучение различных процессов, например, жизнедеятельности растений {конец стр. 176} и животных в космических лабораториях в условиях невесомости.

Подлинно научный эксперимент предполагает повторяемость своих результатов. Это дает, во-первых, возможность проверить их правильность или неправильность, а во-вторых, здесь присутствует такая важная сторона, как иллюстративность, способность продемонстрировать что-то наглядно и убедительно.

Эксперимент как метод ценен тем, что явление с его помощью может изучаться «в чистом виде», то есть очищенным от сопровождающих его в естественных условиях внешних воздействий, нередко искажающих сущность этого явления. Особый и очень важный вид эксперимента, изучающего явление в его чистом виде — это мысленный эксперимент. Он обязательно сопровождается методом идеализации. «Идеализованная схема деятельности приобретает характер мысленного эксперимента. Предмет познания мысленно помещается в такие условия, в такие противоречивые связи, в которых его сущность может раскрыться и развиться с особой чистотой и определенностью…»³⁸.

«Идеализация (в том числе и сложнейшие процессы научно-теоретической идеализации) — это неотъемлемый момент самой предметной деятельности общественного субъекта. В процессе материально-чувственной обработки реального предмета труда (и предмета познания), в процессе предметного взаимодействия осуществляется также мысленная обработка, трансформация этого предмета, формируется идеализованный предмет, постоянно, непрерывно, в процессе самой деятельности сопоставляемый с материально-чувственным предметом.

Здесь нет никаких «до» и «после». Это есть единый процесс труда. В нем на основе материального (и идеального) преобразования, на основе изменения формы предмета, трансформации его структуры и т. д. познается, выявляется и закрепляется действительная сущность предмета»³⁹.

Главной задачей эксперимента является обоснование какой-то определенной гипотезы. В конечном итоге, эксперимент выступает средством и способом к установлению теоретического закона. Происходит это путем выявления противоположных признаков исследуемого предмета (свет — это волна, свет — {конец стр. 177} это корпускула), исследование связи между которыми (поиск разрешения противоречия) выступает как завершающий шаг на пути перехода от познания эмпирического к познанию теоретическому⁴⁰.

Метод моделирования. В процессе эксперимента часто прибегают к помощи того или иного заместителя реального объекта. Такой эксперимент называется модельным экспериментом. Однако суть модели и моделирования нельзя уяснить, если под ними понимать только аспекты и термины модельного эксперимента. Это — узкое понимание моделирования, трактующее модель лишь как одну из ряда иных форм познавательной деятельности. Такое понимание отвлекает от глубинной сущности моделирования, сводя все лишь к одной, хотя и действительно важной, особенности модели — ее сходству (подобию) с оригиналом в каком-то из строго зафиксированных и обоснованных отношений. Все рассуждения при описании метода моделирования в узком его понимании вращаются вокруг понятий изоморфизма (полного подобия) и гомоморфизма (подобия частичного).

Однако существо процесса моделирования можно понять только при рассмотрении иного, предельно широкого, понимания модели, связанного с вопросом об отношении материального и идеального⁴¹.

В таком, широком, смысле понятие модели обозначает любую форму материальной объективации, опредмечивания идеального образа объекта. Это исходная и важнейшая функция модели, в связи с чем принципиально неточной представляется тот момент классификаций моделей, когда среди них выделяют модели материальные и идеальные. Видимо, подобные исследователи путают вещественность с материальностью, а ведь это совсем не одно и то же. По-видимому, имеется в виду то различие моделей, когда одна модель является вещественной, например, макет какого-либо прибора, здания и т. д., а другая — невещественной, например, математическая модель. Их так и следовало бы именовать — «вещественные и невещественные», так как и макет и математическая формула одинаково выступают процессом и результатом материализации некоторого замысла или идеи.

Важно отметить, что у сторонников деления модели на материальные и идеальные вещное понимание материального сопровождается {конец стр. 178} и неправильным пониманием идеального — идеальное в данном случае понимается в субъективно-психологическом плане⁴².

Следующая, вторая функция модели и моделирования состоит в том, чтобы провести различного рода эксперименты с созданным материальным заместителем некоего задуманного объекта. И, наконец, третья, заключительная, функция состоит в том, что модель выступает программой действия по предстоящему построению, сооружению смоделированного и проверенного в эксперименте объекта. Так, например, чертеж здания, пройдя все возможные проверки и согласования, сопровождаемые необходимыми изменениями, не просто уже демонстрирует нам формы и детали здания в различных ракурсах и проекциях, а по сути дела, содержит в себе программу действий строителя по сооружению данного здания. Таким образом, идея выдающегося архитектора, предварительно материализуясь в модели, пройдя стадию экспериментирования, вторично и окончательно материализуется в шедевре градостроения, который восхищенный ценитель искусства волен затем образно называть застывшей музыкой. Впрочем, то же самое происходит и с настоящей музыкой: композитор опредмечивает свои музыкальные идеи и образы в партитуре — нотной модели своего замысла, а дирижер и исполнитель, распредмечивая эти нотные записи, не просто механически, как некая музыкальная машина, исполняют замысел создателя музыки, а осуществляют своеобразный эксперимент, толкуя, интерпретируя замысел композитора, то есть производя предварительную работу, без которой невозможно исполнение музыкального произведения.

Таким образом, можно сказать, что любая форма познания носит форму моделирования, что же касается модельного эксперимента, то это, как можно было видеть, лишь один из важных моментов этого универсального метода. Применение моделей — это одно из отличительных свойств сознательной, целенаправленной деятельности человека, свойство, которое принципиально отличает человеческую деятельность от инстинктивного поведения животных.

Рассмотрение сущностных характеристик категории «модель» и ее функций в процессе познания предоставляет нам возможность {конец стр. 179} обратиться к вопросу, насколько правомерно было употребление нами этой категории для обозначения онтологических концепций различных философских течений.

Действительно, в разделе «Онтология» приходилось довольно часто прибегать к этому термину. Сейчас мы можем видеть, что применение понимаемой в широком смысле категории модели было там вполне обосновано: ведь идеалистические, материалистические и прочие взгляды на мир в целом и на место в нем человека являются ни чем иным, как воплощением в категориальной форме тех или иных обобщенных идеальных образов универсума (мировоззрений и их ценностной, методологической и деятельностной составляющих). Категории в данном случае являются тем «строительным материалом», которые позволяют материализовать, делать зримым тот или иной идеальный образ мира. Онтологические концепции предстают, таким образом, различными формами (зачастую — вынужденно односторонними, огрубленными) отражения объективной логики бытия, воплощенными с помощью субъективной логики мыслителей-философов. При этом логика выступает и средством (методом), и целью (предметом) такого моделирования. Такие модели становятся «зримыми», доступными для собеседника или читателя. В этом контексте весьма резонной представляется точка зрения В.Н. Хамитова, согласно которой философ (любитель мудрости) отличается от собственно мудреца тем, что устно или письменно объективирует и тем самым — опубликовывает свои взгляды⁴³.

Онтологические модели бытия выполняют и другие гносеологические функции модели: с ними люди «экспериментируют», сравнивая их друг с другом и с практикой жизни, выявляя в них удачные логические находки и погрешности; они же являются самыми общими схемами, планами человеческой деятельности, направленной, в идеале, к гармонии и счастью.

Анализ и синтез. В формальном смысле под анализом понимается метод исследования, состоящий в расчленении, разложении целого, сложного явления на его составные, более простые, элементарные части и выделение отдельных сторон, свойств, связей. Когда содержание анализа определяют таким образом, то тут же обычно добавляют, что поскольку анализ не является {конец стр. 180} конечной целью научного исследования, то эта цель достигается последующим методом исследования — синтезом, который состоит в соединении, воспроизведении связей, отдельных элементов, сторон, компонентов сложного явления и тем самым — в постижении целого в его единстве. Однако такой подход к проблеме еще не демонстрирует подлинного понимания методов анализа и синтеза. Это, скорее, всего лишь представление о них.

В содержательном смысле, то есть в качестве элемента содержательной логики, анализ предусматривает осознание единства многообразного в объекте, фиксирование его свойств, выделение в нем основного и существенного. Это не простое расчленение, разбор на части, а выделение своеобразного ядра исследуемых явлений, их исторического и логического начала и вскрытие в последнем внутреннего противоречия как причины бытия и развития всей системы. Разумеется, аналитический метод — это инструмент тщательного исследования особенностей и деталей внутрисистемного взаимодействия, и он необходимо включает в себя результаты предшествующих операций по идеализации, абстрагированию, формализации и т.д. Однако все это не самоцель, сущностная задача аналитического метода состоит в том, что он направлен на выявление внутренних тенденций и возможных вариантов развития объекта.

Синтез — это, наоборот, соединение компонентов сложного явления.

При этом, если в формальном смысле синтез — это просто как бы «сборка» предмета, разобранного в процессе анализа на части, то в содержательном смысле синтез — это метод, расширяющий наличное знание. Он конструирует нечто новое. Логика такого синтеза — это «логика соединения, сопряжения, перекрещивания, генерирования, конструирования»⁴⁴. Иными словами, отличительным свойством содержательного синтеза, то есть синтеза как необходимого компонента содержательной логики, является то, что этот метод реализует себя, выходя за рамки имеющейся основы. Если аналитический метод связан, в основном, с внутрисистемным исследованием, то синтетический метод направлен на исследования межсистемные. При этом диалектическая связь {конец стр. 181} этих методов никогда не прекращается: результат синтеза снова становится источником дальнейшего анализа и наоборот.

И тут мы видим ту интересную и важную закономерность, о которой уже было сказано выше: не только теоретические исследования, применяющие анализ и синтез, но и чисто эмпирические наблюдения вполне могут привести к новациям, к расширению исходного знания. Наблюдая, например, за формой тела и способом передвижения рыб и дельфинов в воде, человек применял полученные выводы для создания сначала примитивных лодок, затем, наблюдая за двигательной способностью ветра, создавал парусники. А затем анализ работы пара в паровых машинах приводил к созданию пароходов, а анализ принципа работы двигателей внутреннего сгорания — к созданию теплоходов. Можно видеть, что в промежутках между этапами совершенствования этих средств передвижения по рекам, озерам и морям располагается целая история, насыщенная многократными аналитическими (причем как эмпирическими, так и теоретическими) усилиями, совершенствовавшими двигатель и внешний вид названных «плавсредств», что и приводило к всестороннему их улучшению.

А вот классическим примером из области высокой теории выступает творчество В.И. Вернадского, путем углубленного анализа открывшего роль «живого вещества» в геологической истории нашей планеты. Результатом этого анализа, как известно, стал синтетический футурологический вывод ученого о неизбежном превращении биосферы в ноосферу.

Сказанное позволяет уточнить вопрос о соотношении различных по уровню анализа и синтеза: с одной стороны, мы имеем эмпирический и теоретический, с другой стороны — формальный и содержательный анализ и синтез. Теоретический анализ-синтез всегда содержателен, но это не означает, что он не прибегает к формальным исчислениям, эмпирический анализ и синтез, базируясь на формальной логике, может, тем не менее, приводить к весьма содержательным выводам.

Анализ предполагает синтез, синтез — анализ. Таким образом, единство анализа и синтеза есть один из основополагающих моментов диалектического метода исследования⁴⁵. {конец стр. 182}

Индукция и дедукция. Индукция (от латинского — «наведение») может быть определена как метод перехода от знания отдельных фактов к знанию общего. Иными словами, индукция — это метод обобщения. Дедукция — это метод перехода от знания общих закономерностей к частному их проявлению.

И опять, как и в предыдущих темах, мы должны и различить и связать между собой эмпирическое и теоретическое, содержательное и формальное понимание той или иной формы познания, того или иного метода. Уже Ф. Бэкон (1561—1626) показал ограниченность и незначительную ценность эмпирической, так называемой, перечисляющей, или, как ее иногда называют, «популярной» индукции, состоящей в том, что на основании нескольких отдельных случаев, в которых известное явление наблюдалось, заключают, что это явление должно происходить во всех сходных случаях. Познавательная слабость такой индукции — в недостаточной обоснованности перехода знания отдельных фактов к знанию общего закона. Такая эмпирическая индукция не в состоянии сформулировать и обосновать общий закон, ибо перечисление отдельных фактов не может никогда быть практически завершено и нет уверенности в том, что любой следующий факт не сможет оказаться противоречащим всей сумме предыдущих.

Сказанное наглядно демонстрирует поучительная история, которая произошла с типично индуктивным умозаключением «все лебеди белы», показавшим свою ложность после открытия Австралии и обнаружения там черных лебедей.

Итак, подобное индуктивное умозаключение по существу своему является проблематичным. К тому же, в посылках эмпирического индуктивного заключения не содержится знания о том, насколько обобщаемые признаки и свойства являются существенными или, наоборот, несущественными. Можно видеть, что эмпирическая индукция является также и формальной, так как основывается на понимании общего как абстрактно-общего.

В чем же особенности теоретической индукции? Она отличается от эмпирической индукции прежде всего тем, что нацелена не на поиски абстрактно-общего, одинакового в разных предметах и фактах, а на поиски конкретно-всеобщего для данной системы явлений, то есть на поиски и нахождение такого особенного {конец стр. 183} явления, которое воплощало бы в себе закон существования и развития данной исследуемой системы. Таким образом, теоретическая индукция является также и содержательной, то есть необходимым элементом содержательной диалектической логики.

Различие между этими двумя видами индуктивных методов можно видеть на таком примере. Так, например, бесполезно искать сущность человека, выделяя у всех людей одинаковые признаки. Такой подход позволит нам лишь определить человека как представителя биологического рода «Homo sapiens». Подлинная же социальная сущность человека заключается в совокупности, в ансамбле всех общественных отношений, среди которых конституирующим выступает особенный тип таких отношений — производственные отношения.

Неоднократно возникали попытки найти своеобразную панацею либо в индукции, либо в дедукции, но ни к чему хорошему это не приводило. «Об этом и свидетельствует опыт многовековых усилий логиков и философов, когда всякая попытка сознательно культивировать или индукцию (как это было у Ф. Бэкона и позднейших индуктивистов), или дедукцию (как это было у Р. Декарта и позднейших метафизических рационалистов) всегда порождала на другом полюсе противоположную тенденцию»⁴⁶.

Эти методы едины. Однако и единство может пониматься поразному. «Если их единство признается таким образом, что нет одного без другого и что наука должна пользоваться как тем методом, так и другим, то в этом еще нет ничего специфически диалектического, и такое единство признает любой здравомыслящий человек»⁴⁷.

На самом же деле единство этих методов является более глубоким и носит подлинно диалектический характер. Эти методы действуют как бы одновременно: дедуктивный ход мышления постоянно сопровождается индуктивным рассмотрением реальных фактов, которое «добывает» недостающее для осуществления дедукции звено. И наоборот: даже самые несовершенные, промежуточные, «рабочие» выводы индукции постоянно провоцируют желание исследователя уже использовать их для приведения в единство разрозненного эмпирического материала. Ведь, как это ни странно, такие «плоды» «младенческих» обобщений естествознания, {конец стр. 184} как теплород, флогистон, электрическая материя, эфир и т. д. сыграли свою положительную роль в развитии науки, способствовали получению целого ряда интересных выводов.

Классический пример единства индуктивного и дедуктивного мышления дает нам логика поисков объяснений факта возникновения прибавочной стоимости той частью экономической науки, которая исходит из закона стоимости. К. Маркс формулирует создавшуюся парадоксальную ситуацию таким образом: «Как ни вертись, а факт остается фактом: если обмениваются эквиваленты, то не возникает никакой прибавочной стоимости, и если обмениваются неэквиваленты, тоже не возникает никакой прибавочной стоимости»⁴⁸.

Для формальных, эмпирических методов индукции и дедукции прибавочная стоимость невозможна без нарушения закона стоимости. Для К. Маркса же такая возможность реализуется, но при условии, если в реальной действительности удастся найти такой особенный товар, сама потребительная стоимость которого обладала бы оригинальным свойством быть источником стоимости, «…такой товар, действительное потребление которого было бы овеществлением труда, а следовательно, созданием стоимости. И владелец денег находит на рынке такой специфический товар, это — способность к труду, или рабочая сила»⁴⁹.

Этот пример из истории экономической науки обращает наше внимание на то, что в самых сложных, противоречивых случаях дедуктивного исследования необходимо обращаться к анализу эмпирических фактов.

Необходимо, хотя бы в тезисной форме, отметить важнейшее свойство теоретической дедукции: выведение всего многообразия исследуемой системы она должна осуществлять не подведением (так и хочется сказать, — «подминанием») под исходный закон особенных и единичных элементов данной системы, а выведением противоположностей из исходного недифференцированного единства. При этом каждый элемент системы появляется на свет божий как закономерный результат разрешения исходного, конституирующего данную систему противоречивого начала.

Диалектика индукции и дедукции является очень важным моментом процесса движения мысли от незнания к знанию, и в том {конец стр. 185} числе правильное, диалектическое понимание этой диалектической взаимосвязи сказывается на эффективности исторического и логического методов.

Исторический и логический методы. Эти методы выступают методологической реализацией принципа историзма и диалектики исторического и логического как важнейших форм процесса познания. Попутно следует сказать, что разделение гносеологического инструментария на принципы, формы и методы носит относительный характер. Все зависит от функционального угла зрения. Любой принцип, любая форма познавательного процесса, будучи обернутыми на практику познания, выступают в качестве метода этого познания. Так, например, открытие принципа спектрального разложения солнечного света, при прохождении его сквозь призму, породило спектральный анализ. Открытие факта и закона существования геологических фаций и формаций породило в геологии фациальный и формационный анализы.

Итак, говоря о методах — историческом и логическом, следует помнить о диалектическом единстве и диалектическом взаимопревращении исторического и логического как форм познания: изучая историю, мы познаем ее объективную логику, изучая же предмет логически, мы реконструируем его историю. Таким образом, не может быть противопоставления этих методов, как принципиально различных. Наоборот, речь может и должна идти лишь об их взаимодействии и взаимодополнении. Тесное, диалектическое единство этих методов дало возможность Ф. Энгельсу сказать, что логический способ рассмотрения в сущности является «не чем иным, как тем же историческим способом, только освобожденным от его исторической формы и от нарушающих его случайностей»⁵⁰.

Можно говорить лишь о преобладании одного из названных методов, которое зависит от самого предмета исследования, в первую очередь — от того, сохранились ли «страницы» истории последнего или нет. Одно дело — изучение геологической истории земной коры и другое дело — изучение физических свойств химических элементов. В первом случае перед исследователем раскрываются последовательно во времени сменяющие друг друга толщи горных пород, а во втором — история происхождения {конец стр. 186} химических элементов остается полностью вне поля зрения физиков и химиков, да даже и сам факт и способ их происхождения остается все еще гипотетическим и неясным.

Конкретно-исторический метод должен начинать реализовать себя с изучения историком предпосылок исследуемого во временной последовательности предмета. Ведь, образно говоря, для того, чтобы вода в чайнике закипела, необходимо ее нагреть. И при нагревании накапливаются условия превращения жидкой воды в пар. Вот эти условия, которые предшествуют появлению исследуемого принципиально нового качества, и есть те предпосылки, количественные изменения в пределах старого качества, которые приводят к скачку, исходному пункту изучаемой истории. Так, предпосылками происхождения человека и общества является явление «цефализации», то есть эмпирический факт неуклонного развития центральной нервной системы животных в течение их многомиллионной эволюции, а также появление таких морфологических и этологических признаков, как прямохождение, достаточно хорошее развитие пальцев передних конечностей, гортани и т. д.

Следующим этапом конкретно-исторического подхода является нахождение и изучение сущности — начала истории. Это, как можно видеть — этап выяснения объективной логики в историческом процессе. В выбранном нами примере, таким началом-сущностью выступает труд как целесообразная деятельность, в процессе которой становящийся человек при помощи орудий труда уже не приспосабливается к природе, как это делают животные, а наоборот,

— приспосабливает ее к себе, к своим потребностям.

Адекватно понятая сущность, как это будет более детально показано дальше, есть противоречие. Внутреннее противоречие трудовой деятельности заключается в диалектическом единстве отношения людей к природе (производительные силы) и их отношения друг к другу (производственные отношения).

Но для того, чтобы изображенная выше картина противоречивого строения социальной формы движения стала достаточно устойчивым формообразованием, необходимо наличие целого ряда условий. Это элементарные нормы нравственности (табу и предписания), язык (речь), умение ставить сложные цели и выбирать {конец стр. 187} из этих целей наиболее эффективные, что подразумевает наличие свободы воли и творческого характера человеческой деятельности как способа реализации этой свободы.

Все эти подробно рассмотренные для лучшего понимания структуры исторического метода процедуры: нахождение начала, определение его противоречивой сущности, определение совершенно необходимых условий функционирования начала-сущности — суть составляющие исследования еще не собственно истории, а только предыстории, а точнее — процесса становления изучаемого с помощью исторического метода предмета. Для того же, чтобы изучить этапы собственно истории этого предмета, необходимо терпеливо и с позиций выверенных на практике исторических фактов проследить последовательное разрешение и модификацию исходного противоречия исторически развивающейся системы. В случае с историей человека и общества, при соблюдении требований конкретно-исторического метода, она разворачивается как последовательная смена общественно-экономических формаций, цивилизаций и культур.

Исторический метод дает исследователю способность, важность которой трудно переоценить и которая принципиально отличает мышление человека от форм отражения действительности высшими животными. Речь идет о способности идеального видения пройденного пути, когда в воображении историка оживают не только все действительные, но и возможные явления. Именно изучение тех и других в тесном единстве чрезвычайно обогащает опыт человечества, позволяет, опираясь на них, строить обоснованные догадки и предсказания. Таким образом, логически изображенная история представляет для нас как бы как своеобразный консервант времени. Недаром Ф. Шлегель говорил: «Историк

— это пророк, обращенный вспять».

Если лозунгом исторического метода является выражение: «Прошлое — ключ к пониманию настоящего», и дедуктивный подход в составе исторического подхода доминирует над индуктивным, то лозунгом логического метода выступает противоположное утверждение: «Настоящее — ключ к пониманию прошлого», и на первое место, особенно в начале исследования, в нем выходит индуктивный метод исследования: ведь среди многообразных явлений {конец стр. 189} современного развитого состояния изучаемой системы необходимо найти одно, особенное, системообразующее отношение, которое затем способно помочь в определенной степени реконструировать и не поддающуюся изучению историю исследуемого объекта.

Логический (как диалектическая противоположность историческому) метод может иметь различные варианты. Так, например, известный в современной философии и методологии феноменологический метод, по мнению автора книги, является специфической разновидностью логического метода.

Фактически, как уже было сказано выше, исторический и логический методы присутствуют и взаимодействуют при изучении любого объекта. Диалектическое единство исторического и логического, а также и всех других рассмотренных нами до этого методов, образует, в конечном счете, важнейший, интегрирующий метод диалектики — метод восхождения от абстрактного к конкретному.

Метод восхождения от абстрактного к конкретному — это теоретический системный метод, заключающийся в таком движении мысли, которое последовательно и неуклонно ведет исследователя ко все более полному, всестороннему воспроизведению предмета.

В процессе такого движения теоретической мысли необходимо выделить три этапа: 1) эмпирическое исследование непосредственно, чувственно-конкретно данного предмета; 2) этап восхождения от чувственно-конкретного к исходной абстракции, к познанию сущности предмета; 3) этап возвращения к «покинутому» в процессе абстрагирования предмету, на основе знания его собственной сущности, то есть этап восхождения от исходной абстракции к целостному теоретически-конкретному понятию предмета. Иными словами, третий этап — это завершающий этап конкретного, сущностного научного мышления, приводящий уже знание человека к реальной возможности опредметиться в практике.

Данная, трехэтапная схема метода восхождения от абстрактного к конкретному является, конечно, достаточно идеализированной схемой движения мысли от незнания к знанию. Фактически же эта последовательность этапов то и дело нарушается, оказывается на деле более сложной и запутанной, особенно, из-за {конец стр. 189} отсутствия исторического материала. В таком случае, в основе метода восхождения оказывается, прежде всего, не исторический, а логический метод. Исследователь как бы «плетет кружева» мысли вокруг некоторой исходной общеизвестной совокупности фактов, рассматривая всё новые и новые закономерности их взаимосвязи, всё новые и новые «срезы» изучаемой им системы, и тем самым постепенно конкретизируя первоначальное абстрактное знание.

Сейчас очень модно говорить о системах, о системности научного и прочего мышления. В этой связи хочется подчеркнуть, что метод восхождения от абстрактного к конкретному — это трижды системный метод. Во-первых, потому, что он характеризуется только что отмеченной выше четкой внутренней структурой своего строения и функционирования. Во-вторых, потому, что он является целостной синтетической системой эмпирических и теоретических методов, основные из которых обозначены в таблице №3. И, в-третьих, потому, что только этот метод адекватен сложным развивающимся системам. Вне применения этого метода такие системы не могут получить правильного, адекватного отражения в человеческом сознании.

Последнее замечание не должно настраивать нас на тот вывод, что все прочие (несложные, неразвивающиеся) системы следует исключить из сферы действия метода восхождения от абстрактного к конкретному. Это не так. Поясним сказанное на следующем примере. Одну и ту же систему мы можем рассмотреть и как статическую, и как динамическую, и как развивающуюся. Так, сначала ученый или студент может изучить скелет организма как вполне статическую систему. На следующей стадии погружения к конкретному знанию того же скелета мы должны рассмотреть его не просто как набор костей, а как опорно-двигательный аппарат, функционально связанный с сухожилиями, нервной системой и другими частями организма. Система из статической превращается в динамическую. И, наконец, для более глубокого (конкретного) понимания данной системы мы рассматриваем ее как конкретный момент исторического (палеонтологического) процесса становления разнообразных типов опорно-двигательных систем животных. На этой, заключительной стадии исследования неподвижный скелет превращается в развивающуюся систему. {конец стр. 190}

Таким образом, метод восхождения от абстрактного к конкретному выступает универсальным методом, способным изучать любую систему явлений, ибо любая, на первый взгляд, не причастная к развитию система при ближайшем рассмотрении всегда оказывается частью или этапом более широкой и сложной, находящейся в процессе развития, системы.

 

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 2559; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!