Гонка военно-морских вооружений до Первой мировой войны
Пока Соединенные Штаты и Япония заявляли о себе как о новых игроках на мировой арене, в Европе шатались устои Pax Britannica — мирового господства Британии. Начавшееся в 1890-х годах соперничество между пассажирскими морскими перевозчиками в Северной Атлантике было отголоском более суровой борьбы между Германией и Великобританией, толчком к которой послужило объединение Германии в 1871 году. Вскоре после Наполеоновских войн министр иностранных дел виконт Каслри взял курс на развитие британских военно-морских сил, которые должны были сравняться размерами с двумя оставшимися крупнейшими мировыми вместе взятыми, и до конца века ни одной другой державе не хватало ни амбиций, ни средств изменить этот расклад. Темпы британского военно-морского строительства заметно снизились после Франко-прусской войны 1870 года — отчасти потому, что никто не мог решить, какие из новых технологий и конструкций внедрять. Как отметил премьер-министр Уильям Гладстон, «мода на военные корабли не менее переменчива, чем на женские шляпки».[1712] Период нерешительности сменился периодом масштабного перевооружения — в 1889 году был издан Закон о морской обороне, предусматривавший постройку в течение пяти лет десяти броненосцев, тридцати четырех крейсеров и восемнадцати миноносцев. Кроме того, закон утверждал «двухдержавный» стандарт, согласно которому мощь британских ВМС следовало поддерживать на уровне «совокупной мощи двух других держав, одной из которых должна быть Франция».[1713]
|
|
|
Другой поначалу была Россия, но ее вскоре вытеснила Германия, представлявшая более серьезную угрозу за счет стремительного роста международного сообщения и сопутствующей ему колониальной экспансии, а также строительства первоклассного флота. Главным пунктом программы военно-морского кораблестроения Германии выступали на первых порах миноносцы и канонерки. На международном военно-морском смотре 1887 года Германию представляла эскадра миноносцев под командованием капитана Альфреда фон Тирпица.[1714] Основав в качестве командующего Восточноазиатской крейсерской эскадрой немецкую базу в китайском Циндао, Тирпиц вернулся в Германию и был назначен статс-секретарем военно-морского ведомства. В 1898 году с его подачи был проведен военно-морской закон, предусматривавший ассигнование средств на строительство девятнадцати броненосцев, восьми кораблей береговой охраны, сорока двух больших и малых крейсеров и множества других судов. Под предлогом победы Америки над Испанией и возможными последствиями для немецких интересов в Китае два года спустя он провел закон, удваивающий количество броненосцев. Хотя официальный политический курс был направлен на уменьшение напряженности в отношениях с Британией, а конфликтовать с Францией и Россией Германия опасалась, Тирпиц считал, что «самым опасным врагом для Германии в настоящее время является Англия. Против этого неприятеля нам в ближайшее время необходимо выставить значительные военно-морские силы, чтобы иметь в руках действенный политический рычаг… Наш флот должен обладать возможностью развернуться во всю свою колоссальную мощь между Гельголандом и Темзой… Положение дел в отношениях с Англией требует максимально увеличить число броненосцев».[1715] Тирпиц не рассчитывал получить численное превосходство над королевским флотом, но поскольку британские ВМС были рассредоточены по всему миру, Германия могла создать «чрезвычайный флот»[1716] — то есть достаточно большой, чтобы бросить вызов британцам у их собственных берегов. Внешние обязательства — в частности, защита Суэцкого канала, на который в случае гипотетического англо-германского конфликта начнут покушаться Италия и Австро-Венгрия, сделают Британию более покладистой в переговорах с Германией. Однако никто, в том числе и сам Тирпиц, не предвидел альтернативы — что Британия вступит в некий немыслимый альянс или будет по-прежнему стремиться обеспечить «двухдержавный стандарт». Британия сделала и то, и другое: пересмотрела отношения с Францией и Россией и заключила с ними дипломатические пакты в 1904 и 1907 году соответственно, параллельно проведя масштабную кораблестроительную кампанию, в ходе которой был создан принципиально новый боевой корабль.
|
|
|
|
|
|
К рубежу веков «капитальные» корабли по всему миру ощетинились крупнокалиберной артиллерией. Эскадренные броненосцы класса «Кинг Эдвард VII» (1901) оснащались четырьмя двенадцатидюймовыми (30,5 см), четырьмя 9,2-дюймовыми (23,4 см) и десятью шестидюймовыми (15,2 см) орудиями, а на «Лордах Нельсонах» (1904) устанавливали четыре двенадцатидюймовых и десять 9,2-дюймовых. К этому времени военно-морские конструкторы начали мыслить категориями дредноутов — вооруженных преимущественно крупнокалиберной артиллерией, бронированных и быстрых. Такой корабль давал командующему свободу выбора — где и на каком расстоянии сражаться, упрощал артиллерийскому офицеру оценку точности попадания (за счет одинаковых всплесков от разрывов однокалиберных снарядов) и позволял унифицировать арсенал. Когда в 1903 году итальянский конструктор Витторио Куниберти опубликовал проект подобного корабля, Соединенные Штаты разработали дредноуты «Мичиган» и «Саут Кэролайна», оснащенные восемью двенадцатидюймовыми орудиями в четырех орудийных башнях, расположенных по одной линии в диаметральной плоскости корабля. Однако перейти от проектов к воплощению первым удалось британским ВМС. Под надзором первого лорда Адмиралтейства Джеки Фишера был заложен приводимый в движение паровыми турбинами корабль с десятью двенадцатидюймовыми орудиями в пяти орудийных башнях, с водонепроницаемыми переборками и одиннадцатидюймовым (27,9 см) броневым поясом для защиты от торпед. Кроме крупнокалиберного вооружения линкор, получивший грозное название «Дредноут», располагал легкой артиллерией — восемнадцатью двенадцатифунтовыми орудиями для применения против миноносцев. Фишеру требовались быстрые, разящие наповал корабли, и он сам действовал не менее стремительно и точно. Если обычно на постройку крупного корабля уходило тридцать три месяца, то «Дредноут» был заложен 2 октября 1905 года, спущен на воду 9 февраля 1906 года и 3 октября 1906 года вышел в море.
|
|
|
Если приверженцы кораблей с преимущественно крупнокалиберным вооружением оптимистично полагали, что «Дредноут» обеспечит Британии безоговорочное первенство в военном кораблестроении, другие ошибочно думали, что Британия могла бы не включаться в гонку вооружений и не строить дредноут. От обеих сторон ускользала уже наметившаяся тенденция к разработке подобных кораблей. Германия ответила на брошенный Британией вызов закладкой четырех кораблей класса «Нассау», оснащенных двенадцатью 11,3-дюймовыми (28,7 см) орудиями, а Италия в 1907 году начала строить «Данте Алигьери» по проекту Куниберти — первый корабль с трехорудийными башнями. Немаловажную роль сыграло и общественное финансирование. Учрежденная в 1898 году (при сильной поддержке Рейхсмарине — немецких военно-морских сил) Военно-морская лига Германии насчитывала год спустя 240 000 участников, намного превышая численностью иностранные аналоги, и ассигновала немалые средства в военно-морской бюджет Тирпица.[1717] Королевские ВМС в Британии тоже пользовались активной общественной поддержкой, однако угрозу со стороны немецкой военно-морской мощи публика осознала только после выхода шпионского романа Эрскина Чайлдерса «Загадка песков» (1903), в котором описывалась перспектива высадки немцев с Фризских островов. В основу сюжета лег личный опыт автора — плавание на небольшой яхте вдоль немецкого побережья, однако и идею заговора Чайлдерс не выдумал: немецкий Генштаб действительно рассматривал планы именно такого вторжения еще в 1897 году.[1718]
По ту сторону Атлантики Военно-морским силам США приходилось учитывать двойную угрозу в лице Германии и Японии и преодолевать трудности координации флота на двух океанах. Поскольку Германия даже не пыталась завуалировать свой интерес к Южной Америке и Карибам, Военно-морской колледж США предупреждал в своем исследовании: «По завершении ускоренной [кораблестроительной] программы Германия… превзойдет нас в военно-морской мощи. И вот тогда она будет готова затеять прения по поводу доктрины Монро»,[1719] предписывавшей США противостоять европейскому влиянию в Америке. Одна из возможных мер противодействия предполагала усилить присутствие Штатов на Карибах — с этой целью президент Теодор Рузвельт поддержал панамское восстание против Колумбии, признал независимость Панамы и повел с новым правительством переговоры о постройке канала от Колона до Панамы. На рытье ушло десять лет. После открытия в 1914 году восьмидесятиметрового Панамского канала расстояние от Сан-Франциско до Нью-Йорка сократилось с тринадцати тысяч миль до пяти тысяч трехсот.[1720]
В отличие от Германии, которая пока угрожала Штатам лишь в теории, опирающейся на прогнозы наращивания военно-морской мощи, Япония представляла опасность непосредственную. Англо-японский союз позволил Британии вывести военные корабли из Восточной Азии, переложив защиту своих интересов на Японию. В войнах с Китаем и Россией Япония продемонстрировала возможности, которых никогда не было у американцев, так что к посредничеству в русско-японских мирных переговорах в Портсмуте Рузвельта отчасти побудила необходимость прощупать японцев. Его решение отправить в 1907 году Великий белый флот из шестнадцати боевых кораблей в кругосветный тур было продиктовано желанием продемонстрировать военный потенциал и решительный настрой Америки. Отношения с Японией осложнялись, кроме прочего, неприкрытой расовой неприязнью, и антияпонские беспорядки в Калифорнии привели в 1907 году к заключению джентльменского соглашения, ограничившего иммиграцию японцев в Штаты.
Хотя гонка вооружений накаляла атмосферу и готовила почву для начала Первой мировой войны, военно-морские операции приняли совершенно неожиданный для всех оборот. Создав мощный боевой флот, Германия, как и планировалось, вынудила британцев сосредоточить силы у собственных берегов, однако и самой Германии пришлось отозвать из Циндао Дальневосточную эскадру. Разбив немодернизированную британскую флотилию у чилийского Коронеля, эскадра погибла в Фолклендском бою. Немецкий Флот открытого моря, даром что наводил страх на британские ВМС, был недостаточно сильным, чтобы немецкое командование решилось рисковать им в битве. Если не считать нескольких внезапных налетов на британские порты Северного моря в 1914 и 1915 годах, единственным крупным сражением, в котором участвовало около ста пятидесяти британских и сто немецких кораблей, осталось состоявшееся 31 мая 1916 года Ютландское, дебаты о ходе и итогах которого начались сразу, как развеялся дым.[1721] Хотя Британия потеряла три линейных и три бронированных крейсера, а Германия — два, британцы сохранили численное преимущество, и, если не считать нескольких мелких вылазок, Флот открытого моря всю войну простоял в портах.
Гораздо более кровопролитной была война против союзных гражданских судов, которую вели немецкие подлодки и рейдеры. Пять немецких военных крейсеров и несколько вооруженных гражданских — пассажирских лайнеров и грузовых судов, оснащенных орудиями и снабженных фальшивой документацией, — совместными усилиям захватили и потопили 620 000 тонн союзных грузов, одновременно оттягивая союзные силы от других операций. На немецкий крейсер «Эмден», который удалось затопить только в ноябре 1914 года, охотились семьдесят пять кораблей, а весной 1917 года пятьдесят четыре корабля были брошены на поиски грузового судна «Вольф», которое, тем не менее, после пятнадцатимесячного вояжа сумело добраться до Германии. Однако доблесть командующих немецкими крейсерами часто признавали даже противники.[1722] После войны граф Феликс фон Люкнер прославился на весь мир своими подвигами в качестве командира трехмачтового корабля «Зееадлер» — единственного парусника в подобном применении, — на котором ему удалось захватить шестнадцать судов без единой потери с обеих сторон.
Подводные лодки
Самую серьезную угрозу для Великобритании представляли беспрепятственные нападения подводных лодок на гражданские суда, идущие в Англию. Идею подводного плавательного средства человек вынашивал не одну сотню лет — эскиз рисовал еще Леонардо да Винчи в XVI веке. Примитивная субмарина под названием «Тертл» ходила в Нью-Йоркской бухте во время Войны за независимость, хотя особой пользы не принесла. В 1801 году Роберт Фултон пытался продать построенную им подводную лодку французским и британским властям, а во время Войны Севера и Юга «Ханли» потопила в Чарльстонской гавани винтовой шлюп «Хаусатоник». Оружие «Ханли», приводимой в движение мускульной силой — ручным вращением вала, присоединенного к гребному винту, — составляли шестовые мины, заряды взрывчатого вещества, крепившиеся к концу длинного шеста и детонирующие при соприкосновении с корпусом корабля. Необходимость физического контакта с поражаемой целью сильно ограничивала возможности применения «Ханли» и других подводных аппаратов. Успех к подводным лодкам пришел только после изобретения более практичной и надежной субмарины и самодвижущейся торпеды.
Последняя появилась раньше — благодаря Роберту Уайтхеду, британскому инженеру из Триеста, который в 1866 году сконструировал «самодвижущуюся торпеду»,[1723] имевшую дальность запуска в сто восемьдесят пять метров при скорости в семь узлов. Потенциал торпед как недорогого способа топить даже бронированные корабли не вызывал сомнений, и большинство военно-морских сил мира поспешили приобрести у Уайтхеда права на производство. От торпед было рукой подать до миноносцев и эсминцев. Первые были меньше и быстрее линкоров и крейсеров, представлявшими их главную добычу, и легко ускользали от снарядов, рассчитанных на большие надводные корабли. Эсминцы создавались для защиты более крупных кораблей от новой напасти. Со временем торпедами стали оснащать корабли всех размеров, а в XX веке эсминцы окажутся главным орудием обороны от подводных лодок — самых опасных торпедоносцев.
В XIX веке разработкой субмарин занимались изобретатели-одиночки, в частности, эмигрировавший в Штаты из Ирландии школьный учитель Джон Голланд, а в Англии — преподобный Джордж Гарретт, впоследствии сотрудничавший с шведским оружейником Торстеном Норденфельтом.[1724] Французский флот, демонстрируя хоть и ограниченный, но официальный интерес к подводным лодкам, заказал в 1863 году экспериментальную модель «Плонжер». Двадцать лет спустя Дюпюи де Лом заявил: «Мы намерены возобновить работы над субмаринами и положить конец битве миноносцев и линкоров, разделавшись и с теми, и с другими».[1725] До начала XX века французы заложили еще несколько субмарин, самые перспективные из которых использовали аккумуляторы для движения под водой и паровой двигатель для надводного хода — именно к этой конфигурации пришел Голланд в своей шестой и последней модели, получившей его имя.
«Предвестница всех современных субмарин»,[1726] как называет ее британский специалист по истории подводных лодок Ричард Комптон-Холл, «Голланд» была сконструирована «по всем законам строения нынешних [1980-е] подводных лодок — с набором, обшивкой и общей компоновкой, которые… и сегодня сделают честь любому морскому конструкторскому бюро». Основное вооружение состояло из трех восемнадцатидюймовых (45,7 см) торпед, выпускаемых из единственного торпедного аппарата на носу. Заместитель министра ВМФ Теодор Рузвельт настоял на закупке судна, и в 1900 году был подписан заказ на корабль ВМС США «Голланд», а затем еще шести субмарин той же модели. В 1905 году президент Рузвельт совершил погружение в проливе Лонг-Айленд на подлодке «Планджер». «Я погрузился, — писал он, — главным образом затем, чтобы офицеры и рядовые не думали, будто я заставляю их делать то, на что не решаюсь сам. На мой взгляд, за субмаринами большое будущее, хотя всегда есть опасность увлечься и переоценить их пользу».[1727] Оценка Дюпюи де Лома оказалась более пророческой — зато мнение Рузвельта обладало большим весом.
Во время Первой мировой войны из-за торпед, субмарин и мин ближняя блокада немецкого побережья, фигурировавшая в довоенных планах британских стратегов, оказалась невозможной, поэтому Адмиралтейство выбрало дальнюю. Гранд-Флит патрулировал северные подступы к Северному морю между Оркнейскими островами и Норвегией, другие подразделения отвечали за Ла-Манш. В ноябре 1914 года Британия объявила Северное море театром военных действий. Три месяца спустя Германия развернула войну подлодок в омывающих Великобританию водах, считая честной добычей все французские и британские суда, однако не брезгуя и нейтральными. Среди приверженцев этой стратегии оказался и Тирпиц, прежде ратовавший за участие в морских боях. «Ввиду чрезвычайной важности подрыва коммерческого сообщения, в частности снабжения запада Англии продовольствием, обещаю небывалый успех крейсерской войны»,[1728] — писал он за месяц до начала охоты подлодок. Резкой сменой взглядов отличился не только он. Гонка вооружений, обострившая отношения между великими державами, обернулась пустой тратой больших средств на корабли, неспособные в действительности вести морскую войну, вся тяжесть которой постепенно ложилась на более скромные суда, в том числе переоборудованные торговые, траулеры (используемые как миноукладчики и минные тральщики) и подлодки. Но в сентябре 1914 года в распоряжении Германии имелось всего тридцать семь субмарин — меньше половины британских.
К середине 1915 года потери союзных торговых судов, в первые полгода Первой мировой составлявшие в среднем шестьдесят одну тысячу тонн в месяц, удвоились из-за «неограниченной подводной войны».[1729] Ни британская «военная зона», ни немецкая «зона боевых действий» не укладывались в рамки международного закона о блокаде. Первые две статьи Лондонской декларации (1909) указывали, что «блокада может быть применяема лишь к портам и берегам, принадлежащим неприятелю или им занятым» и «в согласии с Парижской декларацией 1856 года, блокада, чтобы быть обязательной, должна… поддерживаться силою, достаточною для фактического воспрепятствования доступа к неприятельскому побережью».[1730] Однако немецкая стратегия вызвала бурю протестов, поскольку строилась на использовании подлодок, которые в силу малочисленности экипажа не могли посылать «призовую команду» для захвата добычи на вражеские корабли и при надводном ходе вряд ли могли уцелеть в схватке с вооруженным торговым судном, а значит, у командиров не оставалось иного выхода, кроме как топить свою добычу, причем все чаще без предупреждения. Гибель 128 американцев на потопленном в мае 1915 года пассажирском лайнере «Лузитания» угрожала втянуть в боевые действия Соединенные Штаты, поэтому после долгих дебатов в сентябре Германия на время отказалась от неограниченной подводной войны.
Окончание подводной кампании у Британских островов позволило немцам перебросить подлодки в Средиземное море, где турки сковали британские, австралийские и новозеландские войска на Галлиполи.[1731] Хотя Турция наверняка объединила бы силы с Германией в любом случае, альянс из гипотетического превратился в действительный, когда британские ВМС реквизировали два турецких линкора, строившихся на британских верфях, и Турция в тот же день заключила тайный договор с Германией. Дарданелльская операция была развернута по инициативе Уинстона Черчилля с целью оттянуть турецкие силы от Суэцкого канала и нефтяных месторождений Месопотамии, открыть второй фронт и тем самым дать России передышку на Кавказском, оказать союзную поддержку Сербии и подготовиться к наступлению на Стамбул. Поначалу Черчилль полагал, что Дарданеллы можно будет взять одними силами военно-морского флота, но когда в марте 1915 года три линкора были потоплены и еще три получили серьезные повреждения, было решено высадить войска в западной части Галлипольского полуострова. Высадка прошла с большими потерями, а через девять месяцев войска, все это время топтавшиеся, по сути, на берегу, были эвакуированы. Полный провал кампании вынудил первого морского лорда Джеки Фишера подать в отставку, а Черчилля — уйти с поста первого лорда Адмиралтейства.
К концу 1916 года многие немцы считали, что возобновление неограниченной подводной охоты вынудит Британию сдаться к осени 1917-го. Вероятность вступления Штатов в войну на стороне союзников в этих расчетах тоже учитывалась, однако подразумевалось, что их вклад уже ничего не изменит. Неограниченная подводная охота возобновилась 1 февраля, когда в Средиземноморье и на Балтику было выведено в общей сложности сто двадцать немецких подлодок. В первые три месяца немецкие субмарины потопили более двух миллионов тонн грузов, почти две трети из которых составляли британские, потеряв всего девять подлодок. Отчасти виноваты были и британские ВМС, предпочитавшие гоняться за субмаринами, вместо того чтобы ввести систему конвоев для защиты гражданских судов. У Британии имелось более трехсот эсминцев, однако для конвойной системы этого не хватало, оставалось рассчитывать на Соединенные Штаты. Командированный военно-морским представителем в Лондон сразу после объявления Штатами войны в апреле 1917 года, контр-адмирал Уильям Симс был ярым сторонником конвоев. Когда в ирландский Квинстаун (Ков) прибыли жалкие шесть эсминцев, он убеждал Вашингтон, что «сколько бы мы ни отправили, много и рано не будет».[1732] Через неделю после того, как американцы добрались до Квинстауна, из Гибралтара отправился первый британский конвой и, согласно исследованию, проведенному британским флотом после войны, он «был организован блестяще. Можно утверждать, что с этого момента с угрозой подлодок было покончено».[1733] ВМС США, штаб которых все еще придерживался махановской доктрины морской мощи, поначалу тоже принимали идею конвоев в штыки, но строительство новых крупных кораблей откладывалось ради создания противолодочной обороны, и к концу войны было заказано более четырехсот разных эскортных противолодочных кораблей.[1734] Общими усилиями они обеспечили достаточное прикрытие для трансатлантических транспортов снабжения, сыгравшее жизненно важную роль для британской стороны.
Договоры межвоенного периода
По условиям перемирия, подписанного 11 ноября 1918 года, бо́льшая часть немецкого флота была интернирована — окончательное место его приписки должно было определиться в Версале. Десять дней спустя семьдесят кораблей, включая девять дредноутов и пять линейных крейсеров, вышли на стоянку Гранд-Флита у Оркнейских островов в Скапа-Флоу. Уязвленный поражением и не желая отдавать свой флот бывшим врагам Германии, 21 июня 1919 года адмирал Людвиг фон Ройтер приказал затопить корабли. Уничтожены были пятьдесят две единицы — в том числе десять броненосцев и десять линейных крейсеров. Досадное упущение для союзников, однако многие вздохнули облегченно, поскольку теперь перед победителями не стояла проблема дележа интернированных кораблей. Соединенные Штаты считали заведомо дестабилизирующей саму идею поделить флот Центральных держав — в частности, потому что у британских ВМС уже имелось сорок три крупных корабля, на один больше, чем у Штатов, Японии, Франции и Италии вместе взятых. Кроме того, призыв президента Вудро Вильсона сократить национальное вооружение «до предельного минимума, совместимого с национальной безопасностью»[1735] был включен восьмым пунктом в Устав Лиги Наций.
В Лигу Наций Соединенные Штаты не вступали и Версальский договор не подписывали, зато провели первую из трех конференций по сокращению морских вооружений, призванных сдержать амбиции ведущих мировых морских держав. В американском флоте многие по-прежнему считали Британию потенциальной угрозой американским интересам и мировому равновесию сил. Американцы стремились по крайней мере сравняться с Британией в морской мощи, тогда как британцы с подозрением относились к намерению французов сохранить свой подводный и крейсерский флот. Взаимные подозрения — со времен окончания Русско-японской войны — питали друг к другу Америка и Япония.[1736] Еще до Первой мировой японцы взвешивали перспективы захвата американского флота, а американцы разрабатывали «Оранжевый» военный план как ответ на гипотетическое взятие Филиппин, путь на которые лежал через Маршалловы острова, Микронезию и Каролинские острова, где японцы теперь владели бывшими немецкими землями как подмандатными территориями. В меморандуме 1919 года президенту Вильсону контр-адмирал Уильям Бенсон прямо заявлял, что «у Японии нет соперников в Тихом океане, кроме Америки. Каждый корабль, построенный или приобретенный Японией, — это вклад в противостояние американской морской мощи в Тихом океане».[1737]
Вашингтонское морское соглашение 1922 года определило допустимый совокупный тоннаж крупных кораблей для Британии, Соединенных Штатов, Японии, Франции и Италии в пропорции 5:5:3:1:1.[1738] Британии и Соединенным Штатам разрешалось иметь по 525 000 тонн, США и Японии — переоборудовать два уже строящихся линейных крейсера в авианосцы, размер новых авианосцев ограничивался соглашением. Неравенство в распределении сил вызвало негодование националистов, особенно в Японии, которая объявила войну Германии в августе 1914-го, почти на три года раньше США. Кроме того, американцы готовы были подписать соглашение только при условии расторжения Англо-японского союза 1902 года, с целью, как выразился автор инструкции для американской стороны переговоров, отдать «мудрое руководство морскими силами в руки неразделенной англосаксонской расы».[1739] Ни Германия, ни Россия (раздираемая тогда гражданской войной) на конференции не присутствовали.
Лондонский морской договор 1930 года сохранил соотношение 5:3:3 в строительстве линкоров (Италия и Франция свои подписи ставить отказались) и утвердил точные определения и тоннаж для крейсеров, эсминцев и подводных лодок, которые в Вашингтонском соглашении не упоминались. Японии было позволено иметь не больше двух третей от тоннажа крейсеров и эсминцев Британии или Соединенных Штатов, и только среди подводных лодок намечалось равновесие сил. Четыре года спустя Япония опротестовала условия Вашингтонского и Лондонского соглашений. Не менее зловещее Лондонское морское соглашение 1935 года между Британией и Германией давало последней право строить флот, совокупный тоннаж которого не должен был превышать 35 процентов от морской мощи Британского Содружества.
Пожалуй, самым примечательным аспектом этих переговоров и формулировки морской стратегии в межвоенный период было нежелание учесть уроки Первой мировой войны. В своем меморандуме Вильсону Бенсон рекомендовал пустить подводные лодки на слом:
Уничтожить следует не только эти субмарины, но и все субмарины мира, а также запретить любым державам обладание ими в будущем. В мирное время они бесполезны. Во время военных действий они уступают надводным кораблям во всем, кроме способности коварно нападать на гражданские суда. В нынешней войне 99 процентов операций с участием подводных лодок составляли незаконные нападения на гражданский флот. Цивилизация требует перевести морскую войну на более высокий уровень и ограничить боевыми кораблями .[1740]
Эта неприкрытая наивность отражала не только отвращение, внушенное неограниченной подводной войной Германии, но и стойкий авторитет доктрины Махана, умершего в 1914 году. В своем «Влиянии морской мощи» Махан признавал, что «паровой флот еще не успел преподать нам ценные исторические уроки»,[1741] однако и на опыте подводной кампании приверженцы доктрины учиться не спешили. Как ни горько, предположение Молодой школы о нарушении международных законов в случае общей войны оправдалось. Тем не менее, как и до войны, большинство морских офицеров во всем мире считали золотым стандартом и главным мерилом военно-морской мощи крупные корабли, что выражалось и в разрабатываемых ими стратегиях. На американских военных учениях подводным лодкам отводилась роль разведчиков, а если субмарины, приписанные к флоту «врага», атаковали, их командование получало выговор. Рассуждая о мировоззрении межвоенных стратегов, командир подводной лодки и военно-морской историк Эдвард Бич писал впоследствии: «В сознании стоявших у руля не укладывались перемены, которые нес технический прогресс. Упорствующим в своем искреннем невежестве почти мистические заявления Махана заменили действительность».[1742]
Помимо иностранных сторонников наращивания морской мощи и отечественных адептов подводной войны «пушечному клубу» досаждало такое новое и неизведанное явление, как морская авиация. В 1910 году, всего через семь лет после того, как братья Райт совершили первый управляемый перелет, удалось поднять в воздух аэроплан с палубы стоящего на якоре крейсера «Бирмингем». В августе 1917 года была совершена посадка на палубу авианесущего крейсера «Фьюриес» на ходу, а на следующий год семь взлетевших с «Фьюриеса» аэропланов совершили успешный налет на немецкую базу дирижаблей. В 1921 году японцы заложили первый авианосец «Хосе», а к 1930 году в мире насчитывалось одиннадцать строящихся авианосцев. Как и подлодкам, авианосцам стратеги поначалу отводили роль вспомогательных судов. Их потенциал раскрывался по мере развития радиосообщения, а также увеличения боевого радиуса действия и полезной нагрузки авианосцев.
Вторая мировая война
Начало Второй мировой войны в 1939 году вселило в командующих военно-морскими силами по всему миру одинаковую тревогу, связанную с нехваткой боевых кораблей. Кораблей действительно не хватало, однако о том, что новая война потребует совершенно иного состава боевого флота, стратеги не догадывались и в 1941 м. В начале войны в доктринах господствовали линкоры, однако исход ее решили авианосцы, подлодки, эсминцы, конвойные эскорты, грузовые суда и десантные корабли — намного увеличив численность с начала войны и превзойдя все представления об объемах их строительства. Один из наглядных примеров огромного разрыва между ожиданиями и действительностью — история крупнейших в мире линкоров «Ямато» и «Мусаси». В конце 1930-х сторонники авианосцев встретили их спуск на воду скептически, и адмирал Исороку Ямамото заявил одному из конструкторов: «Боюсь, скоро вы останетесь без работы. Будущее флота за самолетами, большие корабли и крупнокалиберные орудия вскоре уйдут в прошлое».[1743] Отправляясь на последнее задание в апреле 1945 года, младшие офицеры «Ямато» язвили, что «на свете есть три величайшие нелепости — Великая Китайская стена, великие пирамиды и „Ямато“». Линкор почти не участвовал в боях до сражения в заливе Лейте в октябре 1944 года, однако по его артиллерии можно было судить о переменах в расстановке военно-морских сил. Рассчитанный при закладке на двадцать четыре зенитных орудия, к 1945 году он был оснащен ста пятьюдесятью двумя, и его 46-сантиметровый (18,1-дюймовый) главный калибр — крупнейший из когда-либо устанавливавшихся на кораблях — стрелял зенитными «осколочно-зажигательными снарядами».[1744] Но и это его не спасло. По пути на Окинаву 7 апреля он был потоплен огнем почти трехсот палубных самолетов, унеся с собой 2500 жизней.[1745]
Потенциал палубной авиации в наступательных боях с участием крупных кораблей впервые раскрылся в ноябре 1940 года, в атаке британцев на Таранто — когда палубные самолеты с авианосца «Фьюриес» один итальянский линкор вывели из строя окончательно, а два других почти на полгода. Возможно, именно тщательный анализ атаки на Таранто побудил Ямамото нанести упреждающий удар по американской базе на Гавайях.[1746] Еще до того, как Таранто продемонстрировал целесообразность такого удара в ходе войны, аналогичный вывод сделало американское командование по итогам учений ВМС США в 1938 году. В докладе следующего года говорилось, что японцы могут «без предупреждения нанести урон основному флоту или… заблокировать флот в Перл-Харборе».[1747] Эту гавань президент Франклин Рузвельт сделал портом приписки Тихоокеанского флота ВМС США в 1940 году в робкой попытке противостоять японской агрессии на Тихом океане. Отношения накалились до предела следующим летом, когда Соединенные Штаты запретили экспорт нефти в Японию. Однако несмотря на официальные предостережения, опыт учений, ухудшение дипломатических отношений и обозначенную в Японо-китайской и Русско-японской войнах практику внезапных нападений с японской стороны, подготовка к возможному упреждающему удару на Гавайях велась непростительно халатно.
Война палубных самолетов
7 декабря 1941 года японская эскадра из тридцати кораблей под командованием адмирала Тюити Нагумо нанесла два удара силами высотных и пикирующих бомбардировщиков, торпедоносцев и истребителей, взлетавших из точки в 220 милях к северу от Оаху. Главной мишенью был Ряд линкоров в Перл-Харборе — стоянка семи линейных кораблей, два из которых японцам удалось уничтожить без возможности восстановления. По стечению обстоятельств ни одного из палубных самолетов американского флота в Перл-Харборе в это время не оказалось: авианосцы «Энтерпрайз» и «Лексингтон» транспортировали их к острову Уэйк, за 2300 миль на юго-запад от Перл-Харбора, и за 1300 миль на северо-запад на атолл Мидуэй в оконечности Гавайского архипелага.[1748] Одновременно с Перл-Харбором внезапным атакам подверглись американские базы на Филиппинах, а также британские Гонконг и Сингапур, а 10 декабря бомбардировщики и торпедоносцы, базировавшиеся в Индокитае, потопили линкоры британских ВМС «Принц Уэльский» и «Репалс» у полуострова Малакка.
Хотя в качестве флагманов и японские, и американские адмиралы часто использовали линкоры, основная роль в самых важных морских операциях Тихоокеанского театра военных действий отводилась авианосным ударным группам. В частности, в Битве при Марианских островах в июне 1944 года 58-е оперативное соединение составляли четыре авианосные группы, рассредоточенные примерно в пятнадцати милях друг от друга. Каждая включала три-четыре авианосца в окружении трех-пяти крейсеров и двенадцати-четырнадцати эсминцев, предупреждавших о появлении вражеских подлодок и самолетов и служивших средством обороны от них. На палубные самолеты возлагалась иная задача. Истребители сражались с другими самолетами и составляли костяк групп воздушного прикрытия, выпускавшихся при атаке противника. Пикирующие бомбардировщики атаковали корабли, пикируя с высоты и сбрасывая бомбы в точке максимального снижения. До появления точных бомбардировочных прицелов более действенного способа попасть бомбой в такую относительно небольшую цель, как корабль, не существовало. Корабельные палубы обычно не закрывали броней, и бомбы легко их пробивали, хотя потопить корабль таким образом было затруднительно. Самыми смертоносными для кораблей были торпедоносцы, которые, летя прямо на цель, выпускали торпеду на высоте менее тридцати метров. Однако при таком угле атаки они сами становились уязвимыми для зенитных орудий и истребителей.
Кроме больших авианосцев Соединенные Штаты, Великобритания и Япония выпустили некоторое количество легких авианосцев, в основном на базе узких корпусов, изначально предназначенных для крейсеров. Гораздо полезнее и многочисленнее, особенно в США, оказались эскортные авианосцы. Известные как «авианосцы-джипы» и «детские флэт-топы», они играли ключевую роль в перевозке авиационного пополнения на дальние театры военных действий и применялись в десантных высадках на Тихом океане. В Атлантике эскортные авианосцы обеспечивали воздушное прикрытие для конвоев и выступали в составе корабельных поисково-ударных групп — как правило, один эскортный авианосец и четыре-пять эскортных эсминцев, оснащенных радаром и гидролокатором и вооруженных постепенно совершенствующимися глубинными бомбами, многоствольными минометами и другими противолодочными средствами.
Подводная война
Битва за Атлантику, титаническая борьба с неограниченной подводной войной Германии против союзных гражданских судов, не сравнима ни с какими другими действиями подлодок во Второй мировой как по числу жертв, так и по количеству потерь среди самих подлодок и их экипажей. В совокупности немецкие подлодки потопили две с лишним тысячи союзных и нейтральных судов, в основном в Северной Атлантике, а после вступления США в войну — на Карибах и в Мексиканском заливе.[1749] Но как ни страшны эти цифры, в пропорциональном отношении они неизмеримо меньше доли благополучно дошедших в Великобританию, а после 1941 года и в Советский Союз транспортов с продовольствием, боевой техникой и другими ценными грузами. Что еще поразительнее, число погибших и раненых во время десантно-транспортных операций союзников не превысило десяти тысяч человек. С немецкой стороны потери были устрашающие. Из 863 действовавших подлодок погибли 754 — катастрофические 87 процентов, унеся с собой жизнь 27 491 офицера и матроса — около трех четвертей личного состава немецких подводных сил. При этом, несмотря на опыт Первой мировой, подводной войне отводилась незначительная роль в довоенных планах Германии. В сентябре 1939 года у нее имелась лишь двадцать одна действующая океанская подлодка и жалкие крохи, предназначенные для береговых операций.[1750] В первый год войны на воду были спущены всего три подлодки, поэтому в первые полтора года число одновременно патрулирующих субмарин обычно не превышало шести-восьми. Кроме нехватки боевых единиц проблему усугубляла ненадежность немецких торпед — американские, впрочем, были не лучше, — из которых примерно четверть взрывалась преждевременно, не взрывалась вовсе или не держала заданную глубину.[1751]
Когда 22 июня 1940 года капитулировала Франция, адмирал Карл Дениц передислоцировал подводные лодки в Брест, Лорьян (там был устроен штаб), Сен-Назер, Ла-Паллис (Ла-Рошель) и Бордо.[1752] Во всех этих городах имелись превосходные военные порты, в которых Дениц построил бункеры для подлодок, существующие до сих пор. Что еще важнее, они находились на сотни миль ближе к атлантическим морским путям, чем немецкие базы на Северном море. Если в мае 1940 года немецкие подлодки потопили в Северной Атлантике девять судов, то в июне — уже пятьдесят три, и цифры неумолимо ползли вверх. До вступления в войну Соединенных Штатов жертвами немецких подводных лодок пали в совокупности более 1100 судов (свыше пяти миллионов тонн грузов). В 1942 году в Северной Атлантике погибло более тысячи судов — немалая часть от «волчьих стай», действия которых координировались по радио из штабов в Германии и Франции.[1753]
Резкий рост гибели судов в тот год объяснялся в том числе и тем, что американцы не ввели береговые конвои и затемнение восточного побережья США, поэтому силуэты кораблей четко прорисовывались по ночам на освещенном фоне. В так называемые «счастливые времена»[1754] — с января по июль — немецкие подлодки потопили на участке между заливом Святого Лаврентия и Карибами почти четыреста судов. Нежелание американцев принимать даже самые элементарные меры предосторожности против подводной угрозы понять сложно, тем более что США участвовали в битве за Атлантику с ранних этапов войны. Рузвельту, в обход сторонников изоляционной политики, удалось предпринять ряд пробританских шагов. Организованный в сентябре 1939 года нейтральный патруль призван был удерживать военные корабли любых держав на расстоянии двухсот миль от побережья Северной и Южной Америк. По условиям соответствующего договора США передали Британии пятьдесят старых эсминцев в обмен на морские базы на Ньюфаундленде, Бермудах и Карибах. Подписанный в 1941 году договор о ленд-лизе давал Штатам право продавать оружие, боеприпасы, самолеты и корабли «любой стране, чью оборону Президент признает жизненно важной для обороны Соединенных Штатов».[1755] Летом того же года Штаты взяли на себя защиту рубежей Исландии, стратегически важного перевалочного пункта для атлантических конвоев. К осени нейтральный патруль расширил зону действия, увеличивая риск для кораблей ВМФ США. Два американских эсминца участвовали в перестрелке с подлодками, а 31 октября был торпедирован и потоплен эсминец «Рубен Джеймс», вместе с которым погибло 115 человек. Однако по-настоящему действенными контрмеры союзников стали только в 1943 году, когда американцы организовали береговые конвои, союзная разведка расшифровывала радиопередачи (благодаря шифровальной машине «Энигма» с захваченной подлодки U-110), а усовершенствование радара и гидролокатора облегчило поиск и нейтрализацию немецких подлодок.
При этом американцы не брезговали применением субмарин против японских гражданских судов. За несколько часов до налета на Перл-Харбор начальник штаба ВМС США Гарольд Старк отдал приказ: «Начать неограниченную воздушную и подводную войну против Японии».[1756] Такого поворота никто не ожидал. Соединенные Штаты были участниками Лондонского морского договора, в котором говорилось, что «военный корабль, будь то надводный или подводный, не имеет права топить или выводить из строя гражданское судно, не переправив пассажиров, команду и судовую документацию в безопасное место»,[1757] а за каких-нибудь три месяца до приказа Рузвельт называл нападение немецкой подлодки на американское гражданское судно «нарушением устоявшегося международного права и всех принципов гуманизма».[1758] Хотя к началу войны у Соединенных Штатов имелось больше сотни субмарин, в том числе двадцать девять в Азиатском флоте, довоенная доктрина требовала использовать их в первую очередь для разведки и для нападений на боевые корабли. Поэтому командиры субмарин действовали нерешительно и во время японского вторжения на Филиппины потопили только три японских транспорта. К нежеланию преследовать вражеские гражданские суда добавлялась ненадежность американских торпед, которые постоянно то уходили на слишком большую глубину, то не взрывались.[1759] Проблему эту удалось решить только в сентябре 1943 года. Кроме того, американцы не разрабатывали доктрину рейдерских действий, не сумели скоординировать подводные операции с помощью воздушной разведки и не сосредоточили удар на нефтяных танкерах, ахиллесовой пяте японских морских перевозок и главной причине вторжения в Голландскую Ост-Индию.[1760]
Несмотря на жизненную важность поставок импорта, который Япония не могла производить сама, — в первую очередь продовольственных товаров и топлива, — она тоже затянула с организацией конвоев и продолжала тратить огромные средства на авианосцы, а не на эсминцы и другие эскортные корабли для противодействия подводной угрозе.[1761] В 1941 году тоннаж японских транспортных судов исчислялся шестью миллионами тонн, за время войны было построено или приобретено другими способами больше четырех миллионов тонн, однако к августу 1945 года почти девять миллионов тонн составили потери. Из тысячи трехсот потерянных или приведенных в полную негодность японских торговых судов около 55 процентов вывели из строя субмарины.[1762] Из двухсот восьмидесяти восьми американских субмарин, действовавших во время войны, потеряны были пятьдесят две, а с ними три с половиной тысячи человек личного состава.
По данным одного послевоенного исследования, количество потопленных американскими субмаринами японских торговых судов оказалось так велико, что Японию вынудила капитулировать нехватка топлива, боевой техники и боеприпасов, а также продовольствия. Однако о подводной тихоокеанской кампании предпочитают умалчивать — по нескольким причинам. На подлодки, которые никак нельзя назвать орудием честного боя, гораздо удобнее ссылаться пострадавшей стороне, чем доблестным победителям. Приписав успех тихоокеанской кампании субмаринам, американцы рисковали оправдать немецкую подводную войну в Атлантике или обозначить иные щекотливые параллели между немецкой и американской стратегиями — вопрос, который поднимался на Нюрнбергском процессе во время суда над адмиралом Деницем.
В сентябре 1942 года U-156 потопила реквизированное британское пассажирское судно, на котором, кроме прочих, находилось 1800 итальянских военнопленных. Хотя немцы радиографировали о своем намерении эскортировать спасательные шлюпки с уцелевшими в безопасное место и вывесили флаги Красного Креста, флотилию, к которой к тому времени присоединились еще три немецкие и итальянские подлодки, атаковал американский самолет. Чтобы впредь не подвергать свои подлодки бессмысленному риску, Дениц отдал приказ «Лаконии», требовавший «прекратить… все попытки спасать пассажиров и экипаж потопленных кораблей».[1763] В свою защиту на процессе Дениц сослался на письменные показания адмирала флота Честера Нимица, который под присягой показал, что «американские субмарины не практиковали спасение уцелевших с кораблей противника, если это было сопряжено с чрезмерной опасностью для субмарины или препятствовало исполнению дальнейших задач».[1764] Подлодки в очередной раз подтвердили, что в подлости их обвиняли не зря.
Десантные операции
Помимо авианосцев, подлодок и кораблей, разработанных для преследования и защиты от них, во время Второй мировой появился и третий тип судов, о которых до войны никто не задумывался, — десантные, для соответствующих операций.[1765] Сходни и трапы для выгрузки войск, лошадей и вооружения на берег использовались давно, однако на всем протяжении 1930-х годов десантная высадка производилась достаточно неуклюже, поскольку военным приходилось перебираться через борт и брести к берегу по мелководью, а для переправки автотранспорта требовалось крепить трапы к фальшборту. В 1930-х японцы изобрели десантное судно с встроенным кормовым трапом для личного состава и легких машин, а новоорлеанский судостроитель Эндрю Хиггинс создал на его основе плавательное средство для работы на луизианских заболоченных рукавах. Официально названное LCVP («десантный катер для личного состава и техники»), одиннадцатиметровое судно Хиггинса вмещало взвод из тридцати шести человек либо десяток солдат и джип, и имело осадку всего в три фута на корме и в два фута впереди. Расположение гребного винта позволяло судну легко сдавать с берега задним ходом и разворачиваться на воде вокруг своей оси без зарыскивания. Таких катеров было построено более двадцати трех тысяч, и считается, что им принадлежит немалая заслуга в приближении победы союзников. Генерал Корпуса морской пехоты США Холланд Смит, командовавший тихоокеанскими десантными операциями, писал, что лодка Хиггинса «сделала больше для победы на Тихом океане, чем любая другая единица боевой техники»,[1766] а генерал Дуайт Эйзенхауэр, руководивший союзными высадками в Северной Африке, на Сицилии и в Нормандии, считал Хиггинса «человеком, который выиграл нам войну. Если бы он не сконструировал и не построил эти катера, мы бы никогда не высадились на открытых берегах. Вся стратегия войны была бы совершенно иной».[1767]
Лодка Хиггинса была одной из тридцати с лишним разновидностей американских и британских десантно-высадочных и амфибийных судов — от джипов-амфибий до 117-метровых танкодесантных кораблей.[1768] Один такой корабль с массивными двустворчатыми воротами в носу мог везти в трюме три менее габаритных танкодесантных судна, рассчитанных на пять средних танков, либо 330 человек личного состава в полном вооружении. Высадка на вражеские берега выполнялась с хореографической четкостью. Десантные транспорты вставали в нескольких милях от берега, малые высадочные катера спускались на воду и кружили рядом, принимая личный состав, который перебирался в них по веревочным лестницам, и технику, сгружаемую кранами. Затем катера поочередно накатывались на берег, высаживали десант и возвращались к транспортам за новым. Когда десант закреплялся на берегу, наступала очередь переправки припасов. Автотранспорт выкатывался самостоятельно, штабелированные на поддонах грузы выволакивались тракторами или другими транспортными средствами, а нештабелированные передавались по цепи отрядами солдат и матросов. Кроме того, десантно-высадочные суда переправляли обратно на транспорты или плавучие госпитали раненых.
Судостроение
Судя по объемам производства на верфи Хиггинса, победа и поражение зависели от того, какая сторона сможет построить больше кораблей и военной техники и перебросить войска, провиант и боеприпасы в нужные точки. Размышляя о сражении за Атлантику, Черчилль писал:
Единственное, что действительно пугало меня за все время войны — угроза со стороны подводных лодок… Насколько сократит объемы нашего импорта и поставок подводная война? Достигнет ли она смертельных для нас пределов? Здесь не было простора для сенсаций и широких жестов, только медленное, хладнокровное вычерчивание на карте удавки, которая затягивалась на нашей шее… Либо продукты, припасы и вооружение из Нового Света и Британской империи доберутся до нас через океан, либо нет .[1769]
В статистическом отношении безоговорочное преимущество давали союзникам промышленные мощности Соединенных Штатов. Вплоть до первой трети 1930-х годов построить флот максимальных размеров, определенных морскими договорами, мешала Великая Депрессия, политика изоляционизма и пацифистские настроения. Первые шаги к военно-морскому перевооружению сделал Рузвельт, выделив из фондов, ассигнованных по Закону о восстановлении национальной промышленности 1933 года, средства на постройку двух авианосцев, четырех крейсеров, двадцати эсминцев и других кораблей. На следующий год конгрессмен Карл Винсон провел первый из четырех законов об увеличении размеров военно-морского флота.[1770] Вторжение японцев в Китай, отказ Японии подписывать Лондонское соглашение и приход Гитлера к власти в Германии способствовали дальнейшему увеличению военно-морских сил США, кульминацией которого стал принятый в июле 1940 года Закон о флоте двух океанов (или Закон Уинсона-Уолша), предусматривавший создание тринадцати линкоров, шести авианосцев, тридцати двух крейсеров, ста одного эсминца и тридцати девяти подводных лодок.
Поскольку британские заводы были загружены строительством и ремонтом военных кораблей, стонущая от немецких бомбардировок во время Битвы за Британию союзница заказала у США шестьдесят грузовых пароходов океанского класса по программе ленд-лиза. К сделанному Британией заказу Рузвельт добавил еще триста с лишним дополнительных танкеров и сухогрузов типа «Либерти», модификации океанского класса.[1771] В 1941 году Морская комиссия США планировала построить пять миллионов дедвейт-тонн транспортного флота в 1942 году и семь миллионов в 1943-м.[1772] В январе 1942 года эти цифры выросли до восьми и десяти миллионов тонн соответственно.[1773] Когда стало ясно, что такими темпами не получится произвести достаточное количество судов, чтобы перевозить и снабжать войска, которым предстояло сражаться на заморских территориях — 1,8 миллиона в 1942 году и 3,5 миллиона в 1943-м, — плановые задания на 1942–1943 годы были увеличены до двадцати четырех миллионов тонн. В результате американские судостроительные заводы выпустили за два года двадцать семь миллионов тонн транспортных судов, перевыполнив изначальный план на 25 процентов. (Планы по производству боеприпасов и военному строительству получилось выполнить только на 60 процентов.) Добиться этого удалось за счет беспрецедентных объемов предварительной заводской сборки, а также внедрения новых методов производства и привлечения новых кадров — в том числе женщин и представителей национальных меньшинств. Итогом стали более пяти с половиной тысяч гражданских и военных судов, построенных во время Второй мировой войны по контрактам Морской комиссии, — в том числе 2710 судов типа «Либерти» и почти 500 транспортов типа «Виктори» (при сравнимых с «Либерти» размерах превосходивших их в скорости более чем на треть).
Корейская война
На фоне мировых баталий между союзниками и гитлеровской коалицией в советско-японских отношениях царило зловещее затишье. В 1938 году Япония и Советский Союз не поделили границу между японским марионеточным государством Маньчжурия и Советами. Победа русских на Халхин-Голе (у Номон-хана) вынудила японцев взять курс на Юго-Восточную Азию, однако надежная граница на северо-востоке требовалась обеим сторонам, поэтому в 1941 году был подписан японско-советский Пакт о нейтралитете. По программе ленд-лиза, к которой в июне, после вторжения гитлеровских войск, был присоединен и Советский Союз, Штаты обязались вести поставки через Арктику (кратчайшим, но самым опасным путем), долгим путем через Персидский залив, а также через Тихий океан во Владивосток. Благодаря пакту о нейтралитете суда под советским флагом японцы пропускали.[1774] Формально через Владивосток можно было провозить только гражданские товары, однако в их число входили и предметы двойного назначения, такие как продовольствие, топливо, грузовики, локомотивы и инженерное оборудование. Хотя в истории остались именно арктические конвои, во Владивосток заходило больше союзных судов, чем во все остальные порты Советского Союза и Персидского залива вместе взятые, но при гораздо большей секретности.
Через два дня после того, как США сбросили ядерную бомбу на Хиросиму, Советский Союз объявил войну Японии. Его войска оккупировали Ляодунский полуостров согласно договоренности Черчилля, Рузвельта и Сталина на Ялтинской конференции о «Восстановлении принадлежавших России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 г., а именно:… интернационализации торгового порта Дайрэн [Далянь] с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза в этом порту и восстановления аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР».[1775] Китайские коммунисты приветствовали советское присутствие в Порт-Артуре как помеху вторжению американцев, и город оставался советским до 1955 года.
Объявив войну Японии, русские вошли в Корею, и 10 августа Соединенные Штаты предложили разделить полуостров по 38-й параллели — Советский Союз согласился.[1776] Союз поддержал тоталитарный коммунистический режим Ким Ир Сена, а американцы — авторитарное правое правительство Ли Сын Мана. И Советский Союз, и Соединенные Штаты вывели войска в 1948 году, но если русские оставили своим протеже самолеты, танки и крепкую армию, то американцы вооружать Южную Корею не спешили. Летом 1950 года войска Ким Ир Сена перешли 38-ю параллель и быстро сократили южнокорейские земли до территории вокруг порта Пусан. ООН выразила протест против вторжения и отправила в Пусан возглавленные Соединенными Штатами войска. Генерал Дуглас Макартур, главнокомандующий союзными оккупационными войсками в Японии, предложил десантную высадку в Инчхоне, примерно в двадцати пяти километрах от Сеула. Учитывая десятиметровый прилив, коварные течения и гранитную стену вместо берега, шаг был рискованный. К этим сложностям добавлялись более сжатые сроки, чем у любой другой сопоставимой операции тихоокеанского театра военных действий, а также долгое отсутствие боевого опыта у американских войск, которым предстояло возглавить кампанию. Тем не менее 15 сентября эскадра из 260 кораблей, в том числе и старых танкодесантных, реквизированных у японского рыболовного флота, высадила тринадцать тысяч бойцов в Инчхоне, а в октябре последовали высадки на восточном побережье.[1777] После массированного контрнаступления китайцев при Чосинском водохранилище в декабре флот эвакуировал из Хыннама более 100 000 человек личного состава, 17 500 транспортных средств и 350 000 тонн груза при «наступлении в обратную сторону»,[1778] продолжавшемся две недели. Этими операциями и воздушным прикрытием наземных войск палубными самолетами участие военно-морского флота в Корейской войне по большому счету и ограничилось.
Хотя Корейскую войну принято считать эпизодом холодной войны между западной демократией и коммунистическим режимом, в геостратегическом отношении она была ближе к конфликтам первой половины XX века, чем второй. Неприкрытая тяга участников Ялтинской конференции к восстановлению статуса-кво 1904 года и роль десантных операций довольно скоро померкли перед заявлениями времен холодной войны и наращиванием ядерного потенциала. Но как отметил один историк, «принципиально новую стратегическую обстановку на Дальнем Востоке создал не интерес России к Корее, который насчитывал не один десяток лет, а интерес Соединенных Штатов».[1779] Он укладывался в рамки той миссии, которую взвалила на себя послевоенная Америка, от союзной оккупации Германии и Японии постепенно перейдя к активному участию в разнообразных конфликтах холодной войны с целью сдержать коммунистический режим, а также в нефтяной войне — с целью обеспечить бесперебойный поток ближневосточной нефти.
Тактико-технические метаморфозы, которые претерпели морские сражения за столетие, прошедшее с начала Крымской войны до окончания Корейской, поражали темпами и масштабами. За каких-нибудь три-четыре поколения «деревянные стены», с древних времен составлявшие костяк военно-морского флота, остались в прошлом. На смену им пришли немыслимые прежде гребные установки, навигационные системы и вооружение, точность и смертоносность которого изменила характер морского боя и увеличила темпы и размах сражений. Эта трансформация обусловила кардинальные перемены в комплектации корабля экипажем, а также подготовке к береговой и морской службе, девизом которой стали специализация и профессионализм. Однако, как и в гражданском флоте, в 1950-х перемены набрали еще более стремительный темп, и к концу десятилетия стратегия и тактика, отточенные в двух мировых войнах, успели устареть. Теперь на первый план выходили доктрины, решающие более злободневные вопросы — от применения ядерной энергии до асимметричной войны.
Глава 20
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 363; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!