Юридическая природа понятия преступления
Если следовать смыслу ст. 14 УК РФ, то помимо виновности и общественной опасности, обязательным признаком преступления нужно рассматривать также "запрещенность деяния настоящим Кодексом под угрозой наказания". Называя данный признак формальным, в учебной и научной литературе выделяют в этом плане три основных типа определения преступления. Первый из них связывают с его формулировками, некогда использованными в томе 15 Свода законов Российской Империи, где провозглашалось, что "всякое деяние, запрещенное законом под страхом наказания, есть преступление", и в Уголовном Уложении 1903 г.: "Преступным признается деяние, воспрещенное, во время его учинения, законом под страхом наказания". Поскольку в такого рода дефинициях преступление раскрывается на основе одного, юридического (нормативного) признака деяния - его запрещенности, они именуются формальными. Примером второго типа могут служит соответствующие положения Уголовных кодексов РСФСР 1922 и 1926 гг. Допуская аналогию закона, они ограничивались указанием лишь на общественную опасность (материальный признак) совершенного деяния, а потому этот тип определения принято обозначать материальным. Третий - формально-материальный - был взят на вооружение при конструировании ст. 7 УК РСФСР 1960 г.: преступление здесь формулировалось как деяние, являющееся общественно опасным и, одновременно, предусмотренным уголовным законом. Аналогичный вариант решения нашел свое отражение и в ныне действующем Уголовном кодексе , где в определении понятия преступления включается как материальный (общественная опасность), так и формальный (запрещенность под угрозой наказания) признаки.
|
|
|
Характеризуя эволюцию научных и законодательных взглядов на понятие преступления, советская уголовно–правовая теория всегда исходила из приоритета материального признака над формальным. Такое решение вопроса, еще не так давно декларируемое как наиболее важное преимущество марксистско-ленинской трактовки данного понятия, имело свои гносеологические предпосылки и было обусловлено определенной трактовкой формального признака. Главное в ней то, что преступление есть деяние, не просто предусмотренное уголовным законом, а нарушающее этот закон, точнее, установленные им юридические нормы (правила поведения, запреты, предоставленные субъективные права и возложенные на виновного обязанности). По сути дела те же самые представления о формальном признаке нашли свое отражение в ныне действующем Уголовном кодексе и юридической литературе, изданной в нашей стране в последние годы. Правда прежнее изложение формального признака учеными чаще всего непосредственно увязывалось не столько с самой запрещенностью деяния уголовным законом (как это наблюдается ныне), сколько с противоправностью (противозаконностью) совершаемого действия или бездействия, и лишь затем речь шла о нарушении установленных уголовным правом запретов (требований, правил поведения и т.п.), обязательном отражении содеянного в статьях Уголовного Кодекса, наказуемости и др. Но данное обстоятельство какой-либо существенной роли не играет, ибо и в настоящее время при анализе формального признака преступления по-прежнему ставится знак равенства между предусмотренностью в уголовном кодексе, с одной стороны, и уголовно-правовой запрещенностью деяния, его уголовной противоправностью, с другой стороны. Между тем, для определения понятия преступления вопрос о разграничении предусмотренности деяния уголовно-правовыми нормами и его запрещенности (противоправности) имеет принципиальный характер.
|
|
|
Рассматривая предусмотренность деяния в уголовном законе в качестве одного из обязательных признаков понятия преступления, мы имеем в виду принцип nullum crimen sine lege ("нет преступления без указания на то в законе"). Существуя первоначально как теоретическая идея, призванная поставить усмотрение правоприменителя в жесткие рамки законности, это принцип в своей практической реализации потребовал осуществления огромной работы по систематизации различных отраслей права, кодификации уголовного законодательства, выявления и устранения в нем пробелов, наслоений, противоречий. Получив на рубеже XIX-XX вв. нормативное закрепление во многих странах, требование обязательной предусмотренности деяния законом собственно и послужило основой для конструирования так называемых формальных определений понятия преступления. В этой связи, первые советские Уголовные кодексы РСФСР 1922 и 1926 г.г., увязывающие его лишь с общественной опасностью совершаемого лицом деяния, отказывались не столько от формального взгляда на понятие преступления, сколько от самой идеи уголовного права: нет преступления без указания на то в законе. Естественно, что и включение в УК РСФСР 1960 г. в понятие преступления признака "предусмотренности деяния уголовным законом" нужно воспринимать соответствующим образом: как восстановление данного принципа. С учетом буквального толкования признака "предусмотренности" характеристика преступления по УК РСФСР 1960 г. предполагала, что таковым может быть признано лишь деяние, признаки которого тождественны признакам, указанным в статье уголовного закона, действующего в месте и во время совершения деяния. Помимо вопроса о том, каким именно законом деяние может объявляться преступным, признак "предусмотренности" требовал также решение вопроса о том, что является обязательным для деяний, относимых уголовно-правовыми нормами к числу преступных. В рамках последнего следовало бы вести речь как о виновности, общественной опасности деяния, так и его запрещенности с точки зрения различных отраслей права (противоправности в широком смысле слова), морали (аморальности) и т.п. Заметим, что о предусмотренности деяния в данном случае надлежало говорить с позиций норм уголовного права, а о противоправности, запрещенности - с точки зрения всей системы социальных регуляторов.
|
|
|
|
|
|
К сожалению, положительно оценивая включение в понятие преступления признака "предусмотренности деяния" уголовным законом, в юридической науке в содержание этого признака стали вкладывать не только сам факт отражения конкретных наказуемых действий, но и их запрещенность уголовным законом. О чем бы при этом не шла речь - о самой запрещенности, противоправности, противозаконности - в любом случае имелось в виду, что деяние противоречит уже существующим в обществе правовым, нравственным, религиозным и другим установкам, охрану которых берет на себя Уголовный закон. Признание преступным деяния, предусмотренного и одновременно запрещенного уголовно-правовыми нормами, привело к такой его трактовке, при которой в нем мыслилось нечто, соответствующее уголовному закону и вместе с тем нарушающее его. Это, в сущности, и имел в виду Н.С. Таганцев, который рассматривал выражение "нарушение уголовного закона" как "очевидное недоразумение" и, ссылаясь на Биндинга, писал: "Всякий уголовный закон содержит в себе описание преступного деяния (диспозитивная часть) и назначенное за него наказание (санкция); но описание логически не может быть нарушено; напротив того, для применения закона уголовного безусловно необходимо, чтобы учиненное было юридически тождественным с диспозицией закона, с его определением; неисполнение же или, вернее, неприменение санкции возможно, конечно, только со стороны органов судебной власти, а не со стороны правонарушителя". Отмечая, что "закон, который нарушается, логически в идее и даже фактически по времени (обыкновенно, хотя и не всегда) должен предшествовать закону, по коему наказывается правонарушитель", Н.С. Таганцев пришел к однозначному выводу о том, "что веления права, те приказы и запреты, неисполнение которых описывается в диспозитивной части законов уголовных, могут быть двух порядков: или это будут веления правопроизводящей воли, облеченные в форму закона, или основанного на постановлении или распоряжении законе - писаное право, или это будут веления, не облеченные в закон или законное постановление, - право неписаное, кое бытие мы распознаем или из описаний его нарушений в законах уголовных, или посредством анализа условий и признаков различных юридических институтов публичного или даже частного права, или даже путем обобщения фактов общественной жизни"[24].
Сходные суждения на этот счет не раз высказывались и в советской юридической литературе, в том числе и Я.М. Брайниным, отмечавшим, что норма, охраняемая уголовным законом, либо предполагается сформулированной в другом нормативном акте (в частности, трудовом законодательстве), либо существующей в виде неписаной нормы (особенно, если речь идет о посягательствах на личность)[25]. Но не все авторы сочли такую позицию заслуживающей поддержки. Причины тому, несомненно, связаны с неприятием советскими учеными так называемой нормативисткой теории Биндинга, который, исходя из того, что преступление должно не нарушать, а соответствовать уголовному закону, попытался на этой основе доказать отсутствие в нем правовых норм (правил поведения). Справедливо выступая против такого тезиса, в нашей литературе стали обосновывать его ошибочность тем, что уголовный закон, охраняя предписания различных отраслей права, как всякий другой, сам формулирует обязательные для граждан правила поведения, запреты, нарушение которых влечет за собой признание деяния преступным. Сомнительность подобного рода утверждений заключается не в том, что уголовный закон вообще не устанавливает каких-либо запретов и дозволений, не возлагает обязанностей и не предоставляет права. Прямо, например, закрепляется недопустимость объективного вменения, применение закона по аналогии. Требуя назначать наказание в установленном порядке, с учетом всех обстоятельств дела, законодатель исключает возможность выбора смертной казни определенной категории лиц. Можно было бы привести множество других положений, непосредственно формулирующих правила поведения, но все они - и это главное - адресуются не гражданам, а правоприменителю. Он и только он обязан решать вопросы применения уголовно-правовых норм, и, следовательно, лишь в отношении него может идти речь о соблюдении или несоблюдении (нарушении) их требований. Что же касается всех иных лиц, то с точки зрения логики они должны чтить не уголовный закон, а те социальные нормы, игнорирование которых в нем объявлено преступлением. Если кто-то умышленно, из корыстных побуждений лишает жизни других лиц, то он нарушает все, что угодно (естественное право каждого на жизнь, конституционную норму "каждый имеет право на жизнь", религиозную заповедь "не убей" и т.д.), но только не статью уголовного закона, под которую подпадает содеянное. Неприменение ее в необходимых случаях или ненадлежащее применение, несомненно, является нарушением закона, однако исходит оно не от того, кто привлекается, а от того, кто привлекает к уголовной ответственности.
Не свидетельствуют в пользу тезиса уголовно-правовой природы запрета на совершение преступных деяний и взгляды, которые высказываются в отечественной литературе применительно к пониманию структуры норм уголовного права. Отсутствие в нем статей, в которых бы запрет на наказуемое деяние не предполагался, а прямо формулировался, нередко побуждает авторов, с одной стороны, объяснять данный факт тем, что в уголовном законе запреты содержатся в скрытом виде, а с другой стороны, идти по пути весьма оригинальной трактовки элементов уголовно-правовой нормы. Учитывая ее конкретное содержание и то, что именно принято понимать под каждым элементом нормы права, следовало бы со всей определенностью констатировать, что описание признаков деяния в статьях Общей и Особенной частей Уголовного кодекса есть условия их применения, и стало быть имеют значение гипотезы, но никак не диспозиции правовой нормы. Неясным остается одно: почему в юридической литературе многими авторами не воспринимается это, казалось бы вполне простое и логичное решение вопроса? Почему вдруг зашла речь о том, что "гипотеза в уголовно-правовых нормах носит общий характер", "гипотеза подразумевается в уголовно-правовых нормах", "в уголовно-правовой норме происходит слияние гипотезы с диспозицией", "диспозиция выполняет одновременно роль гипотезы", "гипотеза говорит о наличии юридического факта, но описание его содержится в диспозиции", "в уголовном праве правильнее пользоваться привычной терминологией" и т.п.? Надо полагать, что появление такого рода суждений вызвано тем, что признание гипотезой признаков деяния, с наличием которых законодатель связывает возможность применения уголовно-правовых норм, не оставляет места для диспозиции, т.е. для той части нормы права, где должен был бы формулироваться запрет. А поскольку это никоим образом не вписывается в теорию уголовно-правовой запрещенности преступного деяния, то, видимо, во имя ее спасения предполагаемое выдается за действительное, нелогичное за специфическое.
Казалось бы, вступая в явное противоречие с учением о строении правовой нормы, в частности, понятием гипотезы как части нормы, указывающей на условия, при которых она применяется, указанные уголовно-правовые воззрения должны были вызвать критику со стороны представителей общей теории права. Однако и среди них можно встретить мнения, сторонники которого, отмечая разнобой в терминологии, порождающий "известные неудобства", тем не менее пишут: "Но все же в наименованиях, принятых в науке уголовного права, есть определенный резон: здесь отражается связь, существующая между регулятивными и охранительными нормами, обеспечивается широкая (для граждан) информация в едином нормативном положении и о запрещенном поведении, и о санкциях за допущенное нарушение. В самом условии уголовно-правовой нормы, именуемом диспозицией, в скрытом (снятом) виде содержатся указания на запрет, нарушение которого приводит данную охранительную норму в действие, т.е. именно то указание, которое в регулятивных нормах действительно называется диспозицией"[26].
Если бы бытующее ныне в уголовном праве своеобразное, специфическое понимание структуры юридической нормы ограничивалось лишь созданием "известных неудобств", то на этом вряд ли следовало бы делать особый акцент. Возьмем на себя смелость утверждать, что в данном случае речь идет о более важном и принципиальном, ибо тезис об уголовно-правовой природе запрета деяний, объявляемых преступными, порождает соответствующие представления о предмете и роли уголовного права, его соотношении с другими отраслями права. Не останавливаясь на всех этих аспектах проблемы, отметим лишь следующее.
Размышляя о том, где именно содержатся запреты типа "не убей", "не укради", нельзя забывать, что в обществе существует не только Уголовный закон, но и множество других правовых норм (Конституция, гражданское, административного право и т.д.), норм этики, морали, нравственности, религии и т.п. В отличие от Уголовного кодекса, где речь идет об отклоняющемся поведении, многие социальные нормы чаще всего описывают должный, желаемый вариант поведения людей, некий его допустимый стандарт. Выполняя такую функцию, они, однако, так или иначе, прямо или косвенно очерчивают круг порицаемых действий, информируя о добре и зле, хорошем и плохом, допуская, в конечном счете, одно и запрещая другое. Разумеется, нет правил без исключения и, наверняка, найдется статья, если не в ныне, так ранее действующем уголовном законодательстве, предусматривающая ответственность за деяние, по каким-либо причинам оказавшимся вне сфере предмета социального регулирования. Однако с позиций принципа законности не должно вызывать сомнений положение, согласно которому нельзя объявлять преступным то, что с точки зрения действующей в обществе системы социальных регуляторов (права, морали, и т. п.) не получило социального запрета. Но если это так, то вполне закономерно возникает вопрос: для чего нужно при установлении уголовной ответственности запрещать деяния, которые уже и без того запрещены? По каким таким соображениям возникает необходимость или, по крайней мере, является оправданным формулировка уголовно-правового запрета, к примеру, в статье, предусматривающей ответственность за уклонение от уплаты налогов? Существует налоговое законодательство, Конституция России, где прямо говорится об обязанности каждого платить законно установленные налоги и сборы и, стало быть, еще до и вне зависимости от принятия уголовно-правовой нормы налогоплательщики были не вправе уклоняться от уплаты налогов. Быть может повторный запрет имеет своей целью возложение новой, уголовно-правовой обязанности: не уклоняться от выполнения ранее возложенной обязанности? Но не будет ли это означать декларативность соответствующих статей Конституции и налогового законодательства, а, в общем контексте, с учетом всей совокупности статей Особенной части Уголовного кодекса - системы социальных норм в целом? Понятно, что сам факт возможности применения уголовного наказания оказывает превентивное воздействие на граждан, но оно исходит не из установления уголовным законом особых, уголовно-правовых запретов, а из предусмотренной им возможности привлечения к уголовной ответственности в случаях, когда нарушаются взятые под охрану наиболее важные социальные правила поведения.
В связи с изложенным вряд ли можно признать удачным существующее ныне в ст. 14 УК РФ определение понятия преступления. Не упоминая специально в нем о признаке "предусмотренности деяния уголовным законом", законодатель счел целесообразным ограничиться изложением данного признака в качестве принципа законности (ст. 3 УК РФ), с одной стороны, и увязать понятие преступления с идеей "запрещенности деяния настоящим Уголовным кодексом под угрозой наказания". Между тем, квалифицируя то или иное деяние, правоприменитель в действительности вынужден решить вопрос не о запрещенности или незапрещенности, а о предусмотренности или непредусмотренности действия (бездействия) в качестве преступления настоящим Кодексом. Общим для всех предусмотренных Уголовным законом в качестве преступления деяний, несомненно, является их виновность и общественная опасность: отсутствие любого из этих признаков означает отсутствие самого преступления. Что же касается запрещенности деяний, то нет нужды доказывать очевидное: в уголовном законе нет ни одной статьи, в которой бы прямо говорилось (не подразумевалось, а именно говорилось) о запрете их совершения настоящим Уголовным кодексом под угрозой наказания. Вместе с тем, как уже отмечалось, так или иначе всякое наказуемое деяние является недопустимым, запрещенным с позиции тех или иных видов социальных норм. Запрещенность деяния, понимаемая в широком смысле этого слова, во многих случаях является настолько бесспорной и очевидной (особенно, когда речь идет о посягательствах на естественные права человека), что указание на ее источник в уголовно-правовой норме теряет всякий смысл. В тех же случаях, когда социальные запреты носят специальный характер и так или иначе отражаются в соответствующем нормативным акте, то его нарушение оценивается законодателем в качестве обязательного признака так называемых бланкетных статей, установление которого является обязательным при их применении. Стало быть, в отличие от ст. 14 УК РФ, провозглашающей преступлением виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания, с практической точки зрения преступлением фактически следует признавать нечто иное: предусмотренное настоящим Кодексом в таком качестве виновно совершенное общественно опасное и запрещенное (в широком смысле слова) деяние.
Характеристика существующих ныне взглядов на юридическую природу понятия преступления не будет полной, если не затронуть вопрос обоснованности признания самостоятельным признаком того, что называют наказуемостью деяния, и в отношении чего до последнего времени в теории уголовного права не было единства мнений: одни авторы настаивали на том, что она является обязательным признаком всякого преступления и должна трактоваться не как сам факт применения наказания в каждом отдельном случае, а как угроза его применения; другие - либо вообще не считали наказуемость признаком преступления, полагая, что в данном случае надлежит говорить о юридическом последствии содеянного, либо не рассматривали ее в качестве самостоятельного признака, отводя ей роль составной части признака противоправности (запрещенности). Заметим, что в отличие от советского законодательства, вообще не упоминавшего о наказуемости при определении понятия преступления, действующий Уголовный кодекс признал ее, по сути, частью признака запрещенности.
По-видимому, нет нужды доказывать очевидное: объявление того или иного деяния преступным или непреступным не есть самоцель. Следует ли из этого, что, определяя понятие преступления, мы должны в него включать признаки, непосредственно касающиеся значения, которое данное понятие имеет в уголовном праве. Думается, что нет. И не только потому, что роль преступления весьма многообразна (в механизме уголовно-правового регулирования оно служит юридическим фактом, порождающим регулируемые данной отраслью права общественные отношения; в учении об уголовной ответственности - ее основанием и т.д.), но и потому, что нельзя путать причину и следствие: не уголовно-правовые отношения, уголовная ответственность и наказуемость обусловливают необходимость признания деяния преступлением, а, наоборот, признание деяния преступлением служит необходимой, обязательной предпосылкой их существования.
Итак, характеризуя юридическую природу (но не значение) понятия преступления можно сделать вывод: непосредственно в уголовно-правовом смысле она находит свое выражение в объявлении деяния в статьях Общей и Особенной частей Уголовного кодекса в качестве преступления. Может ли эта формулировка претендовать на роль его дефиниции? Безусловно. В связи с бытующим в нашей литературе мнением о том, что такого рода определения понятия преступления являются ненаучными, тавтологичными и т.п., подчеркнем: констатация предусмотренности деяния в уголовном законе в качестве преступления является не только необходимой, но и достаточной для данного понятия. Деяние, которое не представляет общественной опасности (ч. 2 ст. 14 УК РФ), совершено невиновно в состоянии невменяемости или лицом, не достигшим требуемого возраста, а равно во всех иных случаях, когда отсутствует хотя бы один из обязательных (указанных законодателем) признаков, не может считаться преступлением. Заметим, что уголовно-правовая квалификация, осуществляемая правоприменителем в каждом отдельном случае и имеющая целью установление тождества признаков содеянного с признаками той или иной статьи Уголовного кодекса, по свое сути предполагает решение вопроса о предусмотренности действия (бездействия) в уголовном законе в качестве преступления.
Виды преступлений
Одна из существенных новелл действующего Уголовного кодекса РФ состоит в том, что в нем содержится система норм, посвященных решению вопроса о видах преступления (см.: ст.15 УК РФ). Что в ней обращает на себе особое внимание? Прежде всего то, что она по месту расположения связывается с понятием преступления и основывается, во-первых, на подразделении всех преступлений на четыре категории, именуемые преступлениями небольшой тяжести, преступлениями средней тяжести, тяжкими преступлениями и особо тяжкими преступлениями, а во-вторых, на выделении неоднократности преступлений, совокупности преступлений и рецидива.
Казалось бы, такой подход к решению о видах не должен вызывать каких-либо серьезных возражений. Дело однако в том, можно ли считать неоднократность, совокупность и рецидив видами преступления? Вряд ли, поскольку далеко не всякая классификация предполагает выделение лишь видов преступлений. Различая, к примеру, умышленные и неосторожные, простые или сложные, оконченные или неоконченные преступления, мы, безусловно, говорим о видах преступлений. Но такого рода классификацию нельзя ставить в один ряд с выделением неоднократности, совокупности и рецидива, ибо применительно к ним мы имеем дело уже с особенностями не отдельных преступлений, а их множественности, различных ее форм и видов. Логика как местонахождения, так и изучения уголовно-правовых норм, посвященных понятию неоднократности, совокупности и рецидива, требует сначала решения вопросов, связанных с тем, что непосредственно раскрывает общее и особенное в понятии преступления, является обязательным для всякого преступного деяния или, напротив, исключает его преступность и лишь затем изложения вопросов разграничения отдельного преступления и множественности преступлений, форм и видов такой множественности (неоднократ-ности, совокупности, рецидива). Не являясь непосредственно видом отдельных преступлений, она лишь их предполагает своим содержанием, вследствие чего множественность преступлений может включать в себя умышленные и неосторожные, оконченные и неоконченные и т.п. деяния. Во всяком случае, не видя необходимости рассматривать неоднократность, совокупность и рецидив преступлений в непосредственной связи с понятием преступления, авторы настоящей работы руководствовались не малоактуальностью данной проблематики, а тем, что побудило законодателя не рассматривать видами преступления совершение его группой лиц, группой, действующей по предварительному сговору, или организованной группой.
Что же касается вопроса об обоснованности признания видами преступления особо тяжкого, тяжкого преступления, преступления средней тяжести и преступлений небольшой тяжести, то его решение не может быть однозначным. И действительно, всякая классификация лишь тогда является состоятельной, когда она основана на четко фиксируемом, едином основании (признаке, критерии) деления. Каково оно в данном случае? С одной стороны, законодатель прямо закрепляет, что выделение категорий особо тяжких, тяжких, средней тяжести и небольшой тяжести преступлений производится им "в зависимости от характера и степени общественной опасности деяний, предусмотренных настоящим Кодексом". Исходя из этого положения, следует констатировать, что отнесение каждого преступления к какой-либо из названных в Уголовном кодексе категорий должно осуществляться с учетом именно общественной опасности посягательства, ее характера и степени, т.е. с позиций материального, объективного признака преступления. Принципиально важно при таком понимании основания классификации знать, что влияет на общественную опасность отдельного преступления, от чего зависит ее характер и степень. Признав целесообразным не ограничиваться лишь указанием на количество и наименование категорий преступлений, а выделять их отличительные признаки, законодатель установил: "Преступлениями небольшой тяжести признаются умышленные и неосторожные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное настоящим Кодексом, не превышает двух лет лишения свободы."; "Преступлениями средней тяжести признаются умышленные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное настоящим Кодексом, не превышает пяти лет лишения свободы и неосторожные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное настоящим Кодексом, превышает два года лишения свободы". "Тяжкими преступлениями признаются умышленные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное настоящим Кодексом, не превышает десяти лет лишения свободы"; "Особо тяжкими преступлениями признаются умышленные деяния, за совершение которых настоящим Кодексом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше десяти лет или более строгое наказание". Поскольку, если не считать умышленность или неосторожность деяния единственным отличительным признаком каждой категории, то вполне закономерно возникает вопрос о том, можно ли считать его тождественным указанному законодателем основанию деления: характеру и степени общественной опасности преступления? Ответ более чем очевиден по меньшей мере в трех отношениях: 1) характер и степень общественной опасности преступления есть то, что лишь познается законодателем, но никак не зависит от его воли и сознания, в то время как предусмотренное Кодексом наказание за совершенное преступление обусловлено не только объективными, но и субъективными факторами, в частности, целями, которые законодатель стремится достигнуть применением наказания; 2) общественная опасность совершенного преступления ни в коей мере не зависит от тяжести предусматриваемого Кодексом наказания; последнее же, напротив, не может более или менее точно не учитывать первое; 3) какое бы большое значение не имела общественная опасность совершенного преступления, она не является и не может являться единственным критерием наказания, предусматриваемого законом за совершенное деяние. Стало быть, не вступая в противоречие с логикой, необходимо заключить, что общественная опасность преступления и предусмотренное за него законом наказание могут рассматриваться как два самостоятельных основания классификации: первое позволяет выделить разные по тяжести виды (или категории) преступлений; второе - разные по тяжести уголовно-правовые санкции, зависящие не только от общественной опасности совершенного преступления.
Не будет лишним подчеркнуть, что идея подразделения преступных деяний на виды, исходя из тяжести предусматриваемого за них наказания, не нова. Не касаясь доктрин и законодательства зарубежных государств, где она издавна получила в той или иной форме весьма широкое распространение, заметим, что еще в Уголовном Уложении 1903 г. преступные деяния подразделялись: а) на тяжкие преступления, за которые в законе определены как высшее наказание смертная казнь, каторга или ссылка на поселение; б) на преступления, за которые устанавливалось в качестве наиболее сурового наказания заключение в исправительный дом, крепость или в тюрьму; в) на проступки, влекущие за собой наказания, самое суровое из которых – арест или денежная пеня. Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. различал две категории преступлений: а) направленные против установленных рабоче-крестьянской властью основ нового правопорядка или признаваемые ею наиболее опасными, по которым определенный кодексом низший предел наказания не подлежит понижению судом; б) все остальные преступления, по которым установлен высший предел определяемого по суду наказания. Примечательно то, что об этом делении речь шла не в связи с преступлением, а в связи с наказанием. Аналогичным образом решался вопрос и в УК РСФСР 1926 г. Уголовное законодательство нашей страны 60-80 гг. содержало исчерпывающий перечень лишь тяжких преступлений, но так или иначе упоминало также и об особо тяжких преступлениях; о преступлениях, не являющихся тяжкими; преступлениях не представляющих большой общественной; опасности малозначительных преступлениях. Примечательно и то, как воспринимались подобного рода деления представителями уголовно-правовой теории. Пожалуй, в наиболее резко отрицательной форме высказывал свое отношение к подобного рода классификациям преступлений французский криминалист Росси, которой по свидетельству Н.С. Таганцева, утверждал, что ввести в закон такое деление - значит сказать обществу: не трудитесь исследовать внутреннюю суть человеческих деяний, смотрите на власть: если она рубит голову кому-либо, вы должны заключить, что этот человек великий злодей. Как полагал Росси, в этом высказывается такое призрение к человечеству, такое притязание на деспотизм во всем, даже нравственности, что можно без особой смелости судить о духе целого Кодекса по одной статье. Сам Н.С. Таганцев, хотя и считал деление преступлений в зависимости от предусмотренного за них наказания формальным, тем не менее признавал суждения Росси не совсем справедливыми, поскольку законодатель устанавливает наказание не произвольно, а с учетом существа деяния, и кроме того, отмечал практическую выгоду использования этого деления в законотворческой деятельности[27]. Придерживаясь мнения о том, что классификация преступлений по признаку их общественной опасности еще лишь ждет своей научной разработки (кстати, весьма продуктивной для нее может оказаться идея подразделения преступлений по их тяжести применительно не к любым посягательствам, а раздельно в отношении умышленных и неосторожных), было бы более правильным при характеристики видов преступления внести определенные коррективы в представления о категориях преступлений. Одна из таких корректив состоит в том, что в основании выделения указанных в действующем Уголовном кодексе России категориях преступления лежит не общественная опасность содеянного, а особенность его правовых последствий - предусмотренного за них наказания. Другое уточнение касается наименования категорий: первая категория преступлений - это преступления, за совершение которых Уголовный кодекс предусматривает наказание небольшой тяжести (суровости), т.е. не превышающее двух лет лишения свободы; вторая категория - преступления, за совершение которых Уголовный кодекс предусматривает наказание средней тяжести, т.е. не превышающим пяти лет лишения свободы; третья категория - преступления, за совершение которых уголовный кодекс предусматривает тяжкое наказание, т.е. лишение свободы не свыше десяти лет; и, наконец, четвертая категория - преступления, за совершение которых Уголовный кодекс предусматривает особо тяжкое наказание, т.е. на срок свыше десяти лет либо иное, более суровое наказание.
Предлагаемое смещение акцентов позволяет не только избежать логического противоречия в характеристике оснований выделения категорий преступления, но и ориентирует практику на то, что отнесение конкретного преступления к той или иной категории зависит лишь от квалификации посягательства, а не от оценки правоприменителем каких-то обстоятельств дела в качестве исключительных или фактически назначенного судом наказания. Первое - несвязанность категорий преступления с наличием исключительных обстоятельств дела - не лишено актуальности, в частности, по той причине, что авторы модельного Уголовного кодекса (кстати, рекомендующие выделять также четыре категорий преступлений - особо тяжкие, тяжкие, менее тяжкие и не представляющие большой общественной опасности) предложили сформулировать правовую норму, в соответствии с который суд, учитывая исключительные обстоятельства дела, может в определенном порядке признать совершенное преступление на категорию ниже, чем указано в законе. "Такое решение, - поясняют разработчики модельного Уголовного кодекса, - может быть принято на основе оценки конкретных условий и обстановки совершения преступления, например, при наличии нескольких смягчающих обстоятельств, особых признаков личности виновного, предотвращения тяжких последствий, добровольной явки с повинной и т.д."[28]. Хотя внесение данного предложения мотивировалось гуманными мотивами - "целью смягчить жестокость законодательного решения о принадлежности преступления к определенной категории для некоторых случаев " - законодатель не счел нужным согласиться с обоснованностью принятия такой нормы.
Второе положение - несвязанность категорий преступлений с фактически избираемой судом мерой наказания - следует иметь в виду при решении вопросов толкования названного законодателем признака деления преступлений на категории, которым, как указывалось, фактически является не общественная опасность содеянного, а максимальное наказание, предусмотренное Уголовным кодексом. Если исходить из того, что отнесение конкретного преступления к той или иной категории зависит от его квалификации, то можно, например, утверждать: при назначении наказания по совокупности преступлений или приговоров, определение категории преступления должно производиться с учетом того максимального наказания, которое предусмотрено за отдельно совершенное преступление, а не за совокупность преступлений и приговоров. Несколько сложнее обстоит дело с выяснением того, что понимать под максимальным наказанием, предусмотренным уголовным кодексом в отношении деяний, совершенных несовершеннолетними. Имея в виду положения Общей части Уголовного кодекса, согласно которым лишение свободы назначается несовершеннолетним осужденным на срок не свыше десяти лет, следует сделать заключение: какое бы преступление не вменялось несовершеннолетнему в вину, оно в любом случае не должно относиться к той категории преступлений, которую законодатель обозначает как особо тяжкое преступление и связывает с признаком предусмотренности за него максимального наказания в виде лишения свободы на срок свыше десяти лет или другого более сурового наказания. Можно ли считать данный вывод обоснованным? Надо полагать, что нет, поскольку в главе Уголовного кодекса, закрепляющей особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних, речь идет о невозможности назначения наказания на срок свыше десяти лет, а в главе о понятии преступления и видах преступления - о наказании, предусмотренном настоящим Кодексом, т.е. указанном в уголовно-правовой санкции и, стало быть, зависящим от квалификации содеянного. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что, подробно перечисляя особенности ответственности и наказания несовершеннолетних, законодатель ничего не упоминает о их "льготе" в интересующем нас смысле. И, наконец, учтем и то, что в ст. 93 УК РФ прямо говорится о назначении наказания несовершеннолетнему за особо тяжкое преступление.
Если в части оснований закрепленных в действующем Уголовном кодексе видов преступлений позиция законодателя небезупречна, то как обстоит дело с его заключением о необходимости выделения именно четырех, а не больше или меньше категорий преступлений. Рекомендации ученых по этому поводу, кстати, никогда не были едиными: одни из них отдавали предпочтение двучленному делению, другие - трехчленному, третьи - четырехчленному, четвертые - пятичленному. Столь же неоднозначна до настоящего времени была и законотворческая практика нашего государства и других стран. Но свидетельствует ли такая ситуация в подтверждение того, что законодатель волен по своему усмотрению определяться с числом выделяемых им категорий преступлений? Надо думать, что нет. Если в основе подразделения преступлений на категории усматривать признак общественной опасности, то решение проблемы будет состоять в том, чтобы найти соответствующий механизм ее измерения, позволяющий фиксировать переход количественных изменений опасности в качественные. Результаты проведенных в нашей уголовно-правовой науке исследований убеждают лишь в одном: количественная определенность общественной опасности находит свое выражение в степени ее опасности, а качественная - в характере. Все иные суждения носят либо слишком общий, либо дискуссионный характер. Какие из них принимать во внимание и какие не принимать - это уже во многом зависит от того, кто осуществляет деление преступлений по признаку их общественной опасности. Но трудности в познании вовсе не лишают деление по такого рода признаку его объективно-материального характера.
Понятно, что применительно к классификации преступлений исходя из тех правовых последствий, которые с ними связываются, нужно сделать несколько иной вывод. В то же время и она не может быть произвольной, в том числе и в плане выделения количества категорий преступления. Во всяком случае с позиций логики и здравого смысла, каждая из категорий имеет право на существование лишь постольку, поскольку она оказывается практически значимой. Но если это так, то особенность категории должна заключаться не только в неодинаковом максимальном наказании, предусмотренном законом за охватываемые ею совершаемые преступления, но и в характере правовых последствий, непосредственно связанных с неодинаковым максимальным наказанием. Каковы их различия?
Сопоставляя соответствующие статьи Уголовного кодекса, можно обнаружить, что они допускают в отношении преступлений, именуемых законодателем:
1) преступлениями небольшой тяжести: а) освобождение от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием (лица, совершившие преступления иной категории могут быть освобождены на этом основании лишь в случаях, специально предусмотренных соответствующими статьями Особенной части Уголовного кодекса), в связи с примирением с потерпевшим, с изменением обстановки, с истечением двухгодичного срока давности с момента совершения преступления или со дня вступления в законную силу обвинительного приговора; б) признание совершения преступления впервые вследствие случайного стечения обстоятельств в качестве основания для смягчения ответственности; в) применение принципа поглощения менее строго наказания более строгим; г) право суда на решение вопроса о целесообразности отмены условного осуждения в отношении лица, которое в течение испытательного срока совершило преступление небольшой тяжести, в то время как совершение преступления иной категории влечет за собой обязательную отмену условного осуждения;
2) преступлениями средней тяжести: освобождение от уголовной ответственности в связи с истечением шестилетнего срока давности со дня совершения преступления или в связи с истечением шести лет при осуждении за преступление средней тяжести;
3) преступлениями небольшой и средней тяжести: а) условно-досрочное освобождение от отбывания наказания по истечении одной трети срока наказания, назначенного за преступление небольшой или средней тяжести; б) замену неотбытой части наказания более мягким видом наказания; в) применение отсрочки отбывания наказания беременным женщинам и женщинам, имеющим малолетних детей (за тяжкие и особо тяжкие преступления отсрочка возможна только при назначении наказания менее пяти лет); г) погашение судимости в отношении лиц, осужденных к лишению свободы по истечении трех лет после отбытия наказания, а применительно к несовершеннолетним - одного года; д) освобождение от уголовной ответственности или наказания несовершеннолетних с применением принудительных мер воспитательного воздействия; е) применение условно-досрочного освобождения от отбывания наказания к лицам, совершившим преступление в несовершеннолетнем возрасте по истечении одной трети срока наказания, назначенного судом за преступление;
4) тяжкими преступлениями: а) признание рецидива в случаях совершения умышленного тяжкого преступления, лицом ранее осужденным за такое преступление; б) условно-досрочное освобождение от отбывания наказания по истечении не менее половины срока наказания, назначенного за тяжкое преступление, к лицам, совершившим преступление в несовершеннолетнем возрасте; в) освобождение от уголовной ответственности в связи с истечением десятилетнего срока давности с момента совершения преступления или со дня вступления обвинительного приговора в силу; г) погашение судимости в отношении лиц, осужденных к лишению свободы по истечении шести лет после отбытия наказания;
5) тяжкими преступлениями и преступлениями средней тяжести: признание особо опасного рецидива при совершении лицом умышленного преступления, за которое оно осуждается к лишению свободы, если ранее это лицо три и более раз было осуждено к лишению свободы за умышленное тяжкое преступление или умышленное преступление средней тяжести;
6) особо тяжкими преступлениями: а) признание наличия особо опасного рецидива в действиях лица, совершившего особо тяжкое преступление, если такое лицо ранее было осуждено за умышленное тяжкое или особо тяжкое преступление; б) применение такого вида наказания, как пожизненное лишение свободы и смертная казнь; в) лишение свободы с содержанием только в исправительных колониях строгого режима; г) назначение отбывания части срока назначенного наказания в тюрьме; д) условно-досрочное освобождение от отбывания наказания по истечении двух третей срока наказания, назначенного за особо тяжкое преступление; е) освобождение от уголовной ответственности в связи с истечением пятнадцатилетнего срока давности с момента совершения преступления или вынесения обвинительного приговора; ж) погашение судимости в отношении лиц, осужденных к лишению свободы по истечении восьми лет, а применительно к несовершеннолетним - трех лет после отбытия наказания;
7) особо тяжкими или тяжкими преступлениями: а) признание особо опасного рецидива в случаях совершения особо тяжкого преступления лицом, если ранее оно было осуждено за умышленное тяжкое или особо тяжкое преступление; б) осуждение за приготовление к преступлению; в) квалификацию действий в качестве преступления, совершенного преступным сообществом; г) установление и применение за содеянное таких видов наказания, как конфискация имущества и лишение специального, воинского или почетного звания, классного чина и государственных наград.
Учитывая характер правовых последствий, устанавливаемых законодателем применительно к каждой из выделенных им категорий преступлений, можно заметить, что с первыми двумя категориями (небольшой и средней тяжести) связывается использование сравнительно мягких условий реализации уголовной ответственности и наказания (устанавливаются дополнительные виды освобождения от уголовной ответственности, расширяется перечень обстоятельств, смягчающих наказания и т.п.), в то время как две другие категории (тяжкие и особо тяжкие преступления) чаще всего влекут за собой более суровую реакцию со стороны законодателя как в части видов и размеров применяемых видов наказания, так и в части освобождения от уголовной ответственности и наказания, оценки содеянного в качестве рецидива совершения преступления, установления давностных сроков и т.д.
Если иметь в виду это соображение, то, заключая изложенное о категориях преступлений, можно констатировать, что они представляют собой один из инструментов юридической техники, с помощью которого законодатель стремится обеспечить более дифференцированный подход к возложению уголовной ответственности на лиц, совершивших преступления.
А.В. Грошев,
доктор юридических наук, профессор,
Кубанский государственный
аграрный университет
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 359; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!