ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 87 страница
В кеми-обинских іробнишх. как и вямных могилах под каменными перекрытиями, гораздо более, нежели в дольменах, завуалирован вход-выход. И если его наличие» дольменах подчеркивает семантику жшіиша. а позже и утробы [215|, то отсутствие • гробницах и перекрытиях соответствует образу Валы как скалы, яиш и т. п. [РВ 1.130.5 и др.]. Тем интереснее немногие случаи, когда вход-выход обозначены всё же и здесь.
В древнейших кеми-обинских п. 7 Великоалександровского кургана, п. 3 и п. 4 к. I у Староселья он был намечен с левой стороны и у головы погребённых [975. рис.
12.14,15]' панцирем черепахи и деревянной частью перекрытия, воронкой и направление* ног «прародительницы, точками и свободным от П-образногознака пространством га перекрытии. Показательно, что во всех случаях открывался восток, в двух—ешё и севез. в одном — юг. Тем интереснее довольно явственный портал тоже раннего п. I к. 9 у Софиевки, обращённый на юго-запад, к ногам погребённых детей [954, рис. 1:5,--і- Х-образный знак навнѵтренней сторонепорталасвязан с закатом зимнего, поіустороннег» Солнца. Дети, очевидно, предназначались в жертву потусторонним силам - во искупление дневного светила и благоприятного полугодия. Это предположен!* подтверждается тем обстоятельством, что последующие кеми-обинские погребения» к. 40 и к. 41 сопровождались несомненными человеческими жертвоприношениями.
расположенными юго-восточнее іробниц 11038, рис. 62—63]. В таких случаях семантика гробниц приближалась, по-видимому, к отождествлению вместилища Валы с охраняющим его змием-лемоном. Вритрой {1019. с. 69—70].
|
|
|
Модификацией X- можно считать Ж-обрззный знак на стеле над детским позд- неямньгм п. 3 к. 4—VII у с. Ковалёвка (правобережье Южного Буга) [927, с. 22. 118, рис. 6:14.40:4—6]. Удлинённое основание знака совпадалос ориентировкой покойника и было обращено к восходу зимнего солнш(-стояния), этот выход был подчёркнут свободным пространством Г)-образной окантовки стелы, a j&a штриха у обращённого на запад отростка знака свидетельствовали о запреіценности этого направления. Возможно, ребёнок предназначался в жертву Солнцу, преодолевающему самые длинные зимние ночи, что подтверждается нижеследующим рассмотрением семантики знака.
Опираясь на исходные факты, можно считать, что он обозначал мировое древо, рост которого начинался на рассвете зимнего солнцеворота и ограничивался закатом летнего солнцестояния. По-видимому, сходный путь Солнца изображен на одной из ближневосточных печатей III тыс. дон. э. [49. с. 59, рис. 27 а]: над потусторонним миром <в виде двух ям с гигантами в окружении змей) две пары грифонов держат шесты со знаками, подобными рассматриваемому нами, а посередине пара божеств поднимает шест с 6—8-лучевым знаком (летнего солнцестояния).
|
|
|
Соответствующие изображения, изделия, а также сопутствующие им обряды сохранились в Грузии [60, с. 75—79, 89—93 и др.]. В новогодних празднествах фигурирует'здесь чичилаги — шест с крестообразным навершием. Его подобие изображается на «лотке для подношения господам» (свите праматери Наны — хтонической богини воли плодородия, хозяйки некого сала), воиекупление заболевшего ребёнка. Культ Наны вомногом унаследовал шумерскую Инанну [217] (' Венеру’, астральный знак которой и представлен, вероятно, на стеле п. 3 к. 4—VII). Важнейший аспект последней —нисхождение в потусторонний, загробный мир и возвращение оттуда посредством искупительной жертвы в лице своего возлюбленного пастуха Дѵмузи, представителя плеяды умирающих и возрождающихся божеств. Ребёнок из рассматриваемого п. 3 вполне мог воплощать последнюю ипостась. Она приемлема и для пары детей из вышерассмотренного п. 1 к. 9 у Софиевки. И не только ввиду наличия связанного с потусторонним Солнцем Х-образного знака, но и в соответствии с надписями на протошумерскихтабличкак Кукутени — Триполья A-В: «знания близнецов Инанны», «бог Солнца в саду убитых судит, это 2-е святилище Инанны» [297, с. 33]. Имеем ещё два. по крайней мере, свидетельства в пользу гипотезы о месопотамских влияниях на возникновение стел и гробниц в степных культурах Восточной Европы. Впрочем, эго влияние могло исходить также от трипольской культуры — одной из генетических основ кеми-обинской.
|
|
|
Вопрос об отражении в антропоморфных стелах культа Инанны (наряду с Нинлиль и т. п.) уже поставлен И.Л.Алексеевой, исходившей при этом из изображений бус на некоторых из стел. Такая гипотеза представляется теперь вполне правомерной. Заслуживает поддержки вывод исследовательницы о том, что если могила перекрыта парой стел с признаками разного пола, «то здесь, очевидно, умирающее и воскресающее мужское божество сопровождалось женским в расчёте, что последнему предстоят оживляющие функции или, как это было у древних египтян, содействие вознесению на небо в будущем» [13, с. 49]. Из приведенных памятников наиболее показательно ямное п. 13 к. 3 ус. Шсвченково Килийского
р-на Одесской области [13. с 43—45,49]. хотя объективность его фиксации очень сомнительна. На уступе поперёк могилы лежали две стелы. Они были обращены л ином вниз. т. е к потустороннему миру. Связь с ним женской стелы сильней* она расп слагалась с западной стороны и головой к югу (надиру), в то время как мужская
|
|
|
— с восточной и головой к северу (зениту). Две чаши северо-восточнее и северо- западнее стел предназначались, очевидно, для восходящего и заходящего летнего солнца (-стояния), что согласуется с их крестообразным плетением и установкой на кострище поверх стел. Костёр был устроен из коры, надо полагать, что стелы ассоциировались со стволами деревьев. «Рощу» дополняли растительные волокна внутри чаш и они сами, сплетенные «из полосок белой коры» В чашах были обнаружены также «остатки мелких костей, по всей вероятности, птиц». Если это остеологическое определение верно, то оно может отвечать не только идее вознесения покойника на небо, но и выделенным Н.Д.Довженко зооорнитоморф- ным чертам некоторых стел, обнаруживающих, таким образом, «определенную семантическую, а в ряде случаев иконографическую близость к ранее выделенному образу Богини-Птииы у земледельческих неоэнеолитических культур Европы* [209. с 67-68, 1058. с. 106-107 и др.].
Говоря отом. что женские стелы Северного Причерноморья должны были сочетал. «Традиционную идею богини-Матери. идею плодородия и связь с загробным миром* [13, с 46]. И.Л.Алексеева уклонилась от греческих аналогий, сочтя их, по-видимомѵ елишком поздними. Это несправедливо, в частности, по отношению к Деметре и Персефоне — матери и дочери, богиням посева и сбора зерна с их Элевсинскими мистериями, учреждёнными потомками упоминавшегося выше Огигоса. Его связь с ' Венерой’-Инанной была опосредствована космической катастрофой этой планеты, обусловившей, вероятно. «Огигосов потоп» на Земле [911, с. 129,196]. Выше было выдвинуто предположение, что это событие ХХІІ в до Н- э. отразилось в обряде специфической группы позднеямных погребений Нижнего Поднепровья с лодкой, плотами и т. п. «носшікамио. Прослеживается связь той группы с рассматриваемой здесь: п 8 К S у Семеновой (с «носилками»-лодкой на перекрытии, «увозящей » антропоморфную стелу и плиту) — п. 7 к. 1 у Холмского («носилки »-сани на дне. а на перекрытии — повозка «увозя шая» антропоморфный заклад из 2 антропоморфных и 1 простой стелы, а также чаша) — п. 13 к 3 у Щевченково 1с 2 антропоморфными стелами и 2 чашами на перекрытии). Что же касается аналогий последнего комплекса с Деметрой и Персефоной. то их не менее, чем с Инанной. Греческие богини тоже изображались с ожерельями («бусы» на стеле іп п. 13 и проч могли символизировать «зерно и другие растения*, пробивающиеся из «широкой грузи* Деметры [854. с 371]). обнльное использование растений и особая сакрализация чаш в Элевсинскич мистериях вполне отвечают вышеоі меченным особенностям л 13 А если настаивать на мужской ипостаси стелы без бус, то её можно сопоставить с Зевсом или (ближе к Персефоне) Дионисом — с супругом и сыном Деметры tie брак с Зевсом в Элевсинских мистериях разыгрывали жрпиап иерофант. которые на вречяуедннядисьвтесное подземелье и выносили оттуда колос— ребёнка» [854. с. 141—142,365] Ііго-то и могли содержать чпші і п 13. А комплект п. 7 к. 1 мо) быть в какой-то мере связан смифом о похищении Персефоныколеснішей владыки потустороннего мира Плутона [854. с. 369]
Выше уже указывалось нз прочные земледельческие традиции в среде скотоводов Азово-Черноморских степей Нлстая момент рассмотреть самое яркое TOM' свидетельство: изображения на плите из к. 1 у Бахчи-Эли (близ Симферополя). Она была найдена над (кеми-обинеким?) кенотафом или невыделенным погребением іжертвенного?) младенца; лунки на верхнем торне, предназначавшиеся» вероятно, для календарных расчётов и возлияний, указывают на её первоначальную установку в вертикальном положении [850, с. 167—172: 1021, с. 10]. Трактовке стелы посвящена обширная литература, сравнительно новой и наиболее основательной представляется мне трактовка, предложенная Б. А. Шрамко [1000, 1001].
Согласно Б. А. Шрамко. на лицевой стороне стелы изображена парная упряжка валов, готовых к пахоте, и набор различных сельскохозяйственных орудий: плуг, мотыги, топоры и др. Через эти изображения справа налево движутся 3 фигуры героев. Крайний справа изображён вниз головой, что означает момент «ритуального убийства старого вождя или жреца». Следующий «распростёр руки над полем и как бы благословляет его*; этот «воскресший бог или новый, полный сил вождь должен бьш провести первую борозду». Возглавляющая же шествие огромная, по сравнению с другими, фигура стоит пред плугом и как бы оплодотворяет его. Следует обратить внимание и на детати, упущенные автором: змеевидность ног последней фигуры и точка •яйцо?) над левым быком. Кроме того, автор хоть и указал на соответствие изображения плута плугам раннеземледельческих цивилизаций Востока, но ограничил кру г аналогий петроглифами Западной Европы.
Между тем, последние есть и в Каменной Могиле: на .пл. I «Северного грота» и на карнизе «Грота быка»; вероятно, на пл. 34а и пл. 49 [781, с. 8—9]. Чаше всего они сопутствуют изображениям стоп, которые В. Н. Даниленко связал «с пахагой, находившей культовое отражение в праздновании весеннего воскресения растительного, в конечном счёте солнечного, божества типа арийского Вишну, шумерского Думмузи и др.» [191, с 63]. Эти аналоши, нхевязье Шумером будут рассмотрены в следующей главе. Аздесь ограничимся знакомством с пл. 37, центральное изображение которой сопоставимо с петроглифами из Сиспанского р-на Армении [191, с. 66—67]. Во веех трёх случаях имеются упряжки волов, кружочки и змеи или змееподобные существа возле них «причём два последних изображения — левее и ниже первого). На пл.37 — ешё левее
— среди решеткообразных символов возделанного поля, — можно разглядеть плуги и др. сельскохозяйственные орудия, а также невыразительные антропоморфные фигуры [678, с. 77-80, рис. 52-53].
Итак, стела из Бахчи-Эли ещё больше — нежели стелы из Ковалёвки и Шевченково — выпадает из круга арийской тематики, представленной стелами из Старогорожено. Староселья и др. Впору отнести их к проявлениям сугубо земледельческих культур, но вспомнив, что возлюбленным Инанны бьш пастух, поишем соответствия и в скотоводческих культах.
Начнём с установленной А.А.ФормозоеЫМ связи дуальной пары жрецов со стелы из Бахчи-Эли и фигурокадораніов («братьев-сонерников») на бронзовых вилах-крюках из подкурганной іробни цы у ст. Новосвободной [851 ]. Эти «вилы* для доставания мяса из котла оказались, вместе с тем, разновидностью джвара— символа '‘Владыки неба’, схематического изображения головы быка-Тельца [60, с. 175—176, табл. ХХіѴ8, и др.; 277]. Изображение упряжки на стеле находит соответствия там же: в хлебных фигурках бычьих упряжек и лежащих подле коров на ритуальных сванских подносах: у них же —впрочем, как и у славян и др. — было принято в начале пахоты разбивать яйца о бычьн головы и т. п. [60, с. 177—1S0, габл. XXV —XXVI]. Там же найдём мы учоляшие в куро-араксские древности обычаи оплодотворения очага, поля, могилы- дольмена [60. с. 177—179; 411. с. 68. 164]. Но всё это. хоть и связано с содержание* крупного рогатого скота, однако же тяготеет к земледелию. А вот ближайший аналог основной сиене на стеле из Бахчи-Эли обнаруживался действительно в таксе* погребении, которое относится к кругу древнейших скотовод ов-кочевников: носителей алязано-беденской культуры Закавказья, атакжееёновотитаровского и старосельского типов Азово-Черноморских степей. Речь идёт о новоттаровском п. 11 к. 3—!! у ст. Батуринская в Степном Прикубанье [933, с. 20—21, рис. 2:1, 3:11]. В соответствие с «убитым старым вождем» из Бахчи-Эли, покойник бьш уложен головой на запал Я ногами к изображениям на уступе могилы. Киноварью на ткань (?) были нанесены 4 фигуры (с юга на север): шиш, «богиня плодородия» со змеевидной головой и бык- тянуший в их сторону рало. Э.С.Шарафѵ тди нова решила, что здесь поіребёя. «возможно, жрец-живописец», но половинка колеса («закатного солнца») за головой свидетельствует также о кочевом скотоводческом укладе (ещё более выраженном я предшествующем однокультурном п. 4 с восемью колёсами).
Обряд п. 11 к. 3—II у Батуринской — одно из Ярчайших свидетельств прочности и почитаемости земледельческих традиций у степняков-скотоводов Восточной Европы. Но подобных свидетельств всё же недостаточно для объяснения самоназвания арии кэіс 'оратаи' [607]. При вторичности земледелия в хозяйственном укладе нужен был весомый сакральный момент, вознесший такое имя над всеми другими. Этот момент, кажетс*. нашупан в курганах Нижнего Поднестровья, в остатках половы, зёрен и пыльны й погребений ямной, катакомбной и многоваликовой культур [402]. Важно, что пыльа» культурных злаковобладает слабой летучестью, аеё обилие впогребениях свидетельствует о том, что «посевы находились недалеко от курганов» [1034, с. 89], быть может. * обширных и неглубоких впадинах вокруг них, освобожденных от дерна, богаты» гумусом и влагой, и потому особо плодородных (как и поныне). В любом случае нзгаЯ возле курганов—весомый аргумент в пользу ‘оратаев’ как самоназвания ариев ешё jo переселения в Индию и возникновеиия многочисленных земледельчееко-скотоводческик поселений сабатиновской культуры.
Но мы отвлеклись от основной темы данного раздела: погребальные лож2 в перекрытия могил. Вернёмся к каменным гробницам, закладам и стелам.
В ямное время каменные заклады, в том числе с использованием стел, был характерны не только для одноименной, но также для усатовской и кеми-обинскЛ культур. Однако стел в последних двух меньше и они менее выразительны.
По подсчётам Е.Ю. Новицкого, к середине 80-х годов в междуречье Буга и ДѵнЯ было отмечено 104 изваяния ямной и усатовской культур: к последней относятся ЗЯ из них. причём более половины из них найдено вне погребений, и среди МІ преобладают не антропоморфные, а геометрические формы [560, с. 50—52]. Н> основании последнего, атакже размещения стел преимущественно у юго-западной пая кургана (в направлении заката зимнего солнца, т. е. «у входа в потусторонний МирЦ и установки их на пьедестал (а не закапывания в землю, как у «ямников»), можэі полагать, что «усатовцы» связывали свои изваяния преимущественно с астральный культами, с представлениями о ночном небе. Об этом же свидетельствует семантиД наиболее выразительной стелы у входа на к. 3—1 у с. Усатово [612]. ПримечательнІ перекрытие основного и единственного погребения к. 3—II [603, с. 83—85]. Оно был* устроено над ямой, надвое разделенной перемычкой и содержавшей 2+2 логребёнкьа
Поверх плиточного перекрытия набросали ешё 7 слоев камней, среди которых найдены костяные шило и крючок, пластина из кабаньего клыка, обломки керамики, раковин и кремня. Находки раскрывают хтоническую суть перекрытия, его связь с образом потусторонних вод. В таком случае костёр поверх перекрытия отвечает приводившейся выше мифологеме «гнезда вод», в котором дэвы разложили костры и укрепили землю [294, с. J 20-124]. Последняя нередко отожлесшляласьс праматерью Адити. Специфические очертания кромлеха к. 3—II позволяют сопоставить его с к. 11—Ік/гАккермень [603, рис. 34:1; 127, рис. 87], а кромлех последнего входит в типологический ряд кеми- ооинских надмогильных конструкций, действительно порождающих образ Адити [966, рис. 3; 960, рис. 12]. Можно полагать, что в усатовском к. 3—II запечатлели тоже её. Главным аргументом такого предположения является конструкция перекрытия, количество слоев которого отвечают детям-лэвам Адити из РВ Х.72.8—9. Если нижний из них — Мартанда, то две пары покойников пол ннм (пол плитами) отвечают его порождениям: прародителям живущих людей Вивасвату и Ману (пара с крышкой от сосуда с охрой и с чашей), владыкам мёртвых Яме и Ями (с медным топориком и серебряным колечком в 1,5 оборота) [1019, с. 94]. Адитьи отражены также в росписи крышки, на что было указано при анализе орнаментации керамики.
Из 214 стел, найденных к тому же времени в Южном Побережье. Н.Д. Довженко и др. отнесли к ямной культуре 93%, а к кеми-обинской—всего лишь около 5%. В обшем же стел, сопутствующих кеми-обинским поіребениям намного меньше. Наиболее выразительный случай связан с п. 7 к. I—II у с. Широкое Солонянского р-на Днепропетровской области, которое И.Ф. Ковалёва неправомерно отнесла к ямной культуре [323, с. 26—31]. Рытью ямы и установке в ней яшика предшествовало, по чтению автора, сооружение II досыпки. Она состояла из трёх ловольносамостоятепьных слоев, причём в двух последних прослежена антропоморфная, а затем еше более сложная форма, схожая «со стилизованным изображением бычьей головы, в то же время отдаленно напоминая навершие молоточковидной булавки» [323. с. 28]. На «рогах» этого букрания—восточнее и западнее п. 7 — первоначально, возможно, были установлены стелы, которые «по завершении погребальных церемоний были перенесены к могиле и установлены или положены на её края», по сторонам перекрытия из4іранитных плит. Третья стела отчасти перекрыла гробницу. Роспись её прослежена плохо. Зато можно «■ предположить имевшие место действия наа трупом (мумификацию и пр.)» мужчины 35—40 лет [323, с. 30]. Судя по опубликованным рисункам, стелы нельзя считать ни «антропоморфными», ни «фаллической» [323, с. 28—29, рис. 6]' головы двух первых могли быть, правда, тщательно стесанными (или же они являлись своеобразными подставками для голов), а четырёхгранный столб без дополнительной моделировки правильнее считать менгиром. Главное их назначение у перекрытия заключалось, наверное в том, что их вершины вместе с головой поіребённого образовывали замкнутый круг, будучи ориентированы по всем основным сторонам света. Возможно, тем самым они «воскрешали» покойника. Он, ориентированный на юг и снабженный «внутренним каркасом тела» из множества прутиков, мог уподобляться древу жизни, а конечную стад ию преобразований воплошал обращённый на восток столб-менгир. Будучи обращён к ногам антропоморфной досыпки, менгир символизировал возрождение погребённого (Индры?).
К несколько более позднему времени относится перекрытая антропоморфной стелой кеми-обинская гробница из кургана у Старых Беляр на Одеешяне [614, с. 84—85.
90]. Ее голова была обращена к ногам погребённых (к восходу зимнего солнш* Л отмеченачашей с охрой, поставленной возле гробницы. Наличие в погребении костяной’ молоточковидной булавки с 7 медными трубочками указывает на влияние ямной' культуры и позволяет датировать памятник концом XXIII в. яо н. э. J
В материалах курганов у Старогорожено и Соколовки мы проследили сопряжённость антропоморфных стел с образом Индры. а затем к Вишну на всё» протяжении ямной, а, быть может, и катакомбной культур. Обломок в закладе дзді раннекатакомбного п. 10 к. I у Старогорожено был использован вторично, ѵотщ. очевидно, и в духе древней традиции. То же можно предполагать в случая* преднамеренной установки стел в лазах однокультурных могил вверх ногами [7S0J. Установлено, что для заклада позднекатакомбного п. 12 к. 13—IV у с. Благодатнее (Среднее Присамарье) была использована одна из 6 плит, вкопанных рядом с позднеямным п S; существенно, что при этом была выбрана единственная с антропоморфными признаками [467, с. 26—28].
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 175; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!