ЧИСЛО «2» В ЛИРИКЕ А. КУШНЕРА 1960-1980-Х ГОДОВ
БАЛТИЙСКИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ И. КАНТА
ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК
ЕКАТЕРИНА МАКСИМОВНА НЕРОВНАЯ
ЧИСЛО «ДВА» В ПОЭЗИИ А. КУШНЕРА: ОПЫТ ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Направление45.03.01.«Филология»
Профиль «Отечественная филология (русский язык и литература)»
Выпускная квалификационная работа
Научный руководитель:
д.филол.н., проф. Ю.А. Говорухина
Показатель уникальности
Текста ВКР составляет _____ %
«_____» ___________20___г.
___________________________
подпись должностного лица, ответственного
за проверку ВКР в системе «Антиплагиат»
Калининград
2018
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ…………………………………………………………………
ГЛАВА 1. ПОЭТИКА А. КУШНЕРА В ОСМЫСЛЕНИИ КРИТИКИ И ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ…………………………………………………
ГЛАВА 2. ЧИСЛО «ДВА» В ЛИРИКЕ А. КУШНЕРА 1960-1980-х ГОДОВ……………………………………………………………………....
ЗАКЛЮЧЕНИЕ……………………………………………………………..
БИБЛИОГРАФИЯ………………………………………………………….
Введение
Вступительное слово
+ (актуальность, цель, задачи, новизна, материал, объект/предмет, методы)
ГЛАВА 1
ПОЭТИКА А. КУШНЕРА В ОСМЫСЛЕНИИ КРИТИКИ И ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ
На протяжении всего творческого пути сроком более чем в полувек поэзия Александра Кушнера была слышима и любима читателями, профессиональными и непрофессиональными.Работы, посвящённые литературному творчеству А. Кушнера, можно разделить на две группы. Первая – литературная критика, включающая в себя рецензии на отдельные сборники (А. Асаркан, «Первое впечатление» (1963г.), С. Лурье (1967г.), Г. Красухин (1970г.), И. Роднянская «Прибавление объёму» (1975г.), «Назад – к Орфею» (1988г.), «И много ль нас, внимательных, как я…» (1992г.), М. Пьяных (1986г.), Д. С. Лихачёв «Кратчайший путь: о поэзии А. Кушнера» (1986г.), Т. Вольтская «Преодолевая трагедию» (1997г.), И. Бродский «Форма существования души» (1997г.), И. Фаликов «…так можно сказать?» (2003г.)), а также статьи, посвящённые тому или иному аспекту поэтики, отдельным произведениям поэта. Научные литературоведческие исследования представлены статьями, монографиями, диссертациями.
|
|
|
Цель данной главы – представить обзор критических и литературоведческих работ, посвящённых творчеству А. Кушнера, осмыслить выводы исследователей в ракурсе темы дипломной работы.
А. В. Македонов в своей монографии «Свершения и кануны: О поэтике русской советской лирики 1930-1970-х гг.» изучает творчество выдающихся лириков советской эпохи, затрагивая, в том числе, и личность А. С. Кушнера, с целью выявления художественных особенностей советских поэтов. По его мнению, поэзию Кушнера 1960-70-х годов необходимо рассматривать в контексте «тихой» лирики, для которой характерно стремление к «углублению в душу и свои соотношения с бытием, к беседе наедине с собой, с близким человеком – и самым главным, самым интимным и самым всеобщим в жизни на земле и даже за её пределами»[1]. Голос поэта представляется А.В. Македоновуне сильным, но выразительным и проникновенно-вдумчивым, интонация обладает музыкальным и живописным началом, отчего поэзия в целом приобретает живописный характер. Также исследователь отмечает, что творчество А. С. Кушнера очень тесно связано с современным городом, в частности, с Ленинградом[11] .
|
|
|
По мнению исследователя Л. Е. Ляпиной, акцентирующей особое внимание на петербургских образах в поэзии А. С. Кушнера, поэтическое воплощение Северной столицы в истории литературы выражается в четырёх крупных периодах: первый – это период восхищения Санкт-Петербургом, второй –период «признания в любви», открытый Пушкиным прологом к «Медному всаднику», третий –период испытания, протянувшийся от петербургской поэзии Н. Некрасова до А. Блока, и последний, четвёртый, период «отмечен ситуацией соединения города и героя, взаимопрорастания их»[2]. Именно к четвёртому, последнему, периоду, по мнению исследователя, можно причислить и творчество А. С. Кушнера. [12]
|
|
|
В 2014 году А. В. Кулагин выпускает книгу, посвящённую поэтическому Петербургу Александра Кушнера «Я в этом городе провёл всю жизнь свою…». В эту работу входят анализы стихотворений, в которых присутствует образ города на Неве. Петербург Кушнера – это город живой; и коммуникация города, улиц, скверов с лирическим героем возможна через историко-культурную память этого места. Петербург Кушнера – это, конечно же, и всеми узнаваемые погодные условия, обусловленные влажным климатом: «…мягкая зима», «…сырая красота»[3]. Петербург Кушнера – это поэтическое внимание на архитектуру города в целом и на конкретные здания в частности («О здание Главного штаба!», «У дома с мраморной доской», «И дальше, по левую руку…» и др). Петербург Кушнера – это реки: Мойка («Пойдём же вдоль Мойки, вдоль Мойки…»), Нева, и образующий ею образ города с двойным дном («У кораблика ночного нет названия»). Петербург Кушнера – это город великих исторических деятелей и классиков литературного и живописного искусств («Питер де Хох оставляет калитку открытой», «В Петропавловском холоде снятся Петру», «Скучно, Гоголь, жить на этом свете!»). Петербург Кушнера – это сопоставление города на Неве с итальянскими образами Венеции («Венеция», «В Венеции, где образ никогда», В Италию я не поехал также…» и др). [13]
|
|
|
В статье «Мне дорог жизни крупный план» Н. П. Локтионова и А. С. Есимбекова анализируют лирику А. Кушнера на предмет присутствия в ней акмеистического «вещизма». По мнению исследователей, акмеистический принцип «вещизма»проявляется ещё в ранней лирике поэта и выражается не только в конкретных текстах, но и в заголовках к ним («Стакан», «Ваза», «Графин»). Поэт уделяет пристальное вниманиебытовым деталям, неприметным мелочам, тем самым стараясь постичь их скрытую сущность,изначальную идею. В своей статье Н. П. Локтионова и А.С. Есимбекова сопоставляют поэзию Кушнера с поэзией акмеистов первой половины двадцатого века. Так, сравнивая стихотворение А. Кушнера «Скатерть, радость, благодать!» со стихотворением А. Ахматовой «Молюсь оконному лучу…», исследовательницы приходят к мнению, что в обоих стихотворениях «незначительные детали повседневного быта дарят лирическим героям радость, позволяют ощутить полноту жизни»[4]. Акмеистический взгляд не обошёл стороной и тему родного Петербурга. Кушнер акцентирует своё внимание на мельчайших деталях, в его произведениях часты и топонимические обозначения: названия улиц, рек, памятников. Это сближает Кушнера с ранней петербургской лирикой величайшего поэта-акмеиста О. Мандельштама.
Личность Мандельштама интересовала и поэтически вдохновляла А. Кушнера. Изучает и сопоставляет творчество двух поэтов Л. Н. Ячникв статье «Традиции Мандельштама в творчестве Александра Кушнера». Автор приходит к выводу о том, что Мандельштам интересен Кушнеру как объект исследования (сборник статей и очерков, посвящённых творчеству О. Э. Мандельштама, «Аполлон в снегу», ряд статей «Заметки на полях», «Стиховая ткань», «И чем случайней, тем вернее», «Попробуйте меня от века оторвать»), и как соратник по поэтическому мастерству; творец, с которым можно общаться через Слово вне времени и пространства. Кушнер напрямую или косвенно обращается к Мандельштаму в своих лирических произведениях. Л. Н. Ячник выделяет несколько общих особенностей поэтики. Прежде всего – это образ Пушкина как деятеля, как литературного классика. Мандельштам пишет, что ценит новизну в поэзии, но не боится повторений: присутствие Пушкина в творчестве Мандельштама органично и повсеместно. Кушнер обращается к Пушкину в своей поэзии посредством ассоциативных образов, автор «подчёркивает, что присутствие «моря, корабля, мачты» – это все восходит к Пушкину»[5]. Другой связующий поэтов образ –Петербург. Для Кушнера этот город – родной, он является частью его художественной мысли. Для Мандельштама Петербург – это центр его Вселенной. «Недаром после революции раздался горестный возглас Мандельштама: “Твой брат Петрополь умирает”. Для поэта гибель любимого города принимает размеры космической катастрофы, когда “воск бессмертья тает”, когда “весна... сломалась”[6].Ещё одной обобщающей поэтической особенностью является упоминание Рима. В лирике Мандельштама Рим, по мысли исследовательницы, это «символ величия человеческого гения, проходящий через все эпохи европейской культуры: «Природа – тот же Рим и отразилась в нем./ Не город Рим живет среди веков,/ А место человека во Вселенной»[7]. В творчестве Кушнера античность представлена в цикле «Римский узор», там же звучат такие имена, какКутулл, Светоний, Тацит. По мысли Л. Н. Ячник, античные образы любимы Кушнером в сопоставлении дореволюционной России с Римом эпохи цезарей: «Это то же представление о могуществе и величии, то же принесение частной жизни в жертву государству, то же стремление частного человека к обретению «тайной свободы», та же обреченность этой власти и государства на крушение и гибель»[8].
Проблему Античности затронули и С. Ю. Суханова и П. А. Цыпилёва в совместной работе «Функции античного претекста в лирике А. Кушнера». По мысли исследовательниц причина обращения А. Кушнером к Античности, как к её представителям (Гомер, Еврипид, Вергилий, Гораций, Плавт, Тацит, Петроний, Алкей и др.), так и к философии данного исторического периода связана со сходным с римскими стоиками мироощущением поэта («Теперь какой-нибудь Филипп Аравитянин // Мне ближе, может быть, чем мальчик во дворе»[9]). Античный претекст в лирике Кушнера выполняет миромоделирующую функцию. [14]
Постоянными в творчестве Александра Кушнера являются природные образы. В работе «Природа, мир, тайник вселенной…»: система пейзажных образов в русской поэзии» М.Н. Эпштейн исследует природные образы русской лирики.По мнению ученого, природа в лирике Кушнера играет роль спасительного откровения человеку «о чистой и счастливой сущности бытия»[10]. Природа целительна для души человека («Букет шиповника садового»), она гармонично содружна с миром ребёнка («Два лепета, быть может, бормотанья…»). По мнению М. Н. Эпштейна, в поэзии Кушнера природа не противопоставляется культуре, а, наоборот, сродняется с ней; оба понятия переплетаются друг в друге («Волна», «Ветвь»). Излюбленными природными «персонажами» в лирике Кушнера являются насекомые (особое внимание бабочкам, пчёлам), цветы, паутина; также имеют место быть «звучащие» явления: море, травы, листва. Посредством наблюдения и анализа Эпштейн выделяет частые «тканые» природные метафоры в лирике Кушнера: «бахрома», «кружево», «шёлк», «изнанка», «бархат». «О саде: «Сколько здесь бархата, шёлка, фланели, парчи!». О насекомых: «…манжеты, застёжки, плащи, веера…»[11].
Целью исследования Е. Н. Фадеевой «Фоносемантическая характеристика индивидуального стиля автора (на примере поэтической речи ХХ века)»–выявление фоносемантических особенностей поэтических текстов трёх представителей ХХ века: О. Э. Мандельштама, М. А. Светлова и с А. С. Кушнера. Е. Н. Фадеева приходит к выводу, что лирику А. Кушнера относительно душевного состояния можно рассмотреть с двух точек зрений.Наименьшую часть лирики составляют яркие, радостные, гармоничныестихотворения, процент которых (на 2004 г.) составляет 37%, они, по мнению исследовательницы, окрашены в светло-серый цвет. Вторая часть лирических произведений –стихотворения омраченные, они ассоциативно окрашены в серый и составляют 63% всего творчества А. Кушнера (на 2004 г.), причём наибольшее преобладание негативных ощущений (90%) относится к 1990-ым годам. Окружающая действительность для поэта приобретает красный цвет (76%), это вызвано тем, что лирический герой постоянно находится в возбуждённом состоянии, и лишь 24% окружающей действительности окрашены в спокойные холодные тона (синий и его оттенки). Проведя анализ на предмет выявленияфоносемантических особенностей поэтических текстовпроцентное соотношение относительно фона произведений имеет следующие результаты: у О. Э. Мандельштама (первая треть века) количество стихотворений, окрашенных в серый, составляет 70%, лирика М. А. Светлова на 64% состоит из «серого», поэзия А. С. Кушнера – 63 %. То же можно выявить и относительно окружающего поэтов мира: реальность для О. Э. Мандельштама на 66% отражена «красными» стихотворениями, для лирики М. А. Светлова это 82%, у Александра Кушнера – 76 %. Исследовательница делает вывод, что «вероятность появления светло-серых» стихотворений увеличивается»[12] в ХХIвеке, что было практически не свойственно веку ХХ.
Д. С. Лихачёв в рецензии «Кратчайший путь: о поэзии А. Кушнера» на сборник стихотворений «Избранное» (1986г.) отзывается о Кушнере как о «поэте жизни во всех её сложнейших проявлениях». По замечанию академика, Кушнер, будучи человеком обширных знаний, способен «вчувствоваться, способен к перевоплощению, его стихи <…> корнями уходят в культуру прошлого. Кушнер ощущает свою связь с поэтами-предшественниками. В его стихах слышны отзвуки былых поэтических образов…Традиция для него <…>- это стимул и импульс творчества»[13]. Кушнер, по мысли Лихачёва, соответствуя представлению о поэтическом труде и назначении поэта, осознаёт свою ответственность перед настоящим и будущим читателем. По мнению учёного, лирический герой Кушнера нередко субъектно представлен специфически: «…в одном и том же стихотворении он говорит о себе то в первом лице единственного числа («Я люблю эти иглы, весёлый морозный ожог…»), то в первом лице множественного числа («…а сегодня мы попробует ни о чём не тужить и зимой насладиться суровой…»), то во втором («…Так стряхни ж этот снег, и перчатку надев, помолчи», то в третьем лице единственного («…не всегда говорит, иногда и безумный – бормочет»)[14].
Особую ценность для нас представляет монография Д. Б. Пэна «Мир в поэзии Александра Кушнера». Она является результатом глубокого исследования творчества поэта. Учёный замечает, что «…о поэте писали многие, однако никто не пытался проанализировать художественную концепцию его мира, именно то, что позволяет образно конструировать новую эстетическую реальность»[15]. Именно эту цель ставит перед собойавтор: он изучает, опираясь на тексты Кушнера, особенности городской лирики,пространственно-временную организацию текстов. Д. Б. Пэн исследует важную для каждого поэта тему «жизни и смерти», констатируя, что по Кушнеру «жить – это умереть от самонасыщения жизнью»[16]; анализирует тему любви, выявляя любовь «тихую» («Октябрь. Среди полян и просек…»), страстную («Чего действительно хотелось…»), безответную, счастливую («Какое счастье, благодать…»), любовь как высшее проявление жизни («Любовь не связана с благоустройством…»); исследователь углубляется в микро- и макропространства творчества поэта, где микропространство ограничено жилой комнатой, а макропространство «противостоит малому как просторное – тесному, бездомное – домашнему, историческое – частному»[17].
В 1997-ом году выходит сборник избранных стихотворений Кушнера с предисловием И. Бродского, который определяет поэтику Кушнера как «сочетание поэтики «гармонической школы» и акмеизма. Стихам Кушнера присуща сдержанность тона, отсутствие истерики, широковещательных заявлений, нервической жестикуляции»[18]. В лирике Кушнера Бродский обращает особое внимание на интонацию как суть движения души, как механизм и двигатель всякого стихотворения, «…подчиняющей себе содержание, образную систему, стихотворный размер»[19]. Бродский убеждён, что творчество Кушнера свидетельствует о неизбежности своего существования в данном временном и пространственном отрезке: лирика Кушнера необходима для настоящего времени и для настоящего человека, поскольку «...поэзии суть – существование души, ищущее себе выхода в языке, и Александр Кушнер – тот случай, когда душа обретает выход»[20].
ГЛАВА 2
ЧИСЛО «2» В ЛИРИКЕ А. КУШНЕРА 1960-1980-Х ГОДОВ
Число «2» является наиболее частотным в лирике А. С. Кушнера 1960-80-ых годов. В сборниках «Первое впечатление» (1962 г.), «Ночной дозор» (1966г.), «Приметы» (1969 г.), «Письмо» (1974 г.), Дневные сны (1986г.) присутствуют стихотворения, в которых отчётливо проявляется двойственность мира. Символическое наполнение числа «2» в поэзии А. Кушнера 1960-80-х годов многообразно. Двойка символизирует гармонию мира и в то же время парадоксальность его проявлений, единство противоположностей.
Стихотворение «Два мальчика» (1962г.):
Два мальчика, два тихих обормотика,
ни свитера,
ни плащика,
ни зонтика,
под дождичком
на досточке
качаются,
а песенки у них уже кончаются,
Что завтра? Понедельник или пятница?
Им кажется, что долго детство тянется.
Поднимется один,
другой опустится.
К плечу прибилась бабочка
капустница.
Качаются весь день с утра и до ночи.
Ни горя,
ни любви,
ни мелкой сволочи.
Всё в будущем,
за морем одуванчиков.
Мне кажется, что я — один из мальчиков[21]
В данном стихотворении число два представлено эксплицитно («Два мальчика, два тихих обормотика») и имплицитно. Присутствие образов двух мальчиков в тексте («два мальчика, два тихих обормотика») указывает на особые отношения между героями, для которых свойственно взаимодействие, единство и дополнение.Их мир, мир детства, гармоничен. Это выражается в их беззаботности: «ни свитера, ни плащика, ни зонтика», потерянностью во времени, выраженной имплицитной «двойкой»: «понедельник или пятница?», «с утра и до ночи». Соблюдается баланс их безмятежного мира, что также выражается образно в равномерном и предсказуемом движении: «поднимется один, другой опустится».
В противовес двум мальчикам и миру детства возникает образ лирического героя и взрослого мира, воплощённого эксплицитно в единице: «Мне кажется, что я – один из мальчиков». Мир его дисгармоничен, лирический герой уже познал то, что ещё недоступно мальчикам: и горе, и любовь, и “мелкую сволочь”.Сюда включить анализ «Два старика» (чтобы продемонстрировать изменения)
Значение гармонии у числа «два» проявляется также и в стихотворении «Два лепета, быть может бормотанья…», 1966 года:
Два лепета, быть может бормотанья,
Подслушал я, проснувшись, два дыханья.
Тяжелый куст под окнами дрожал,
И мальчик мой, раскрыв глаза, лежал.
Шли капли мимо, плакали на марше.
Был мальчик мал,
куст был намного старше.
Он опыт свой с неведеньем сличил
И первым звукам мальчика учил.
Он делал так: он вздрагивал ветвями
И гнал их вниз, и стлался по земле,
А мальчик то же пробовал губами,
И выходило вроде «ле-ле-ле»
И «ля-ля-ля». Но им казалось: мало!
И куст старался, холодом дыша,
Поскольку между ними не вставала
Та тень, та блажь, по имени душа.
Я тихо встал, испытывая трепет,
Вспугнуть боясь и легкий детский лепет,
И лепетанье листьев под окном —
Их разговорна уровне одном[22].
В настоящем стихотворении «двойка» представлена эксплицитно: «Два лепета <…>двадыханья» и имплицитно в обозначении возрастных парных периодов: «…был мальчик мал, куст был намного старше».
Число «два», представленное эксплицитно («два лепета <…>два дыхания»), выражается в качестве слаженных взаимоотношений между ребёнком и доступным его взгляду природным образом: их объединяет гармоничное взаимодействие и взаимопонимание. Эта гармония проявляется в диалоге между мальчиком и природой: «…он вздрагивал ветвями и гнал их вниз <…> а мальчик то же пробовал губами, // и выходило вроде «ле-ле-ле». Число «два», представленное имплицитно («…был мальчик мал, // куст был намного старше…»), устанавливает отношение взаимного дополнения между ребёнком и невидимым духом природы, представленным в образе куста.
Связующее звено этой взаимосвязи выражаетсяв появлении близкой и взаимодействующей с «двойкой» единицы: «…их разговор на уровне одном». Два гармоничных мира, мир мальчика и мир природы, во взаимном единении обретают целостность, выходя на один уровень.
Противоположен миру ребёнка мир лирического героя как представителя взрослого мира. Ему уже становится недоступным тот особый язык, посредством которого осуществляется диалог ребенка и природы, однако, он понимает эту связь и старается её не нарушить: «…я тихо встал <…>вспугнуть боясь <…> их разговор».
В стихотворении «Какое счастье, благодать…», написанном в 1971 году, цифра «2» используется для создания гармоничного образа влюбленных:
Какое счастье, благодать
Ложиться, укрываться,
С тобою рядом засыпать,
С тобою просыпаться!
Пока мы спали, ты и я,
В саду листва шумела
И с неба темные края
Сверкали то и дело.
Пока мы спали, у стола
Чудак с дремотой спорил,
Но спал я, спал, и ты спала,
И сон всех ямбов стоил.
Мы спали, спали... Наравне
С любовью и бессмертьем
Давалось даромто во сне,
Что днем — сплошным усердьем.
Мы спали, спали, вопреки,
Наперекор, вникали
В узоры сна и завитки,
В детали, просто спали.
Всю ночь. Прильнув к щеке щекой.
С доверчивостью птичьей.
И в беззащитности такой
Сходило к нам величье.
Всю ночь в наш сон ломился гром,
Всю ночь он ждал ответа:
Какое счастье — сон вдвоем,
Кто нам позволил это?[23]
В тексте «двойки» представлены имплицитно: «с тобою рядом засыпать, // с тобою просыпаться», «ты и я», «наравне с любовью и бессмертьем», «давалось даром то во сне, // что днём – сплошным усердьем, «к щеке щекой», «в беззащитности такой/ сходило к нам величье», а также эксплицитно: «…сон вдвоём».
«Ты и я», «к щеке щекой» выражают близость лирического героя и его возлюбленной. Это единство закрепляется неизменной преданностью, выраженной в постоянстве действия: «счастье <…> с тобою рядом засыпать,// с тобою рядом просыпаться». Совместный сон оказывается сильнее смерти и приравнивается к безграничному чувству любви: «…мы спали наравне с любовью и бессмертьем…». Полнота чувств олицетворяется в простоте: «…в беззащитности такой сходило к нам величье». Эксплицитная двойка, выраженная в «сон вдвоём» объединяет имплицитные выражения«двойки» и указывает на гармоничный мир возлюбленных.
Гармоничный образ влюблённых, возникающий благодаря числу «2», появляется также в стихотворении «Вот счастье — с тобой говорить, говорить, говорить» 1984 г. написания:
Вот счастье — с тобой говорить, говорить, говорить
Вот радость — весь вечер, и вкрадчивой ночью, и ночью.
О, как она тянется, звездная тонкая нить,
Прошив эту тьму, эту яму волшебную, волчью!
До ближней звезды и за год не доедешь! Вдвоем
В медвежьем углу глуховатой Вселенной очнуться
В заставленной комнате с креслом и круглым столом.
О жизни. О смерти. О том, что могли разминуться.
Могли зазеваться. Подумаешь, век или два!
Могли б заглядеться на что-нибудь, попросту сбиться
С заветного счета. О, радость, ты здесь, ты жива.
О, нацеловаться! А главное, наговориться!
За тысячи лет золотого молчанья, за весь
Дожизненный опыт, пока нас держали во мраке.
Цветочки на скатерти — вот что мне нравится здесь.
О Тютчевской неге. О дивной полуденной влаге.
О вилле, ты помнишь, как двое порог перешли
В стихах его римских, спугнув вековую истому?
О стуже. О корке заснеженной бедной земли,
Которую любим, ревнуя к небесному дому[24].
В стихотворении «Вот счастье – с тобой говорить, говорить, говорить…» число «2» представлено эксплицитно: «Вдвоем // В медвежьем углу глуховатой Вселенной очнуться», «…О вилле, ты помнишь, как двое порог перешли».
Тема данного стихотворение – счастье обретения любви.
Главная идея, раскрывающая тему стихотворения, заключается в лексеме «Вдвоём». Лирический герой описывает свои чувства, эмоции от обретения долгожданной и будто бы даже предначертанной любви. Обретение этого чувства, встреча со своей второй половинкой мыслится героем как счастливая случайность: «…могли разминуться. // Могли зазеваться <…> Могли б заглядеться на что-нибудь, попросту сбиться // С заветного счета». Время, проведённое порознь, – это существование во мраке. Настоящую жизнь, полную интереса к окружающему миру, лирический герой и его возлюбленная обретают только после встречи: «…наговориться <…>за весь // Дожизненный опыт, пока нас держали во мраке». Теперь перед ними открыт весь мир, им так важно обсудить всё, что волновало каждого из них, все темы: «…говорить <…> о жизни и смерти», «…говорить <…> о том, что могли разминуться», об искусстве: «О Тютчевской неге. О дивной полуденной влаге. // О вилле, ты помнишь, как двое порог перешли // В стихах его римских, спугнув вековую истому?».
С числом «два» связано и введение интертекстуальной параллели – тютчевский образ виллы из стихотворения «Итальянская villa». Жизнь героев до их встречи подобна существованию в той вековой истоме, о которой говорит Тютчев: «Всё было так спокойно! // Так всё от века мирно и темно!..»[25]. Однако всё меняется с момента встречи; по Тютчеву, это подобно тому, как переступить порог, выйти за границы истомы: «Та <…> жизнь, с ее мятежным жаром, // Через порог заветный перешла?». Александр Кушнер отсылает к тютчевскому эпизоду: «Ты помнишь, как двое порог перешли?». Коннотация числа «два» на фоне «вдвоём» заметно отличается. «Двое», только переступающие через порог, выступают в тексте как две отдельные единицы. Значение лексемы «вдвоём» трактуется уже как переплетение этих двух единиц и образование одной – единого, гармоничного целого.
Другое символическое значение числа «2» - парадоксальность соединения двух несопоставимых начал. Оно проявляется в стихотворении «Шашки» 1966 года:
Я представляю все замашки
Тех двух за шахматной доской.
Один сказал: «Сыграем в шашки?
Вы легче справитесь с тоской».
Другой сказал: «К чему поблажки?
Вам не понять моей тоски.
Но если вам угодно в шашки,
То согласитесь в поддавки».
Ах, как легко они играли!
Как не жалели ничего!
Как будто по лесу плутали
Вдали от дома своего.
Что шашки? Взглядом умиленным
Свою скрепляли доброту,
Под стать уступчивым влюбленным,
Что в том же прятались саду.
И в споре двух великодуший
Тот, кто скорее уступал,
Себе, казалось, делал хуже,
Но, как ни странно, побеждал[26].
В данном стихотворении А. Кушнера «двойка» представлена эксплицитно в образе «тех двух за шахматной доской»: «…один сказал<…>другой сказал», «…в споре двух великодуший», и имплицитно: «…Тот, кто скорее уступал / Себе, казалось, делал хуже, / но, как ни странно, побеждал»; также следует обратить внимание на пару влюблённых: «…под стать уступчивым влюблённым».
Наличие эксплицитной двойки в образе «тех двух за шахматной доской» отсылает нас к игре в шашки как к реальному процессу. Парадоксальны отношения между двумя игроками, что выражается в имплицитной двойке: «…Тот, кто скорее уступал / Себе, казалось, делал хуже, / но, как ни странно, побеждал». Между «противниками» нет борьбы и конкуренции, их игра расценивается как «…спор двух великодуший», в котором «…взглядом умилённым // свою скрепляли доброту».не анализ, а констатация присутствия двоек
Также в ранней лирике А. С. Кушнера 1960-ых годов число «2» имеет значение единства противоположностей. Рассмотрим стихотворение «Старик» 1966 года:
Кто тише старика,
Попавшего в больницу,
В окно издалека
Глядящего на птицу?
Кусты ему видны,
Прижатые к киоску.
Висят на нем штаны
Больничные, в полоску.
Бухгалтером он был
Иль стекла мазал мелом?
Уж он и сам забыл,
Каким был занят делом.
Сражался в домино
Иль мастерил динамик?
Теперь ему одно
Окно, как в детстве пряник.
И дальний клен ему
Весь виден, до прожилок,
Быть может, потому,
Что дышит смерть в затылок.
Вдруг подведут черту
Под ним, как пишут смету,
И он уже — по ту,
А дерево — по эту[27].
Имплицитно двойка проявляется уже в первой строфе: «Кто тише старика, / Попавшего в больницу, / В окно издалека / Глядящего на птицу?»Она является знаком противопоставленности двух миров. Первый мир – пространство больницы, в пределах которого находится немощный старик: «Висят на нём штаны // Больничные, в полоску». Больница – место, где время остановилось, осталось только настоящее и прошлое: «Бухгалтером он был / Иль стёкла мазал мелом? <…> Сражался в домино // Иль мастерил динамик?»; Уж он и сам забыл, // Каким был занят делом». Второй мир – пространство заоконное: «Кусты ему видны, // Прижатые к киоску», «…глядящего на птицу», «…и дальний клён ему // весь виден». Жизнь в больнице остановилась, но она также продолжается за её пределами и также желанна стариком: «Теперь ему одно // окно, как в детстве пряник». Однако связующим элементом этих двух миров выступает приближающаяся смерть: «И дальний клён ему // Весь виден, до прожилок, // Быть может, потому, // Что дышит смерть в затылок». Наступив («Вдруг подведут черту // Под ним, как пишут смету»), смерть делает эти пространства непроницаемыми, что выражается в имплицитной «двойке»: «И он уже по ту, //А дерево – по эту».
То же значение единства противоположностейвыражается и в стихотворении «Жить в городе другом — как бы не жить…» 1966 года:
Жить в городе другом — как бы не жить.
При жизни смерть дана, зовется — расстоянье.
Не торопи меня. Мне некуда спешить.
Летит вагон во тьму. О, смерти нарастанье!
Какое мне письмо докажет: ты жива?
Мне кажется, что ты во мраке таешь, таешь.
Беспомощен привет, бессмысленны слова.
Тебяв разлуке нет, при встрече — оживаешь.
Гремят в промозглой мгле бетонные мосты.
О ком я так томлюсь, в тоске ломая спички?
Теперь любой пустяк действительней, чем ты:
На столике стакан, на летчике петлички.
На свете, где и так всё держится едва,
На ниточке висит, цепляется, вот рухнет,
Кто сделал, чтобы ты жива и нежива
Была, как тот огонь: то вспыхнет, то потухнет?[28]
«Жить в городе другом – как бы не жить», - имплицитная двойка в этой строке представлена в виде противопоставления: город другой и город «мой». Жизнь в первом без любимой для лирического героя – это не жизнь. Возлюбленная, которая находится на расстоянии, создаётся с помощью оксюморонного образа, что выражается посредством имплицитной двойки. В разлуке образ девушки «тает», при встрече «оживает». Она, подобно огню, «то вспыхнет, то потухнет», в сознании лирического героя возлюбленная находится в пограничном пространстве: «…ты жива и нежива».
Парадоксальным образом лирический герой и жив, и мёртв, точно так же, как жива («…при встрече – оживаешь») и мертва (тебя в разлуке – нет…») его возлюбленная.
Значение единства противоположностей в семантике числа «два» обнаруживаем в стихотворении «Казалось бы, две тьмы…» 1969 года:
Казалось бы, две тьмы,
В начале и в конце,
Стоят, чтоб жили мы
С тенями на лице.
Но не сравним густой
Мрак, свойственный гробам,
С той дружелюбной тьмой,
Предшествовавшей нам.
Я с легкостью смотрю
На снимок давних лет.
"Вот кресло, — говорю, —
Меня в нем только нет".
Но с ужасом гляжу
За черный тот предел,
Где кресло нахожу,
В которомя сидел[29].
В данном лирическом произведении эксплицитно «двойка» присутствует в следующем стихе: «Казалось бы, две тьмы…», имплицитно: «…в начале и в конце»,«меня в нём только нет<…> где кресло нахожу, //в которомя сидел».
Взаимодействие эксплицитной и имплицитной двоек («Казалось бы, две тьмы…», «…в начале и в конце») символизирует существование двух противоположных друг другу миров: мир до рождения и мир после смерти. Оба этих пространства представляются тьмой, но каждая из них имеет свою отличительную особенность. Первая, «предшествовавшая нам» темнота, дружелюбна, вторая, напротив, полна «густого мрака, свойственного гробам». Лирический герой, находящий между этих двух пространств, «с лёгкостью» воспринимает мир до рождения и с «ужасом» глядит за «чёрный тот предел». Связующим звеном между двумя мирами и лирическим героем выступает образ кресла, который двоится: «Вот кресло, говорю, - меня в нём только нет» и «Но с ужасом гляжу / За чёрный тот предел, / Где кресло нахожу, / В котором я сидел».
Еще одно смысловое наполнение числа «два» в лирике Кушнера - значение неоднозначности, многомерности мира. Оно обнаруживается в стихотворении «Нет, не одно, а два лица…» 1969 года:
Нет, не одно, а двалица,
Два смысла, два крыла у мира.
И не один, а два отца
Взывают к мести у Шекспира.
В Лаэрте Гамлет видит боль,
Как в перевернутом бинокле.
А если этот мальчик — моль,
Зачем глаза его намокли?
И те же складочки у рта,
И так же вещи дома жгутся.
Вокруг такая теснота,
Что невозможно повернуться.
Ты так касаешься плеча,
Что поворот вполоборота,
Как поворот в замке ключа,
Приводит в действие кого-то.
Отходит кто-то второпях,
Поспешно кто-то руку прячет,
И, оглянувшись, весь в слезах,
Ты видишь: рядом кто-то плачет[30].
Начало произведения насыщено эксплицитными «двойками», выраженными в парных образах: «…два лица, два смысла, два крыла <…> два отца…», также число «2» выражается имплицитно: «В Лаэрте Гамлет видит боль //Как в перевёрнутом бинокле», «…этотмальчик<Лаэрт> - моль…».
«Нет, не одно, а двалица, // Два смысла, два крыла у мира», - эксплицитная двойка символизирует неоднозначность, сложность мира. Эта неоднозначность проявляется на примере шекспировского мира: «И не один, а два отца / взывают к мести у Шекспира», где каждый из двух отцов, отец Гамлета и отец Лаэрта, взывает к мести. Неоднозначность проявляется и посредством имплицитной двойки. Несмотря на вражду, боль героев по-своему схожа: «В Лаэрте Гамлет видит боль, / Как вперевёрнутом бинокле». Имплицитная двойка также выражается в образе Лаэрта: «А если этот мальчик<Лаэрт> – моль, / Зачем глаза его намокли?», где имя «Лаэрт» приобретает своё второе значение: “лаэрт” – вид бабочки. В вопросе лирического героя звучит надежда на способность Лаэрта чувствовать так же сильно, как Гамлет.
Неоднозначность мира не теряет своей актуальности и в настоящем: «И те же складочки у рта, / И так же вещи дома жгутся». Этот мир представляется настолько тесным, что «…поворот вполоборота <…> приводит в действие кого-то».
То же значение выражается в стихотворении «Уехав, ты выбрал пространство» 1966 года:
Уехав, ты выбрал пространство,
Но время не хуже его.
Действительны оба лекарства:
Не вспомнить теперь ничего.
Наверное, мог бы остаться —
И был бы один результат.
Какие–то степи дымятся,
Какие–то тени летят.
Потом ты опомнишься: где ты?
Неважно. Допустим, Джанкой.
Вот видишь: две разные Леты,
А пить все равно из какой[31].
В стихотворении «Уехав, ты выбрал пространство» число «2» представлено эксплицитно («…оба лекарства», «…две разные Леты») и имплицитно в сопоставлении пространственного и временного измерений.
Тема данного стихотворения – выбор жизненного пути.
Ситуация выбора в сюжете стихотворения предполагает два пути освобождения от прошлого, от мук памяти. Первый - это смена пространства, или бегство в пространстве («Уехав, ты выбрал пространство»). Второй – бегство во времени («Но время не хуже его»). Лирический герой выбирает первый вариант, первое лекарство, считая его более действенным. По прошествии времени он приходит к осознанию того, что оба пути имеют один исход, благоприятный: прошлое остаётся позади, и оно не способно повлиять на настоящее лирического героя: «Действительны оба лекарства: Не вспомнить теперь ничего».
Двойка как знак двух возможных путей, таким образом, теряет дуальность, превращаясь в единицу как знак равно-исходности каждого пути. Двойка в стихотворении – это сама пара бытийных философских категорий пространства и времени, которые в контексте стихотворения сближаются, обладая семантикой «сила, способная поглотить нечто». Это объясняет появление двух Лет. Лета – река забвения, поглощающая историю земного существования человека – коррелирует с контекстуальной семантикой бытийных категорий.
Двойка обнаруживается и на уровне субъектной организации текста. Лирический субъект двоится. Субъект речи обладает знанием о правильности обоих выборов и обращается к самому себе, жившему с иллюзией разности двух путей, в прошлом: «ты выбрал», «…(ты) мог бы остаться», «…где ты?», «вот видишь…».
Цифра «2» используется для создания образа неоднозначного и многомерного мира и в стихотворении «В объятьях августа, увы, на склоне лета…» 1986 г.:
В объятьях августа, увы, на склоне лета
В тени так холодно, на солнце так тепло!
Как в узел, стянуты два разных края света:
Обдало холодом и зноем обожгло.
Весь день колышутся еловые макушки.
Нам лень завещана, не только вечный труд.
Я счастлив, Дельвиг, был, я спал на раскладушке
Средь века хвойного и темнокрылых смут,
Как будто по двору меня на ней таскали:
То я на солнце был, то я лежал в тени,
С сухими иглами на жестком одеяле.
То ели хмурились, то снились наши дни.
Казалось вызовом, казалось то лежанье
Безмерной смелостью, и ветер низовой
Как бы подхватывал дремотное дыханье,
К нему примешивая вздох тяжелый свой[32].
Стихотворение было написано в 1980-ые годы, в эпоху «поколения дворников и сторожей», когда многие талантливые художники «работали» в стол и были читаемы и видимы лишь близким кругом единомышленников. Это была эпоха, когда большинство известных сейчас художников, оказались на тот момент в тени. Этот контекст является необходимым кодом для правильной интерпретации текста.
В стихотворении «В объятьях августа, увы, на склоне лета…» число «2» представлено эксплицитно: «…стянуты два разных края света» и имплицитно в антонимичных парах слов: «…в тени так холодно, на солнце так тепло», «Обдало холодом и зноем обожгло», «…нам леньзавещана, не только вечный труд», «…то я на солнце был, то я лежал в тени».
Сюжетной ситуацией данного лирического произведения является ситуация выбора. Выбора творческого и, соответственно, жизненного пути. Перед лирическим героем открываются два возможных жизненных направления («…Как в узел, стянуты два разных края света»): либо быть официальным поэтом («…на солнце так тепло!»), видным и принимаемым властью, либо быть в тени, поэтом, пишущим в стол («…обдало холодом»).
Официально признанный творческий путь в советское время символизирует в стихотворении образ солнца, в лучах которого может быть «так тепло!» (имеются в виду разнообразные преференции, которые имели официальные писатели). Выбор неофициального пути представлен как жизнь в тени («…в тени так холодно»). Лирический герой знает ту и другую стороны творческой жизни: «То я на солнце был, то я лежал в тени», «обдало холодом и зноем обожгло».
Эти два «края» даны в тексте на фоне вечности: «Весь день колышутся еловые макушки». Вечной же в значении «вечно истинной» оказывается пушкинская мысль о божественном предназначении поэта («…Наперснику богов не страшны бури злые: // Над ним их промысел высокий и святой[33]» ), а также мысль о том, что творческий путь поэта непростой. Поэт может быть успешным, прославленным, а может быть неизвестным. Самого Александра Сергеевича не прельщает жизнь официального поэта: «Нет, нет, ни счастием, ни славой, // Ни гордой жаждою похвал // Не буду увлечен![34]», он довольствуется судьбою «тихого» поэта и о том же наставляет своего друга Дельвига: «Любовью, дружеством и ленью // Укрытый от забот и бед, // Живи под их надежной сенью; // В уединении ты счастлив: ты поэт[35]». Также и лирический герой в стихотворении «В объятьях августа, увы, на склоне лета…» не жалеет о том, что им был выбран этот путь: «Я счастлив, Дельвиг, был, я спал на раскладушке // Средь века хвойного и темнокрылых смут».
Значение многомерности, двойственности мира у числа «2» проявляется в стихотворении «На мойке жил один старик» 1969 г.:
На Мойке жил один старик.
Я представляю горы книг.
Он знал того, он знал другого.
Но всё равно, не потому
Приятель звал меня к нему
Меж делом, бегло, бестолково.
А потому, что, по словам
Приятеля, обоим нам
Была бы в радость встреча эта.
— Вы б столковались в тот же миг:
Одна печаль, один язык
И тень забытого поэта!
Я собирался много раз,
Но дождь, дела и поздний час,
Я мрачен, он нерасположен.
И вот я слышу: умер он.
Визит мой точно отменен.
И кто мне скажет, что отложен?[36]
Имплицитно двойственность мира проявляется в схожих и взаимных причинах для встречи и невстречи лирического героя и старика-поэта. Причины для знакомства, с одной стороны, благоприятны, их обоих объединяет «…одна печаль, один язык // И тень забытого поэта». По мнению приятеля лирического героя, «…обоим нам // была бы в радость встреча эта». Эксплицитно явленная двойка в данном стихе указывает на общность, близость взглядов и взаимопонимание, которые могли бы сложиться в отношениях двух поэтов. Эти обстоятельства, казалось бы, делали неизбежной их встречу.Двойка, по сути, превращается в «единицу»: так много сходств включает автор в текст: «одна печаль», «один язык». Но одновременно начинают действовать взаимные причины невстречи: «…дождь, дела и поздний час // Я мрачен, он нерасположен». Эти причины оттягивают момент встречи навсегда: «И вот я слышу: умер он // Визит мой точно отменен».
Число «2» имплицитно представлено и в восприятии времени. С одной стороны, лирическим героем и стариком-поэтом время оценивается как длимое постоянно. У героев нет чувства конечности времени жизни, они допускают бесконечное откладывание встречи. Жизнь же демонстрирует свои законы, она отменяет планы их встречи: «Визит мой точно отменен.// И кто мне скажет, что отложен?».
Ещё одно смысловое наполнение числа «2» в лирике А. Кушнера – значение столкновения с неизведанным. Оно обнаруживается в стихотворении «Графин», 1962 г.:
Вода в графине — чудо из чудес,
Прозрачный шар, задержанный в паденье!
Откуда он? Как очутился здесь?
На столике, в огромном учрежденье?
Какие предрассветные сады
Забыли мы и помним до сих пор мы?
И счастлив я способностью воды
Покорно повторять чужие формы.
А сам графин плывет из пустоты,
Как призрак льдин, растаявших однажды,
Как воплощенье горестной мечты
Несчастных тех, что умерли от жажды.
Что делать мне?
Отпить один глоток,
Подняв стакан? И чувствовать при этом,
Как подступает к сердцу холодок
Невыносимой жалости к предметам?
Когда сотрудница заговорит со мной,
Вздохну, но это не ее заслуга.
Разделены невидимой стеной,
Вода и воздух смотрят друг на друга[37].
В стихотворении число «2» представлено эксплицитно («смотрят друг на друга») и имплицитно.
Тема данного стихотворения – смысл/тайна бытия.
Воплощением образа тайны бытия в представлении лирического героя является вода – «чудо из чудес». Лирический герой радуется возможности воды быть изменчивой и, заполнив графин, предъявить свою сущность: «И счастлив я способностью воды покорно повторять чужие формы». Лирический герой отмечает противопоставление мистерии воды и места, в котором она оказалась. Вода как воплощение образа тайны бытия имеет идеальную форму прозрачного шара, «задержанного в паденье» - не иначе, как «чудо из чудес». Однако лирический герой не понимает, как эта неразъяснимая, труднодостижимая тайна, воплощённая в воде, оказалась здесь, заключенной в стенках графина, в учреждении, где преобладает понятность, предсказуемость, ясность, объяснимость; как в одной точке переплелось сочетание противоречащих друг другу явлений.
Лирический герой, чувствуя себя причастным к тайне бытия, не исключает вероятность её полного постижения. Это прикосновение к тайне возможно, стоит сделать глоток: «Что делать мне? // Отпить один глоток, // Подняв стакан?». Однако, лирический герой предвидит исход: познав тайну бытия, жалкими покажутся вещи, тела, материя: «Отпить один глоток <…> И чувствовать при этом, // Как подступает к сердцу холодок // Невыносимой жалости к предметам?». Лирический герой выбирает позицию созерцателя тайны – соприсутствия сущностных проявлений бытия: «Разделены невидимой стеной, // Вода и воздух смотрят друг на друга».
Заключение
Библиография
1. Акопянц А. Постигая очарование тайны. Полемические заметки о поэзии А.Кушнера // Знамя. 2000. №3. 212-215.
2. Арьев А. Привычка жить: К 80-летию Александра Кушнера // Знамя. — 2016. — № 9. — С. 169—182.
3. Баешко Л.С., Гордиенко А. Н. Энциклопедия символов. М.: Эксмо, 2007
4. Бак, Д. Сто поэтов начала столетия. Александр Кушнер, или «Рай – это место, где Пушкин читает Толстого…» // Октябрь. – 2012. - № 11. – С. 185-188.
5. Барзах А. О терминологичности: Поэзия А.С.Кушнера: 70-е гг., г. Ленинград//Постскриптум. 1997. №3. 239-266.
6. Беляева Н. Александр Кушнер: восемь граней таланта // Нева. — 2016. — № 9. — С. 182—193.
7. Бугулова И. Интервью. Кушнер: Петербуржцы застёгнуты на все пуговицы // Российская газета. 2014. [Электронный ресурс. URL:https://rg.ru/от 01. 05. 18].
8. Визель М. «И муза громких слов стыдится». Двенадцатикнижие Александра Кушнера// Литературная газета. 1996. № 4.
9. Гельфонд М. М. «Читателя найду в потомстве я…»: Боратынский и поэты ХХ века. — М., 2012. — С. 163—178.
10. Декоц Х., Монте Т. Нумерология: магическая сила чисел. М.: КРОН-ПРЕСС, 1997.
11. Жолковский, А. Поэтика за чайным столом. «Сахарница» Александра Кушнера // Звезда. – 2012. - № 10. – С. 223-234.
12. Иванова В. И. «Вечность» и «вещность» в сборнике А. Кушнера «Ночной дозор»// Уральский филологический вестник. 2016. № 5. С. 149 – 154.
13. Иванова В.И. Предметный мир Александра Кушнера (анализ стихотворения «низкорослой рюмочки пузатой…») // Уральский филологический вестник. 2015. № 5 . С. 186-191.
14. Казарин Ю. Часть вечности: о поэзии Александра Кушнера // Урал. — 2012. — № 4. — С. 219—236.
15. Комаров К. М. Рассеивание волшебства. Александр Кушнер // Вопросы литературы . 2011. № 4 . С. 44-55.
16. Кудрявцева И. А. Поэт и процесс творчества в художественном сознании А. Кушнера: Автореф. дисс. канд. филолог. наук. — Череповец, 2004.
17. Кузнецова И. Интервью. Беседа с Александром Кушнером: стихи для меня – образ жизни // Вопросы литературы. 1997. № 3.
18. Кулагин А.В. Фетовские эпиграфы в лирике Александра Кушнера // Уральский филологический вестник. 2016. № 4. С. 155 – 167.
19. Кулагин А. В. «Я в этом городе провёл всю жизнь свою…»: Поэтический Петербург Александра Кушнера. Коломна: Моск. гос. обл. соц. – гуманит. ин-т, 2014.
20. Кушнер А. Заметки на полях стихотворений Батюшкова // Новый мир. – 2006. – № 9. – С. 152–167.
21. Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.
22. Кушнер А. С. Персональный сайт. Стихи. URL: http://kushner.poet-premium.ru/poetry.html
23. Лагерквист К. Нумерология. СПб: Изд. Астрель, 2004.
24. Лихачёв Д.С., Кратчайший путь: о поэзии А. С. Кушнера. Кушнер A. C. Стихотворения. Л., 1986.
25. Локтионова Н.П., Есимбекова А.С.«Мне дорог жизни крупный план» (акмеистический принцип «вещизма» в лирике Александра Кушнера) // Актуальные вопросы изучения мировой культуры в контексте диалога цивилизаций: Россия - Запад - Восток материалы международной научно-практической конференции. 2016. С. 504-508.
26. Лосев А. Ф. Проблематика символа и реалистическое искусство. 2-е изд., испр. М.: Искусство, 1995.
27. Лотман Ю. М. Символ в системе культуры. Труды по знаковым системам XXI. Тарту, 1987.
28. Ляпина Л. Е. «Таврический сад» А. С. Кушнера: контекстуальное прочтение // Ляпина Л. Е. Мир Петербурга в русской поэзии: Очерки исторической поэтики. — СПб., 2010. — С. 126—137.
29. Македонов А. В. Свершения и кануны:О поэтике русской советской лирики 1930-1970-х гг. – Л.: Сов. Писатель: 1985. С. 283-293.
30. Маклин П., Нумерология и судьба. М.: Мир книги, 2001.
31. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М.: ООО «Изд. Оникс»: ООО «Изд. «Мир и образование», 2008.
32. Позднякова В. Нумерология. Периодическая система перевоплощений. М.: Амрита, 2010.
33. Поддубко Ю.В. Категория вечности в поэтическом сознании А. Кушнера // Вестник харьковского национального педагогического университета имени Г. С. Сковороды. 2014. №3. С. 63 – 68.
34. Поддубко Ю. В. Мотивный ряд «время» в творчестве Александра Кушнера // Науковi записки ХНПУ iм. Г. С. Сковороди. 2015. вип. 2.
35. Пурин А. А. Свет и сумерки Александра Кушнера // Арион. 1998. №2.
36. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Том первый. Ленинград – Издательство «Наука», 1977. С.219
37. ПэнД. Б. Мир в поэзии Александра Кушнера. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. Ун-та. 1992. С. 64
38. Рошаль В.М. Энциклопедия символов. СПб: Сова, 2007.
39. Суханова С. Ю., Цыпилёва П. А. Функции античного претекста в лирике А. Кушнера // Вестник Томск. гос. ун-та: Филология. 2014. № 2. С. 126—141.
40. Топоров В. Н. О числовых моделях в архаичных текстах, Структура текста. М., 1980.
41. Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений. СПб – Издание т-ва А.Ф. Маркс. С. 107.
42. Фадеева Е.Н. Фоносемантическая характеристика индивидуального стиля автора: на примере поэтической речи ХХ века: Дисс. канд. филолог. наук. – Тула, 2004.
43. Шайтанов И. Вечер во Франкфурте // Вопросы литературы. 2006. №1.
44. Штельцнер М., Символика чисел. РХГИ, 1998.
45. Эпштейн М.Н. Кушнер А.С. // «Природа, мир, тайник вселенной…»: система пейзажных образов в русской поэзии / М.Н. Эпштейн. - М :Высш. школа, 1990. – С. 276-278.
46. Ячник Л. Н. Особенности восприятия русской поэтической классики в лирике Александра Кушнера // Фiлологiчнiтрактати. 2011. Том 3, № 1. С. 41 – 48.
47. Ячник Л. Н. Творчество А. С. Кушнера в оценках критики и литературоведения.[Электронный ресурс, URL: http://dspace.nbuv.gov.ua/bitstream/handle/123456789/31010/19-Yachnik.pdf?sequence=1].
48. Ячник Л.Н. Традиции Мандельштама в творчестве Кушнера. [Электронный ресурс, URL:http://docplayer.ru/amp/39388890-Yachnik-l-n-asp-institut-filologiyi-knu-imeni-tarasa-shevchenko.html]
[1]Македонов А. В. Свершения и кануны: Монография. Л.: Сов. Писатель, 1985. С. 283 (сноски оформляете неправильно. здесь не должно быть тире, перед годом запятая)
[2]Ляпина Л. Е. «Таврический сад» А. С. Кушнера: контекстуальное прочтение // Ляпина Л. Е. Мир Петербурга в русской поэзии: Очерки исторической поэтики. — СПб., 2010. — С. 137
[3]Кулагин А. В. «Я в этом городе провёл всю жизнь свою…»: Поэтический Петербург Александра Кушнера. Коломна: Моск. гос. обл. соц. – гуманит. ин-т, 2014. С. 10
[4]Локтионова Н.П., Есимбекова А.С. «Мне дорог жизни крупный план» (акмеистический принцип «вещизма» в лирике Александра Кушнера) // Актуальные вопросы изучения мировой культуры в контексте диалога цивилизаций: Россия - Запад - Восток материалы международной научно-практической конференции. 2016. С. 506
[5]Ячник Л.Н. Традиции Мандельштама в творчестве Кушнера. [Электронный ресурс, URL: http://docplayer.ru/amp/39388890-Yachnik-l-n-asp-institut-filologiyi-knu-imeni-tarasa-shevchenko.html]
[6] То же
[7]Ячник Л.Н. Традиции Мандельштама в творчестве Кушнера. [Электронный ресурс, URL: http://docplayer.ru/amp/39388890-Yachnik-l-n-asp-institut-filologiyi-knu-imeni-tarasa-shevchenko.html]
[8] То же.
[9]Суханова С. Ю., Цыпилёва П. А. Функции античного претекста в лирике А. Кушнера // Вестник Томск. гос. ун-та: Филология. 2014. № 2. С. 138
[10]Эпштейн М.Н. Кушнер А.С. // «Природа, мир, тайник вселенной…»: система пейзажных образов в русской поэзии / М.Н. Эпштейн. - М :Высш. школа, 1990. – С. 276
[11] Эпштейн М.Н. Кушнер А.С. // «Природа, мир, тайник вселенной…»: система пейзажных образов в русской поэзии / М.Н. Эпштейн. - М :Высш. школа, 1990. – С. 277
[12]Фадеева Е.Н. Фоносемантическая характеристика индивидуального стиля автора: на примере поэтической речи ХХ века: Дисс. канд. филолог. наук. – Тула, 2004.
[13]Лихачёв Д.С., Кратчайший путь: о поэзии А. С. Кушнера. Кушнер A. C. Стихотворения. Л., 1986. С.9
[14] То же. С.7-8
[15]Пэн Д. Б. Мир в поэзии Александра Кушнера. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. Ун-та. 1992. С. 5
[16] То же. С. 33
[17] То же. С. 25
[18] То же. С. 4
[19] То же. С. 4
[20] То же. С. 4
[21] Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С.7
[22]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С.54
[23]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С.116
[24]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С.290
[25]Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений. СПб – Издание т-ва А.Ф. Маркс. С. 107
[26]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С. 33
[27]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С. 30
[28]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С.68
[29]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С. 79
[30]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С.59
[31]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С.39
[32]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С.309
[33]Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Том первый. Ленинград – Издательство «Наука», 1977. С.219
[34] То же. С.219
[35] То же. С. 219
[36]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С. 79
[37]Кушнер А. Избранное: Стихотворения / Предисл.И. Бродского. СПб – Худож. лит., 1997.С. 15
[11]вам этот вывод Македонова не нужен для работы
[12]этот фрагмент тоже никак не вяжется с вашей темой
[13]зачем этот фрагмент? В нем нет ничего о поэтике. Тема вашей работы – не Петербург в творчестве Кушнера
[14]не связано с темой работы
Дата добавления: 2018-06-27; просмотров: 586; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!