Разработка и деятельность русского языка.

Введение. Я расскажу про выдающегося русского учёного, философа, поэта, художника, общественного деятеля, человека который много сделал для развития России - Михаила Васильевича Ломоносова. Я выбрала именно эту тему, потому что я считаю, что Ломоносов величайший человек, открывший много нового и полезного. Ломоносов большой пример для подражания. Его упорство к познаниям наук сделало его великим учёным и изобретателем. Именно это меня поразило в нём, и по этому я решила побольше узнать о Ломоносове, о его жизни и о его достижениях. Предметом моего исследования станет тема: Ломоносов, как учёный – русист. В своём реферате я покажу достижения Ломоносова в русском языке. Цель моего реферата рассказать, что сделал Ломоносов для русского языка. Задачи моего реферата не только показать научные стороны М. В. Ломоносова, но и показать каким должен быть человек, чтобы добиться своей цели в жизни. Всю жизнь Михаил Васильевич Ломоносов посвятил достижению рассвета России, которую до сих пор стремятся разрушить либералы-западники. Он всю жизнь боролся с иноземным засильем в жизни родной страны и в науке, а либералы, сами не способные к творчеству и растаптывающие любые ростки самобытной русской мысли, считают своим долгом отыскать очередных «наставников» за рубежом, и для них по сей день пишут проекты постановлений в «вашингтонском обкоме». Многим из власти предержащих и в страшном сне не может присниться, что сказал бы по поводу их деятельности сам Михаил Васильевич. Сейчас уже многие не вспомнят этого великого учёного, и это не правильно! Мы должны его помнить, поскольку он многое сделал для развития человечества.

Биография

Первый русский ученый-естествоиспытатель, литератор, историк, художник. Родился Ломоносов 19 ноября (по старому стилю - 8 ноября) 1711, в селе Денисовка Куростровской области около села Холмогоры Архангельской губернии, в семье крестьянина-помора Василия Дорофеевича Ломоносова, занимавшегося морским промыслом на собственных судах. Мать Ломоносова, умершая очень рано, была дочерью дьякона. Из двух мачех Ломоносова вторая была "злая и завистливая". О первых годах жизни Ломоносова имеются крайне скудные сведения. Лучшими моментами в детстве были поездки с отцом в море. Еще от матери Ломоносов научился читать. "Вратами учености" для него делаются откуда-то добытые им книги: "Грамматика" Смотрицкого, "Арифметика" Магницкого, "Стихотворная Псалтырь" Симеона Полоцкого.

В Москву Ломоносов ушел в декабре 1730, с ведома отца, но, по-видимому, отец отпустил его лишь на короткое время, почему он потом и числился "в бегах". Выдав себя за сына дворянина, в январе 1731 он поступил в Московскую Славяно-греко-латинскую академию при Заиконоспасском монастыре ("Спасские школы"). Пробыл там около 5 лет. Он изучил латинский язык, ознакомился с тогдашней "наукой". В 1735 в числе наиболее отличившихся учеников Ломоносов был отправлен в Петербург для зачисления в Академический университет. В 1736 трое из способных учеников, в том числе Ломоносов, были отправлены Академией Наук в Германию для обучения математике, физике, философии, химии и металлургии. За границей Ломоносов пробыл 5 лет: около 3 лет в Марбурге, около года в Фрейберге, около года провел в переездах, был в Голландии. Женился еще за границей, в 1740, в Марбурге, на Елизавете-Христине Цильх, дочери умершего члена городской думы. Семейная жизнь Ломоносова была, по-видимому, довольно спокойной. Из детей Ломоносова осталась лишь дочь Елена, вышедшая замуж за Константинова, сына брянского священника. Ее потомство, как и потомство сестры Ломоносова, в Архангельской губернии, существует доныне.

В июне 1741 (по другим сведениям в январе 1742) Ломоносов вернулся в Россию и был назначен в академию адъюнктом АН по физическому классу, а в августе 1745 стал первым русским, избранным на должность профессора (академика) химии. В 1745 он хлопочет о разрешении читать публичные лекции на русском языке, а в 1746 - о наборе студентов из семинарий, об умножении переводных книг, о практическом приложении естественных наук. Одновременно занимается физикой и химией, печатает на латинском языке научные трактаты. В 1748 при Академии возникают Исторический Департамент и Историческое Собрание, в заседаниях которого Ломоносов вскоре начинает вести борьбу с Миллером, обвиняя его в умышленном принижении в научных исследованиях русского народа. В этом же году для Ломоносова была построена первая в России химическая научно-исследовательская лаборатория. В 1749 в торжественном собрании Академии Наук, Ломоносов произносит "Слово похвальное императрице Елизавете Петровне", имевшее большой успех, и начинает пользоваться большим вниманием при Дворе. Он сближается с любимцем Елизаветы графом И.И. Шуваловым, что создает ему массу завистников, во главе которых стоит Шумахер. В 1753, при помощи Шувалова, Ломоносову удается получить привилегию на основание фабрики мозаики и бисера и 211 душ, с землей, в Копорском уезде. В 1755, под влиянием Ломоносова, открывается Московский университет. В 1756 отстаивает против Миллера права низшего русского сословия на образование в гимназии и университете. В 1758 Ломоносову было поручено "смотрение" за Географическим департаментом, Историческим собранием, университетом и Академической гимназией при АН. Основной задачей Географического департамента было составление "Атласа Российского". В 1759 он занят устройством гимназии, опять отстаивая права низших сословий на образование. В 1763 избран членом Российской Академии художеств. В 1764, под влиянием его сочинения "О северном ходу в Ост-Индию Сибирским океаном", снаряжается экспедиция в Сибирь. В конце жизни Ломоносов был избран почетным членом Стокгольмской (1760) и Болонской (1764) Академий наук. Весной 1765 Ломоносов простудился. Умер 15 апреля (по старому стилю - 4 апреля) 1765. Незадолго до смерти его посетила императрица Екатерина. Похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.

Среди работ Ломоносова - работы по филологии, истории, химии, физике (по исследованию атмосферного электричества), астрономии (26 мая 1761 во время прохождения Венеры по диску Солнца открыл существование у нее атмосферы), геофизики (исследования земного тяготения), геологии и минералогии (доказал органическое происхождение почвы, торфа, каменного угля, нефти, янтаря), разработка технологии получения цветного стекла (среди мозаичных портретов его работы - портрет Петра I; монументальная, около 4,8 м 6,44 м, мозаика "Полтавская баталия", 1762 - 1764). Среди научных трудов - "Письмо о правилах российского стихотворства" (1739, опубликовано в 1778), "Размышления о причине теплоты и холода" (1744), "Слово о рождении металлов от трясения Земли" (1757), "О слоях земных" (конец 1750-х годов, опубликована в 1763), "Российская грамматика" (1755, опубликована в 1757; первая научная грамматика русского языка), "О происхождении света, новую теорию о цветах представляющее" (1756), "О рождении металлов от трясения земли" (1757), "Предисловие о пользе книг церковных в российском языке" (1758), "Рассуждения о большой точности морского пути" (1759), "Краткий Российский летописец с родословием" (1760, перечень важнейших событий до эпохи Петра I включительно), "Явление Венеры на солнце наблюденное" (1761), "О сохранении и размножении российского народа" (1761, трактат), "Первые основания металлургии или рудных дел" (1763; руководство было выпущена огромным для того времени тиражом - 1225 экземпляров), "О явлениях воздушных от электрической силы происходящих" (1763), "Древняя Российская история от начала Российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого, или до 1054 года" (1 и 2 части, опубликована в 1766). Среди литературного наследия Ломоносова - послания, идиллии, эпиграммы, оды, поэмы, трагедии: "На взятие Хотина" (1739, ода, опубликована в 1751), "Ода на торжественный праздник рождения Императора Иоанна III" и "Первые трофеи Его Величества Иоанна III чрез преславную над шведами победу" (1741, обе оды составляют библиографическую редкость, так как подверглись общей участи - истреблению всего, что относилось ко времени императора Иоанна Антоновича), "Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния" (1743, ода), "Утреннее размышление о Божием величестве" (1743, ода), "Тамира и Селим" (1750, трагедия), "Демофонт" (1752, трагедия), "Письмо о пользе стекла" (1753, стихотворение), "Гимн бороде" (1757, сатира), "Петр Великий" (1760, поэма не закончена)

Разработка и деятельность русского языка.

Как известно, письменность была принесена в Россию в конце Х или в начале XI века в виде Евангелия и других священных книг на церковно-славянском языке — языке, понятном русскому народу, но не родном, так как разговорный, национальный русский язык отличался от него и в то отдаленное время словами, оборотами, грамматическими формами. С течением времени язык разговорный естественно начинает проникать и в письменность: мы находим его в Русской Правде, в Слове о Полку Игореве, в грамотах, уложении, летописях и других памятниках русской литературы; постепенно он развивается, формы его совершенствуются, он обогащается новыми словами (взятыми нередко из церковно-славянского языка) и оборотами речи. Язык церковно-славянский изменяется с течением времени меньше, но тоже понемногу утрачивает свою чистоту, так как в нем появляются слова и обороты, заимствованные из русского, и к началу XVII века он становится смесью церковно-славянского и русского языков. В этом веке, столь богатом в истории России всевозможными переворотами и событиями, русский язык, до сих пор бывший обособленным от западноевропейских влияний (но подвергшийся, в историческом развитии письменности, с самого ее начала, воздействию языка греческого), начинает наполняться, особенно в Смутное время, иностранными, главным образом польскими и латинскими, словами и оборотами.В эпоху преобразований при Петре Великом борьба нового строя со старым сказывается очень заметно и на языке: он переполняется варваризмами, заимствованными из разных иностранных языков, и представляет собою нередко пеструю смесь древних русских слов, церковно-славянских и самых разнообразных немецких, голландских и других иноземных слов. В нем нет правильного правописания, грамматические обороты его совершенно произвольны... Таково состояние русского языка в первой четверти ХV²²² столетия. Этому положению вещей способствовало и то, что при Петре Великом изящной литературы существовало немного, на первом плане стояли учебники и утилитарные книги, в которых меньше всего заботились о стиле и язык их, по меткому выражению Ломоносова, представлял собою почти всегда «дикие нелепости слова». Некоторые писатели того времени, как Кантемир и Тредьяковский, делали попытки определить взаимоотношения в языке различных образующих его элементов и выработать новый, более чистый литературный язык; но опыты их, может быть в связи с чуждым русскому языку силлабическим стихосложением, не имели успеха. Также мало принесло пользы и учрежденное при Академии Наук Российское собрание (1735), целью которого было, между прочим, «радеть о совершенстве, чистоте и красоте» русского языка. Для того, чтобы создать письменный русский язык, сделать его пригодным для выражения всевозможных мыслей, требовался гений... Этим гением и явился Ломоносов. Возможно, что мысли о литературном русском языке появились у Ломоносова еще в Славяно-греко-латинской Академии в Москве; вполне несомненно, что он много работал над этим в бытность свою за границей и в короткое время достиг хороших результатов. Для этого стоит только сравнить два его литературных произведения, написанных в Марбурге: а именно перевод оды Фенелона (1738) и оду на взятие крепости Хотина (1739): в первом стихотворении язык еще очень тяжел, а во втором уже близко подходит к языку позднейших произведений Ломоносова, в которых, видимо, он не стесняется языком, красивые и сильные выражения непосредственно следуют за всеми видоизменениями мысли, шероховатости сглаживаются. А насколько язык оды на взятие Хотина отличается от современных ей произведений, напрель, Тредьяковского, достаточно видно, если сравнить их; тяжелый, непонятный язык Тредьяковского сменился легким, ясным у Ломоносова. Путь, которым шел Ломоносов в преобразовании русского литературного языка, представляется в главных чертах в таком виде. Прежде всего, он определил взаимоотношения русского и церковно-славянского языков и строго разграничил тот и другой; затем он старался освободить русский язык от накопившихся в нем варваризмов и иностранных слов и обогатил его новыми словами из лексического материала, представленного органическим процессом жизни родного языка. Неологизмы его были словами, вполне понятными для русского, совершенно соответствующими складу и духу нашего языка: поэтому наш языкне потерял от них своего облика, но становился богаче и красивее. Сам Ломоносов вполне это понимал и писал еще в 1739 году: «Я не могу довольно о том нарадоваться, что российский наш язык не токмо бодростию и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным, а себе купно природную и свойственную версификацию иметь может». А в другом месте Ломоносов говорит: «Карл Пятый, Римский Император, говаривал, что Испанским языком с Богом, Французским — с друзьями, Немецким — с неприятелями, Итальянским — с женским полом говорить прилично. Но если бы он Русскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие Испанского, живость Французского, крепость Немецкого, нежность Итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость Греческого и Латинского языков... Меня долговременное в Российском слове упражнение в том совершенно уверяет». В то же время Ломоносов никогда не стремился вполне изгнать из русского языка все иностранное; он не колебался употреблять иностранные слова, если не было соответствующих славянских слов, и оставлял чужестранные выражения, к которым все успели уже привыкнуть. Это относится особенно к русскому научному языку, начало которому, как мы видели, положено им же.

Необходимо также отметить, что Ломоносов отличал различные наречия в русском языке и называл их областными, напрель, Холмогорское и т. п.; из всех провинциальных разноречий он отдал предпочтение говору Московскому и положил его в основание литературного языка: «Московское наречие», говорит он, «не токмо для важности столичного города, но и для своей отменной красоты прочим справедливо предпочитается». Сам Ломоносов сообщил данные о своей реформе литературного языка и дал те принципы, на которых она основана, в статье «О пользе книг церковных в Российском языке» (напечатана в 1757 году). В языке церковно-славянском он видит как бы основание для языка русского — как в смысле источника для пополнения его новыми словами, так и в качестве основы грамматических правил; по его мнению, только тот может правильно писать по-русски, кто тщательно изучил церковно-славянские книги. Все слова русского языка Ломоносов распределяет на три группы: к первой принадлежат слова, употребительные и в русском и в церковно-славянском языках, напрель, Бог, слава, рука; ко второй — слова исключительно церковно-славянские, малоупотребительные, но понятные всем грамотным людям, напрель, отверзаю, насажденный; к третьей — слова чисто русские, не имеющиеся в церковно-славянских книгах, напрель, говорю, ручей, который. Из второй группы Ломоносов считает нужным исключить слова устарелые, а из третьей — слова подлые, т. е. простонародные. Эти слова обусловливают далее деление слога на три стиля: высокий, составляемый из слов первой и второй групп; средний — заключающий главным образом русские речения, к которым можно прибавлять и славянские, по соображению с предметом речи, но так, чтобы слог не казался надутым; наконец низкий стиль — из слов третьей группы, т. е. чисто русских. Таким путем «отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чуждых языков, и Российской язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку неподвержен утвердится, коль долго церковь Российская славословением Божиим на Славенском языке украшаться будет». Подобные рассуждения, скорее теоретического характера, может быть, и не обратили бы на себя должного внимания, если бы сам Ломоносов в течение всей своей жизни не показывал, как применять их на деле. В его произведениях можно найти образцы всех стилей: в речах похвальных мы видим стиль высокий; средним стилем написаны многие речи и статьи научного характера; наконец, низкий стиль виден прекрасно в его письмах, особенно к И. И. Шувалову, и других писаниях обыденного характера. В настоящее время его высокий стиль, отчасти и средний, кажутся напыщенными и неестественными, а наоборот отличается силою и выразительностью именно низкий стиль. Язык Ломоносова был, как мы видим, в некоторых отношениях искусственный, так как сложился не сам собою, а с помощью внешней образовательной силы, но в то же время чистый русский язык, потому что сложился из его собственных материалов. Нельзя не заметить, что Ломоносов несколько преувеличивал значение церковно-славянского языка для русского; глубокое понимание русской речи удержало его самого от злоупотреблений им, но некоторые из его последователей и приверженцев исказили реформу Ломоносова, сверх всякой меры переполняя свой слог славянскими выражениями. Это, понятно, нисколько не уменьшает значения Ломоносовской реформы языка: она определила пути развития русской речи, и дальнейшие преобразователи ее, как Карамзин, шли по указанному Ломоносовым пути.

«Русская грамматика» Ломоносова.

Совершенно особое положение, которое Ломоносов занимает в истории русской культуры, способствовало возникновению вокруг его биографии и творчества множества разнообразных легенд. В одних случаях это наивные выдумки, исправляющие реальную биографию в романтическом духе, в других мы сталкиваемся с сознательной фальсификацией идей м взглядов Ломоносова в соответствии с мифологизированной трактовкой его личности и наследия. Одни легенды должны были, по замыслу их авторов и популяризаторов, способствовать укреплению авторитета Ломоносова, другие облегчали использование этого авторитета в актуальной полемике. И те, и другие препятствуют объективному научному исследованию жизни и творчества классика и должны быть выявлены и исключены из научного обихода не зависимо от того, возвеличивают ли они героя или порочат.

Специфический культ «отца русской науки и поэзии» приобретал иногда пародийные черты. Так, в 1915 году, во время Первой мировой войны товарищество «Леновы» выпустило карамель «М.В. Ломоносов – первый борец с немцами». Такая «карамельная» трактовка деятельности Ломоносова встречается не только на фантиках, хотя ещё в XIX веке серьёзные исследователи показали её полную несостоятельность. В конце 1940-х годов именно она стала официально признанной. Основное содержание развития лингвистики в России XVIII века формулировалась в специфических военно-исторических выражениях: «Учёный мир разбивается на два лагеря. Одни ищут основы русской речи в иноземных источниках и ставят строй русского языка в подчинённое им положение. Другие, наоборот, смотрят на историю русского народа и на развитие его языка с подлинным чувством русского человека и возвеличивают их.

Говоря об истории отечественной лингвистики, следует, очевидно, анализировать содержание научных концепций, а не субъективное отношение Ломоносова к Тауберту или Шлецеру.

В рамках настоящей работы мы, естественно, не можем рассмотреть «Ломоносовскую мифологию» в полном объёме. Для нас представляют интерес прежде всего лингвистические взгляды, идеи и мнения, а значит речь пойдёт о некоторых случаях превратного толкования лингвистического наследия Ломоносова.

Наследие это включает в себя текст «Российской грамматики», два руководства по риторике, Предисловие о пользе книг церковных и значительный корпус рукописных материалов, связанных по преимуществу с работой рад грамматикой.

«Российская грамматика» (1755-1757) является наиболее основательно изученным памятником русской грамматической науки XVIII века. Безусловно, этот текст является единственным в своём роде. Это, однако, не должно означать полного изъятия Ломоносовской грамматики из современного ей культурно-исторического контекста. Такое изъятие наиболее явно обнаруживается в многочисленных главах и параграфах об «истории вопроса» в работах, посвящённых частным грамматическим проблемам. Для этих параграфов и глав характерна трактовка Ломоносовского текста как некоего абсолютного начала, что имеет смысл во многих случаях, но отнюдь не всегда. Широко распространено мнение, что «Ломоносов не имел перед собою других образцов, кроме грамматики МелетияСмотрицкого». Ошибочность такого мнения и для того момента, когда оно было впервые высказано, совершенно очевидна. Не говоря уже о том, что Ломоносову были известны грамматические труды В. Е. Адодурова, в тексте его грамматики обнаруживается очень неплохое знакомство с современной ему западноевропейской литературой и языкознанию. Вполне самостоятельно подходят к исследованию фактов живого русского языка, Ломоносов вовсе не стремился создать новый механизм грамматического описания. Его задача заключалась в составлении грамматики, достойной его родного языка, грамматики, ставящей русский язык вровень с другими культурными языками Европы. При этом адресатом его грамматических изысканий оказывался не только читатель-соотечественник, но и учебное сообщество Европы. Отсюда проистекал напряжённый и ревнивый интерес Ломоносова к скорейшему изданию немецкого перевода грамматики.

Включённость грамматики Ломоносова в русло европейской грамматической традиции прослеживается даже в мелочах. Одной из таких интересных мелочей является анекдот об отношении Карла V к разным языкам, приведённый в Посвящении Ломоносовской грамматики: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятелями, итальянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашёл бы в нём великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка»

Как показал В. Д. Рак, непосредственным источником Ломоносовского текста была «очень популярна в XVIII в., выдержавшая бесчисленные переиздания грамматике французского языка Жана Роббера де Пеплие», хорошо знакомая Ломоносову.

Независимо от решения вопроса о непосредственном источнике анекдота существенно, что он ещё до появления грамматики Ломоносова использовался с той же риторической целью возвеличения родного языка автора. Так, в немецкой грамматике И. Бёдикера читаем: «Тимпиус судит о языках: когда хотят говорить с Богом, следует пользоваться испанским языком из-за его серьёзности, с князем – итальянским из-за его изящества, с женщинами – французским из-за его любезности, с солдатами по-немецки из-за его суровости». Решительно не соглашаясь с приговором немецкому языку, Бёдикер находит в нём помимо всех перечисленных достоинств ещё и «величие латинского, мудрость греческого и святость еврейского»

Разумеется, текст Посвящения не может рассматриваться в качестве доказательства концептуальной связи грамматики Ломоносова с западноевропейской грамматической традицией, однако о том же и едва ли не с большей наглядностью свидетельствует основной текст грамматики.

Первое наставление «Российской грамматики», озаглавленное «О человеческом слове вообще», представляет собой краткое изложение основ универсальной философской грамматики. В историографии отечественной лингвистики факт этот не является общепризнанным. Более того, абсолютно преобладает точка зрения, согласно которой Ломоносовская грамматика противостоит западноевропейской традиции философской грамматики.

Практически все, кто писал более или менее обстоятельно о лингвистических штудиях М. В. Ломоносова, единодушно констатируют «естественнонаучный» подход Ломоносова к фактам и явлениям языка, независимо от того, рассматривается ли такой подход как достоинство Ломоносовских трудов или как их недостаток. Шлецер, считавший, что Ломоносов, будучи «химиком», вряд ли может с успехом заниматься историей и языком и что он «так же мало слышал об учёной этимологии, как матрос о логарифмах», был, конечно, несправедлив в своей оценке. Однако внутреннее содержание этой оценки, указание на то, что Ломоносов был прежде всего естествоиспытателем, неожиданно объединяет Шлёцера с теми авторами, которые считают достоинство Ломоносова как раз то, что он «подошёл к языку как натуралист».

Взгляд Ломоносова как на натуралиста в грамматике получил, казалось бы, серьёзное обоснование в результате знакомства исследователей с рукописными материалами к «Российской грамматике». «В своих филологических работах, - писал А. С. Будилович, первым опубликовавший эти материалы, - Ломоносов идёт путём старого аналитическим, собирая по возможности, все факты распределяя их на группы и затем уже доводя заключительный вывод в виде общего итога фактов. В черновых материалах для «Грамматики» встречаются целые списки слов: имен – для определения родов по окончаниям и распределения их по склонениям, глаголов – чтобы отметить отношение формы настоящего времени к неопределённому наклонению и т. д. Для выведения кокого-нибудь частного правила, например, об именах, оканчивающихся в родительном падеже на а или на у, исписаны целые листы».

Таким образом, утверждая, что Ломоносов подошёл к языку как представитель естественных наук, исследователи имеют в виду прежде всего тот простой факт, что грамматические построения Ломоносова носят апостериорный, индуктивный характер. Тем самым предполагается справедливость по крайней мере двух допущений: во-первых, предполагается, что естественные науки в XVIII веке строились исключительно на экспериментальной, апостериорной, индуктивноё основе, во-вторых – что филосовско-грамматическая традиция была во всех своих существенных чертах априорной и дедуктивной. Между тем, и первое, и второе просто наверно.

Дедуктивные построения играли в естественных науках XVIII века огромную роль, причём эта дедуктивность приобретала совершенно исключительные, почти пародийные масштабы в работах Христиана Вольфа, т. е. именно того учёного, которому более, чем кому-либо другому, Ломоносов был обязан своей естественнонаучной подготовкой. Понятно, что у нас нет оснований считать Ломоносова ортодоксальным вольфианцем, однако не следует впадать и в противоположную крайность, утверждая, что русский учёный отмел вольфианство за ненадобностью.

Что же касается представления о полной оторванности универсальной философской грамматики от изучения реального языкового материала, то его можно признать отчасти справедливым лишь по отношению к общей схеме. Составление же грамматики конкретного языка на основе универсальной схемы отнюдь не исключает детального анализа языкового материала, а, напротив, предполагает его. Разнообразные табличные приложения, списки слов и т. п. составляют необходимую часть любой грамматики этого типа. Грамматический универсализм, как и позднейший логицизм, не отрицает идиоэтнического в языке, но лишь относит его к области «употребления». Все, что составляет специфику конкретного языка, рассматривается как нечто внешнее по отношению к базовой универсальной структуре, надстраиваемое над ней, но при этом вполне достойное внимания автора грамматики.

Отправной же точкой при исследовании каждой грамматической категории служит для Ломоносова ее логический анализ, т. е., по сути дела, рассмотрение с позиций универсальной грамматики. Список возможных грамматических значений и тот минимум этих значений, который логически необходим для каждого языка, не выводятся из анализа конкретного языкового материала, а заданы грамматической традицией.

Одно из традиционных заблуждений, связанных с пониманием текста «Грамматики» Ломоносова, обычно формулируется примерно следующим образом: Ломоносов первым в русской грамматике наметил разграничение знаменательных и служебных частей речи, хотя и не совсем последовательно, вот, например, как комментировал соответствующие параграфы «Русской грамматики» А. С. Будилович: «не знаем от туда ли взял Ломоносов разделение частей речи на знаменательные и служебные, или он сам угадкою дошел до того, что сто лет спустя завоевала наука в лице Якова Гримма. Не можем, однако, не заметить, что Ломоносов не представил ещё ясно и твёрдо различие частей речи знаменательных и служебных, хоть и подходил к нему довольно близко. То называет он знаменательными или главными только имя и глагол, считая остальные шесть частей речи служебными, то говорит: «слово человеческое имеет восемь частей знаменательных». Мы склонны впрочем считать это обмолвкою, так как в общем разделении грамматики Ломоносов, изложив учение об имени и глаголе, озаглавливает пятое наставление: «о вспомогательных и служебных частях слова», то есть, о местоимении, причастии, наречии, предлоге, союзе и междометии»

На заключающуюся в подобных утверждениях неточность указывал в своё время ещё Я. К. Грот, однако они в разных вариантах продолжают регулярно воспроизводиться в литературе. Сложность здесь заключается в трактовке понятия «знаменательные части слова». На восприятие этого выражения неизменно оказывает влияние последующая грамматическая традиция, в рамках которой формулировка «знаменательные части речи» является строго терминологической и выражает вполне определённое содержание. Между тем, в Ломоносовское выражение «часть слова» не тождественно современному «часть речи», и прилагательное «знаменательный» тоже вступает в специфическом значении.

В тексте грамматики Ломоносова выражение «часть слова» не может рассматриваться лишь как калька латинского «partesorationis». В нем сохраняется « этимологическое значение». «Части слова» - это части, единицы, на которое членится «слово», т. е. речь. Они могут иметь значение, «знаменование» либо не иметь его. В первом случае они могут быть названы знаменательными, во втором – незнаменательными. « Знаменательными частями слова» являются «речения» т. е. слова. Буквы и слоги не являются «знаменательными частями слова». С другой стороны, «части слова» могут быть членимыми или нечленимыми, или, как говорит Ломоносов, «разделимыми (сложенными)» и «неразделимыми». «Неразделимые части слова» суть буквы 9 существенно при этом, что в тексте грамматики «буквы» понимаются скорее фонетически, чем графически). Именно так представлено соотношение соответствующих понятий в «Табели Грамматической», впервые опубликованной тем же Будиловичем и прилагающейся к позднейшим изданиям «Российской грамматики». Таким образом, латинскому выражению «partesorationis» у Ломоносова соответствует выражение «знаменательные части слова». В тексте грамматики это выражение неоднократно толкуется как «речения» т. е. слова.

Сформулировав исходные понятия, Ломоносов показывает, в чем именно заключается «знаменование» разных типов «речений», т. е. частей речи. Приведем фрагмент, давший повод для недоразумений: «§40 Слово дано для того человеку, чтобы свои понятия сообщать другому. И так понимает он на свете и сообщает другому идеи вещей и их деяний. Изображения словесные вещей называются имена, например: небо,вЂтръ, очи; изображение деяний – глаголы, напр.:синЂетъ, вЂетъ, видять. Итак, понеже они всегда вещь или деяние знаменуют, по справедливости знаменательные части слова названы быть могут»

По мнению Н. С. Поспелова из текста этого параграфа следует, что «именем существительным и глаголом, по Ломоносову исчерпывается то, что в собственном смысле этого слова («по справедливости») можно назвать знаменательными частями речи». Думается всё же, что для такого вывода текст Ломоносова не даёт достаточных оснований. Если бы ученик Вольфа хотел сказать, что только имя и глагол могут быть названы знаменательными частями речи, он не преминул бы это сделать. (Ср. в §48: «…человек есть род, а воин судья, крестьянин суть виды». Из этой формулировки вовсе не следует, что род человеческий исчерпывается тремя названными видами.)

Что же касается §45, то в нем выделяются две группы «знаменательных частей слова» - главные и служебные. Определение «знаменательные» опущено по причине его очевидности. Главными частями слова названы имя и глагол, служебными – все остальные. Ведь в этом противопоставлении заслугу Ломоносова не следует, т. к. оно более чем традиционно. Ещё Донат писал: «Частей речи восемь: имя, местоимение, глагол, наречие, причастие, союз, предлог, междометие. Из них две основные части речи – имя и глагол.

Таким образом знаменательные и служебные части слова у Ломоносова не противопоставляются. Знаменательные противостоят незнаменательным, а служебные – главным. Главными частями слова признаются имя и глагол, которых достаточно для оформления суждения, состоящего из субъекта и объекта, выражаемых именами, и связки – глагола.

Терминология Ломоносова.

Природный речевой слух, активное, с детства усвоенное владение родной северорусской диалектной речью, дополненное основательным изучением церковнославянского и древнерусского литературного языка, языков классической древности — латинского и греческого, живых европейских языков — немецкого и французского,— способствовали тому, что именно. Ломоносову оказалось под силу и упорядочить стилистическую систему литературного языка в целом, и разработать научны” функциональный стиль русского литературного языка, и преобразовать научно-техническую терминологию.

Ломоносов был первым в России ученым, выступавшим с общедоступными лекциями по точным наукам перед широкой аудиторией на русском языке, а не на латинском, как это было принято в европейской научной и университетской практике того времени. Однако средств, необходимых для выражения научных понятий, в русском литературном языке тогда еще почти не было. И Ломоносову прежде всего необходимо было выработать терминологическую систему для различных отраслей научного знания. Историки точных наук неоднократно отмечали выдающуюся роль Ломоносова в указанном отношении. Так, известный ученый-химик проф. Б. Н. Меншуткин писал: “...Значительна роль Ломоносова в создании русского научного языка. Этот язык у нас начинает появляться лишь при Петре I и представляет собой почти исключительно заимствования из иностранного: каждый специалист пользовался немецкими” голландскими, польскими и латинскими словами для обозначения технических вещей, словами, непонятными другим. Кто, например, может догадаться, что текен, обозначает чертеж, киянка — молоток, бер — запруда, дак— крыша, кордон—шнурок и т. п. Понемногу стали появляться и химические обозначения, опять-таки совершенно непонятные, как: лавра — кубовая краска, тир—жидкая смола, шпиаутер — цинк (это выражение до сих пор имеет хождение на заводах) и научные термины, как: перпендикул — маятник, радис — корень, триангул — треугольник, кентр — центр, аддиция — сложение”.

Далее этот же ученый указывал, что всестороннее знание русского языка, обширные сведения в области точных наук, владение латинским, греческим и западноевропейскими языками, а главное — литературный талант и природный гений дали возможность Ломоносову заложить правильные основания русской технической и научной терминологии.

Ломоносов при разработке терминологии держался следующих точно выраженных научных положений: “а) чужестранные слова научные и термины надо переводить на русский язык; б) оставлять непереведенными слова лишь в случае невозможности подыскать вполне равнозначное русское слово или когда иностранное слово получило всеобщее распространение; в) в этом случае придавать иностранному слову форму, наиболее сродную русскому языку”.

По этим правилам и составлялись М. В. Ломоносовым научные термины, громадное большинство которых и до сих пор продолжает обслуживать точное знание.

При введении новых терминов М. В. Ломоносов прежде всего использовал исконное богатство общенародного словарного фонда русского языка, придавая словам и их сочетаниям, до него употреблявшимся в обиходном бытовом значении, новые, точные, терминологические значения. Таковы, например, термины воздушный насос, законы движения, зажигательное стекло, земная ось, огнедышащая гора, преломление лучей, равновесие тел, удельный вес, магнитная стрелка, гашеная и негашеная известь, опыт, движение, наблюдение, явление, частица, кислота и т. п.

Ломоносов в разработанной им терминологической системе оставил и ряд терминов из числа ранее заимствованных русским языком иностранных слов, однако подчинил их русскому языку в отношении произношения и грамматической формы. Например: горизонтальный, вертикальный, пропорция, минус, плюс, диаметр, радиус, квадрат, формула, сферический, атмосфера, барометр, горизонт, эклиптика, микроскоп, метеорология, оптика, периферия, сулема, эфир, селитра, поташ.

Заключая приведенный перечень терминов указанием на то, что “Ломоносовские научные и технические слова и выражения мало-помалу заменили собою прежние неуклюжие термины”, Б. Н. Меншуткин утверждает: “Он [Ломоносов] положил начало нашему точному научному языку, без которого теперь никто не может обходиться”.

Деятельность Ломоносова по упорядочению терминологии была направлена в сторону ограничения количества иностранных заимствований, заполнивших собою литературный язык в начале XVIII в. Вместо излишних заимствований Ломоносов нередко вводил в круг наименований отвлеченных понятий и терминологии неологизмы, слова, созданные им самим, но образованные от основ, исконно употреблявшихся как в русском, так и в других славянских языках. Например, до Ломоносова не было в нашем языке слова окружность, но хорошо известно было слово круг, от которого оно образовано; были глаголы кружить, окружить. В результате созданный Ломоносовым термин вытеснил из русского словоупотребления варваризм циркумференция, пришедший к нам из латинского через немецкий.

Избегая иноязычных заимствований, Ломоносов в то же время стремился сблизить язык русской науки с западноевропейскими научными терминологиями, с одной стороны, используя интернациональную лексику, а с другой — образуя новые слова по типу соответствующих иноязычных терминов. В предисловии к переводу “Вольфианской экспериментальной физики” (СПб., 1748) Ломоносов писал: “Сверх сего принужден я был искать слова для наименования некоторых физических инструментов, действий и натуральных вещей, которые хотя сперва покажутся несколько странными. Однако надеюсь, что они со временем через употребление знакомее будут”. Будущее показало, что Ломоносов оказался прав и что ему вполне принадлежит честь быть признанным основоположником русского научного функционального стиля.

Вслед за Ломоносовым развитию и обогащению русской терминологической лексики в различных отраслях точных и гуманитарных наук способствовали русские ученые, жившие в последующие десятилетия того же века, например, акад. И. И. Лепехин (1740—1802)—преимущественно в области ботаники и зоологии; акад. Н. Я. Озерецковский (1750—1827) — в области географии и этнографии. Обогащение научной терминологии производилось этими учеными главным образом за счет соответствующих русских названий видов животных, растений и т. п., употребительных в местных народных говорах. Научный стиль русского литературного языка, основание которому было положено в трудах Ломоносова, продолжал совершенствоваться и развиваться.

Заключение

Прочитав мой реферат, вы поймёте, что Ломоносов не только ученый технических природных наук, но и Великий ученый Русского языка, создавший «Русскую грамматику», которая положила начало всем основным грамматикам. Так же я смогла показать, что Ломоносов упорно шел к цели и добился своего.

Я раскрыла главную цель своего реферата, рассказала что Ломоносов сделал для русского языка.

Список литературы

1)Будилович А.С.М. В. Ломоносов как натуралист и филолог.

2)Водовозов В.Русские грамматики // педагогический сборник.

3)Грот Я.К.Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне.

4)Грот Я.К.Филологические разыскания.

5)Поспелов Н С. Учение о частях речи в русской грамматической традиции. Материалы к курсам языкознания.

6)Рак В.Д.«Российская грамматика» М. В. Ломоносова и «Письмовик» Н. Г. Курганова.

7)М. Антонов. Ломоносов – это наше всё. «Молодая гвардия»

8)Русская философия. Словарь.

9) Ломоносов М.В. Избранные произведения.

10)Е. Лебедев. М. В. Ломоносов.

11)П.С.Шкуринов. Философия России XVIII века.

12)С.А.Левицкий. Очерки по истории русской философии.

Приложение.

Дата добавления: 2018-06-27; просмотров: 171; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

Мы поможем в написании ваших работ!