Каковы основные черты культуры древности и современной культуры?

Различие между древней литературой и современной настолько резко, что достаточно взять любое произведение древности, чтобы сразу воспринять это различие. Гораздо труднее дать себе отчет, в чем оно состоит.

В данный момент нас будет интересовать литература, выражающая мыслительную деятельность человека древнего, которая до греческого периода и вне его, собственно, неотделима от религиозно-мифологической деятельности.

Деление на древность и современность — деление условное и неотчетливое. И поэтому необходимо оговориться, что мы будем понимать под этими терминами. Условимся понимать под "древней литературой" литературу египетского и семитического Востока, индийскую литературу эпохи ведического и классического санскрита, классическую буддийскую литературу и китайскую эпохи великих философов (Лао-цзы и Конфу-цзы), выделив таким образом в особую группу литературу греко-латинского периода.

Для простоты под "современной литературой" будем понимать эпоху новой философии, как ее принято обычно назвать, оставив таким образом в стороне средневековый период, до-декартовскую и до-беконовскую эпоху. Такое противопоставление может встретить существенное возражение, ввиду слишком большой растянутости элементов, охватываемых понятием "древний".

Изобретение книгопечатания, развитие культурного общения сильно сгладило характерные национальные черты в современности. Конечно, они сказываются в виде известного "стиля", "направления" в мышлении. Так стиль немецкого мышления можно охарактеризовать как теоретико-идеалистический, английского — как скептико-сенсуалистический и т.д. Конечно, характерно для американского мышления, что именно там зародился прагматизм. Но все же эти индивидуально-национальные черты, расцвечивая современную философию, не меняют общего ее построения.

В основе современной философии лежит дискурсивность мышления. Это характерная черта ее, завоевание, которым она гордится. Черта эта унаследована ею от философии греческой, где она зародилась и была поднята на значительную высоту. Как только мы выйдем за пределы греческого влияния, мы теряем из виду эту характерную особенность.

Как ни далека философия индусов от философии египтян, китайцев, евреев — все они объединяются по этому отрицательному признаку — отсутствию дискурсивного мышления. Но отсутствие признака еще недостаточно, чтобы охарактеризовать класс.

На первый взгляд философия различных народов древности представляется настолько различной, что трудно выделить общие черты. Большая разобщенность культур слишком резко подчеркивает национальные особенности каждого народа. Что общего, казалось бы, например, между сложными системами индусских школ и "поговорочной", по удачному выражению Четча (И. Ч. К. т Т.VI, 60) философией семитов. Однако, при более внимательном взгляде можно перебросить мост между "Мокшадхармой" Махабхараты и Притчами Соломона; связь эта заключается в основном положении мыслителя к предмету мышления: и там и здесь предмет представляется мыслителю непосредственно данным, а не выведенным путем синтетических построений.

Творцами силлогизма, а следовательно и всего дискурсивного мышления, являются греки, до этого мы встречаем мышление созерцательное.

Для нас, чья мысль воспитана на силлогизме, на дискурсии, такое мышление кажется догматическим, недоразвитым и пр. В этом отношении позиция, занятая Кантом по отношению к философии Якоби, может считаться характерной для всего современного мышления (ср. К. Фишер, «История новой философии», т. 5, стр. 282–283).

Мы подошли к очень острому вопросу, имеющему огромное значение для характеристики современной европейской культуры и культуры древности. Мы привыкли считать объективно-истинным лишь то, что "доказывает разум", все же остальное называется субъективным восприятием. На этом построена вся культура, которую мы склонны всегда превозносить, сравнивая ее с древней. Если понимать под культурой технические достижения и механическое овладевание силами природы, то с таким взглядом можно согласиться. Если же понимать под культурой развитие социально-просветительных идей и развитие духовности как в отдельном человеке, так и во всем обществе, то сравнение окажется далеко не таким выгодным для современности.

Нам, свидетелям событий, связанных с мировой войной, не к лицу наивные фразы людей XIX века о росте гуманности в человечестве, о культурных войнах и пр.

Мы не смеем бросить древним обвинение в жестокости или варварстве, мы в них превзошли их.

Ассирийцы, (возьмем пример исключительно жестокой культуры во всей древности) сдирали кожу с пленников, сажали на кол и считали количество отрубленных голов. Мы не испытываем в большинстве случаев такого удовольствия, для многих такие вещи были бы даже неприятными, мучительными; впрочем, и современные люди толпами сбегаются взглянуть на смертную казнь, если для этого представляется удобный случай, и даже не без удовольствия вспоминают о своих впечатлениях. Но человека, видевшего современную газовую атаку, такими вещами не удивишь.

Различие лишь в том, что в древности проявлялась сила, индивидуальная храбрость и отсюда животное торжество и упоение победой, а в современности это в значительной степени нивелировано, механизировано. Раньше был воин и при нем оружие, а теперь — оружие, а при нем воин. Но какое же это значение может иметь для принципиальной стороны дела? Конечно, мы хуже, чем древние выносим вид крови или крики страдания, но это опять-таки вопрос о большей стойкости или расхлябанности вегетативной нервной системы, и он не может иметь нравственного значения, как не может иметь такового способность некоторых людей переносить звук царапания гвоздем по стеклу, или нечто подобное. Нет, основная формула, по которой только и может строиться здравый социальный организм: "Люби ближнего, как самого себя", была дана не нашей культурой, которая даже не может считать себя наследницей этой формулы. У представителей современной культуры она, в лучшем случае, вызывает улыбку, как странное чудачество, вся неосновательность которого "давно уже доказана наукой". О первой же части формулы: "Бог твой — Бог Единый, и любить Его подобает всем сердцем, всей душой", о ней и говорить не приходится. Какой же "современный" человек станет говорить серьезно о такой "старой рухляди". А ведь это вершина, к которой пришла древняя культура и не в одной только Иудее, достаточно сравнить соответствующее место хотя бы в Бхагавадгите.

Война с жестокостями в древности создала институт индивидуального (личного) рабства, современная война создает институт экономического рабства, от этого дело продвинулось только технически. Личное рабство стало ненужным, а скорее вредным для современной культуры, а поэтому она выработала более удобную формулу — экономического рабства.

Но вопрос о свободе человека не разрешен современной культурой, а скорее запутан. А без условий свободы самый вопрос о том, что я должен делать — утрачивает смысл.

Итак, в духовном и социально-нравственном отношении максимы современной культуры не только не превзошли максимы древней, но даже не достигли ее. Остается еще область познания — любимого детища и гордости европейцев. Блеск современной науки, ее колоссальные и бесспорные достижения не могут не поражать. Научный метод оправдывает себя на каждом шагу. Каждый день новые победы, неслыханные, опьяняющие... И нет конца победам. Горизонт открывается все шире и шире. Все это так, пока мы остаемся в верхних этажах прикладного знания, но по мере приближения к фундаменту картина все более и более тускнеет. Наше сознание начинает наталкиваться на такие "данности", объяснить которые оно не в силах: белок, протоплазма, живая материя, жизнь, материя, движение, инерция, тяготение, энергия, предмет, число, конечное число, бесконечное число... Тянется длинный ряд загадок все возрастающей трудности.

Но вот мы коснулись фундамента, гносеологии... Тут начинается трагедия. Вместо необходимого, прочного, слитого воедино основания мы видим песок разрозненных мнений, взглядов, учений. Человек эпохи эллинизма сказал бы: "догмы", но современный гносеолог тщательно избегает этого слова, боится его, ибо в нем он видит обнаружение собственной нищеты; он старается заменить его другими терминами, чтобы скрасить неприглядную действительность. Если мы среди этого пестрого собрания все-таки решимся поставить вопрос: "Что есть истина", то в ответ получим выговор из уст самого Канта: "Умение ставить разумные вопросы... " и т.д. ("О разделении общей логики на аналитическую и эмпирическую", с. 64–65).

Итак, всеобщий критерий истины со стороны ее содержания не может быть дан. Истина дается лишь по форме на основании законов логики. Следовательно, объективной истиной могут быть только спекуляции дискурсивного разума. Все остальное есть или ложь, или те же, не имеющие общей значимости субъективные переживания. Если мы теперь поставим современной культуре три вопроса, исчерпывающие все интересы моего разума (как спекулятивные, так и практические)

Что я могу знать?

Что я должен делать?

3. На что я имею право надеяться?

("Критика чистого разума", стр. 441[2]), то современная мысль, постольку, поскольку она сохраняет основной признак современности — опору всецело на теоретический разум, дает нам один и тот же ответ (как в духе критической философии, так и в духе материалистического учения): познать ты можешь мир приходящих вещей, хотя бы потому, что иной мир, мир Реальности, ноуменов, если и не может отвергаться теоретическим разумом, то, во всяком случае, находится вне интересов его достижения (критическая философия), или потому, что иного мира, кроме мира преходящих вещей нет и быть не может (материалистическая философия). Со вторым вопросом теоретическому разуму нечего делать, а "практическое" разрешение его современной культурой, основанной на познавательных признаках "чистой науки и техники", слишком очевидно. Отсюда второй вопрос разрешается в духе крайнего пессимизма, характерного для эпохи декаданса. Разнообразные концепции социал-гедонизма создают суррогат разрешения задачи, но одна за другой терпят внутренние крушения на глазах современников, так как, не имея духовной точки опоры, опираются на низшие инстинкты (эгоизм), хотя они и стремятся в конечном итоге искоренить его, заменив социальным инстинктом; они впадают, таким образом, во внутреннее противоречие и, сохраняя иллюзию динамичности, которую черпают также из низших инстинктов, неизбежно идут к своему практическому крушению, вытекающему из крушения внутреннего.

Индивидуально-гедоническая попытка практического американизма, известного под названием прагматизма, едва ли может удовлетворить хоть сколько-нибудь серьезным требованиям познавательно-духовной жизни человека. Таким образом, мы видим, что наша культура терпит внутреннее поражение, выразившееся во вне в виде мировой катастрофы последних лет.

Характерное свойство дискурсивного разума — абстракция. Разум строит свои обобщения путем отвлечения от реального. Высшее понятие разума, таким образом, есть наименее реальное. Вся культура, построенная на таком принципе, носит на себе печать нереальности, понимаемой или в духе дуализма критической философии, с ее полным и принципиальным разграничением ноумена и феномена, или же в духе материалистических теорий, с их техническим монизмом, принципиально исключающим жизнь, а следовательно — реальность, и лишь затем уже втискивающий ее как факт, чуждый системе, но с которым невозможно не считаться. Для материалиста жизнь есть случайность в процессе механического развития космоса (математики и физики дают еще формулу: "весьма маловероятная случайность"), а следовательно, материя как таковая остается вне жизни и поэтому является, по существу, совершенным ничто, несуществованием бытия, а поэтому — несуществующим бытием.

Выход из этого тупика один — в деятельности по принципу ''...'' какой бы смысл ни включать в этот лозунг, начиная с прилежных возлияний Бахусу, по примеру .……, и кончая строгим проведением коммунистической аскезы. Вихрем все ускоряющегося темпа движения современной культуры стараются заглушить сухой смех "правящего балом" торжествующего "ничто", в отверстую пасть которого она стремится неудержимо. Но деятельность, изолированная от познавательной стороны психики, не может дать удовлетворения, психика требует гармонического сочетания ее элементов, и скрытые трещины рано или поздно обнаружатся.

Для современности характерно развитие невроза у индивидуумов: "Наш нервный век", "наш неврастенический век" — шаблонные фразы. Невроз захватывает в настоящее время все большие и большие области. В России, например, невроз среди сельского населения еще недавно встречался нечасто, теперь это рядовое явление. Замечательна сама форма невроза, с ее отрывом от реальности. "Томительное чувство пустоты", "чувство нереальности" — характерная черта современного невроза. С индивидуума рефлекс переходит на массы. Шум современных городов бессилен заглушить беззвучную пустоту надвигающегося "ничто". Это чувство нереальности, основанное на гипертрофии абстрагирующего разума, характеризует современную мысль и культуру.

Древность не знает такого мощного развития теоретического разума, поэтому культура ее была проще, без такого богатейшего развития техники и овладевания средой, какими отличается наша культура, но зато она была и непосредственней. Здесь необходимо рассмотреть один вопрос, ясное понимание которого требуется для дальнейшего.

Объективная истина (как бы мы ее ни понимали по современным понятиям, материально или формально) характеризуется теоретическим (дискурсивным) доказательством, то есть истина опосредованная. Но сам разум базируется на непосредственном созерцании. Это именно и заставило Канта отрицать возможность существования формальной истины, что может быть подвергнуто большим сомнениям, ибо разум, руководясь своими формальными нормами (логические законы), упирается в тупик антиномий. Таким образом, мы снова переходим от критицизма к скептицизму. Но что заставляет нас утверждать признак объективности данного факта и противопоставлять его субъективности?

Во-первых, включение данного факта в причинно-следственный ряд явлений. Истина может быть определена как соответствие (совпадение) процесса сознания (мысли) об объекте с самим объектом (ср. Гегель "Логика", 2. 1, кн. 1 стр. 3). Такое определение хотя и не является полным, но может быть приемлемо и для реализма и для номинализма. (Ср. Кант "Критика чистого разума", стр. 65 немецкого изд.) Рефлектирующий разум требует введения условия определения истины и проверки процесса регулирующими нормами разума (то есть безусловно подчиняет сознание логическим законам мышления). Введя такую оговорку, мы неизбежно вступаем на путь номинализма и приходим к кантовскому определению истины как чистой формы и отказываемся в принципе от всякого содержания. Вся послекантовская философия может быть рассматриваема как стремление преодолеть эту поставленную им задачу. Но нас сейчас занимает не она, а философия древности.

Древность не знала этой проблемы гносеологии. Для нее бытие и мышление находились в первичном единстве, а потому и истина проистекала из этого непосредственного единства. Это первоначальное единство характеризует древнюю мысль. Являлась ли она от этого произвольной, менее объективно-реальной (истинной), чем мысль современная? Является ли она субъективно-догматической, как то часто утверждалось относительно нее?

В том широком масштабе, в котором рассматривается сейчас этот вопрос, частности, и даже крупные, теряют свое значение. Конечно, нужно оговорить еще раз, что понятие "древняя мысль" относительно реально-исторического процесса есть понятие искусственное, как и всякая фиксированная форма относительно текучего времени, всякое число относительно непрерывно движущейся функции, что, говоря так, мы чаще всего понимаем те итоги, к которым подошла культура древности ко времени эллинизма — эпохи, знаменующей переход к современной "европейской" (в генетически-силовом, не географическом смысле) культуры. Конечно, за длительный период развития мысли от примитивно-архаических форм до высокой культуры последнего периода древности прошло много этапов, сменилось много форм, было и много ошибочного, неправильного, что в следующем периоде одолевалось иногда с большим трудом (ср., например, реформы Эхнатона, выработку религиозных форм еврейских пророков и т.д.). Но если мы вглядимся в сущность духовного опыта в разные века у разных народов, то поразимся единообразием и закономерностью этого опыта, точностью его определений и совпадением описаний, методов, переживаний. И в этом смысле св. Серафим или св. Франциск скорее и вполне найдут взаимопонимание с творцами Упанишад, нежели два современных гносеолога, принадлежащих современным школам. Если мы сопоставим рассказы двух путешественников, не знавших друг друга и посетивших одну и ту же страну, увидим, что эти рассказы совпадают, хотя и различаются в частностях, зависящих от индивидуальной точки зрения, времени посещения и пр., то мы можем утверждать, что оба путешественника не только правдивы, но и виденное ими действительно существует. Недостаток знания или мысли может, конечно, отразиться на истолковании или наблюдении фактов, но от этого сами факты не теряют своей реальности.

Если ряд людей различных народов, стран, веков почти в тождественных выражениях (а иногда и просто тождественных) описывают известные факты своего духовного опыта, то мы не можем не считаться с этими фактами как с недоказанным субъективным состоянием, не имеющим объективной ценности.

''Многочастно и многообразно древле Бог глаголе Отцем во прорицех, в остаток же дней сих глаголе нам в Сыне''.

Обладая чувством Реального, не ослабленным рефлексирующим разумом, древность непосредственно и ясно свидетельствует нам об этом Реальном, она свидетельствует о возможности совпадения сознания, рожденного бытием с этим же бытием, то есть о возможности реальной, а не формальной истины.

Наше дело — тем или иным путем использовать завещанные нам древностью истины. Они не устояли в древности, ибо наступило время развития антитезиса как культуры современной.

Уязвимым местом древней культуры был ее духовный аристократизм. Многие свидетельствуют нам, что достижения древности были очень высокими, и не только в жизни духовной, но и в процессе овладевания природой...

Сознание задачи человечества в овладевании природой было тогда вполне выявлено, достаточно сослаться хотя бы на конец первой главы Бытия, особенно на удивительный по насыщенности двадцать шестой стих. В индийской литературе эта тема также часто затрагивается. Но дело не ограничивается только этим сознанием. Не будем относиться слишком поверхностно к свидетельству древности о различных чудесах, чародеях и пр. Современные остатки этих знаний свидетельствуют о бывшем когда-то расцвете, как жалкие остатки колонн да груда камней свидетельствуют о совершенстве красоты, достигнутом когда-то Элладой. Только знания эти развивались иным путем, чем теперь. Они шли также не от рефлексов, а от непосредственной данности реального в духе ученика и поэтому требовали исключительной индивидуальной силы и развития. Их принцип был гораздо более аристократичным, чем принцип современной науки. Говоря широко, древняя наука шла экстенсивно от субъекта к объекту, современная наука идет интенсивно от объекта к субъекту. В известном смысле древняя наука была более могущественна, чем современная, ибо многие реализационные силы субъект носил в себе и поэтому был более независим от условий среды. Конечно, современные пушки в два счета рассеют целую армию древних воинов, но изменит только машина, взбунтуется только этот безмолвный раб современности, и могущество древних воинов даст себя знать.

Наш век называют веком индивидуализма. Это отчасти верно, но только отчасти. Относительная ценность индивидуума, личности, пожалуй, возросла, но абсолютная ее ценность пала, почему современная культура уничтожила личное рабство (сменив его, правда, на экономическое), но также создала и препятствие личности, способной к проявлению в истории. Появление личности, героя, способного двигать народами, становится все менее возможным, история все больше, так сказать ……...

НАСЛЕДИЕ ДРЕВНОСТИ И
СОВРЕМЕННОСТЬ

История человеческой мысли, насколько нам известно, может быть разделена на три большие эпохи, если за принцип деления принять тип современного мышления; правда, деление это может показаться несколько искусственным, но живая действительность никогда не укладывается без большего или меньшего насилия в рамки схем, и все же такая схема нужна для разума, подобно тому, как необходимы леса при постройке здания, пока она происходит, когда же здание готово, леса снимаются не только как ненужные, но и как мешающие.

Итак, если мы примем за принцип деления тип современного мышления, характеризующийся прежде всего преобладанием критико-рефлектирующего разума, то мы можем подразделить историю мысли на период древний, предшествующий греко-эллинистическому периоду, период греко-эллинистический и, наконец, период современно-европейский с его расцветом "новой философии" (после-бэконовская и после-декартовская эпохи).

Постараемся выяснить себе такие вопросы:

Каковы основные черты культуры древности и современной культуры?

Мы поможем в написании ваших работ!