Книга памяти жертв политических репрессий. Пермь, 1998»
Из воспоминаний Зинаиды Максимовны Бушуевой
…17 июля 1937 года я поехала в Пермь по служебным делам. Муж предложил купить билеты в театр. Шла новая постановка «Как закалялась сталь». Выполнив все служебные дела, я поехала домой. Проходя мимо работы мужа, зашла к нему, но кабинет был закрыт, и секретарь не сказала, где он. Муж работал тогда начальником теплотехнической партии. Сдали шесть пароходов для канала Москва-Волга. Я пошла домой. Проходя мимо окон, заметила, что все книги разбросаны, и газеты, и бумаги — в комнате беспорядок.
Спрашиваю у бабушки, что искал Владимир. Она плачет. Приходит соседка и говорит, что у нас был обыск, а Владимира арестовали и увезли.
В те годы арестовывали прямо у проходной. Арестовали многих рабочих, специалистов, был арестован и директор завода…
Из воспоминаний Ивана Андреевича Ширинкина
Я работал начальником технического отдела пассажирской службы управления Пермской железной дороги. 26 июня 1941 г. я пришел с работы, покушал, около полночи лег спать. Вдруг приходят один штатский, другой военный. Предъявляют ордер. Что такое? Не знаю. Оказалось, что мне предъявляют обвинение по 58-й статье. Все сделали, все обыскали, забрали 270 листов бумаг, составили акт. Потом решили всю переписку, как не составляющую интереса для суда и следствия, уничтожить путем сожжения. Зачем сжигать-то было?
Посадили сразу в карцер. Маленькая клетушечка. Только стоять и присесть можно. А для воздуха внизу дверей три дырочки просверлено. Сижу сутки. Потом забрали в тюрьму. Все петлицы сняли. И вот суд: «Давай сознавайся в своей контрреволюционной деятельности!» - «Какая контрреволюционная деятельность?» Судят первый день. Свидетелей пять человек, и все с одной стороны. А я писал записки, кого выставить свидетелями с моей стороны. Но суд начался - моих нет никого... Заседатели были работники НКВД. Как я это узнал? Когда меня судили, я запомнил их фамилии. Когда привели в камеру после суда, сказал своим. Один говорит об одном: «Это мой следователь», а другой о другом: «А это мой следователь».
|
|
|
О том, что я якобы распространяю слухи, что на Мотовилихинском заводе делают пушки, донос написал мой сосед, Зильберштейн. А комнату в моей квартире я ему выхлопотал, жили мы вместе с января и до моего ареста. Распределили мы обязанности по уборке квартиры. А он ничего не делал. Я ему раз замечание делаю, второе, да по-доброму... Читаю материал своего дела: первая страница — его донос. Писал он 12 июня.
Второй донос написала Никуличева. Она все просилась у меня в командировку. Станции проверять. Зачем? Не даю. Необходимости нет. И вот в стенгазете (я был редактор) ее нарисовали: она едет на метле в командировку (оформлял газету не я) — и написали статейку, где ее критикнули. За это она давай плести на меня, якобы я был недоволен правительственным указом. Будто бы я сказал: кто выпустил этот указ, того надо за шкирку. Никуличева еще говорила, что я будто бы сказал, что нас в армии плохо кормили. А я служил в 1928—1929 гг. Этого у нас не было. У нас в полку даже был сад семь десятин! Жили мы очень хорошо. Никогда не мог сказать, что плохо кормили.
|
|
|
Следствие закончили 14 августа. 14—15-го был суд. 25-го нас отправили баржей по Каме в Соликамск. Там уже палатки для нас готовы были. Поселились. Сказали: после десяти часов никуда из палаток не выходить; если кто выйдет, шаг вправо, шаг влево — стрелять будут.
Из воспоминаний Николая Николаевича Кожина
Я был арестован 1 июля 1941 года. В то время вся пересыльная тюрьма (ул. Луначарского) была освобождена от уголовного элемента, уголовников этапировали. В тюрьму шла исключительно 58-я статья, пункты 10, 11. Камеры ежедневно пополнялись. Дошло до того, что ночью нельзя было повернуться с боку на бок. Надо было вылезти наружу, встать и снова втиснуться между людьми. Там я находился вплоть до этапа.
|
|
|
Мне вынесли приговор: «10 лет одиночного тюремного заключения». Приговор вынес народный суд.
Тогда возможность посадить была настолько велика, что достаточно было человеку просто накляузничать на соседа, чтобы его наверняка арестовали. Сомневаюсь, что у 90% арестованных обвинения были настоящие. Шли какие-то плановые аресты.
В первое время я, конечно, не мог поверить. Считал, что это — ошибка. Разберутся. Но когда побеседовал с другими, убедился: арестовывали не для того, чтобы выпускать. Я уже понял, что меня неминуемо ждут 10 лет. Так практически и было.
В следственной тюрьме пробыл недолго. Два-три дня, не больше. Оттуда с Коммунистической улицы был препровожден на суд... Этапировали меня приблизительно в середине июля.
Из воспоминаний Валентины Николаевны Мельниковой
Было это 20 октября 1942 г. Вдруг вызывают меня в милицию. Я пришла к тому, кто вызвал, показала повестку. Он говорит: «Посиди в коридоре». Я в коридоре час сижу, два сижу, до конца смены сижу. Он пошел домой, а я все сижу. Я говорю: «Вы уходите, а как же я?» Он: «Давай документы». Подаю. Он: «Пошли со мной». Приводит меня к дежурному: «В КПЗ ее». Зачем? Почему? — непонятно. Это было 20 октября. Сижу я там 10 дней. Людей - как сельдей в бочке. Спали не то что на полу, почти стоя спали. Кормили раз в день. Гулять не водили. Никуда оттуда не выводили все 10 дней. Все сидят сутки, двое, трое. Никто меня не вызывает, никто ничего не предъявляет. А 30 октября увозят в другую тюрьму, где ТЮЗ. А КПЗ - на Ленина, 17. Посадили меня, сижу.
|
|
|
Мне было 17 лет. Я никогда милиционера-то не видела, не то что тюрьму. За что, почему? Никто со мной не разговаривает. Никаких допросов не было - сразу под трибунал, и все. Военный трибунал был 11 декабря 1942 г. Приговорили к пяти годам тюрьмы по какому-то указу. Этот указ говорит о том, что я якобы сделала какие-то прогулы. Но никаких прогулов я не делала, числилась на хорошем счету. Работала я тогда на телефонном заводе (завод № 629). С октября 41-го. За год работы на заводе я прошла все операции. Я была в бригаде по ремонту агрегатов с фронта. И сколько на суде я плакала, чем больше плакала, тем меньше меня слушали. Я там была почти без сознания - ничего не помню, что они там говорили. Девчушечка с косичками, нигде никогда не была, а тут такое...
Преступления никакого я не делала; может быть, я там что-то и подписывала. Они меня эти десять суток продержали и за них меня посадили, как потом это выяснилось. Десять дней, которые я просидела в КПЗ, сочли прогулом. Да разве я посмела бы прогулять!
Я совершенно темная была, не знала даже, что можно писать жалобу. Потом уже начальник УРЧ Вотинов увидел это и заставил меня написать в Москву. Я написала в Верховный Совет. Верховный Совет меня освободил, но это было уже 9 марта 1945 г. Почти всю войну я просидела.
Сначала я в промколонии была, потом на Красном Октябре - там какой-то филиал был. Работала на Красном Октябре, из Камы вытаскивала багром деревья. Потом меня отправили в пересыльный пункт тюрьмы, это на Плоском было. Водили нас оттуда на Пермь I - чушки литые в вагон бросали. Эта чушка 10-15 кг, я еле-еле поднимала. Сейчас я буквально вся больная... Большую часть срока я там сидела. В конце меня расконвоировали. Я ходила без конвоя, работала сторожем. Сторож из меня! Я дрожала вся...
Потом уже, когда документы в Москву отправили, начальник видел, что меня освободят, взял меня в отдел писать документы — не было людей совершенно...
Бумаги долго ходили. Когда пришли, меня тут же освободили и приняли вольнонаемной на работу...
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 237; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!