Философские основания и практическая реализация «феноменологического» направления антипсихиатрии
В отличие от «либерального» «феноменологический» проект преодоления психиатрии имеет сугубо позитивную направленность и заключается в том, чтобы, отказавшись от объективирующей «научной» методологии, с помощью экзистенциальной феноменологии понять психические расстройства как специфические способы бытия-в-мире. Как раз в этом видел свою задачу основатель антипсихиатрии Рональд Лэйнг, эволюция взглядов которого выявляет как внутреннюю логику этой программы, так и ее отношение к «практической жизни».
Первые работы Лэйнга написаны в традиции, начало которой было положено К. Ясперсом. В ее основе лежит своего рода «презумпция осмысленности», в согласии с которой, мышлению, чувствам, поведению душевнобольных, квалифицируемым позитивистской психиатрией как «бред», «галлюцинации», «иллюзии», словом, безумие, присуща имманентная логика. Большинство нормальных людей даже не пытается разобраться в ней в силу «личностной дизъюнкции»: «Наша культура, – пишет Лэйнг, – позволяющая определенные вольности, весьма жестко относится к людям, для которых не существует никаких границ внешнего/внутреннего, реального/нереального, я/не я, личных/общественных границ там, где считается здоровым, правильным и нормальным их иметь» [112, с. 33]. Между тем, психическое расстройство представляет собой особую конфигурацию Dasein, или целостность, связывающую воедино отдельные модусы бытия, онтически – «патологические» чувства, установки, мысли, желания, поступки. Клиническая психиатрия потому и не видит в них смысла, что рассматривает их абстрактно, в отрыве от способа существования, ипостасями которого они являются.
|
|
Мы уже имели возможность убедиться30, что теоретическая эффективность феноменолого-герменевтического подхода определяется не терминологией учений, на язы-
–––––––––––––––
30 См.: Гл. I, § 3.
214
ке которых его приверженцы заявляют о своих намерениях, а исследовательской логикой. Причем часто в одной и той же терминологии выражаются различные, а то и противоположные, познавательные стратегии, иногда даже в работах одного автора, в зависимости от того, анализирует ли он конкретный материал или формулирует правила своего метода. В работах психотерапевтов и психиатров экзистенциалистского направления читатель при желании найдет немало противоречий такого рода. У Лэйнга, в частности, сосуществуют две методологические установки: при разборе конкретных случаев (преимущественно шизофрении) он прибегает к анализу системы отношений пациентов с другими людьми, выявляет патогенные конфликты, стремится реконструировать их генезис, тогда как при разъяснении специфики своего подхода по отношению к «естественнонаучной» методологии занимает позицию «интеллектуального анархизма», а в поздних работах и откровенного мистицизма. С точки зрения выработки позитивной альтернативы клинической психиатрии эти стратегии, конечно же, не равнозначны.
|
|
В первой своей книге «Разделенное Я: экзистенциальный анализ психического здоровья и безумия» Лэйнг противопоставил психиатрической концепции шизофрении как болезни психологический анализ противоречия «онтологической небезопасности», приводящего к шизоидной деперсонализации. Он описал «modus vivendi»31 пациентов, страдающих различными формами тревожности и отчаяния. Испытывая постоянный страх перед миром, они прибегают к своеобразному способу защиты, заключающемуся в разделении собственной личности на внутреннее «истинное» и внешнее «ложное» Я, на «бесплотную душу» и «обезжизненное тело». «Мы пытались объяснить это как отчаянную попытку справиться с одной из форм «онтологической неуверенности», – пишет Лэйнг [там же, с. 541. Иначе говоря, деперсонализация рассматривается им как результат патогенных компенсаций, посредством которых человек старается преодолеть свое чувство опасности, исходящей отовсюду и ниоткуда конкретно (Лэйнг,
|
|
–––––––––––––––
31 Образ жизни (лат.).
215
разумеется, пишет о переживании небытия). В итоге шизоид возводит вокруг своего «истинного» Я оборонительную систему «ложных» Я, посредством которых он взаимодействует с представляющим угрозу миром, и чем больше он теряет связь с другими людьми, тем больше отчуждается от себя самого; «а, в конце концов – в гипотетическом конечном состоянии хаотического небытия – человека ждет полная потеря связи с собой и другими» [там же, с. 56].
Заметим, Лэйнг считает шизофрению расстройством личности, а не просто альтернативной «картиной мира», оценивает «внешние» Я пациентов как «ложные», но вместо абстрактных психиатрических норм использует в качестве критерия деперсонализации степень разрушения межличностных отношений, в которые включен индивид. «По моему мнению, – пишет он в книге «Я и другие», – самым значительным теоретическим и методологическим прогрессом в области психиатрии за последние двадцать лет стало усиление негативного отношения к любым теориям и исследованиям, которые рассматривают личность вне контекста». Терапевт «не должен обращаться с «личностями» как с «животными» или «вещами», но глупо пытаться вырвать человека из связи с другими существами, ведь это его матрица» [там же, с. 88]. Из этого манифеста следует вполне определенная программа терапевтических действий, предполагающая системный анализ modus vivendi пациента, но не для того, чтобы узаконить его «право быть Другим», а для того, чтобы обнаружить противоречие, препятствующее его взаимодействию с окружающими, и попытаться восстановить или создать заново его (меж)личностную «матрицу». При этом экзистенциальный терапевт, подчеркивает Лэйнг, – не должен потворствовать ни индивидуальным, ни групповым «фантазиям» пациентов, вступать с ними в «сговор», или использовать их для воплощения собственных «фантазий» [там же, с. 140]. Но поступая так, терапевт руководствуется не уникальностью экзистенциальных переживаний психотиков и не директивами либеральной толерантности, а объективными, т.е. независящими от восприятий,
|
|
216
представлений, установок отдельных индивидов, законами их социального взаимодействия. Именно в этой стратегии кроется причина впечатляющих терапевтических достижений Р. Лэйнга и его единомышленников. В1965 г. ими была создана терапевтическая община в Кингсли Холл, ставшая образцом для других «антипсихиатрических» коммун. По некоторым данным в таких коммунах излечивалось до половины страдавших шизофренией пациентов.
В нескольких работах – написанной совместно с Д. Купером книге «Разум и насилие: декада философии Сартра 1950-1960», «Я и Другие», коллективной монографии «Межличностное восприятие: теория и метод исследования» и других Лэйнг попытался выявить социально-психологические источники шизофрении. Он опирался, с одной стороны, на работы американских исследователей (Л. Винна, А. Рикова, Дж. Дея, С. Мирша, Д. Джэксона и др.), изучавших «шизофреногенные» семьи, а с другой – на «Критику диалектического разума» Сартра. Исходная гипотеза состояла в том, что большая частота случаев шизофрении в определенных семьях обусловлена не генетическими факторами, а традицией отношений, постоянно воспроизводящих ситуацию «двойной связи». Такая ситуация подобна ловушке, в которую «жертва» попадает, силясь выполнить парадоксальное требование. Какой бы выбор она не сделала, действие тут же оттормаживается противоположным стимулом. Ситуация «двойной связи» подобна «безвыигрышной лотерее», от участия в которой невозможно отказаться и которая организуется для того, порождать и поддерживать у вовлеченных лиц стойкое чувство вины. В «шизофреногенных» семьях, которые Лэйнг обозначает сартровским термином нексус32, только чувство вины и взаимное манипулирование удерживают людей вместе.
Типичным примером ситуации «двойной связи» может служить диалог между матерью, пришедшей в больницу навестить только что оправившегося от нервного срыва сына. Увидев его в дверях приемного покоя, она
–––––––––––––––
32 Nexus (лат.) – узел.
217
«(а) распахивает объятия, приглашая его обнять себя, и/или
(б) [собираясь] обнять его.
(в) Когда он подходит ближе, она замирает, каменеет.
(г) Он нерешительно останавливается.
(д) Она говорит: «Разве ты не хочешь поцеловать мамочку?» – и, пока он все еще не двигается с места в нерешительности,
(е) она говорит: «Но, дорогой мой, ты не должен бояться своих чувств»» [112, с. 169].
Ребенок получает противоречивые предписания, причем из-за того, что некоторые из них высказываются прямо, а другие – посредством жестов, взглядов, тона и т.п., конфликт не может быть разрешен открыто и провоцирует типичное для шизофрении амбивалентное поведение. «Человек, которого затягивает эта трясина, – пишет Лэйнг, – уже не понимает, что он делает. В такой ситуации то, что мы называем психозом, может быть всего лишь отчаянной попыткой удержаться на плаву» [там же, с. 165].
К сожалению, исследования социально-психологических условий возникновения шизофрении, не получили дальнейшего развития, отчасти в виду неоднозначности их результатов и отсутствия у заинтересованных психотерапевтов, включая Лэйнга, теоретической гипотезы, с помощью которой можно было их осмыслить, отчасти же под давлением «нового левого» движения, предлагавшего простые, быстрые и популярные решения вместо сложных, долговременных и рискованных.
Наряду с социально-психологическим анализом психических расстройств и лежащих в их основе противоречий в работах Лэйнга присутствует и другая методологическая установка, сформированная совместным влиянием франкфуртской школы, Хайдеггера, Сартра, Фуко и Юнга. Согласно этой установке любая «ставшая» форма общественных отношений препятствует аутентичному развитию личности тем, что императивно навязывает ей правила «внутреннего распорядка». Эти правила совершенно произвольны, однако с их помощью группа подчиняет себе индивида, а «объективирующий рассудок» – целостное
218
историчное бытие-в-мире. Поэтому (1) оценка поведения индивида как «ненормального», «сумасшедшего» и т.п. имеет смысл лишь в рамках групповых «фантазийных систем», с точки же зрения подлинного существования (сущности человека) такое поведение является нормальным; (2) понять внутренний мир (душевно больного) человека можно лишь средствами эмпатии, экзистенциальной феноменологии, интуиции, мистических инсайтов, но никак не науки, которая является орудием господства объективирующего рассудка.
«Все группы, – пишет Лэйнг в книге «Я и другие», – действуют на основе фантазий. Тип переживания, который дарит нам группа, – ...одна из главных причин, а для некоторых людей едва ли не единственная, нашего пребывания в группе» [там же, с. 40]. Этот тип переживаний он называет «псевдореальностью», в том смысле, что воображаемые связи и отношения принимаются членами группы («нексуса») за реальность. Фантазийная система связей, словно паутина опутывает индивида, лишая его не только свободы, но и возможности адекватно оценить ситуацию, в которой он находится. Он срастается с нексусом настолько, что отождествляет с ним свое Я – «обычно это называется «идентичностью» или «личностью»», – саркастически замечает Лэйнг [там же, с. 41]. Всякий, кто начинает осознавать ошибочность «социального чувства реальности» и пытается вырваться из системы групповой фантазии, представляет для остальных ее членов экзистенциальную угрозу, поскольку ставит под сомнение их верования и вытекающий из них modus vivendi. Таких людей группа клеймит ярлыком «сумасшедшие» и тем ограждает себя от их влияния. «Как только расхождение в действиях и отличия в восприятии доходят до определенной точки, – пишет Лэйнг, – «большинство» начинает считать «меньшинство» «другими». ...Чем больше человек, которого мы считаем совершенно неправым, уверен в своей абсолютной правоте и полной нашей неправоте, тем скорее этого человека следует уничтожить, не дав ему уничтожить себя или нас. Мы, разумеется, не говорим о том, что хотим его уничтожить. Мы хотим вырвать
219
его из лап ужасного заблуждения, вот, что мы имеем в, виду» [там же, с. 43].
Система социальных связей индивида, которую сам Лэйнг определял как его личностную «матрицу», под новым углом зрения оказывается ужасным и коварным Левиафаном, властно подчиняющим человека своей воле и жестоко карающим за неповиновение. Психиатрическим пациентам отводится в этой мифологической конструкции роль то ли диссидентов, то ли воплощений подлинной экзистенции – все зависит от того, признается ли «реальность», за которую они терпят муки, социальной конвенцией, или рассматривается как забытая, за-ставленная, отчужденная «массовым порядком» истина бытия. Из двух этих истолкований, естественно, вытекают различные программы действий. Соратник и соавтор Лэйнга Дэвид Купер избрал стратегию «новых левых» и посвятил себя отстаиванию политических прав психиатрических пациентов. Этой теме посвящены его работы 70-х гг., особенно последняя книга «Язык безумия». Что же касается Р. Лэйнга, то в 1967 г. он разрубил «гордиев узел» собственных методологических противоречий обращением к иррационализму.
В книге «Политика опыта и райская птица» вслед за Хайдеггером он отождествляет научное познание с рассудочной логикой, а затем объявляет его итог совокупностью абстрактных гипотетических построений. Такое знание соответствует, утверждает он, «одномерному», фрагментарному человеку технологической цивилизации, является предпосылкой и результатом тотального отчуждения личности в современном мире. Для того чтобы вырваться из порочного круга отчуждения, нужно отбросить «мистифицирующий занавес» науки и начать испытывать мир заново. Лэйнг призывает, положившись на фантазию и интуицию, совершить «духовное путешествие» к истоку всех вещей – целостному бытию. С деталями этой типичной для конца 60-х гг. концепции, в которой бытие-к-смерти экзистенциализма переплетается с политической риторикой «новых левых», буддистские мотивы – с психоделической революцией, христианство – с гностициз-
220
мом и юнгианством, читатель может познакомиться непосредственно в книге Лэйнга. Нас же она интересует исключительно в связи с ее психотерапевтическими приложениями. А они таковы: психические расстройства, главным образом, шизофрения рассматриваются в «Политике опыта...» как «духовные путешествия» к глубинам сокровенного, как мистический опыт «других измерений», возвращающий человеку полноту подлинного существования. Лэйнг называет шизофрению «естественным процессом выздоровления» [266, с. 127], в ходе которого неподлинное, адаптировавшееся к социальной реальности Ego распадается и на его обломках рождается целостность Самости (Self). Считающие себя «нормальными» люди на самом деле тяжело больны, утверждает он, а психически больные – на пути к выздоровлению. Поэтому в том, что касается внутреннего мира, шизофреники могут научить психиатров гораздо большему, чем психиатры своих пациентов [там же, с. 109].
Вместо психиатрических больниц Лэйнг предлагает создать терапевтические сообщества принципиально иного типа, в которых успешно окончившие «духовное путешествие» помогали бы тем, кто его совершает. Ту же роль он отводит терапевтам – быть «сталкерами», ориентирующимися в пространстве и времени внутреннего мира и способными вывести из него личность [там же, с. 139]. Терапевтические («антипсихиатрические») коммуны уподобляются, таким образом, древним мистическим союзам, средневековым монашеским орденам, религиозным сектам Нового времени, в которых посвященные отгораживались от погрязшего в грехе мира ради спасения своих душ. Но это означает, что на место физической изоляции в психиатрических больницах, которая, по мысли ее адептов, является главным условием излечения безумия, «феноменологический проект» ставит «духовную» изоляцию в пространстве «внутреннего мира», или «иллюзорных переживаний» пациентов, в терминологии ранних работ Лэйнга. И в том, и в другом случае залог выздоровления душевнобольных видят в их обособлении от жизни общества, «нормального» взаимодействия с другими людьми
221
и т.п. В связи с этим стоит напомнить лейтмотив «Истории безумия...» Фуко: отчуждая человека от общества, его делают сумасшедшим (aliene). А ссылаются ли при этом на «животный» характер неразумия, выставляя его носителей в паноптикумах напоказ, опасность сумасшедших для общества, подвергая их госпитализации в недобровольном порядке, или угрозу общества для психиатрических пациентов, пряча их в «духовном» пространстве «антипсихиатрических монастырей», сути дела отчуждения это не меняет.
Не в первый раз мы столкнулись с парадоксальным обстоятельством: несмотря на противоположность намерений, «концептуальных горизонтов» и символов веры, клиническая и феноменологическая психиатрия (антипсихиатрия) предлагают идентичную программу действий по отношению к душевнобольным, лозунг которой – «Терапия изоляцией».
* * *
Анализ попыток выработать позитивную альтернативу клинической психиатрии на основе философских учений, которым принадлежит лидирующая роль в ее критике, позволяет сделать следующие выводы:
1. Философия «франкфуртской школы» и «генеалогия власти» М. Фуко не выработали гуманистической альтернативы пенитенциарному институту клинической психиатрии, поскольку совершили отход от научно-теоретического изучения психических расстройств к мифотолкованию социальных противоречий.
2. Руководствующееся идеологией «новых левых», «генеалогией власти» и философией постмодернизма «политическое» направление антипсихиатрии отрицает само существование психических расстройств, сводя их к идеологическому конфликту между общепринятым и маргинальными образами жизни. Практическое следствие этой установки состоит в том, что под лозунгом толерантности и мультикультурности «политический проект» предлагает соответствующее идеологии либерализма устранение общества от решения проблем психиатрических пациентов.
222
3. Базирующееся на философии экзистенциализма «феноменологическое» направление антипсихиатрии противопоставляет психическое расстройство социальному «массовому порядку» в качестве своеобразного и целостного способа человеческого существования (Dasein) и усматривает цель психотерапии в его аутентичном понимании. В итоге терапевтическая программа «феноменологического» направления идентична программе клинической психиатрии. Обе они предлагают изоляцию от общества психиатрических пациентов.
Приходится признать, что в деле критики «концептуального горизонта», гуманитарных последствий и «политической миссии» клинической психиатрии, западная философия XX в. преуспела гораздо больше, чем в теоретическом осмыслении альтернативного способа преодоления психических расстройств, выработанного психотерапией.
Вместе с тем, шла ли речь об обсуждении проблемы нормы-аномалии, реконструкции генезиса психиатрии в «Истории безумия...» М. Фуко, терапевтической практике Р. Лэйнга и его коллег, постоянно возникал образ логики познания человека, адекватной «делу» психотерапии. В следующей главе мы рассмотрим эту логику в ее классическом выражении.
Глава 4
КОНЦЕПЦИЯ СУЩНОСТИ ЧЕЛОВЕКА
КЛАССИЧЕСКОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ
ФИЛОСОФИИ КАК ТЕОРЕТИКО-
МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА
РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ
ПСИХИЧЕСКИХ РАССТРОЙСТВ
В наши намерения не входит сколько-нибудь подробный анализ становления понятия человека в немецкой классической философии и марксизме – в этом нет нужды: в отечественной философии существует замечательная традиция такого анализа, представленная работами В. Ф. Асмуса, П. П. Гайденко, А. В. Гулыги, Э. В. Ильенкова, Н. В. Мотрошиловой, Т. П. Матяш, А. В. Потемкина, Е. Я. Режабека и многих других. Тем не менее теоретическая ситуация в психотерапевтической рефлексии довольно часто порождает ощущение deja vu: то картезианская проблема возвестит мир о своей неразрешимости, то замаячит призрак человека-машины, то вдруг платоновы эйдосы посулят чистую и готовую истину. Все это заставляет думать, что достижения немецкой диалектики либо не известны представителям позитивных наук о человеке, либо основательно ими забыты. Поэтому мы все же обратимся к диалектическому пониманию человека, но рассмотрим лишь те (важнейшие) его моменты, которые необходимы для последующего обоснования психотерапии.
Психофизиологический дуализм
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 301; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!