Привлекательность морской силы 15 страница
Как поясняет Брэкен, из-за огромных территорий в истории Азии альянсы не играли заметной роли, так как между армиями были слишком большие расстояния, чтобы вовремя прийти на помощь союзникам. В Европе ситуация противоположна, государства на маленьком полуострове объединялись в борьбе с соседями. Но ситуация меняется, и теперь в Евразии производятся ракеты и оружие массового поражения. Акцент делается не на пехоту. Военно-морские силы – корабли, напичканные техникой, – уходят далеко от портов приписки в Индийском океане и западно-тихоокеанском регионе. Китай, Япония, Индия, Израиль и прочие страны развивают коммуникационные сети, используя спутники и подводные прослушивающие устройства. Индия, которая во все времена и эпохи не рассматривала Китай в качестве возможного противника, так как эти страны разделяет самый высокий в мире горный массив, сейчас имеет спутники и разведывательные самолеты, с помощью которых отслеживает перемещения китайских войск в Тибете. В то же время индийские ВМС создали в 1200 км от индийского берега на Андаманских островах Дальнее восточное командование, призванное усилить позиции индийского флота в Бенгальском заливе, в котором в последние годы наблюдается стремительное усиление активности ВМС Китая. В то время как «промышленная мощь Азии сравнивается с ее военной мощью, пишет Брэкен, на континенте, который фактически становится «уменьшающейся евразийской шахматной доской», буквально не осталось места для ошибок и просчетов.[209]
|
|
|
В дополнение к «уменьшающейся шахматной доске» Брэкен приводит еще один дестабилизирующий фактор – «подрывной характер технологий», которые, скорее, не помогают поддерживать лидерство и существующую структуру властных отношений, «а расшатывают их, подрывая статус-кво». Такие технологии включают компьютерные вирусы, оружие массового поражения, в особенности ядерное и биологическое. Брэкен отмечает:
«Подрывной характер технологий меняет условия игры. Нивелируя существующие преимущества, стимулируются новые возможности, новые стратегии. В итоге неуверенность устраивает встряску существующему порядку, меняет стандарты, которыми измеряется лидерство».[210]
Действительно, такие технологии да плюс религиозный фанатизм приблизили Иранское нагорье к географическим границам Палестины, хотя Иран и Израиль разделяют более 1500 км. Таким образом, старые арабо-израильские проблемы теперь рассматриваются в новом контексте иранской ядерной угрозы. Как я уже упоминал, такие страны, как Китай, Северная Корея, Индия, Пакистан и многие другие, характеризуют не так закупки самого современного оружия, как развитие технологий. Когда бывшие страны третьего мира обзаводятся тактическим ядерным оружием, то крупные военные базы США в передовых зонах, как, например, те, которые были созданы в Саудовской Аравии и Кувейте перед двумя войнами в Персидском заливе, с этого момента становятся потенциальным объектом нападения противника. Такое развитие событий угрожает сдерживанием американского влияния на евразийский «Римленд» и открывает дорогу к более нестабильной многополярной расстановке сил. Американское военное превосходство сохранялось только благодаря возможности дислоцировать войска в ключевых точках по всему миру, но ядерное и химико-биологическое оружие способно нивелировать это превосходство хотя бы на время. Сохранение такой асимметрии, по словам Брэкена, «посредством того, что самая крупная военная сила в Азии не является азиатской [но США], зависит именно от контроля над вооружениями» – нечто такого, что становится все более и более проблематичным, поскольку страны бывшего третьего мира наращивают свою военную мощь. На протяжении многих десятилетий США и СССР использовали ядерное оружие, не взрывая его, «для политических маневров, открытых угроз, устрашения, сдерживания, передачи сигналов, демонстрации пределов возможного и прочих форм психологического давления». Сегодня большее количество стран способно действовать подобным образом, но при этом одними странами будет двигать ярость, причина которой кроется в бедности, а в некоторых других будут отсутствовать механизмы бюрократического надзора, чтобы ответственно осуществлять должный контроль над применением такого арсенала. Во времена холодной войны обе сверхдержавы исключительно осторожно и ответственно подходили к вопросам, связанным с ядерным оружием. Такого уже может не быть в период, который Брэкен окрестил «Второй ядерной эпохой», когда в Евразии существует целая группа перенаселенных бедных государств, часть из которых имеет ядерное оружие.[211]
|
|
|
|
|
|
«Распространение оружия массового поражения и баллистических ракет в Азии сродни распространению кольта на Диком Западе», – пишет Брэкен. Дешевый и скорострельный, этот шестизарядный револьвер «уравнял» силы мужчин, ибо теперь физическая сила и рост в условиях, где единственный закон – кулак, потеряли свое первостепенное значение. Точно так же как кольт уравнял соотношение сил среди мужчин на Диком Западе, так химическое и биологическое оружие и прочие опустошительные технологии меняют баланс сил в мире. Такие страны, как США, вдруг вынуждены считаться с Ираном почти как с ровней.[212]
|
|
|
Распространение ядерного оружия в Азии «делает мир все менее евроцентристским», способствуя при этом процессам глобализации.[213] Вскоре география Евразии будет столь же тесной, как география Европы, с огромным количеством постоянно воюющих мощных держав, ограниченных узкими территориальными рамками, в некоторых мирные отношения устанавливаются в результате поиска баланса власти. Там не будет действовать стратегия сдерживания посредством накапливания атомных боеголовок, как это было в период холодной войны. Жертвы столкновений, учитывая тот факт, что население мегаполисов исчисляется многими миллионами, будут огромны, но это не остановит никого. Чтобы не допустить массового насилия и кровопролития, потребуются знающие государственные деятели масштаба Меттерниха, которые, как и он, будут убеждены в необходимости подчинения интересов любого отдельного государства интересам сообщества государств в целом.
Мы, возможно, входим в эпоху многомерного балансирования на грани войны и мира. Кризис «жизненного пространства», когда некогда пустые территории заполнятся множеством людей, дорог, трубопроводов, кораблей и ракетных установок, не только стирает регионы, искусственно появившиеся в результате холодной войны, но и придает немаловажное значение концепции Маккиндера и Спайкмена об «особой оси» и примыкающем «Римленде», так как современные технологии изменяют конфигурацию Евразии, превращая ее в единое органичное целое. К примеру, военная помощь Китая и Северной Кореи Ирану может вынудить Израиль, находящийся по другую сторону Евразии, прибегнуть к определенным военным действиям. Телевизионная картинка, показывающая бомбежки сектора Газа, может сейчас спровоцировать массовые протесты в Индонезии. ВВС США могут наносить удары по Афганистану, находящемуся в самом центре материка, с базы на острове Диего-Гарсия в Индийском океане. В былые времена «местные» вооруженные силы ограничивали свое внимание своими регионами. В наше же время, к примеру, военно-морские силы Китая и Индии все больше превращаются в крайне влиятельный фактор, действующий вдоль всего судоходного побережья «Римленда», от Аденского залива до Южно-Китайского и Японского морей. Можно привести еще много похожих примеров того, как ситуация с одной стороны Евразии оказывает влияние на ее другие удаленные регионы. Это никак не отрицает влияние географии, но делает необходимым учет и других факторов. Единовластие географии ушло в прошлое.
Беспокойство Маккиндера и Спайкмена усугубляется не только наличием разрушительных технологий, на которых концентрируется Брэкен, но и самим ростом городского населения, отчего кризис «жизненного пространства» в Евразии усугубляется. В 1990-е гг., во время первого интеллектуального цикла после холодной войны, в бурный период после развала «коммунистической» империи, термины «реалист» и «детерминист» считались ругательными. Тогда идеи британского философа конца XVIII в. Томаса Мальтуса высмеивались многими учеными, считавшими их слишком фаталистичными и мрачными: Мальтус представляет человечество как вид, который реагирует на проблемы, связанные с окружающей средой, а не с группой индивидуумов, обладающих волей и руководствующихся определенными убеждениями. Конечно, теория Мальтуса о том, что население растет в геометрической прогрессии, а количество продовольствия – в арифметической, была неверной. Но с течением времени идеи Мальтуса, первого мыслителя, который заинтересовался демографией и политическим эффектом качества жизни бедняков, получили признание. Это произошло на фоне значительных колебаний мировых цен на продовольствие и энергоносители, а также в результате появления большого числа озлобленных деклассированных, глубоко религиозных людей, часто молодых и фанатично настроенных, которые обречены на жизнь в нищих кварталах с высокой уличной преступностью таких городов, как Карачи, Газа и другие. Ведь сегодня половина населения Западного берега реки Иордан и сектора Газа еще не достигла 15 лет. Действительно, в течение следующих 20 лет население Среднего Востока вырастет с 854 млн человек до 1,2 млрд жителей, а число арабов в мире увеличится вдвое – притом что запасы воды сократятся, особенно в таких регионах, как Йемен. Это повлечет за собой побочные эффекты в виде социального взрыва, а слово «мальтузианский» будет звучать все чаще.
Хотя доказывать правоту Мальтуса довольно бесполезное занятие, его жизнепонимание во многом схоже с концепцией Брэкена о сокращении пространства в Евразии. Перенаселенные мегаполисы, ужасные условия жизни, периодический рост цен на товары, нехватка воды, неэффективные муниципальные службы – все это благодатная почва как для демократических преобразований, так и для радикализма, и это притом что реакционные режимы будут непрестанно наращивать арсеналы баллистических ракет и современные внешне ориентированные армии.
В географии XXI в. мегаполис будет ключевым образованием. Уже сейчас на нашей планете существуют 25 городов с населением свыше 10 млн человек, а к 2015 г. таких городов будет 40, и все, кроме двух из них, – в странах бывшего третьего мира. Большой Токио – первый в списке – уже достигает 35 млн жителей; Лагос – последний из списка – 12 млн человек населения. 13 из 25 мегаполисов находятся в Юго-Восточной Азии. Карачи, Тегеран, Стамбул и Каир – это мегаполисы на Большом Ближнем Востоке. Ключевым фактором здесь является то, что существует множество городов в странах бывшего третьего мира, которые попросту не были включены в этот список. А ведь по статистике свыше половины человечества сегодня проживает в городах, и к 2025 г. эта цифра дойдет до двух третей от общего количества. 468 городов по всему миру сейчас имеют население более 1 млн человек. Дальнейшая урбанизация в основном будет проходить в развивающихся странах, если быть точнее – в Азии и Африке. Мы входим в эпоху, когда значительная доля бедного населения проживает в трущобах. А вот во времена Маккиндера, в начале XX в., всего лишь 14 % населения Земли жили в городах.
Как я отмечал, Ибн Хальдун писал в своем «Введении» в мировую историю, что пустынные племена кочевников в поисках прелестей оседлой жизни создали все предпосылки для процесса роста городов, которые в дальнейшем захватывались могущественными правителями и династиями. Обеспечивая безопасность в городах, династии позволили этим населенным пунктам развиваться и процветать. Но власть требует чрезмерной роскоши, что влечет за собой упадок отдельных слоев населения, так как групповая солидарность пропадает, а отдельные личности, накапливая богатства, ослабляют исполнительную власть. Система становится хрупкой и фрагментарной, уступая место другим формациям.[214] Впервые в истории такой процесс приобрел глобальный характер. Города и мегаполисы стали образовываться в Африке, Евразии, Южной Америке, когда крестьяне из малоразвитой сельской местности потянулись в более развитые города. В итоге центральная власть в таких огромных мегаполисах слабеет, в пригородах образуются местные общины с развитой системой взаимопомощи, чьи лидеры вдохновляются отнюдь не местными идеалами, но идеологиями, которые привносятся извне. Так, появление радикального ислама можно считать частью процесса урбанизации, который последние полвека мы наблюдаем в Северной Африке, на Ближнем и Дальнем Востоке. Кроме того, здесь же в трущобах многомиллионных городов просматривается и влияние различных популяризаторов идей демократии, которые участвовали в свержении арабских режимов в 2011 г. Забудьте образ араба как кочевника или жителя оазиса в пустыне. Сегодня в большинстве случаев это – горожанин, житель перенаселенного бедного города, для которого толпа – это дом родной. Обезличенное чувство толпы приводит человека к религии. Некогда в деревне религия была для арабов дополнением к ежедневной хозяйственной деятельности, но сейчас, с миграцией в городские трущобы, ислам все больше выполняет функцию идеологии, которая позволяет держать арабские семьи вместе, не давая молодежи скатиться в мир преступности. При таких условиях государство слабеет, уступая часть власти экстремистским видам национализма и религиозным течениям. Так новые общины перекраивают традиционную географию, хоть делают это интуитивно, по своему шаблону. Величайшие перемены в истории могут оставаться незаметными.[215]
Городские агломерации Евразии и Северной Африки при наличии арсеналов баллистических ракет и глобальных СМИ, падких на сенсации, будут представлять собой сборища постоянно разъяренных людей, подкармливаемых слухами и полуправдой, передаваемыми со скоростью света по спутниковым каналам через «Римленд» и «Хартленд» из одного города третьего мира в другой. Таким же образом толпа под влиянием социальных сетей сможет узнавать и правду, которую будут стараться скрыть власть имущие. В новую эпоху, когда географическая карта будет пестреть огромным количеством мегаполисов, толпа станет основной решающей силой. Под толпой тут понимается большая группа людей, утративших индивидуальность, в угоду некоему одурманившему сознание коллективному символу. Эллиас Канетти, немецкоязычный писатель и философ еврейского происхождения, родившийся в Болгарии, нобелевский лауреат в области литературы, был настолько потрясен необузданной яростью уличных беспорядков, которые вспыхнули во Франкфурте и Вене в период между двумя мировыми войнами, что посвятил много лет изучению проявления стадного инстинкта во всех его проявлениях. Самым поразительным откровением в его книге «Crowds and Power» («Народы и власть») стало понимание того, что человеку свойственно спасаться от опасностей и одиночества в толпе. Национализм, экстремизм, поиск демократии – все это «плоды» массовых объединений людей, которые таким образом пытаются спрятаться или избавиться от одиночества. Именно чувство одиночества ведет к свержению традиционной власти и построению новой.
Состояние одиночества особенно характерно для города, где очень много незнакомцев и мало друзей и родственников. Таким образом, новая география бывших стран третьего мира в XXI в. будет представлять собой «географию одиночества». Действительно, Джордж Оруэлл видит причину тирании в человеческом свойстве отдать личные свободы за возможность более тесной связи с окружающими, за чувство защищенности. «Всегда ори с толпой – мое правило. Только так ты в безопасности», – заявляет один из персонажей Оруэлла в романе «1984».[216] Интернет, как поясняет романист Томас Пинчон, дает защиту виртуальной толпы, «обещая возможность социального контроля, о котором диктаторы XX в. могли только мечтать».[217] Тем временем средства массовой информации усиливают эффект присутствия «здесь и сейчас» – ярость, экстаз, достоинство – что бы там ни было, к добру и не к добру. Иными словами, через призму средств массовой информации политика будет представляться нам гораздо более напряженной и эмоционально насыщенной, чем что-либо испытанное нами доселе, потому что прошлое и будущее будут стерты в памяти.
Психология толпы, дополненная различными политтехнологиями, использовалась и в предвыборной кампании Барака Обамы, и в нагнетании паники на Уолл-стрит в 2008 г. Использовалась она также и во время Гуджаратского погрома – серии межрелигиозных столкновений между индусами и мусульманами в индийском штате Гуджарат, произошедшими в феврале—марте 2002 г. То же самое произошло во время демонстраций, прокатившихся по Европе против вторжения США в Ирак в 2003 г.; и на митингах в поддержку и против действующего режима в Иране в 2009 и 2010 гг.; и во время антиправительственных митингов в Бангкоке; и в акциях протеста в Газе и на Западном берегу реки Иордан. Психология толпы использовалась, безусловно, и на Ближнем Востоке в период революций 2011 г., несмотря на то что «арабская весна» провозгласила незыблемость общечеловеческих ценностей и свергла власть диктаторов, которые лишали человека права на чувство собственного достоинства.
Именно в мегаполисах Евразии психология толпы будет наиболее значима в геополитическом плане. Идеи имеют немаловажное значение, как заявляют либералы-гуманисты и антидетерминисты. А сжатие пространства, в свою очередь, даст толчок как для новых опасных идеологий, так и в равной степени для здоровой демократии. Система образования, выводящая в свет большое количество малообразованных, но освобожденных от фатализма людей, будет способствовать нестабильности. Ключевым фактором станет недостаток пространства. Национальная идентичность формируется в городах, а не в идеализированной сельской местности прошлого, хотя толпы горожан время от времени, основываясь на своих представлениях о пространстве, будут требовать от своих правительств экстремистских мер в сфере международной политики.
Определяющую роль в этих процессах предстоит сыграть средствам массовой информации. «Ни одному дрессировщику не удавалось так приручить животное, как это удалось сделать СМИ», – пишет О. Шпенглер в «The Decline of the West» («Закате Европы»). И далее продолжает:
«Дай волю читающей публике, и она заполонит улицы на пути к обозначенной цели… Более подходящей карикатуры на свободу и представить сложно. Ранее человек не решался думать свободно. Теперь он исполнен решимости, но не может. Его воля к свободомыслию оборачивается лишь желанием не идти против течения, и это мыслится им как свобода».[218]
Освальд Шпенглер слишком пессимистичен и циничен. Тем не менее давайте вспомним, как на заре эры коммуникационных технологий обоюдная ненависть США и СССР была абстрактна, не имела под собой национальной базы, разделенной океанами и арктической тундрой. Но гигантские плоские экраны цифрового телевидения в настоящем и будущем (как, например, телепрограмма канала CNN в аэропорту, который невозможно выключить!) делают все близким и субъективным. Вновь обратимся к Брэкену:
«На Западе с трудом могут понять всю гамму чувств азиатов [и жителей Ближнего Востока], которую те привносят в религиозные и этнические споры. Внутренние беспорядки могут вмиг стать региональной проблемой; раздуваемые средствами массовой информации, они пересекают границы, становясь выгодной внешней причиной для объяснения проблем внутри других стран. А местные национальные лидеры могут оказаться загнанными в угол, что становится опасным, учитывая наличие в их распоряжении атомного оружия».[219]
Брэкен утверждает, что западные обозреватели серьезно недооценивают национализм, считая его анахронизмом, который уйдет со сцены с развитием экономики и социальным прогрессом. «Самое важное в XXI в. – это понимание того, как национализм будет совмещаться с разрушительными технологиями, которые появляются в Азии». Как я уже говорил, население в новых ядерных державах будет либо бедным, либо принадлежать к нижним слоям среднего класса, что, в свою очередь, начнет способствовать образованию все отрицающего резкого национализма в век, когда символом военной мощи является не сухопутная армия, но баллистические ракеты и ядерное оружие – новые тотемы для толпы.[220]
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 427; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!