Языковая и литературная стилизация
В «Легенде о совестном Даниле» Н. С. Лескова
«Легенда о совестном Даниле» [20] Н. С. Лескова представляет собой пересказ проложного сказания «Слово об отце Даниле» [47]. Объектом воссоздания писателя в легенде выступает не только конкретное средневековое сказание, но и стиль средневековой христианской литературы в целом. Интерес писателя к этому стилю, знание его особенностей, безусловно, связаны с увлеченностью Лескова чтением средневековой литературы, коллекционированием русских летописей. Элементы стилизации средневековой литературы встречаются в различных произведениях писателя [103], однако только при создании «византийских» легенд стилизация становится основной художественной задачей Лескова. Рассмотрим основные принципы организации стилистического пласта легенды, позволяющие Лескову создать образ «чужого» стиля.
3.1.1. Принцип архаизации.
1. Архаизация лексического состава текста.
Лесков использует ряд лексических приемов, позволяющих ему имитировать язык средневековой христианской литературы. Писатель не только внедряет в текст многочисленные архаизмы («озлоблять» (книжн. устар. [226]), «отмщение» (книжн. устар. [226]), «умудрит» (книжн. устар. [226])) и историзмы («покромка» (устар. [226]), «крин» (книжн. устар. [226])), но и образует авторские неологизмы по моделям церковнославянского языка («наскакали», «поранение», «погубление»).
Использование писателем большого числа лексических архаизмов позволяет Лескову сымитировать язык средневековой литературы. Лексические архаизмы, являясь средством создания реалистического колорита при воссоздании определенной исторической эпохи, в то же время придают тексту торжественность и патетичность.
|
|
|
Насыщение текста архаизмами, семантика которых мало понятно современному Лескову читателю, позволяет писателю создать эффект семантической неоднозначности слова. Примером подобного рода языковой игры является употребление в легенде слов «мурин» и «эфиоп». К слову «мурин» Лесков дает пояснение, используя прием авторского примечания в духе построчных комментариев, характерных для очерков писателей-этнографистов, например П. И. Мельникова-Печерского или Н. И. Наумова. Объясняя слово «мурин», которое в словаре В. И. Даля трактуется как «арап, негр, чернокожий» [112], автор дает следующую отсылку: «Мурин – черный человек, эфиоп. В некоторых церковных книгах муринами называются также бесы (Иереем. 46:9) [20:85]». Между тем, познавательная роль этого комментария Лескова не столь однозначна, так как в нем писатель указывает не вполне достоверные сведения: в названном эпизоде из книги пророка Иеремии слово «мурин» используется именно в значении «эфиоп».
|
|
|
Авторское примечание служит своеобразным маркером, акцентирующем слово, которое становится лейтмотивом легенды, символом изменений, происходящих в душе главного героя. Буквальное значение слова «мурин» (эфиоп, которого убивает Данила) сменяется актуализацией Лесковым библейского метафорического значения (мурин – бес, терзающий Данилу), а в кульминации легенды слово «мурин» приобретает собственно авторское значение, становясь символом «нечистой» совести героя. Таким образом, архаизмы в легенде не только призваны воздействовать на читателя своей архаической формой, они открывают писателю широкий круг возможностей для языковой «игры», которая является характерной чертой поэтики Лескова.
Использование Лесковым лексических архаизмов способствует появлению в легенде иронического начала. Так, в тексте неоднократно подчеркивается мудрость патриархов: «есть еще и другие патриархи, которые, может быть, иначе умствуют» [20:91], «который-нибудь из сидящих на престолах патриархов умудрит меня» [20:91], «святой отец – дай мне средство утолить муки моей совести <…> ты напоен божественной мудрости и зришь в тайны божии: капни каплю благоразумия твоего в мой бедный разум» [20:92], «патриарх отвечал, что он, конечно, имеет свой дар проницать в тайны смотрения» [20:92]. При транспонировании старого языкового материала в тональность современного сознания, он оказывается деформирован новыми словарными смыслами, полученными в результате эволюции и трансфигурации лексических значений. Нагнетение повторяющихся по семантике слов создает в тексте, воспринимаемом современным писателю читателем, иронический эффект, который подчеркивается авторской оценкой взгляда церковнослужителей на поступок Данилы. Оформление высказываний патриархов с помощью определенной лексики ставит под сомнение авторитет патриархов, а сюжет легенды направлен на дальнейшую дискредитацию точки зрения священнослужителей. Интенции изображающего слова в этом случае противоречат интенциям слова изображаемого. Авторская ирония, появляющаяся в результате несовпадения интенций исходного текста и текста Лескова, релятивизирует создаваемый писателем образ мира, показывает возможность иного взгляда на него.
|
|
|
2. Использование перифразов.
Одним из характернейших приемов средневековой литературы является прием перифраза. Как отмечал С. С. Аверинцев, перифраз – это «слово, не устремленное к своему предмету, но блуждающее, витающее возле него» [62:151]. Для поэтики Лескова свойственно частое обращение к данному приему. Так, писатель характеризует убийство эфиопа, используя такое выражение: «Данила <…> увидал, что у него уже язык в зубах закусился и один глаз выскочил и у виска на жиле мотается и на Данилу смотрит» [20:87]. Гибель загнанного Данилой коня описывается следующим перифразом: «У него ясный месяц в утомленных больших глазах играет и отражает, как один брат убивает другого» [20:87]. Служение Данилой больному прокаженному Лесков характеризует следующим образом: «Стану служить этому безнадёжному трупу, доколе в нём тлеет угасающий уголь его жизни» [20:97].
|
|
|
Благодаря использованию приема перифраза Лесков воспроизводит характерное для средневековой литературы стремление «украсить слово». По мнению С.С. Аверинцева, «средневековая культура не переставала лелеять слово украшенное, риторическое, слово, сказанное отнюдь не в простоте» [62:58]. Особый интерес к «изощренному», «украшенному» слову, как известно, характерен для поэтики Лескова в целом. При создании стилизации писатель в полной мере реализовал принцип «эссенции», свойственный его индивидуальному стилю. Закономерно, что Толстой весьма прохладно отнесся к «Легенде о совестном Даниле», подчеркнув, что произведение это «слишком кудряво» [227:161]. Обращение Лескова к приему перифраза демонстрирует такие важные особенности поэтики писателя, как отход от нейтральной повествовательной нормы, акцент не только на объекте изображения, но и на способе изображения, на слове как таковом.
3. Внедрение синтаксических форм архаического типа.
Своеобразие поэтики «Легенды о совестном Даниле» определяет использование Лесковым не только лексических, но и синтаксических архаизмов. Употребляемые писателем типы синтаксических архаизмов можно представить в виде следующей таблицы:
| «Слово об отце Даниле» | «Легенда о совестном Даниле» | |
| сильно распространенные сложносочиненные и сложноподчиненные предложения | «ВидЂвъ же оучникъ дивное дЂло еже творенше старецъ, оудивисен и прослави бога о таковЂмъ дЂлЂ подающаго таковое терпЂние старчу, еже слоужити прокаженомоу» [47:58] | «Видит Данила вокруг себя махровые крины и белоснежные лилии, а между них человечьи и верблюжьи следы и туда и сюда по степи перекрещены» [20:89] |
| союзы в начале предложения, выполняющие присоединительно-повествовательную и усилительно-эмоциональную функцию | «И взен старецъ единого от прокаженныхъ…» [47:58] | «Но раз прискакал на своем коне один варвар …» [20:84] |
| простые предложения, соединенные с помощью одинаковых подчинительных и сочинительных союзов | «оученикоу же идуши къ старцоу и обЂте двери келлии его отверсты и видЂ старца како слоужаше прокаженномоу вшедъ бо в келлию и принесе снЂдь и влагаше во оуста» [47:58] | «Он положил колодную цепь на один камень, а другим стал колотить по звеньям, а мотавшееся на ней тяжелое полено с ноги сбросил» [20:87] |
| перечисление | «во все это время князь был то на ловах, то в боях, на пирах и в ристаньях» [47:58] | «и изнемогают все его силы от усталости, от жажды и голода» [20:87] |
| однородные дополнения | «и озлобишен его многими мучениеми и ранами не милостивию» [47:56] | «убьют меня мечом или пикою» [20:85] |
| параллелизм | «и паки по лЂтЂ нЂкоемъ пришедше варвари наЂниша и сотвори с ними шесть месецевъ и оубЂже от нихъ» [47:55] | «эфиоп все едет в высоком седле и белыми зубами скрипит, а глазами ворочает и все Данилу колет» [20:85] |
Использование Лесковым синтаксических форм архаического типа, упорядоченное употребление союзов, симметрия в синтаксических конструкциях создают условия для внутренней ритмизации текста и становятся важным средством имитации языкового стиля средневековой христианской литературы.
4. Использование повторов.
В проложном «Слове об отце Даниле» троичный повтор, один из ключевых приемов поэтики средневековой христианской литературы, используется в экспозиции. С помощью повтора задаются основные мотивы произведения: мотивы озлобления, убийства, смирения. По ходу текста принципиальные для развития сюжета мотивы актуализируются с помощью лексических повторов: «и по отбЂжании отцоу Даниилоу от варваръ раскаевшоусе о оубиства еже сотвори» [47:54], «яко да оуморитъ мен за оубиство еже сотворихъ» [47:56], «и истенза како оубииство сотвори» [47:56]».
В переложении слова Лесков расширяет использование троичных повторов. Так, сюжет «Легенды о совестном Даниле» построен на повторяющемся три раза пленении Данилы, на описанном в тексте посещении Данилой трех патриархов (еще три встречи с патриархами упоминаются, но не входят в сюжетную канву произведения). Три диалога Данилы с патриархами построены по одной схеме (рассказ Данилы об убийстве – одобрение этого поступка патриархами – просьба показать соответствующее место в Евангелии – отказ патриархов сделать это - уход Данилы). Троичный повтор в легенде Лескова является эстетическим сигналом «чужого», играет роль маркера имитируемого писателем стиля средневековой христианской литературы.
В контексте средневековой христианской культуры троичный повтор несет символическую нагрузку, являясь общепринятым инвариантом «универсального динамического кода, в котором представлялись переходные, длящиеся данности» [240:64]. В тексте Лескова троичный повтор не имеет подобной семантической нагрузки. Лексические повторы в легенде Лескова полифункциональны. С одной стороны, сложные сплетения и переплетения различных повторов создают своеобразный ритм легенды, напоминающий рассказ сказителя, становятся средством создания стилизованного текста. С другой, постоянное воспроизведение определенных единиц текста оказывается семантически нагруженным, способствуя появлению в произведении определенных смысловых акцентов. Например, повтор восходящего к евангельским текстам оборота «сделал ее вдовою, а детей ее сиротами» [20:88] по отношению к семье убитого варвара подчеркивает внезапное осмысление Данилой произошедшего убийства в рамках христианского учения.
5. Построение текста на основе оппозиций.
В средневековой культуре представление о мире было связано с идеей порядка, «упорядоченное бытие средневековым человеком мыслилось как расчлененное» [62:109]. Для средневекового христианского мировоззрения характерно представление о расчлененном, иерархичном, упорядоченном бытии; мир мыслится в системе антиномий добро/зло, жизнь/смерть, свет/тьма. В сознании средневекового человека мир существовал в двух измерениях: реальном, земном и небесном, духовным.
В связи с этим характерным принципом построения произведений средневековой литературы является принцип оппозиций, что ярко проявляется в «Слове об отце Даниле». Структуру «Слова об отце Даниле» формирует взаимодействие оппозиций преступление/наказание и земное/небесное: совершенное отцом Даниилом убийство некрещеного варвара представляется как подлежащее двум судам, земному и небесному.
При создании пересказа средневековой легенды Лесков стилизует антиномичное восприятие мира, свойственное исходному тексту. Однако, несмотря на сохранение сюжетной канвы оригинала, писатель меняет семантическое наполнение оппозиций, на которых построен текст. В основу авторской «Легенды о совестном Даниле» положена оппозиция мудрость/неразумие. Залогом искупления грехов и достижения нравственного совершенства у героя оказывается правильное истолкование божественных заповедей, а мотивы поиска истины, вопрошания, ученичества становятся в тексте ведущими.
6. Аллегоричность.
Исследователи средневековой культуры отмечают, что «универсальными формами средневекового мышления и восприятия мира» [207:85] являются аллегория и символ. В связи с этим в произведениях средневековой христианской литературы ярко выражено притчевое начало. Притчей является и «Слово об отце Даниле». Сюжет слова – пленение отца Даниила, убийство им варвара и побег из плена, посещение патриархов, заключение в тюрьме – является иносказанием нравственного пути самосовершенствования героя.
Склонность к иносказанию и аллегории проявляется, в частности, в том, что средневековой литературе чужда индивидуализация человеческого характера, в ней создаются обобщенно-типологические образы. Внимание к духовной стороне человеческой жизни характерно и для легенды Лескова. Образы героев (Даниила, варвара, патриархов) не индивидуализированы. В тексте отсутствуют портретные характеристики персонажей («жил в маленьком ските молодой человек, по имени Данила» [20:82] «возле входа сидит на коленях старичок и плетет руками корзинку» [20:89]), писатель фактически отказывается от психологической разработки образов. Человек в данном случае представлен не как объект художественного наблюдения, но как субъект выбора и действия, что характерно для притчи.
Между тем, аллегоричность изображения человека в легенде Лескова дополняется пластичностью самоценных описаний природы и вещей, большим количеством бытовых деталей, не связанных со смыслом действия. Подобный этнографизм, характерный для русской литературы второй половины 19 века, приводит к замедлению движения динамичного средневекового сюжета, не смягчая, впрочем, напряженность духовного поиска героя.
Принцип архаизации в «Легенде о совестном Даниле» реализуется через следующие приемы организации писателем собственного произведения:
· архаизация лексического состава текста;
· использование перифразов;
· внедрение грамматических форм архаического типа:
¾ перечислений,
¾ однородных членов предложения,
¾ распространенных сложноподчиненных предложений,
¾ конструкций с придаточными и сравнительными оборотами,
¾ многосоюзия и связанного с ним единоначатия;
· использование повторов (сюжетных, образных, лексических);
· построение текста на основе оппозиций;
· аллегоричность.
Анализ специфики использования Лесковым актуализируемых в «Легенде о совестном Даниле» особенностей поэтики средневековой литературы показывает, что образ прошлого в тексте создается посредством стилизации, которая осуществляется несколькими путями. При создании литературной стилизации Лесков не только имитирует речевые формы «чужого» стиля (лексика, синтаксис), но и актуализирует основополагающие особенности средневековой христианской литературы (аллегоричность, традиционность, дуализм). Объектом «присвоения» выступают не только языковые фигуры, но и средневековое сознание. При работе над переложением средневековой легенды писатель ориентировался как на прототипный стиль, так и на особенности художественного видения мира средневековым писателем, освоенные через воспроизведение прототипного стиля как чужого.
Рассмотренные выше особенности поэтики «Легенды о совестном Даниле» являются результатом авторской стратегии сознательной архаизации собственного текста. Между тем, средневековая легенда в результате переработки Лескова претерпевает ряд существенных изменений, учет которых необходим для адекватного понимания особенностей создания стилизации писателем. Выделим основные направления модернизации Лесковым текста христианского сказания.
3.1.2. Принцип модернизации.
В основе сюжета проложного «Слова об отце Даниле» лежит двойной конфликт: внешний, заключающийся в нравственном противостоянии Данилы и «судей земных» (представителей духовной и светской власти) и внутренний, связанный с темой искупления греха. В «Легенде о совестном Даниле» Лесков актуализирует оба эти конфликта, используя двойной эпиграф. Благодаря применению цитаты из Исидора Пелусиота «пристрастие не дальновидно, а ненависть вовсе ничего не видит» [20:82] Лесков вводит в текст мотив ненависти и озлобления. Значимый в легенде мотив покаяния и искупления задается в эпиграфе высказыванием Исаака Сирина «огонь гиенский <…> есть не что иное, как позднее раскаяние» [20:82].
Заложенный в претексте конфликт между отцом Даниилом и патриархами Лесков реализует как противостояние между личной верой человека и официальной церковью. Тема противостояния отдельного христианина и Церкви, характерная для поздней прозы Лескова в целом, связана с усиливающимся в 80-е гг. адогматизмом писателя, его сомнениями в том, что Русская Православная Церковь способна ответить на личные запросы человеческого духа.
При создании пересказа средневековой легенды Лесков вносит существенные коррективы в присутствующий в исходном тексте внутренний конфликт. В исходном тексте поступком, искупающим совершенное Данилой убийство, является служение прокаженному. Лесков вводит в сюжет легенды два противопоставленных варианта служения Данилы. Это, во-первых, служение-проповедь: обращение иноверцев традиционно считается одной из главных задач, стоящих перед священнослужителями. Между тем, Данила проповедует христианское учение только однажды, находясь в первом плену и затем не возвращается к этому виду деятельности, хотя она и приносит определенные плоды: «а потом Данила стал замечать, что варвары как будто стали любить слушать, как он рассуждает по-христиански, и во многих суждениях начали сами и говорить, и делать с ним согласно» [20:83]. Устами Данилы Лесков объясняет недостатки такого способа служения: «только что некоторые из них начали было по-доброму рассуждать и поступать с другими милостивее, а вот я теперь уйду – они опять все позабудут и обратятся к старинной злобе» [20:84].
Проповеднической деятельности противопоставлено служение как реальная помощь людям, интерпретируемое Лесковым в духе так называемой теории «малых дел». Лесков расширяет сюжет легенды и вводит описание жизни Данилы у варваров. В оригинальном тексте о трех пленениях Данилы сообщается кратко, поскольку для сказания важна градация способов освобождения героя: «с варваромъ вземшымъ его пребысть два лЂта. И нЂкии христолобецъ моужъ искоупи его от нихъ. И паки по лЂтЂ нЂкоемъ пришедшее варвары наЂниша и и сотвори с ними шесть месяцъ и оубЂже от нихъ. И паки третицею пришедшее плЂниша и <…> едино оубо вземъ камень и оудари варвара и оумре» [47:54]. При этом уменьшение терпеливости героя, его смирения, постепенное приближение к нарушению главной христианской заповеди подчеркивается введением сокращающихся временных сроков.
Данная градация сохраняется и у Лескова (хотя он и убирает упоминание о конкретном времени, проведенном Данилой в плену), но автор делает акцент на том, чем занимался Данила в эти годы. Если во время первого плена Данила мог проповедовать варварам, то во время второго и третьего он работает на них, что можно рассматривать как вариант служения людям. При этом в третьем плену Даниле приходится ухаживать за больным эфиопом: «Данила <…> отмахивал <…> мух, которые садились на покрытое болезненным потом лицо эфиопа, и пек для него <…> катышки из просяной муки» [20:86]. Лесков усложняет образную структуру легенды, вводя героя, фактически являющегося двойником прокаженному. Данила убивает больного эфиопа, а затем, выдержав ряд испытаний и успев состариться, приходит к необходимости служить другому больному, правда уже христианину. Однако существенным отличием этих двух ситуаций является скорее не противопоставление по принципу вероисповедания (в споре с патриархами Данила побеждает, именно утверждая, что «все люди братья» и «никого убивать не позволено» [20:83]), а то, что в первом случае Данила служит по принуждению, а во втором – по внутренней необходимости. Для Лескова важен тот факт, что герой сам находит верный путь к Богу, а убийство эфиопа становится тем импульсом, который пробуждает совесть героя и в конце концов приводит его к единственно верному пониманию смысла жизни. Показательным в этой связи является трансформация названия легенды, осуществляемая писателем. Для Лескова оказывается значимым не указание на монашеский сан отца Данила («Слово об отце Даниле»), но акцентирование главной этической характеристики героя – его «совестности» («Легенда о совестном Даниле»).
В проложном сказании служение разлагающемуся прокаженному рассматривается как полное отречение Данилы от самого себя, подчеркивается, что герою требовалось большое терпение, чтобы переступить через себя и ухаживать за больным. Описание отталкивающего вида прокаженного является единственным описанием в проложной легенде, причем оно занимает четвертую часть всего небольшого текста, что указывает на его особую важность («бЂ же прокаженномоу съгнила вся плоть его от множестыва ранъ лютыхъ <…> не имЂти прокаженномоу роукоу <…> немощи емоу поглотити снЂдь понеже бытии емоу до конца гнилоу оустама, старецъ же влагаше во оуста его своими роукама и яже не можаше снЂдати изимаше старец из оустъ его и самъ снедаше»[47:58]). Существенное отличие оригинального текста от переложения Лескова заключается в том, что акцент в данном случае переносится с объекта действия на субъект. Для сказания более важна не польза, которую получает прокаженный, а самоуничижение старца, который, служа умирающему, приближается к Богу.
Для Лескова же служение важно потому, что оно приносит пользу другим людям. Показательно при этом, что фразу старца из оригинального сказания: «отнынЂ же всего вдаю себе Христу, яко по все дни живота моего слоужити ми единомоу прокаженномоу» [47:57] Лесков заменяет на другую – «я должен отдать мою жизнь тому, кто без надежды страдает» [20:97]. Подобная точка зрения на христианское учение акцентируется с помощью приема авторского комментария: «Бог есть отец всех людей и воля Его заключается в том <…> что если кого обидят, чтобы он не мстил, но старался бы заплатить за обиду добром и победил зло любовью, ибо только одна любовь обнаруживает зло и побеждает его» [20:83]. Вводя в текст диалог Данилы с пришедшим к нему учеником, Лесков прямо формулирует моральный итог сказания, найденный Данилой путь искупления греха: «оставайся при одном ученьи Христа и иди служить людям» [20:98].
Переработка Лесковым средневекового «Слова об отце Данииле» в ходе создания собственной легенды характеризуется значительной семантической трансформацией исходного текста. Изменение смысла оригинального произведения является результатом использования писателем принципа модернизации «Слова…». При пересказе средневековой легенды писатель вкладывает в «чужое» слово собственные художественные интенции, противоречащие интенциям исходного текста, в результате чего рождается собственно авторское, «свое» слово. Авторы средневековой христианской литературы видят в событии три значения: буквальное – плотское, аллегорическое – душевное, и символическое – духовное. Лесков, сосредотачиваясь в сфере душевных проблем, проявляет преимущественное внимание к нравственной стороне христианства, в связи с чем мистическая сторона средневековой литературы для него отступает на второй план.
В авторской характеристике «Легенды о совестном Данилы» в письме писателя к А.С. Суворину, предуведомляющем издание легенды в «Новом времени» (№ 4286 от 3 февраля) содержится следующее замечание: «Я хочу напечатать образчик <…> под заглавием "Повествовательные образцы по Прологу". Я дам <…> милый рассказ <…> во вкусе Курганова» [38:362].
Имя Ф. А. Курганова появляется в контексте анализируемой легенды не случайно. Федор Афанасьевич Курганов, православный богослов и историк церкви, в 80-е гг. XIX века был известен прежде всего как автор диссертации «Отношение между церковной и гражданской властью в Византийской империи», вышедшей отдельным изданием в 1880 г. Основной идеей этого исследования является мысль о том, что «по византийскому воззрению, в вопросе об отношениях между церковною и гражданскою властью речь может быть лишь о союзном их действовании, без подчинения одной власти другом» [7:21] в деле «угождения Богу» [7:21].
Лесков проводит параллели между работой исследователя и переложением проложного сказания и акцентирует присутствие в «Легенде о совестном Даниле» героев, олицетворяющих те ветви власти, о соотношении которых в византийской империи размышляет Курганов. В исходном тексте образы патриархов, символизирующие духовную власть, наряду с образом князя, являющимся олицетворением светской власти, связаны с темой «суда земного». Благодаря использованию образного построения исходного текста Лесков встраивает «Легенду о совестном Даниле» в контекст полемики о византиизме, развернувшейся в русском обществе во второй половине XIX века (подробнее о полемике см. глава 2 данной дисертации, анализ очерка «Край погибели»).
В тексте Лескова и образы патриархов как представителей церковной власти, и образ князя как символа власти гражданской, дискредитируются. Если Курганов подчеркивал, что для византийцев «священство и царство (т.е. духовная власть и светская) – два величайших дара человечества» [7:22], то Лесков на примере восходящего к византийскому патерику сказания выразил сомнения в подобной идеализации византийцами представителей земной власти. Писатель, не разделяющий романтизированные представления о византийской цивилизации, характерные для многих его современников, подчеркивает в «Легенде о совестном Даниле» преимущество перед «судом земным» внутреннего суда человеческой совести, являющегося единственным критерием суда небесного. В этой связи становится очевидной ирония писателя, квалифицирующего собственное сказание как «милый рассказ» «во вкусе» известного российского византолога.
Принцип модернизации текста средневековой легенды «Слово от отце Даниле» при переработке его Лесковым проявляется в изменении семантики исходного произведения и включении средневековой легенды в современный писателю историко-культурный контекст.
Семантический уровень легенды формируется в процессе диалога христианско-средневекового и индивидуально-авторского текстов. При переработке исходного текста Лесков эксплицирует интересующие его проблему противостояния личной веры человека и официальной церкви и вопрос о служении другим людям через практику так называемых «малых дел». Писатель вводит средневековое произведение в историко-культурный контекст последней трети XIX века и использует его как весомый аргумент в полемике, посвященной вопросу о специфике византийской культуры и государственности. Лесков значительно обостряет заложенный в оригинальном тексте конфликт между личностью и церковью. Переосмысляя проложную легенду в русле своих собственных религиозных воззрений, он решает вопрос о смысле жизни настоящего христианина, о грехе и искуплении.
Проведенный анализ показывает, что интертекстуальность выступает как основной принцип текстопорождения рассматриваемой легенды Лескова. Поэтика «Легенды о совестном Даниле» определяется установкой писателя на создание стилизованного пересказа и является результатом взаимодействия двух принципов - архаизации собственного текста и модернизации средневековой христианской легенды.
Новизна и художественные достижения писателя связаны не с открытием новых героев, но с переосмыслением и своеобразным продолжением «чужого» материала, «чужих» героев и ситуаций. Исходный текст (проложная легенда) используется Лесковым в виде готовых мотивов, событий, образов.
Стилизация в «Легенде о совестном Даниле» является не только приемом, позволяющим имитировать речевые формы «чужого» стиля, но выступает как основа авторского стиля в целом. Актуализация писателем таких основополагающих особенностей средневековой христианской литературы, как аллегоричность, традиционность, дуализм позволяет охарактеризовать «Легенду о совестном Даниле» не только как языковую, но и как литературную стилизацию. Стилизации подвергается как словесный стиль, так и особенности сознания средневекового писателя, его отношение к жизни и миру жизни и обусловленные этим отношением особенности изображения человека и его мира.
Благодаря воспроизведению элементов языкового и литературного стиля эпохи Лесков сохраняет колорит, задаваемый стилизованными элементами старины. При этом писатель вкладывает свои собственные идеи в уста героев Пролога, тем самым создавая эффект наличия этих идей уже в произведениях древнерусской литературы. Средневековая легенда присваивается писателем, «чужое» слово служит Лескову для выражения собственных авторских интенций. «Византийские легенды» в таком случае перестают быть только примером «стилистической игры со свойствами русского языка» (по определению А. С. Орлова [197:153]). Стилизация оказывается способом воздействия на читателя, позволяющим донести до него результаты нравственных поисков писателя.
Интертекстуальность, становясь основным организующим принципом анализируемой легенды, предопределяет такие важнейшие аспекты ее поэтики, как смысловая множественность, возникающая за счет скрытого смыслового уровня; повышенная условность произведения и значительная роль в нем игрового начала; акцент не только на объекте, но и на способе изображения, внимание Лескова к слову как таковому. Дидактизм и ирония, духовная проблематика и скрытый юмор, аллегоричность и бытописательство в «Легенде о совестном Даниле» не отменяют друг друга, но находятся в динамическом взаимодействии, формируя образ стилизуемой литературной традиции.
Своеобразие стилизации
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 318; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!