Языковые барьеры и языковая прозрачность.
Анна Сакоян: Демократический новояз - ПОЛИТ.РУ. В 2010 г. в США появился так называемый «Акт о простом письме». Это один из наиболее красноречивых примеров тренда, наметившегося в нескольких англоговорящих странах в 1970-е гг. Акт предписывает упрощение языка государственных документов, то есть отказ от канцелярского жаргона и синтаксиса в пользу общеупотребительного и всем понятного стиля... Идеологический подтекст этой инициативы находится в русле общей риторики о «прозрачности и подотчетности правительства», с которой президент Обама пришел к власти. Предполагается, что правительство не просто должно публиковать свои документы для всеобщего обозрения, но и делать так, чтобы все могли их понять. Практический смысл состоит в том, что снижение языкового барьера между государством и общественностью позволяет улучшить взаимопонимание и делает официальные документы более действенными – потому что с ними могут ознакомиться (и принять к сведению) все желающие, не опасаясь погрязнуть в бюрократических штампах... В соответствии с этим законом появился государственный проект, посвященный внедрению «простого» языка. Проект предоставляет и подробные инструкции, поясняющие, как писать тексты на простом языке, и тренинги для тех, кому нужно этому научиться... В Великобритании тему политического языка затрагивал еще Дж. Оруэлл в своем эссе «Политика и английский язык» (1946 г.), которое в дальнейшем много цитировали и обсуждали в применении к современным реалиям... В 1979 г. в Британии появилась организация Plain English Campaign. Будучи коммерческой компанией, занимающейся редактированием текстов и обучением письму, она была также идейным лидером уже некоммерческой кампании по упрощению государственного языка. Тогда путаную и непонятную речь политиков стали регулярно клеймить словом «gobbledygook» (примерно можно перевести как «абракадабра» или «птичий язык»)... Например, в 2011 г. PEC раскритиковала британское Метеобюро за то, что они говорят «вероятность осадков» (probabilities of precipitation), вместо того чтобы сказать по-простому «вероятен дождь» (rain is likely).
|
|
|
Профессор Лондонского университета и специалист по фонетике Джон Уэллс предложил упростить орфографию английского языка. В числе основных мер, продвигаемых профессором, значится принцип «как слышится, так и пишется», а также исчезновение из языка непроизносимых букв и апострофов. Несмотря на то что Джон Уэллс не просто хороший специалист, но еще и один из авторов словаря произношений серии Longman, инициативу профессора большинство его коллег не поддерживает. Джон Уэллс считает, что основным препятствием для тех, кто хочет хорошо говорить по-английски, выступает тот факт, что написание английских слов отличается от их произношения. Чего нельзя сказать, например, про итальянский и испанский языки, которые называют фонетическими (в них слова пишутся и слышатся одинаково). Кроме того, лондонский специалист предлагает не пользоваться апострофами и «лишними» буквами в словах (писать «giv» вместо «give»), а также по примеру американцев использовать букву «z» в глаголах, образованных от существительных («organize» вместо «organise»). В своей идее по упрощению языка профессор Уэллс просит обратить внимание и на тех, у кого сегодня есть собственный упрощенный сленг, – интернет- и смс-пользователей.
|
|
|
Джон Макуортер о зарождении нового языка общения. Во времена Twitter и смс писать длинно и пространно считается уже неприличным. Наш удел – 160 символов и мы должны в них уложиться.
К.Горбаневич, Дано ли нам предугадать? (О будущем русского языка):
Новые автоматизированные способы сбора и обработки информации открывают широкие перспективы перед статистикой, данные которой служат важной опорой языкового прогнозирования. Наука о языке накопила уже немалое количество статистических сведений, причем с учетом возрастных и профессиональных отличий информантов. Так долгое время велись ожесточенные споры относительно правильности форм родительного падежа множественного числа: грамм, апельсин, помидор, вместо традиционных граммов, апельсинов, помидоров. Социологическое обследование показало, что подавляющее большинство, независимо от возраста и профессии, употребляют сейчас именно бракуемые грамматиками формы без окончания -ов. При обработке магнитофонных записей выяснилось: из 400 информантов все 400 употребили форму грамм, а не граммов, 394 человека сказали килограмм помидор и только четверо – помидоров. Глубоко прав был знаток русского языка Корней Чуковский, когда писал: "Теперь мне даже странно вспомнить, как сердило меня на первых порах нынешнее словосочетание: сто грамм. "Не сто грамм, а сто граммов!" – с негодованием выкрикивал я. Но малу-помалу привык, обтерпелся, и теперь эта новая форма кажется мне совершенно нормальной" (Чуковский, 1962, 17). Жизнь взяла верх над грамматической догмой. Академическое издание "Русской грамматики" (М., 1980) признало нормативными обе формы: граммов и грамм... Много ли иноязычных слов проникает в современный русский язык? Оказывается, сравнительно немного. Подсчитано, что среди зафиксированных неологизмов доля прямых заимствований не превышает 7-8%. В основном же обновление лексики русского языка происходит за счет словосложения: авиамагистраль, античастица, атомоход, биотопливо, велоспорт, нефтегазохранилище, ракета-носитель, диван-кроватьи т.п. И заметьте, в этом процессе важную роль играют греко-латинские корни (анти..., био..., теле... и т.п.), составляющие общий фонд европейских языков. Это очень рационально. В век оживленных международных контактов "прозрачность" интернациональной лексики облегчает перевод, взаимопонимание между представителями разных народов. Уже сейчас по подсчетам исследователей около 40% полнозначных слов в европейских языках при переводах общественно-политических текстов постоянно соответствуют друг другу.
|
|
|
|
|
|
Тема для дискуссии. Надо ли упрощать русский язык?
Альтернативный Русский Язык (пример: По аналогии с идеей жж-юзеров из Беларуси, в сообществе возникла мысль устроить акцию «Неделя русской латиницы». Можно писать латиницей лишь часть своих записей, или дублировать ей записи на привычной кириллице. Каждый участник напишет в своём ЖЖ об акции и поделится мыслями о латинице для русского языка).
Вписывается ли опрощение языка в концепцию Simple living («Простая жизнь»)?
Модели культуры и экономика.
Культура и контекст: краткое изложение теорий Хофстеде и Холла. Классификация Холла некоторых определяющих культурных черт. Например, есть культуры, более склонные к соперничеству и индивидуализму, а есть коллективистские и «сотруднические». Есть традиционные, а есть «инновационные». Простой пример. Возьмём Голландию и Россию. В них зеркальное отношение к девиациям («отклонениям» в поведении). В Голландии очень терпимы к личностныи девиациям, но нетерпимы к общественным и гражданским. В России – наоборот. Малая терпимость к личностным девиациям и большая терпимость («понятное дело», «а кто так не делает?», «мне больше всех нужно, что ли?») к общественным («забыть» мусор после пикника).
Задание. Предложить краткое описание какой-либо культуры.
См., например, SlideShare. Параметры измерения культур: Франция - Slideshare (Италия,США и т.д.). Презентации можно обсудить (оспорить).
Язык и мир культуры.
Языковая картина мира. Материал для дискуссии.
Лидия Гинзбург. Л. В. Щерба рассказал, что Бодуэн де Куртенэ вычеркивал в работах своих учеников тире, которое он называл «дамским знаком». Вслед за Бодуэном Щерба полагает, что тире, равно как и подчеркивания (в печати курсив), попало в литературу из эмоциональных форм: письма, дневника. «Сейчас письма не пишут. А прежде писали много, особенно женщины, – и многие очень хорошо писали». Он усматривает в употреблении тире и курсивов признак нелогичности или лености пишущего, который пользуется не прямыми, а добавочными средствами выражения мысли. Я очень огорчилась – при моей орфографической бездарности тире было единственным знаком, кое-что говорившим моему уму и сердцу. Неужели у меня «дамская психология»!! Корн. Ив. Чуковский дал мне как-то менее уничижительное толкование этому пристрастию: «Тире – знак нервный, знак девятнадцатого века. Невозможно вообразить прозу восемнадцатого века, изобилующую тире».
Владимир Набоков, Лолита. Постскриптум к русскому изданию. Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, все нежно-человеческое (как ни странно!), а также все мужицкое, грубое, сочно-похабное, выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов – все это, а также все относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям – становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма. Эта неувязка отражает основную разницу в историческом плане между зеленым русским литературным языком и зрелым, как лопающаяся по швам смоква, языком английским: между гениальным, но еще недостаточно образованным, а иногда довольно безвкусным юношей, и маститым гением, соединяющим в себе запасы пестрого знания с полной свободой духа. Свобода духа! Все дыхание человечества в этом сочетании слов...
Б.Мельц, У русского языка нет будущего. Русский язык – незадавшийся язык. Со своими дремучими корнями он неспособен освоить современную технику, выражаться кратко и точно... Там, где английскому достаточно сказать "user", русский беспомощно барахтается. Лучшее, что он может изречь – "пользователь" (12 букв!), но такого и слова-то нет, и звучит оно как будто речь идет о быке-осеменителе. Потому так мало в России людей практичных, способных к делу. Users в России не водятся. Да и слово "использовать" (12 букв!) – такое длинное и тяжелое, что пока его выговоришь, уже не останется времени на использование чего-либо. А слово "здравствуйте" (12 букв!), которое по идее должно быть легким, коротким, с него начинается всякая речь... Ни один из иностранцев не может это вымолвить, да и мы сами скрипим зубами, пока произносим, и выбрасываем труднопроизносимые "д, в, вуй": остается "зрасте" (с бессмысленнo усеченным корнем). Попробуйте выразить по-русски такие элементарные понятия, как "site", "server", "office". Язык онемеет, потому что у него просто нет в запасе таких слов.
Вежбицкая, Русские культурные скрипты и их отражение в языке. Культурные скрипты – это общеизвестные и обычно неоспариваемые мнения о том, что хорошо и что плохо и что можно и чего нельзя – мнения, которые отражаются в языке и поэтому представляют собой некоторые объективные факты, доступные научному изучению. По сути дела, теория «культурных скриптов» представляет собой расширение известного учения Ю.Д. Апресяна о «наивной картине мира». Семантические факты любого языка отражают в себе некую «наивную картину мира», которая если и не общепринята среди носителей данного языка, то по крайней мере общеизвестна: на каком-то уровне она кажется носителям языка естественной, потому что она запечатлена в самом языке. Точно так же обстоит дело с «культурными скриптами»: они представляют собой некую «наивную аксиологию», запечатленную в языке. И так же, как в любой области наивная картина мира, запечатленная в одном языке, может отличаться от картины, запечатленной в другом, «наивная аксиология», запечатленная в одном языке, может отличаться от аксиологии, запечатленной в других языках. Например, в мире английского языка широко принято (по крайней мере общеизвестно) следующее мнение: можно сказать другому человеку: «я с тобой не согласен», нельзя сказать другому человеку: «ты не прав». А вот в японском культурном мире обычно считается, что нельзя сказать собеседнику: «я с тобой не согласен». Не обязательно говорить «я с тобой согласен», но не принято говорить «я с тобой не согласен». Для носителей русского языка нет никакого табу против выражений вроде «ты не прав». Как мне сказала одна русская студентка, которая теперь живет в Австралии, «это даже вполне вежливо звучит по-русски». А вот сказанные по-английски слова «you are wrong» (‘ты не прав’) звучат очень грубо и, так сказать, «некультурно». Более того, после такого высказывания разговор становится невозможным. А что же нельзя сказать по-русски, не нарушая культурных норм речи? ... для современного английского языка очень характерен разговорный ответ «right», непереводимый в точности на другие языки; более того, в разговоре очень часто говорят «right», но не говорят «wrong». Не так часто, но тоже очень часто говорят «that’s right» (что-то вроде «правильно»), и здесь тоже нет соответствующей фразы «that’s wrong» («неправильно»). Когда мы постулируем какие-то культурные скрипты для английского языка, нам нужно связывать их с лингвистическими фактами этого рода. Или, чтобы привести русский пример, в русском языке имеется культурное ключевое слово общение и связанные с ним слова, такие, какобщаться, общительный, необщительный или общительность. В английском языке таких слов нет. С другой стороны, в английском языке есть важные культурные слова вроде message, communication, mean (например: «what did she mean?») и другие, у которых нет точных эквивалентов в русском языке.
Лера Бородицки – Как язык, на котором мы говорим влияет на наше мышление. ВКонтакте: http://vk.com/Kognitivnaja_Nauka. Лера Бородицки – доцент когнитивной психологии. YOUTUBE.COM
А. П. Чудинов Политическая лингвистика.
Е.Аникин, А.Чудинов. Дискуссия о русской языковой картине мира: абсолютный универсализм и крайний релятивизм (неогумбольдтианство). А.Вежбицкая отстаивает представление о том, что русский язык отражает специфическую "картину мира" и русскую культуру. В связи с этим А. Вежбицкая еще раз напоминает, что она в свое время предложила считать слова душа, тоска, судьба "ключевыми" для русской культуры и отмечает, что, несмотря на критику со стороны П.Серио, остается при своем мнении. Далее ею приводятся дополнительные аргументы. «Имеет ли смысл говорить, что слова, подобные этим, "навязывают" некую картину мира носителям русского языка? Лично я бы сказала не "навязывают", а "подсказывают". Тщательные, серьезные исследования, такие как работа американского антрополога Дэйл Песмэн [Pesmen 2000], показывают, что, например, слово душа играет очень большую роль в речи всех, с кем она разговаривала в России в 1990-1994 годах. Как я пыталась показать в недавней работе, напечатанной в антропологическом журнале "Этос", модель человека, связанная со словом душа, глубоко отличается от модели, связанной с английским понятием mind. Нет сомнения, что слово mind играет огромную роль в представлении о мире многих людей, для которых английский язык является родным. Особенно примечателен тот факт, что это слово играет большую роль в связанных с английским языком философии, психологии и лингвистике и что многие ученые, жизнь которых протекает в сфере английского языка, не могут поверить, что mind – это не универсальное человеческое понятие, а конструкт одной культуры».
А.Павлова, М.Безродный. Хитрушки и единорог: из истории лингвонарциссизма. Единственное основание, по которому то или иное слово назначается ключевым, – вера неогумбольдтианцев в этностереотипы. Отвергая обвинения в том, что в своих работах она опирается на стереотипы и защищает их, Вежбицкая тем не менее заявляет, что "некоторые из них могут отражать - пусть грубо и неточно – опыт многих обыкновенных людей" и что "результаты анализа в какой-то точке" могут согласовываться "с каким-то стереотипом" [Вежбицкая]. Еще откровенней высказываются на этот счет ее российские единомышленники: "...на уровне обыденного сознания то, что принято называть менталитетом, издревле ощущается как безусловная реальность нашего экзистенциального опыта. В этом нас убеждают данные фольклора, в частности анекдотов на национальную тему, языковой материал фразеологизмов, пословиц и поговорок, а также почтенная философская, культурная и литературная традиция" [Радбиль] (ср.: "Мало кто будет отрицать, что национальные стереотипы, представленные во фразах "We Dutch are honest", "Русские долго запрягают, но быстро едут", "Умом Россию не понять", "My house is my castle" и т. п. оценочно маркированы и всегда указывают на неоспоримый факт о эмоционально-психологических различиях национальных культур" [Шаховский]).
М.Руссо, Неогумбольдтианская лингвистика и рамки языковой картины мира. Классическим примером большой разработанности терминологической системы стало восходящее к Ф. Боасу утверждение о большом числе названий видов снега уэскимосов. К сожалению, у этого утверждения оказалась сложная судьба, во многом скомпрометировавшая идею лексической типологии. Утверждение восходит к статье Ф.Боаса 1911 г., где он приводит четыре термина для снега, относящихся к разным корням. Оно было процитировано отцом гипотезы лингвистической относительности Б. Уорфом, а затем и многими другими авторами, в том числе и в научно-популярной литературе, гдев итоге число эскимосских названий снега выросло до двухсот. В 80-х гг. XX в. Л. Мартин и Дж. Пуллом выступили разоблачителями этого устоявшегося мнения («The GreatEskimo Vocabulary Hoax» – название нескольких публикаций Пуллома). В результате стало распространяться противоположное утверждение: будто в эскимосских языках терминов для снега не больше, чем в английском. Однако если обратиться к имеющимся словарям, выяснится, что всё-таки эскимосским языкам свойственна богатая терминология в области видов снега и особенно видов льда. В диалектах насчитывается, например, от 8 до 12 терминов для различных видов снега на поверхности земли, от 60 до 100 слишним терминов для разных форм и видов льда.
Константы и переменные русской языковой картины мира (А.Зализняк, И.Левонтина, А.Шмелёв).Русское счастье, очевидно, ни в коей мере не является «повседневным словом»: как уже говорилось, оно однозначно принадлежит к «высокому» регистру и несёт в себе очень сильный эмоциональный заряд, следствием чего являются две противоположные тенденции в его употреблении. Одна вытекает из установки на аскетизм, антигедонизм и некоторую скромность, или стыдливость, – которая заставляет избегать произнесения «высоких» слов, относящихся к разряду «неприличных», непроизносимых. Одновременно имеется другая, противоположная тенденция, соответствующая русскому стремлению говорить «о главном» и выворачивать душу наизнанку. Далее, ни в каком смысле счастье не относится в русском языке к числу «базовых эмоций». В отличие от англ. happy, констатирующего, что состояние человека соответствует некоторой норме эмоционального благополучия, русское слово счастлив описывает состояние, безусловно отклоняющееся от нормы. Счастье относится к сфере идеального и в реальности недостижимого; находится где-то рядом со «смыслом жизни» и другими фундаментальными и непостижимыми категориями бытия... Слово отвага обладает рядом важных особенностей. В нём есть некая приподнятость, но без особого пафоса. В отличие от слов доблесть, подвиг или героизм, в которых силён элемент интерпретации, в отваге есть непосредственная очевидность. В этом слове есть ссылка на конкретное действие (то, на которое человек отважился). Этим отвага отличается от смелости и храбрости, которые указывают просто на присущие человеку свойства (хотя и эти свойства, конечно, должны в чём-то проявляться, но об отваге говорится именно по поводу конкретного поступка). А также от мужества, которое может проявляться и пассивно, – скажем, человек может мужественно, но не отважно выносить голод, холод и лишения. Наконец, в отваге есть указание на благородный мотив. Страх – одна из базовых эмоций, которая есть не только у человека, но и у животных. И слова, которые указывают на победу над страхом, в разной степени физиологичны. В отваге, в отличие, например, от той же храбрости, вообше нет никакой психосоматики. Отвага – это чистое торжество духа.
Серио П. Язык - плоть нации. Беседы о русском языке эпохи Брежнева. Как возможно полюбить чужой язык так же сильно, как свой собственный, родной? Этот вопрос о "втором родном языке" рождает ряд метафорических понятий на тему "семейные узы":
Дружная семья всех народов Советского Союза
Старший брат
Братские народы
Братские республики
Братские языки
Матушка Россия
Родина Мать
Именно эти понятия доказывают возможность существования частного в общем, одном большом мире, каким являлся Советский Союз, некая асимметричная пирамида, где огромное количество близких друг другу языков, но все же существует один, объединяющий их все, являющийся одновременно и частью и целым, язык "равный среди равных" - ВРЯ (Шермухамедов). Именно благодаря родственным связям удалось избежать внутренних противоречий в понимании единого общества и признания отдельных "национальностей".
Маслова В. Лингвокультурология. Человек в русской языковой картине мира постоянно сравнивается с другим человеком, и если сравниваемые похожи по характеру, поведению, социальному статусу или другим характеристикам личности, то о них говорят: одного поля ягода, гусь (кулик) да гагара -- пара, два сапога -- пара, из одного теста сделаны, из одной плахи вытесаны, черти одной шерсти, одна шайка-лейка, одной масти, на один покрой, одним мирром мазаны, того же сорта, оба хороши, один другого стоит, муж и жена -- одна сатана, из одного кремня искра и т.д. Белорусы к этому добавят: обае рабое (в значении оба одинаково плохие). Л.Лебедева выделила 16 идеографических полей для характеристики человека: внешность (волосы мягкие, как шелк; черные, как смоль; лицо круглое, как блин; глаза черные, как агат; голова круглая, как арбуз; пальцы толстые, как обрубки; чумазый, как черт), физические качества (сильный, как бык; крепкий, как дуб; ловкий, как обезьяна; видит, как кошка; нюх, как у собаки), физиологические состояния (горячий, как печка; свежий, как огурчик; замерзнуть, как бобик; выжатый, как лимон), физические действия (вертеться, как вьюн; подпрыгивать, как мячик; глотать, как акула), движение--неподвижность (нестись, как метеор; стоять, как столб; вертеться, как белка в колесе; ходить, как неприкаянный), черты характера, моральные и деловые качества (смирный, как агнец; трусливый, как баба; хитрый, как лиса; аккуратный, как немец), умения, способности (плавать, как рыба; нырять, как утка; писать, как курица лапой; петь, как соловей), поведение (умирать, как герой; вести себя, как скотина; держаться, как хозяин; молчать, как сыч), отношения между людьми, чувства (убить, как собаку; обращаться, как с маленьким; смотреть, как на чудака; нужен, как рыбе зонтик), умственные способности (глупый как ребенок; глупый, как пень; умный, как бес; смотреть, как баран на новые ворота), речевая деятельность (орать, как оглашенный; говорить, как по писаному; болтать, как сорока; шипеть, как змея), чувства-состояния (ходить, как в воду опущенный; хохотать, как безумный; ржать, как лошадь), образ жизни (жить, как барин; жить, как бирюк; жить, как белый человек; жить, как дикарь), труд--безделье (трудиться, как вол; работать, как лошадь; работать, как муравей; сидеть, как в гостях), бедность--богатство (беден, как церковная мышь; нищий, как Иов; богатый, как Крез), мысли, чувства, представления (пронзить, как мечом; застрять, в голове, как гвоздь; помнить, как в тумане; блеснуть, как молния -- о мысли).
В.Найшуль. Букварь городской Руси. Семантический каркас русского общественно-политического языка.
Г.Ю. Любарский. «Блоггеры о...»
2009: "Блоггеры о демократии" http://www.liberal.ru/anons/4523
2011: "Блоггеры о монополии на власть" http://www.liberal.ru/anons/5437
Из книги Бенедикта Сарнова «Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма»:
Пламенный привет
Анализируя язык Третьего рейха, Клемперер замечает, что в гитлеровские времена совершенно иной, новый смысл обрело слово “фанатично”, “фанатичный”. Раньше оно несло в себе негативный смысл, определённо уничижительную окраску. А в эпоху торжества нацистов стало употребляться исключительно в положительном смысле, определяя едва ли не главную гражданскую добродетель.
У нас тоже произошло нечто подобное. Такие эпитеты, как, например, “яростный”, употреблявшиеся раньше скорее в отрицательном смысле, обрели совсем иное – утверждающее, ликующее звучание:
Пьём за яростных, за непохожих,
За презревших грошевой уют...
(знаменитая «Бригантина» Павла Когана)
Да и сам фанатизм как свойство человеческой души тоже превратился из качества весьма сомнительного в повод для “яростного” поэтического восторга:
Пятиконечные звёзды выжигали на наших спинах панские воеводы.
Живьём, по голову в землю, закапывали нас банды Мамонтова.
В паровозных топках сжигали нас японцы,
рот заливали свинцом и оловом,
отрекитесь! – ревели,
но из
горящих глоток лишь три слова:
– Да здравствует коммунизм!
(Маяковский)
К чести Маяковского, однако, надо сказать, что, воспевая коммунистических фанатиков, само это слово (“фанатик”, “фанатичный”, “фанатично”) в комплиментарном и даже просто положительном смысле он не употреблял.
Да и никем, пожалуй, оно в этом смысле у нас не употреблялось.
Зато постоянно употреблялся другой – близкий по значению и эмоциональной окраске – эпитет: “пламенный”. В самых разных сочетаниях: “Пламенные революционеры” (была даже такая книжная серия в Политиздате), “А вместо сердца пламенный мотор...”, “Пламенный привет!”
Едва ли не самый смешной из слышанных мною тогда анекдотов связан именно с этим, наиболее часто употреблявшимся и, можно сказать, знаковым словечком советского новояза.
По улице движутся колонны демонстрантов (дело происходит в один из главных советских праздников – то ли первого мая, то ли седьмого ноября). Колышутся на ветру алые флаги и транспаранты. Сияют счастливые лица юных энтузиастов. Звучат ликующие песни, воспевающие нашу кипучую, могучую, любимую и никем не победимую страну, единственную в мире, “где так вольно дышит человек”. А на тротуаре стоит старуха еврейка и выкрикивает:
– Пламенный привет!.. Пламенный привет!..
Человек, стоящий с нею рядом и, видимо, ощущающий некоторую чужеродность этого слова привычному для неё лексикону, удивлённо её спрашивает:
– Почему пламенный?
Понизив голос, старуха доверительно ему отвечает:
– Чтоб они сгорели!
Третье чувство
А вот ещё одно, хорошо знакомое каждому, советское языковое клише: “С чувством глубокого удовлетворения”.
С этим чувством советский народ встречал каждое очередное мудрое решение Партии и Правительства, каждый очередной провал коварных замыслов империалистов.
Это – в газетах.
А истинное своё отношение к этому языковому штампу советский народ выразил в таком анекдоте.
До Великой Октябрьской социалистической революции народы Севера испытывали два чувства: чувство холода и чувство голода. А сейчас, после победы Великого Октября, они испытывают три чувства: чувство холода, чувство голода и чувство глубокого удовлетворения.
Химера
В советские времена, особенно в годы войны, у нас часто цитировалась знаменитая реплика Гитлера: “Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью!”
Никому из нас тогда не могло прийти в голову, что сходную мысль высказал и наш любимый “дедушка Ленин”. И не просто так, для красного словца: у него эта мысль была краеугольным камнем всей его философии: “Морально всё, что служит делу пролетариата”.
Слово “совесть” в этой ленинской формуле, правда, не упоминалось. Но своё отношение к этому “внеклассовому” понятию Ленин однажды высказал. И вполне недвусмысленно.
В 1910 году, когда умер Л.Н. Толстой, он откликнулся на это событие специальной статьёй. И вот что там у него об этом говорилось:
“Либералы выдвигают на первый план, что Толстой – «великая совесть». Разве это не пустая фраза?..”
Слово “совесть” Ильича явно раздражало. В его концепцию “классовой морали” оно не укладывалось.
И это не только в теории. В жизни – во всяком случае, в партийной и государственной своей деятельности – он тоже освободил себя и своих соратников от этой химеры.
Вот небольшая история – как раз на эту тему, – которую я вычитал в книге русского писателя-эмигранта Романа Гуля «Я унёс Россию». А автор этой книги записал её со слов старого большевика Александра Дмитриевича Нагловского.
Было это во время одного из обычных, ничем не примечательных заседаний Совнаркома.
Обстановку и характер этих заседаний Нагловский описывает так:
– У стены стоял простой канцелярский стол, за которым сидел Ленин, рядом – его секретарша Фотиева, женщина, ничем, кроме преданности вождю, не примечательная. На скамейках, перед столом Ленина, как ученики за партами, сидели народные комиссары и вызванные на заседание видные партийцы.
Такие же скамейки стояли у стен перпендикулярно по направлению к столу Ленина. На них так же тихо и скромно сидели наркомы, замнаркомы, партийцы. В общем, это был класс с учителем, довольно-таки нетерпеливым, осаживающим “учеников” иногда довольно грубыми окриками, несмотря на то что “ученики” перед “учителем” трепетали и вели себя на удивление примерно.
Несколько свободнее других “учеников” вёл себя Дзержинский.
Он очень часто входил, молча садился и так же молча уходил среди заседания.
Вот и в этот раз, при обсуждении вопроса о снабжении продовольствием железнодорожников, в “класс” с послушными “учениками” вошёл Дзержинский. Вошёл и сел неподалёку от Ленина.
На заседаниях у Ленина была привычка переписываться короткими записками. В этот раз очередная записка пошла Дзержинскому:
“Сколько у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?”
В ответ от Дзержинского к Ленину вернулась записка:
“Около полутора тысяч”.
Ленин прочёл, что-то хмыкнул, поставил возле цифры крест и передал её обратно Дзержинскому.
Дзержинский встал и, как обычно, ни на кого не глядя, вышел. Ни на записку, ни на уход Дзержинского никто не обратил никакого внимания. Заседание продолжалось. И только на другой день вся эта переписка вместе с её финалом стала достоянием разговоров, шёпотов, пожиманий плечами.
Оказывается, Дзержинский всех этих “около полутора тысяч злостных контрреволюционеров” в ту же ночь расстрелял, ибо “крест” Ленина им был понят как указание.
Разумеется, никаких шёпотов, разговоров и качаний головами этот крест вождя и не вызвал бы, если бы он действительно означал распоряжение о расстреле. Но, как призналась рассказчику Фотиева, произошло недоразумение.
“Владимир Ильич, – объяснила она, – вовсе не хотел расстрела. Товарищ Дзержинский его не понял. Владимир Ильич обычно ставит на записках крест как знак того, что он прочёл и принял, так сказать, к сведению”.
Рассказчик поинтересовался: а как Ленин реагировал на случившееся, когда “недоразумение” разъяснилось?
Оказалось, никак не реагировал.
Вот если бы ему сказали, замечает рассказчик, что какой-то поезд с продовольствием не дошёл вовремя до места назначения, – вот тогда бы он реагировал. И ещё как! Повинные в разгильдяйстве подверглись бы самому жёсткому разносу. А тут...
Даже не поморщился.
Пролетарский гуманизм
Что такое пролетарский гуманизм и чем он отличается от гуманизма буржуазного, нам вдалбливали с детсадовского возраста. О том, как это происходило, рассказал Павел Коган в писавшемся им перед самой войной стихотворном романе:
И тётя Надя, их педагог,
Сказала: “Надо полагать,
Что выход есть и он недолог,
И надо горю помогать.
Мы наших кукол, между прочим,
Посадим там, посадим тут.
Они – буржуи, мы – рабочие,
А революции грядут.
Возьмите все, ребята, палки,
Буржуи платят нам гроши;
Организованно, без свалки
Буржуазию сокрушим”.
Сначала кукол били чинно,
И тех не били, кто упал,
Но пафос бойни беспричинной
Уже под сердце подступал.
И били в Бога, и в апостола,
И в христофор-колумба-мать,
И невзначай лупили по столу,
Чтоб просто что-нибудь сломать.
Володя тоже бил. Он кукле
С размаху выбил правый глаз,
Но вдруг ему под сердце стукнула
Кривая ржавая игла.
И показалось, что у куклы
Из глаз, как студень, мозг ползёт,
И кровью набухают букли,
И мертвечиною несёт,
И рушит черепа и блюдца,
И лупит в темя топором
Не маленькая революция,
А преуменьшенный погром.
И стало стыдно так, что с глаз бы,
Совсем не слышать и не быть,
Как будто ты такой, и грязный,
И надо долго мылом мыть.
Он бросил палку и заплакал,
И отошёл в сторонку, сел
И не мешал совсем. Однако
Сказала тётя Надя всем,
Что он неважный октябрёнок
И просто лживый эгоист,
Что он испорченный ребёнок
И буржуазный гуманист.
Пережитки прошлого
Так назывались разные жизненные явления, которых в новом, социалистическом обществе не должно было быть, но которые почему-то были.
Но этой спасительной формулы оказалось недостаточно.
Такие категории, как, например, взяточничество или проституция, не имели права на существование даже и в качестве пережитков. И вот тут-то и возникло другое спасительное слово – самое что ни на есть обыкновенное, старое русское прилагательное: “Отдельный”.
Взяточничества как социального явления у нас быть не могло. Но могли попадаться отдельные взяточники. Не было – не могло быть! – в первом в мире социалистическом государстве и проституции. Но отдельные проститутки встречались.
Слово “отдельный” (“отдельное”, “отдельная”) употреблялось, конечно, не только в этом – специфическом советском, – но и в старом, обычном своём значении. Был, например, такой сорт колбасы – “Отдельная”. Но, как и многие другие колбасные изделия, он стал исчезать, появляясь на прилавках колбасных магазинов всё реже и реже. И это стало превращаться уже в явление.
И вот тогда-то и возникло это комическое двустишие, метившее в причуды социалистической экономики, но одновременно поразившее и другую мишень – примелькавшееся словцо советского новояза:
А в отдельных магазинах
Нет «Отдельной» колбасы.
Сиамские близнецы
Сиамскими близнецами мы – по невежеству – называем всех младенцев, сросшихся телами в утробе матери и такими и явившимися на свет. А оказывается, они бывают разные. Те, что сращены в области грудины, называются ксифопаги. А те, что срослись в области крестца, – пигопаги. По отношению к последним применяется хирургическое вмешательство: их можно разъединить. Да и те, что принадлежат к одному и тому же типу, тоже сильно разнятся: одни оказываются более или менее жизнеспособными, другие погибают рано, а некоторые и вовсе не жильцы на этом свете.
Примерно так же обстоит дело и с теми словами нашего советского новояза, которые при рождении срослись “телами”. (Лучше сказать – корнями.)
Некоторые из них срослись так прочно, что мы, ежедневно вставляя их в свою речь, даже уже не замечаем, что это не совсем нормальные слова, а “сиамские близнецы”. Таких не так уж и мало: “колхоз”, “детдом”, “профсоюз”, “партком”, “стенгазета”, “угрозыск”.
Другие настоятельно требуют хирургического вмешательства, так и просятся, чтобы их разъединили, – уж больно уродливо они звучат для нормального слуха: “стеклопосуда”, “морепродукты”... Каждый вспомнит десяток-другой таких словесных ублюдков.
Третьи скончались вместе с породившими их советскими учреждениями: “главсахар”, “главбумага”, “главтабак”, “главспичка”... Но и в те времена, когда они ещё были живы, уродливость этих диких словосочетаний не осталась незамеченной народом-языкотворцем, о чём, например, свидетельствует такая тогдашняя (20-х годов) частушка:
От обеда в главстоловке
Главжелудок бесится.
Дайте, дайте главверёвку,
Чтобы главповеситься.
Но некоторые такие слова-уродцы как-то, с грехом пополам прижились и до сих пор – не скажу, живут, ну, скажем так – прозябают в недрах нашего великого, неумирающего новояза.
Вот, например, слово – “терсборы”. “Тер” это значит – “территориальные”. В 20-е годы слова с такой приставкой были в ходу. Помимо “терсборов” были ещё – “терчасть”, “терармеец”. А.Селищев в своей замечательной книге «Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет» (М., 1928) приводит такую фразу, почерпнутую им из газеты «Известия» (1925, № 96): “Возвращаясь с терсборов в сёла, терармейцы буквально будоражат деревню”.
Но “терармейцы”, “терчасти” и многие другие “теры” почили в бозе ещё в начале 30-х. А вот слово-уродец “терсборы” каким-то чудом уцелело, о чём свидетельствует замечательная история, рассказанная Владимиром Войновичем про нашего с ним общего друга Костю Богатырёва.
Костя был человеком необыкновенной и трагической судьбы. В юные годы он был арестован и приговорён к расстрелу за то, что якобы готовил покушение на Сталина. Сидел в Лефортово, в камере смертников. Приговор к “высшей мере” (тоже, кстати, словечко из нашего новояза) был заменён двадцатью пятью годами лагеря. В лагере из этих двадцати пяти отбыл он только десять. (“Ус откинул хвост”, и Костя был реабилитирован). Но по прошествии ещё пятнадцати лет, как сказал у разверстой Костиной могилы тот же Войнович, этот бессмысленный и жестокий приговор был всё-таки приведён в исполнение: какие-то “неизвестные злоумышленники” проломили ему череп у дверей его собственной квартиры.
История, которую я собрался тут рассказать, с этой стороной Костиной жизни (а тем более – смерти) никак не связана. Но без такого предисловия она была бы всё-таки не совсем понятна.
Перед тем как, наконец, предоставить слово Войновичу, хочу подтвердить, что рассказанная им история правдива от начала и до конца – в ней нет ни одной выдуманной детали, ни одной присочинённой подробности. Я говорю об этом так уверенно, потому что не раз слышал её из уст самого Кости. А привожу её в записи Войновича, во-первых, потому, что он её не только записал, но и опубликовал. А во-вторых, потому, что вряд ли смогу рассказать её лучше, чем это сделал он.
Итак, вот она, эта история:
“...Ему вдруг пришла из военкомата повестка – явиться для прохождения медицинской комиссии. Костя, будучи пуганой (и сильно) вороной, от властей ничего хорошего не ожидал, а от военкомата тем более. Обычно он волновался, что его рано или поздно посадят досиживать неотбытый двадцатипятилетний срок, а тут забеспокоился, что забреют в армию. И поехал держать совет к своему другу Геннадию Снегирёву. Тот уловил проблему с полуслова и посоветовал «косить на психа»:
– Пойдёшь в военкомат, возьми с собой большое блюдо. Ты придёшь, они тебя спросят: «Зачем блюдо?» Ты скажи: «А просто так». Я, например, в военкомате перед стенгазетой, как перед зеркалом, причёсываюсь.
Блюдо Богатырёв не взял и причёсываться перед газетой постеснялся. Прошёл терапевта, хирурга и рентгенолога и наконец явился в кабинет психиатра.
– Захожу, сидит такая пышная дама, я ещё дверь не успел открыть, а она уже кричит: «Только не вздумайте строить из себя психа». А я, говорю, и не думаю. Она смягчилась: «Садитесь, на что жалуетесь?» Ни на что не жалуюсь. «А почему у вас руки дрожат?» А руки, говорю, у меня потому дрожат, что меня однажды приговорили к смертной казни. «Вас? К смертной казни? За что?» За террор, говорю. «Что вы выдумываете? Какой ещё террор?» Террор, объясняю, это когда кто-нибудь кого-нибудь убивает. «И вы кого-то убили?» Нет, я только собирался убить Сталина. Она как услышала слово «Сталин», сразу притихла и стала что-то писать. Написала, подняла голову и спрашивает: «Значит, вы не хотите ехать на терсборы?» — «Терсборы? — переспросил я. — Это что же? Сборы террористов?» Она посмотрела на меня, вздохнула и говорит: «Идите, вы свободны»”.
Разоружиться перед партией
У этого выражения было довольно много родственных словесных оборотов: “Покаяться”, “Признать ошибки”, “Отмежеваться”.
Почти все они довольно рано стали предметом иронического глумления.
Уже в 1932 году Ильф и Петров в фельетоне «Идеологическая пеня» издевались над ритуалом обязательных “отмежеваний”:
“Необходимо помнить, что на сочинителей, не отмежевавшихся своевременно, начисляется идеологическая пеня 0,2 (ноль целых, две десятых) ругательной статьи на печатный лист художественной прозы”.
И для литераторов, ещё не овладевших техникой отречения от своих произведений, предлагали различные варианты готовых, клишированных “литотмежеваний”, среди которых был один даже стихотворный:
Спешу признать с улыбкой хмурой
Мой сборничек «Котлы и трубы»
Приспособленческой халтурой,
Отлакированной и грубой.
В середине 30-х на ту же тему был сочинён иронической перифраз, который по справедливости должен считаться одной из жемчужин тогдашнего интеллигентского фольклора:
Он по-марксистски совершенно
Мог изъясняться и писал,
Легко ошибки признавал
И каялся непринужденно.
Тот же ритуал прилюдного покаяния – уже не в интеллигентском, а, так сказать, в простонародном варианте изобразил (в более поздние времена) Александр Галич:
Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать.
Вот стою я перед вами словно голенький,
Да, я с племянницей гулял с тёти-Пашиной,
И в «Пекин» её водил, и в Сокольники.
И в моральном, говорю, моём облике
Есть растленное влияние Запада,
Но живём ведь, говорю, не на облаке,
Это ж только, говорю, соль без запаха!
Язык и мифы о языке.
Проект «Московских новостей» - серия интервью «Набор слов – разговоры о языке»:
«В 30-е годы слово «метро» было мужского рода». В.Пахомов: В лингвистических источниках была рекомендация, согласно которой возможность употребления слова «кушать» зависит от пола говорящего. «Кушать» можно употреблять по отношению к детям, кушать могут говорить о себе женщины, но не могут мужчины. Не знаю, насколько справедлива такая рекомендация, но она есть.
Проект Грамоты.ру «Азбучные истины». Там собраны наиболее часто встречающиеся заблуждения пользователей, с которыми сталкивается справочная служба портала. Некоторые мифы:
· за хлеб мы платим, а за квартиру плотим
· большая буква придает слову солидность, поэтому надо писать Генеральный Директор, Совет Директоров
· правильно говорить «афёра», потому что по-французски
· написание «загораживать» проверяется словом «гараж».
Дата добавления: 2018-05-02; просмотров: 271; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!