II. СТАНОВЛЕНИЕ ДРЕВНЕРУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ 10 страница
Вече могло выступить и в качестве арбитражного суда в конфликте между представителями исполнительной власти, как это было в споре между князем Святославом и посадником Твердиславом в 1218 г., результатом чего стало признание невиновности последнего и сохранение им своей должности.[154]
Вече могло принять к рассмотрению и дела не относящиеся к составам преступления, связанным с государственными и должностными преступлениями. Это хорошо видно из сюжета летописи 1418 года, когда некий Степанко, захватив боярина, обратился к вечевому собраниями с обвинениями против него. Результатом обращения стала казнь боярина «близко к смерти» со свержением с моста.[155]
Последний случай, одновременно показывает, что среди участников веча не всегда царило единодушие. Порой, дело доходило до элементарной драки. Однако такой ход событий не был незаконным. «Мятеж велик» 1137 г.–это тоже вече, вечевой суд, который принимает решение о конфискации имущества («взяли на разграбление») сбежавших сторонников Всеволода и наложении крупных штрафов на оставшихся.
Тем самым, вечевые столкновения являлись своего рода юридическим решением спорных вопросов – это был суд божий, «поле» в городском масштабе, как это произошло, например, в 1359 г. Не удивительно поэтому, что, как и любой подобный судебный поединок, этот анархический элемент веча был подчинен определенным правилам. События 1359 года, когда Славенский конец на короткое время сумел навязать свою волю всему городу, заменив одного посадника другим, стали возможны лишь потому, что славляне нарушили обычай вечевого поединка. Жители Славенского конца пришли на вече в доспехах, отчего и сумели быстро разогнать безоружных заречан, тогда как правила требовали равных условий для противников.[156]
|
|
|
Впрочем, порой, подобного рода эксцессы исследователи относят лишь к тем народным собраниям, которые являлись незаконными, созванными самовольно. Однако, по-видимому, более справедливо мнение согласно которому попытки «деления вечевых собраний на законные и незаконные… совершенно чуждо сознанию древней эпохи».[157] Хотя идея законности не была чужда новгородцам, но понималась она совершенно иначе. Законность заменяли представления о правде, справедливости, которые отождествлялись со стариной, с воспринятыми от предков обычаями. Действия не по старине, вызывали отрицательную оценку. Именно поэтому летописец с осуждением относится к вечу 1337 года, состоявшему из одних только черных людей, рассматривая эти события как незаконный суд над архимандритом Есифом («наваждением дьявола стала простая чадь на архимандрита Есифа».[158]
|
|
|
Республиканский вариант судопроизводства с выборностью судей, состязательностью, равенством свободных граждан перед судом, открытостью и стремлением к ограничению судебного произвола – свидетельство существования достаточно сильных демократических тенденций в развитии российского общества на этапе его становления.
Таким образом, организация власти в Новгородской земле только на высшем уровне включала в себя значительное число звеньев и функций – вече, посадников, тысяцких, архиепископов, совет господ и князя. Если к этому добавить разнообразие органов местного и провинциального самоуправления, широкое развитие судебной власти, отсутствие четко структурированной системы, детального разграничения полномочий (дополняющиеся явной недостаточностью и неопределенностью источников и слабой применимостью сегодняшней терминологии к явлениям удельного периода) – все это вполне объясняет причины тех споров, которые до сегодняшнего дня ведутся вокруг характеристики государственного строя Великого Новгорода.
Впрочем, большинство исследователей вполне сходится на определении формы Новгородского государства как республики, разногласия возникают тогда когда пытаются определить ее характер с точки зрения политического режима.
|
|
|
С одной стороны, очевидно выборное начало, участие широких масс в принятии политических решений, явное ограничение полномочий должностных лиц (включая князя), широкое развитие самоуправления; с другой – ограниченность политических прав жителей всех волостей и части пригородов, неравноправное положение сельской округи и колоний, высокий уровень влияния боярства на процесс выработки и принятия решений.
Поэтому если досоветская историография видела в вечевых республиках проявление демократии (народоправства, народоправления по Костомарову)[159], то советская сделала акцент на тех сюжетах, которые ограничивали степень этого демократизма. Первым это сделал М.Н. Покровский представивший эволюцию древнерусских «республик» как путь от «аристократии происхождения» через «демократическую» стадию к «аристократии капитала» Он еще соглашается, что в демократический период «хозяином русских городов является действительно народ», однако далее он рисует картину утрачивания черными людьми политической самостоятельности под натиском новгородского империализма».[160]
|
|
|
В дальнейшем эта линия на подчеркивание аристократического начала в новгородской республике становится господствующей. Об «аристократическом характере правления в Великом Новгороде» говорит М.Н. Тихомиров.[161] Еще более отчетливо подчеркивает всевластие боярства С.В. Юшков, которое, по его мнению, «в целях преодоления княжеских притязаний на расширение власти, принуждено было поделиться властью с городскими купцами и ремесленниками» умело затушевывало «свою решающую роль при принятии вечевых решений,».[162] Законченный вид эта позиция приобрела у В.Л. Янина, представившего эволюцию новгородской государственности, называемой им «боярским государством», как движение «от показных форм феодальной демократии к откровенной олигархии».[163] Второй характерной особенностью этой историографической линии является определение политического строя Новгорода сквозь призму социально-экономических отношений – феодальной республики, основная задача которой обеспечивать классовое господство феодалов над трудящимися.
Впрочем, и в советской исторической литературе можно обнаружить проявления и той позиции в оценке степени демократичности политической системы Новгорода, которая продолжает традиции досоветской историографии. Наиболее отчетливо она выразилась у И.Я. Фроянова, который, исходя из своей общей позиции о нефеодальном, по сути дела, характере развития Древней Руси, подчеркивает, что хотя внутрибоярская борьба «оказывала влияние на замещение государственных постов Новгородской республики, но, чтобы та или иная смена правителя состоялась, необходимо было волеизъявление масс новгородцев, которые, в конечном итоге, решали, кому стать местным князем и посадником», что «именно новгородская община распоряжалась княжеским столом и посадничеством».[164]
Освобождение от постулатов советской идеологической схемы позволяет, по-видимому, говорить о Новгороде как о государственном образовании с относительно высоким уровнем демократических элементов в развитии республиканского строя, эволюционировавшем, однако, в сторону уменьшения демократии. Впрочем до логического завершения этого процесса дело не дошло, в связи с прекращением существования самой новгородской республики.
Заметными особенностями обладала не только новгородская государственность, но и его социально-экономическая система.
Характер политических событий, связанных с потерей Новгородом независимости, привел к низкой сохранности значительной части документов. Наиболее важную роль среди них играют два источника – это Псковская и Новгородская Судные грамоты. Оба документа дошли до нас в сравнительно поздних редакциях и не отражают всех сторон социальных отношений, хотя и дают возможность (будучи дополнены сообщениями летописей, информацией берестяных грамот, договорами с князьями), в целом, представить основные характеристики социально-экономической системы Новгорода.
Псковская судная грамота дошла до нас в двух довольно поздних списках – Воронцовском XVI – начала XVII вв. (в составе статей 1–120 по принятому в настоящее время делению, обнаружен в архиве М.С. Воронцова и опубликован в 1847 г. Н.Н. Мурзакевичем) и Синодальном (в составе статей 109–120 по этому же делению, опубликована Н.М. Карамзиным) середины XVI в.
Сама грамота, как и «Русская правда», деления на статьи не содержит, но исследователи на основе вычленения логически или грамматически законченных оборотов разбили ее на 120 статей.
Наиболее сложной для историков проблемой является определение времени ее создания, поскольку в заглавии, имеющимся в Воронцовском списке, указывается, что списана она в 1397(6905) г. но, одновременно, делается ссылка на благословение «попов пяти соборов», последний из которых был построен в Пскове в 1462 г. Большинство исследователей видят причину противоречия в описке писца и относят время составления грамоты к 1467 г. (Н.Н. Мурзакевич). Однако есть и те исследователи, которые предлагают рассматривать правильными обе даты; по их мнению в 1397 г. была создана первая редакция памятника, а в середине XV в. она была дополнена, в результате чего и появились «5 соборов». (М.Ф. Владимирский-Буданов)
Дискутируется и вопрос об источниках грамоты. Если 2 из них достаточно ясны – Константинова грамота (начало XV в.) и псковские пошлины (местные обычаи), то к кому следует отнести Александрову грамоту не ясно: одни называют тверского князя Александра Михайловича (псковский князь в 1327 – 1337 г.), другие – Александра Невского. Поскольку ни одна из этих грамот не сохранилась, вопрос так и остается открытым. Учитывая характер власти князей, большинство исследователей полагает, что основная часть статей – узаконение «псковских пошлин». Анализ статей показывает также, что составители пользовались другими юридические сборниками – Кормчей Книгой, Мерилом Праведным, и византийской Эклогой. В то же время их нормы, не были простым копированием старых норм, а переработаны в соответствии с потребностями Псковской земли.
Не до конца ясен вопрос о редакциях грамоты. Преобладает мнение о формировании Псковской судной грамоты путем добавления новых статей, однако относительно того, сколько раз это происходило единого мнения нет: насчитывают от 2-х до 12-ти редакций.
Впрочем, «несмотря на отдельные неувязки, отражающие длительную и сложную историю памятника, грамота в целом представляет собой лишенный логических противоречий цельный свод средневекового русского права, свидетельствующий о внимательной и квалифицированной редакторской работе и о достаточно высоком уровне юридического мышления ее составителей».[165]
Намного сложнее обстоит дело с Новгородской Судной грамотой (XV в.), которая сохранилась в единственном списке 70-х годов XV в., обнаруженном в сборнике новгородско-двинских актов, причем не полностью (М.Ф. Владимирский-Буданов полагает, что это вовсе лишь отрывок грамоты). Дошедшие до нас 42 статьи посвящены в основном вопросам судопроизводства и судоустройства Новгородской республики.
Время составления начального текста все ученые ограничивают серединой XV в. – 1440 г. (М.М. Михайлов, П.М. Мрочек-Дроздовский), 1446 г. (А.И. Филиппов, Б.М. Кочаков), 1456 г. (И.Д. Беляев). Как и в какой степени редактировался памятник неясно. Твердо установлено лишь то, что Новгородская Судная грамота дошла до нас в редакции 1471 г.
Положение отдельных категорий населения помогают определить различные княжеские Уставы: Устав князя Святослава Ольговича 1137 г. о церковной десятине, Устав князя Ярослава 60-ж гг. XIII в. о мостех, Устав великого князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых, Рукописание князя Всеволода. Важную роль играет Новгородская первая летопись–древнейшая летопись Новгородской республики, создававшаяся в XIII – XVI вв., являющаяся одним из главных источников наших знаний о культуре, быте и общественно-политическом и правовом устройстве Новгорода удельного периода.
При всей неполноте отдельных источников взаимное дополнение имеющихся грамот в сопоставлении их с другими источниками вполне позволяет определить основные характеристики новгородской правовой системы.
Прежде всего, они дают возможность определить положение основных социальных групп Новгородской земли.
Учитывая значительные размеры ремесленного производства и посреднической торговли с Западной Европой и Востоком, а также участие новгородцев во внутренней торговле, естественной выглядит заметная роль тех социальных слоев, которые были связаны с этими видами деятельности (торгово-ремесленные слои, боярство). При этом, немалая часть притока богатств в Новгород определялась развитием аграрного производства и лесных промыслов, находившихся под контролем боярства, которое к тому же играло значительную, а подчас определяющую роль в политическом процессе. Развитие многоотраслевого хозяйства, существенный объем государственной работы активно стимулировали социальную дифференциацию. Следует учитывать и переходный во многом характер происходивших процессов, который, пусть не полно и не в достаточной мере, отражается в источниках. Это порождает немалые сложности в создании детальной и непротиворечивой картины юридического положения тех или иных групп. Тем более, что законодатель не стремится давать определения хорошо знакомых ему социальных явлений.
В результате, в новгородских источниках наряду с вполне традиционными боярами, купцами, смердами или холопами, встречаются большие, вячшие, старейшие, добрые, нарочитые, молодшие, одерноватые, милостники, половники, закладники, земцы, своеземцы, сябры, серебряники, и др.
Наиболее ранняя и, одновременно, длительная, сохранявшее свое значение до конца существования независимой республики, форма дифференциации новгородцев заключалась в разделении на две категории – старейших и молодших. Характер каждой из них вполне передают присущие им синонимические ряды: «большие», «лучшие», «добрые», «передние», «вячшие», «нарочитые», «мужи» – для первой, и «меньшие», «черные», «простая чадь», «люди», «людины» – для вторых. Все эти определения не имеют четких границ, часто носят оценочный характер, однако, в целом, фиксируют как само деление, так и положение этих групп в обществе.
Развитие социальной дифференциации привело к появлению (параллельно с сохранением двухчастного) трехчастного деления – на бояр, житьих и черных людей. Соответственно, среди исследователей возник интерес к качественному определению новой категории – житьих. Большинство из них фактически сошлось на том, что житьи должны быть отнесены к верхней части новгородского общества – к старейшим[166], различаясь лишь в конкретной трактовке того, какие именно слои населения должны быть включены в эту группу. Наиболее близкой к реальности, но, одновременно, слишком общей представляется позиция О.В. Мартышина, определившего житьих как «торгово-промышленную верхушку городского населения»[167]. К очевидным характеристикам этой группы относится обладание заметным имуществом и финансовыми средствами, занятие торгово-промысловой деятельностью, конкурентная борьба с боярством, возможность организовывать самоуправляемы корпорации, занимать некоторые должности.
Состав категории молодших (простая чадь, «черные люди») также был достаточно сложен, включая самые разнообразные социальные группы свободного новгородского «плебса»: торговцев, мелких ремесленников, наемных работников, городской люмпен-пролетариат. Имея сравнительно немного возможностей переместиться в разряд житьих, они существенно чаще оказывались перед опасностью закабаления, похолопления как альтернативой голодной смерти.[168]
Молодшие также проявляли политическую активность, прежде всего, в ходе работы вечевых собраний, однако, чаще всего, отстаивая не собственный групповой интерес, а выступая на стороне тех или иных боярских партий. Их представители не могли занимать выборные должности, но в ряде случаев включались в состав официальных новгородских посольств (например, при заключении договоров с великими князьями Дмитрием Ивановичем 1371 – 1372 гг., Василием Васильевичем 1435 г.)
В правовом отношении все свободные житель Новгорода были равны между собой: «а судити… всех равно, как боярина, так и житьего, так и молодчего человека».[169] Однако представительство в судебных коллегиях предоставлялось лишь боярам и житьим. Деление на старейших и молодших касалось только жителей непосредственно Новгорода и не затрагивало сельского населения волостей и колоний.
Старейшие, житьи, молодшие представляли собой достаточно аморфные, многокомпонентные, связанные лишь самыми общими потребностями группы. Более сплоченными, объединенными, обладающими определенным сходством интересов были социальные слои боярства, купечества, ремесленников, земледельцев, холопов.
Наиболее активны и заметны среди них, конечно, бояре, ведущие свое происхождение либо из среды местной славянской родоплеменной знати, либо из состава княжеской дружины. Выделение летописцами огнищан и гридьбы (гридей), отмечаемое вплоть до XIII в., возможно являлось следствием особого статуса (или престижа[170]) и сохранения какой-то связи с князем, однако постепенно эта часть боярства проникается местными интересами и сливается с основной массой бояр. Знатность рода, являвшаяся важным элементом системы самоидентификации, создавала значительные трудности для проникновения в состав боярства небоярских элементов, поэтому в политической жизни Новгорода на протяжении столетий мы видим действующими представителей одних и тех же семейств.
Традиционно новгородских бояр рассматривают как крупных землевладельцев, однако такое положение они занимают сравнительно поздно, по-видимому, опять же не ранее XIII-XIV вв. На ранних этапах развития этой группы вся земля находилась в общеновгородской собственности, а главным источником боярских доходов являлось исполнение должностных обязанностей (в т.ч. по сбору налогов) в рамках той или иной территории на базе системы «кормлений» – получения «корма» (денег и натуральных продуктов) с управляемого ими населения как своего рода платы за осуществление своих функций. Подобная система нередко приводила к злоупотреблениям[171], но в тех условиях она была, по-видимому, единственно возможной в обеспечении управленческой деятельности. Со временем, происходит нечто вроде «приватизации» государственных доходов, сбор которых начинает рассматриваться как традиционное и неотъемлемое право определенных родов, фактически превративших управление в наследственно-родовое. Часть полученных таким образом ресурсов использовалась для приобретения в собственность новых земель (возможно, сначала лишь пустошей), постепенно населявшихся земледельцами, уже обязанными выполнять определенные повинности в пользу землевладельца. На более поздних стадиях частой формой получения земель становились пожалования Новгородом боярам уже населенных земель.
Другой формой увеличения доходов являлись ростовщические операции, весьма вероятно связанные в основном с кредитованием торговой купеческой деятельности. В историографии существовало мнение о непосредственном участии бояр в торговле (А.И. Никитский, Н.И. Костомаров и др.)[172], однако источники не дают однозначного ответа на этот вопрос. Как бы то ни было, бояре были заинтересованы в развитии новгородской торговли и активно поощряли ее независимо от того, прямым или косвенным образом она служила средством их обогащения.
Экономическая мощь вполне соответствовала силе политического воздействия на развитие Новгородской республики. Через Совет господ, возможность влияния на решения веча и другие рычаги боярство на протяжении длительного времени достаточно успешно проводило в жизнь свои интересы. Это хорошо видно на примере политики установления и сохранения независимости Новгорода главным проводником которой несомненно являлись бояре.
Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 189; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!