Экономика и быт деревни на исходе гражданской войны

.64

заготовительной работы. В частности, была увеличена численность Продармии до 45 тыс. человек, ужесточены требования к местным совдепам, которым предписывалось оказывать всяческое содействие и помощь реквизиционным отрядам. В одном из циркуляров Тамбовского губисполкома разъяснялось: «Всякое должностное лицо, бездействием своим тормозящее дело реквизиции, будет рассматриваться как противник Советской власти, будет предан суду революционного трибунала»¹⁸.

Подготовка к разверсточной кампании 1919 — 1920 годов велась более тщательно. Тем более, что хлеба по разверстке требовалось теперь собрать 319 415 тыс. пудов, втрое больше, чём в предшествовавший операционный год. Кроме того, разверстка распространялась на картофель и грубый фураж.

Совершенствовался и механизм продразверстки. Особое внимание обращалось на тщательный учет засеянных площадей, урожайность по регионам и отдельным селениям, выявление излишков продуктов по сельским обществам. В работу по учету и контролю в помощь продаппарату привлекались и чекисты. В июле 1919 г. во все губисполкомы и губпродкомы была отправлена телеграмма за подписью народного комиссара по продовольствию А. Д. Цюрупы и наркома внутренних дел Ф. Э. Дзержинского. Она обязывала местные власти не позже чем в двухнедельный срок дать сведения по каждому селу, каждой деревне, каждому хутору, каждому советскому хозяйству в отдельно­сти о площадях посевов яровых, озимых, зерновых, масличных, картофеля, посевов трав и площади есте­ственных сенокосов; о количестве скота; о количестве населения с указанием отдельно как занимающихся про­изводством хлеба, так и не занимающихся этим¹⁹.

В соответствии с указанием, на местах создавались специальные комиссии из представителей Советов, сельских граждан, уполномрченных партийных и продовольственных органов. Комиссии уточняли площади посевов и проводили пробные обмолоты в каждой волости, а иногда, с целью перепроверки, по несколько обмолотов выборочно на различных участках посевов волостей и даже отдельных селений. Результаты контрольных обмолотов оформлялись особыми актами, на основании которых и определялась средняя урожайность той или иной местности. Примерно

такой же принцип положен в основу определения урожайно­сти картофеля — по грядкам в пересчете на десятину²⁰.

Данные об урожайности, размерах посевов и численности населения ложились в основу разверстки по губерниям, волостям и селам.

Крестьяне шли, конечно, на всевозможные уловки и ухищрения, стремясь дать заниженные сведения об урожай­ности, как это было, к примеру, в Тульской губернии: околачивали снопы перед молотьбой, меняли режим работы молотилок, чтобы часть зерна шла в мякину, сметали зерно с тока и т. п. Они старались также утаить или приуменьшить истинные размеры своих посевов²¹. Продкомиссар по Симбир­ской губернии П. К. Каганович свидетельствовал: «Кресть­янство сумело не только скрыть истинные цифры средней урожайности по пробному обмолоту, но даже и количество земли в натуре оказывалось большим по сравнению с данными земельных отделов... При пробных обмолотах крестьянами применялись всевозможные действия для сокрытия истинного количества обмолота; так, например, сокрытие лучших полей, околачивание снопов во время перевозки с полей на гумно; обмолот сильными ударами, от которого зерно разлетается с ладони, простая кража зерна в карман и т. п. Если к этому добавить, что крестьяне Сингелеевского уезда обмолачивали солому, оставшуюся после пробного обмолота, и намолачивали еще до 7 пудов, то станет ясно, почему средний урожай с десятины колебался от 12 до 40 пудов»²².

Преодолевая всевозможные уловки и хитрости крестьян по сокрытию посевов и урожая, продорганы, опираясь на опыт первой разверсточной кампании, готовились к заготовитель­ным работам из урожая 1919 г. более тщательно. Центр требовал повысить эффективность работы продкомиссаров, отстранять малопригодных и привлекать более твердых людей, внедрять в сознание крестьян, что сдача хлеба не их добрая воля, а обязанность перед государством. Уполномо­ченный Наркомпрода П. К. Каганович, выступая на собрании коммунистов в Симбирске 29 июля 1919 г., настоял на принятии следующей резолюции: «Поставить продоволь­ственную работу в расчете не на добровольную, а принуди­тельную ссыпку»²³.-

Для продотрядов, направляющихся к местам заготовитель­ных операций, вырабатывались обстоятельные инструкции, в которых детально расписывался порядок действий этих подразделений. Вот одна из инструкций, предназначенная для реквизиционных отрядов в Башкирии: «Прибыв в селе­ние, — говорилось в ней, — отряд созывает сход, на котором политический комиссар отряда или политком объявляет падающую на данное село разверстку, во вступительной речи объясняет населению все значение хлебной монополии, всю государственную важность значения ссыпки хлебов и необходимость ссыпки, указывая особенно, что только сдавшие свои излишки получают товары. В случае согласия со стороны населения к сдаче хлеба отряд договаривается о сроке сдачи, давая при этом не более 10 дней, имея в виду обмолот хлеба, при получении согласия со стороны населе­ния к сдаче хлеба и не оставляя отряд в бездействии комиссар отряда выделяет часть отряда со своим помощни­ком в соседнее селение, где производят ту же операцию, т. е. созывают сход. Назначая срок, комиссар отряда внимательно следит за выполнением населением договора, в случае умышленного нежелания или явного затягивания, если население не приступает к сдаче хлеба, комиссар отряда созывает вторично сельский сход, на котором вторично объясняет необходимость сдачи хлеба и дает срок одни сутки, в течение которых население должно приступить к вывозу хлеба. По истечении этого срока комиссар отряда, убе­дившись в нежелании населения к сдаче хлеба, созывает сельский сход уже в третий раз, на котором объявляет населению его нежелание к сдаче хлеба и последствия, которые вытекают из этого нежелания, и приступает к решительным мерам, а именно: выбирает несколько домохозяев, особенно упорствующих, состоящих из зажи­точных кулаков, производит тщательный обыск во всем хозяйстве и конфискует до последнего зерна. К последней мере, т. е. к решительным мерам, следует прибегать лишь тогда, когда комиссар отряда убедился, что средства к мирному изъятию исчерпаны»²⁴.

Одновременно получали указания и органы местной власти о взаимодействии с продотрядами при взыскании разверстки. «По получении поволостной разверстки, — говорилось в инструкции местным советам Симбирской

губернии, — волостной исполком обязывается немедленно вызвать комиссаров отрядов, работающих в данной волости, и совместно с ними провести поселенную разверстку, каковая должна быть окончена в 48 часов. При отсутствии отрядов разверстывают самостоятельно.

Поселенная разверстка вручается комиссарам отрядов, которые совместно с членами волсовета разъезжаются по селениям. По прибытии в селение немедленно созывают заседание сельского Совета, обязательно в полном составе, и сейчас же приступают к подворной разверстке.

Подворная разверстка должна быть произведена в 24 часа без права членов Совета покидать заседание до окончания разверстки»²⁵. Нечто подобное практиковалось и в других губерниях.

Приведенные документы говорят о появлении новых методов и приемов в осуществлении продразверстки. В 1918 году продотряд, явившись в деревню, чаще всего действовал, не считаясь с деревенским миром, а сразу же приступал к обыскам во дворах отдельных домохозяев и имел дело только с комбедом. В разверсточной кампании лета и осени 1919 г. власти стремились привлечь к этой процедуре все деревенское общество, по возможности избегая эксцессов.

Наиболее трудным было распределение разверсточного наряда по крестьянским дворам. Сельские Советы, получив разверстку, должны были на сельских сходах определить и довести до каждого домохозяина объем причитающейся с него продукции, руководствуясь «революционным право­сознанием»²⁶. Иными словами, при определении разверстки на тот или иной двор сельский Совет должен был не просто учитывать размер посевов и наличие едоков в хозяйстве, а обращать главное внимание на степень зажиточности, экономической мощности крестьянского двора, чтобы развер­стка прежде всего охватывала имущие слои деревни. Хлеб в первую очередь брали у зажиточных крестьян. Если разверстка не покрывалась, то в нее включались хозяйства среднего достатка. Если и этого оказывалось недостаточно для выполнения задания, брали и у бедняков. При определении разверстки учитывались и другие факторы. В одних семьях (при равном количестве едоков) было больше

детей и стариков, в других — помимо земледелия занима­лись подсобными промыслами (плотничали, шорничали и т. п.), в третьих — «увлекались» самогоноварением, торговлей ненормированными, а порой и нормированными продуктами. Принимались так же во внимание призванные в Красную Армию.

На деревенских сходах, очень часто бурных и продолжи­тельных, после «споров до хрипоты», как вспоминает продработник из Воронежской губернии В. И. Потапов, крестьяне, после уточнений и корректировок, разверстывали задание по дворам — т. е. всем миром решали этот непростой вопрос²⁷. Нередко при разверстании по дворам дело доходило до потасовок между односельчанами. Известный исследователь деревни тех лет А. М. Большаков так описывает проведение сходов в Горицкой волости Тверской губернии: «В селениях сход домохозяев определял, кому из домохозяев и сколько надо было платить. Так как все были связаны общей ответственностью, круговой порукой, и ника­кие скидки с определенного в разверстку не полагались, то сходы были чрезвычайно шумливы, иногда даже кончались дракой; всякому хотелось заплатить возможно меньше, но тогда сосед должен был платить больше. Учитывали друг друга до тонкости»²⁸.

После разверстания, подкрепленного авторитетом всего сельского общества, каждому домохозяину, как это было в Рязанской, Тамбовской губерниях определялись сроки вывоза положенной нормы продовольствия. В Новохопер­ском уезде Воронежской губернии крестьяне получали письменные извещения, имевшие следующую форму:

«Гражданин............села.......................!

В трехдневный срок доставьте на ссыпной пункт при Новогольском кредитном товариществе излишки хлеба с вашего хозяйства, ржи.., пшеницы.., овса..., подсолну­ха...,» и т. д.

Извещение заканчивалось предупреждением: «В про­тивном случае хлеб будет реквизирован принудительно, спрятанный хлеб будет конфискован, а скрывший его будет оштрафован в размере в десять раз превышающем стоимость скрытого хлеба».²⁹

Понятно, что в каждом регионе были свои особенности в методах отчуждения продовольствия: от стимулирования

добровольных поставок до применения силы. По замеча­нию С. М. Дубровского, «принуждение частенько обгоняло убеждение»³⁰. В некоторых деревнях достаточно было появления реквизиционного отряда или простого его пе­редвижения по волости для успешной ссыпки хлеба. В других — приходилось выставлять вооруженные заставы и ночные дозоры на околицах, дорогах, чтобы хлеб не уплыл насторону. По свидетельству командира продовольственной роты П. И. Сараева, изымавшего хлеб в Корсунском уезде Симбирской губернии, в «трудных» деревнях прибегали к своеобразной блокаде. «Распоряжаюсь, — делился он опытом, — в деревню впускать всех, из деревни без моего распоряжения никого не выпускать. Продрота дежурит по 4 часа в две смены. Некоторые члены сельсовета упорно заявляют, что излишков хлеба нет. На вторые сутки получаем «подсказку» на 4—5 хозяйств. Берем представите­лей сельсовета и в двух хозяйствах находим по 100 — 150 пудов хлеба, зарытого в землю. Хлеб и скот в этих хозяйствах конфискуем, оставив лишь детям, по пуду в месяц. Хозяев арестовываем и направляем на добычу сланца. В других двух хозяйствах, в которых хлеб не был зарыт, оставляем по норме на людей и скот, а излишки изымаем как добровольную сдачу, т.е. с оплатой, выдаем соль и мануфактуру»³¹. А вообще в Симбирской губернии, как сообщалось в Наркомпрод, «без „оружия заготовка хлеба совершенно невозможна»³².

Иногда члены реквизиционных отрядов, стремясь выбить хлеб во что бы то ни стало, опускались до прямого шантажа или балаганных приемов. По рассказу комиссара продотря­да И. Т. Пошлина, отчуждавшего продовольствие в Аткар-ском уезде Саратовской губернии) его бойцы, пользуясь техническим невежеством крестьян, демонстрировали им подзорную трубу и убеждали их?что это аппарат «чудесный» и может безошибочно определить где спрятан хлеб. По его словам, крестьяне верили. В результате, «в селе Белое Озеро сверх разверстки было собрано более 500 пудов хлеба»³³. В другом продотряде комиссар «додумался» использовать духовой оркестр: сдал крестьянин хлеб — ему исполняют «Интернационал», кто саботирует — похоронный марш.

Но находились продотряды, которые просто бесчинствова­ли. Факты беззакония признавались и официальной прессой.

Газета Сергиево-Посадского совета Московской губернии «Трудовая неделя» с возмущением сообщала: «К безоружно­му, голодному крестьянину врываются десятки чрезвычайни-ков и без права, без чести и справедливости учиняют грабежи, деля в худшем случае награбленное между собой, а в лучшем — свозя его к себе для сохранности»³⁴.

Конечно, власти боролись с фактами явного беззакония: некоторые отряды отзывались и расформировывались, виновные предавались суду ревтрибунала³⁵. Вот одно из писем Ленина в адрес Бакурской волостной организации РКП(б) Сердобского уезда Саратовской губернии:

«Дорогие товарищи!

Секретарь Вашей организации тов. Турунен передал мне в письменном виде, что Вы по просьбе крестьян постановили через него довести до моего сведения о контрреволюционных действиях в Вашей волости некоторых продработников, которые творят издевательства над неимущими, грабят в личную пользу, поощряют выкуривание самогона, пьян­ствуют, насилуют женщин, провоцируют Советскую власть и т. п. Вы просите отсюда из Москвы ликвидировать эти контрреволюционные действия. Но бороться всеми своими силами на местах с контрреволюцией, это — одна из самых главнейших задач местных партийных организаций, в том числе и Ваша. Ваш долг и обязанность добиться путем сношений с уездпарткомом, а если это не поможет, с губпарткомом ареста и предания Ревтрибуналу таких контрреволюционеров и мерзавцев, о которых Вы сообщае­те»³⁶. Копия письма была направлена Саратовскому губпарткому и губисполкому.

Тем не менее надо заметить, что летом и осенью 1919 г. реализация разверстки шла в целом успешнее. Деревня, несмотря на серьезные колебания, а иногда и сопротивление, спокойнее реагировала на требования власти. Многое зависело и от того, насколько умело и тактично по отношению к крестьянам вели себя многочисленные комиссары и уполномоченные. Если к кре­стьянину проявляли внимание, уважение, если он видел, что продработники действуют бескорыстно и только в интересах государства, «то, как бы ни были мы суровы и беспощадны, осуществляя хлебную разверстку, — разъяснял продра-ботникам А. Г. Шлихтер, — крестьянин будет видеть, что

такое поведение вызывается выполнением служебного долга, а не злой волей продагентов Советской власти, и в конце концов научится подчиняться принудительной разверстке»³⁷.

И это подтверждала практика. Уполномоченный Москов­ского продотдела М. Н. Петров, командированный Наркомпродом в Казанскую губернию для реализации хлебного наряда рабочим голодающей столицы, проехал по селам и деревням губернии более 700 верст. Он не только выступал на десятках собраний и митингов; но вел долгие беседы с крестьянами, отвечал на многочисленные вопросы и видел, как настороженность и отчуждение сельских жителей сменялось сочувствием и пониманием. «Если на ночь приходилось останавливаться в деревне, — писал в отчете М. Н. Петров, — то всю ночь до рассвета изба была полна народу. Приходили в избу поговорить с «московским гостем», как выражались крестьяне, и бедняк-крестьянин, и середняк, а иногда и кулак. Одни, наговорившись по душам, уходили, а на смену им приходили другие». После таких живых бесед и встреч росло понимание крестьян, и они в большинстве случаев изъявляли готовность помочь голодающим рабочим северных губерний. «По утрам, выезжая из деревни после ночевки, — отмечал М. Н. Петров, — я всегда видел результат моих простых выступлений и бесед с крестьянами. По дороге я обгонял несколько десятков подвод с рожью... спрашивал во сколько раз больше сегодняшний подвоз предыдущих и получал ответ, что в 6 — 8 раз. Все как один крестьяне говорили мне в догонку: «Передайте, товарищ, Москве, чтобы она нас не забывала и присылала бы к нам своих товарищей, а мы дадим хлеба»³⁸.

В разверсточную кампанию из урожая 1919 г. все более активнее внедрялся в практику новый фактор при заготови­тельных операциях — коллективная ответственность сель­ского общества за выполнение разверсточного наряда. Принцип коллективной ответственности — существенный элемент разверстки — определялся следующей формулой: имеешь излишки — сдай их государству. Не имеешь — содействуй сдаче излишков зажиточными домохозяевами, другими односельчанами. В противном случае не получишь и того минимума промтоваров, который предусматривался за

сданное продовольствие. Только выполнение всем деревен­ским обществом положенной части разверстки открывало перед ним возможность получить хотя бы минимум товаров по твердым ценам. Причем, распределяться товары должны были по душам, без учета сданного отдельными дворами зерна. Внедрению этого нового элемента разверстки способ­ствовал и декрет от 5 августа 1919 г. «О товарообмене и обязательной сдаче населением продуктов сельского хозяйства и промыслов». По декрету обмен промтоваров на хлеб предусматривался строго коллективным.'⁹ В ин­струкции Мосгубпродкома, подготовленной на основе декре­та, этот принцип подчеркивался особо: «Прием и сдача товаров происходит исключительно коллективами, т. е. отдельными обществами или районами. Не допускается единоличный обмен во избежание обогащения кулаков и спекулянтов. Лица, не имеющие излишков, не лишаются права на получение причитающихся продуктов». Разъясня­лось также, что промышленные товары выдаются при условии выполнения разверстки сельским обществом не менее, чем на 70%⁴⁰.

В 1919 г. Наркомпрод направил в деревню для обмена на хлеб мануфактуру, изделия из железа, соль, чай, сахар и др. товары на 5 млрд. руб. За подписью А. Д. Цюрупы 24 октября 1919 г. губисполкомы получили специальное предписание относиться «с полным вниманием к тем селам, которые выполняют разверстку полностью»; организовать им в первую очередь отпуск товаров, не предъявлять никаких дополнительных требований, освободить от всяких осмотров и обысков, не посылать туда продотряды⁴¹.

Понятно, что эквивалентного обмена продуктов сельского хозяйства на промышленные товары не предполагалось. В циркулярном письме Наркомпрода от 18 августа 1919 г. разъяснялось, что ввиду ограниченности товарных запасов «губпродкомы должны учитывать возможность оплаты продовольственных продуктов лишь в минимальной части товарами от 10 до 30%. В губерниях, богатых хлебом, следует избегать каких-либо обещаний товаров при сдаче картофеля или сена». В письме в категорической форме подчеркивалась обязательность коллективного обмена⁴².

Как это осуществлялось на практике? Уполномоченный ВЦИК А. П. Галактионов в ноябре 1919 г. докладывал

ЦК РКП(б) и в Наркомпрод, что коллективный товарообмен в Самарской губернии происходит следующим образом: за хлеб, мясо, яйца, масло, молочные продукты крестьяне получают 25% товара, за фураж — 15%. За все остальные продукты — 10% товара. В Орловской губернии оплата хлеба промышленными товарами была еще ниже⁴³. В 1919 г. государство дало крестьянам минимальное количество товаров, составлявших не более 25% стоимости хлеба.

Распределение товаров в качестве поощрительной меры преследовало и классовые цели: оказание помощи деревен­ской бедноте, семьям красноармейцев, неимущим. В много­численных постановлениях партийных и советских органов этот принцип подчеркивался постоянно. Например, в Шу-лецкой волости Ярославской губернии анкетное обследование 1919 г. показало, что беспосевные хозяйства и хозяйства, имевшие незначительный посев, не поставившие по развер­стке и пуда хлеба из-за отсутствия излишков, получили от говударства на каждую душу такое же количество ткани и соли, какое получили зажиточные дворы, отдавшие по разверстке по 50 и более пудов хлеба⁴⁴. При этом вся тяжесть разверстки падала на экономически мощные хозяйства.

Центральные и местные органы власти всемерно поощряли сельские общества, досрочно выполнившие разверстку, публиковали об этом материалы в прессе, приводили в пример на съездах, конференциях, собраниях, выделяли им большее количество товаров. Например, Нарком продоволь­ствия телеграфировал местному уполномоченному: «По­ставьте Тетюнинскую волость за полное и аккуратное выполнение хлебной разверстки в лучшее положение, выдайте двойное количество имеющихся товаров и освободи­те ее от натуральной платы за помол»⁴⁵. В связи с досрочным выполнением разверстки в ноябре 1919 г. Сумароковской волостью, президиум Пензенского губпродкома постановил выдать сдавшим «двойную норму товаров, опубликовать в Бюллетене губпродкома и довести об этом до сведения Наркомпрод а»⁴⁶. Поощрены были за досрочное выполнение разверстки крестьяне деревень Грачи, Бобринка, Покровское, Новоузенского уезда Саратовской губернии⁴^ пять волостей Вятской⁴⁸. В Костромском уезде крестьяне досрочно сдали хлебный наряд, а также выполнили разверстку на фураж,

скот, картофель и прочие продукты. Губпродком объявил 3 января 1920 г. этот уезд свободным от 4-фунтового обложения на мельницах и приказал выдать товары деревенским обществам уезда «на льготных условиях, согласно телеграммы товарища Ленина и Цюрупы»⁴'¹. По­добные факты были не единичны.

На более успешном ходе хлебозаготовок из урожая 1919 г. сказывались в известной мере и решения VIII съезда РКП(б) о более внимательном отношении к средним крестьянам. Решительнее стали пресекаться центральными властями злоупотребления местных продработников и различных комиссаров. «Всякие произвольные реквизиции, — подчеркивалось в решении съезда, — т. е. не опирающие­ся на точность указания центральной власти, должны беспощадно преследоваться»⁵⁰. Реквизиционные отряды действовали более осмотрительно. Иногда «одно присутствие вооруженных людей на сельских сходах, — отмечал особоуполномоченный Наркомпрода, — заставляло кулаков, задававших обычно тон, молчать или вовсе не являться на сходы, тогда в ответ на выступления рабочих слышался голос трудового крестьянства: «Оно, конечно...», «Мы понимаем», «Не с голоду же помирать», «Чать, тоже люди», «Как видно, выходит надо дать»⁵¹.

Вполне естественно, что деревня еще располагала опреде­ленными ресурсами. Даже усиление продовольственного режима с введением разверстки на хлеб и фураж в 1919 г. первоначально не было сверхобременительным. Государственная монополия пока не распространялась на другие сельхозпродукты, и крестьянин мог довольно сво­бодно ими маневрировать, продавая часть на рынке или увеличивая их потребление. Проявляя недовольство, бойко­тируя наиболее одиозные требования властей, деревенский житель, тем не менее, где под нажимом, где под влиянием коммунистической пропаганды, пугавшей приходом белых, смирялся с принудительным изъятием хлеба и, судя по статистическим данным, не ослаблял еще хозяйственной энергии и почти не сокращал посевов за исключением регионов, где происходили боевые действия⁵².

Впрочем, и власти умело маневрировали. В самый разгар сражений на Восточном и Южном фронтах в 1919 г. они пошли на некоторые послабления деревне: объявили союз

с середняком, дали льготы семьям красноармейцев, пристру­нили местных работников за произвол. Ленин даже бросил фразу: «Не сметь командовать середняком», а Всероссийский староста Калинин, проезжая через Тулу, на встречах с продкомиссарами советовал «поослабить вожжи»⁵³. Это вносило некоторое успокоение.

Следует заметить, что крестьянство летом и осенью 1919 г. довольно чутко реагировало на вести с фронтов гражданской войны. Настороженно, а то и враждебно относясь к большевикам, деревня вместе с тем, не хотела и возвращения помещиков. Понятно, приближение фронта воспринималось различными социальными группами кресть­ян по-разному. Зажиточные готовили торжественную встре­чу белым. Часть середняков, недовольная запрещением свободной торговли хлебом, тоже ожидала их, если фронт подходил впервые. «Крестьянство больше настроено выжи­дательно», — сообщалось в июне 1919 г. в политотдел 2-ой армии; в Пензенской губернии — «доброжелательно и ней­трально-вопросительно»; в отдельных волостях Тамбовской губернии —«пассивно-отрицательно»⁵⁴. Там, где деревня или волость уже переходили из рук в руки и население на практике испытало белогвардейскую власть, настроение крестьянства было уже иным. Из Рязанской губернии сообщали, что после набега Мамонтова отношение крестьян к Советской власти стало «гораздо лучше, чем ранее, нашептывание отдельных кулацких элементов не достигает цели». «Среди населения прифронтовых волостей, — докладывалось в ЦК РКП(б) телеграммой с Северного фронта, — перевыборы Советов, проходят коммунисты, сочувствующие, агитация кулаков успехом не пользуется»⁵⁵. Особенно заметна была смена настроений на территориях, где уже побывали белые армии. В Фатежском уезде Курской губернии, когда белоказаки захватили имение князя Мещер­ского, управляющий собрал крестьян и заявил: «За разграбленное имение, кое я оцениваю в 50 млн. рублей, вы будете теперь обрабатывать землю имения в течение 15 лет». Неповинующихся отправлял на конюшню под казацкие розги. «Поэтому при обратном приходе нашей Красной Армии, — пишет инструктор ЦК РКП(б), побывавший на месте, — мальчишки встречали ее за деревней с гиком и пляской «наши красные идут». А крестьяне не знали,

в какой угол посадить, и были верными и преданными разведчиками наших частей. Крестьяне готовы со всех ног выполнить те или иные распоряжения властей и даже дачу немедленно лошадей»⁵⁶. Уполномоченный ВЦИК по реализа­ции урожая в Самарской губернии А. П. Галактионов докладывал в ноябре 1919 г. в Москву: «В тех районах, где крестьянство не видало нашествия белогвардейщины, не испытало реквизиций хлеба, скота, подвод и сохранило в более крепком виде свое хозяйство, оно относится более сдержанно ко всем мероприятиям Советской власти в продо­вольственном отношении... Другое дело — крестьяне, испытавшие на своей шее все прелести белогвардейщины, они сочувственно относятся к своей защитнице — Советской власти, они на разбитой, скрепящей тележонке, на измо­ренной лошаденке везут свои скудные излишки, может быть, и скрепя сердце, но с полным сознанием, что если они не накормят красного воина, то снова вернутся к ним кулак и помещик и отберут у них и хлеб и землю»⁵⁷.

Эту смену политического настроения крестьян имел возможность лично наблюдать в прифронтовой поло­се М. И. Калинин. В октябре 1919 г. агитпоезд «Октябрьская революция» прибыл в Ямбург, только что освобожденный от войск Юденича. Бои шли в 12 — 15 верстах от города в сторону Нарвы. На митинг собралось много крестьян, приехавших за 30 — 40 верст. Как отмечал М. И. Калинин, крестьяне этого уезда были сравнительно зажиточные и ранее довольно оппозиционно настроенные против Совет­ской власти. Теперь они выслушивали речи ораторов с огромным интересом. «На обратной дороге, — вспомина­ет М. И. Калинин, — с моим поездом село несколько крестьян ехать домой. Удивительно было наблюдать их удовлетворение, что Юденич разбит, забыли все невзгоды, потери скота, лошадей, хлеба и пр. и пр. «Ничего, — говорят, — поправимся»... Как-то сразу чувствовалось, что только после белых они поняли, как близка им Советская власть»⁵⁸. Работник Наркомпрода А. Свидерский 19 октября 1919 г. писал в «Правде»: «Судя по имеющимся сведениям, крестьяне везут хлеб на ссыпные пункты охотно. При этом почти нигде не приходится прибегать к мерам непосред­ственного принуждения... Крестьяне усилили подвоз хлеба в момент, когда рабоче-крестьянское правительство пережи­вает острый кризис, когда решается судьба всех завоеваний

революции. Контрреволюция поднимает голову — деревня открывает свои закрома, чтобы поддержать силы револю­ции».

Если даже отбросить определенную идеологическую и про­пагандистскую заданность в оценке поведения крестьян со стороны партийных и государственных деятелей, все же следует констатировать, что какой-то поворот в политиче­ском сознании сельских жителей происходил. Они все более понимали неизбежность разверстки и многие верили, что тяготы деревни временны. Стоит разгромить белых и жизнь войдет в нормальное русло.

Именно осенью 1910 г., в переломный момент гражданской войны значительная часть крестьянства европейской России как-то острее стала сознавать неизбежность и необходи­мость хлебной повинности, напрямую связывая это с успеха­ми на фронтах. Когда была объявлена «Неделя помощи фронту» многие деревенские жители, особенно у кого были сыновья в Красной Армии, искренне помогали фронтовикам. В селе Болхуны Астраханской губернии крестьяне, обсудив на митинге в ноябре 1919 г. обстановку на фронтах, записали в резолюции: «Принимая во внимание тяжелое положение наших братьев в окопах... постановляем отправить часть наших товаров и продуктов товарищам красноармейцам, проливающим кровь за свободу угнетенного народа». Тут же, после митинга, было собрано 18 пудов хлеба, другие продукты и все отправлено в воинскую часть. Крестьяне села Красный Кут Царицынской губернии с наступлением морозов осенью 1919 г. собрали овчины, шерсть, сшили полушубки, сваляли валенки и все это отправили на фронт⁵⁹. В селе Остролучье Тамбовской губернии крестьяне в зимнюю стужу шагали «по сугробам из избы к избе по сбору подарков Красной Армии». За один день собрали 275 аршин холста, пуд махорки, 5 полотенец, 6 пар перчаток, 2 пары чулок, 1 рубашку. Глубокое понимание проявили и жители Юрьевской волости Смоленской губернии. В ко­роткий срок они отправили для Красной Армии 325 пудов хлеба, 1075 аршин холста, 13 шуб, 143 овчины, 100 фунтов шерсти, 145 пар вязаных носков и 5000 руб⁶⁰. Подобных примеров множество.

Помощь крестьян особенно ярко проявлялась в прифронто­вой полосе. В селе Губарево Землянского уезда Воронежской губернии крестьяне передали отряду Красной Армии 50 голов скота и 100 пудов хлеба. В селе Чигла полку,

уходящему на фронт, жители в течение часа собрали около 400 пудов печеного хлеба. Только по одному Воронежскому уезду для красноармейцев было собрано 3000 полушубков, 1000 зипунов, 380 армяков, 3000 пар валенок, 16000 пар чулок, 8300 пар перчаток⁶¹. Из политотдела Восточного фронта сообщали в ЦК РКП(б): «Крестьянское население к Красной Армии относится доброжелательно и во всех нуждах идет навстречу»⁶².

Особую активность в сборе подарков красноармейцам проявляли женщины. «Со слезами на глазах, — как сообщал в Московский губком партии ответственный за проведение «Недели фронта» в Верейском уезде Яблоков, — женщины слушали выступления ораторов о воинах, сражающихся на фронтах. Помогали всем, чем могли». В селе Саловка Пензенской губернии около 300 женщин на митинге 11 декабря 1919 г. решили сразу же собрать для лазаретов по принципу «кто сколько сможет» коровьего масла и яиц. В итоге собрали 1 тысячу яиц, около пуда масла и 18 кур. Митинг закрыли с пением революционных песен⁶³. Поток подарков красным бойцам возрастал. Только 19 сентября 1919 г. Центральная комиссия при ВЦИК по сбору подарков красноармейцам отправила на Южный фронт 116 тыс. подарков, а по всем фронтам — 525 500 подарков⁶⁴.

Документы свидетельствуют, что далеко не все крестьяне «тупо и враждебно, — как писал председатель Новосильско-го уездкома РКП(б) в Тульский губком, — слушают наши речи о страданиях пролетариата»⁶⁵. Чувство человеческого сострадания к голодающему населению городов, особенно детей, немощных стариков, не было чуждо тогдашней деревне. Порой урезая свой паек, сельские жители доброволь­но жертвовали городскому населению продовольствие сверх выполненной разверстки. Много зависело в этом деле, конечно, от умелой работы агитационно-пропагандистских органов. В результате, десятки тысяч пудов дарственного хлеба направлялось бедствующим. Так, Инсарский уездный съезд Советов Саратовской губернии экстренно выслал голодающим рабочим Москвы тысячу пудов хлеба; кресть­яне двух селений, Студенец и Княжуха, Симбирской губернии постановили на собрании: «Немедленно собрать, уделить от той нормы, которая оставлена до нового урожая, для посылки на Северный фронт»; жители сел Большая Грушица и Дмитриевка Самарской губернии отправили

детям Петрограда 476 пудов пшеницы и 430 пудов сухарей, за что получили благодарность Петроградского Совета⁶⁶.

Как было ни трудно и сложно, но следует подчеркнуть, что заготовки продовольствия по разверстке из урожая 1919 года, завершились в целом успешно. Государство получило 212 505 408 пудов хлеба, что в два раза превысило сбор хлебных продуктов по сравнению с 1918 годом⁶⁷. Надежда на скорое окончание войны склоняла крестьян к большей лояльности властям.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Бюллетень Наркомпрода. № 45. 23 марта 1920 г.

2. С. У. № 1. 26 января 1919 г. Ст. 13.

3. Государственный архив Рязанской области (далее ГАРО). Ф. Р—321. Оп. 1. Д. 56. Л. 73.

4. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 5. Д. 22. Л. 45.

5. Российский государственный военный архив (далее РГВА). Ф. 9. Оп. 8. Д. 2. Л. 10.

6. Исторические записки. Том 97. М. 1976. С. 16.

7. Переписка секретариата ЦК РКП(б) с местными партийными организациями (апрель-май 1919 г.). Сб. документов. Т. T.VII.M. 1972. С. 415.

8. Лялина Г. С. Краткий доклад Н. И. Дубенскова гражданам с. Гонкино. Записки отдела рукописи ГБЛ. МЛ 966. Вып. 28. С. 279.

9. Красный воин. Орган Реввоенсовета Каспийско-Кавказского фронта. 1919. 25 марта.

10. Власть и общественные организации России в первой трети XX столетия. М. 1994. С. 197.

11. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919— 1921 гг. «Антоновщина». Документы и материалы. Тамбов. 1994. С. 26.

12. Там же. С. 27—28.

13. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 6. Д. 296. Л. 3; ПАТО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 51. Л. 27.

14. Государственный архив Тамбовской области. Ф. 1236. Оп. 65. Д. 44. Л. 154; ПАТО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 51.40.

15. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии... С. 28.

16. Переписка секретариата ЦК РКП(б) с местными партийными организациями (апрель—май 1919 г.). Сб. док. Т. T.VII. М. 1972. С. 480—481.

17. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии... С. 30.

18. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии... С. 31.

19. Октябрь и советское крестьянство. М. 1977. С. 160.

20. ГАТО. Ф. Р-31. Оп. 1. Д. 238. Л. 11; д. 236. Л. 20; РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 102; Д. 62. Л. 12 Об:; ГАРО. Ф. Р.— 321. Оп. 1. Д.64. Л. 16.

21. ГАТО. Ф. Р—31. Оп. 1. Д. 238. Л. 11.

22. Крицман Л. Н. Пролетарская революция и деревня. М. Л. 1929. С. 100.

23. Красильникова. Особенности осуществления продовольственной политики... С. 96.

24. Стрижков Ю. К. Продовольственные отряды... С. 169.

25. Там же. С. 186.

26. Трудящиеся Владимирской губернии в годы гражданской войны. (1918—1920). Сб. док. Владимир. 1953. С. 152.

27. Потапенко В. А. Записки продотрядника. 1918—1920 гг. Воро­неж. 1973. С. 72.

28. Большаков А. М.Деревня в 1917 — 1925. М. 1927. С. 91.

29. Потапенко В. А. Указ. соч. С. 72.

30. Дубровский С. М. Очерки русской революции. Вып. 1. Сельское хозяйство. М. 1922. С. 128.

31. Хлеб и революция. Указ. соч. С. 109—110.

32. Литвин А. Л. Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны. Казань. 1972. С. 111.

33. Хлеб и революция... С. 108.

34. Трудовая неделя. Сергиев Посад. 1919. 9 июня.

35. ЦГАМО. Ф. 2078. Оп. 1. Д. 12. Л. 3.

36. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 52. С. 52.

37. Государственный архив Тамбовской области. Ф. 1236. Оп. 1. Д. 765. Л. 7, 9, 14.

38. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 39. Л. 127.

39. С. У. № 41. 18 августа 1919. Ст. 387.

40. ЦГАМО. Ф. 2078. Оп. 1. Д. 12. Л. 14.

41. ГАТО. Ф. Р—31. Оп. 1. Д. 126. Л. 57.

42. Там же. Д. 161. ЛЛ. 26, 27.

43. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 60. Л. 134; Д. 54. Л. 169.

44. Продовольственная политика..., С. 188; Правда № 133, 20 июня 1920 г.

45. Беднота, 28 ноября 1919 г.

46. ГАПО. Ф. Р—3. Оп. 1. Д. 119. Л. 202.

47. Коммунистический воскресник (орган Хвалынского уисполко-ма), 12 апреля 1920 г.

ЭКОНОМИКА И БЫТ ДЕРЕВНИ НА ИСХОДЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Ликвидация основных фронтов и сужение боевых действий к весне 1920 года рождали у сельского населения надежды на смягчение государственных повинностей, ослабление режима разверстки, хотя брожение умов в деревне не ослабевало. Судя по картограммам политического настроения крестьянства Во­логодской, Северо-Двинской, Костромской губерний, характер­ным было "спокойно-выжидательное" и "тревожно-колеблю­щееся". В Костромской губернии, к примеру, из 232 волостей "надежно-революционное" настроение зафиксировано лишь в 4-х волостях, "спокойно-выжидательное" — в 73-х, "перелом­ное" — в 5-ти, "тревожно-колеблющееся" - в 48-ми, "безраз­личное" - в 54-х, "противосоветское" - в 15-ти, "активно-контрреволюционное" — в 2-х волостях.¹

Однако стоило большевикам добиться успехов на фронтах и сузить боевые действия, как они тотчас стали "закручивать гайки". Центральные и особенно местные органы власти не только не ослабили пресса военно-бюрократических мер, но, уверившись в их эффективности в экстремальной военной об­становке, все более склонялись к сохранению командно-при­казных методов управления с применением насилия и в пере­ходное к миру время. IX съезд РКП(б), проходивший в апреле 1920 года, по-прежнему нацеливал партийные и советские орга­ны на проведение "массовых мобилизаций по трудовой повин­ности", обязывал путем "высшего напряжения сил" обеспе­чить продовольственный фонд, сырье "по системе государствен­ной разверстки". Как "одну из насущных задач советской вла­сти" съезд считал "суровую борьбу" с трудовым дезертирством методом создания штрафных рабочих команд и заключения

уклоняющихся от трудовой повинности в концентрационные лагеря.²

Поэтому в 1920 году, уже в условиях свертывания боевых действий и затухания гражданской войны, масштабы государ­ственных повинностей не только не были сокращены, на что рассчитывала деревня, а наоборот, еще более разрастались, неумолимо охватывая все сферы хозяйственной деятельности крестьянства. Помимо хлеба, зерно-фуража, мяса и картофе­ля, режим разверстки распространился фактически на все ос­тальные продукты, производящиеся в деревне. На учет бра­лись сады, огороды, пасеки, мелкий скот, птица. Вводится мас­ляная повинность. Декрет СНК от 23 марта 1920 г. обязывал каждый крестьянский двор сдать государству по четыре фунта топленого масла с коровы и ведро молока. Устанавливается яичная повинность: 12 яиц с десятины посева. Декретом от 20 июня 1920 г. вводится обязательная поставка домашней пти­цы из расчета фунт живого веса с десятины посевной площади. Для не имеющих посева норма - три фунта живого веса с каждого десятка кур. Не забыты были и пчеловоды. Им пред­писывалось сдавать по три фунта меда с каждого колодочного улья.³ Местные органы власти шли дальше и вводили допол­нительные поборы с крестьян. В Московской и Вологодской губерниях вводится разверстка на заготовку листового корма ("веников"). В Коломенском уезде уком партии принял реше­ние "всем едущим на проведение крестьянских конференций ставить в повестку дня вопрос о заготовке суррогатных кормов и проведении "Недели веника".⁴ В Архангельской и Ярославс­кой губерниях требуют от крестьян поставок сушеных ягод, грибов. В Воронежской — разверстали по деревням наряд на поставку шкур животных. А в Пензенской губернии добрались до рогов и копыт. Губернский продовольственный комитет раз­верстал по 32 райпродкомам 108000 пар рогов, 136 тысяч копыт, 68 тысяч конских хвостов и грив.⁵

В 1920 году ужесточились и методы изъятия сельхозпро­дукции. От карандаша продовольственника трудно стало что-либо укрыть. Нормы потребления крестьянской семьи (12 пу­дов хлеба и пуд крупы на душу населения в год), определенные

в 1919 году, уже не являлись обязательными для продработ-ников и могли служить, как разъяснялось в приказе Наркомп-рода от 10 сентября 1920 г., лишь основой для распределения разверстки по уездам и волостям "без обязательства со сторо­ны продорганов оставлять продовольствие в этих размерах".⁶ Народный комиссар по продовольствию А. Д. Цюрупа в своих телеграммах на места требовал более твердых методов изъятия хлеба, наставлял продработников "творчески действовать, от­давать категорические боевые приказы, указывать сроки, со­кращать бесполезную переписку"; обязывал "милитаризовать всю работу по сбору разверстки".⁷ Московский губпродком, "творчески" развивая эти идеи, в инструкциях в уезды и воло­сти разъяснял: "Разверстка и ее выполнение приравнены к боевым действиям" (курсив наш — В.А.).⁸

Центр тяжести в заготовительной работе (прием, хранение, отгрузка продовольствия) переносился теперь из уездных прод-комов в райпродкомы — ближе к деревне. Повышалась ответ­ственность сельских Советов за выполнение разверстки. Они вместе с продработниками проводили самую тяжелую и очень неприятную операцию - подворную раскладку, определяли и доводили до каждого домохозяина окончательную цифру под­лежащего изъятию продовольствия, устанавливали сроки, при необходимости проводили обыски в крестьянских дворах и на­сильственное отчуждение продуктов. В Краснокутском районе Саратовской губернии продотрядники при выколачивании хлеб­ной разверстки в сентябре 1920 г. брали заложников из состо­ятельных крестьян, разбивали деревни на пятидворки, назна­чали на каждую из них старшин из крестьян под их личную ответственность за выполнение хлебного наряда.⁹

В 1920 г. сжимались и сроки выполнения разверстки. Если в 1919 г. устанавливалось четыре срока (первую часть развер­стки требовалось сдать 15 октября, а четвертую — 15 июня 1920 г.), то урожай 1920-го года решено было изъять у крес­тьян до середины ноября. Для этого объявлялись ударные "Крас­ные продовольственные месяцы", "полумесяцы", "недели". Все ссыпные пункты, преобразованные в заготовительные конто­ры, переводились на круглосуточную работу. Картофель, ми-

нуя крестьянские погреба и ямы, прямо с полей в сентябре 1920 г. направлялся на сушильные и крахмальные заводы, в пункты общественного питания, на железнодорожные станции для погрузки в вагоны. Каждой волости заранее указывались пункты транспортировки овощей.¹⁰

Для пресечения спекулятивной торговли и нелегального провоза продуктов в города устанавливались дополнительные заградительные отряды и гужевые посты на железнодорожных станциях. Полностью запрещалась торговля на городских рын­ках. При изъятии продовольствия чаще обычного допускался произвол. Военный комиссар Московского военного округа Е. Ярославский, сообщая о неправомерных реквизициях в дерев­не, с горечью констатировал: "Такие "реквизиции" создают контрреволюцию, с которой потом приходится бороться край­ними мерами".¹¹

Факты беззакония местных властей признавались и офици­альной прессой. Газета Сергиево-Посадского Совета Московс­кой губернии "Трудовая неделя" с возмущением сообщала: "К безоружному, голодному крестьянину врываются десятки про-довольственников и без права, без чести и справедливости учи­няют грабежи, деля в худшем случае награбленное между со­бой, а в лучшем — свозя его к себе для сохранности".¹² В Мо­жайском уезде при изъятии "излишков" оставили на едока лишь по 9 пудов хлеба (на три пуда меньше нормы Наркомп-рода). Но не прошло и месяца, как из центра поступила ко­манда отобрать еще по два пуда с едока. Поднялась новая вол­на насилия. В Кукаринской и Бородинской волостях обыски и незаконные реквизиции нередко проводились местными комя­чейками.

Повторное изъятие продовольствия вызвало крайнее возму­щение жителей. Крестьяне села Богданово Подольского уезда 5 сентября 1920 г. подали прошение лично В.И. Ленину во вре­мя его остановки в этом селе по пути на охоту. Они "жалова­лись на местный сельсовет, который отобрал у бедняков в по­рядке продразверстки весь хлеб и посевной материал". Обра­щались к вождю и жители деревни Моденово Верейского уезда. Они не только просили сократить непосильную разверстку на

хлеб и сено, но и прямо заявляли: "боимся отрядов".¹³ И, видимо, боялись не без оснований. Даже коммунисты Подольска на своем собрании вынуждены были признать: "Нравственные устои личного состава заградительных продовольственных от­рядов шатки".¹⁴ Крестьяне Кирсановского уезда Тамбовской губернии, особенно испытавшие на себе произвол продработни-ков, требовали "наказать продотрядовцев за творимые безза­кония и грабеж".¹⁵

Между тем численность бойцов продотрядов к концу граж­данской войны выросла по сравнению с 1918 г. вдвое и соста­вила 90 тыс. человек. Совнарком еще в январе 1920 г. принял решение об усилении продармии к очередной продовольствен­ной кампании за счет аппарата действующей Красной Армии. А всего в рядах продармии и отрядах Военпродбюро в 1917 — 1921 годах побывало, по данным Ю.К. Стрижкова, около чет­верти миллиона человек.¹⁶

Крайне осложняли взимание государственной продразверст­ки постоянные ее корректировки местными властями. Мосгуб-продком, например, произвольно завысил на Бронницкий уезд разверстку по картофелю до одного миллиона пудов - факти­чески половинную норму всего Подмосковья. От Волоколамс­кого уезда потребовал сдать 8280 пудов льняного семени, что даже превышало задание всей губернии. Коломенскому уезду губсовет приказал дополнительно заготовить 200064 "веника" по 10 фунтов весом каждый. Уездные продовольственные ко­митеты, в свою очередь, рассылали завышенные разверстки по волостям. В Наро-Фоминске сельсоветам дали задание собрать по наряду шерсть, в Сергиевском райпродкоме — заготовить силос, хотя это государственной разверсткой не предусматри­валось. В Верейском уезде власти требовали от крестьян сдачи сушеной черники, в Звенигородском — сушеной малины...

Следует подчеркнуть, что подмосковная деревня чаще дру­гих страдала от чрезмерных поборов. Расположенная поблизо­сти от столицы, она в первую очередь оказывалась в сфере деятельности Наркомпрода, Главкомтруда, Реввоенсовета и других центральных ведомств. В критические для Республики моменты Москва выкачивала и материальные, и людские ре-

сурсы преимущественно из центральных губерний и, прежде всего, из Московской.

Насильственное изъятие продовольствия в 1920 г. стано­вится государственной нормой. Из Задонского уезда Воронежс­кой губернии сообщали в ЦК РКП(б): "Крестьяне оказались обобраны под корешок". В ряде губерний в 1920 г. начался голод. В Пестряковской волости Калужской губернии уже в начале года крестьянское население питалось, в основном, сур­рогатом хлеба: овсяными жмыхами, просяной, ржаной и ко­нопляной мякиной. А в мае и этого не стало, перешли на дубо­вый лист, липовый цвет, толченый в ступе, и травы. Поля на 50 % оказались незасеянными. Население в отчаянии просило о переселении в другие места. Из Козельского уезда той же губернии докладывали в Центр: в связи с голодом "масса крес­тьян бросает свои жалкие посевы и бежит в другие губернии".¹⁷ По сообщению чрезвычайного уполномоченного Рязанского губ-кома партии в Егорьевском уезде "одна четвертая часть насе­ления из-за голода заколотила свои хибарки и удалилась в хлебородные губернии".¹⁸ Но эти проблемы как будто не вол­новали власти. На первом плане у них стояли заготовки про­довольствия любой ценой, а не производство.

Вконец истощили деревню бессчетные полуфеодальные по­винности: гужевая, дровяная, военно-строительная, снеговая и т.п. Основным рычагом воздействия на сельских жителей все больше становится административное насилие и репрессии. "Авторитет нагана" становился главным аргументом. Это при­знавала и официальная пресса. "Нередко бывали случаи, — писал председатель Тверского губисполкома А. Горкин, — что агитатор, отправляясь в волость... вооружался до зубов. За поясом торчит револьвер, нередко и два, в карманах напиханы бомбы. В таком виде он представляется на сход и начинает бичевать все и вся".¹⁹

Самодурство местных начальников становилось чуть ли не нормой поведения. Крестьянин Н. Кретов из Пятницкой воло­сти Тамбовской губернии писал Калинину: "отряды, высылае­мые для реквизиции, вели себя, как победители в завоеванной стране, зачастую требуя жареной ветчины, яйца, молока и тому

подобного. Обыватель деревни находится в ужасном положе­нии и живет под произволом современных "держиморд", при­крывающихся красным флагом и заслоняясь как щитом партий­ным "ярлыком". "Крестьянин лишен всякой свободы, — докла­дывал в партком курсов "Выстрел" курсант Ф.М. Бобриков, побывавший дома в селе Орляки Орловской губернии. — Что не скажет, считают саботажником, ни за что арестовывают. При­меняют плетки, оружие и так далее... Некто, агент по прозви­щу "Иван Барин", творил такие темные дела, что невыносимо. Он брал разверстку как захочет. Хорошие вещи тащит к себе домой". Из Ильи-Жаденской волости Смоленской губернии со­общали: "При обысках практикуется запугивание крестьян оружием и арестом. В общем, ведут себя как бандиты, и этим наводят страх на местное население". "Начальники и красно­армейцы бьют крестьян плетками и прикладами", - возму­щался житель села Ясенского Тульской губернии в письме в ЦК РКП(б). А в селе Песин Екатеринбургской губернии про­дотряды, прибывающие для реквизиций, начинали "с залпа в воздух для морального воздействия".

Власти время от времени приводили в чувство наиболее зар­вавшихся "держиморд", а то и ставили к стенке, но это мало меняло сложившуюся практику. Насилие в деревне подходило к крайне опасной черте. "Успешно работает только военная организация, отнимающая хлеб вооруженной силой, — с трево­гой доносили в ЦК РКП(б) из Вятской губернии в сентябре 1920 года, — но от этого конфликт с деревней еще больше увеличивается, а производство падает до угрожающих государ­ству размеров. Силой оружия можно взять, отнять готовый хлеб, но нельзя крестьян заставить засеять новый".¹⁹"

Именно в 1920 г. в крестьянском хозяйстве в полной мере проявились крайне тревожные симптомы: сокращение посев­ных площадей, ухудшение обработки земли, резкое снижение урожайности, уменьшение поголовья скота и пр. Складыва­лась довольно парадоксальная ситуация: заготовки продоволь­ствия, изымаемого по продразверстке, из года в год росли (с 1917 по 1920 г. в 5 раз), а производство продукции земледе­лия катастрофически падало, кризис сельского хозяйства уг-

лублялся. Главная причина — свирепость разверстки и ужесто­чение реквизиционно-карательных мер по отношению к дерев­не.

Следует заметить, что декретированная в январе 1919 г. продразверстка первоначально не была крайне обременитель­на, хотя и сильно ударяла по хозяйственной инициативе крес­тьянина, особенно крепкого. Монополия, введенная на хлеб и зернофураж, еще не распространялась на другие продукты, и сельский труженик мог или маневрировать, продавая часть на рынке, утаивая или увеличивая потребление. И если крестья­нин, в том числе и середняк, выражал недовольство продраз­версткой, то не столько из-за непосильности, сколько из-за более строгого, нежели прежде, осуществления государствен­ной хлебной монополии и дальнейшего ограничения вольной торговли.

Несмотря на известное недовольство подобным методом изъя­тия хлеба, крестьянство в 1919 г. не ослабляло еще хозяй­ственной энергии и стремилось засеять как можно больше зем­ли, полученной после октября 1917 г.

Процесс сокращения посевных площадей, развивающийся с началом империалистической войны, после 1917 г. замедлил­ся, а по многим центральным губерниям и совсем прекратил­ся. Об этом свидетельствуют многие документы, в частности, данные сельскохозяйственных переписей 1916, 1917 и 1919 гг. Если, например, всю площадь посевов 1915 г. принять за 100 % и учесть данные вышеупомянутых переписей, то выя­вится следующая тенденция изменения посевных площадей (в %): 1916 г. - 93,5, 1917 г. - 86,1, 1919 г. - 79,8.²⁰ Эти цифры показывают: за два года Советской власти посевные пло­щади в стране сократились лишь на 6,3 %.

Даже введение продразверстки первоначально не вызвало серьезного сокращения запашки. "Прямые наблюдения и сот­ни выслушанных докладов, — отмечает инспектор сельскохо­зяйственной секции Института исследований Народного комис­сариата финансов, — согласно говорят, что везде, где мы не имеем только случайных причин, площадь посева 1919 г. была не меньше площади предшествовавшего ей 1918 г.". Лишь в

степных уездах таких центрально-черноземных губерний, как Тамбовская, Курская, Симбирская, Пензенская, а также в гу­берниях нечерноземной полосы России отмечались незасеян­ные участки размерами 2-3 тыс. десятин на уезд, редко боль­ше. В основном это были или так называемые перепарки — залежи 1917 и 1918 гг., поросшие бурьяном, или залежи более "почтенного возраста". В черноземной полосе страны, как док­ладывали инспекторы сельскохозяйственной секции институ­та, "им почти не приходилось видеть и слышать о незасеянных полосах среди озимых и яровых полей — незасев был лишь в виде исключения".²¹ Не уменьшился засев в 1919 г. и в север­ных губерниях (Вологодской, Псковской, Новгородской).²²

Десятипроцентная выборочная перепись, проведенная в 1919 г. в 34 губерниях, а также материалы земельных органов по­казывают значительный недосев лишь в полосе военных дей­ствий. Весьма значительным оказался недосев ярового и ози­мого клина в 1919 г. (до 70 %) в Сальском округе, где проис­ходило так называемое топтание фронтов. До 40 % сокращена была запашка в двадцативерстной полосе по обоим берегам Дона, являвшегося ареной почти не прекращавшихся боев, особенно в 1919 г. Внушительный недосев (до 1 млн. десятин) образовался в Самарской губернии, где военные действия раз­вернулись еще весной 1918 г. По этим же причинам сокраща­лась посевная площадь в 1919 г. в Вятской губернии — 15,2 %, в Пермской - на 30 %.²³ Подобное положение наблюдалось и в других фронтовых районах страны.

В центральных же губерниях недосев составлял всего лишь 2-3 %. Комитет посевной площади, проанализировав данные о пустующих площадях по 32 губерниям из 36, находившихся на территории Советской республики в 1919 г., констатиро­вал, что в губерниях, не затронутых военными действиями, посевная площадь в 1919 г. по сравнению с 1918 г. не умень­шилась. "Незасеянных земель останется очень мало, или со­всем не будет такого явления", - информировали в мае 1919 г. из Спасской волости Вологодской губернии. А в таких губерни­ях, как Московская, Смоленская, Нижегородская, крестьянс­кая запашка в 1919 г. даже несколько возросла.²⁴

XII. ВООРУЖЕННОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ ВОЕННО-КОММУНИСТИЧЕСКОМУ РЕЖИМУ

Деревня все больше убеждалась в несправедливости и лице­мерии правящего режима и его многочисленных эмиссаров. В ее требованиях уже безбоязненно звучат политические акцен­ты. На Щелотской волостной беспартийной конференции Во­логодской губернии крестьяне отвергли резолюцию, предложен­ную коммунистами и потребовали: 1) скорейшего окончания войны; 2) проведения внутренней политики без участия партии коммунистов; 3) партию коммунистов считать частной; 4) с учетом разрухи временно признать повинности, но под контро­лем самих крестьян. Делегаты конференции провозгласили ло­зунг "Да здравствует мир и свобода!"¹ Подобные настроения охватывали и часть городского населения. В Московской гу­бернии в уездных городах Орехово-Зуеве, Клину, Наро-Фомин­ске, Серпухове имели место уличные выступления "с белыми флагами и лозунгами "хлеба и долой войну".² Обещанный зем­ной рай оказался очередной утопией. Крестьяне не только не обрели "свободы, равенства и братства", но и перестали быть хозяевами своего собственного двора. Власти пока не решались национализировать все 18 млн. крестьянских хозяйств, но уже присвоили все, что там производилось. Об этом резко и с горе­чью говорил один крестьянин Новгородской губернии: "Это правда, что земля наша, но урожай принадлежит им (прави­тельству). Леса принадлежат нам, скот принадлежит нам, но деревья, молоко, масло и мясо — принадлежит им. Вот что сделало для нас правительство. Пусть они заберут землю назад и обожрутся".³

Крестьяне все отчетливее понимали, что большевики, дав барскую землю, одновременно сделали их самих заложниками

этой земли. Леворадикальный эксперимент исчерпал себя.

На исходе гражданской войны деревня властно требовала перемен. В конце 1920-го - начале 1921 года, когда на терри­тории Центральной России, Поволжья, Урала, Сибири уже фак­тически не осталось интервентов и белых армий, а надежды населения на ослабление военно-коммунистического режима не оправдались, крестьянство решительно отторгло насильствен­но навязанную ему модель экономического и общественного развития и взялось за оружие.

По всей стране с новой силой заполыхали крестьянские вос­стания, направленные против единовластия коммунистов. Осо­бенно массовым было выступление в Тамбовской губернии. Вос­ставшие крестьяне изгоняли из своих деревень продотряды, чрезвычайных комиссаров, ревкомовцев, на сельских сходах формировали новые органы власти — Союзы трудового кресть­янства. Созданный Тамбовский губернский Союз трудового кре­стьянства разработал программу действия повстанцев. В ней подчеркивалось, что "Союз трудового крестьянства" своей пер­вой задачей ставит "свержение власти коммунистов — больше­виков, доведших страну до нищеты, гибели и позора. Для унич­тожения этой ненавистной власти и ее порядка Союз, органи­зуя добровольческие партизанские отряды, ведет вооруженную борьбу".⁴

В программе излагались следующие требования: политичес­кое равенство для всех граждан, не разделяя их на классы; созыв Учредительного собрания по принципу равного, всеоб­щего, прямого и тайного голосования; установление впредь, до созыва Учредительного собрания, временной власти на местах и в центре на выборных началах союзами и партиями, уча­ствовавшими в борьбе с коммунистами. Восставшие требовали свободы слова, печати, совести, союзов и собраний; рабочий контроль и государственный надзор над производством; час­тичной денационализации фабрик и заводов; допущение рус­ского и иностранного капитала для восстановления хозяйствен­ной и экономической жизни страны; немедленного восстанов­ления политических и торгово-экономических сношений с ино­странными державами; свободное самоопределение народностей,

населяющих бывшую Российскую империю; открытие широко­го государственного кредита для восстановления мелких сельс­ких хозяйств, свободное производство кустарной промышлен­ности и др.

Восстание на Тамбовщине охватило многие уезды соседних губерний Центра России. В нем участвовало до 50 тыс. кресть­ян. Руководил ими А. Антонов. Для подавления восстания пра­вительство направило 100-тысячное войско.

Сходные требования к властям выдвинули восставшие крес­тьяне Среднего Поволжья, Воронежской губернии, Урала, Ку­бани, Дона и других регионов. Крестьяне Нижнесанчелеевской волости Симбирской губернии заявили, что они "выступили не против советской власти, но против коммунистических банд с грязным прошлым и настоящим, которые грабили и разоряли крестьянское население и не входили в положение трудового крестьянства".⁵ В Саратовской и Самарской губерниях к вос­ставшим крестьянам нередко примыкали красноармейцы и от­дельные армейские части. Одним из руководителей повстанчес­кого движения в Бузулукском уезде Заволжья стал бывший комдив Красной Армии, орденоносец, выходец из местных кре­стьян А. Сапожков. Он, как сообщалось из Самарской губчека в июле 1920 г. "возмутил 7-й и 8-й кавалерийские полки и конную батарею всего в составе около 600 сабель и 600 шты­ков при четырех орудиях и повел агитацию среди красноар­мейцев и населения со следующими лозунгами: "Долой комис­саров, долой старых спецов, да здравствует свободная торгов­ля!". Ему удалось захватить г. Бузулук, железнодорожную стан­цию Погромная. Восставшие разобрали железнодорожный путь, остановили и обезоружили два эшелона красноармейцев, на­правляющихся на Польский фронт. И хотя части Сапожкова вскоре были выбиты из Бузулука, они двинулись в сторону Оренбурга, Бугуруслана, будоража местное население лозунга­ми "свободной торговли".⁶

Под влиянием выступления Сапожкова, который, как сооб­щалось в информации Саратовской губчека, "пользовался боль­шой популярностью", вспыхнуло восстание в селе Переконном Новоузинского уезда Саратовской губернии в августе 1920 года.

Там инициаторами и участниками его стали преимущественно женщины. Отказавшись отдать продовольствие, они выдвину­ли антивоенный лозунг: "Не будет на фронте хлеба, не будет войны! Дайте нам мужей!"⁷

Заметным выступлением крестьян стало восстание, охватив­шее юго-западную часть Воронежской губернии. Началось оно в селе Старая Калитва Россошанского уезда в ноябре 1920 г. Поводом, как обычно, послужило насильственное изъятие хле­ба под командой продагента Михаила Колесникова. В то время как продотрядники (60 человек) начали подворные обыски и конфискацию продовольствия, на них внезапно напал "бандит­ский" (по официальной терминологии) отряд, руководимый братом продагента — Григорием Колесниковым (нередкий па­радокс гражданской войны). Продотряд был разгромлен, 18 бойцов, в том числе и прод агент Михаил Колесников, убиты; остальные разбежались. 7 ноября 1920 г. победители ударили в набат, собрали народ, призвали не давать хлеба прод органам и "объявили восстание Советской власти". Вскоре оно переки­нулось в Новую Калитву, Ольховатку, в соседние волости и уезды, соединилось с одним из отрядов Антонова. Число вос­ставших выросло до 30 тыс. человек. Это восстание не прекра­щалось до начала апреля 1921 года.⁸ Открытый политический характер против "комиссародержавия" носила борьба украин­ских крестьян под руководством Н. Махно.

Крупнейшее крестьянское восстание вспыхнуло в январе 1921 г. в Западной Сибири. Центром восстания стал Ишимский уезд Тюменской губернии. Поводом послужила исключительная и бессмысленная жестокость при изъятии у крестьян продоволь­ствия. Применялись коллективные экзекуции, конфискация всего имущества, взятие заложников, аресты, отправка в концлаге­ря. Порой доходило до абсурда. При невыполнении, например, разверстки по шерсти состригали шерсть с крестьянских полу­шубков и тулупов, в сорокаградусный мороз стригли овец, за­бивали стельных коров.

Восстание возглавил "Крестьянский Союз". Повстанческий штаб издавал газету "Голос Народной Армии". Мятежные кре­стьяне потребовали отмены "военного коммунизма", передачи

---

Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 18; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!