Историческая психология 30 страница
МАРК ТУЛЛИЙ ЦИЦЕРО ff ОБ ИСКУССТВЕ ЗА ПОМИНАНИЯ. Приемы запоминания требовались в античности людям, которые готовили и произносили длинные речи. Они не имели перед собой текста или тезисов выступления, поэтому должны были полагаться на память. Тренировка памяти была частью подготовки оратора. Наши знания об ars memorativa (искусстве запоминания) античности основаны на трех трактатах: анонимном <Риторика для Геренция> (1 в. до н. э.), <Об ораторе> Цицерона (1 в. до н. э.) и <Воспитании оратора> Квинтилиана (1 в. н. э.).
В трактате <Об ораторе> один из участников беседы начинает рассуждения о памяти историей изобретения мнемоники греческим поэтом Симонидом (VI-V вв. до н. э.). Поэт был в гостях и ненадолго отлучился из столовой. В это время обвалился потолок, придавив пировавших. Си-монид помог опознать обезображенные трупы, потому что запомнил расположение мест. <Это вот и навело его на мысль, что для ясности памяти важнее всего распорядок. Поэтому тем, кто развивает свои способности в этом направлении, следует держать в уме картину каких-нибудь мест и по этим местам располагать воображаемые образы запоминаемых предметов. Таким образом, порядок сохранит порядок предметов, а образ предметов означит самые предметы, и мы будем пользоваться местами, как воском, а изображениями, как надписями> [Цицерон, 1972, с. 201].
Далее рассказчик перечисляет трудности при подготовке оратора к слушанию (античный оратор - это, чаще
|
|
|
Психологическая история эпох и психических процессов
всего, адвокат); как запомнить материал дела и свои соображения от знакомства с ним? Как затвердить все сделанные выводы и подготовленные для выступления выражения? Как не пропустить ничего из сказанного ответчиком и обвинителем? Ораторы не носили с собой пухлые портфели с делами и набросками выступления, заметок по ходу слушания они тоже не делали.
При долгом и запутанном разбирательстве использовать и запоминать все факты, разумеется, очень сложно. Поэтому Цицерон рекомендует не доверять природной памяти, а прибегнуть к искусству Симонида. Для этого надо перевести слова и мысли в зрительные образы, поскольку <у нас в уме сидит крепче всего то, что передается и внушается чувством, а самое острое из всех наших чувств - чувство зрения; стало быть, легче всего бывает запоминать, если воспринятое слухом или мыслью передается уму еще и посредством глаз. И когда предметам невидимым, недоступным взгляду, мы придаем какое-то очертание, образ и облик, то это выделяет их так, что понятия, едва уловимые мыслью, мы удерживаем в памяти как бы простым созерцанием. Но эти облики и тела, как и все, что доступно глазу, должны иметь свое место, поскольку тело не мыслимо без места>.
|
|
|
Итак, чтобы хорошо запомнить, словам и фразам надо, во-первых, придать чувственную наглядность, а во-вторых, расположить в определенном порядке. Но что такое uecia-images, на которые оратор <положит> запоминаемый материал? Цицерон об этом не говорит, но из других источников известно, что запоминающему предлагалось вообразить комнату с мебелью, подходящей для расположения на ней образов, или улицу. Порядок мест надо заучить. <Места, которые мы воображаем, должны быть многочисленными, приметными, раздельно расположенными, с небольшими между ними промежутками; а образы - выразительными, резкими и отчетливыми, чтобы они бросались в глаза и быстро запечатлевались в уме> [Цицерон, 1972, с. 201,202].
Развитие психики в истории
Память уподоблена хранилищу или восковой табличке для записи. Но наноситься на нее должны не абстрактные значки алфавита, а яркие образы. Искусственная память - это не столько книга, сколько картина. Мнемоника должна помочь запоминаемое увидеть. <Достигнуть этого нам помогут упражнения, переходящие в навык, а именно: во-первых, подбор похожих слов, в которых лишь изменены падежные окончания или видовое значение заменено родовым; и во-вторых, обозначение целой мысли одним словом-образом, самый вид которого будет соответствовать его месту в пространстве, как это бывает у искусных живописцев> [Цицерон, 1972, с. 201-202].
|
|
|
Предлагается для абстрактных слов находить однозвучные слова с конкретными значениями. Например, для <месяца> (mensis) подойдет <срок> (mensa), общее понятие <битва> заменит слово <меч>. Все это для того, чтобы сделать из фраз картину. Связь между суждениями достигалась <композицией> картин: запоминаемое должно сложиться в целостное впечатление как художественная вещь, отдельные части которой в гармонии друг с другом и с целым. Затруднения доставляют служебные слова и частицы: создавать ли и для них отдельные образы? Цицерон считает, что не надо. Вместо того чтобы запечатлевать в памяти речь слово за словом (это очень сложно и громоздко), лучше перевести в образы основные мысли и темы (<предметы>).
<Память на слова менее важна для оратора; она использует больше разных отдельных образов, ибо есть множество словечек, соединяющих члены речи, подобно суставам, и их ни с чем невозможно сопоставить, так что для них нам приходится раз навсегда измышлять образы совершенно произвольные. Зато память на предметы -не- обходимое свойство оратора; ее-то мы можем укрепить с помощью умело расположенных образов, схватывая мысли по этим образам, а связь мыслей - по размещению этих образов> [Цицерон, 1972, с. 202].
|
|
|
Психологическая история эпох и психических процессов
РАЗВИТИЕ МНЕМОТЕХНИКИ В АНТИЧНОСТИ И СРЕДНЕВЕКОВЬЕ. Краткие сведения о мнемонике, даваемые в трактате Цицерона, не охватывают разнообразия приемов и направлений искусства запоминания в античности. Трактат ориентирует на создание чего-то вроде конспекта основных мыслей в образах. Были же люди, тренированные на буквальное запоминание огромного материала. Декламатор Сенека Старший якобы с одного раза запоминал две тысячи бессвязных слов или двести стихов, повторяя их от конца к началу. Эффекты, подобные этим, до сих пор демонстрируют мастера-мнемонисты с эстрады. В древности чудо-память также не была распространенным явлением, но приемами мнемотехники пользовались шире, чем сейчас, ведь средства записи тогда были крайне скудны.
Порядок и экспрессия были главными инструментами запечатления. Будучи вспомогательной по отношению к речи и письменности, мнемотехника, по существу, возвращала от фонетического письма греков и эллинов на шаг назад, к идеографии, т. е. к сближению знака и образа, устранению звуко-буквенного принципа. Этот прием наблюдается, кстати, и в других паллиативных системах записи, от эстрадной мнемотехники до методик и психологических экспериментов по обучению детей. Там тоже абстрактные буквы <подпираются> образами, эмоционально-смысловыми ассоциациями, жестами - всеми ресурсами живого опыта и тела.
В мире, где даже ученые больше говорили, чем читали и писали, запоминаемое слово должно было в конце концов прозвучать. Устное изложение - конечная цель запоминания, поэтому надо использовать и звук, и движение. Телом и голосом отмечают важность отдельных мест. Мысль не отделяют от плоти, наоборот, пронизывают ощущениями и эмоциями. Память, подобно античному театру, переполнена фигурами в патетических позах. Это - images (образы), искусственные стимулы дня кодирования запоминаемого материала, которые будут расставлены по выб-446
Развитие психики в истории
ранным местам. Образы-фигуры могут приходить из магии и сопровождаться заклинаниями. Так появится чернокнижная память, осуждавшаяся церковью.
В средние века для images часто использовались аллегорические фигуры добродетелей. Образы запоминания расставляются на страницах Библии, чтобы помочь проповеднику в толковании Писания. Богатое живописное и скульптурное украшение храма несет не только идеологическую и эстетическую нагрузку, оно дает единицы запоминания библейской истории, христианского вероучения. Даже концентрические круги ада в <Божественной комедии> Данте и композиции церковных фресок могут считаться элементами схоластической мнемонизации. <...Новое разнообразие и одушевленность образов Джотто, новый прием, которым они отделены от фона, их новая духовная интенсивность - все эти блестящие и оригинальные черты могли быть стимулированы влияниями схоластической искусственной памяти и ее могущественным представлением как части Добродетели> [Yates, 1966, р. 94].
Средневековая память настолько аксиологизирована, что сама воспринимается как одна из добродетелей - способность давать верующему правильную и моральную картину устроенного Богом мира. Индивидуальная коллизия воспоминания связана с разгадкой предопределения, существующего для каждого человека, но не каждому открытого. <В том месте книги памяти моей, до которого лишь немногое можно было бы прочесть, стоит заглавие, которое гласит: Incipit vita nova (<Начинается новая жизнь>)>- так открывает свое автобиографическое повествование Данте. Книга памяти поэта начинается на десятом году его жизни. Предыдущее не то чтобы неизвестно, но безразлично Книге. Ясно, что памятью можно назвать лишь то, что попало на страницы, а все остальное-неосмысленное, ничтожное прозябание [Данте Алигьери, 1967, с. 191.
Сон, увиденный малолетним Данте после встречи с Беатриче, содержит в зашифрованном виде грядущий апо-Психологическая история эпох и психических процессов
феоз Мадонны, но разгадать его пока никому не под силу. Ныне, поясняет автор, его смысл ясен и простодушней-шим, но это после того, как символический шифр найден, а память оформилась в Книгу с заглавием. Книга памяти - отнюдь не открытая, с чистыми листами; еще менее человеческий опыт напоминает запоминающее устройство с пустыми ячейками для информации. Власть предопределения и загадочная символика сновидений предполагают друг друга.
Логические и эмоционально-смысловые виды памяти размежевываются медленно. Там, где человек должен представлять себе собеседника и апеллировать к аудитории,- там преобладают эмоционально-образные мнемотехники, там, где нет диалога, возникают информационные системы машинного типа.
Чисто механическое, неосмысленное запоминание у человека почти не встречается. Оно зарезервировано для технических устройств. Значки алфавита, не обремененные образностью, приведут в конце концов к ЭВМ. Другая, художественная ветвь письменности продолжает древнее искусство воспоминаний.
Мышление: от сверхчеловеческого к человеческому порядку
ОПРЕДЕЛЕНИЯ МЫШЛЕНИЯ. ЕГО ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ И КРИТИЧЕСКИЕ ТРАКТОВКИ. В самом широком значении слова мышление - синоним познания. Рассуждения о человеке так или иначе приводят к разуму, возвышающему нас над природой и продвигающему общество вперед. Теоретический ум способен объяснить мир <как он есть>, а практический - его преобразовать. Эти качества возносят мышление над другими психическими процессами и даже над самим человеком. Высокий социальный статус интеллекта кроется в значении планирующих действий и объяснений, а его репутация са-Развитие психики в истории
модостаточности и суверенности - в большой объекти-вированности мыслительных результатов и схем. Общество тщательно фиксирует свои ходы в игре с миром, особенно в письменной цивилизации, где мышление и обретает свое королевское место.
Это опосредствованное человеческое познание выступает в двух основных культурно-гносеологических функциях: а) как организующее, упорядочивающее, развивающее начало психики, общества, природы (варианты определения: отражение бытия в его существенных связях и закономерностях, информация как противоположность энтропии в мире, ноосфера как воплощение пла-нетарно-космической функции мысли); б) как пробле-матизирующее начало в мире, нарушающее стабильность последнего.
Психология берет мышление преимущественно как процесс решения задач индивидуальным человеком (а также ближайшими к нему высшими млекопитающими), включая определение, развертывание проблемы, поиск решения, мотивацию мыслительной деятельности. Однако и экспериментальной психологии мышления трудно избавиться от влияния онтологизма. Это связано с характером интеллектуальных проблем.
Задачи бывают не только мыслительные. Чтобы выбрать между розовой и голубой карамельками, не обязательно загружать интеллект. Мышление выступает в ряду когнитивных способностей последним, когда нужны обобщение и отстраненность от текущих впечатлений, для чувственного познания недоступные, и когда культура дает средства для этого. Человек умственно отделяется (абстрагируется) от непосредственного, а взамен проступает сеть стоящих за поверхностью мира сил, законов и структур. Он попадает в сферу невидимого порядка, устроенного не то Богом, не то природой, не то им самим.
Разум человека связан с указанным порядком, однако характер этой связи видится в соответствии с историчес-449
15 В. А. Шкуратов
Психологическая история эпох и психических процессов
ким состоянием познающего индивида (куда входит сфор-мированность его ноосферного окружения). Первоначально способность рассуждать он находит не столько в своей голове, сколько за ее пределами. Россыпи законосообраз-ностей, которые открываются повсюду, предстают как выводы надчеловеческого ума. Акцент сделан на порядке мироустроения, онтология довлеет над гносеологией, стабильность - над ее нарушением.
В этой позиции познающего индивида преобладают доктрины онтомышления. В онтологических трактовках ум видится бытием, природой, логикой, культурой, обществом, искусственными (информационными) устройствами и процессами в аспекте их умосообразной, целе-подобной деятельности и самоорганизации. <Мудрым можно считать только одно: ум, могущий править всей Вселенной>, - изрекает грек Гераклит (VI в. до н. э.). Сходно выражался его младший современник Анакса-гор: <Все вещи были вперемешку, затем пришел ум и их упорядочил>.
Упорядочивающая сила - все равно, проявляется ли она в природе, обществе, человеческом рассуждении, - получает наименование мышления, ума, логоса. Мысль онтологична, человеку она принадлежит отчасти, и не в самых высоких умозрениях. <Отец психологии> Аристотель (IV в. до н. э.) из всех способностей души только для теоретического мышления допускал независимость от тела. По представлениям стоиков, ум правит человеком как судьба (которая повинующегося ведет, а неповинующегося тащит), находясь же в человеческой душе, удостоверяет правильность постижения внешних вещей.
Ум твердо удостоился эпитета <божественный> и даже в самых дерзких ересях средневековья мог претендовать на звание нетленной сущности. Когда тело умрет, учили аверроисты, только интеллект избегнет смерти и воссоединится с космическим умом.
Секуляризация (обмирщение) знания в Новое время нисколько не пошатнула социальный статус мыслитель-450
Развитие психики в истории
ной способности. Человек находит в мышлении подтверждение своего существования (<Я мыслю, следовательно, я существую> - Р. Декарт), однако ум не только его индивидуальное достояние, но и субстанция (основание) мира наряду с протяженной материей. Просветители XVIII в. требовали, чтобы все сущее прошло через суд критической мысли. Когда в 1793 г. левые якобинцы решили отменить во Франции христианство, взамен они предложили гражданский культ разума.
Философской кульминацией этого возвышения интеллекта стало учение об абсолютном духе Гегеля. Весь мир, до последнего атома, исполняет фигуры диалектической мысли. <Мышление составляет не только субстанцию внешних вещей, но также и всеобщую субстанцию духовного... Мышление есть также всеобщее во всех представлениях, воспоминаниях и вообще в каждой духовной деятельности, во всяком хотении, желании и т. д. Все они представляют дальнейшие спецификации мышления. Если мы будем так понимать мышление, то оно выступит в совершенно ином свете, чем в том случае, когда мы только говорим: мы обладаем способностью мышления наряду с другими способностями, как, например, созерцанием, представлением, волей и т. д. Если мы рассматриваем мышление как подлинно всеобщее всего природного и также всего духовного, то оно выходит за пределы всех их и составляет основание всего> [Гегель, 1974, с. 122]. Силы деструкции тоже подверстаны к созидающей работе умозаключения как ее моменты (отрицание); они лишены значения самостоятельной сущности. Находка Гегеля не в том, что мышление само себя мыслит (об этом писал еще Аристотель), а в том, что при этом оно не нуждается ни в Боге, ни в природе.
Хотя наблюдения над человеком показывают, что мыслитель (субъект) и его предмет разделены, философы абсолютной мысли утверждают, что глобальный интеллект это разделение превосходит. Ум есть бытие (Парменид), мышление само себя мыслит (Гегель), мышление есть
15' 451
Психологическая история эпох и психических процессов
бытие в несокрытости (Хайдеггер). К философской онтологии, панлогике и теологии мышления тяготеют на-туркосмистские, натуркультурологические, соционату-ральные версии. В качестве примеров послушаем соответственно В. И. Вернадского, К. Леви-Строса, Э. Дюркгейма.
<На наших глазах биосфера резко меняется. И едва ли может быть сомнение в том, что проявляющаяся этим путем ее перестройка научной мыслью через организованный человеческий труд не есть случайное явление, зависящее от воли человека, но есть стихийный природный процесс, корни которого лежат глубоко и подготовлялись эволюционным процессом, длительность которого исчисляется сотнями миллионов лет... Научное знание, проявляющееся как геологическая сила, создающая ноосферу, не может приводить к результатам, противоречащим тому геологическому процессу, созданием которого она является> [Вернадский, 1991, с. 21]. Хронологический отрезок геонаучного процесса сужен мыслителем-натуралистом до обозримых двух миллиардов лет, но нет сомнений в том, что если раздвинуть рамку обзора, то и туда проникнут лучи от фокуса научного взгляда и в космической, пылевой предыстории Земли обнаружатся силы, работающие в исследующем уме ученого, ведь это <...космос, проходящий через сознание живого существа>" [Вернадский, 1960, с. 121].
Французский этнолог К. Леви-Строе обнаруживает рисунок объективной мысли в структуре мифа. Однако корни культурной семантики неизмеримо глубже человечества и даже жизни: мир <за тысячи, миллионы, миллиарды лет не делал ничего другого, кроме того, что соответствовал обширной мифологической системе> [Леви-Строе, 1978, с. 102]. А миф - это мысль, которая мыслит человеком, не человек, который мыслит мифами. Субъек-тная семиотическая когитология французского ученого лежит в той же плоскости, что ноосферология русского.
Космонатуральный порядок проходит и через мыслящий мозг человека, и через его тело, и через другие орга-452
Развитие психики в истории
нические и неорганические тела. Ряды ставших, структурно оформленных порядков в камне, в протоплазме, в круговороте живых масс существовали и до того, как человек их познал.
То же самое относится и к социальному порядку. Если низвести ранг мыслительного субъекта от бытия, Бога, космоса, природы до общества, то и тогда он не станет индивидуальным человеком. <Мыслить логически - это на самом деле мыслить в той или иной мере безличным способом... Именно в виде мысли коллективной пробудилась впервые в человечестве безличная мысль; по крайней мере, другого источника последней мы указать не можем. Только в силу существования общества существует, кроме ощущений и индивидуальных образов, и система представлений, обладающих прямо чудесными свойствами: с помощью их люди понимают друг друга и одни умы проникают в другие. Пользуясь ими, индивид, по крайней мере смутно, догадывается, что над его частными представлениями возвышается мир понятий-типов, которым он подчиняет свои личные идеи; перед его изумленными взорами открывается духовное царство, к которому он причастен, но которое превосходит его> [Дюркгейм, 1980, с. 226-227]. Человек мыслит коллективными представлениями - обобщениями социально-групповых отношений (Дюркгейм называл их формами солидарности), индивидуальный ум, строго говоря, является не мышлением, а собранием чувственных впечатлений индивидуальной жизни.
От социальной версии онтомышления отпочковывает-ся критика рациональности и рассудка. Безличность социального разума уже не просто констатируется как неизбежный, хотя, может быть, и печальный факт, но разоблачается на фоне ярко выписанных последствий правления рассудка. М. Хоркхаймер и Т. Адорно, авторы вышедшей в 1944 г. книги <Диалектика Просвещения> отнесли к этим последствиям и вторую мировую войну. Организованный порядок европейской цивилизации характеризуется ими
Психологическая история эпох и психических процессов
как просвещение, т. е. историческое распространение рассудка. Вехи безличного интеллекта - магия, миф, матема-тизированная наука, индустрия, бюрократия, тоталитарное государство. Он везде, где власть с помощью насилия и абстракций отрывает человека от природы и вовлекает в логику формальных отношений. <Всеобщность мышления, которое развивается как дискурсивная логика, как господство в сфере понятий, заявляет о себе на фундаменте действительного господства> [Horkheimer, Adomo, 1969, S. 20].
Этот раскритикованный разум столь плотно связал себя с государственно-политической основой общественного порядка, что у созвучного немецким авторам М. Фуко пишется через дефис: знание-власть. Онтологический мотив в критике исчезает, так как подразумевается, что унифицированная логика оторвана от природы. Стереотипному способу социального мышления противостоят архаическая пралогика, независимая критика, умственные эксперименты, свободные от заповедей общепонятности и полезности. Оппозиция социальному онтологизму обобщила универсалии мысли со знаком <минус>, но благосклонна к сложным мыслителям, которые пользуются логикой и привычными словами непривычно.
МЫШЛЕНИЕ В САПИЕНТНОМ ДИАПАЗОНЕ ЭВОЛЮЦИИ. Онтологический рефрен в трактовках мышления, помимо прочего, объясняется способностью человеческого интеллекта разворачиваться и воплощаться, наличием ноосферы, которая предстает перед нами как громадное количество реализованных и нереализованных проектов, схем, кодов, алгоритмов для умственной разработки мира. Из интеллектуального замешательства озарение и умственная работа вытягивают нити для социального порядка.
Отдалившаяся от своего истока и не востребованная еще в новой проблемности мысль становится артефактом. Объек-тивируемость мысли выше, чем у других психических процессов. Ум - не только разворачиватель и организатор новых порядков, но и медлитель непосредственной жизни. Размыш-454
Развитие психики в истории
ление расширяет паузу между началом и концом действия, предмет раздумий пропадает из поля зрения, поисковая активность членится на этапы и фазы, обрастает искусственными приспособлениями (орудиями, инструментами). Умственное усилие как бы порождает из себя логическую материю. Мыслительные ходы и продукты систематизируются и отбираются, так что вдобавок к живому мышлению-процессу (отмеченному и у высших зверей) распространяется мысль в искусственных предметах и устройствах - мысль-артефакт.
Чудесная способность ума как бы разворачиваться ex nihilo рядами гипотез и умозаключений, переходя затем в отмеченный логикой порядок мира и культуры, видимо, и побуждает определять мышление как саморазвивающийся онтологический абсолют, когда за мышление принимается весь мир в качестве организованного целого. Однако обыденный опыт и практика психологических исследований, а также эволюционно-исторический анализ велят видеть в мышлении свойство человека и некоторых из его <братьев меньших>. Это преимущественно человеческий вклад в устроение мира, его сапиентный диапазон. Установленный человеком порядок по праву носит название разумного, если в нем присутствует нечто, гарантирующее ему устойчивость и развитие в качестве Homo sapiens, иначе он считается неразумным и бесчеловечным. Можно вообразить и постчеловеческий, сверхра-циональный порядок: это там, где изделия узурпируют качества живого разума. Насколько искусственный интеллект может называться интеллектом - вопрос спорный. Во всяком случае, если верить этимологии, понятие интеллекта происходит от латинского <intellecfio>- <собираю>. Что собирается? Человеческая самость в перспективе передачи ее признаков культурно-природной организации.
Человеческий ум постоянно <врубается> в окружающие его онтологические порядки, нерукотворные или созданные при его участии. Живой решатель проблем чувствует в себе столкновение и напряжение различных материй. В нем они сближаются и обретают иное качество. Проблемное ядро индивидуального открытия, которое удивительным образом ощущается как надындивидуальное озарение, быстро улетучивается, интеллектуальная находка застывает в том, что не принадлежит самости: предпосылках, инструментах, результатах, последствиях. Рефлексия над ускользнувшим эвристическим состоянием воспринимается и как апогей включен-Психологическая история эпох и психических процессов
ности ума в непосредственное <Я>, и как первая опосредованность его ментальными структурами. Мысль чувствует близость чистой самости, побывать в которой дважды невозможно.
Интеллект продолжается за пределами мыслительного процесса в опредмеченных формах мысли-артефакта. В этом смысле он доказывает свою онтологичность как способность вписаться глубинной ментальной собранностью в строй мира. Ум уводит предельно далеко от непосредственного, но не так, как фантазия. Мыслительная дисциплина требует непрерывного уподобления интуитивного ментального первоединства все более плотной фактуре мира: ум охватывает отношения, которые воспринимаются им уже не как свои, но объективно вне его сущие. Меры человека для мира накладываются на меры мира для человека. Мышление составляет предел выдвинутости человека в порядки бытия. Но коль скоро интеллектуальный накал ослабевает, то произведения человека перестают нести отблеск его самости, открытой в первичном мыслительном синтезе. Остаются логические схемы и приемы, формализмы, технические приспособления для мышления и прочие покинутые живой мыслью принадлежности ноосферы, удел которых - сливаться с дочеловечес-кой природой.
АРХАИЧЕСКОЕ, ПЕРВОБЫТНОЕ ИЛИ МИФОЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ? ВЗГЛЯДЫ К. ЛЕВИ-СТРОСА. При обозначении ранних стадий истории мышления (я опущу тему возникновения мышления, принадлежащую палеопсихоло-гии) пользуются обозначениями <архаическое>, <пралоги-ческое>, <первобытное>, <мифологическое>. Эти понятия различны, хотя и пересекаются. Архаика имеет значение далекого, но хронологически не определенного прошлого, а также первоначала в противоположность результату (современности). <Первобытное мышление> - собирательный термин, претендующий на обобщение интеллектуальных навыков целой эпохи, но, разумеется, эти навыки не так-то легко обобщить, тем более навыки исчезнувшей эпохи. Первобытное мышление - вполне культурное, полноценное, но предельно отдаленное от современного.
Развитие психики в истории
В трудах историков и культурологов первобытное мышление зачастую смыкается с мифологией. Этнографы, которые имеют дело не со свидетельствами прошлого, а с живыми <примитивами>, утверждают, что эти люди мыслят полноценно, и отнюдь не одними мифами.
Мифологическое мышление часто олицетворяет интеллектуальный склад доистории. Это происходит потому, что миф - центр ее духовной организации и по каналам исторической памяти из дописьменного прошлого нам передались именно мифы. Иной духовный опыт оттуда или мифологизировался, или не дошел вовсе.
Итак, мифологическое мышление - это обобщение интеллектуальных навыков первобытности в аспекте их межкультурной передачи. Главным свидетельством до-письменного прошлого для нас является миф, записанный, естественно, уже после изобретения письменности. С позиций историка мышление, разворачивающееся в мифе, не просто интеллектуальный навык или индивидуальный мыслительный тип, но тот способ, которым эпоха создает свою картину мира. На основе космогонических, теогонических и других преданий, дошедших из древности или записанных у туземцев, ученые выделили такие признаки мифологического повествования, как образность и присутствие общих понятий, безразличие к логическим противоречиям, отсутствие разграничения между естественным и сверхъестественным, персонализация сил природы, поляризованность (непарные сопоставления) рисуемых явлений, архетипичность (миф - первообразец человеческого существования и художественных сюжетов) и так далее.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 15; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!