К вам и сразу обратно 5 страница
– Эстер, нас четверо, – сказал Мишка официантке.
– Очень понимаю. – Слова были сказаны с акцентом.
– Кто такая? – глядя ей вслед, спросил Андрей.
– Жена одного горняка. Ездил в отпуск в Прибалтику, а свадьба здесь была.
Эстер принесла бутылку «Зверобоя», шампанское, заливную оленину, салат из кислой капусты и осторожно достала из кармана фартука и положила на стол ярко–красное яблоко:
– Это… презент. Дамам. Ведь они будут?
– Да, – засмеялся Мишка. – Эстер, ты прелесть. Дай я тебя поцелую.
– Здесь полно людей, – улыбнулась Эстер. – Будет другой день.
– Ладно, – засмеялся Мишка.
– Очаг! – вздохнул Андрей, оглядывая зал…Действительно, этот огромный зал был чем–то вроде единого очага, где вечерами встречались поселковые жители, так или иначе знавшие друг друга, хотя бы в лицо. Сюда приходили ужинать холостяки, здесь отмечались разводы, свадьбы и дни рождения, здесь ты всегда мог найти нужного человека, если не нашел его в другом месте. Крепко пить здесь считали нужным лишь те, кто прибыл с дальних разведок или участков. И опять–таки напиться здесь было нельзя. Слишком много мускулистого мужского народу было кругом. Человек не успевал заметить, как оказывался уже на крыльце в пальто, шапке и шарф был в кармане.
– Вон видишь, – сказал Мишка, лезет через столы человек. Это наверняка к нам. Ленька Полухин со «Знаменного».
Крепкий смуглый малый в свитере продрался через частокол ног и столов, плотно опустился на стул и протянул руку Мишке. На Андрея он даже не посмотрел.
|
|
|
– Здорово!
– Ты что здесь? – спросил Мишка.
– За бульдозером прилетел.
– А обратно?
– На гусеницах. Желаешь? Распишешь там про перевалы.
– Брось, – отмахнулся Мишка. – Не люблю…
– Не обижайся. Хе! А здорово мы тогда харюзов жарили. Вспоминают тебя ребята. Веселый ты тогда был.
– Забеги завтра в редакцию, – сказал Мишка. – Я промывальщице книги обещал достать. Для техникума. Я достал.
– А Нинка сказала: зайди, спроси. Или, говорит, лучше не надо. Забыл, наверное. Журналист, говорит.
– Брось. У тебя работа, у меня работа, и надо делать ее лучше. Что, на бульдозерах халтурщиков нет?
– Есть. Только бульдозер что? Железо? А газету читают.
– Эх, не люблю я таких разговоров.
– Давай к нам пересядем. Ребята там. Выпьем маленько. Закурим, потолкуем про жизнь.
– Я не один.
Только теперь парень повернулся к Андрею, так уж полагалось по местному суровому этикету. Он протянул ладонь, твердо взглянул в зрачки.
– Леонид.
– Андрей.
– Будем знакомы, – парень улыбнулся…
И опять–таки по неписаному кодексу здешних мест считалось, что в возникшей, допустим, драке этот парень будет уже на стороне Андрея, что, попав на «Знаменный», он может разыскать Леньку–бульдозериста и получит стол, кров, деньги взаймы, любую помощь, и это будет действовать до тех пор, пока Андрей не дискредитирует себя каким–либо поступком, не окажется шкодником или, хуже всего, трепачом. Много понятий включало в себя это короткое «будем знакомы».
|
|
|
И в это время сзади раздался такой знакомый голос:
– Я же говорил! Я утверждал, что не сможет он. Не вы–не–сет о–ди–но–че–ства. Его к людям потянет. Сбежит. И – сбежал.
Андрей обернулся. Грачип стоял за его спиной. Всякий раз Андрея поражало лицо Грачина своей свежестью и розовостью. Он привык уже к темным обветренным лицам вездеходчиков, геологов.
– Я не сбежал, я пришел, Грачин, – попытался объяснить Андрей.
Но Грачин уже переключился на Мишку.
– А ведь я тебя, Сергеев, ищу.
– Вот он я. Обитаюсь в злачных местах.
– Ви–и–жу!
– Материал я сдал, – бубнил Мишка. – Что еще? У меня свободное время. Друг у меня приехал.
Ленька Полухин встал, пожал Мишке локоть, кивнул Андрею и, лавируя между столиками, пошел в дальний угол, откуда ему зазывно махали парни.
– Не совсем ты сдал материал, Сергеев, – возразил Грачин. – Идет он в завтрашний номер. Надо убрать два азбаца. Получится оч–чень хороший материал. Кстати, Поддубенко интересовался, ты знаешь.
|
|
|
– Я не разрешаю убирать ни единого слова.
– Тогда придется снять вообще.
– Я пошлю в область.
– До шантажа уже докатился, Сергеев? Грозишь?
– Нет. Ситуацию разъясняю. Все обстоит именно так, как написано.
– С него берешь пример? – Грачин кивнул на Андрея. – Он тоже склоками увлекался. И часто сюда заходил тоже.
– Есть такое слово «долг». С него и беру пример.
– Поддубенко на последнем совещании сказал, что от склочников надо освобождаться. Ты понял это, Сергеев?
– Грачин, – сказал Андрей. – Иди домой.
– А ты помолчи. Еще поболтаешься – проверку устроим. На какие средства живешь.
– Опоздал ты с проверкой. Билет у меня в столицу.
– Тише! сказал Мишка. – Нам только скандала и не хватает.
– Кто здесь кричит! – неожиданно и весело прозвенел голос.
Андрей повернулся.
Две девушки стояли у стола. Та, что спрашивала – немного впереди, и Андрей сразу ухватил ее своеобразие. Крохотная и некрасивая, и стрижка, и мальчишеская угловатость, веснушки, и в то же время такой веселый свет шел от нее, что хотелось засмеяться.
Она смотрела на Андрея дружелюбно, внимательно, и где–то в уголках ее глаз пряталась радость.
|
|
|
Что она радуется, подумал Андрей. Сравнивает меня с Мишкой? Лучше, лучше твой Мишка.
– Вот, – представил Мишка. – Познакомься, Леля. Это и есть Андрей.
– Отлично, – сказал она, и стало ясно, что именно это отлично.
В возникшей суматохе, пока Мишка усаживал Лелю, пока изумлялся Андрей, осталась позабытой вторая девушка. Она села сама. Села тонко и прямо, только взметнулись длинные волосы, и блеск их как бы отразился в раскосых глазах.
Андрей посмотрел на нее, на Лелю, потом оглянулся. Грачин ушел.
…Черноволосая девушка выпила шампанское быстрыми мелкими глотками… раз, два, три… оставила фужер и улыбнулась Андрею. Метиска, подумал он. Или якутка, или…
– Надежда, – назвалась она.
– Ох, – вздохнул Андрей. – Какой далекий берег.
– Берег? – удивленно спросила она.
– Я же рыбак, – пояснил Андрей.
– Эй! – окликнул их Мишка. – О чем вы там говорите?
– О парусах, – сказала Надежда. – Хотим за них выпить.
– Ух ты! За паруса, – подхватила Леля и высоко подняла фужер.
– Эстер! – позвал Мишка проходившую официантку. – Принеси нам дикого зверя.
– Будет сделано.
– Эстер, – спросила Леля, – как вел себя этот человек в мое отсутствие?
– О, ужасно! – Эстер всплеснула руками. – Этот человек предлагал мне поцелуй. Это есть вероломство.
– Я так и знала, – кивнула Леля. – Спасибо, Эстер, он у меня сегодня попляшет.
– Не буду, – взмолился Мишка. – Никогда не буду!
– Где он ее нашел? – Андрей наклонился к Наде.
– В геологическом управлении. По распределению приехала. Занимается картографией. Они сдают новый прииск, готовят подсчет запасов.
– Вы перестанете шептаться? – спросил Мишка.
– Мы решаем твою судьбу, – пояснил Андрей.
– Я сам с ней управлюсь, – засмеялся Мишка. Пришла Эстер и поставила на стол бутылку. Пьянею, подумал Андрей. Отвык от гадости этой.
От воздуха такого отвык. И вообще…
Мишка и Леля ушли танцевать. Потом Надежду пригласил какой–то парень с университетским значком. Она вопросительно посмотрела на Андрея и ушла. Только сейчас Андрей заметил, что она просто красива. Матовое лицо, и волосы эти прямые, и точеная фигура, унаследованная от таежных предков.
Оркестр шпарил твист про черного кота, и навязчивый ритм так и бил в уши, точно толчками загонял туда шум и табачный дым. Он разыскал глазами Мишку и Лелю. В этой толпе они были точно дети. Мишка, друг Мишка, обреченный быть ребенком до конца дней, есть такие люди, и он из них… И Леля. Женщина–подросток. Вот так, подумал Андрей, чудеса распределения сводят двух людей, никогда не знавших друг друга, сводят неведомо где их, придуманных друг для друга. Андрей вдруг почувствовал зависть. Это так ошеломило его, что он машинально встал, оделся и вышел на улицу.
Голова, действительно, кружилась, и морозный воздух еще четче оттенил и недавний чад и вкус «Зверобоя».
Туман загустел, и мороз был градусов двадцать. Из снежной кучи около крыльца вылез Валет, отряхнулся и широко зевнул, выгнув спину.
– Ждешь? – спросил Андрей и запустил пальцы в густой мех на загривке. – Хороший ты парень, Валя. Тебе бы говорить научиться. Или не надо? Лучше не надо. Пойдем, Валя…
Он долго ходил по поселку, пытаясь разбудить в душе прощальные чувства. Послезавтра его здесь не будет. Не будет лиственниц, посаженных строительством, и шлакоблочных домов, и снежных сопок, и всего ощущения отдаленности. Отдаленность, помноженная на размах души, – вот что такое эти места. Вначале была просто тайга со зверьем, с лесом и климатом, потом прошел какой–нибудь Костенька Раев и изумился, глядя в лоток. После было много таких изумлений, были палаточные муки разведки, мозоли безвестных шурфовщиков и буровиков, бессонные ночи камералок, и уже выползал контур россыпи, а где–то на подходе били копытами армии снабженцев. Тысячеэтажный мат шоферов, инфаркты двигателей внутреннего сгорания, промороженные, проклятые, судьбами выстеленные дороги, и вот – пожалуйста: прииск, поселок. Лет через десять наверняка образуется город. А потом… Ладно. Все равно послезавтра он улетает.
В проулке между двух недостроенных двуэхтажных коробок Андрей увидел маленький скособоченный домик с ярко освещенными окнами. Заскрипел унтами человек, бухнула дверь. В просвет двери Андрей увидел другие фигуры. Закусочная «Север». О боже! Еще жива!
Перед дверью сидел черный лохматый пес чуть меньше Валета. Он молча посмотрел на них, потом осторожно подошел и понюхал Валета. Валет поднял губу, показав клыки. Пес дернулся назад, присел на лапах и положил морду боком на снег, потом подскочил и замер. Валет посмотрел на Андрея.
– Довольно приятная дама, – сказал Андрей. – Ты пока познакомься, я быстро.
Андрею вдруг захотелось прикоснуться к нерегламентированной жизни, к тому последнему, что так или иначе связано со словом «Север», что сопутствует рождению будущих городов.
Он открыл дверь и вместе с клубом морозного воздуха ввалился в закусочную. Низкий маленький зал был набит, даже у подоконников стояли люди с тарелками и стаканами. Толпа плавала в густом табачном дыму.
Здесь было место, куда заходили приехавшие с дальних разведок шурфовщики, если не имели при себе гардероб для «Самородка» и не хотели на один–два дня покупать новый, и здесь собирались те, кто получил 47–й пункт «г», в надежде встретить кореша, который поможет, опохмелит, найдет место в каком–нибудь штатном расписании. Раньше Андрей часто бывал здесь. Его интересовали эти потерявшие себя мужики, которые идут на любую работу, была бы крыша, топчан и возможность выпить.
Он протиснулся сквозь толпу к стойке, разыскивая знакомые лица. Знакомых лиц не было.
– Чего тебе? – спросила буфетчица.
– А что есть?! – рассеянно спросил Андрей, озираясь.
– «Зверобой», портвейн и коньяк.
– Коньяк.
Он взял стакан коньяку, густо пахнувшего портвейном, тарелку оленьего холодца, притиснулся к столу. Его внимание привлекли два парня. Они резко отличались от посетителей этой забегаловки тем, что имели лица подонков. Да–да! У всех здесь были человеческие лица видавших виды ребят, а эти двое были подонки, причем разные. Один – длинный, с мягким и мокрым каким–то ртом, белыми расхристанными глазами. Истерик, подумал Андрей. Второй – пониже, плотный и осторожный. Жулик, определил Андрей.
– Иди, говорю, ко мне, не пропадешь. В бригаде у меня молодежный набор. Молоденькие еще, без опыта…
– Не–е! – пьяно возразил длинный. – Я полечу на Катык и набью бригадиру морду. Как мог он платить мне триста, когда на Хатейке зашибают пятьсот?
– Иди ко мне. Народ там строится, и за стройматериалы… Год работы – на жизнь хватит. Можно мотать на «материк».
– Набью ему морду, – долбил длинный.
– С этим долго не проживешь. Тихо жить надо. Бесшумно.
– Учат тебя, дурака. Усекай, – сказал Андрей и посмотрел в глаза длинному.
– Ты–ы! Ты–ы! – изумился тот. – Фраер!
– Тихо! Ладно! Без шума – заоглядывался плотный. – Пойдем лучше.
– Толкуйте! – Андрей допил коньяк и пошел к выходу.
Да, не довел социологического анализа.
– Стой, фраер! – крикнули сзади.
Он оглянулся, и в тот же момент что–то тяжелое обрушилось на затылок, и он, падая, успел увидеть Валета, который с удивлением смотрел на него. И услышал голос второго: «Брось! Убьешь! Убегаем!»
…Очнулся он скоро. Видно, шапка смягчила удар. Голова раскалывалась. Он пощупал затылок. Рука была в крови. Андрей шел по поселку, соображая, где тут живет Костенька Раев. Он не хотел идти к Мишке, не хотел путать его и Лелю в свои социологические занятия, которые так кончаются.
Светились окна. За ними сидели отцы и рассказывали на ночь детишкам о тайге, медведях, евражках. Вертолетчики, которым завтра мотаться над районом, бухгалтеры. Ребята, думал Андрей, что ж вы мразь развели? Неужели забыли, как мы сами, без милиции, очищали поселок.
А улица все закручивалась бесконечной спиралью и была пустынна.
Потом откуда–то вынырнула тонкая фигурка и быстро приблизилась к Андрею.
– Боже мой, – сказала Надежда. – Я ищу вас по всем улицам.
– Зачем? – спросил Андрей и сел в снег и опустил в него пальцы. Снег был сухой и совсем не холодный. Мягкий теплый снег, в нем можно лежать очень долго и ничего не делать, а главное, ни о чем не думать.
– Вставайте, – Надежда потянула его за рукав. Ну, вставайте же, тут два шага до моего дома.
– Зачем? – повторил Андрей.
– Мне надо топить печь, – сердито сказала она. – Я замерзну ночью, а вы тут расселись, ищи вас.
– Какая прелесть – женская логика, – улыбнулся Андрей. – У вас некому затопить печь? Где этот берег у печки?
– Вы еще помните?
– Я все помню. Меня тут били какие–то весельчаки.
Она сильно дернула его за руку, и Андрей встал. Надежда просунула ладонь ему под руку и повела по улице.
– Сейчас придем, – торопливо говорила она. – Еще несколько минут.
Они свернули в переулок и пошли по тропинке через поляну с редкими лиственницами. Поселок остался сзади, а впереди горела редкая цепочка огоньков. Потом огоньки стали квадратными, и обозначились маленькие окошки. За поляной у края тайги стояло несколько домиков. Надежда подвела его к третьему, позвенела ключами и открыла дверь. Щелкнул выключатель. Андрей стоял в маленькой кухне с большой печью, а в открытую дверь виднелась комната, там было темно, свет из кухни выхватывал только кусок тахты.
– За нами какие–то собаки всю дорогу шли, – сказала Надежда, сбрасывая шубку.
– Их накормить надо, – сказал Андрей. – Это мои собаки.
– Ну и хорошо. Накормлю. Давайте раздеваться. Только одну минуту. – Она распахнула дверцу печи, чиркнула спичкой и сунула под сложенные поленья. Огонь весело захрустел смолистой стружкой.
– Через пять минут будет тепло, – сообщила она и ловко стянула с Андрея куртку и шапку. – Вон умывальник, смойте кровь.
Андрей послушно ополоснул лицо и так же послушно пошел за ней в комнату, где уже горел свет. Было хорошо подчиняться.
– Ссадина под глазом, – сказала она. – Будет синяк. Вы подрались?
– Нет, – ответил Андрей. – Меня стукнули. Древним и очень удобным способом.
Она намазала ссадину йодом:
– До свадьбы заживет. Ложитесь пока.
Андрей опять с удовольствием подчинился. Головокружение проходило, только плыла какая–то рябь в глазах. Комната была маленькой. Тахта, стол, четыре стула, небольшой шкаф и тумбочка с радиолой. Он протянул руку и щелкнул выключателем. Играло трио – ударник, аккордеон и труба. В пустоте родился голос. Андрей через открытую дверь видел, как Надежда легко скользила в кухне от маленького столика к плите и обратно, тихо позвякивала посудой. Потом, набросив шубку, вышла на улицу и принесла килограммовую мороженую щуку, положила на толстый фанерный кружок и ловко разрубила пополам топориком, потом унесла половинки на улицу. Собак кормить, подумал Андрей. Ловко у нее получается, словно всю жизнь только этим и занимается.
Давно забытый удивительный запах заставил Андрея проснуться. Горел прикрытый сложенным цветастым платком торшер, которого Андрей вначале не заметил. В полумраке, залившем комнату, пахло печным теплом. Старый, еще с детства запомнившийся запах деревенской печи. Наверное, ничто не несет в дом такой уют, как этот запах.
За столом сидела Надежда и, подперев скулы руками, смотрела на него. Лицо ее было осыпано разноцветными тенями от платка, загораживающего торшер, а на плечах и груди эти тени мешались с рисунком халата.
– Вот ты и проснулся, – сказала она.
Андрей сел, потрогал затылок. Он еще чуть ныл от удара.
– У тебя же лайки. Они в таких случаях не заступаются.
– Знаю, – сказал Андрей.
Потом они молча сидели у стола, и Андрею казалось, что он вернулся в детство и вот сидит за столом в своей старой родительской избе. Правда, видение это продолжалось недолго, всего одну–две минуты. Видно, потому, что никак не возвращалось ощущение всезнающей детской мудрости, уверенности в простоте мира и его подчинении тебе.
Она налила в чашки чай и дополнила их коньяком.
– Выпей, сейчас это поможет.
Он вышел на кухню, отыскал в кармане куртки папиросы и закурил.
– Дай и мне, – сказала она.
В комнате было тихо, над столом тонкой пеленой плавал синий дым, и слышно было, как на кухне потрескивают в печи дрова и в такт им – разряды в динамике радиолы: станция перестала работать.
– Мой отец охотник, – сказала она. – Живет до сих пор так же. А мать – русская. Она прожила с нами пять лет, а потом не смогла, уехала домой, на «материк». Отец меня увез в тундру и спрятал у пастухов. Она потом приезжала два 'раза, и он всегда меня прятал. Прятал от матери. – Она погасила папиросу и посмотрела на Андрея. – Выйди, пожалуйста, в кухню, я постелю.
Он ушел, открыл дверцу печки и смотрел, как над фарфоровыми углями летают языки пламени. В комнате шуршало белье, потом ее голос тихо позвал:
– Можешь идти.
Надежда лежала на раскладушке, втиснутой между столом и стенкой печи. Она лежала выпрямившись, и черные волосы закрывали всю подушку и верх одеяла. Ему было постелено на тахте. Андрей погасил свет, разделся и лег.
Андрей проснулся около десяти. Нади не было, а на столе лежала записка: «Убежала на работу, буду в пять. Занимайся бездельем».
Андрей умылся, растопил печь и вышел на улицу. Валет со своей подружкой носился по заснеженной поляне, а дальше, за поляной, высились дома поселка. Они все были синие от тумана. Слабо доносились ворчание машин и удары чем–то железным о железо.
– Не пойду я сегодня никуда, – решил Андрей. – Буду заниматься бездельем. А завтра… завтра на крыло и домой… Где дом наш, где хлеб…
В маленькой кладовке он отыскал мороженую рыбину и разрубил пополам на лиственничной колоде.
Примчались собаки, и Андрей бросил им куски рыбы. Валет скромно отвернулся, сделав вид, что внимательно разглядывает гряду сопок за домом. Подружка его обнюхала рыбу, выбрала себе кусок с головой и отбежала в сторону. Валет еще постоял.
– Бери, бери, – сказал Андрей. – Твоя осталась. Валет махнул хвостом, лег около куска и начал грызть.
Чайник закипел, Андрей заварил кофе, нашел в столике банку колбасного фарша, горсть окаменевших конфет, позавтракал и снова улегся на тахту, убрав одеяло и простыни. Москва передавала концерт для рыбаков Дальнего Востока. Для меня, выходит, концерт, – подумал Андрей и усмехнулся.
Где–то внутри сидела тупая заноза, и Андрей никак не мог понять, в чем она. Нет, не для него кафе все эти, ресторанная жизнь. Лучше уж в избе, на озере. Вот! Грачин предупреждал, что сбегу. И видите – убежал. В этом и есть заноза. Избу оставил, значит, логически надо оставлять все, что здесь. А Надя чудесная девушка. А раз так, то надо бы встать сейчас, одеться и идти к Мишке. Не компрометировать человека. Улетать надо. Что ж ноет так, как будто подлость сделал?
Он просыпался и засыпал снова. Два небольших окна в комнате вначале светили, потом начали постепенно темнеть и стали черными, в углу у печи темнота свернулась пушистым клубком, словно там лежала росомаха. Андрей встал и зажег торшер, и сразу, словно только этого и ждали, за дверью раздались шаги, смех, и в домик ввалился Мишка, а за ним Надя.
– За битого двух небитых дают, – сказал Мишка и сел на диван. От него хорошо пахло морозом. – Опиши–ка мне этих голубчиков.
– Зачем?
– Для ребят, которые ими займутся. Ты там, на озере, одичал, а у нас тут драки повывелись. Строго у нас. Ребята из дружины их вмиг накопытят.
– К чертям их, – сказал Андрей. – Подонки. Прощаю я их. Я же говорил, что мы всепрощенцы. Которые рыбаки.
– Я бы понял, если бы ты сам решил с ними сквитаться. Но ты ж улетишь, – помолчав, сказал Мишка. – Кстати, билет ты еще не сдал?
– Нет.
– Что–то совсем не так. Давай поедем на твое озеро. Организуем настоящую рыбацкую бригаду. Женщин с собой заберем. И…
– Грачин зарезал твой материал.
– Да. Сходил к Поддубенко и сказал, что я очерняю. Тот наложил «вето». Я в конверт и отправил в область.
– Твое право. Скоро и оно помогать не будет. Грачину что дороже: его авторитет или ты?
Мишка помолчал и вдруг сказал зло:
– Это ты смылся, а не я. А я уж буду стоять до конца. И посмотрим еще… Мой рог еще не обломан. И потом у меня здесь дом и… семья. Скоро будет.
– Ребенок ты, Мишка.
– Пойду я. Пойду, а то сегодня мы с тобой поругаемся. Мозги тебе, что ли, перетряхнули вчера. Вроде не ты, а так… холодец на блюде. Нет, я уйду от греха.
– Проводить–то придешь?
– Дурак. Я на трапе у тебя ключи заберу. От озерной избушки. Пойду туда, натащу дров и буду неделю лежать. Слушать пургу и думать. И найду смысл жизни. За неделю найду.
– Для избушки ты слабоват, Мишка. Там в одиночку. А ты без людей не умеешь. Ну ладно. До завтра. Я к Шакунову пойду. Проститься.
– Нет Шакунова, – тихо сказала Надя из кухни. – На мысу трактор с товаром под лед ушел. Он спасать улетел.
– А ты откуда?…
– Я там работаю. На приемке пушнины.
– Ух! – передернулся Мишка. – Ночь у человека провел, даже это узнать поленился. Замерз ты там, что ли, в своей избе. Ушел я отсюда.
Андрей открыл глаза. Окно было серым. Он медленно повернул голову и увидел Надю. Она сидела на раскладушке, уткнув подбородок в колени. Глаза ее были распахнуты прямо на него, но она, наверное, ничего не видела.
– Ты не спишь?
– Нет, – коротко вздохнув, ответила она, – Сколько сейчас времени?
– Наверное, около девяти.
Далеко заработал авиационный мотор. Рев его наливался глухой мощью, потом сразу перешел на высокие ноты и стал стремительно приближаться. Домик затрясся, самолет пронесся низко над ним, и грохот быстро заглох.
– Это борт на Ледяной, он всегда проходит над нашим домом, – сказала Надя. – Сейчас половина десятого.
Андрей встал, нашел на столе папиросы и спички, закурил, потом налил холодного кофе и подошел к окну. Отсюда хорошо было видно гряду сопок, замыкающих с севера котловину, где лежал поселок. Над белыми вершинами их торчали кекуры, а выше, в зеленоватом небе, неподвижно висело одинокое облако. Где–то за сопкой поднималось солнце, и лучи его подсвечивали облако розовым и синим.
Неслышно подошла Надя и опустила ладони с переплетенными пальцами Андрею на плечо.
– Я никогда не видела живых ежей, – сказала она. – А говорят, эти сопки похожи на них.
– Да, похожи.
– Сегодня улетишь?
– Сегодня. Если будет погода.
– Когда это облако, обычно день солнечный.
– Облако–талисман. Посмотрим. Надя промолчала.
Андрей осторожно освободился от ее рук, отошел, сел на тахту.
– Беда–то какая, – тихо сказал Андрей. – Где дом наш и хлеб.
– Что?
– Познакомиться нам с тобой было надо или на два года раньше, или, может, через… Так в семьдесят пятом…
И опять Надя промолчала.
Этот смутный и страшный день все же начался и медленно набирал силу. Облако в самом деле оказалось талисманом. Солнце висело над сопками, уже собираясь скатываться вниз, и последние его лучи плясали на снегу, и от них шли мириады брызг. В отделе перевозок плавал папиросный туман.
– Сообщайте друг другу последние истины, – сказала Леля. – Я займусь делом.
Она забрала у Андрея билет и унырнула в табачный туман его регистрировать.
В углу, в клубах дыма, на рюкзаках и раскинутых спальных мешках сидели бородатые парни. Один держал в руках видавшую виды гитару. Второй, поглядывая на остальных, поблескивая зубами в улыбке, на разостланной газетке расставлял стаканы, соленые огурцы, колбасу, бутылки «Зверобоя». Это были те, кто прошел полевой сезон, и теперь начальство перебрасывало их на зимнюю капитальную разведку куда–нибудь за сотни верст, где сейчас в сторожких замерзших лиственницах стоят натянутые на каркас большие палатки, над крышами палаток торчат трубы и из труб не идет дым, потому что все на разведке, где ухают взрывы и вышвырнутый из шурфов грунт темными веерами усеивает снег, и вздрагивает тайга, а вечером эти палатки будут светиться насквозь, и видны звезды и людские тени, отделенные от мороза тканью палаток. Весной же они снова очутятся здесь, и вертолеты расшвыряют их на лето по тундре, тайге в нехоженые места. Извечный цикл работяги при геологии. Тот, с гитарой, с улыбкой смотрел на накрывающего «стол» товарища, дергал тихонько струны и пел:
Она ушла? Не надо, не зови, На нитях чувств, оборванных однажды, Как ни вяжи, останутся узлы – Иссякший ключ не утоляет жажды. Забыть не можешь? Покупай билет. Твое лекарство – звезды над снегами, Огни костров, зверей таежных след И сотни верст, отмеренных ногами…
– Ах, черт, – поежился Андрей. – Такое чувство, как будто предал кого. Улететь бы, что ли, скорее.
– Держи. Посадочный тоже тут, – Леля вынырнула из толпы. – Через сорок минут посадка.
– Сорок минут… – сказал Андрей. – Вот что: дуйте домой, не травите душу.
– Не–е, – помотал головой Мишка. – Ты у меня будешь терпеть до конца. – Где «зверя» брали, ребята? – спросил он у крайнего из геологических парней.
– В летнем. Тут рядом.
Магазинчик был маленький и тесный, тут никогда не продавали спиртное, а сегодня в витрине стояли «Зверобой» и портвейн. Очередь была человек семь. И еще какой–то парень лез без очереди. Он был сильно пьян. Лез и бубнил:
Пусти, ну, пусти, самолет ждет, Мне на Катык лететь, понял?
Андрей встал в очередь, а парень все лез и кричал, что ему надо лететь на Катык.
– Тебя вышвырнут с Катыка, – сказал Мишка. – Ты знаешь, какие там ребята?
Парень повернулся, посмотрел на Мишку:
– Все знаю.
– Тебе начальник из самолета не даст выйти, не любит он, когда с водкой прилетают.
В магазине было сумрачно, но Андрей узнал этого парня. Это был он, «знакомый» из закусочной «Север». Но что теперь делать? Не драться же на потеху окружающей публики с пьяным. И провались он пропадом, пусть летит своей дорогой, не до него сейчас.
– Вот этот голубчик меня благословил на прощание, – сказал он Мишке.
– Ну, пусти! – опять полез тот к прилавку.
Его пустили. Он насовал во все карманы бутылки и пошел к двери. По дороге глянул на Мишку.
– Я тебя еще повидаю.
Очередь рассасывалась, осталось два человека.
– Не курите, ребята, – попросила продавщица. – Ради бога. Голова уже кругом идет.
– Не горит она, – показал Мишка папиросу. – Но я выйду, давай, Андрей, быстрее.
– Ладно, подожди на улице, – кивнул Андрей. Подошла очередь, он взял бутылку портвейна. – Закусить чего?
– Вон конфет дайте грамм триста. «Мишек». Продавщица упаковала конфеты в кулек, протянула Андрею, тот сунул его в карман и вышел на улицу.
Солнечные лучи сверкали и переливались в снежной белизне, и Андрей невольно прищурил глаза и так, ничего не видя, услышал крики, а когда глаза чуть привыкли к яркому свету, он увидел быстро растущую толпу. Крики прекратились, только толпа все увеличивалась, и над ней висел одинокий женский голос. Потом умолк и он, Андрей, пошел прямо в толпу. Там стояли один из бородатых ребят и еще парень в летной куртке, а менаду ними, намертво схваченный за запястья, вихлялся, неестественно выворачивая суставы, тот самый из «Севера». Он был без шапки, в распахнутой телогрейке, в карманах брюк торчали горлышки бутылок. Русые волосы падали ему на лицо, а из сжатых пальцев правой руки торчало тонкое лезвие, окрашенное красным. Ребята завернули ему руки назад, вырвали нож, и только тогда Андрей посмотрел вниз.
Мишка лежал на спине, на коленях перед ним стояла Надя и, обхватив за плечи, пыталась приподнять, и видно было, как быстро набухает кровью снег под лопатками Мишки.
Леля стояла рядом, и по лицу ее разлилось жуткое бессмысленное спокойствие.
– Он к девчатам приставал, – говорили в толпе.
– Ну да, а этот заступился…
– А он выматерился и отошел… Кто бы мог подумать…
– Достал нож и сзади…
– Вот сволочь… все они сзади…
Андрей опустился на колени рядом с Надей и взял Мишкину руку, она была теплой и вялой, и кончики пальцев были белыми, а ладони еще налиты жизнью…
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 24; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!