Эволюции человеческой мысли. Вып. V

Горяйнов С.А. Шизоизды и антропоиды

Глава 1 Философ и философия…………3

Глава 2. Философ и антропоиды………9

Глава 3 Цивилизация и дикие племена…………………………………………38

Глава 1

Философ и философия

(на основе работ П.Л. Лаврова "Три беседы о современном значении философии» (1860) и «Что такое философия?» Ж. Делеза и Ф. Гваттари.

На предмете сравнения двух работ показывается то, что есть и должна быть философия. Сравнение этих работ явно не в пользу так называемых постмодернистов- Ж.Делеза и Ф. Гваттари.

«Три беседы о современном значении философии» П.Л. Лаврова- это клятва Гиппократа для философа. Достаточен заключительный «аккорд» этих бесед Петра Лавровича Лаврова. В «Трех беседах…» он говорил, что «…философия, и она одна, вносит смысл и человече­ское значе­ние во все, куда она входит. Мы осмысливаем нашу деятельность на столько, на сколько вно­сим в нее элемент философии. На сколько человек обязан себе отдавать ясный отчет в каж­дом своем слове, в своих мыслях, чувствах и действиях, на­столько он обязан фи­лософство­вать. Пренебрежение философией есть искажение в себе челове­ческого сознания. Требование созна­тельной философии равнозначительно требованию развития человека» (Лавров П.Л. Философия и социология. Избранные произведения в 2х т. Т.1. М.,1965. с.517. выделено мной). Звучит как услаждающая слух и душу по­эзия.

Можно только позавидовать, что Лавров родился в 1823 году, а не спустя полтораста лет. Он бы так уже не сказал, обогатившись опытом современных «философов». Со мно­гими он, ес­те­ственно, не согласился, ибо для него философия есть настолько «существенно-про­грес­сивная» форма, насколько опирается на достижения научной мысли. Но он не «карди­нальный сциентист». П.Л. Лавров не считал, что философия наука. Вообще все мысли о научной философии давно пора забыть. Еще Кант убедительно показал, что метафизика как наука невозможна. Лавров в своих «Исторических письмах», которые читала и пла­кала над которыми вся обра­зованная Россия того времени пишет: «Философские идеи важны не как проявле­ние процесса развития духа в его логической отвлеченности, а как логические формы сознания человеком более высо­кого или более низкого уровня своего достоинства, бо­лее обширных или более тес­ных целей своего существования; они важны как форма протеста против настоящего во имя желания луч­шего и справедли­вейшего обществен­ного строя или как формы удовлетворения на­стоящим» (Лавров П.Л. Философия и со­циология. Избранные произ­ведения в 2 т. Т.2. М.,1965. с.22). Вот бы всем философам на каком-нибудь очередном международном конгрессе зачитать эти слова Петра Лав­ровича в назидание, особенно сторонникам абстрактного философствования «в-себе – для-себя».

В связи со своим видением философии П.Л. Лавров критикует гегелевскую филосо­фию, подчеркивая: «Философия Гегеля не обнимает процесса жизни: она только обни­мает мышление о жизни. Она есть частная философия, а не вся философия. Она обни­мает лишь все сущее как мыслимое и мыслимое од­ним способом принимая действи­тельным лишь процесс мышления; она не обнимает мышления всего сущего как дейст­вительного вне процесса мышления. Но мышление не есть единственный про­цесс, со­единяющий сознающее Я с реальным ми­ром: остается еще процесс реализова­ния, как творчество и как жизнь. Обе эти отрасли, в их реальности, вне философии Ге­геля, ко­торая их только мыслит. Поэтому истинная философия нашего времени должна вклю­чать в себе ге­гелизм, но не заключаться в него» (Лавров П.Л. Ответ г. Страхову \\ Оте­чественные записки 1860 №12. с.107)

Но он критикует также материализм Бюхнера и Молешотта, которому Лавров первый посвятил серию работ в русской печати. Тогда их имена в России были «за семью печа­тями». В Германии «Сила и мате­рия» К. Бюхнера вышла в 1855 году, а уже в «Отечест­венных за­писках» в 1859 году появилась статья П.Л. Лаврова «Механическая теория мира». И вот что он пишет о материализме: «..материализм (и всякий догматизм), вы­ходя из начала отдельного человека в его це­лостности, из начала подчиняющего себе человека, неиз­бежно приходит к необходимо­сти всех поступков человеческих, к при­зрачности всех поступков человеческих, к при­зрачности нравст­венной оценки и к тре­бованию (безнравственному и невозможному), чтобы человек из­бегал нравственной оценки, от­выкал от нее, страшился к полному ин­дефферентизму и тем самым от­рицал всякое по­буждение к деятельности» (П. Л. Лавров Моим кри­тикам \\ Русское слово 1861 июль VI. с.68).

Он, в отличие от «идеалистов» и «материалистов», считает: «Задача будущей, еще не существующей философской системы, должна заключаться в стройном уяснении всего человека в его тройном отношении: к своему познанию, к внешнему миру и к преда­нию. Все видоизменения сознания, все законы природы, весь процесс предания истори­ческого должен построиться в этой системе в единое целое. Но, по всей вероятности, ис­ходной точкой должно будет служить не наблюдение чув­ственное, а сознание, по­тому что оно обуславливает знание внешнего мира и преемственность пре­дания. Оно есть необходимое звено, связывающее все сущее; потому что оно есть су­щественная особенность всего мыслящего» (Лавров П.Л. Механическая картина мира \\ Отечест­венные записки 1859. №4. с.491-492). И это зачатки его антропологической фило­софии. По сути вся философия-это размышление о человеке..

Он это понимал: «Насколько методы естествознания и их приложения к вопросам всех областей мышления со­ставляли главную характеристическую черту первой половины нашего века, связывая его не­разрывно с великими начинаниями эпохи Галилея, Декарта и Ньютона, настолько же едва ли не следует признать характеристической чертой вто­рой половины того же века приемы сравни­тельно – социологические и исторически-эволюционные» (Лавров П.Л. (Арнольди С.С.) Задачи понимания истории. Проект вве­дения в изучение эволюции человеческой мысли. М.,1895. с.XI). Конечно, надо учиты­вать, что начало перестройки ментальности в русло культурологической парадигмы шло болезненно, оно продолжается и сейчас.

Его понимание философии как носительницы смысла прекрасно и уникально, как нельзя актуально для нашего времени «постмодерна». Для него философия есть некое целостное образование, которое объединяет смыслы человеческой культуры. Вот что он писал: «..каждый имеет свою философию, но, рассматривая вместе ряд замечатель­нейших личностей данного периода, мы улавливаем характеристические черты, отли­чающие стремления эпохи, дающие ей образ и позволяющие нам оживить её в её осо­бенностях в нашем воображении. Религиозный элемент указывает связь мысли дан­ной эпохи с минувшим; научный элемент измеряет силу этой мысли; эстетический – её при­влекательность; философский элемент составляет её жизнь.

Из этих четырех элементов строится человеческая мысль, из их развития состоит и ис­тория мысли. Традиция предъявляет свои требования; наука и знание завоевывают но­вые области; искусство украшает путь своими нестареющими, бессмертными созда­ниями; философия организует воспоминания минувшего, заботы настоящего и стрем­ления в будущему в одно целое» (Лавров П.Л. Собрание со­чинений. IV серия. Вып.1 Пг.,1918. с.37)

Интересна точка зрения Лаврова: «Философское доказательство – это доказательство единства в человеке теоретической и практической деятельности, т.е. доказательство единства личности» (Энциклопедический словарь. Т.V. Спб., 1862. с.7)

Философия есть везде. Что такое философия? П.Л. Лавров отвечает сле­дующим образом и на два порядка глубже и лучше Делеза и Гваттари: «Философия в знании есть построение всех сведений в стройную систему, понимание всего сущего как единого, единство в понимании. Философия в творчестве есть внесение понимания мира и жизни в творческую деятельность, вопло­щение понятого единства всего сущего в образ, в стройную форму, единство мысли и формы. Философия в жизни есть осмысление ежедневной деятельности, вся­кое пони­мание всего сущего как единого в нашу деятельность, воплощение понятого единства всего сущего в практический идеал, единство мысли и действия. Довольно сблизить эти выражения, чтобы в них прочесть отдельные термины одного понятия, отдельные при­знаки одной деятельности.

Философия есть понимание всего сущего как единого и воплощение этого понимания в художественный образ и в нравственное действие. Она есть процесс отождествле­ния мысли, образа и действия» (Лавров П.Л. Философия и социология. Избранные про­изведения в 2-х томах. М., 1965. Т.1. С.571).

Невольно возникает мысль, уж не получилось ли так, что современные француз­ские философы Ж. Делез (1925-1995) и Ф. Гваттари (1930-1992) тайком «оп­ри­ходовали» па­рижский архив Петра Лаврова? В их последней работе «Что такое филосо­фия?» (1991), мы читаем следующее значительно более убогое понимание философии: «..у Хаоса есть три дочери, от каждого из пересекающихся его планов - это Хаоиды: искус­ство, наука и философия как формы мысли или творчества, Хао­идными называются реально­сти, об­разующиеся в планах, которые пересекают хаос. Стыком (но не единством) этих трех планов является мозг» (Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб. с.266). И далее: «Философия, ис­кусство и наука- это не ментальные объекты мозга-объекта, но три аспекта, в кото­рых мозг становится субъек­том Мыслью - мозгом; это три плана, три плоти, на кото­рых он ныряет в пучину хаоса, чтобы победить её» (Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб., С.268). «Хаос» – это есть первозданный «мозг», естество сознания, которое еще не подверглось коди­ровке ментальными формами: «Мысль в своих глав­ных формах - искусстве, науке и философии – характеризуется одним и тем же: противостоянием хаосу, начертанием плана на хаос. Но философия стремится сохранить бесконечность, придавая ей конси­стенцию, - она чертит план им­маненции, который увлекает в бесконечность* со­бытия или консистентные концепты под воздействием концептуальных персонажей. Напро­тив, наука отказывается от бес­конеч­ности, чтобы завоевать референцию, - она чертит лишь план индефинитных коор­динат, которым в каждом конкретном случае оп­ределя­ются состояния вещей, функции или референциальные пропозиции под воздей­ствием частичных наблюдателей. Искусство стремится создать такое конечное, которое вновь дает бесконечность, - оно чертит план композиции, который сам несет в себе па­мят­ники или составные ощущения под воздействием эстетических фигур» (Делез Ж., Гват­тари Ф. Что такое философия? М.-Спб. 1998. с.253).

И далее: «Три вида мысли пересекаются, переплетаются, но без всякого синтеза или взаимоото­ждеств­ления. Философия вызывает события с помощью концептов, искус­ство воздвигает памятники с помощью ощущений, наука конструирует состояния ве­щей с помощью функций. Между этими планами может образоваться плотная ткань соответствий. Но в этой сети имеются и высшие точки, в которых ощущение само ста­новится ощущением концепта или функции,* концепт – концептом функции или ощу­щения, функция- функцией ощущения или концепта» (Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.-Спб. 1998. с.254-255)

И нет далее необходимости рассматривать, как понимали вышеуказанные авторы специфику ментальных форм (форм кодировки), ибо их анализ специфики частных форм менталь­ности – философии, религии, науки и искусства на два порядка ниже анализа специфики ментальных форм, данных П. Л. Лавровым еще в 1860 году, и кото­рая была развита далее в его последующих работах.

Глава 2 ФИЛОСОФ И АНТРОПОИДЫ

По основе работы П.Л. Лаврова "Очерк

эволюции человеческой мысли. Вып. V

Переживания доисторического периода".

Пг. 1918 (Женева. 1898)

Это интересное издание прошло незамеченным. Судьба П.Л. Лаврова вообще крайне своеобразна. Он какой-то «неудобный». Применение тяжелого строя языка, который был переходным в России в середине XIX века. В начале века русский язык плохо понятен современному читателю. Потом, благодаря русским писателям он приобрел изяществ и современный вид. Но вот как-то этот язык П.Л. Лавров, живший именно в этот период «перестройки» русского языка его не освоил.

Почему я выдвигаю П.Л. Лаврова на первое место??? Тут ход даже чисто политический. А философ не может без политики. Философия – это выражение эпохи, которая ей современна, а потому ему всегда актуально то, куда движется обществе, кем и чем оно движется, согласно каким идеям?

Так вот, почему-то считают у нас единственными левыми – это большевики. Совершенно не так. Социалистическая революция творилась и развивалась исключительно эсерами (народниками, т.е.) разных «оттенков, которые воспитаны на идеях именно П.Л. Лаврова и Н.К. Михайловского. Среди них, наиболее философски грамотным был именно П.Л.Лавров. Собственно, после Февральской революции пошла волна пропаганды его работ. Так вот. Я веду свою «генеалогию» именно от народников, коими и была создана современная русская культура. Все творцы российской культуры XIX века были народниками.

А этот скепсис давнишний у всяких разновидностей новоглуповских философов. Многие иронизируют на предмет "выдвижения" мною П.Л.Лаврова вперед. Тут не все так просто я делаю. Это, как сказано, демонстративный шаг. Но не только.

Во-первых, П.Л. Лавров был признанным всеми "корифеями" русской мысли в то время. Все ученые России чтили "за честь" при своем пребывании в Европе обязательно заглянуть к Петру Лавровичу.. Он фактически заменил место лидера эмигрантской оппозиционной интеллигенции- А. Герцена. К примеру, этого не было в отношении Г.Плеханова и Вл. Ульянова..

Во-вторых, если бы прошло конституционное избрание нового правительства России Учредительным собранием, то было создано коалиционное правительство во главе с эсерами (т.е.народниками). Присутствовали в этом правительстве и социал-демократы (большевики с меньшевиками), т.е. марксисты, где-то одну треть..Было бы немножко кадетов- "позитивистов" в подавляющем большинстве.. Естественно, выдвинулся бы на первый план в отношении философских предпочтений в новой России не Вл. Ульянов и Г.Плеханов, а признанный всеми философ народничества - П.Л.Лавров.. Был бы своеобразный «триумвират»: Лавров, Плеханов, Ульянов (или Богданов). Всех бы это устроило. Меньшевик Г.Плеханов-это "протеже" П.Л.Лаврова в отношении литературной деятельности. И для Маркса и Энгельса П.Л. Лавров был "друг Петр".. Более того, начал усиленно издаваться П.Л. Лавров в 1918 году. В самое тяжелое время вышло его собрание сочинений, серией выпусков на очень плохой бумаге. Да и большевики потом издали его политические работы в 1934 гг. Собирались издать восемь томов. Но издали всего четыре. Он всем был вполне-вполне приемлем и органичен: и эсерам, и меньшевикам, и большевикам. Никто в новой России бредятину религиозной и декаденствующей философии внедрять не собирался и "продвигать"..Все презирали эти направления, которое было связано еще с прогнившим "самодержавием" Гришки Распутина. Да и религию собирались отделить от государства не только большевики, но и меньшевики с эсерами. В любом варианте всех тех же самых ждал в том или ином виде «философский пароход» или «телега».

Конечно, философские взгляды П.Л. Лаврова требовали развития. Мало проявлено у него "гносеологических" и "онтологических" аспектов философского знания. Но это типично.. Хотя мы много не знаем, ибо архив работ П.Л. Лаврова до сих пор не издан. Это та часть, которая была привезена в Россию, часть осталась до сих пор в Париже. И у Вл.Ульянова они слабо проявлены, я так думаю, что при нормальном течении дел гносеологию "лавризма" (а не марксизма-ленинизма) заняло бы нечто типа социальной эпистемологии. Все к этому шло, следуя за ходом мысли Петра Лавровича. А онтологию - тектология Богданова, т.е теория систем.

В-третьих, что самое важное,- он первый заявил о необходимости создания своей русской философии в России, со своей спецификой и задачами. Что четко было заявлено и в его «Трех беседах о современном значении философии» (1860). До этого в России философия была дело «иноземное», преподавалась преимущественно какая-то «окрошка» из шеллингианства» и «гегельянства». Нарождались какие-то зачатки философии в русле славянофильства, но довольно смешные, которые имели более отношение к религии или политике. В основе- «страдания на предмет Третьего Рима». И «бывати Четвертому Риму» или нет. В таком русле. Русская «самобытная» философия на уровне ношения лаптей и косовороток. Как правильно говорил П.Л. Лавров: : «Философ­ских школ у нас не было, а были философствующие единицы, и те приносили очень мало своего, а развивали большей частью предмет по миросозерцанию того или другого германского философа» (Лавров П.Л. Философия и социология. Избранные произведения в 2-х томах. М., 1965. Т.1. с.515). И, далее,- у нас «…нет философского предания, великих имен национальных мысли­телей, которых системы спорили бы о господстве между нами» (Три беседы о современном значении философии \\ Отечественные записки 1861, №1. с.94)

Правильно подчерки­вает один из авторов сборника «П.Л. Лавров» (1922) Л. Мокиевский: «Главным фило­софом наших «шестидесятых годов», бесспорно, следует считать Лав­рова. Доб­ролю­бов и Писарев не пытались дать философского объяснения своего миро­воззрения; что же касается более образованного и более разностороннего Чернышев­ского, то философ­ские мо­тивы у него все-таки, всегда играли вполне второстепенную роль; к тому же и по своей философской эрудиции да­леко ус­тупал Лав­рову.

У Лаврова философия всегда стояла на первом плане. Так, например, Лавров из­вес­тен, как один из вождей революционного движения, но в этом революционном движении его роль сводилась, главным образом, к «философскому» обоснованию революционной дея­тельно­сти. И он всегда делал это с такой тщательностью и той основательностью, которые соответствовали его огром­ной эрудиции и его огромной трудоспособно­сти» (П.Л. Лавров. Сб.статей. Пг., 1922. с.29)

Реально было два толковых философа в России того времени на уровне задач, которые философией ставились и достигали уровня философа. Это Вл. Соловьев со своей довольно спорной концепцией и П.Л. Лавров. Вот что пишет А.А. Гизетти (1888-1938), известный социолог того времени, прошедший «горнило советских концлагерей, скончавшийся в тюремной больнице:

«.. Лавров в основных трудах своих выступает перед нами, как мыс­литель не менее само­стоя­тельный, своеобразный и, пожалуй, даже более систематиче­ский, чем Вл. Соловьев. Влияние Лаврова именно как фи­лософа на последующую ис­торию русской мысли тоже, по­жалуй, не менее зна­чительно, чем влияние Соловь­ева» (П.Л. Лавров. Сб. ст. Пг., 1922. с.385)

Гизетти пишет далее: «Лавров и Соловьев – крупнейшие представители и, можно ска­зать, почти основатели двух основных течений русской философии - антропологизма позитивного «гуманистического» и антрополо­гизма христианского. Одно течение идет ближайшим обра­зом от западников- социалистов Герцена и Белинского, другое от Чаадаева и славянофилов. В Лаврове и Соловьеве оба течения впервые становятся строго философскими. «Школы» Лаврова и Соловьева доныне относятся друг к другу резко враждебно» (П.Л. Лавров. Сборник статей. Пб.,1922. с.387)

А. Гизетти, подводя итог сопоставления равновеликих по таланту русских философов Лав­рова и Со­ловьева, пишет: «Разные, друг друга не знавшие, может быть, предвзято враждебные; они оба бесконечно нужны и дороги нам сейчас. Именами Лаврова и Со­ловьева начались но­вые главы в истории русской филосо­фии….Начались и оборва­лись… Но теперь, через откровение нового Ада и Чистилища истории - Рос­сия поймет, что они шли к одной цели раз­ными путями, и сохранит вместе зерна до дня, когда все оживет и воскреснет» (П.Л. Лавров. Сборник статей. Пб.,1922. С.403). Время Вл. Соловьева пришло – он «воскрес». Теперь, по всей логике, время за Петром Лавровичем Лав­ро­вым. Но, к сожалению, «воз и ныне там».

Рассматриваемая работа успела быть изданной в 1918 году в Собрании сочинений. В блоке; Статьи научного характера. Вып.V. Переживания доисторического перiода Петроград. 1918. Это часть его обширнейшей работы «Опыта истории мысли нового времени». (Был полностью издан лишь Том 1 во Франции).

Сразу видим его своеобразие языка. Что, он подразумевает под «переживанiями»? Он пишет так; «Все исторические периоды представляют, рядом вс явлениями, для них характеристичными, еще остатки предшествующих эпох. Ничто не мешало бы все эти остатки называть переживанан i ями; но , для надлежащего понiмания обществъ, правилънъе, может быть, различать в самихъ терминах два рода этихъ остатковъ; именно, съ одной стороны, тъ элементы, которые, хотя и унаследованы от болъе ранних эпох, однако, содъйствуютъ более или менее удачному рению новых общественных вопросов, а потому могут быть названы и позже жизненными элементами данного общества; съ другой же- явления, составляющiя безспорно помъху при решенънии упомянутых новых вопросов; для послъдняго рода явлений мы удерживаем исключительно термин переживаний . Какъ всъ эпохи историческiя, так и доисторическiй период оставили въ наследство позднейшим поколънiямъ и нъкоторые жизненные элементы позднейшим поколъниямъ и нъкоторые жизненные элементы и достаточное число переживаний.» (Собрание сочинений Петра Лавровича Лаврова Статьи научного характера. Вып.V Переживния доисторического периода. Петроград. 1918. с.9)

Я специально сохраняю не только его тяжелый стиль написания, но и существующую в начале XIX века орфографию. Это для того, чтобы понять, как мы ушли в русском языке. (Я читал книжку 1815 года издания, которая была написана русским языком того времени - это почти иностранный язык!). По сути, он под «переживаниями» понимает традицию. Самое главное, что странно, термин-«традиция» вполне эффективно применялся в то время. Вот эти его изобретения» неологизмов и тяжелый стиль фактически «угробили» интерес к этому мыслителю. Но, тем не менее, мы как имеем, так и будем иметь улицы его имени во всех городах нашей страны. Он не «запятнал» себя ни в чем. Он не большевик, а народник, который призывая к революции, прежде сего, не забывал о просвещении народа, как базовой задачи народной интеллигенции, которая должна нести знания, красоту и добро людям.. Значит «переживания» - это традиция.

Сутью мыслей П.Л.Лаврова является утверждение, что развитие цивилизации состоит в том, что эти традиции перерабатываются мыслью. И мысль является главным двигателем прогресса. Но он не является противником традиции (переживаний). Просто констатирует превосходство человеческой мысли над традицией, которая сложилась часто случайно и уже не имеет значения в данную эпоху, мешает развитию. И потому начинается процесс переработки традиции мыслью. Критической мыслью. Традицией живут дикари и неразвитые общества, которые лишены истории. Но он не учитывает, что традиции (переживания) служат скрепами любых социокультурных образовании, включая науку и философию. Тем не менее, где отсутствует мысль, которая дает инновационный импульс традиции, то эта традиция закостеневает и превращается в тормоз общественного развития.

Интересны типы различения дикости, которые живут этими «переживаниями» (традицией): «Каковы же различные типы, которые могли выработаться в историческое время на почве этих переживаний лени мысли и царства обычая…

Это, прежде всего, целые племена и народы, существующие в эпохи исторической жизни человечества, но оставшиеся вне истории. Это, затем, пасынки цивилизации и дикари высшей культуры, составляющие огромное большинство тех самых исторических наций, которыми удалось выработаться в своей среде интеллигенцию, сделавшую эти нации - нациями историческими.

Существование в человечестве этих трех типов, переживания доисторического дикаря составляет во всех случаях помеху прогрессу человеческого общества

Пока довольно значительная доля человечества состоит из неисторических народов, до тех пор и самые передовые нации встречают помеху своему развитию. Присутствие соседей-дикарей вынуждает довольно часто (по действительной или кажущейся необходимости) цивилизованные народы прибегать, по отношению к этим соседям, к приемам, не только несогласными с задачами цивилизации, но даже прямо деморализирующим цивилизованные народы». (там же стр.14). Лавров отмечает, что взаимодействие «народов неисторических» и «народов исторических» деморализирует и сильно мешает развитию цивилизации. В принципе, он частично прав. По истории мы знаем, что дикие воинственные племена и народы часто разрушали цивилизации. Но этот процесс разрушения цивилизационных народов происходил тогда, когда уже сама эта цивилизация выродилась внутри себя. Сейчас наблюдаем такую же картину в Европе в связи с нашествием эмигрантов из Сирии, Ирана, Ливии и иных государств того региона.

Это в отношении все о «неисторических племенах и народах».

Далее о «пасынках цивилизации»: «Пасынки цивилизации несли и несут на себе всю тяжесть труда, вырабатывающего и поддерживающего вес формы цивилизации, которые добыло и добывает человечество; но внешние препятствия, особенно борьба за существование, лишали и лишают целые классы личностей возможности участвовать в продуктах этих цивилизаций не менее того, как от нее были отрезаны жители какого-либо уединенного острова океана. Присутствие в цивилизованных обществах этих пасынков цивилизации вызывает, с одной стороны, значительное сомнение относительно силы этой цивилизации, а, с другой,- представляет для нее постоянную опасность, так как случайная катастрофа, которая может дать временное преобладание большинству, чуждому не по своей вине потребности развития, способно тем самым понизить более или менее значительно уровень общественной цивилизации и замедлить, если не остановить вовсе, ход прогресса страны» (там же, с.15)

Лавров, движимый идеями просвещения народа, народник, утверждает, что пока эти «пасынки цивилизации» лишены доступа к высшим достижениям цивилизации, то прогресс страны проблематичен. Увы, мы сейчас реально видим, что сии «пасынки цивилизации» вполне вольготно себя чувствуют именно в качестве этих «пасынков» с агрессивной уверенностью в своем образе мысли и поведения. Но Лавров настаивает, что: «На исторической интеллигенции лежит постоянная обязанность самой решительной борьбы тех экономических и политических форм общественного строя, которые фатально созидают целые классы подобных пасынков цивилизации, не по своей вине остающихся вне исторической жизни. И, рядом с этим, на той же интеллигенции лежит другая обязанность: неутомимо действовать педагогически на это большинство, чтобы возбудить в нем потребность развития., которая ввела бы его действительно в историческую жизнь в то самое время, когда политические и экономические реформы уничтожат фатальные преграды, устраняющие пасынков цивилизации от этой жизни» (там же, с.16).

Увы, сейчас преград нет, но и желания у этих «пасынков цивилизации» становиться «ботаниками» нет совершено. Они довольно экономически обеспечены, а потому не считают нужным принимать какие-то иные, «высшие идеалы», менять свои принципы и образ жизни. Им без них с отличной выпивкой и закуской на анатолийских пляжах с дамочками вполне вольготно.

Теперь об интеллигенции. Тут не так все просто. Есть два типа интеллигенции, которые потом четко разделял, в частности, Вл. Ульянов. Это служители буржуазии, как понимал всю интеллигенций Махайский-Вольский, т.е. то, что Вл. Ульянов потом назвал «говном нации» (лучше и приличнее был бы термин, который я применяю- «философствующий навоз»), а есть народная интеллигенция, истинная интеллигенция. Так вот первый тип «интеллигенции Лавров относит к дикарям высшей культуры. Вот, что о них Лавров пишет: «Но доисторический представляет еще более поразительные переживания в среде исторических народов в дикарях высшей культуры. Это – люди, имеющие полную возможность выработать в себе наслаждение развитие и потребность его, но, по внутренним условиям, лишенные способности к этой выработке. Это-люди, которые без малейшего усилия приспосабливаются к обычным формам жизни и обычным формам мысли. Это- рабы обычая, никогда не ставящие себе вопроса, что в обычае хорошо или дурно. Их мысль остается при потребностях, существовавших у доисторического человека. Культура общества, их окружающего, развила в них потребность к комфорту, незнакомому дикарям культуры низшей, и потому внешность их жизни иная; но за этой внешностью лежат в сущности те самые заботы и та самая лень мысли, которые побуждают дикаря низшей культуры подвергаться мучительному процессу татуировки, опиливать зубы, строить из волос целое здание, украшать одежду побрякушками и жилище трофеями охоты и битв. Историческая цивилизация окружает дикаря высшей культуры продуктами религии, науки, философии, нравственности и сложными общественными формами; его воспитание ознакомило его с их проявлениями; его общественное положение заставило его включить эти продукты в большей или в меньшей мере в свой жизненный обиход и в обстановку своего комфорта. Но он все-таки относится к ним, как дикарь. Он вовсе не чувствует потребности с тех элементах, которые составляют их развивающее начало. Они нужны лишь потому, что так принято в его обществе» (там же стр.16-17)

Он отмечает интересную деталь, что лень мысли, жизнь по обычаю-традиции сопровождается, как бы мы сейчас сказали - флуктуациями разного рода, но, которые не поддержаны мыслью, превращаются в бессмысленную игру. Это-мода, которой живут дикари высшей культуры.

«Но лень мысли не только вызывала в дикаре коллективную наклонность к жизни по обычаю. Она обуславливает еще неспособность обдумывать и оценить всякое новое возникающее побуждение. А потому столь же существенный признак дикости составляет неосмысленная изменчивость в личных побуждениях в пределах обычая, одинаковая непоследовательность при появлении и при исчезновении моды, охватывающих большее или меньшее число особей» (там же с.21).

И далее о них же: «Дикари высшей культуры было всегда много во всех исторических цивилизациях, много и теперь. По своему общественному положению они составляли и составляют одно из сильных препятствий укреплению и расширению той смой исторической жизни, которая доставила им вся средства их влияния на общество, но по своей сущности остались им недоступными. Они располагали и располагают наибольшей долей экономических благ общества. Они сообразуют главный элемент общественного мнения. Они составляли и составляют большинство придворных клик, сословных, наследственных, избирательных собраний и советов. К их привычкам мысли большей частью приспособлялись и приспособляются литература и искусство. Они занимали и занимают, за немногими исключениями, влиятельные места в коллегиях жрецов, в иерархии духовенства, в судебном сословии, на кафедрах университетов, в ученых обществах и академиях. Экземпляры дикарей высшей культуры мы встречаем всего чаще на местах визирей, министров, президентов республик, на самодержавных и конституционных тронах. Без понимания роли этих дикарей в прошедшей и в настоящей истории она становится загадкой. Присутствие при исторических событиях людей, неспособных участвовать в исторической жизни, но влияющих на нее своим общественным положением, составляет одно из важнейших условий, определяющих течение жизни. Они парализуют действие самых благодетельных общественных форм, опошляют самые замечательные завоевания мысли в области науки, искусстве, нравственности, заглушают своей склонностью к рутине и своим отвращением от живой новизны наибольшую долю инициативы истинно-развитой интеллигенции и слишком часто лишают всякого значения общественные реформы, обещавшие замечательный прогресс. Умножение дикарей этого разряда и переход в их руки большей доли общественного влияния составляют постоянную помеху прогрессивным процессам в обществе* и постоянную опасность для сознательной цивилизации обратиться в рутинную культуру» (там же, с.18-19)

Но Лавров еще рассматривает своеобразный момент в культуре. Это наличия флуктуаций, которые не имеют вектора развития. Так - игра различий и повторений. Это явление в культуре - мода :«Если жизнь по обычаю представляет характеристическую черту человеческих групп, остающихся за пределами истории и как неисторические народы, и как пасынки цивилизации, и как дикари высшей культуры, то легкомысленное или просто бессмысленное перескакивание от одной моды в области форм общежития к другой, от одного эстетического вкуса к другому, или даже от одного приема философской мысли к другому - особенно свойственно дикарям высших культур. Забота о том, чтобы не отстать от других во внезапном распространении покроя жилета, модного украшения на шляпе, модного поклонения прославленному романисту или маэстро- иногда, действительно, великим, хотя столь же часто ничтожным, -модного вольтерианизма в 1780 году или пессимизма и struggle-for- life-изма в 1895 г., представляет совершенно подобное явление в новоевропейской цивилизации, какое мы наблюдаем у папуасов, при их разнообразных- не только по родовым группам, но и индивидуально - постройках удивительных форм их шевелюры, или у сибирских шаманов в их соперничестве в области магических песен и приемов. (там же, с.23-24)

Т.е. в обществах, которые живут исключительно «по обычаю» существуют разные флуктуации социокультурных систем - модные «веяния», которые иногда приводят к закреплению их в качестве традиции. Иногда эти «моды» имеют позитивный характер и дают динамику развития этих обществ обычая. Но, в большинстве случаев- это «развлечения» дикарей высшей культуры, которые совершено лишены способности мыслить, а потому это заменяют игрой мод. Это имеет и отношение к модным философским учениям, модным стилям социально-политического поведения. Но это совершенно не имеет отношения к реальной работе мысли, к реальным проблемам общества.

Чтобы лучше понять глубже эту работу П.Л.Лаврова, имеет смысл обратиться к другой его работе - «Цивилизации и дикие племена». Эта работа вызвала благоприятный отклик, как у зарубежных, так и у российских ученых «первой величины», к примеру, выдающегося историка Н.И. Кареева. Он под несколько иным углом смотрит на это разделение: неисторические племена и народы, обособленные и дикари высшей культуры.

В этой работе он рассматривал социальную регламенти­ро­ванную инстинк­том жизнь социальных беспозвоночных (муравьев). Далее он рассматривал жизнь позвоночных, отмечая, что, в отличие от беспозвоночных, их «го­сударственное» уст­ройство проще. Но, в то же время, они отличаются тем, что их лич­ное поведение отличается большей изворотливостью и хитростью, они более способны к «игре», выходя в её процессе за рамки заданного им природой «обычая». Потом он пе­реносит эту схему на человеческое общество, считая, что в обществе действуют два этих типа поведения - беспозвоночных и позвоночных. В этой работе он разделяет общество на «дея­телей», «участников» и «присутствующих».

«Весь мир беспозвоночных, не представляя следов протеста личной мысли и переработки культуры мыслью, остается при одной культуре, то есть он имеет один из элементов цивилизации, её формальную сторону, жизнь общественную как наследст­венный, необсуждаемый, ненарушимый, безусловно обязательный обычай, как предание и привычку.

Этот элемент есть и во всякой человеческой цивилизации, но к нему здесь присоединя­ется другой элемент, мысль личности, постоянно перерабатывающая культуру и разви­вающая в этой переработке, - это элемент человечный; хотя его можно проследить и в мире позвоночных, но там он постоянно подавлен внешними обстоятельствами и не может добраться до состояния прогрессивности в обществе» (Лавров П.Л. Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.221-222)

«Личная мысль и её влияние на изменение обычая – вот важный элемент общественно­сти, появляющийся среди позвоночных» (Лавров П.Л. Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.209)

Главную роль в прогрессе обществ он видит в «критически мыслящих личностях» - главных, по его мнению, деятелей (акторов) цивилизации. В другой работе он пишет: «Выделение из массы народа, сплоченного в нацию или скованного государственным законом, интеллигенции, усвоившей потребность развития и обратившейся в историческую силу, есть основной факт исторической жизни» (Арнольди С.С. (Лавров П.Л.) Задачи понимания истории. Проект введение в изучение эволюции человеческой мысли. М.,1895. с.165).

Т.е опять «интеллигенция разделена у него на два вида. Один тип-это дикари высшей культуры, другой тип- это «деятели», главные акторы социокультурных процессов.

Прежде всего, о «деятелях», которые спасают общество от застоя и придают ему дина­мику: «Спасение человеческих обществ от застоя заключается в том, что в них есть всегда первые. Эти дерзкие критики существующего, эти лицемеры, относящиеся с тайным эгоистическим расчетом к священному обычаю, эти львы, идущие за другими не потому, что и те идут, а по­тому, что им лично видна цель в этом направлении – это люди мысли, работники прогресса, или реакции, но, во всяком случае, враги закона. Они мешают своим присутствием другим ос­танавливаться навсегда на той или другой ступени общественного развития и хранят их тради­цию позвоночных животных среди общества, готового опуститься на ступень беспозвоночных» (Лавров П.Л. Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.215)

Интересна статья П.Лаврова о Сент-Бёве на сей предмет, где он анализирует соотношение писателя и современной ему эпохи: «..отдельные умы и группы умов не суть самопроизвольные или просто лю­бопытные явления в кунсткамере мировой истории. Это - продукты исторического процесса, в который они входят, как элементы, сами оказывая большее или меньшее влияние на дальнейшее течение этого процесса, и «понять» какую-либо из этих групп или даже какую-либо из этих личностей можно лишь при помощи понимания всей той доли самого исторического процесса, в которую эта группа или личность вошла как элемент, подвергаясь весьма разнообразным влияниям, как в своей явной, официаль­ной, общественной деятельности, так и в своей интимной, частной жизни.

Есть эпохи, в которых движущие силы истории более просты и единообразны во всех своих элементах, и тогда все проявления частной и общественной деятельности личностей, служащих представителями эпохи, имеют настолько общий характер, что одно из этих проявлений может служить дополнением, комментарием другому: в семье и в народном состоянии человек является с теми же особенностями, с той же высотою или низостью характера; преклоняясь перед величием и ясностью мысли в его произведениях отражение, изнанку жизни, столь же величественной даже в своей обы­денности или столь же возмутительной в своей пошлости. Но такие эпохи редки и та­кие личности не особенно часто встречаются именно в среде замечательных умов и деятелей. В эпохи, которым более или менее точно принято давать наименование кри­тических, переходных (как будто в истории не все есть переход!), в эпохи, когда муки рождения новых личных общественных идеалов становятся особенно сильными, мы встречаем часто сложные личности, мысль которых опередила привычки жизни; лич­ности, одна доля деятельности которых вызвана влиянием одного течения, господ­ствующего в данную эпоху, тогда как другая доля находится под влиянием совсем дру­гого течения. У иных личностей эти явления представляются последовательно, как сту­пени развития или нравственной дегенерации. Но у других противоречивые влияния сосуществуют в своих предъявлениях, и это особенно часто случается в эпохи, когда большинство личностей не в состоянии переложить свои привычки, устроить жизнь со­образно сознанным идеалам, или уверовать в идеалы, которые согласовались бы с ру­тиной жизни. Тогда, «натуралист в области умов» отмечает странные, уродливые ком­бинации. Глубоко - честный и искренний человек, без пятна в своей частной жизни, ока­зывается под знаменем ретроградов и расчетливых эксплуататоров окружающей среды. Представитель передовой мысли эпохи в своих произведениях, руководитель передовой группы в борьбе партий за будущее, смелый и самоотверженный мученик за благородную идею выказывает в своей частной жизни, или в некоторых сторонах своей общественной деятельности, и узкое недомыслие, и мелочную бесхарактерность, и по­зорные побуждения. В груди одной личности как будто живут не только две души», но гораздо более» (П.Угрюмов (П.Л. Лавров) Сент-Бёв как человек \\ Отечественные записки. 1881. №1. с.206).

Но, как мы уже знаем, есть категория «дикарей высшей культуры», которые освоили все достижения цивилизации, но, по сути, остались такими же первобытным дикарями. Они «участники», которые в рамках созданной культуры ищут себе удобное местечко и вполне сносную питательную базу. «Участники»- это те, которые осваивают и претворяют в социальное достижения «дея­телей», но сами к творчеству неспособны. К этому классу, как можно понять, он относит и интеллигенцию, но только ту часть, которая ближе к типу дикарей высшей культуры: «Цивилизурующая деятельность интеллигенции могла сделаться исторической силой лишь при пособии примкнувшей к ней или подчинившейся ей части дикарей высшей культуры. Но для этих дикарей, в мысли которых переживает царство обычая и моды, цивилизация, подрывающая старый обычай, не может быть ничем иным, как новой формой обычая, новой прочной культурой, не подлежащей изменению. И вот переходная эпоха кануна истории на первой же ступени исторической жизни сменяется эпохой попытки создать новую культуру. Но эта культура представляет то характери­стическое отличие от культур доисторических, что она не есть исключительно продукт бессознательной и непреднамеренной общественной метаморфозы. В обществе образовался и появился, как сила историческая, элемент интеллигенции, стремящейся к развитию. Новая культура должна удовлетворять и этой сознанной потребности, а по­тому пред нами историческая цивилизация, заключающая в себе не только заботу о прочности новых форм мысли, а также стремление удовлетворить и некоторые идейные требования. В данном случае попытка создать новую культуру характеризо­вана тем обстоятельством, что имеет в виду цивилизации обособленные. Но, вместе с тем, в истории начинается… ряд неустранимых смен эпох переходных от одной разрушающейся культуры к другой, также неизбежно долженствующей разрушиться – и эпох, характеризованных попыткой создать новую более прочную и более рацио­нальную культуру. Требование общественной прочности сдерживает и регулирует за­дачи общественных реформ и революций во имя развития. Требование развития не доз­воляет историческим цивилизациям остановиться на какой-либо неподвижной общественной комбинации задач жизни и мысли…» (Арнольди С.С. (Лавров П.Л.) Задачи понимания истории. Проект введение в изучение эволюции человеческой мысли. М.,1895. с.165-167)

При всем этом существуют в обществе «присутствующие». «Присутствующие» – это люди, которые относятся к классу дикарей высшей культуры и «…потому лишь принадлежат к цивилизован­ному об­ществу, что родились в нем, родились при условиях, поставивших их рядом с двигателями и участниками цивилизации. Они получили по наследству некоторые формы жизни и привычки, и сохранять их, подобно тому, как австралиец до конца жизни сохранит обычаи и привычки се­мьи, в которой родился, как муравей содержит тот или другой строй унаследованного им мура­вейника… Они действительно живут в среде цивилизации, но для них цивилизация есть лишь несколько сложнейшая форма общественности, где ходы мышиных нор и построек термитов заменены паркетными полами.., дойные вши муравьев заменены наследственной рентой или чиновничьем жа­лованием; но в сущности разницы нет никакой» (Лавров П.Л. Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.198). Он далее более пространно писал: «Формы общественной жизни, насколько они получаются по преданию и передаются по привычке, отличаются от строя животной жизни лишь по сложности, а не по существенным признакам. Чело­веческий муравейник может обладать администрацией, законодательством, промыш­ленностью, искусством, религией, даже в известной степени наукой и оставаться не бо­лее, как человече­ским муравейником» (Лавров П.Л. Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.205) Более толково потом назвал такое общество А. Зиновьев - «Человейник»

Вот как перелагал мысли П. Лаврова М. Филиппов: «Гастрономические наслаждения, утонченный разврат, азартные игры – таковы наслаждения культурного дикаря. Он даже читает порой Бокля и Толстого, потому что это делают другие. Он быстро соображает выгоду нового акционерного предприятия, подобно тому, как папуас бы­стро постигает преимущество ружья над луком. Но, в то же время, он раб обычая, для него не существует самого элементарного представления о потребности развития мысли путем уяснения и усовершенствования методов, - о потребности развития об­щежития путем воплощения справедливости в общественные отношения» (Филиппов М. Теория критически-мыслящей личности \\ Научное обозрение. 1900. №4. с.758).

Интересна его критическая оценка этой теории. Филиппов считал, что Лавров сам от­рицает свою теорию критически-мыслящей личности тем, что в поздний период подхо­дит к материалистическому пониманию истории и утверждая, что мысль продуктивная – это мысль техническая и мысль по творчеству общественных форм. В связи с этим становится важна их общественная роль: «Эти личности оказываются плотью от плоти тех общественных групп, к которым они принадлежат по рождению и воспитанию или примыкают по симпатиям и убеждениям. Сложные, переплетенные нити, связывающие личности с различными общественными группами, настолько определяют собою отно­шения этой личности к историческим движениям, что для чисто индивидуальных суж­дений остается немного места. Самая критическая работа оказывается не делом* лич­ного произвола, а явлением общественным. Стоит вспомнить о веке энциклопедистов. Чем более глубоко проникла данная личность в потребности своей группы, своего об­щества, своей эпохи, тем глубже представляются другим её убеждения… Таким обра­зом субъективизм автора в конце концов приводит к общественному элементу. В этом я вижу мост, соединяющий его воззрение с другими, более объективными социологиче­скими теориями» (Филиппов М. Теория критически-мыслящей личности \\ Научное обозрение. 1900. №4. с.774-775).

Интересна мысль о том, что именно перманентные «потрясения» общества придают динамику социокультурным изменениям. Такой принципиальный «катастрофизм», прямо в русле синергетического мышления: «Культурный строй не мог окоченеть, потому что постоянно подвергался потрясениям и в этих потрясениях мысль находила возможность крепнуть и отыскивать новые спо­собы действия» (Лавров П.Л. Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.243)

Большое внимание Лавров уделяет формированию психики человека культуры, который уже более сдержан и способен рассчитывать свои действия. Это дает то, что человек, который приобщен к культуре более «управляем» и «дисциплинирован». Все идеологии обществ исторических- это общества, которые формируют иные практики мысли и поведения.

Далее Лавров рассматривает под этим ракурсом все разновидности «переживаний» (традиций) в разных областях человеческого общества - социальных институтах управления, в искусстве, в религии, в философии и науке. В частности, интересно, что он придает одновременно большую роль аналогии в философии и науке, но, одновременно, говорит, что при дальнейшей работе мысли аналогия, как механизм мысли эпохи «переживаний», не может позитивно рассматриваться ни философией, ни наукой.

Итожит эту работу следующим: «В предшествующих главах было показано, как многочисленны и разнообразны были и остались переживания доисторического времени в исторические эпохи, и как рядом с жизненными элементами, способствовавшими историческую эволюцию народов, эти переживания оказывались большей частью опасным препятствием этой эволюции. Историческая интеллигенция, усвоившая наслаждение развитием и потребность его, пользовалась, конечно, всеми жизненными элементами для упрочения и для расширения своего влияния; однако сознательная работа мысли этой интеллигенции в направлении развития рисковала оказаться слишком слабым орудием борьбы за историческое будущее, вследствие многих препятствий, встречавшихся на этом пути; работу интеллигенции парализовала и сравнительная малочисленность этой интеллигенции во все периоды истории, и могущество обычая в большинстве населения, и лишь лень мысли, унаследованная этим большинством, и другие подобные же препятствия, на которые только что было указано. Но в этой борьбе за будущее интеллигенция нашла себе пособников и в особях, вполне подвластных бессознательному процессу жизни по обычаю. Эти пособники действовали не из-за потребности развития, доступной лишь интеллигенции, но из разнообразных побуждений, возникавших в среде общества, помимо указанной потребности. Таковы были сперва некоторые естественные побуждения, которые мы замечаем и у дикарей; затем таким же мотивом были низшие интересы, в то время, когда интеллигенция ставила перед своими современниками уже представления об интересах все более высших; еще позже возникали в большинстве коллективные побуждения фантастические, когда интеллигенция все лучше и все определеннее уясняла себе и обществу реальные задачи в области развивающих идей и общечеловеческой солидарности. На всех этих последовательных фазисах побуждения интеллигенции значительно отличались от мотивов деятельности общественных групп, оставшихся вне истории; тем не менее, результаты тех и других могли иногда совпадать и действительно совпадали. В подобных случаях - более частых чем это можно было бы ожидать - интеллигенция встречала бессознательных пособников, как своей выработки при переходе доисторического общества к исторической жизни, так и своему позднейшему влиянию на общество при своей борьбе с неисчислимыми препятствиями. Именно это обусловило ряд явлений, которые, в своей совокупности, представляют знаменательную картину борьбы исторической мысли с переживаниями доисторического времени.

Непостоянство мысли дикаря всех культур являлось уже в самой среде царства обычая разъедающим началом для последнего. Особи, чувствовавшие удовольствие от случайной новизны, бессознательно становились противниками обычая. Изменчивая мода вызывала среди дикарей всех культур во все периоды такое же безусловное подчинение, как и неизменный обычай. Между автоматами обычая и ребяческими слугами моды не могло во многих случаях не обнаружиться противодействие. Как только это противодействие здесь или там дошло до того, что в общих привычках мысли стали побеждать сторонники бессмысленной смены мод над столь же бессмысленными рабами обычая, тут оказались шансы для нового изменения. Среди низших племен, соседи, выработавшие высшую культуру, или колонизаторы более дальних цивилизованных племен приносили дикарям, у которых господствовала смена мод, новые моды, настолько внушительные, что старый обычай был окончательно подорван ими. Оказалась почка для новой работы мысли. Более или менее ясное наслаждение развитием сделалось осуществимым для вчерашних дикарей. Для племен несколько высших по способностям изменчивость моды оказалась сильнее и без посредства чужих, и для них возможность исторической жизни появилась самостоятельно.

Первым шагом на этом пути была у одних особей, усиливавшаяся склонность к подражанию и заимствованию, и преобладание у других, удовольствия от новизны над удовольствием от неизменности форм жизни и приемов мысли. Те особи, которые стремятся наслаждаться новизной, вообще, мало по малу вырабатывают в себе новые побуждения. Это, во-первых, склонность ставить эту новизну перед собою и перед другими, как нечто лучшее, нечто высшее,- следовательно, элементарное побуждение к развитию. Это, во-вторых, у особей, в которых наилучше подготовлялся будущий индивидуализм, стремление сделаться инициаторами в обществе распространяющейся новизны: внушительными личностями, требующими подражания в области мод. Но в то же самое время, для этого самого инициаторства одних особей в области моды, вырабатывается очень удобный материал в тех группах, которые развивают в себе преимущественно подражательность и переимчивость в области привлекательной новизны. Таким образом, в обществе происходит несколько дифференциаций. Рядом с большинством, остающимся под безусловным гнетом обычая и случайно возникающих мод, из этого большинства выделяются инициаторы мод - почти, исключительно, бессмысленных и приятных только своей новизной- и их подражателя на почве склонности к новизне. Зародыш интеллигенции, стремящейся к лучшему - более или менее ясно представляемому- выделяются в группы особей, способных сделаться инициаторами мод и действовать внушением на других в направлении господствующей новизны. Зародыш групп пособников интеллигенции, починяющихся их инициативе, присутствуют в среде людей, склонных поддаваться чужому внушению в поддержке новизны. В последующие периоды эволюции большинство этих групп обнаруживает наклонность войти в массу дикарей высшей культуры, против которых становится неизбежной- позже и обязательной- борьба меньшинства, вырабатывающегося в историческую интеллигенцию Но на низшей ступени, подготавливающей историческую жизнь, именно в только то упомянутой дифференцирующейся среде, совершалось подготовка. На почве борьбы за новизну вообще или за старую культурную форму вырабатывается борьба за новизну лучшую, борьба за начало развитию там, где обстоятельства этому способствуют, начинается историческая жизнь. Прежде чем она началась, первым симптомом, обнаруживающим присутствие течения в этом направлении, оказывается непреднамеренная смена культур; коллективность доисторических дикарей, под влиянием инициаторов новизны и их сторонников, переходит от одной культурной формы к другой, но потребность развития еще не обнаружилась. Интеллигенция еще не выработалась. Доисторический период продолжается в новых формах культуры» (там же, с. 158-160).

Историческая интеллигенция еще не выработалась. Она появится тогда, когда выявится слой критически-мыслящих личностей, а по моей философии- шизоидов. Они с большой натяжкой могут считаться интеллигенцией. Подавляющее большинство интеллигенции - это клан дикарей высшей культуры. А это те «одинокие», которые дают толчок развитию мысли, знания и изменению социальных форм (часто это происходит путем террора и кровавых гражданских войн). Так и идет постоянно разделение интеллигенции на две категории, что выражается в разных формах. К примеру, это различение выразил Вл. Ульянов таким образом: ««Интеллектуальные силы» народа смешивать с «силами буржуазных интеллигентов неправильно. За образец их возьму Короленко, я недавно прочел его, писаную в августе 1917 года брошюру «Война, отечество и человечество».

Короленко ведь лучший из «околокадетских», почти меньшевик. А такая гнусная, подлая, мерзкая защита войны, прикрытыми слащавыми фразами! Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 000 000 убитых на империалистической войне, дело, заслуживающее поддержки ( делами, при слащавых фразах против войны), а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно. «Интеллектуальным силам», желающим нести народу (а не прислуживать капиталу), мы платим жалование выше среднего. Это факт. Мы их бережем. Это факт» (Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд.5. 1978. Т.51 с. 48-49)

Это одна из вариаций. В любом варианте факт, что эти критически-мыслящие личности, шизоиды и являются главными акторами социокультурных изменений

 

Глава 3

Цивилизации и дикие племена

 

­­ Такое название имела работа П.Л. Лаврова, которую отмечали все русские мыслители и учёные как одну из лучших его работ, имела отправной точкой роман Тургенева «Дым» (1867), который вызвал множество споров в среде передовой российской интеллигенции. Тургенев всегда отличался «квасным либерализмом», был достаточно лоялен самодержавию, потому всегда был объектом критики народников. В данном случае, Лавров «зацепился» за высказывание Потыгинаперсонажа романа «Дым», попутно охарактеризовав Тургенева- «алхимиком мысли»: «Когда наш знаменитый алхимик-беллетрист положил в свою колбу, как он полагал, всю квинтэссенцию современных русских стремлений и торжественно объявил публике результат своего опыта, именно, что все дескать, не более, как дым, то, по-видимому разочарованный, алхимик нашел в продуктах возгонки все-таки одну крупинку золота. Чем другим должно считать торжественно растянутое слово, произносимое представителем разума в повести г. Тургенева, Потугиным, именно слово ци-ви-ли-за-ция? По-видимому, г. Тургенев, предполагал в этом нечто столь ясное, определенное, великое, подавляющее, что читателю стоит лишь произнести это слово, да еще растянув его, и читатель немедленно умилится духом, заметит, на сколько идеал прославленного беллетриста выше идеалов, за которыми гонятся разные кружки и партии у нас на Руси, и затем, -затем всеми силами будет стремиться к этому единственному идеалу. Стремление к цивилизации! Как это хорошо звучит. Вы, мелочь, стремитесь там к тому, чтобы народ не голодал, или к тому, чтобы крупные землевладельцы господствовали в земстве; к тому, чтобы публика отличала донос от критической мысли, или к тому, чтобы она считала патриотизмом уськанье на поляков и немцев; к тому, чтобы молодые выучивались кое-чему действительно полезному и развивающему, или к тому, чтобы они гордились своими аттестациями, обозначающими, сто наши юноши в своем совершенстве спрягают греческие глаголы. Вы стремитесь к власти, чтобы провести идею, чтобы воплотить в жизнь свой идеал, или для того, чтобы беспрепятственно грабить, прижимать, удовлетворяться животным страстям. Все это пустяки, дым, не имеющий человеческого значения ни в хорошую, ни в дурную сторону. Мы, истинно понимающие, мы, светлые усы, мы Потугины, Тургеневы et Comp. стремимся к цивилизации! (С.С. Арнольди (П.Л.Лавров) Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.3-4) После этого «предисловия» П.Л. Лавров начинает анализировать разные понимания того, что есть «цивилизация», что есть «культура». Действительно до сих пор мы имеем разнообразнейшее понимание этих понятий. Такое же разнообразие наблюдалось и в те времена. Ситуация изменилась крайне незначительно. Но крайне интересен этот обзор мнений социологов, этнографов и философов того времени об этой проблеме. Много совершенно неизвестных имен современным культурологам, которые повторяют их мысли о соотношении понятий «цивилизация» и «культура», об их значениях. В то время ещё было крайне популярно сравнение свойств социальных животных и человеческого общества. И это придает определенный «шарм» этому обзору мнений о том, что 97 есть человеческая культура, что есть человеческая цивилизация. Эти социобиологические аспекты обсуждения этих терминов подытоживает П.Л. Лавров следующим образом: «Мы видим, что животный мир, стоящий ниже человека, могут создать общество, семью, государство и технику в форме обычая и предания, опирающихся на потребности и привычки» (С.С. Арнольди (П.Л.Лавров) Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.59). Но значительно большее внимание П.Л. Лавров уделяет обзору мнений о культуре древних обществ разных известнейших этнографов того времени. Забавно высказывание П.Л. Лаврова в процессе этого обзора: «Дикий философ, вполне убежден, что все в природе имеет двойное существование: телесное и духовное; деревья, реки, звезды, ветер, - все имеет душу. Душа не всегда обитает в теле, она может покидать его и воплощаться снова. Души, населяющие мир этих людей, для них большей частью невидимы наяву, зато во сне эти души вещей являются далеко от тех мест, где пребывают сами вещи. Тогда душа спящего оставляет его тело и посещает другие души вещей, или они посещают её. В современном цивилизованном мире разве спиритисты могут представить себе это постоянное общение человека низших рас с душами вещей; к ним обращаются они за советом, как поступать в известном случае; от них узнают прошедшее и настоящее. И вот, чтобы достигнуть желанного сообщения с духовным миром, человек употребляет способ, которому научил его опыт и который безошибочно ведет к цели: он некоторое время совершенно отказывается от пищи. Скоро наступает бред, появляются галлюцинации.. Он видит тех, кого хотел увидеть. Когда он извлек желаемую пользу из этого сообщения с духовным миром, он снова принимает пищу и приходит в нормальное состояние» (С.С. Арнольди (П.Л.Лавров) Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.77). Он отмечает реальную жестокость обычаев этих диких народов, тем самым опровергая концепцию «естественного добродушного и благородного дикаря» Ж.-Ж. Руссо, да всякую болтовню о возврате к «истокам», к «естеству и непосредственности», что было популярно и у нацистских философов. Весь этот возврат приводит только ужасам Освенцима: «При различии привычек, обычаев и преданий диких племен от нашего строя жизни, понятно, что идеалы приличия, человеческого достоинства, нравственного блага и справедливости у них (т.е дикарей -С.Г.) воплощаются в чувства и действия весьма отличные от того, что мы связываем с этими идеалами. Лэббок горит, что кардинальные добродетели христианского вероучения: вера, надежда и любовь, не входят в число добродетелей дикарей» (С.С. Арнольди (П.Л.Лавров) Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.77). У них даже отсутствуют, он пишет далее, какие-то аналоги слов типа «милосердие», «любовь». Все это дано в контексте обсуждения тургеневской темы- «отцы и дети». Т.е он подчеркивает, что «отцы» далеко-далеко не отличались благородством. 98 Кроме ущербности нравственных принципов диких народов, П.Л. Лавров отмечает еще крайнюю неорганизованность мысли первобытных народов. Далее П.Л. Лавров переходит к рассмотрению «общественного элемента у беспозвоночных». У общественных насекомых существует довольно четкая система социальной организации, форм коммуникации. Это прекрасно известно. Лавров сравнивает этих социальных насекомых с человеческой культурой: «И так сравним общественный строй низших животных, доступных в этом отношении довольно точному наблюдению, см тем, что мы гордо называем современной европейской цивилизацией. К своему удивлению мы замечаем в них общий элемент, который в насекомых имеет исключительно преобладающее значение, а у нас играет самую видную роль, и этот элемент, как он ни различен в своих формах, но по сущности совершенно одинаков там и здесь. Возьмем современное европейское общество и в нем обратимся, прежде всего, к меньшинству, которое поставлено в наивыгоднейшее положение. Оно пользуется всеми благами того, что мы называем нашей цивилизацией. Ему открыты все дороги жизни. Но легко заметить, что личности этого меньшинства распадаются на три весьма различные группы по своей общественной деятельности. Собственно деятелями можно назвать очень немногих. Это люди, выработавшие в себе более или менее основательный, более или менее широкий взгляд на задачи теоретические и практические, встречающиеся в обществе. Взгляд этот они вынесли из фактов знания и из событий жизни, а если и получили от других, то усвоили его во всех частностях; они вносят этот взгляд в свои действия, приобретают ему приверженцев или подчиняют ему других как орудия. Изменяя свой взгляд на теоретические и практические вопросы, они точно также распространяют свою новую точку зрения на других и вовлекают этих других в стремление, вызванное их мыслью. Их разнообразные стремления и разнообразные процессы мысли, лежащие в основе этих стремлений, составляют, в сущности, всю движущую силу современного цивилизованного меньшинства. Близко к ним стоит другая, уже более многочисленная группа, без которой первые ничего бы не сделали. Эти люди находятся в подобной же обстановке, как и первые, даже иногда в гораздо выгоднейшей, но живут мыслью первой группы. Они повторяют слова двигателей общества, действуют по их указанию, усваивают их привычки и составляют их самую прочную поддержку. Даже в некоторой степени, они осваивают себе мысль общественных деятелей, особенно в её практическом значении защиты существующих порядков или нападения на эти порядки. Но эти люди сами не были бы способны придать обществу жизнь и движение, точно так же как дикая коза не вздумает укрыться от непогоды на скотный двор, куда бежит её одомашненная родня. Это участники в цивилизации современного европейского меньшинства, но уже никак не деятели. 99 Наконец самое большое число личностей в этом меньшинстве принадлежит третьей группе. Это последняя пользуется не менее других, а пожалуй и более, всеми ощутимыми выгодами современной общественной жизни, но не участвует вовсе мыслью в современном движении. Она лишь присутствует при европейской цивилизации. Люди этой группы потому лишь принадлежат к цивилизованному обществу, что родились в нем, родились при условиях, поставивших их рядом с двигателями и участниками цивилизации. Они получили по наследству некоторые формы и привычки, и сохранят их, подобно тому, как австралиец до конца жизни сохранит обычаи и привычки семьи, в которой родился, как муравей сохранит тот или другой строй унаследованного им муравейника. О людях третьей, рассматриваемой нами группы, нисколько не обижая их, повторить фразу Кудро*, поставившего рядом муравьев, бобров, обезьян и французов, только мы не решимся приложить к ним слова цивилизованные существа. Они действительно живут в среде цивилизации, но для них цивилизация есть лишь несколько сложнейшая форма общественности, где ходы мышиных нор и построек термитов заменены паркетными гостиными, boulevard Motmartre, Pall-Mall, Большой Морской; дойные вши муравьев заменены наследственной рентой, или чиновничьим жалованием; но в сущности разницы нет никакой. Мысль подобного господина не идет далее привычной рутины или плотских наслаждений» (С.С. Арнольди (П.Л.Лавров) Цивилизация и

Далее он пишет: «Формы общественной жизни, насколько они получаются по преданию и передаются по привычке, отличаются от строя животной жизни лишь по сложности, а не по существенным признакам. Человеческий муравейник может обладать администрацией, законодательством, промышленностью, искусством, религией, даже в известной степени наукой и оставаться не более, как человеческим муравейником» (С.С. Арнольди (П.Л.Лавров) Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.205). Потом Лавров переходит к «общественному элементу позвоночных». В принципе, говорится о том же. Отмечается, что у позвоночных наблюдаются элементы самостоятельности, но они не поднимаются до уровня мысли, до изменения принятых «обычаев», образа поведения. 100 В итоге он приходит к заключительному выводу того, что есть «ци-ви-ли-за, ция½­ Сутью её является наряженная работа критической мысли, что явно противоречит «обычаю» Кирсановых («отцов»), а защитой «мысли» Е.В. Базарова («детей»): «Культура общества есть среда, данная историей для работы мысли и обусловливающая возможное для этой работы в данную эпоху с такой же неизбежностью, с какой во всякое время ставит пределы этой работе неизменный закон природы. Мысль есть единственный деятель, сообщающий человечное достоинство общественной культуре. История мысли, обусловленная культурой, в связи с историей культуры, изменяющейся под влиянием мысли, вот вся история цивилизации» (Лавров П.Л. Философия и социология. Избранные произведения в 2-х томах. М., 1965. Т.2. С.109). «Спасение человеческих обществ от застоя заключается именно в том, что в них есть всегда первые. Эти дерзкие критики существующего, эти лицемеры, относящиеся с тайным эгоистическим расчетом к священному обычаю, эти львы, идущие за другими не потому, что и те идут, а потому, что им лично видна цель в этом направлении - это люди мысли, работники прогресса или реакции, но во всяком случае, враги закона. Они мешают своим присутствием другим останавливаться навсегда на той или другой степени общественного развития и хранить их традицию позвоночных животных среди общества, готового опуститься на ступень беспозвоночных» (С.С. Арнольди (П.Л.Лавров) Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.215). И далее: «Весь мир беспозвоночных, не представляя следов протеста личной мысли и переработки культуры мыслью, остается при одной культуре, то есть он имеет один из элементов цивилизации, её формальную сторону, жизнь общественную как наследственный, необсуждаемый, ненарушимый, безусловно обязательный обычай, как предание и привычку. Этот элемент есть и во всякой человеческой цивилизации, но к нему здесь присоединяется другой элемент, мысль личности, постоянно перерабатывающая культуру и развивающая в этой переработке, -это элемент человечный; хотя его можно проследить и в мире позвоночных, но там он постоянно подавлен внешними обстоятельствами и не может добраться до состояния прогрессивности в обществе. В высших обезьянах каждое существо заключает уже возможность прогресса своей организации, но неизбежно приходит к невозможности его в течение жизни. В низших человеческих обществах против возможности прогресса, заключенной в мысли личности, вооружаются две силы, внешние обстоятельства и культурное стремление к застою. В некоторых случаях общество не выдерживает борьбы. Но остановиться почти не может; по самим условиям внутренней работы мысли личности, общество должно идти вперед или гибнуть. Оно и следует этой судьбе. Одни общества пытаются остановиться и гибнут. Другие развиваются, достигают высших форм цивилизации, постоянно перерабатывая мыслью личностей свою систему привычек, преданий и обычаев, постоянно оживляя и осмысливая свою культуру. Чем более в них элемент мысли преобладает над элементом культуры, 101 тем цивилизация стоит выше» (С.С. Арнольди (П.Л.Лавров) Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.221-222). «Нашему человечеству, как всем народам мира, надо побольше людей мысли и поменьше людей культуры. Побольше людей, которые бы прямо и

смело смотрели на существующие преграды, путаницы, на остатки старых и стареющих культур, на обычаи и привычки. Нам нужно побольше, людей, которые бы смело разбирали действительные основы всего этого нарастания, и посвящали свою жизнь и мысль на критику настоящего, на борьбу со всем гнилым, на развитие более строгой истины, на осуществление более полной справедливости. Нужно нам поменьше людей, бессильных для оживляющей мысли, жаждущих успокоиться на том, что было когда-то свежей прогрессивной мыслью, а теперь обратилось в дряхлое предание, в зоологическую культуру; людей, которые, качая своей утомленной седой головой, говорят борцам мысли: «Довольно! Довольно! Вся ваша борьба и ваша мысль - дым! Все это пройдет; пора остановиться; пора успокоиться; пора устраивать муравейник! Великий алхимик улетучил в дым и мысль реакции, и мысль прогресса. С гордостью представляет он нам оставшееся после прогресса золото, и подносит его своему отечеству под словом: цивилизация. Мы проверяем этот драгоценный результат, и он оказывается культура беспозвоночных» С.С. Арнольди (П.Л.Лавров) Цивилизация и дикие племена. Спб., 1903. с.263-264)

дикие племена. Спб., 1903. с.196-198).

[*Справка: Кудро (Анри Coudreau) — французский путешественник (1859—99). В 1883—85 и в 1887—91 гг. К. совершил путешествие с научной целью по Французской. Гвиане; с 1895 г. занимался исследованием бассейна реки Амазонки. Напечатал: «La France équinoctiale» (с атласом, II., 1886—87); «Chez nos indiens» (П., 1893); «L’Etat de Para» (1897); «Voyage au Tapajoz» (1897); «Voyage entre Tocantins et le Xingu» (1899); «Voyage au Yamundà» (1899). Его жена издала после его смерти описание последнего совместного их путешествия «Voyage au Trombetas 1899» (П., 1900) и продолжала исследования, описанные ею в ряде сочинений: «Voyage au Cumina. 1900» (П., 1900), «Voyage au Rio Curua. 1900» (П., 1903); «Voyage au Maycuru. 1902—03» (П., 1903) и др.]

 

 

---

Дата добавления: 2022-06-11; просмотров: 40; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!