ПОЭЗИЯ В ДЕТСКОМ ЧТЕНИИ (ОБЗОР) 11 страница

«Я только им пою», — признавался поэт, подчеркивая, что детство и поэзия нераздельны:

Но если б встали все Мальчишки чередой. То были б тысячи Прекраснейших поэтов.

Сочувствие к бесприютным и обездоленным сочеталось с по­ниманием тяжелейших социальных последствий беспризорности. Однажды Есенин увидел, как по Тверской улице в Москве шла неуправляемая толпа беспризорников. «Вот это сила. Вырастут — попробуйте справиться с ними. Посмотрите на них: в лохмотьях, грязные, а все останавливают и опрокидывают на дороге. Да это ж государство в государстве, а ваш Маркс о них не писал».

1 См.: Вержбицкий Н. Встречи с Есениным. — Тбилиси, 1961; Бениславская Г.А. Воспоминания о Есенине // С. А. Есенин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1986. - Т. 2.

Поэзия Есенина — явление классической литературы: читате­ли всех возрастов, даже самые маленькие дети, на протяжении уже многих поколений находят в ней эстетическое удовлетворение.

ПРОЗА В ДЕТСКОМ ЧТЕНИИ

 

Александр Иванович Куприн

А.И.Куприн (1870— 1938) на протяжении всего творческого пути обращался к человеческим чувствам, не искаженным совре­менной жизнью, и эмоциям животных. Эта позиция оставалась неизменной и в произведениях для маленьких читателей.

«Ты заметь, милая Ника, — говорит юной барышне ее собеседник в рассказе "/0-ю" (1927), — живем мы рядом со многими животными и совсем о них ничего не знаем. Просто — не интересуемся. Возьмем, на­пример, всех собак, которых мы с тобой знали. У каждой — своя особен­ная душа, свои привычки, свой характер. То же у кошек. То же у лошадей. И у птиц. Совсем как у людей...»

Ни один ребенок не останется равнодушным при чтении рас­сказанных в «Ю-ю» историй про удивительную, чуткую и ласко­вую кошку, про лошадей, нежно привязанных к своим седокам, про семейную жизнь гусей. Наблюдения над красивой и умной кошкой Ю-ю окрашены тонким лиризмом, благодарностью за ее преданность и за ту теплоту, которую вносит в жизнь человека обшение с животными.

В рассказе «Сапсан» (1921) повествует о себе собака — «боль­шой и сильный пес редкой породы». Образ могучей, осознаюшей свою силу собаки максимально приближен к человеческому. Сап­сан, как и многие сильные люди, добродушен и терпим; ему «стыд­но и жалко», когда обижают «маленьких и трусливых». Он даже философствует: «Говорят про нас: такая-то собака добра, такая-то — зла. Нет. Зол или добр, храбр или труслив, щедр или скуп, доверчив или скрытен бывает только человек. А по нему и собаки, живущие с ним под одной кровлей». Нежные отношения связыва­ют этого громадного пса с Маленькой — так называет он дочку Хозяина. Когда приходит страшный миг — Маленькая оказывает­ся в опасности, Сапсан загораживает ее своим телом, спасая от бешеной собаки.

Уроки преданности, взаимопомощи и любви дети получают и в других произведениях писателя. Так, в рассказе «Барбос и Жуль-ка» (1897) два дворовых пса трогательно привязаны друг к другу, несмотря на разницу в характерах. Дети лучше взрослых понима­ют эту дружбу — ведь, по мысли писателя, «дети вообще стоят к животным гораздо ближе, чем это думают взрослые». Куприн счи­тал, что такая душевная близость очень важна для полноценного нравственного развития ребенка. Порой это может даже способ­ствовать излечению больного малыша, как произошло в рассказе «Слон» (1907).

В другом известном рассказе писателя — «Белый пудель» (1904) — мальчик совершает подвиг любви ради своего друга и кормильца — ученого пуделя, с которым он и старый шарманщик дают пред­ставления, зарабатывая себе на жизнь. Симпатии автора целиком на стороне бедных уличных артистов, а не избалованного малыша Трилли и его истеричной матери. Ни Сергей, ни шарманщик не могут даже представить себе расставания с верным Арто, какие бы деньги ни сулили за него.

Драматична, полна напряжения сцена, где мальчик выручает из плена пуделя, украденного дворником по прихоти капризного Трилли: «Никогда в жизни мальчик не испытывал такого мучи­тельного ощущения полной беспомощности, заброшенности и одиночества, как теперь». Автору удалось включить в напряжен­ное действие даже природу. Природа, такая ласковая днем, ка­жется ему теперь тревожной и укоряющей — ведь он забрался на чужую дачу: «Все было страшно, таинственно, сказочно-красиво в саду, точно наполненном ароматными снами. На клумбах тихо шатались, с неясной тревогой наклоняясь друг к другу, словно перешептываясь и подглядывая, едва видимые в темноте цветы. Стройные, темные, пахучие кипарисы медленно кивали своими острыми верхушками с задумчивым и укоряющим выражением».

К концу прошлого века тема тяжелого детства становится од­ной из основных в русской реалистической прозе. К изображе­нию тяжелого положения детей-рабочих обратились Куприн, Мамин-Сибиряк, Андреев, Серафимович и другие писатели. Каж­дый из них — в соответствии со своими творческими пристрасти­ями и пониманием общественных задач — раскрывал образ ре­бенка, лишенного нормального детства. При этом одни шли пу­тем описания внешней среды, условий существования детей, дру­гие сосредоточивали внимание на внутреннем состоянии своих маленьких героев.

Куприн в рассказе «В недрах земли» (1899) соединяет оба под­хода к теме. В аду шахты и казармы живут рабочие, в том числе двенадцатилетний Васька. По контрасту с этим адом изображена прекрасная степная природа. Наивный деревенский паренек не знает, чему больше дивиться — грубым ли нравам казармы или «величине и сложности шахтенного дела». Шахта представляется ему даже чем-то сверхъестественным — обиталищем мрачных, чудовищных сил.

Как и в «Белом пуделе», юный герой оказывается способным на решительный поступок. Чистый душой, которой еше не косну­лись «безобразный разгул и разнузданность шахтерской жизни», Васька не бросает на верную гибель в осыпающемся забое товари­ща. Это связывает их на всю жизнь крепкими узами. Гуманист Куп­рин не мог оставить своего героя, замученного ребенка, без ка­кой-либо надежды — хотя бы на дружбу и понимание.

Жизненную подлинность многих произведений Куприна отме­чал К.Г.Паустовский, говоря, что писатель не извлекал свои рас­сказы из мира вымысла и поэзии. «Наоборот, он открывал в ре­альности поэтические пласты настолько глубокие и чистые, что они производили впечатление свободного вымысла».

 

Алексей Михайлович Ремизов

 

А.М.Ремизов (1877—1957) имел у современников славу чу­дака и при этом отменного прозаика. Его уникальное восприятие мира и речевое мышление были воспитаны сказками кормили­цы, простонародным московским говором, а также древнерус­скими рукописями и церковными книгами, наконец, русской классической прозой. Проза Ремизова относится к литературно­му направлению, берущему начало в фантастике Гоголя. Жанры, выбранные Ремизовым, были необычны для современной лите­ратуры — апокрифы, сказки, грамоты и прочее, что восходило к древней и средневековой словесности. При этом сам автор под­черкивал: «Я никогда не копировал и не стилизовал... само вы­биралось, что было в веках, под мою руку и шло к моей руке. В сказках я продолжал традицию сказочников, а в письме — кни­ге писце в».

Дебютом писателя явился сборник сказок «Посолонь» (1907) — самая светлая, жизнеутверждающая из книг писателя. Максими­лиан Волошин писал в рецензии на эту книгу: «Ремизов ничего не придумывает. Его сказочный талант в том, что он подслушива­ет молчаливую жизнь вещей и явлений и разоблачает внутрен­нюю сущность, древний сон каждой вещи. Искусство его — игра. В детских играх раскрываются самые тайные, самые смутные вос­поминания души, встают лики древнейших стихийных духов».

Автор и сам говорил: «Моя "Посолонь'" — ведь это не выдум­ка, не сочинение — это само собой пришло — дыхание и цвет русской земли — слова». Ведущая идея книги выражена автором в предисловии к редакции 1930 года: «Волшебная Россия — земля­ная — подземная — надземная — была, есть и будет, пока светит солнце над большой русской землей, и не раз скажется она в слове, пока жива человеческая речь и смотрят на мир детские глаза».

Книга выстроена как путешествие по временам года, по Солн­цу, отсюда и слово «посолонь». Начинается год весной, как встарь; оканчивается «Медвежьей колыбельной песней» — глубокой зи­мой. Основой сюжетов и образов служат детские игры, песенки и сны, взрослые обряды, приметы и поверья, загадки, пословицы и поговорки. Например, в сказке «Красочки» воспроизводится старинная игра: Ангел с колокольчиком и Бес с колотушкой раз­бирают себе красочки-цветочки. По правилам игры, если засме­ются Ангеловы цветочки на ужимки Беса, повторенные его цве­точками, — идти им к Бесу. В сказках-играх действуют персонажи, которые ведут себя как дети; автор описывает игру именно так, как она течет в воображении детей, перевоплотившихся в гусей-лебедей, в кошек и мышек, в синие и белые цветочки, в Ангелов и Бесов (сказки «Красочки», «Кошки и мышки», «Гуси-лебеди»).

Народным обрядам писатель вернул их священный поэтиче­ский смысл, соединив обряд со всем кругом единой жизни при­роды и людей. Обряды чаще всего изображаются через детское сознание. Например, один из зимне-весенних обрядов — сжига­ние Костромы — Ремизов изображает как большой детский праз­дник, разгорающийся на зеленеющем лоне земли. Кострома ожи­ла, имя ее обрело значение и образ: «Идет она по талым болот­цам, по вспаханным полям, да где-нибудь на зеленой лужайке и заляжет; лежит-валяется, брюшко себе лапкой почесывает, брюшко у Костромы мяконькое, переливается» («Кострома»).

В «Пбсолони» есть и рассказы о детях, например о неугомон­ном мальчишке Петьке и его благочестивой бабушке («Богомолье». «Змей»), о малышке Аленушке («Медведюшка»). Рассказы отчасти напоминают реалистическую мемуарную прозу, отчасти — те же фантастичные ремизовские сказки.

Особое место занимает сказка «Зайка»: в ней появляются ге­рои, которые перейдут потом в цикл-продолжение «К Морю-Океану» (1910—1913). Это некая совсем маленькая Зайка и ее наперсник Котофей Котофеич. Сказка — одна из лучших в сбор­нике; она представляет собой поэму в прозе о раннем детстве, проходящем как один прекрасный сон — среди живых игрушек, неведомых чудных зверей, под неусыпной опекой старого кота. Ремизов был мастер придумывать героев и их имена, а в этой сказке он собрал, пожалуй, самую большую коллекцию: страш­ная Буроба с огромным мешком; Червячок, то раздувающийся, то снова опадающий и исчезающий в маленькой ямке; Кучери-ще, поедающий игрушки; гадкий Зародыш в фонарике; Чучело-Чумичело, до обеда ходящий на голове, и прочие загадочные существа.

В цикле-продолжении оказывается, что это Котофей Котофеич водил Зайку и всех остальных «посолонь». Он же поведет к Морю-Океану других детей — Алалея и Лейлу. Их путешествие будет опас­ным и долгим, от сказки к сказке; «мышиными норами, змеины­ми тропами» доберутся они до цели. Сказки цикла «К Морю-Оке­ану» более подходят для детей младшего школьного возраста.

Современный автору русский фольклор стал материалом для ска­зок-переложений, вошедших в сборник «Докука и балагурье» (1914).

В 10-х годах Ремизов стал осваивать фольклор народов Сибири, Кавказа, Тибета. Вспоминая позже об этом увлечении, он писал: «Мне пришло на мысль выразить русским голосом — самым в мире свободным и громким по мечте своей — голос народов все­го мира, народов отверженных, "диких", затесненных, обижен­ных, погибающих и погибших. Пусть прозвучит по-русски их за­ветное на всеобщем суде!»

В дальнейшем география интересов писателя еще расширилась. В большую рукописную книгу «Павлиньим пером» (50-е годы) он постепенно собрал «переговоренные» русскими ладами сказки и назидательные истории Востока — монгольские, тибетские, сан­скритские, арабские, татарские. Включены в эту книгу и русские апокрифы, пришедшие из Азии. Интересно сравнить русскую сказ­ку «Волк и семеро козлят» с кабильской сказкой «Коза» (Кабилия находится в Северной Африке). В кабильском варианте вместо волка действует шакал, «козят» всего двое, а коза, поймав шакала, тут же упустила его. В современных изданиях для детей выходят «ти­бетские» сказки Ремизова о зайце. Шакал и заяц — традиционные в восточном животном эпосе герои, основная роль которых — обманывать, плутовать; их проделки и составляют канву сюжетов.

В эмиграции Ремизов написал художественные мемуары о дет­стве — книгу «Подстриженными глазами» (1933—1946).

Алексей Михайлович Ремизов, несомненно, оказал огромное влияние на дальнейшее развитие сказочного жанра. Ближайшими его учениками были Н. М. Кодрянская — детская сказочница, жив­шая в США, и А.Н.Толстой.

 

Алексей Николаевич Толстой

 

А.Н.Толстой (1883— 1945), прозаик, драматург и публицист реалистического направления, получил первое признание чита­телей после выхода его сборника прозы «Сорочьи сказки» (1910).

«Все русское знал и чувствовал, как очень немногие», — ска­зал об А. Толстом Бунин. «Сорочьи сказки» он охарактеризовал как «ряд коротеньких и очень ловко сделанных в "русском сти­ле", бывшем тогда в моде, пустяков» и добавил: «Они были напи­саны не только ловко, но и с какой-то особой свободой, непри­нужденностью (которой всегда отличались писания А.Н.Толсто­го)». Действительно, книга представляет собой серию отличных набросков на темы фольклора, которым еще только предстоит стать частями целой картины. Эти наброски не имеют собствен­ной внутренней идеи, их форма не завершена, а язык откровенно стилизован. Однако чтобы написать их, Толстой несколько лет изучал сказки, мифы, песни, древнейшие рукописи — судебные акты XVII века, сочинения вождя старообрядцев Аввакума, учил­ся у знатоков фольклора — писателей Максимилиана Волошина, Вячеслава Иванова, Алексея Ремизова, читал исследования уче­ных-фольклористов, вслушивался в современную речь. В итоге: «Я начал понимать, в чем секрет языка».

В 1923 году при переиздании своих ранних произведений Тол­стой выделил два цикла: «Русалочьи сказки» (с волшебно-мифо­логическими сюжетами) и «Сорочьи сказки» (о животных). Оба цикла предназначались взрослым, но среди этих «взрослых» сказок немало таких, которые находят отклик у маленьких читателей.

Сказками все эти произведения можно назвать лишь условно: они сочетают в себе признаки страшной или смешной былички, рассказа и сказки. К тому же писатель вольно обращался с поверь­ями и сказочными сюжетами, позволяя себе иногда их просто выдумывать и стилизовать под народный сказ.

Нередко повествование в толстовских сказках ведется в насто­ящем времени, тем самым подчеркивается реальность фантасти­ческих героев и событий. Да и случившееся в прошлом благодаря уточняющим деталям представляется достоверным, недавним со­бытием («У соседа за печкой жил мужичок с локоток», — начи­нается сказка «Звериный царь»). Действие может разворачиваться в избе, в овине, на конюшне, в лесу или поле — там, где обитают русалка, полевик, анчутка, овинник и прочие языческие духи, которыми так богаты русские мифы. Эти существа и есть главные герои сказок: помощники и вредители для людей и домашних жи­вотных.

Близкое соседство одомашненного мира с таинственной ди­кой природой влечет за собой противоборство. Дикий кур, испы­тав мужика, награждает его червонцами (сказка «Дикий кур»). «Хо­зяин» (домовой) ночью пугает лошадей и уводит вороного жереб­ца, но козел — лошадиный сторож — побеждает домового (сказка «Хозяин»). Иногда Толстой дает подробный портрет мифологи­ческого героя — как в сказке «Звериный царь»: «Вместо рук у царя — лопухи, ноги вросли в землю, на красной морде — тысяча глаз». А иногда намеренно опускает все детали описания, чтобы раздразнить воображение читателя; так, о диком куре известно только, что у него «под крылом сосной пахнет». Внешность слу­жит автору лишь дополнительным средством обрисовки характе­ра каждого из фантастических персонажей.

Отбирать «русалочьи» сказки для детского чтения нужно осто­рожно, с учетом индивидуальной психики детей; лучше предла­гать наиболее простые из них и с хорошим финалом.

В цикле «Сорочьи сказки» повествуется в основном о птичьем и зверином царствах, хотя героями некоторых историй являются люди, есть также сказки о муравье, о грибах, о домашней утвари. Самая большая во всем сборнике сказка — «Синица». Это эпиче­ски развернутое повествование, со множеством исторических де­талей. Драматическая история княгини Натальи — целое полотно в сравнении с остальными сказками-набросками.

В целом «сорочьи» сказки более непритязательны, чем «руса­лочьи», с более легкой, немного насмешливой интонацией пове­ствователя, хотя в подтексте иногда обнаруживается «взрослая» глубина содержания (например, в сказках «Мудрец», «Гусак», «Картина», «Синица»). Значительная часть «сорочьих» сказок ин­тересна детям. В отличие от множества литературных сказок они не назидательны, а только развлекательны, но развлекательны по-особому: в обычных для сказок о животных ситуациях раскры­вается внутренний мир героев. Привычные для народной сказки диалоги, похожие на поединки, у Толстого служат поводом пока­зать свое мастерское владение русской речью.

Слишком серьезное отношение к сказке-байке, выдуманной ради забавы, невозможно для Толстого с его здравым, реалистич­ным отношением к жизни. В стилизацию народной сказки писа­тель вводит ироническую пародию, тем самым подчеркивая раз­ницу между народной сказкой и своей собственной, авторской. Его насмешливый тон даже грустным финалам придает веселье. В качестве примера приведем сказку «Заяц» (1909). Сюжет ее ти­пично фольклорный: заяц спасается от волка с помощью доброй заступницы — бабушки-сосны. Все три героя оказываются в дра­матическом положении: в буран старая сосна падает, до смерти зашибает серого волка, а заяц, оставшись в одиночестве, горюет: «"Сирота я, — думал заяц, — была у меня бабушка-сосна, да и ту замело..." И капали в снег пустяковые заячьи слезы». Внутренняя речь, да еще и психологически насыщенная, сама по себе смеш­на, если ее произносит такой герой, как заяц. Слово «пустяко­вые» относится и ко всей печальной истории.

«Пустяковость» ранних сказок Толстого не мешает им быть полезными для детей. Писатель предложил читателям норму здо­ровых эмоциональных переживаний, простым и чистым языком рассказал о том, что природа наивна и мудра: таким же должен быть и человек.

Помимо «русалочьих» и «сорочьих» сказок у Толстого есть еще сказки, а также рассказы для детей: «Полкан», «Топор», «Воро­бей», «Жар-птица». «Прожорливый башмак» и др. Они особенно интересны маленьким читателям, потому что кроме достоинств «Сорочьих» или «Русалочьих сказок» обладают специфическими качествами литературы для детей. Птицы, звери, игрушки, ри­сунки одушевлены и очеловечены в них так, как это происходит в детском воображении. Многие мотивы связаны с наивными дет­скими страхами. Например, игрушки боятся страшной картинки, лежащей под комодом; «рожа с одними руками», что нарисована на ней, убежала и прячется в комнате — от этого всем еще страш­нее («Прожорливый башмак», 1911). Характерна для детского мыш­ления и критика чужого поведения через подчеркнутое действие, жест. Улетела глупая птичка от царевны. Великан за ней гонится, «через овраг лезет и на гору бежит, пыхтит, до того устал — и язык высунул, и птичка язык высунула». А между тем царевна

Марьяна «привередничала, губы надула сковородником, пальцы растопырила и хныкала: "Я, нянька, без кенареечной птички спать не хочу"» («Жар-птица», 1911).

Эти сказки и рассказы — своего рода «представлёныши», в которые играют дети (сказка «Снежный дом»). Пожалуй, самый лучший в художественном отношении «представлёныш» — рас­сказ «Фофка» (1918). Если в других сказках и рассказах Толстой передавал точку зрения на мир какого-нибудь зверя или нечистой силы, то здесь он ведет повествование от имени ребенка. Смеш­ная игра брата и сестры в страшных «фофок» (цыплят, нарисо­ванных на полоске обоев) показана изнутри детского мира. В при­чудах детей есть скрытый от взрослых смысл. Детская комната на­селяется оживающими ночью «фофками» — затем, чтобы дети могли их победить, приколов всех до единого особыми (куплен­ными у «госпожи Пчелы»!) кнопками.

Толстой обращался к детской теме не только в раннем творче­стве, но и позже, в 20— 30-х годах.

Сказки А.М.Ремизова, А.Н.Толстого и других писателей ру­бежа веков играют огромную роль в синтезе детской культуры и народного творчества.

 

---

Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 32; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!