Из письма к Вл. И. Немировичу-Данченко 10 страница
Крепко обнимаю.
Твой Костя
7 сент. 901
119*. В. В. Котляревской
Воскресенье
23 сент. 1901
23 сентября 1901
Москва
Глубокоуважаемая Вера Васильевна!
Нет худа без добра. Я нездоров, сижу дома и потому имею возможность без задержки ответить на Ваше милое письмо. Спасибо Вам за память, спасибо за то, что своевременно предупредили о юбилее симпатичного Петра Исаевича1. Я не говорил еще с Владимиром Ивановичем, но думаю, что участие в юбилее будет принято единодушно. От себя лично мне бы хотелось поднести ему альбом снимков "Акосты", удобно ли это будет?
Спасибо Вам за поздравление с началом сезона, шлю Вам таковое же.
Начал я сезон плохо. После Сестрорецка у нас сгорела фабрика, потом я схватил злокачественную жабу и по сие время не могу поправиться. Здоровье, нажитое летом, уже все растрачено, и это меня очень сокрушает. Надо действовать, а руки связаны. Третьего дня играл "Три сестры" и от этой пустяшной роли опять свалился. Слабость, вялость, температура 37, грустное, чеховское настроение и т. д. "Дикая утка", несмотря на участие только молодых актеров, удалась. Публика готова была заинтересоваться пьесой, но газеты поспешили испортить дело. Прибегали к неблаговидным приемам для того, чтоб подорвать доверие. Таким образом, материального успеха пьеса не даст, и наша трехмесячная работа в этом отношении пропала2. Надо спешить и готовить новую пьесу, а я прикован к месту и злюсь... злюсь... Думаю, что в Петербурге, где не слушают газетчиков, пьеса будет нравиться и заинтересует, несмотря на свою тяжеловесность и растянутость.
|
|
|
Немирович написал чудесную пьесу, которая пойдет после "Крамера"3.
От души желаю Вам успеха в спектаклях, на новых началах. Хорош ли выбор "Втируши"? Лично я не очень люблю Метерлинка4. Видал пьесу на любительских спектаклях при плохом исполнении. Было скучно и казалось, что автор старается быть оригинальным. Может быть, это зависело от плохого исполнения? Нет ли чего-нибудь у Гауптмана: "Перед восходом солнца", "Праздник примиренья"; трилогия Шницлера... Если придет что-нибудь в голову, напишу. У нас "Ганнеле" нельзя, потому -- сорок сороков!! 5 Кроме того, есть митрополит Ханелле... Если будут нападать на нас за то, что мы не разрешили Яворской "Чайку",-- заступитесь. Мы и не предполагали привозить эту пьесу, но Чехов оскорбился, когда мы хотели уступить ее Яворской. Он боится этой пьесы в Петербурге.
Низкий поклон Нестору Александровичу, Поповым и всем симпатичным петербургским знакомым. Жена шлет Вам свой привет, я целую ручку.
Уважающий Вас К. Алексеев
120*. В. В. Котляревской
|
|
|
7/XI--1901
7 ноября 1901
Москва
Глубокоуважаемая Вера Васильевна!
Я очень польщен тем, что П. И. Вейнберг и А. Ф. Кони оказали мне такую честь1. Мне хотелось самому потрудиться для них, и потому я отправился сам в фотографию и заказал увеличенные фотографии, наиболее напоминающие мою физиономию. Я выслал эти фотографии сегодня на Ваше имя, и теперь очень прошу Вас взять на себя труд передать их по назначению. Простите за беспокойство. Если Петр Исаевич и Анатолий Федорович захотели бы иметь петербургские снимки фотографий, я был бы вдвойне польщен и принужден злоупотребить Вашей неиссякаемой любезностью и добротой. Не откажитесь, при случае, просить... (забыл фамилию великолепной фотографии) выслать мне для подписи фотографии с наложенным платежом. Я не помню, чтобы Петр Исаевич и Анатолий Федорович просили меня о высылке фотографий. Я бы не заставил себя просить о том же вторично. Теперь извиняюсь перед ними и с особенным удовольствием отсылаю посылку в Петербург, именно теперь, когда во мне тоска по петербургской публике и озлобление против московской.
Представьте себе. Постановка "Крамера" удалась. Я редко решаюсь признаться в этом. Пьеса чудесная, и... из 100 человек один едва понимает, что ему говорят со сцены.
|
|
|
Публика интересуется мещанской драмой Арнольда и не слушает совершенно самого Крамера. Я впал в отчаяние, думал, что я сам тому причиной, но меня уверяют, что роль удалась. Чехов даже танцевал и прыгал от удовольствия после 2-го акта, того самого, который не слушает публика 2.
Что писали о самой пьесе, Вы не можете себе представить! Вот я и мечтаю, чтоб окончательно успокоить себя и выяснить вопрос: кто виноват -- я или публика,-- играть поскорее Крамера в Петербурге. Я теперь в таком настроении, что все петербургское меня привлекает, а московское отталкивает. Вообще, против нашего театра в нынешнем году сильная, небывалая травля. Это очень беспокойно и мешает работать.
Как Ваше здоровье, как Нестор Александрович? Что поделывают знакомые, которые, больше чем когда-нибудь, кажутся мне и симпатичными и приветливыми. Всем низкий, сердечный поклон. Как Ваш спектакль? Очень интересуюсь его результ[атом]. Будут над ним глумиться, но это не беда. Хуже, когда систематически изводят, как теперь нас. Поправились ли Вы совершенно? Жена и я шлем Вам низкие поклоны, а также Нестору Александровичу.
Искренно преданный и уважающий
К. Алексеев
121*. В. В. Котляревской
|
|
|
20/ХII--901
20 декабря 1901
Москва
Многоуважаемая Вера Васильевна!
Увы, принужден писать мало, так как разорван на части. На щеке дуется флюс, а надо играть красавца1. Зубной врач, репетиции, спектакли, праздники, болезни актеров -- все это спутало мое время, и я оказался неаккуратным по отношению к Вам, которая так любезно и много хлопотала, волновалась по поводу пьес Джерома. Последний подшутил и посмеялся над всеми нами. Я искал в нем нового Гоголя, а он оказался Мясницким2. Увы, это бог знает что, только не пьесы. Очень грущу отом, что Ваши труды пропали даром. Сержусь на себя, что задержал Вас ответом, но теперь, когда Вы играете Господа Бога, всепрощающего... я не боюсь 3. К слову сказать... не завидую я Вам. Это новое амплуа, и как его играть... не знаю. В Париже в "Самаритянке" я видел Христа на сцене 4. Подумайте... парижанин и -- Христос! Знаете, чем он подкупил меня? Тем, что он был прост, ничем не собирался удивлять публику. Может быть, и здесь это отчасти приложимо. При личном свидании, как и заочно, буду креститься и не целовать, а прикладываться к Вашим ручкам. Итак, прикладываюсь к Вашим ручкам и еще раз искренно благодарю. Простите и за причиненные хлопоты по юбилею Вейнберга. Поклон Нестору Александровичу.
Уважающий и преданный К. Алексеев
122*. А. Ф. Кони
22 декабря 1901
Москва
Глубокоуважаемый Анатолий Федорович!
Я был очень тронут, найдя Вашу карточку по приезде домой третьего дня. На следующий день после репетиции я собирался доставить себе большое удовольствие и заехать к Вам, но, увы, репетиция затянулась до 10-го часа вечера. Сегодня я проснулся больным, с легким жаром, ознобом и насморком. Ввиду вечернего спектакля и праздников, репертуар которых держится на мне, я должен быть осторожным, чтоб не поставить театр в безвыходное положение.
Утешаю себя мыслью, что Вы не скоро покинете Москву и что моя болезнь не затянется. Тогда я буду иметь возможность исполнить свой приятный долг, заехав к Вам, чтоб еще раз лично и горячо поблагодарить Вас за Ваше доброе отношение к нашему театру. Если же судьба расстроит мои планы, я буду искренно огорчен, так как ранее поста, в Петербурге, я не буду иметь возможности заехать к Вам.
Жена поручила мне передать Вам, глубокоуважаемый Анатолий Федорович, свое почтение, и прошу принять таковое же от искренно уважающего Вас и благодарного
К. Алексеева
22/XII--1901
123*. H. H. Синельникову
Декабрь 1901 -- январь 1920
Москва
Многоуважаемый Николай Николаевич!
Я очень благодарен Вам за то, что Вы дали мне возможность прекрасно провести вечер в Вашем театре, на спектакле "Дети Ванюшина".
Пьеса, постановка и исполнение произвели на меня очень большое впечатление, и я любовался талантами автора, режиссера и исполнителей1.
Зная по себе, какого труда требует борьба с театральной рутиной и шаблоном, я от всего сердца поздравляю Вас с большой победой, приветствую Вашу большую энергию и желаю дальнейших успехов. Вдумайтесь в мое счастливое и совершенно исключительное положение среди работников театра, которому я служу совершенно бескорыстно, и Вы должны будете поверить искренности этого письма2.
С совершенным почтением благодарный
К. Алексеев
А. П. Чехову
14 января 1902
Москва
Добрейший и многоуважаемый Антон Павлович!
Я Вас очень благодарю за Ваше чудесное, простое и сердечное письмо. Оно меня растрогало, а жену заставило прослезиться1. Она сама будет писать Вам, как только справится со своими нервами, которые у нее за последнее время расшатались. Как досадно и больно, что Вы хворали... Весть об этом дошла до нас, и мы все волновались, но потихоньку, чтоб еще больше не расстраивать Ольгу Леонардовну. Должно быть, весна будет ранняя, и мы скоро увидим Вас среди нас... Это для нас большой праздник, в этом Вы не должны сомневаться; да и на душе как-то спокойнее, когда _с_а_м_ -- близко.
Я сконфужен и польщен тем, что таганрогская библиотека желает иметь мою карточку. Не сочтите это за наивничанье, но я совсем не знаю, как поступить в данном случае. Допустим, я вышлю простую кабинетную карточку, без рамки. Скажут: "Ишь, жадный, не мог разориться на рамку и большой портрет!" Вышлешь большую карточку в рамке... Скажут: "Обрадовался, что в музей попал!" Как быть? Не откажитесь в одном из писем к Ольге Леонардовне посоветовать мне: какую карточку выслать -- кабинетную или немного побольше? В рамке или без нее? Не откажитесь поблагодарить кого следует за честь, которую мне оказывают. По получении от Вас ответа через Ольгу Леонардовну -- не затяну отправки.
Ваши слова о том, что Нила должен играть я, давно уже не оставляют меня в покое2. Теперь, когда начались репетиции и я занят mise en scène, я особенно слежу за этой ролью. Я понимаю, что Нил важен для пьесы, понимаю, что трудно играть положительное лицо, но я не вижу, как я без внешнего перевоплощения, без резких линий, без яркой характерности, почти со своим лицом и данными, превращусь в бытовое лицо. У меня нет этого тона. Правда, я играл разных мужичков в пьесах Шпажинского, но ведь это было представление, а не жизнь. У Горького нельзя представлять, надо жить... Сохранив черточки своего быта, Нил в то же время умен, многое знает, многое читал, он силен и убежден. Боюсь, что он выйдет у меня переодетым Константином Сергеевичем, а не Нилом. Певчего Тетерева мне играть гораздо легче, так как его характерность ярче, грубее; тут мне легче отойти от самого себя. Пока я нахожусь в запасе и буду играть в том случае, если роли Нила или Тетерева не удадутся одному из их теперешних исполнителей и, конечно, если одна из этих ролей удастся и мне.
Вообще предстоит много волнений с пьесой Алексея Максимовича. Всем хочется играть в ней, и публика ждет и требует, чтоб мы обставили ее лучшими силами. Между тем не все актеры, к которым публика привыкла и которым доверяет, могут играть в этой пьесе. Может случиться, что Баранов в роли певчего, например, забьет всех нас. Вот почему мы устроили двойной состав исполнителей. Оба состава репетируют по одной и той же mise en scène. Один состав работает под руководством Калужского, другой -- Тихомирова. На днях будем смотреть оба состава, выберем лучшее и тогда окончательно определим основной состав. И тут могут быть замены отдельных ролей. Жена жаждет играть Полю, но, боюсь, не стара ли она для нее, а кроме того, она занята во всех пьесах, и ей не хватит сил на репетиции 3. То же и со мной. Если бы дело не обошлось без старых исполнителей, я буду умолять задержать пьесу до будущего года, но не показывать ее публике с каким-нибудь изъяном в исполнении. По-моему, это было бы преступлением перед Алексеем Максимовичем, который доверил нам свой первый опыт.
Пока все репетируют с большой охотой и нервностью. Один состав щеголяет перед другим. Что-то будет?..
Вероятно, Вы уже знаете о том, что нам поднесли доктора Ваш портрет (фотография с портрета из Третьяковской галлереи, не очень похожа) с надписью на золотой доске: "Артистам -- врачи, собравшиеся на Пироговский съезд"4. Спектакль был интересный и, кажется, произвел большое впечатление. Мы надеялись встретиться с самой образованной публикой, но, очевидно, было много таких людей, которые редко или давно не бывали в театре. Помню, например, одного лохматого старичка, который все сидел на кончике стула с очень удивленным лицом. В первых актах, при вызовах, он вставал, широко улыбался и кланялся актерам. Во втором антракте он улыбался и махал шляпой. В третьем антракте он начал пробовать хлопать, но никак не мог извлечь звука из своих ладоней. Только по окончании спектакля у него начало что-то выходить, и он увлекся так, что последним вышел из театра.
После спектакля все участвующие в "Дяде Ване" кутили в "Эрмитаже" и у Омона5. У нас, в ложе, было очень весело, а на сцене очень скучно, так как было недостаточно неприлично. Интереснее всего было видеть, как папа Омон ходил по коридорам артистических уборных и уговаривал актрис: "Mesdames, ne vous dêcolletez pas trop" {Медам, не надо чересчур оголяться (франц.).}. Это было умилительно. Подробности этого вечера Вы, вероятно, знаете.
Однако я Вам надоел! Еще раз спасибо за Ваше письмо. Жена шлет Вам свой привет, поклон и благодарность, а сынишка просит кланяться тому, кто написал Чебутыкина. Это -- его любимец.
Крепко жму Вашу руку. Желаю скорого возвращения в Москву.
Уважающий и преданный Вам
К. Алексеев
125*. М. Ф. Андреевой
Февраль 1902
Москва
Это третья проба письма. Может быть, она будет удачнее. Мои письма выходят жесткими, не знаю почему; между тем именно теперь я хотел бы быть мягким, чтоб Вы почувствовали настоящее мое отношение к Вам и как к человеку и как к артистке. Помогите мне и дайте слово, что Вы будете схватывать общую мысль, а не отдельные выражения, которые, знаю, будут у меня неудачны -- не типичны.
Начнем с начала, с Адама, и пробежим историю нашего знакомства. Итак, мы познакомились. Вы были талантливы и красивы. Нам нужна была артистка, и я увлекся Вашими данными и не ошибся, и не раскаиваюсь теперь. Однако у Вас были, как у всякого, не одни достоинства. Были и недостатки. Как артистка Вы были избалованы похвалами и поклонниками и с большей охотой слушали комплименты, но не замечания. Это так естественно. Долго Вы не принимали моих замечаний, и это охлаждало меня. Наконец Вы переломили себя и сделались артисткой, а не актеркой... и стали расти в художественном отношении1. Эту победу над самолюбием я очень ценил, ценю и буду ценить и любить в Вас. Когда же я почувствовал проблески идеи в Вашем деле, когда в Вас исчезла дилетантка, уступив место серьезной работнице, я привязался к Вам как к артистке и исключительные данные ее я стал считать своими, стал любовно оберегать их. Только тут я разглядел в Вас человека, так как человек и артист это одно целое. Я полюбил в Вас экспансивность, типичную черту Вашего "я". Что же такое эта "экспансивность"? Преувеличенное отношение ко всем случаям и явлениям жизни. Не всегда к хорошим и естественным, иногда и к дурным. Я тоже экспансивен и знаю, как преувеличиваю и добрые и дурные свои чувства. Экспансивный человек -- всегда немного кокет с самим собой; даже тогда, когда все обстоит благополучно, его нервы придумывают новые заботы. Когда экспансивный человек искренен -- его надо жалеть больше, чем другого, когда он грешит в искренности -- не надо потакать ему. Все это я говорю по собственному опыту и общие некоторые свойства чувствую и в Вас. Думаю, что артист не может не быть экспансивным. Когда Вы искренни в своей экспансивности (например, при болезни детей, при сомнениях артистических), я Вас жалею и сочувствую Вам больше, чем кому-нибудь. Когда Вы в своей экспансивности неискренни,-- я не всегда Вас люблю и редко сочувствую. Вопрос в том: когда Вы искренни и когда нет. Эта мерка не поддается словам, а только чувству и знанию, изучению человека. Вы говорите, что я Вас не знаю. Может быть, мое чувство обманывает меня, и это стыдно, так как Вы правы: я должен был бы знать Вас хорошо. Я очень дорожу нашими прекрасными отношениями и желаю очистить их до возможного предела. Укажите же мне мои ошибки, и я отнесусь к Вашим указаниям очень серьезно.
Однако я отвлекся от истории. Я люблю Ваш ум, Ваши взгляды, которые с годами становятся и глубже и интереснее. Я люблю Ваше доброе, отзывчивое сердце. (Но это сердце экспансивно и не всегда верно своей природе.) Я люблю в Вас настоящую женскую чистоту, пока она не переходит границы кокетства, жантильничания, не всегда хорошего вкуса. Словом, я люблю Вас -- простой, в капотике, просто разговаривающей, люблю Вас в том же капотике искренно, экспансивно страдающей. Люблю Вас и в бальном платье, искренно, иногда несдержанно веселящейся, кокетничающей; но совсем не люблю Вас генеральшей, в капоте или в бальном платье, и совсем не люблю Вас -- актеркой в жизни, на сцене и за кулисами. Эта актерка (не придирайтесь к слову) -- Ваш главный враг, резкий диссонанс Вашей общей гармонии. Эту актерку в Вас (не сердитесь) -- я ненавижу. Правда, она все реже и реже проявляется в Вас, но, увы, она не исчезла совсем. Когда появляется эта актерка, она убивает в Вас все лучшее. Вы начинаете говорить неправду, Вы перестаете быть доброй и умной, становитесь резкой, бестактной, неискренной и на сцене и в жизни. Я стараюсь побороть в себе недоброе чувство к Вам в эти минуты -- и не могу. Чтобы не быть с Вами резким, я Вас избегаю в жизни и не замечаю Вашей игры на сцене. Если я ошибаюсь (дай бог), то не один, а со всей труппой, так как эту актерку не любят в Вас все, но только не говорят Вам об этом. В эти минуты я не могу заступаться за Вас и бестактно, при других, заочно казню в Вас то, чего не люблю. Поверьте, милая Мария Федоровна. Вот эта-то актерка -- виной той пестроты наших отношений. Она мешает мне слепо довериться Вам. Пройдя все стадии молодых чувств, мы могли бы остановиться на хороших, дружеских отношениях. По отношению к Вам я готов и очищен для этого, но актерку полюбить я не могу... Задайте себе вопрос -- может быть, я не должен полюбить и примириться с нею? Я не люблю людей, которые потакают Вам в эти минуты. Они вредят Вам, и я не хочу быть в их числе. Я ухожу подальше и молчу. Может быть, я должен был бы говорить? Да, это малодушие. Актерка появляется в Вас в период возбуждения нервов, то есть в сезоне, а в это время я не принадлежу себе и потому откладываю разговор. Но теперь позвольте мне договорить до конца и не быть малодушным.
Отношения Саввы Тимофеевича к Вам -- исключительные2. Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву, и Вы это знаете и относитесь к ним бережно, почтительно. Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите в те минуты, когда Вами владеет актерка? Это так противно Вашей натуре, что, я уверен, Вы сами этого не замечаете. Вы хвастаетесь публично перед почти посторонними Вам тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над мужем. Вы, ради актерского тщеславия, рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал Ванновскому -- ради спасения кого-то3. Если бы Вы увидали себя со стороны в эти минуты, Вы бы согласились со мной.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 349; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!