Образы положительных героев. Аким и его судьба

Отличительная особенность романа «Царь-рыба» в том, что в нем полнее, чем во многих современных произведениях, представлен народ и в массе своей, как артель на Боганиде, и в индивидуальных характерах, таких как бакенщик Павел Егорович.

Народ у В. Астафьева изображен многомерно, с выделением его контрастирующих характеров и социальных групп, и конфликты его ниак не назовешь просто бытовыми. Разве можно примирить Акима и бывшего бандеровца Грохотало, разве можно поставить рядом Николая Петровича, живущего для семьи, для людей, и Георгия Герцева, индивидуалиста и эгоиста? Невозможно как-то уравнивать Кирягу-деревягу, Парамона Парамоновича с тремя молодцами-грабителями…

Свободная структура романа позволила В. Астафьеву обратиться к разным слоям общества, то подчиняя их описание какому-то внутри главы развивающемуся сюжету, то изображая несколькими мазками эпизодически, то есть предельно кратко, как бы мимоходом, как старуху переселенку, которая не могла и за тридцать лет забыть своего скорбного пути по Угрюм-реке. Сразу видно, что «образ автора» неотделим от людей из той толщи народной, которая ему дорога: он сам из нее вышел. Но ни себя, ни этих людей он не идеализирует, не приподнимает, не романтизирует.

Глава «Уха на Боганиде» - необходимое звено в раздумьях автора о прошлом и настоящем, в анализе действительности, в раскрытии народных характеров.

Кроме Акима и его семьи в главе изображена артель рыбаков.

Не обычная эта артель: не оседлая и по составу непостоянная. Не менялись в ней лишь бригадир, о котором ничего существенного не сказано, приемщик продуктов по прозвищу «Киряга-деревяга», радист, повариха, акушерка Афимья Мозглякова. О самих артельщиках-рыбаках сказано: «Они вообще были свободны от каких-либо забот, что сказано делать - делают, где велят жить - живут, что выдано есть - едят». А Мозглякова, отбыв «за что-то» пять лет, осталась работать на Севере. Совсем, кажется, не образцово-показательная артель с прочно сложившимися вековыми традициями, а случайная, из года в год текучая, не без всякого рода изъянов, то есть люди в ней разные, есть и озлобленные, от всего отрешенные. И тем не менее именно в таком объединении сложилась и утвердилась коллективная забота о нуждающихся, и прежде всего о детях. Даже таких людей, несомненно, коснулись веяния века, гуманистические принципы которого они воплощают на деле. Скажи им об их подлинной человечности, они, пожалуй, и не поймут или не придадут словам никакого значения: для них самих такое поведение стало обыденностью. Изобразив подробно бедствия только одной многолюдной семьи на Боганиде - семья Акима и Касьянки, - писатель сказал о самом главном, что спасало многих от голода, от гибели в первые трудовые годы после войны: «…в Боганиде ещё с войны сохранился обычай: кормить всех ребят без разбору бригадной ухой. Выжили и выросли на той ухе многие дети, в мужиков обратились, по свету разъехались, но никогда им не забыть артельного тола. Да и невозможно такое забыть».

Страницы, посвященные ожиданию рыбаков, приготовлению ухи, ужину за общим столом, - образец изобразительности, они могут украсить любую хрестоматию. Все так плотно, объемно и крупно, что действительно невозможно забыть. Какой-то Тугунок, нескладный, с палец мальчишечка, первым получающий вою порцию из огромного котла, безраздельно захватывает наше внимание, словно нет сейчас ничего важнее того, как он, обжигаясь и захлебываясь, будет есть свою уху. А как вдруг тут возвысилась - другого слова для нее и не подобрать - славная девчушка Касьянка. Она первая безотказная работница, кухарка и официантка, для малышей наставница и мамка, верная хранительница боганидских обычаев живое олицетворение идеальных норм морали, которыми она руководствуется с детской непосредственностью. Даже фронтовику Киряге-деревяге она давала разумные советы и была едва ли не единственной на Боганиде его заступницей и утешительницей в горькие часы, она же обшивала, обмывала и кормила его. «Затем в Боганиде и есть Касьянка, чтобы всем вовремя пригодиться и помочь… Легкая, беленькая, порхала по берегу Касьянка от котла к столу, от стола к котлу, что метляк, что птаха малая, и уж после, когда все были у дела, все заняты едой, оглядев застолье заботливым взглядом, тыкалась девчушка с краю стола, ела торопливо, но опрятно, готовая в любой миг вскочить, поднести чего иль выполнить чью просьбу».

С не меньшей тщательностью обрисован и сам Киряга-деревяга. Был он снайпером на войне, награжден медалью. Но пропил её Киряга однажды в тяжелую минуту и страшно казнил себя за это. В остальном - прекраснейший человек, рачительный хозяин артельного дела, один из столпов гуманнейшей традиции на Боганиде. Любил детей и души не чаял в Касьянке. Ранение у него тяжелейшее, трудно переносимое, потому он и искал облегчения в вине. Война окончилась, но продолжала преследовать людей, этим и объясняется авторская печаль и боль, когда он с добрым юмором рассказывает о своем собрате фронтовике.

В художественной ткани главы заметна та же экспрессия и напряженность, что и в лирических главах, но здесь явное преобладание эпических форм. Мир на Боганиде предстает в объективном преломлении, он чуть-чуть описателен, всегда зрим и пластичен. Поселок - это «десяток кособоких, до зольной плоти выветренных избушек, сплошь одноконных, с амбарными крышами, затянутыми толем, хопающим на ветру». Создан поселок для рыбной ловли, потому и сообщается, что «рыболовецкая артель прибывала в Боганиду ещё по снегу, готовила снасти, конопатила и смолила лодки, наводники, делала весла, чинила рыбоприемный пункт». И место, где стоит поселок, изображено в деловито-спокойных тонах: «Песчаная коса отлога, до блеска промытая водой, зализанная волнами, сплошь утыканная вешалами для сушки неводов, спокойно, лениво вытягивается от мыса реки». И жизнь одной женщины, ставшая на какое-то время центром главы, прослежена тщательно от начала до конца. Имени мы её не знаем. Мать семерых детей от разных отцов, и - все. Она дочь долганки и русского. Удивительный характер рассмотрел в жизни В. Астафьев и выцепил его с таким искусством, что мы верим каждому его слову.

Да, дети у неё от разных отцов, от тех самых рыбаков-артельщиков, кого случайно из года в год забрасывало в поселок. Но слова осуждения - ветренка и прочее - не прилипали к ней. Она, по точному определению всех, «была и осталась девочкой-подростком по уму и сердцу». Доброта - её всепоглощающее качество. Доброта до обезоруживающей простоты. Работала она резальщицей в сезонные месяцы, трудно добывала дефицитную тогда муку, но беззаботно спускала её со своими «касьяшками» в две-три недели. В эти сытные дни к ней заходили кто хочет - угощайся. Все обычные домашние дела давались ей с трудом, но ради семьи она преодолевала все, всему обучилась. «Чему учить её не надо было, так это легко, беззаботно весело любить ребятишек и всех живых людей», потому-то она и сохранила всех семерых «даже в самые голодные зимы». Одно слово - Мать. Стихия безотчетного материнства, как в природе, подчеркнута в ней. Стоило ей послушаться «разумного» совета - избавиться то восьмого ребенка, как она сразу же погибла. Понятие «природа-мать» неожиданно и своеобразно конкретизировано в этой безымянной женщине. Мы не можем не заметить, что от нее, естественно бесхитростной, самоотверженной труженицы, идет внутренняя красота Касьянки, Акима, которые сохраняют её потом, как бы не корежила жизнь.

В. Астафьев и в этой главе остается верен себе. Его проза бесстрашна, она не боится контрастов, так называемого «внеэстетичного» нагнетания подробностей и всяких бытовых мелочей. Ну зачем, кажется, ему нужна «пропрелая вонька нора» или «рты с кровоточащими от цинги деснами», подчеркнутая дважды «томительная слюна» и «липкая слюна»?

Попробуем, однако, вслушаться в эти сочетания в контексте, и убедимся, что они на месте и что вся сосредоточенность Тугунка на миске, на пережитом им голоде, воспроизведенном здесь с такими подробностями, нужна для того, чтобы никто не забыл о голоде и войне, о голодных Тугунках, где бы они ни были:

«Задохнувшийся от запаха ухи и от того, что вся ему вкуснятина зацепилась, напрягшийся темечком - не запнуться бы, не упасть, Тугунок мелконько перебирал ногами, загребая песок драной обувкой, правясь к артельному столу, а руки ему жгло горячей миской… Рот мальчишки переполнился томительной слюной от зверушечьего нетерпения, скорее хватить пищи, захлебнуться обжигающим варевом, откусить кус хлебушка… Темнеет у малого человека в глазах: немеет нёбо, и липкая слюна не держится во рту - скорее, скорее к столу, но так жжет руки миской, так жжет - не удержать! Ой, не удержать! Уронит! Сейчас уронит!..»

Не сама по себе существует такая изобразительность, она одухотворена, как и в других главах «Царь-рыба», сверхзадачей: сказать правду о социальном бытии народа, вскрыть истинные истоки его нравственной силы, позволить человеку оглянуться и подумать о своем будущем. «Уха на Боганиде» - это гимн коллективным началам в жизни любого общества. А образы Павла Егоровича, Николая Петровича, Парамона Парамоновича, Киряги-деревяги, Старшего и Матери, все вместе взятые, есть поэма о доброте и человечности, не умозрительной, не словесной, а той, что разлита реально в народе и неприметно и свято воплощается им в деяниях и поступках. Когда мы думаем о Касьянке и Акиме, вскормленных артельной ухой, мы не можем не помнить, что они с детства впитывали в себя эти коллективистские трудовые навыки, эти гуманистические принципы, эти этические нормы. Об Акиме и Георгии Герцеве справедливо говорят как о противоположных типах. Они вызвали наибольшее количество критических замечаний, вокруг них возникла дискуссия.

«Кризис в отношениях между человеком и природой, - говорил читатель-ученый, - возник главным образом по вине людей типа Гоги Герцева. Это, в общем, очевидно. Труднее понять иное, что и Аким не является тем типом человека, который сможет спасти человечество от угрозы экологического кризиса. Конечно, он благороден в своем отношении к природе, он почти обожествляет её, поклоняется ей. Однако и у него нет с нею взаимодействия - в том смысле, что он не может понять всю сложность системы экологических взаимосвязей».

Если говорить точнее, далеко не один Герцев повинен в экологическом кризисе. И сводить образ Акима к дилемме, сможет или не сможет понять он всю сложность экологических взаимодействий, вряд ли правомерно. Аким - обыкновенный человек. И надо думать, общество наше состоит и будет состоять в ближайшем будущем не только из ученых, но как рез из таких обыкновенных людей , без благородного отношения которых к природе это будущее невозможно и представить. Да и сама наука, в конечном счете, внедряет в жизнь свои прогрессивные идеи не без такого массового участия людей.

Критик Ю. Селезнев односторонне оценивает его: «Аким - «дитя природы», он - её герой, имеющий силы проявить себя только в конкретной, узкой сфере. Характер же эпохи, потребности ситуации требуют от героя быть не «мальчиком, но мужем» во всех сферах жизни. А на такую роль «акимы», как мы понимаем, в том качестве, в котором являет их нам наша литература, не способны». Снова Акиму и «акимам» предлагают не ту роль, какую они занимают в жизни и какими представлены в произведении В. Астафьева. Аким не только - «дитя природы» (видимо, в некоем узком понимании, ибо все мы - дети природы), но еще и представитель самых массовых и пока что необходимых профессий - охотник, рыбак, шофер, слесарь, моторист… Только летчиком ещё Аким не бывал, но надеется попробовать. И где бы он не работал, это всегда был труд ответственный и с полной самоотдачей. Вспомним, с какой самоотверженностью и изобретательностью заставил он работать вконец запущенный вездеход.

Не получил Аким образования, не приобрел больших знаний. Это беда многих из военного поколения. А вот трудился он честно и разные профессии приобретал с малых лет, потому что нелегкое выпало на его долю детство. И на просто работал, а радовался, что сам зарабатывает на хлеб, матери помогает. И был он наблюдателен и пытлив, быстро постигал, как какая рыба себя ведет, как к ней лучше приспособиться. Его рыбацкий труд, когда артель навсегда покинула поселок и «касьяшки» с матерью одни остались, стал совсем недетским, надсадным и изнурительным.

Аким рано начал понимать мать, случалось, укорял её за беспечность, но любил и про себя думал о ней с нежностью: «Ну чего вот с ней сделаешь?» Его мысли о матери необычны для подростка, выделяются чуткостью и глубиной:

«Спит у костерка мать, улыбается чему-то. Снова и снова дивуется парнишка тому, что вот эта женщина или девочка… взяла вот и произвела его на свет, дурня такого! Подарила ему братьев и сестер, тундру и реку, тихо уходящую в беспредельность полуночного края, чистое небо, солнце, ласкающее лицо прощальным теплом, цветок, протыкающий землю веснами, звуки ветра, белизну снега, табуны птиц, рыбу, ягоды, кусты, Боганиду и все, что есть вокруг, все-все подарила она! Удивительно до потрясения!»

Выразительно запечатлен процесс формирования миросозерцания у подростка. Он постигает красоту мира и величие матери, подарившей ему этот мир. Потрясение, испытанное им, посещает не каждого человека.

Мать умерла молодой. Как Аким страдал, когда подъезжал к родной, но уже пустой Боганиде! И как по-своему осмыслил слово «мир», запомнившееся ему нарисованным на косынке матери.

«Разве забудешь мать в морошковом платье, как, гремя половицами, сорванными с гвоздей, откаблучивает она, прикрывая рот косыночкой, а на косыночке порхают голуби, и то исчезает, то появляется слово «мир», и не надо ломать голову, что оно означает; мир - это артель, мир - это мать, которая, даже веселясь, не забывает о детях…»

Такова основа «философии жизни» Акима, его нравственных принципов, о которых он сам говорил, как бы оправдываясь: «Культуре я учился на Боганиде, да на «Бедовом», да среди шоферни». На самом деле это была высокая культура чувств трудового человека.

Аким заботится о заболевшем Парамоне Парамоновиче, становится в нужную минуту нравственной опорой для Петруни. Петруня - напарник Акима по геологической партии, забулдыга и ругатель, но мастер на все руки. Случайно и нелепо он погиб на охоте. Его смерть Аким пережил как личную трагедию. Для каждого человека найдется у Акима сочувствие. Даже начальника партии Аким «жалел», потому и согласился работать на разбитом вездеходе: безвыходное положение - надо выручать. Но полнее всего раскрылся Аким в дни, когда спасал Элю, гордую женщину, по вине Герцева оказавшуюся в тайге. В этом случае он выложил всего себя, ни о чем не жалея: «Главное - человека спасти». Женщина погибала от болезни и истощения.

До этого события мы знали, что Аким ко всему был приспособлен, почти все умел делать. Здесь же мы увидели, как он, преодолевая слабость, заставлял себя работать. Свойственное ему трудолюбие и нравственная чистота слились воедино, и он совершил подвиг самоотвержения ради спасения другого человека.

Большая сцена отъезда из зимовья, когда Аким с трудом поставил Элю на ноги, и невольного возврата - одна из лучших в романе. В ней Аким сделал нечеловечески тяжелую, героическую попытку вырваться из плена зимней тайги едва не замерз. В эти погибельные часы и молилась Эля, обращаясь «не к небу, а к нему, мужчине», который «во веки веков был опорой и защитой женщине». А сам «бог», по определению критика, в этот момент «одолел слабость, поднялся, постоял на карачках, увязив руки в снегу. Оскалившись от боли, скуля по-собачьи, он выкачал себя из снега, пополз из-под дерева на четвереньках до синеющего следа». А когда Аким привез Элю в ту же опостылевшую им избушку, она, возмущенная, отхлестала Акима по обмороженному лицу с криком: «Гад! Гад! Гад! Ты куда меня привел? Я к маме хочу! К маме! В Москву!» «Бог» не выдержал, ругаться начал, но все-таки сделал то, что считал нужным, что подсказывала ему совесть. Определять «философию» героя следует не по словам, вырванным из контекста всей сцены, а по логике развития характера.

Заключение

Было бы непростительной узостью трактовать «Царь-рыбу» в чисто экологическом плане, лишь как произведение, ратующее за сохранение окружающей среды. Природа важна для В. П. Астафьева постольку, поскольку она необходима для людей, для их тела и души. Его главная задача - человек. Тот человек, который ему дорог и близок, которого он знал с детства, которого вновь встретил в своей недавней поездке по родным местам. «Переменилась моя родная Сибирь, и все переменилось, - заключает свое повествование писатель. - Все течет, все изменяется! Так было. Так есть. Так будет». Выдержит ли только сибирская природа, и выросший на ее лоне простодушный северный человек?..

Позднее В. Астафьев так определял суть своего произведения: «Всем строем своей повести я хотел сказать читателю: настало время хранить, а еще вернее - охранять природу. И если нельзя не тратить, то делать это надо с умом, бережно… Тут, как нигде, со всей наглядностью ясно, что защита природы - это глубоко человеческая задача, если хотите, это защита, самого человека от нравственного саморазрушения…»

Вопрос этот в книге открыт, так как ответ на него в силах дать только жизнь. Но он поставлен, сформулирован, потому что тревожит писателя.

«Царь-рыба» - чистый родник поэзии. Припадая к нему, впитываешь в себя те благородные нравственные идеи, которые несет это произведение, и незаметно становишься чище и прекраснее.

Эта книга проста и ненавязчива. По мере того, как меняется герой, меняемся и мы. Я нашла книгу, которая запала мне в душу.

43\Проблемы «маргинальной» личности, полугородского -полудере венского человека.

Новеллистика, значительно шире описания жизни русского крестьянства в переломную эпоху — проблема осуществленности личности. Его герои, которые «выдумывают» себе другую жизнь (Моня Квасов «Упорный», Глеб Капустин «Срезал», Бронька Пуп ков «Миль пардон, мадам», Тимофей Худяков «Билет на второй се анс»), жаждут осуществления хотя бы в том вымышленном мире. За ярким, как будто от лица героя, повествованием мы чувству ет тревожное размышление автора о невозможности настоящей жизни, когда душа занята «не тем». В.Шукшин страстно утверждал серьезность этой проблемы, необходимость каждому человеку ос тановиться в раздумье о смысле своей жизни, о назначении своем на земле, о месте в обществе.

Одну из своих последних книг В.Шукшин назвал «Характеры». Но, по сути, все его творчество посвящено изображению ярких, необычных, неповторимых, оригинальных характеров, не вписы вающихся в прозу жизни, в ее заурядные будни. По названию од ного из его рассказов эти самобытные и неповторимые шукшин ские характеры стали называться «чудиками». т.е. людьми, несущи ми в душе что -то свое, неповторимое, выделяющее их из массы од нородных характеров -типов. Даже в обычном в основе своей ха рактере Шукшина интересуют те моменты его жизни, когда в нем проявляется что- то особое, неповторимое, высвечивающее суть его личности. Таков в рассказе «Сапожки» Сергей Духавин, покупаю щий в городе безумно дорогие, изящные сапожки для своей жены доярки Клавы. Он осознает непрактичность и бессмысленность своего поступка, но почему -то не может поступить иначе, и чита тель понимает, что в этом инстинктивно проявляется спрятанное за буднями чувство не остывшей за годы совместной жизни любви к жене. И этот психологически точно мотивированный поступок рождает ответную реакцию со стороны жены, столь же скупо вы раженную, но столь же глубокую и искреннюю. Непритязательная и странная история, рассказанная В.Шукшиным, создает светлое чувство взаимопонимания, гармонии «сложных простых» людей, которые порой забываются за обыденным и мелочным. У Клавы про сыпается женское чувство кокетства, молодого задора, легкости, несмотря на то, что сапожки, разумеется, оказались малы и доста лись старшей дочери.

Уважая право человека быть самим собой, даже если осуществ ление этого права делает человека странным и нелепым, непохо жим на других, В.Шукшин ненавидит тех, кто стремится унифици ровать личность, подвести все под общий знаменатель, прикрыва ясь звонкими общественно- значимыми фразами, показывает, что часто за этой пустой и звонкой фразой скрывается зависть, мелоч ность, эгоизм («Мой зять украл машину дров», «Бессовестные»).

В рассказе «Бессовестные» речь идет о трех стариках: Глухове, Оль ге Сергеевне и Отавихе. Социально активная, энергичная и реши тельная Ольга Сергеевна в молодости предпочла скромного и тихо го Глухова отчаянному комиссару, но, оставшись в конце концов одна, вернулась в родную деревню, поддерживая добрые и ровные отношения со своим состарившимся и тоже одиноким поклонни ком. Характер Ольги Сергеевны так никогда и не был бы разгадан, если бы старик Глухов не решил создать семью с одинокой Отави хой, что вызвало гнев и ревность Ольги Сергеевны. Она повела борь бу против стариков, вовсю используя фразеологию общественно го осуждения, говоря о безнравственности и аморальности такого союза, делая упор на непозволительности интимных отношений в этом возрасте, хотя понятно, что речь в первую очередь шла о вза имной поддержке друг друга. И в результате вызвала у стариков стыд за порочность (несуществующую) своих мыслей о совместной жизни, страх за то, что Ольга Сергеевна расскажет эту историю на селе и тем самым вконец опозорит их. Но Ольга Сергеевна молчит, вполне удовлетворенная тем, что ей удалось унизить, растоптать людей, может быть, молчит до поры до времени. Рад чужому уни жению и Глеб Капустин в рассказе «Срезал».

Любимые герои В.Шукшина — неординарно мыслящие, находящие ся в вечном поиске смысла жизни, зачастую люди с тонкой и ранимой душой, совершающие порой нелепые, но трогательные поступки.

В.Шукшин — мастер небольшого рассказа, в основе которого лежит яркая зарисовка «с натуры» и содержащееся в нем на осно ве этой зарисовки серьезное обобщение. Эти рассказы составляют основу сборников «Сельские жители», «Беседы при ясной луне», «Характеры». Но В.Шукшин — писатель универсального склада, создавший два романа: «Любавины» и «Я пришел дать вам волю», киносценарий «Калина красная», сатирические пьесы «А поутру они проснулись» и «До третьих петухов». Известность ему принес ла и режиссерская работа, и актерская.

В.Распутин (р. 1938) — при надлежит к младшему поколению писателей -де ревенщиков. Стал известен благодаря циклу повестей из жизни при ангарскойсовременной деревни: «Деньги для Марии», «Последний срок», «Живи и помни», «Прощание с Матерой», «Пожар». Повес ти отличаются конкретностью зарисовок жизни и быта сибирской деревни, яркостью и своеобразием характеров крестьян разных поколений, философичностью, соединением социальной, экологи ческой и нравственной проблематики, психологизмом, прекрасным чувством языка, поэтичностью стиля...

Среди характеров героев В.Распутина, принесших ему известность, в первую очередь надо выделить галерею образов, которые критики определили как «распутинские старухи» — его крестьянки, вынесшие на своих плечах все тяготы и невзгоды и не сломившиеся, сохранив шие чистоту и порядочность, совестливость, как определяет главное качество человека одна из его любимых героинь — старуха Дарья из «Прощания с Матерой». Это поистине праведницы, на которых земля держится.

Анна Степановна из повести «Последний срок» самым боль шим грехом в своей жизни считает то, что во время коллективизации, когда всех коров согнали в общее стадо, она после колхозной дойки додаивала свою корову Зорьку, чтобы спасти от голодной смерти сво их детишек. Однажды за этим занятием застала ее дочь: «До самой души прожгли меня глаза ее», — кается перед смертью Анна Степа новна своей старинной подружке.

Дарья Пинигина из повести «Прощание с Матерой», пожалуй, самый яркий и по -хорошему декларативный образ старухи -правед ницы из повестей В.Распутина. Сама повесть глубока, полифонич на, проблемна. Матера — это огромный остров на Ангаре, прооб раз сибирского рая. Есть на нем все, что необходимо для нормаль ной жизни: уютная деревенька с домами, украшенными чудесной деревянной резьбой, в силу чего чуть ли не на каждом доме приби та таблица: «охраняется государством», лес, пашня, кладбище, где похоронены предки, луга и покосы, выгон, река. Есть Царский Ли ствень, который, по преданию, прикрепляет остров к основной зем ле, следовательно, являющийся залогом прочности и нерушимости бытия. Есть хозяин острова — мифологическое существо, его обе рег, покровитель. И все это должно навсегда погибнуть, уйти под воду в результате строительства очередной ГЭС. По -разному вос принимают жители перемену в их судьбе: молодые даже рады, сред нее поколение примиряется с неизбежностью происходящего, не которые даже досрочно сжигают свои дома, чтобы поскорее полу чить компенсацию и пропить ее. И лишь Дарья восстает против без­думного и скоротечного прощания с Матерой, провожая ее в неиз бежное небытие неторопливо, достойно, обряжая и оплакивая свою избу, прибирая на кладбище могилы родителей, молясь за тех, кто своей бездумностью обидел ее и остров. Слабая старуха, бессло весное дерево, загадочный хозяин острова восстали против праг матизма и легкомыслия современных людей. Они не смогли корен ным образом изменить ситуацию, но, встав на пути неизбежного за топления деревни, хоть на мгновение задержали разрушение, заста вили задуматься и их антагонистов, среди которых — сын и внук Дарьи, и читателей. Поэтому так многозначно и по- библейски воз вышенно звучит финал повести. Что ждет Матеру? Что ждет Чело вечество? В самой постановке этих вопросов таится протест и гнев.

Шукшин действительно предпочитал писать о деревне, первый сборник его

рассказов так и назывался — «Сельские жители». Однако этнографические

приметы сельской жизни, внешность людей деревни, пейзажные зарисовки не

особенно занимали писателя — обо всем  этом если и заходила речь в

рассказах, то лишь попутно, бегло, вскользь. Почти не было в них поэтизации

природы, авторских раздумчивых отступлений, любования «ладом» народной

жизни — всего того, что привыкли находить читатели в произведениях

В.И.Белова, В.П.Астафьева, В.Г.Распутина, Е.И.Носова.

 

Писатель сосредоточился на другом: его рассказы являли вереницу

жизненных эпизодов, драматизированных сценок, внешне напоминавших ранние

чеховские рассказы с их не натужностью, краткостью («короче воробьиного

носа»), стихией беззлобного смеха. Персонажами Шукшина стали обитатели

сельской периферии, незнатные, не выбившиеся «в люди», — одним словом, те,

кто внешне, по своему положению вполне соответствовали знакомому по

литературе XIX века типу «маленького человека».

 

Однако каждый персонаж в изображении Шукшина имел свою «изюминку»,

противился усреднению, являл особый образ существования или оказывался

одержимым той или иной необычной идеей. Вот как напишет об этом позднее

критик Игорь Дедков: «Людское многообразие, живое богатство бытия

выражается для В.Шукшина, прежде всего, в многообразии способов жить,

способов чувствовать, способов отстаивать свое достоинство и свои права.

Уникальность ответа, уникальность реакции человека на призыв и вызов

обстоятельств кажутся писателю первейшей ценностью жизни, конечно, с той

поправкой, что эта уникальность не аморальна ».

 

Шукшин создал целую галерею запоминающихся персонажей, единых в том,

что все они демонстрируют разные грани русского национального характера.

Этот характер проявляется у Шукшина чаще всего в ситуации драматического

конфликта с жизненными обстоятельствами. Шукшинский герой, живущий в

деревне и занятый привычной, по-деревенски монотонной работой, не может и

не хочет раствориться в сельском быту «без остатка». Ему страстно хочется

хоть ненадолго уйти от обыденности, душа его жаждет праздника,  а

неспокойный разум взыскует «высшей» правды. Легко заметить, что при внешней

непохожести шукшинских «чудиков» на «высоких» героев-интеллектуалов русской

классики они, шукшинские «сельские жители», так же не хотят ограничить

жизнь «домашним кругом», их так же томит мечта о жизни яркой, исполненной

смысла. А поэтому их тянет за пределы родной околицы, их воображение занято

проблемами отнюдь не районного масштаба (герой рассказа «Микроскоп»

приобретает дорогостоящий предмет в надежде найти способ борьбы с

микробами; персонаж рассказа «Упорный» строит свой « перпетуум мобиле»).

 

Характерная для рассказов Шукшина коллизия — столкновение «городского»

и «деревенского» — не столько выявляет социальные противоречия, сколько

обнаруживает конфликтные отношения мечты и реальности в жизни «маленького

человека». Исследование этих отношений и составляет содержание многих

произведений писателя.

 

Русский человек в изображении Шукшина — человек ищущий, задающий жизни

неожиданные, странные вопросы, любящий удивляться и удивлять. Он не любит

иерархию — ту условную житейскую «табель о рангах», согласно которой есть

«знаменитые» герои и есть «скромные» труженики. Противясь этой иерархии,

шукшинский герой может быть трогательно-наивным, как в рассказе «Чудик»,

невероятным выдумщиком, как в «Миль пардон, мадам!», или агрессивным

спорщиком, как в рассказе «Срезал». Такие качества, как послушание и

смирение, редко присутствуют у персонажей Шукшина. Скорее наоборот: им

свойственны упрямство, своеволие, нелюбовь к пресному существованию,

противление дистиллированному здравомыслию. Они не могут жить, не

«высовываясь».

 

«Срезал» - один из самых ярких и глубоких рассказов Шукшина.

Центральным персонажем рассказа Глебом Капустиным владеет «пламенная

страсть» — «срезать», «осаживать» выходцев из деревни, добившихся

жизненного успеха в городе. Из предыстории столкновения Глеба с

«кандидатом» выясняется, что недавно был повержен приехавший на побывку в

деревню полковник, не сумевший вспомнить фамилию генерал- губернатора

Москвы 1812 года. На этот раз жертвой Капустина становится филолог,

обманутый внешней нелепостью вопросов Глеба, не сумевший понять смысла

происходящего. Поначалу вопросы Капустина кажутся гостю смешными, но скоро

весь комизм исчезает: для кандидата это настоящий экзамен, а позже

столкновение перерастает в словесную дуэль. В рассказе часто встречаются

слова «посмеялся», «усмехнулся», «расхохотался». Однако смех в рассказе

имеет мало общего с юмором: он то выражает снисходительность горожанина к

«странностям» живущих в деревне земляков, то становится проявлением

агрессивности, выявляет мстительность, жажду социального реванша, которая

владеет разумом Глеба.

 

Спорщики принадлежат к разным культурным мирам, разным уровням

социальной иерархии. В зависимости от личных пристрастий и социального

опыта читатели могут прочитать рассказ либо как бытовую притчу о том, как

«умный мужик» перехитрил «ученого барина», либо как зарисовку о «жестоких

нравах» обитателей деревни. Иными словами, он может либо принять сторону

Глеба, либо посочувствовать ни в чем не повинному Константину Ивановичу.

 

Однако автор не разделяет ни той, ни другой позиции. Он не оправдывает

персонажей, но и не осуждает их. Он лишь внешне безучастно подмечает

обстоятельства их конфронтации. Так, например, уже в экспозиции рассказа

сообщается о нелепых подарках, привезенных гостями в деревню:

«электрический самовар, цветастый халат и деревянные ложки». Замечено и то,

как Константин Иванович «подкатил на такси», и то, как он с нарочитой

«грустинкой» в голосе вспомнил детство, приглашая мужиков к столу. С другой

стороны, мы узнаем о том, как Глеб «мстительно щурил глаза», как, будто

«опытный кулачный боец», шел к дому Журавлевых («несколько впереди

остальных, руки в карманах»), как он, «видно было — подбирался к прыжку».

 

Лишь в финале автор сообщает нам о чувствах присутствовавших при

словесном поединке мужиков: «Глеб... их по-прежнему неизменно удивлял.

Восхищал даже. Хоть любви, положим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб

жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще». Так рассказ и

завершается: не нравоучением, но сожалением о недостатке такта и

участливого внимания людей друг к другу, о встрече, обернувшейся разрывом.

«Простой» человек в изображении Шукшина оказывается совсем «непростым», а

деревенская жизнь — внутренне конфликтной, таящей за повседневной маетой

нешуточные страсти.

 

Высоким порывам шукшинских героев, увы, не дано реализоваться в жизни,

и это придает воспроизведенным ситуациям трагикомическую тональность.

Однако ни анекдотические случаи, ни эксцентричное поведение персонажей не

мешают писателю разглядеть в них главное — народную жажду справедливости,

заботу о человеческом достоинстве, тягу к наполненной смыслом жизни.

Шукшинский герой часто не знает, куда себя деть, как и на что использовать

собственную душевную «широту», он мается от собственной бесполезности и

бестолковости, он совестится, когда причиняет неудобство близким. Но именно

это делает характеры героев живыми и устраняет дистанцию между читателем и

персонажем: шукшинский герой безошибочно угадывается как человек «свой»,

«нашенский».

 

В произведениях Шукшина важна фигура рассказчика. Он сам и те, о ком

он рассказывает, — люди общего опыта, общей биографии и общего языка. А

потому авторский пафос, тональность его отношения к изображаемому далеки

как от сентиментального сочувствия, так и от откровенного любования. Автор

не идеализирует своих героев только потому, что они — «свои», деревенские.

Отношение к изображаемому в рассказах Шукшина проявляется по-чеховски

сдержанно. Ни у одного из персонажей нет полноты обладания правдой, и автор

не стремится к нравственному суду над ними. Ему важнее другое — выявить

причины не узнавания одним человеком другого, причины взаимного непонимания

между людьми.

 

По форме рассказы Шукшина отличаются сценографичностью: как правило,

это небольшая сценка, эпизод из жизни, — но такой, в котором обыденное

сочетается с эксцентрическим и в котором открывается судьба человека.

Постоянной сюжетной ситуацией оказывается ситуация встречи (реальной или

несостоявшейся). В развертываемом сюжете нет внешнего плана: рассказы часто

тяготеют к форме фрагмента — без начала, без конца, с незавершенными

конструкциями. Писатель неоднократно говорил о своей нелюбви к замкнутому

сюжету. Композиция сюжета подчиняется логике беседы или устного

повествования, а потому допускает неожиданные отклонения и «лишние»

уточнения и подробности.

 

Шукшин редко дает сколько-нибудь развернутые пейзажные описания и

портретные характеристики героев.

 

  Граница между «авторским словом» и «словом героя» в большинстве

случаев размыта или полностью отсутствует. Яркая сторона индивидуального

стиля Шукшина — богатство живой разговорной речи с ее разнообразными

индивидуальными и социальными оттенками. Герои Шукшина — спорщики, опытные

говоруны, владеющие множеством интонаций, умеющие к месту вставить

поговорку, пощеголять «ученым» словцом, а то и яростно выругаться. В их

языке — конгломерат газетных штампов, просторечных выражений и вкраплений

городского жаргона. Частые в их речи междометия, риторические вопросы и

восклицания придают разговору повышенную эмоциональность. Именно язык —

главное средство создания характеров Глеба Капустина и Броньки Пупкова.

 

 Творчество Шукшина

 

Говоря о Шукшине, как-то даже неловко упоминать об органической связи

его с народом России. Да ведь он сам и есть этот народ-труженик, вышедший

на новую дорогу жизни и полностью творчески осознавший себя, свое бытие.

Осознавший глубинно.

 

Бескомпромиссное, гневное, яростное обличение того, что мешает добру и

свету, и радостное приятие, ответное сияние навстречу тому, что утвердилось

верно и хорошо,— таков был Шукшин в творчестве. Его собственное духовное

становление, рост личности неотъемлемы от все более глубоких постижений

таланта — актерских ролей, режиссуры и писательской, чисто литературной

работы. Все вместе это являло собою целостный непрерывный процесс. Я

предлагаю разложить этот процесс на удобные для рассмотрения

«составляющие», если мы хотим постигнуть тайну жизненности его дарования,

все-таки невозможно.

 

Сам художник незадолго до своей смерти, как известно, вроде бы даже и

склонен был многое пересмотреть в своем творческом сосуществовании, чтобы

выбрать для себя наконец что-то одно.

 

Эту ориентацию на зрелость, на завершен не поиска подсказали Шукшину

Шолохов и Бондарчук, когда артист, создавая образ солдата Лопахина в фильме

«Они сражались за Родину», получил возможность сполна постичь и выразить

еще одно и, пожалуй, наиболее дорогое в нем для всех народное

качество—чистейший, беспримесный и предельно скромный героизм человека

нынешнего. Героический характер человека-борца, сознающего себя сегодня

мыслящей, активной, деятельной частью народа, частью Родины, а потому и

идущего на подвиг, на борьбу за нее осознанно—во весь рост.

 

Последняя роль в кино и в жизни — Лопахин — обозначила новую огромную

высоту художественной, писательской ответственности, когда Шукшин вдруг

почувствовал необходимость решающего, окончательного выбора между

литературой только — и только кинематографом. Но было ли это возможно

вообще?.. Ведь доселе оба эти дарования отнюдь не были разъединены в его

творческом существе художника: напротив, они существовали именно как целое.

Шукшин, едва придя в искусство, всегда выражал себя в нем монолитно: он не

«писал» и не «играл» своих героев,— он жил их жизнью, носил их в душе, в

самом существе своем еще до того, как они оживали на страницах его

сценариев или появлялись на экране.

 

В литературу Шукшина привел именно кинематограф. Он закончил Институт

кинематографии и стал режиссером. Но уже тогда обнаружился в нем писатель.

Причем писатель-драматург, писатель-сценарист, даже в прозе, в новеллистке

остающийся драматургом. Писатель со своим голосом, своей динамикой, своей

темой, разрабатываемой им, пусть интуитивно на первых порах — но опять с

тем же редкостным единством и целостностью натуры, прошедшей через все

преграды. Через трудное преодоление судьбы, заявившей о себе необычностью,

духовной и нравственной масштабностью таланта, резко выраженной социальной

природой. Его современностью.

 

Во всех общепризнанных удачах Шукшина индивидуальность художника, все

присущие ему особенности выразились полностью прежде всего в своей идейной,

гражданственной мощи. Ибо Шукшин, сила его воздействия на нас — прежде

всего в глубинном моральном содержании творчества, в его воспитывающем

значении. С этих позиций писатель говорит и о прошлом, и о настоящем. Для

него именно этим дорого духовное богатство, которое оставляют нам деды и

прадеды, а потом отцы и матери наши. Шукшин требует понимать, беречь и

хранить святыни народной жизни, не делая из них кумира, но обращая их в

движимый, повседневно требующий приращения и умножения человеческий,

нравственный капитал. Измена им, забвение этих ценностей есть святотатство.

Даже горько, покаянно впоследствии осознанное, все равно обернется оно

неминуемой черной бедой для Егора Прокудина...

 

Шукшин, подобно Куприну, Чехову, Горькому, Есенину, Шаляпину, шел в

литературу и искусство из самых «низов» народа, из русской «глубинки». Шел

со своими собственными «университетами». С тем доскональным, ничем не

заменимым, практическим—трудовым, рабочим знанием жизни, которое люди

получают не из книг, а из опыта, порою и сегодня все еще достаточно

нелегкого, а уж в пору шукшинского детства особенно тяжкого и горького. Но

это — всегда университеты. Всегда  без кавычек, понимаемые как школа

настойчивости и трудолюбия, а главное, как школа, обучающая знанию самой

жизни. Известно, что важнее этого знания ничего нет, а для художника и быть

не может.

 

Когда Шукшина сравнивают с лучшими писателями России, тут нет ни

малейшей натяжки. Сравнения эта справедливы: в их основе несомненная

народность, искренность таланта. Но еще очень важно то, что он у Шукшина —

свой. Шукшин не похож на Куприна, Чехова пли Гоголя — да и ни на кого

другого. И язык у него — не бунинский, не шолоховский, не лесковский... И

хотя всюду возможность аналогии — пусть даже подспудной — бывает очень

соблазнительна, в данном случае не стоит, однако, ей поддаваться. Взаимная

симпатия Шолохова и Шукшина, несомненно, была порождена их общей

центростремительной силой — непредвзятым обращением к душе народа, к образу

русского трудового человека, в котором и заключено вечное чудо жизни,

вечный ее огонь.

 

В самом деле. Шукшин во всем, за что бы ни брался, был художником

неповторимым, артистом подлинным.

 

Все киносценарии написаны Шукшиным подобно тому, как писал их

Довженко,— рукой большого и зрелого драматурга. Хотя в то же время  сценарии

эти остаются еще и безусловным достоянием прозы. И если «Калину красную»

можно считать своеобразной кино-повестью, то и роман, и сценарий, а вернее,

кинороман, или кино-поэму о Разине «Я пришел дать вам волю», несомненно,

следует отнести еще и к тем лучшим и редким произведениям русской (да и не

только русской) эпической, масштабной прозы, где сама история, не успев

ожить на экране, уже наполнилась живой, прекрасной, образной жизнью героев.

Шукшин сам хотел играть и сыграл бы Степана Разина. Настолько могуч его

актерский дар. Но он был больше чем актером, ибо был еще и замечательным

режиссером. Он и тут сумел выйти «из ряда вон»

 

Вот и получается: как ни ищи сравнений — их нет. Шукшин не был

«похож», разумеется, на писавших и игравших своп пьесы Шекспира и Мольера;

но ему ведь даже и это лестное «сходство» — вроде бы тоже ни к чему. Он —

Шукшин. Этим все сказано. Он — сам по себе. Он был — и остается —

удивительным явлением нашей жизни.

 

Жизнь словно сама становится гегемоном, формообразующим началом во

всем этом великолепном разноликом творчестве, которое покоряет нас

ощущением не «сходства», но сущности. Истинности. Правды. Ее неподдельной

живой гармонии.

 

Что и говорить, у этого творчества всегда есть форма. Да еще какая!

Она не блещет «искусностью», псевдосовременостью — тем показным лоском,

внешним изяществом, виртуозностью, в которых всегда есть подспудное

любование собою, своим мастерством, своей одаренностью (если только она

есть). Шукшин же пишет так естественно, как говорит и мыслит его народ. Он

играет своп роли так же просто, как существует: без натуга, без грима, без

малейшего желания быть замеченным, услышанным, оставаясь словно в пределах

ощущения собственного, личного, духовного бытия. Такова всегда бывает

высочайшая ступень мастерства, та ступень искусства, где оно, это

искусство, как бы уже исчезает,— будто даже перестает существовать. Перед

нами остается видимое глазу, а еще больше — чувству, первозданное чудо

жизни. Простое чудо. Некий, словно сам по себе творящий, животворный

источник жизни.

Проблемы «маргинальной» личности, полугородского_полудере_

венского человека волновали и В.Шукшина (1929–1974), испытав_

шего на своей собственной судьбе трудности врастания «естествен_

ного» человека, выходца из алтайской деревни, в городскую жизнь,

в среду творческой интеллигенции.

Но его творчество, в частности, новеллистика, значительно шире

описания жизни русского крестьянства в переломную эпоху. Про_

блема, с которой пришел В.Шукшин в литературу 60_х годов, в сущ_

ности, осталась неизменной — это проблема осуществленности

личности. Его герои, которые «выдумывают» себе другую жизнь

(Моня Квасов «Упорный», Глеб Капустин «Срезал», Бронька Пуп_

257

ков «Миль пардон, мадам», Тимофей Худяков «Билет на второй се_

анс»), жаждут осуществления хотя бы в том вымышленном мире.

Необычайно остра эта проблематика у Шукшина именно потому,

что за ярким, как будто от лица героя, повествованием мы чувству_

ет тревожное размышление автора о невозможности настоящей

жизни, когда душа занята «не тем». В.Шукшин страстно утверждал

серьезность этой проблемы, необходимость каждому человеку ос_

тановиться в раздумье о смысле своей жизни, о назначении своем

на земле, о месте в обществе.

Одну из своих последних книг В.Шукшин назвал «Характеры».

Но, по сути, все его творчество посвящено изображению ярких,

необычных, неповторимых, оригинальных характеров, не вписы_

вающихся в прозу жизни, в ее заурядные будни. По названию од_

ного из его рассказов эти самобытные и неповторимые шукшин_

ские характеры стали называться «чудиками». т.е. людьми, несущи_

ми в душе что_то свое, неповторимое, выделяющее их из массы од_

нородных характеров_типов. Даже в обычном в основе своей ха_

рактере Шукшина интересуют те моменты его жизни, когда в нем

проявляется что_то особое, неповторимое, высвечивающее суть его

личности. Таков в рассказе «Сапожки» Сергей Духавин, покупаю_

щий в городе безумно дорогие, изящные сапожки для своей жены

доярки Клавы. Он осознает непрактичность и бессмысленность

своего поступка, но почему_то не может поступить иначе, и чита_

тель понимает, что в этом инстинктивно проявляется спрятанное

за буднями чувство не остывшей за годы совместной жизни любви

к жене. И этот психологически точно мотивированный поступок

рождает ответную реакцию со стороны жены, столь же скупо вы_

раженную, но столь же глубокую и искреннюю. Непритязательная

и странная история, рассказанная В.Шукшиным, создает светлое

чувство взаимопонимания, гармонии «сложных простых» людей,

которые порой забываются за обыденным и мелочным. У Клавы про_

сыпается женское чувство кокетства, молодого задора, легкости,

несмотря на то, что сапожки, разумеется, оказались малы и доста_

лись старшей дочери.

Уважая право человека быть самим собой, даже если осуществ_

ление этого права делает человека странным и нелепым, непохо_

жим на других, В.Шукшин ненавидит тех, кто стремится унифици_

ровать личность, подвести все под общий знаменатель, прикрыва_

ясь звонкими общественно_значимыми фразами, показывает, что

часто за этой пустой и звонкой фразой скрывается зависть, мелоч_

258

ность, эгоизм («Мой зять украл машину дров», «Бессовестные»). В

рассказе «Бессовестные» речь идет о трех стариках: Глухове, Оль_

ге Сергеевне и Отавихе. Социально активная, энергичная и реши_

тельная Ольга Сергеевна в молодости предпочла скромного и тихо_

го Глухова отчаянному комиссару, но, оставшись в конце концов

одна, вернулась в родную деревню, поддерживая добрые и ровные

отношения со своим состарившимся и тоже одиноким поклонни_

ком. Характер Ольги Сергеевны так никогда и не был бы разгадан,

если бы старик Глухов не решил создать семью с одинокой Отави_

хой, что вызвало гнев и ревность Ольги Сергеевны. Она повела борь_

бу против стариков, вовсю используя фразеологию общественно_

го осуждения, говоря о безнравственности и аморальности такого

союза, делая упор на непозволительности интимных отношений в

этом возрасте, хотя понятно, что речь в первую очередь шла о вза_

имной поддержке друг друга. И в результате вызвала у стариков

стыд за порочность (несуществующую) своих мыслей о совместной

жизни, страх за то, что Ольга Сергеевна расскажет эту историю на

селе и тем самым вконец опозорит их. Но Ольга Сергеевна молчит,

вполне удовлетворенная тем, что ей удалось унизить, растоптать

людей, может быть, молчит до поры до времени. Рад чужому уни_

жению и Глеб Капустин в рассказе «Срезал».

Любимые герои В.Шукшина — неординарно мыслящие, находящие_

ся в вечном поиске смысла жизни, зачастую люди с тонкой и ранимой

душой, совершающие порой нелепые, но трогательные поступки.

В.Шукшин — мастер небольшого рассказа, в основе которого

лежит яркая зарисовка «с натуры» и содержащееся в нем на осно_

ве этой зарисовки серьезное обобщение. Эти рассказы составляют

основу сборников «Сельские жители», «Беседы при ясной луне»,

«Характеры». Но В.Шукшин — писатель универсального склада,

создавший два романа: «Любавины» и «Я пришел дать вам волю»,

киносценарий «Калина красная», сатирические пьесы «А поутру

они проснулись» и «До третьих петухов». Известность ему принес_

ла и режиссерская работа, и актерская.

В.Распутин (р. 1938) — один из интереснейших писателей, при_

надлежащих к младшему поколению так называемых писателей_де_

ревенщиков. Стал известен благодаря циклу повестей из жизни при_

ангарской современной деревни: «Деньги для Марии», «Последний

срок», «Живи и помни», «Прощание с Матерой», «Пожар». Повес_

ти отличаются конкретностью зарисовок жизни и быта сибирской

деревни, яркостью и своеобразием характеров крестьян разных

259

поколений, философичностью, соединением социальной, экологи_

ческой и нравственной проблематики, психологизмом, прекрасным

чувством языка, поэтичностью стиля...__

44\Солженицын "Матренин двор" - сочинение "Крестьянская тема в рассказе А. Солженицына "Матренин двор""

Страница: [ 1 ] 2

Матренин двор" - это рассказ о беспощадности человеческой судьбы, злого рока, о глупости советских послесталинских порядков, о жизни простых людей, далёких от городской суеты и спешки, - о жизни в социалистическом государстве.
Этот рассказ, как замечал сам автор, "полностью автобиографичен и достоверен", отчество рассказчика- Игнатич - созвучно с отчеством А. Солженицына - Исаевич. Действие происходит в 1956 году, через три года после смерти Сталина. Люди ещё не знают, как жить дальше: из "пыльной горячей пустыни" бесчисленных лагерей они попадают "просто в Россию", чтобы навсегда затеряться где-нибудь в средней полосе- "без жары, с лиственным рокотом леса".
Фабула рассказа А.Солженицына «Матренин двор» проста и незамысловата. Повествование ведется от первого лица -человека, который осуществляет свою мечту: поселяется в глуши, вдали от больших городов, шума и суеты. На постой определили его к некой Матрене.
Центральная тема рассказа - трудная крестьянская жизнь. Автор с горечью говорит о том, что о сельчанах власти на проявляют никакой заботы. Особенно тяжело крестьянам из-за того, что не выдают им топлива. Получилась парадоксальная ситуация: «Стояли вокруг леса, а топки взять было негде. Рычали кругом экскаваторы на болотах, но не продавалось торфу жителям, а только везли - начальству, да кто при начальстве...».
Несправедливо, некрасиво поступили с Матреной власти. Тяжело живется Матрене, поскольку здоровье у нее очень слабое. «Она была больна, но не считалась инвалидом». Четверть века - 25 лет - проработала Матрена в колхозе, причем честно трудилась. А теперь старая стала, больная и никому, соответственно она не нужна. Даже пенсии власти ей не начислили, хотя полагалась она ей по праву: муж ее пропал в начале войны.
Крохотно Матренино хозяйство: коза да огород. Козье молоко да картошка - вот вся незамысловатая пища Матрены.
Матрёна отличалась трудолюбием: вставала в четыре-пять утра, "тихо, вежливо, стараясь не шуршать, топила русскую печь, ходила доить козу, по воду ходила и варила в трёх чугунках". Матрёна никому не могла отказать: без неё ни одна пахота огорода не обходилась. Денег она не брала, получала удовольствие, прилив сил от работы. Матрёнина покорность шла от сердца. Она не прислуживала, но служила окружающим, всегда была готова поделиться последним.
Матрёне Васильевне досталась несладкая личная жизнь. Её дети умерли в младенчестве, на войне без вести пропал муж. Ей долго не оформляли за него пенсию. И всё же женщина не озлобилась, осталась радушной, открытой и бескорыстно отзывчивой. Её дом - сквозной символический образ рассказа -как бы ковчег библейского праведника Ноя, в котором он спасается от потопа вместе с семьёй и парами всех земных животных - чтобы продолжить род людской. Матрёна - праведница. Но односельчане не ведают о её утаённой святости, считают женщину просто неумной, хотя именно она хранит высшие черты русской духовности. Подобно Лукерье из рассказа Тургенева Живые мощи", Матрёна на свою жизнь не жаловалась.
Автор пишет о плохом снабжении сельчан продукцией. Автор пишет о плохом снабжении сельчан продукцией. Крупы и той трудно было достать жителям деревни. Разве это справедливо, что женщина, всю жизнь честно трудившаяся в колхозе, потерявшая в войну мужа, больная, - живет в старой избе, без копейки денег, скудно питается?
Разве справедливо, что крестьяне, окруженные лесными массивами, вынуждены идти на воровство топлива? Ведь власти ставят людей в униженное положение, заставляя идти на воровство. Раньше лес у барина воровали, теперь тянули торфу у треста. Даже корову Матрена не в состоянии содержать.
Возмутила меня и другая несправедливость по отношению к крестьянам. Председатель колхоза «первым делом обрезал всем инвалидам огороды». Как же ему не стыдно обирать немощных людей!
Матрена больна. Иногда, когда нападал на нее недуг, «Матрена сутки - двое лежала пластом». А колхоз, выбросивший женщину за ненадобностью, тем не менее беззастенчиво ею пользуется. И едет больная Матрена навоз возить, картошку копать...
Матрена все-таки добилась пенсии, вздохнула спокойно, но недолгой была радость старой больной женщины. Матрена гибнет после того, как у нее украли котелок со святой водой и она, не имея возможности причащаться в слишком далеком от ее деревни храме, оказывается беззащитной перед силами зла. Предвестием катастрофы становится разрушение замкнутого пространства ее дома: Фаддей добивается, чтобы она отдала еще при жизни бревна от горницы, завещанные ею дочери Фаддея Кире. По словам рассказчика, на эту горницу «легло проклятие с тех пор, как руки Фаддея ухватились ее ломать». Матрена погибает, помогая перетаскивать через железную дорогу на санях часть собственной избы.
В центре проблематики рассказа - нравственное разложение и умирание русской деревни. Физически больная и немощная Матрена оказалась тем столпом, который еще удерживает устои деревни. В свете этого гибель Матрены осмысливается как грозное предвестие надвигающейся катастрофы и для Города, и для Села, и для всей России.

 

 

45\ 2.1. ПОЭТИКА ПРОЗЫ ЛЮДМИЛЫ ПЕТРУШЕВСКОЙ Разнообразие жанров, к которым обращается Людмила Петрушевская (1938), сочетается с единством основ-ной творческой задачи: Петрушевская прослеживает, как происходит деформация личности под влиянием среды,пытается дать "срез внутреннего мира" современного человека, показав его на пороге жизни и смерти; она видитего в самом разном обличье – от привычного до невероятного, вплоть до "превращения в насекомое". Один из ключевых рассказов Л. Петрушевской – "Смотровая площадка". В названии отражено место дейст-вия и принципы авторского наблюдения за героями: возможность неоднократно возвращаться к одной и той жеситуации, рассматривать персонажей, переставлять, менять их местами, как на смотровой площадке, которая вы-ступает в роли наблюдательного пункта и своеобразного подиума. Речь в "Смотровой площадке" идет о взаимоотношениях молодых людей. Герой один, а девушки сменяютдруг друга. Пикантность ситуации в том, что все они – сотрудники одной организации, поэтому все сближения ирасставания происходят как бы на глазах у всех. Читателю почти ничего не сообщается о самих встречах, о сте-пени близости героев. В рассказе не происходит никаких значительных событий, но один из эпизодов оказывает-ся в фокусе наблюдения, затем к нему подключаются подобные. И все они раскрывают отношение персонажей кжизни, их ожидания, их намерения, связи с близкими. Автор обыгрывает позицию "стороннего наблюдателя",отказывается от писательского "всеведения". Первый сюжетный эпизод дается в пересказе. Он оказывается важен не сам по себе, а тем, что о нем говорятгерои, и еще важнее – чего они "не говорят". И в дальнейшем автор будет прибегать к такой форме опосредован-ных характеристик центральных персонажей: "Раз так – то так, думали за Андрея окружающие, а что он сам ду-мал, нам неизвестно". При подчеркнутом отказе от прямых характеристик героя, нарочито отвлеченных рассуж-дениях повествователя просматриваются достаточно жесткие оценки: "Чего они от него все хотели, чем он дол-жен был служить им и миру, если мир так нуждался в нем... Только единственно он не мог, как мы догадываемся,поставить жаждущему миру эмоций". Автор отказывается от возможности заинтриговать читателя, заставить его ожидать развязки: "Известно, чемэто дело кончилось". Сознательное "топтание на месте", "пережевывание" не факта, но его истолкования, подчер-кивает отсутствие определенности в герое, несоответствие внешних впечатлений о нем и его внутренней сути.Лишь в настойчивых повторах подчеркивается истинный смысл поступков Андрея и их оценка, прорывающаясясквозь видимую наивность, обиду персонажа: "Вот так, так постыдно все оказалось, так нелепо, и Андрюша дажеиногда закидывал голову и тряс ею, как бы не понимая, в каком мире он живет". Завершая рассказ, автор замыка-ет круг в характеристике (она строго выдержана в стиле не разоблачения, а обнаружения), дает возможность ка-ждому поставить себя на место кого-то из героев и общую нашу судьбу спроецировать на те частные эпизоды, окоторых говорилось в рассказе. Рассказ "Смотровая площадка" позволяет выявить характерные особенности стиля, организации сюжета, ма-неры представления героев в творчестве Петрушевской. Обращает на себя внимание многозначность заглавиярассказа. Сочетание вполне конкретного смысла с более обобщенным, может быть, и не совпадающим с тем, которыйпредполагался при первом прочтении, характерно для повествования Петрушевской. Возьмем для примера те на-звания рассказов, которые использованы автором и для циклов: "Тайна дома", "Бессмертная любовь". В рассказе"Тайна дома" раскрытие "тайны" происходит достаточно быстро – обнаруживается семейство шершней, изда-вавших неприятные и непонятные звуки. Очевидно, что кроме прямого смысла названия, есть и другой, не стольконкретный. Само слово "тайна" теряет привычный смысл, подразумевающий загадочность, необходимость рас-крытия. В данном и других рассказах цикла суть не столько в тайне, сколько в неопределенности, неясности от-ношений, несоответствии прочного старого дома и рушащихся человеческих связей. В названии "Бессмертная любовь" звучит патетика. Ей соответствуют и некоторые имена, тоже вынесенныев заглавие (например, "Кларисса"), или установка на обобщенный смысл ("Темная судьба", "Горе", "Слезы", "По-эзия в жизни"). Однако в рассказах речь идет совсем не о бессмертной любви, а о любовных связях, приключени-ях и похождениях персонажей. Читатель в рассказах Петрушевской сталкивается с необходимостью отделять "я" повествователя от автор-ского "я". Так, к примеру, в рассказе "Свой круг" жестокая позиция, заявленная от первого лица, явно не совпада-ет с подходом писателя, но важна как ключ при интерпретации текста: "Я человек жесткий, жестокий... Я оченьумная. То, чего не понимаю, того не существует вообще". У Петрушевской соединяется в тексте бытовая детальи жизненный итог, указание точного времени и осмысление времени жизни: "Маришин отец выпил, безрезуль-татно наговорил Бог знает чего и безрезультатно погиб под машиной тут же у порога дочернего дома на самойулице Ступиной, в тихое вечернее время в полдесятого". Соединение несоединимого – один из художественных принципов Петрушевской. В рассказе "Я люблю те-бя" перечисляется то, что, с точки зрения героя, имеет отношение к настоящей жизни: "рестораны, гостиницы,прогулки и покупки, симпозиумы и экскурсии". За счет таких соединений достигается емкость фразы, объяс-няющей его отношение к жизни. К примеру, в финале рассказа "Мистика" объединены вера в "свою долю сча-стья" и в "свою пластичность по Алексеевой". А необходимость веры и выдержки как бы подкрепляется ссылкойна мнение других: "как говорили соседи по даче". Самой формой этой ссылки снимается глубина смысла. Уход от неповторимости, единичности судьбы и характера обнаруживается в форме начала рассказа о немили о ней: "Одна девушка вдруг оказалась..." ("Черное пальто"); "Одна женщина ненавидела свою соседку"("Месть"). Порой рассказ о событии, ставшем основой сюжета, отодвинут за счет внимания к восприятию, оценке этогособытия. Так рассказ "Дитя" строится не как анализ преступления (молодая женщина заложила камнями своегоноворожденного ребенка недалеко от роддома). Не делается попытка объяснить психологическое состояние пре-ступницы, чтобы оправдать или обвинить ее. Развитие сюжета определяется восприятием происходящего всеми,кто оказался свидетелем: "И получалось..."; "Передавали также из уст в уста..."; "Весь родильный дом буквальнобушевал..."; "Видно было..."; "По поводу этих детей рассказывали..."; "Из всего этого следует...". Но за катего-ричностью некоторых утверждений явно проскальзывает тень сомнения: "...Как будто боясь – и кого, малогомладенца, которому и нужно-то сорок граммов молока и больше ничего". Такой принцип организации сюжета встречается достаточно часто. Какая-то история, случай с персонажемпреподносится в восприятии нескольких участников. Автор, рискуя утомить читателей повторами, возвращаетсяк одному и тому же несколько раз. К примеру, в рассказе "Н" (цикл "Бессмертная любовь") дается как бы схемаэволюции восприятия эпизода – с точки зрения: "Первый раз..."; "Во второй раз..."; "И видно было..."; "Другоедело...". В чем же смысл такого хождения по кругу? Скорее всего не в поиске истины, а в выяснении того, какестественные человеческие отношения заменяются отношениями ролевыми, эмоции – масками, вместо искрен-них чувств – "как бы чувства": "Внешне это проявлялось выражением как бы скуки, рассеянности и равнодушия". Для произведений Петрушевской характерны сложные конструкции предложений, отягощенные многимипридаточными: "И самый важный факт его биографии, что он взял долгими годами осады такую крепость, чтоэта крепость рухнула к ногам своего победителя и теперь клубилась пылью у его ног, плакала и умоляла верить илюбить, и кричала, что любит его, – этот факт мог себя не оправдать" ("Поэзия в жизни"). Авторские характеристики героев включают пересказы общепринятых требований, лозунгов и цитат, по ко-торым данный персонаж "выстраивает" свою линию поведения. Насмешка прячется в обстоятельности изложе-ния и вкрапленных в него кратких образных сравнениях: "Честность и правдивость без ночевок были лозунгомэтой Милиной подруги, из-за чего она и сидела одна, как еловый пень, ждала настоящего в жизни и отмахиваласьот временного, находясь под сильным воздействием литературы, не давала ни одного поцелуя без любви, по сло-вам еще одного автора". Имитация интонаций разговорной речи в рассказе о герое создает эффект присутствия читателя при проис-ходящем, его соучастие в процессе узнавания. Авторская ирония и насмешка как бы скрыта, не должна ощущать-ся в сравнениях и сопоставлениях: "...и в этом виде была похожа на небесного ангела, на какое-то дивное белоенадгробие, увидим, чье". Накапливаются детали, уточняются особенности жестов, позы, улыбки персонажей. Исследователи творчества Петрушевской справедливо отмечают, что ее интересует не быт обывателя, а егосознание. Частные ситуации в рассказах становятся притчей, приобретают обобщенный смысл. Общее ощущениетревоги за человека от писателя передается читателю. Даже из кратких характеристик особенностей произведений современных писательниц видно разнообразиесюжетов и типов героев, конфликтных ситуаций и путей их разрешения. Естественно, что чаще всего в основесюжетов – любовь. Любовь как смысл жизни – и трагедия отсутствия любви; любовь духовная, самоотверженная– и любовь плотская; любовь вне зависимости от брака – и проблема семейных отношений. Бытовые неурядицы,заботы, проблемы в произведениях Петрушевской, как и Улицкой, Палей, Горлановой интересны не сами по се-бе, но они выявляют жизнестойкость героев, силу или слабость их характеров. Произведения Петрушевской требуют от читателя напряжения, порой вызывают боль и отчаяние, даже ее"веселые" сказки представляют собой острый анализ деградации человека. По словам писательницы, сказки – ее любимый жанр. Перу Л. Улицкой принадлежит ряд сборников сказок,среди которых "Сказки для взрослых" (1990), "Сказки для всей семьи" (1903), "Настоящие сказки" (1999), "Сча-стливые кошки" (2001). Сказки Петрушевской о счастье, которого так не хватает всем. И значит, читать их могутвсе: и самые маленькие, и умудренные жизнью. Герои этих сказок – принцессы и волшебники, пенсионеры, куклаБарби – наши современники. Характеризуя этот пласт творчества писательницы, критики видят в сказочном жанре стремление автораподняться над бытом, напомнить о прекрасном, о высоком. ("Новые приключения Елены прекрасной", "Дуська игадкий утенок").1 В сказочном ключе Л. Улицкая пытается решить проблемы абсурдного мира, рисуя в чеховскихтрадициях "маленького человека" в нем, а также проблему "положительной героини". Ею, например, становитсякукла Барби – Барби Маша, поднятая с помойки нищим слепым умельцем дедом Иваном. Барби Маша творитдобро, согревает старость приютившего и вернувшего ее к жизни человека, терпит подлости Крысы Вальки, спа-сает других, но себя защитить не может. Часто сказки Л. Улицкой носят притчевый характер, поднимают общечеловеческие нравственные проблемыдобра и зла, равнодушия и самопожертвования ("Девушка Нос", "Две сестры", "Сказка о часах"). В них все, напервый взгляд, просто и даже по-детски наивно. "Жила-была одна бедная женщина… Дочка у нее росла красиваяи умная… Начала дочка искать наряды в шкафу и нашла коробочку, а в той коробочке часики", – так начинается"Сказка о часах". Но затем постепенно автор подводит нас к выводу: пока идут часы, жизнь продолжается, и тот,кто заводит их, спасает от смерти своих близких, спасает мир. И мир этот будет жив до тех пор, пока есть люди,способные пожертвовать собой и заводить часы через час, через каждые пять минут… "Я не просплю своюжизнь, – говорит повзрослевшая дочь, для которой главным стала забота о собственном ребенке и о матери. Улицкая Л. справедливо считает, что настоящая сказка может быть веселой или немного грустной, но не-пременно с хорошим концом, чтобы каждый, кто ее прочитает, почувствовал себя счастливее и добрей.2 Творчество Л. Петрушевской вобрало в себя опыт литературы реалистической и модернистской, русской имировой. Оно значимо как яркое самостоятельное литературное явление.                Л. Петрушевская "Сказка о часах" Жила-была одна бедная женщина. Муж у нее давно умер, и она еле-еле сводила концы с концами. А дочка унее росла красивая и умная и все вокруг себя замечала: кто во что одет да кто что носит. Вот приходит дочка из школы домой и давай наряжаться в материны наряды, а мать бедная: одно хорошееплатье, да и то заштопано, одна шляпка с цветочками, да и то старая. Вот дочка наденет платье и шляпу – и ну вертеться, да все не то получается, не так одета, как подруги. Нача-ла дочка искать в шкафу и нашла коробочку, а в той коробочке часики. Обрадовалась девочка, надела часики на руку и пошла гулять. Гуляет, на часики смотрит. Тут подошла ка-кая-то старушка и спрашивает: – Девочка, сколько времени? А девочка отвечает: – Без пяти минут пять. – Спасибо, – говорит старушка. Девочка опять гуляет, на часы поглядывает. Опять подходит старушка. – Сколько времени, девочка? Она и отвечает: – Без пяти пять, бабушка. – Твои часы стоят, – говорит старушка. – Из-за тебя я чуть не пропустила время! Тут старушка убежала, и сразу стемнело. Девочка захотела завести часы, но она не знала, как это делается.Вечером она спросила у матери: – Скажи, а как часы заводятся? – А что, у тебя появились часики? – спросила мама. – Нет, просто у моей подруги есть часы, и она хочет дать их мне поносить. – Никогда не заводи часы, которые ты найдешь случайно, – сказала мать. – Может произойти большое не-счастье, запомни это. Ночью мать нашла в шкафу коробочку с часами и спрятала их в большой кастрюле, куда девочка никогда незаглядывала. А девочка не спала и все видела. На следующий день она снова надела часики и вышла на улицу. – Ну, сколько времени? – спросила, появившись опять, ста- рушка.– Без пяти пять, – ответила девочка. – Опять без пяти пять? – засмеялась старушка. – Покажи мне свои часы. Девочка спрятала руку за спину. – Я и так вижу, что это тонкая работа, – сказала старушка. – Но если они не ходят, это ненастоящие часы. – Настоящие! – сказала девочка и побежала домой. Вечером она спросила у матери: – Мамочка, у нас есть часы? – У нас? – сказала мать. – У нас настоящих часов нет. Если бы были, я бы их давно продала и купила бы тебеплатье да туфельки. – А ненастоящие часы у нас есть? – Таких часов у нас тоже нет, – сказала мать.    – И никаких-никаких нет? – Когда-то были часы у моей мамы, – ответила мать. – Но они остановились, когда она умерла, без пяти пять.Больше я их не видела. – О, как бы мне их хотелось иметь! – вздохнула девочка. – На них слишком печально смотреть, – ответила мать. – Мне нисколько! – воскликнула девочка. И они легли спать. Ночью мать перепрятала коробочку с часами в чемодан, а дочь опять не спала и все виде-ла. На следующий день девочка вышла гулять и все смотрела на часы. – Скажи, пожалуйста, сколько времени? – откуда ни возьмись, спросила старушка. – Они не ходят, а как завести их, я не понимаю, – ответила девочка. – Это часы моей бабушки. – Да, я знаю, – ответила старушка. – Она умерла без пяти минут пять. Ну, мне пора, а то я опять опоздаю. Тут она удалилась, и на дворе стемнело. А девочка не успела спрятать часы в чемодан и просто положила ихпод подушку. На следующий день, проснувшись, девочка увидела часы у матери на руке. – Вот, – закричала девочка, – ты обманывала меня, у нас есть часы, дай их сейчас же мне! – Не дам! – сказала мать. Тогда девочка горько заплакала. Она сказала матери, что скоро уйдет от нее, что у всех есть туфли, платья,велосипеды, а у нее нет ничего. И девочка начала собирать свои вещи и закричала, что уйдет жить к одной ста-рушке, та ее приглашала. Не говоря ни слова, мать сняла часы с руки и отдала их дочери. Девочка выбежала на улицу с часами на руке и, очень довольная, стала прохаживаться взад-вперед. – Здравствуй! – сказала, появившись, старушка. – Ну, сколько времени? – Сейчас половина шестого, – ответила девочка. Тут старушка вся как-то передернулась и закричала: – Кто завел часы?! – Не знаю, – удивилась девочка, а сама держала руку в кармане. – Может быть, их завела ты? – Нет, часы лежали у меня дома под подушкой. – Ой, ой, ой, кто же завел часы?! – закричала старушка. – Ой, ой, что же делать?! Может быть, они пошлисами собой? – Может быть, – сказала девочка и побежала, испуганная, домой. – Стой! – закричала еще громче старушка. – Не разбей их, не урони. Это ведь не простые часы. Их надо за-водить каждый час! Иначе случится большое несчастье! Лучше отдай их сразу мне! – Не отдам, – сказала девочка и хотела убежать, но старушка ее задержала: – Погоди. Тот, кто завел эти часы, тот завел время своей жизни. Поняла? Допустим, если их завела твоя мать,то они будут отмерять время ее жизни, и ей придется каждый час заводить эти часы, а то они остановятся и твоямать умрет. Но это еще полбеды. Потому что если они пошли сами собой, то они начали считать время моейжизни. – А мне какое дело? – сказала девочка. – Это не ваши часы, а мои. – Если я умру, то умрет день, ты что! – закричала старушка. – Это ведь я каждый вечер выпускаю ночь и даюотдохнуть белому свету! Если мое время остановится, то всему конец! И старушка заплакала, не выпуская девочку. – Я дам тебе все, что пожелаешь, – говорила она. – Счастье, богатого мужа, все! Но только узнай, кто завелчасы. – Мне нужен принц, – сказала девочка. – Беги, беги скорей к матери и узнай, кто завел часы! Будет тебе принц! – закричала старушка и подтолкнуладевочку к двери. Девочка нехотя поплелась домой. Ее мама лежала на кровати, закрыв глаза и крепко вцепившись в одеяло. – Мамуля! – сказала девочка. – Дорогая, миленькая, ну скажи мне, кто завел часы? Мама сказала: – Это я завела часы. Девочка высунулась в окно и закричала старушке: – Это мама сама завела часы, успокойтесь! Старушка кивнула и исчезла. Стало темнеть. Мать сказала девоч-ке: – Дай мне часики, я заведу их. А то ведь я умру через несколько минут, я чувствую. Девочка протянула ей руку, мать завела часы. Девочка сказала: – Что же теперь, ты каждый час будешь у меня просить мои часы? – Что же делать, дочка. Эти часы должен заводить тот, кто их пустил. Девочка сказала: – Значит, я не смогу пойти с этими часиками в школу? – Сможешь, но тогда я умру, – ответила мать. – Вот ты вечно так, дашь мне что-нибудь, а потом отбираешь! – воскликнула дочь. – А как же я буду теперьспать? Ты начнешь каждый час меня будить?     – Что делать, дочка, иначе я умру. И кто же тогда будет тебя кормить? Кто будет за тобой ухаживать? Девочка сказала: – Лучше бы я сама завела эти часы. Мои часы, я бы с ними всюду ходила и сама бы их заводила. А то теперьпридется тебе всюду ходить за мной. Мать ответила: – Если бы ты сама завела эти часы, ты бы не смогла просыпаться ночью каждый час. Ты бы наверняка про-спала и умерла. А я бы не смогла тебя добудиться, ты всегда так не любишь просыпаться. Поэтому я и прятала оттебя эти часы. Но я заметила, что ты их находишь, и мне пришлось самой завести эти часы. Иначе бы ты меняопередила. А я уж постараюсь теперь не проспать. Да и ничего страшного, если я когда-нибудь просплю. Лишьбы ты была жива. Я живу только для тебя. А пока ты маленькая, я должна точно заводить часы. Поэтому отдай-ка их мне. И она отобрала часы у девочки. Девочка долго плакала, злилась, но делать было нечего. С тех пор прошло много лет. Девочка выросла, вышла замуж за принца. У нее теперь было все, что она хоте-ла: много платьев, шляпок и красивые часы. А мама ее жила как прежде. Однажды мать вызвала дочь по телефону и, когда та приехала, сказала ей: – Время моей жизни кончается. Часы идут все быстрее, и наступит момент, когда они остановятся сразу по-сле того, как я их заведу. Когда-то вот так же умерла моя мама. Я ничего про них не знала, но пришла одна ста-рушка и рассказала мне про них. Старушка умоляла меня не выкидывать часы, а то произойдет ужасное несча-стье. Продать часы я тоже не имела права. Но я сумела спасти тебя, и за это спасибо. Теперь я умираю. Похорониэти часы вместе со мной, и пусть больше никто, в том числе и твоя доченька, никогда не узнает про них. – Хорошо, – сказала дочь. – А ты не пробовала их завести? – Я это делаю каждые пять минут, теперь уже каждые четыре минуты. – Дай я попробую, – сказала дочь. – Что ты, не прикасайся к ним! – закричала мать. – Иначе они начнут отмерять время твоей жизни. А у тебямаленькая девочка, подумай о ней!    Прошло три минуты, и мать стала умирать. Она крепко сжимала одной рукой пальцы своей дочери, а другуюруку, с часами, спрятала за голову. И вот дочь почувствовала, что рука матери ослабла. Тогда дочь нашла часы,сняла их с руки матери и быстро завела.     Мать глубоко вздохнула и открыла глаза. Она увидела свою дочь, увидела часы на ее руке и заплакала. – Зачем? Зачем ты снова завела эти часы? Что будет теперь с твоей дочерью? – Ничего, мама, я научилась теперь не спать. Ребенок плачет по ночам, я привыкла просыпаться. Я не про-сплю свою жизнь. Ты жива, и это главное. Они долго сидели вместе, за окном промелькнула старушка. Она выпустила на землю ночь, помахала рукойи, довольная, удалилась. И никто не слышал, как она сказала: – Ну что же, пока что мир остался жив.2.2. АВТОРСКИЕ ЖАНРЫ ТАТЬЯНЫ ТОЛСТОЙ Татьяна Никитична Толстая (1951) завоевала признание современников как талантливый прозаик. Началолитературной деятельности Т.Н. Толстой приходится на 1970-е годы. Первая книга рассказов "На золотомкрыльце сидели..." (1987) принесла ей широкую известность, которую утвердили последующие сборники расска-зов "Любишь – не любишь" (1997), "Сестры" (1998), "Река Оккервиль" (1999). Наиболее интересные сборники прозы и эссеистики Татьяны Толстой "Ночь" (2002), "День" (2002), "Изюм"(2002), "Двое" (2002), "Круг" (2003), "Белые стены" (2004), "Кысь" (2000), "Не Кысь" (2004) доказывают яркуюпоэтическую индивидуальность писательницы. Татьяна Толстая обращается в художественной публицистике к "вечным" проблемам добра и зла, жизни исмерти. Авторская позиция Татьяны Толстой выражается в своеобразном "своеволии". Оно заложено в основу еетворчества и активно проявляется в особой литературно-сказочной метафоричности стиля, поэтике неомифоло-гизма, в выборе героев-рассказчиков и парадоксальности точек зрения на мир. В художественном творчествеТатьяны Толстой в сатирическом свете демонстрируется абсурдность многих сторон жизни, но и также показы-вается высота нравственных идеалов русского народа (эссе "Квадрат", "Главный труп", "Русский мир", "Неугод-ные лица", роман "Кысь", рассказы "Ночь", "Соня", "Круг"). Рассказы Татьяны Толстой представляют собой "сгущенные" романы, объединенные в циклы. Рассказ "Милая Шура" построен на контрасте: это и символика деталей, и образная система, и сюжет. Глав-ная героиня Александра Эрнестовна появляется впервые "вся залитая розовым мартовским светом", чтобы в кон-це рассказа уйти во тьму небытия. Тьма смерти в финале побеждается на секунду светом любви Ивана Николае-вича, о котором она вспомнила в этот момент. "Солнечный воздух", "солнечное счастье" связаны с возлюблен-ным, к которому она так и не смогла уехать. Свет любви противопоставлен черному одеянию героини и "мерт-вым фруктам" на ее светлой шляпе. Контрастна сцена воспоминаний героини о смерти ее мужа, к которому она в час ухода из жизни пригласилацыган, чтобы было "весело умирать". Оксюморонность этого эпизода кажется Александре Эрнестовне нормаль-ной, потому что она признает только "свет" жизни и хочет развеять светлым весельем "тьму" смерти. В юностиглаза героини были наполнены ярким синим светом, а в старости стали "бесцветными". Свет убывает в жизни милой Шуры с течением времени: "Третий муж все ныл, ныл... Коридор длинный.Свет тусклый. Окна во двор. Все позади. Умерли нарядные гости. Засохли цветы. Дождь барабанит в стекла".Символично, что ярко-белое одеяние милой Шуры и белизна писем о любви после ее смерти превратились в "чер-ную банановую слизь", то есть тьма победила свет окончательно. Герой рассказа "Круг" тоже не сумел сберечь свет в своей душе. Василий Михайлович – мечтатель. Скукажизни душит его. Тьма его бытия связаны с отсутствием высокой любви. Романы с женщинами были случайны-ми. "Задыхаясь во мраке", герой послал свою душу "по сверкающей дуге к Изольде. "Нетронутая белизна", "розовый свет" связаны с обликом "серебряной" Изольды, но герою вновь стало скуч-но: романтику мечты победил быт. Встретив через двадцать лет спившуюся Изольду, Василий Михайлович почувствовал, что "к сердцу подсту-пала тьма. Пробил час уходить". Герой уходит во тьму смерти, озлобленно отрицая "Свет" – такая мрачная картина предстает в финале рас-сказа "Круг". В рассказе "Ночь" антиномия "свет – тьма" концептуализирована в особенно острой трагической форме.Главный герой "дебил" Алексей Петрович воспринимает мир как свет. Его ограниченное сознание не мешает емувидеть добро: "Новое утро прыщет в окно, кактусы блещут... захлопнулись ворота ночного царства... жизнь тор-жествует... новый день! Новый день!". Но свет в душе инвалида меркнет, когда появляется зло. "Ночь" символизирует для него зло в душах людей. Рассказ "Пламень небесный" представляет еще одну интерпретацию антиномии "свет – тьма". Смертельнобольной Коробейников одинок. Он тянется к людям, живущим на даче, но хорошее отношение (свет) сменяется на неприязнь (тьму) из-за клеветы ревнивого скульптора Димы. Ольга Михайловна и ее муж "выказывают пре-зрение к больному", и даже после раскрытия истины не могут далее с милосердием относиться к Коробейникову. В лице Корабейникова горит "бледное пламя. Но когда Корабейников направляет луч фонаря в небеса, то"слабый свет рассеивается и небеса остаются такими же темными", как и были". Символика света говорит о чув-стве "богооставленности" у Коробейникова: он верит в НЛО, но не верит в Бога. Герой терзается страхом тьмы,небытия, его преследует предсмертная тоска. Чувствуя неприязнь дачников, Коробейников пытается рассказать об одном "прекрасном ясном вечере, когдаисказились небеса и сошел пламень небесный, нестерпимой силы столп, и стало светло как днем, а в небе мета-лись багровые полосы". Для него этот случай – очередное непознанное явление, которое служит поводом дляпривлечения к себе внимания. Желая смерти Коробейникову, Ольга Михайловна впускает "тьму" и в себя: "Она долго стоит и смотрит, какбледный огонь фонаря пересчитывает больничные стволы берез, как смыкается световой коридор, как сгущаетсятьма, как во тьме пламень небесный вслепую нашаривает свою жертву". Разлад "света и тьмы", материального и духовного становится темой рассказа "Поэт и муза". Главная героиняпроизведения врач Нина – "прекрасная, обычная женщина, мечтающая о "сумасшедшей любви", "о зверинойстрасти". Символом такой страсти автор рассказа не случайно делает "черную ветреную ночь". Героиня живет, "словно в беззвездной ночи чужого города, где ни одной близкой души". Но вот родная душанайдена – поэт Гриша, но эта душа оказалась для Нины еще более чужой. "Гришуня" в "хрустальном дверце Ни-ны увял и стал писать стихи о заглохшем саде и вороне, укравшем звезду с умолкшего небосклона. "Свет" исходил от Нины, но этот свет убивал Гришуню: "Он закрывался руками, не в силах вынести яркогосвета ее беспощадной правды", потому что эта правда была материальной выгодой, а поэт жил в иррациональноммире мечты. В результате свет ушел из стихов: "Вместо чистого пламени из злокачественных строк валил такойбелый удушливый дым, что Нина надсадно кашляла, махала руками и кричала, задыхаясь: "Да прекрати же тысочинять!!!". Таким образом, концептосфера антиномии "свет – тьма" в рассказах Татьяны Толстой занимает центральноеместо и включает: противопоставление духовного и материального, возвышенного и низменного, живого и мерт-вого, бытового и бытийного, мечты и действительности (воображаемого и реального), вечного и сиюминутного,доброго и злого, сострадательного и равнодушного. С помощью такого широкого спектра символических моти-вов писательнице удается ярко и убедительно изобразить кризис духовности в современном мире не только в рас-сказах, но в эссе. Те же приемы бинарности символических концептов эффектно применяются в эссе "Белые стены" (1997),"Квадрат" (1997) и "Туристы и паломники" (1998), где они используются как художественные средства, воссоз-дающие позицию автора-публициста по поводу разрыва корневых связей с историческим прошлым. Философское эссе "Белые стены" посвящено проблеме культурного беспамятства, форме потери историче-ской памяти, которая приводит к рабскому мировосприятию и полной духовной деградации. В произведении ста-вится проблема смысла жизни, высвеченная автором как проблема памяти. Как будто в противовес всеобщему процессу современного "обеспамятования", автор эссе настойчиво рас-ставляет точные даты в своих детских и юношеских воспоминаниях. Первые фактографические сведения герои-ня, воплощенная через местоимение "Я" получает из фотографий и семейных преданий: семья автора купила да-чу аптекаря Янсона, построенную им в 1948 году. В 1968 году дети ("Мы") залезли на чердак, где нашли множе-ство вещей, свидетельствующих о незаурядной личности бывшего хозяина дачи. Смена местоимения "Я", упот-ребленного в первом абзаце текста, на местоимение "Мы" символично: речь идет обо всех "нас", о несколькихпоколениях россиян, ставших невольными манкуртами, безжалостно разрушающими свое дореволюционноепрошлое. Личность растворилась в массе, "я" в "мы". Утеряна память, а вместе с ней и духовность народа. Авторнастойчиво противопоставляет беспамятству документальную точность своего повествования. Дата окончательного разрушения дома называется в произведении точно – это 1968 год, когда на чердакееще сохранилось сено, накошенное аптекарем Янсоном за год до смерти Сталина. Следующая документальнаявеха "бытового хронотопа" – 1980 год: "В припадке разведения клубники мы перекопали бурьян в том углу сада,где, по смутным воспоминаниям старожилов, некогда цвел и плодоносил аптекарский эдем. Янсон рассеялся,распался, ушел в землю, его мир был уже давно и плотно завален мусором четырех поколений мира нашего". Точная дата осознания разрушения исторической памяти – это "лето прошлого, 1997 года", когда "мы" ре-шили отметить юбилей дачи и купили для обновления ее нарядные обои "белые с зелеными веночками". "Мы"окончательно побеждает "я", которое грустит "о прощании, о расставании". "Я" в статье "Белые стены" – пассивное, созерцающее и сожалеющее об утерянном прошлом начало, а "мы"– начало активное, разрушительное: "Мы – временщики, съемщики" уничтожили все до стерильной белизны:"Мы выскребли все: и белые по лиловому розы, и кровавых собак, и клубы морозного дыхания в очереди к сынуинспектора народных училищ, и ряды завтрашних инвалидов и смертников, доверчиво, за неделю до увечья илисмерти накупивших круглых жестяных банок шарлатанского "Усатина" в расчете на любовь и счастье, подобноаптекарю Янсону, запасшему много валенок для будущих, уже не понадобившихся ног". Этапы процесса уничтожения памяти, которая есть "недопустимое, невозвратимое" показаны параллельно вдвух видах хронотопа: бытовое реальное время и время, "оставившее после себя микрон воздушной прокладкимежду напластованиями истории, между тектоническими плитами чьих-то горестей". Первое время – точное, яв-ное, датированное, второе – спрятанное в обрывках старых газет, наклеенных на стены, хранящееся только всимволических расцветках и рисунках обоев. Очень важна в произведении Т.Н. Толстой бинарная антиномическая символика цвета. Белый цвет в тексте"Белых стен" несет семантику забвения, пустоты. Цвет зеленый – это живая, текущая жизнь, цветение травы,земной рай. Валериана, которую разводил аптекарь, не случайно сочетает в себе белое и зеленое: белые зонтики изеленые корни, жизнь таит в себе смерть, а память – забвение. И все переходит друг в друга. "Зеленые веночки" –это символ посмертной памяти об ушедшем. Но чтобы наклеить "обои с зелеными веночками", нужно было со-драть множество слоев прошлого, пережить трагическую драму нескольких исторических эпох. Обратный отсчет времени начался для автора с изучения деревянных стен янсоновского дома, где на голыебревна были наклеены газеты с рекламой периода первой мировой войны, содержащей память о ее многомилли-онных жертвах, а также о развивающейся передовой капиталической державе, которой была в то время Россия.После "братских могил, из-под могил, могил, могил, могил" проглянули газеты с офицерами-белогвардейцами,затем обрывки "с траурной очередью к Ильичу". За ними шли газеты сталинского времени с лозунгами типа: "Народ требует казни кровавых зиновьевско-бухаринских собак", затем – газеты с информацией о праздничном салюте в честь освобождения Орла и Белгоро-да. Потом информация совсем исчезла даже со стен. Послевоенные годы символизирует лишь "коричнево-красная, густо записанная кленовыми листьями" палитра тревожных красок. Хрущевская оттепель несет цветанадежды на расцвет жизни: "лиловые, обои с выпуклыми белыми розами". Но уже следующий слой – обои "серо-вато-весенние с плакучими березовыми сережками" – говорят о несбывшихся и вновь возникающих надеждахбрежневского времени. Затем идут "рябые обои" неопределенности и безвременья. В них сочетается белый цветзабвения с синими проблесками неба. Их сменяют "белые в зеленую шашечку" – символ "квадратной" постмо-дернистской эпохи, когда люди окончательно отказываются от своего природного естества, "теряют гармониюестественных плавных линий", не ощущают нераздельности духовного и телесного. Знаменательно, что "дворцовые обои с зелеными веночками по белому полю" не подошли к стенам янсонов-ского дома. Их тоже уничтожили, сделав в конце концов стены совершенно белыми. Тем самым, символом "пус-тоты" Татьяна Толстая акцентирует читательское внимание на неостановимости процесса разрушения: "Начаврвать и мять, мы все рвали и мяли слои времени, ломкие, как старые проклеенные газеты; ломкие, как слои вре-мени; начав рвать, мы уже не могли остановиться...". Дважды повторенное определение "ломкий" и сопоставле-ние исторических эпох со старыми газетами говорят об убежденности автора в легкости всякого разрушения исложности созидания: "казалось, что это не очень сложно – обдирать и клеить". Но тут же автор признается, чтовоссоздать разрушенное в первозданности уже невозможно: "дворцовые обои" превратили дачу Янсона в "сарай вцветочках. Собачью будку". Также, как и отчий дом, Россия, обклеенная "ошибочным, виньеточным, совершеннослучайным и непредусмотренным узором и позором... демократически-нейтральным, ко всему, равнодушным",не может уже иметь "дворцовый", имперский, "европейский" вид. Разорванная историческая память для несколь-ких поколений россиян сказывается кризисом во всех областях общественной и личной жизни. Остается только начать все с белого листа: "И в городе, у себя дома, каждый сделает то же самое. Белое – этопросто и благородно... Белые стены. Белые обои... – шарах – и чисто. Все сейчас так делают. – И я так сделаю. –И я. – И я тоже. Мне нравится белое! Начать жизнь сначала! Не сдаваться!". Местоимение "Я" в финале "Белыхстен" возвращается вместе с отрицанием беспамятства. И хотя "запрещенное прошлое" "выходит вон" навсегда, "съемщики дачи" благодаря ему узнали скрытое ап-текарем Янсоном под обоями спальни "недопустимое, невозвратимое" и поэтому смогут начать новый отсчетвремени, не повторяя прежних ошибок, покрывая более гармоничными рисунками "белые стены" своего истори-ческого дома – России. Т. Толстая "Милая Шура"                                               Рассказ В первый раз Александра Эрнестовна прошла мимо меня ранним утром, вся залитая розовым московскимсолнцем. Чулки спущены, ноги – подворотней, черный костюмчик засален и протерт. Зато шляпа!.. Четыре вре-мени года – бульденежи, ландыши, черешня, барбарис – свились на светлом соломенном блюде, пришпиленном костаткам волос вот такущей булавкой! Черешни немного оторвались и деревянно постукивают. Ей девяносто лет,подумала я. Но на шесть лет ошиблась. Солнечный воздух сбегает по лучу с крыши прохладного старинного до-ма и снова бежит вверх, вверх, туда, куда редко смотрим – где повис чугунный балкон на нежилой высоте, гдекрутая крыша, какая-то нежная решеточка, воздвигнутая прямо в утреннем небе, тающая башенка, шпиль, голу-би, ангелы, – нет, я плохо вижу. Блаженно улыбаясь, с затуманенными от счастья глазами движется АлександраЭрнестовна по солнечной стороне, широким циркулем переставляя свои дореволюционные ноги. Сливки, булоч- ка и морковка в сетке оттягивают руку, трутся о черный, тяжелый подол. Ветер пешком пришел с юга, веет мо-рем и розами, обещает дорогу по легким лестницам в райские голубые страны. Александра Эрнестовна улыбаетсяутру, улыбается мне. Черное одеяние, светлая шляпа, побрякивающая мертвыми фруктами, скрываются за углом. Потом она попадалась мне на раскаленном бульваре – размякшая, умиляющаяся потному, одинокому, за-стрявшему в пропеченном городе ребенку – своих-то детей у нее никогда не было. Страшное бельишко свисаетиз-под черной замурзанной юбки. Чужой ребенок доверчиво вывалил песочные сокровища на колени АлександреЭрнестовне. Не пачкай тете одежду. Ничего... Пусть. Я встречала ее и в спертом воздухе кинотеатра (снимите шляпу, бабуля! ничего же не видно!). Невпопад эк-ранным страстям Александра Эрнестовна шумно дышала, трещала мятым шоколадным серебром, склеивая вяз-кой сладкой глиной хрупкие аптечные челюсти. Наконец она закрутилась в потоке огнедышащих машин у Никитских ворот, заметалась, теряя направление,вцепилась в мою руку и выплыла на спасительный берег, на всю жизнь потеряв уважение дипломатического не-фа, залегшего за зеленым стеклом низкого блестящего автомобиля, и его хорошеньких кудрявых детишек. Негрвзревел, пахнул синим дымком и умчался в сторону консерватории, а Александра Эрнестовна, дрожащая, пере-пуганная, выпученная, повисла на мне и потащила меня в свое коммунальное убежище – безделушки, овальныерамки, сухие цветы, – оставляя за собой шлейф валидола. Две крошечные комнатки, лепной высокий потолок; на отставших обоях улыбается, задумывается, каприз-ничает упоительная красавица – милая Шура, Александра Эрнестовна. Да, да, это я! И в шляпе, и без шляпы, и сраспущенными волосами. Ах, какая... А это ее второй муж, ну а это третий – не очень удачный выбор. Ну что ужтеперь говорить... Вот, может быть, если бы она тогда решилась убежать к Ивану Николаевичу... Кто такой ИванНиколаевич? Его здесь нет, он стиснут в альбоме, распялен в четырех картонных прорезях, прихлопнут дамой втурнюре, задавлен какими-то недолговечными белыми собачками, подохшими еще до японской войны. Садитесь, садитесь, чем вас угостить?.. Приходите, конечно, ради бога, приходите! Александра Эрнестовнаодна на свете, а так хочется поболтать! ...Осень. Дожди. Александра Эрнестовна, вы меня узнаете? Это же я! Помните... ну, неважно, я к вам в гости.Гости – ах, какое счастье! Сюда, сюда, сейчас я уберу... Так и живу одна. Всех пережила. Три мужа, знаете? ИИван Николаевич, он звал, но... Может быть, надо было решиться? Какая долгая жизнь. Вот это – я. Это – тоже я.А это – мой второй муж. У меня было три мужа, знаете? Правда, третий не очень... А первый был адвокат. Знаменитый. Очень хорошо жили. Весной – в Финляндию. Летом – в Крым. Белыекексы, черный кофе. Шляпы с кружевами. Устрицы – очень дорого... Вечером в театр. Сколько поклонников! Онпогиб в девятнадцатом году – зарезали в подворотне. О, конечно, у нее всю жизнь были рома-а-аны, как же иначе? Женское сердце – оно такое! Да вот три годаназад – у Александры Эрнестовны скрипач снимал закуток. Двадцать шесть лет, лауреат, глаза!.. Конечно, чувст-ва он таил в душе, но взгляд – он же все выдает! Вечером Александра Эрнестовна, бывало, спросит его: "Чаю?..",а он вот так только посмотрит и ни-че-го не говорит! Ну, вы понимаете?.. Ков-ва-арный! Так и молчал, пока жилу Александры Эрнестовны. Но видно было, что весь горит и в душе прямо-таки клокочет. По вечерам вдвоем вдвух тесных комнатках... Знаете, что-то такое в воздухе было – обоим ясно... Он не выдерживал и уходил. Наулицу. Бродил где-то допоздна. Александра Эрнестовна стойко держалась и надежд ему не подавала. Потом ужон – с горя – женился на какой-то – так, ничего особенного. Переехал. И раз после женитьбы встретил на улицеАлександру Эрнестовну и кинул такой взгляд – испепелил! Но опять ничего не сказал. Все похоронил в душе. Да, сердце Александры Эрнестовны никогда не пустовало. Три мужа, между прочим. Со вторым до войныжили в огромной квартире. Известный врач. Знаменитые гости. Цветы. Всегда веселье. И умер весело: когда ужеясно было, что конец, Александра Эрнестовна решила позвать цыган. Все-таки, знаете, когда смотришь на краси-вое, шумное, веселое, – и умирать легче, правда? Настоящих цыган раздобыть не удалось. Но Александра Эрне-стовна – выдумщица – не растерялась, наняла ребят каких-то чумазых, девиц, вырядила их в шумящее, блестя-щее, развевающееся, распахнула двери в спальню умирающего – и забренчали, завопили, загундосили, пошликругами, и колесом, и вприсядку: розовое, золотое, золотое, розовое! Муж не ожидал, он уже обратил взгляд ту-да, а тут вдруг врываются, шалями крутят, визжат; он приподнялся, руками замахал, захрипел: уйдите! – а онивеселей, веселей, да с притопом! Так и умер, царствие ему небесное. А третий муж был не очень... Но Иван Николаевич... Ах, Иван Николаевич! Всего-то и было: Крым, тринадцатый год, полосатое солнцесквозь жалюзи распиливает на брусочки белый выскобленный пол... Шестьдесят лет прошло, а вот ведь... ИванНиколаевич просто обезумел: сейчас же бросай мужа и приезжай к нему в Крым. Навсегда. Пообещала. Потом, вМоскве, призадумалась: а на что жить? И где? А он забросал письмами: "Милая Шура, приезжай, приезжай!" Умужа тут свои дела, дома сидит редко, а там, в Крыму, на ласковом песочке, под голубыми небесами, Иван Нико-лаевич бегает как тигр: "Милая Шура, навсегда!" А у самого, бедного, денег на билет в Москву не хватает! Пись-ма, письма, каждый день письма, целый год – Александра Эрнестовна покажет. Ах, как любил! Ехать или не ехать? На четыре времени года раскладывается человеческая жизнь. Весна!!! Лето. Осень... Зима? Но и зима позадидля Александры Эрнестовны – где же она теперь? Куда обращены ее мокнущие бесцветные глаза? Запрокинув голову, оттянув красное веко, Александра Эрнестовна закапывает в глаз желтые капли. Розовым воздушным ша-риком просвечивает голова через тонкую паутину. Этот ли мышиный хвостик шестьдесят лет назад черным пав-линьим хвостом окутывал плечи? В этих ли глазах утонул – раз и навсегда – настойчивый, но небогатый ИванНиколаевич? Александра Эрнестовна кряхтит и нашаривает узловатыми ступнями тапки. – Сейчас будем пить чай. Без чая никуда не отпущу. Ни-ни-ни. Даже и не думайте. Да я никуда и не ухожу. Я затем и пришла – пить чай. И принесла пирожных. Я сейчас поставлю чайник, небеспокойтесь. А она пока достанет бархатный альбом и старые письма. В кухню надо идти далеко, в другой город, по бесконечному блестящему полу, натертому так, что два дня наподошвах остаются следы красной мастики. В конце коридорного туннеля, как огонек в дремучем разбойном ле-су, светится пятнышко кухонного окна. Двадцать три соседа молчат за белыми чистыми дверьми. На полпути –телефон на стене. Белеет записка, приколотая некогда Александрой Эрнестовной: "Пожар – 01. Скорая – 03. Вслучае моей смерти звонить Елизавете Осиповне". Елизаветы Осиповны самой давно нет на свете. Ничего. Алек-сандра Эрнестовна забыла. В кухне – болезненная, безжизненная чистота. На одной из плит сами с собой разговаривают чьи-то щи. Вуглу еще стоит кудрявый конус запаха после покурившего "Беломор" соседа. Курица в авоське висит за окном,как наказанная, мотается на черном ветру. Голое мокрое дерево поникло от горя. Пьяница расстегивает пальто,опершись лицом о забор. Грустные обстоятельства места, времени и образа действия. А если бы Александра Эр-нестовна согласилась тогда все бросить и бежать на юг к Ивану Николаевичу? Где была бы она теперь? Она ужепослала телеграмму (еду, встречай), уложила вещи, спрятала билет подальше, в потайное отделение портмоне,высоко заколола павлиньи волосы и села в кресло, к окну – ждать. И далеко на юге Иван Николаевич, всполо-шившись, не веря счастью, кинулся на железнодорожную станцию – бегать, беспокоиться, волноваться, распоря-жаться, нанимать, договариваться, сходить с ума, вглядываться в обложенный тусклой жарой горизонт. А потом?Она прождала в кресле до вечера, до первых чистых звезд. А потом? Она вытащила из волос шпильки, тряхнулаголовой... А потом? Ну что – потом, потом! Жизнь прошла, вот что потом. Чайник вскипел. Заварю покрепче. Несложная пьеска на чайном ксилофоне: крышечка, крышечка, ложечка,крышечка, тряпочка, крышечка, тряпочка, тряпочка, ложечка, ручка, ручка. Длинен путь назад по темному кори-дору с двумя чайниками в руках. Двадцать три соседа за белыми дверьми прислушиваются: не капнет ли своимпоганым чаем на наш чистый пол? Не капнула, не волнуйтесь. Ногой отворяю готические дверные створки. Явечность отсутствовала, но Александра Эрнестовна меня еще помнит. Достала малиновые надтреснутые чашки, украсила стол какими-то кружавчиками, копается в темном гробубуфета, колыша хлебный, сухарный запах, выползающий из-за его деревянных щек. Не лезь, запах! Поймать егои прищемить стеклянными гранеными дверцами; вот так; сиди под замком. Александра Эрнестовна достает чудное варенье, ей подарили, вы только попробуйте, нет, нет, вы попробуй-те, ах, ах, ах, нет слов, да, это что-то необыкновенное, правда же, удивительное? правда, правда, сколько на светеживу, никогда такого... ну, как я рада, я знала, что вам понравится, возьмите еще, берите, берите, я вас умоляю!(О, черт, опять у меня будут болеть зубы!). Вы мне нравитесь, Александра Эрнестовна, вы мне очень нравитесь, особенно вон на той фотографии, где увас такой овал лица, и на этой, где вы откинули голову и смеетесь изумительными зубами, и на этой, где вы при-творяетесь капризной, а руку забросили куда-то на затылок, чтобы резные фестончики нарочно сползли с локтя.Мне нравится ваша никому больше не интересная, где-то там отшумевшая жизнь, бегом убежавшая молодость,ваши истлевшие поклонники, мужья, проследовавшие торжественной вереницей, все, все, кто окликнул вас и ко-го позвали вы, каждый, кто прошел и скрылся за высокой горой. Я буду приходить к вам и приносить и сливки, иочень полезную для глаз морковку, а вы, пожалуйста, раскрывайте давно не проветривавшиеся бархатные коричне-вые альбомы – пусть подышат хорошенькие гимназистки, пусть разомнутся усатые господа, пусть улыбнется бра-вый Иван Николаевич. Ничего, ничего, он вас не видит, ну что вы, Александра Эрнестовна!.. Надо было решитьсятогда. Надо было. Да она уже решилась. Вот он – рядом, – руку протяни! Вот, возьми его в руки, держи, вот он,плоский, холодный, глянцевый, с золотым обрезом, чуть пожелтевший Иван Николаевич! Эй, вы слышите, онарешилась, да, она едет, встречайте, всё, она больше не колеблется, встречайте, где вы, ау!Тысячи лет, тысячи дней, тысячи прозрачных непроницаемых занавесей пали с небес, сгустились, сомкнулисьплотными стенами, завалили дороги, не пускают Александру Эрнестовну к ее затерянному в веках возлюбленно-му. Он остался там, по ту сторону лет, один, на пыльной южной станции, он бродит по заплеванному семечкамиперрону, он смотрит на часы, отбрасывает носком сапога пыльные веретена кукурузных обглодышей, нетерпели-во обрывает сизые кипарисные шишечки, ждет, ждет, ждет паровоза из горячей утренней дали. Она не приехала.Она не приедет. Она обманула. Да нет, нет, она же хотела! Она готова, и саквояжи уложены! Белые полупрозрач-ные платья поджали колени в тесной темноте сундука, несессер скрипит кожей, посверкивает серебром, бесстыд-ные купальные костюмы, чуть прикрывающие колени – а руки-то голые до плеч! – ждут своего часа, зажмурились,предвкушая... В шляпной коробке – невозможная, упоительная, невесомая... ах, нет слов – белый зефир, чудо из чу-дес! На самом дне, запрокинувшись на спину, подняв лапки, спит шкатулка – шпильки, гребенки, шелковые шнур-ки, алмазный песочек, наклеенный на картонные шпатели – для нежных ногтей; мелкие пустячки. Жасминовый джинн запечатан в хрустальном флаконе – ах, как он сверкнет миллиардом радуг на морском ослепительном свету!Она готова – что ей помешало? Что нам всегда мешает? Ну, скорее же, время идет!.. Время идет, и невидимые тол-щи лет все плотнее, и ржавеют рельсы, и зарастают дороги, и бурьян по оврагам все пышней. Время течет, и колы-шет на спине лодку милой Шуры, и плещет морщинами в ее неповторимое лицо. ...Еще чаю? А после войны вернулись – с третьим мужем – вот сюда, в эти комнатки. Третий муж все ныл, ныл... Кори-дор длинный. Свет тусклый. Окна во двор. Все позади. Умерли нарядные гости. Засохли цветы. Дождь барабанитв стекла. Ныл, ныл – и умер, а когда, отчего – Александра Эрнестовна не заметила. Доставала Ивана Николаевича из альбома, долго смотрела. Как он ее звал! Она уже и билет купила – вот он,билет. На плотной картонке – черные цифры. Хочешь – так смотри, хочешь – переверни вверх ногами, все равно:забытые знаки неведомого алфавита, зашифрованный пропуск туда, на тот берег. Может быть, если узнать волшебное слово... если догадаться... если сесть и хорошенько подумать... или где-то поискать... должна же быть дверь, щелочка, незамеченный кривой проход туда, в тот день; все закрыли, ну ахоть щелочку-то – зазевались и оставили; может быть, в каком-нибудь старом доме, что ли; на чердаке, если ото-гнуть доски... или в глухом переулке, в кирпичной стене – пролом, небрежно заложенный кирпичами, торопливозамазанный, крест-накрест забитый на скорую руку... Может быть, не здесь, а в другом городе... Может быть, где-то в путанице рельсов, в стороне, стоит вагон, старый, заржавевший, с провалившимся полом, вагон, в которыйтак и не села милая Шура? "Вот мое купе... Разрешите, я пройду. Позвольте, вот же мой билет – здесь все написано!" Вон там, в томконце – ржавые зубья рессор, рыжие, покореженные ребра стен, голубизна неба в потолке, трава под ногами – этоее законное место, ее! Никто его так и не занял, просто не имел права! ...Еще чаю? Метель. ...Еще чаю? Яблони в цвету. Одуванчики. Сирень. Фу, как жарко. Вон из Москвы – к морю. До встречи,Александра Эрнестовна! Я расскажу вам, что там – на том конце земли. Не высохло ли море, не уплыл ли сухимлистиком Крым, не выцвело ли голубое небо? Не ушел ли со своего добровольного поста на железнодорожнойстанции ваш измученный, взволнованный возлюбленный? В каменном московском аду ждет меня Александра Эрнестовна. Нет, нет, все так, все правильно! Там, вКрыму, невидимый, но беспокойный, в белом кителе, взад-вперед по пыльному перрону ходит Иван Николаевич,выкапывает часы из кармашка, вытирает бритую шею; взад-вперед вдоль ажурного, пачкающего белой пыльцойкарликового заборчика, волнующийся, недоумевающий; сквозь него проходят, не замечая, красивые мордатыедевушки в брюках, хипповые пареньки с закатанными рукавами, оплетенные наглым транзисторным ба-ба-ду-баканьем; бабки в белых платочках, с ведрами слив; южные дамы с пластмассовыми аканфами клипсов; старичкив негнущихся синтетических шляпах; насквозь, напролом, через Ивана Николаевича, но он ничего не знает, ниче-го не замечает, он ждет, время сбилось с пути, завязло на полдороге, где-то под Курском, споткнулось над со-ловьиными речками, заблудилось, слепое, на подсолнуховых равнинах. Иван Николаевич, погодите! Я ей скажу,я передам, не уходите, она приедет, приедет, честное слово, она уже решилась, она согласна, вы там стойте пока,ничего, она сейчас, все же собрано, уложено – только взять; и билет есть, я знаю, клянусь, я видела – в бархатномальбоме, засунут там за фотокарточку; он пообтрепался, правда, но это ничего, я думаю, ее пустят. Там, конеч-но... не пройти, что-то такое мешает, я не помню; ну уж она как-нибудь; она что-нибудь придумает – билет есть,правда? – это ведь важно: билет; и, знаете, главное, она решилась, это точно, точно, я вам говорю! Александре Эрнестовне – пять звонков, третья кнопка сверху. На площадке – ветерок: приоткрыты створкипыльного лестничного витража, украшенного легкомысленными лотосами – цветами забвения. – Кого?.. Померла. То есть как это... минуточку... почему? Но я же только что... Да я только туда и назад! Вы что?.. Белый горячий воздух бросается на выходящих из склепа подъезда, норовя попасть по глазам. Погоди ты...Мусор, наверно, еще не увозили? За углом, на асфальтовом пятачке, в мусорных баках кончаются спирали земно-го существования. А вы думали – где? За облаками, что ли? Вон они, эти спирали – торчат пружинами из гнилогоразверстого дивана. Сюда все и свалили. Овальный портрет милой Шуры – стекло разбили, глаза выколоты. Ста-рушечье барахло – чулки какие-то... Шляпа с четырьмя временами года. Вам не нужны облупленные черешни?Нет?.. Почему? Кувшин с отбитым носом. А бархатный альбом, конечно, украли. Им хорошо сапоги чистить. Ду-раки вы все, я не плачу – с чего бы? Мусор распарился на солнце, растекся черной банановой слизью. Пачка пи-сем втоптана в жижу. "Милая Шура, ну когда же...", "Милая Шура, только скажи..." А одно письмо, подсохшее,желтой разлинованной бабочкой вертится под пыльным тополем, не зная, где присесть. Что мне со всем этим делать? Повернуться и уйти. Жарко. Ветер гонит пыль. И Александра Эрнестовна, ми-лая Шура, реальная, как мираж, увенчанная деревянными фруктами и картонными цветами, плывет, улыбаясь, подрожащему переулку за угол, на юг, на немыслимо далекий сияющий юг, на затерянный перрон, плывет, тает ирастворяется в горячем полдне. 46\Великое творение Федора Михайловича Достоевского роман "Преступление и наказание" по истине занимает важное место не только в творчестве писателя, но и в мировой литературе.

В романе раскрываются проблемы той России, нищей и грязной, которая побуждала людей совершать нечеловеческие поступки и терять смысл жизни. Достоевский пишет о бедных и беспомощных людях, об их безысходности и трудностях, о многочисленных проблемах, которые их окружают. Писатель описывает в романе события со всеми подробностями, хотя принадлежал к высшему сословию. Он знал жизнь не понаслышке и прекрасно понимал своих героев.

В обществе возникает множество различных проблем, но одной из ведущих проблем является вопрос о жизненных приоритетах. Так, в романе "Преступление и наказание" главный герой Родион Раскольников по началу ставил превыше всего деньги, а потом уже все остальное. Но не только ради денег он совершил убийство. Для него это был своего рода выход для нищих. Родион человек довольно неординарный, умный и чувствительный. Именно чувственность его души, видения страданий и мучений бедных людей побудили в нем совершить грех.

В чем же идея проблемы жизненных приоритетов? Необходимо выбрать для себя - что важнее? Что ставить на первое место. Герой на протяжении всего рассказа претерпевает ряд изменений, постепенно меняется, и вместе с ним меняются и его приоритеты. Как в любом человеке с честью и душой, совесть диктует поступать так или иначе. Таким образом, Раскольников постепенно приходит к выводу, что деньги – не главное в этой жизни, что он не имел никакого права убивать человека. И только к концу романа он полностью раскаивается в содеянном происшествии.

Нищета - так же вечная проблема русского общества. Из-за нищеты люди идут на самые непредсказуемые поступки, о которых жалеют и за которые расплачиваются всю жизнь.

Люди, в романе, не могут заработать деньги на своё существование. И сознание этого провоцирует людей к тому, что постепенно, они опускаются ниже и ниже, занимаются проституцией, воровством. Примером этому служит Мармеладов, проводивший всё своё свободное время в распивочных, не заботясь о своей жене и детях, находящихся в бедственном материальном положении. Соня Мармеладова так же деградировалась, доставая деньги быстрым путём – проституцией.

Неужели кроме денег ничего святого больше нет? А как же чувства? Достоевский не мог оставить в стороне самое ценное достояние человечества. Всё же среди жестокости этого мира не умерли чувства сострадания и любви. Соня искренне любит Родиона Раскольникова, доверяет ему и пытается ему помочь, несмотря на признания в убийствах старухи-процентщицы и Лизаветы. Уже с первых минут в ней проснулось чувство сострадания к Раскольникову: “…-Что вы, что вы это над собой сделали! – отчаянно проговорила она и, вскочив с колен, бросилась ему на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками”.

На протяжении всего романа Соня не покидала Раскольникова, в конечном итоге последовав за ним на каторгу, в то время, когда в богатых слоях общества царствует бездушие и жестокость, способность пройти мимо чужого горя. Тот же Лужин, желающий жениться на сестре Раскольникова – Дунечке только потому, что она удовлетворяла всем его требованиям: была красива и умна, и к тому же не имела денег. Лужин хотел, что бы Дунечка и её мать полностью зависели от него материально: “…Ошибка была ещё, кроме того, и в том, что я им денег совсем не давал, - думал он, грустно возвращаясь в каморку Лебезятникова, - и с чего, чёрт возьми, я так ожидовел? Тут даже и расчёта никакого не было! Я думал их в чёрном теле попридержать и довести их, чтоб они на меня как на провидение смотрели, а они вон!”

Нельзя не сказать об еще одной проблеме, затронутой Достоевским в своем произведении. Это сам город – Санкт-Петербург, где и происходят все события. Петербург играет очень важную роль в романе. Этот город усугубляет жизнь человека, влияет на его психику, разрушая её: “…На улицах жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу. “Вся обстановка на улицах города, хаос, царивший в нём, люди, населяющие этот город, - всё это может подтолкнуть человека к суицидному настроению: “…Нестерпимая вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершали отвратительный и грустный калорит картины.”

Санкт-Петербург известен всем, как пышный и величественный город, с красивой архитектурой, дворцами и парками. Но на страницах романа нам представлен тот Петербург, который не может не вызвать жалости и отвращения одновременно. Жалости к тем людям, которые населяют большую часть города, жалости к их бесперспективности и безысходности. И отвращение к тем, кто полностью деградировался, растрачивая свои последние гроши в зловонных распивочных.

Великое достояние русской литературы роман Достоевского "Преступление и наказание" по истине учит человека нравственности, ценности, духовному возвышению человека не только людей XIX века, но и современное поколение. Обидно, что некоторые люди, прочитав роман, не понимают смысла и идейного содержания романа.

Ю. Селезнев, вдумчивый и глубокий исследователь творчества великого мастера русской прозы, так завершил одну из глав своей книги "В мире Достоевского" (1980): "Идея Достоевского "красота спасет мир", по нашему убеждению, есть в конечном счете прямое отражение в идейно-образном мире писателя его непреходящей веры в духовную красоту народа".

Достоевский как нельзя лучше передал проблемы народа и общества. И из всего этого вытекает извечный вопрос Руси: “Что делать?”

Основой сюжета романа "Преступление и наказание" является убийство, совершенное главным героем. Родион Раскольников – «молодой человек, исключенный из студентов университета» и «живущий в крайней бедности», – за полгода до совершения преступления написал статью, в которой высказал свой принцип разделения людей. Он был убежден в том, что «люди по закону природы разделяются вообще на два разряда: на низших (обыкновенных)... и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово». Своей теорией Раскольников пытался решить вопрос, кто из людей должен жить, а кто умереть.

Замышляя убийство старухи-процентщицы, Раскольников оправдывал себя тем, что на ее деньги он мог бы совершить тысячи добрых дел, а главное избавить от нищеты свою мать и сестру. Одновременно с этим Раскольников стремился проверить, к какому разряду людей, согласно его теории, принадлежит он сам: «Тварь я дрожащая или право имею?» Преодолев все сомнения и переступив через себя, он совершил убийство, но никакие «добрые дела», совершенные им после этого, не оправдали его поступка и не принесли ему ожидаемого удовлетворения.

На протяжении всего повествования не прекращается внутренняя борьба героя с самим собой – в сознании, в подсознании, во сне и наяву. Это борьба проявилась прежде всего в его поступках (оставляет деньги у Мармеладовых, но потом жалеет об этом; на бульваре – пытается спасти девочку, но потом отрекается от нее и т. д.).

В критический момент жизни судьба свела Раскольникова с Соней Мармеладовой. К моменту их встречи он уже был преступником, совершившим убийство, а она продажной женщиной, зарабатывающей на жизнь «желтым билетиком». Каждый из них по-своему переживает свое падение и размышляет над тем, к какому исходу оно может привести в будущем. Но их души еще не очерствели и готовы понять и принять чужую боль. Раскольников сразу понял, что судьба не случайно свела его с Соней, но им вдвоем предстоит пройти тяжелый путь.

Раскольников рассказал Соне о том, что это он убил старуху-процентщицу и Лизавету. Он надеялся, что Соня его морально поддержит, взяв его тяжкий грех на себя. Но «тихая» девушка, живущая по христианским заповедям, разрушила его теорию простой логикой жизни и помогла Раскольникову вернуться к нормальной жизни. Герой нашел в себе силы признаться в совершенном преступлении, за что был осужден и отправлен на каторгу.

Ссыльные презирали и ненавидели Раскольникова, чувствуя, что он считает себя выше и лучше их, хотя в оказавшемся положении все должны быть равны. Но благодаря Соне пришел момент, когда его душа очистилась и возродилась к жизни. Он понял, что искупить все страдания можно только бесконечной любовью. Одновременно с этим поменялось его поведение и отношение к нему окружающих.

За свои убеждения Раскольников заплатил дорогой ценой. Свою теорию он проверил на себе. Фактически он убил других, а духовно – себя. Но под влиянием любви и прощения, воплощенных в образе Сони Мармеладовой, он убедился в ложности своего пути. Любовь Сони спасла его, и благодаря этому он смог переродиться и начать новую жизнь.

Христианская проблематика в романе «Преступление и наказание*

Роман «Преступление и наказание» очень многогранен. Достоевский заставляет читателя задуматься о многих проблемах: проблеме преступления все сочинения на a l l soch © 2005 и наказания, проблеме «маленького человека» и проблеме нравственного и безнравственного и т, д. Одним из важнейших вопросов, освещаемых автором, является значение христианской морали в жизни каждого человека и всего народа.
Время, описываемое Достоевским, было временем великих реформ (отмена крепостного права, земское и городское уложение), и поэтому людям в их бурно изменяющемся мире нужны были четкие духовные ориентиры. Особенно это коснулось молодых, образованных людей, так как они не хотели жить по-старому и пытались найти свой путь в духовной жизни. Именно в этих кругах начинают распространяться идеи атеизма, нигилизма и т. д. Новые идеи входят в конфликт с христианскими постулатами, с заповедями, определяющими нравственное поведение человека; как раз этот конфликт описан Достоевским.
Весь роман пропитан христианской лексикой. Такие выражения, как «страшный грех», «креста на тебе нет» и т. д. очень часто используются героями и автором. Раскольников, человек далекий от поклонения Богу, в обиходной речи упоминает имя Бога, говоря «Боже мой», «Бог его знает», «Бог подаст». Все это говорит об очень сильном влиянии христианской культуры.
Постараемся выяснить отношение Достоевского к христианству и для этого проанализируем судьбы некоторых героев.
П. П. Лужин считал себя приверженцем идей новых поколений. Главной его целью было достижение успеха и славы любой ценой. Поэтому он «возлюбил» одного себя, нарушая христианскую заповедь. Он был настолько эгоистичен, что мог переступать через людей без малейшего угрызения совести. Своими поступками он нарушает все христианские постулаты. Лужин терпит полное фиаско, все герои отворачиваются от него, и в глазах читателя Лужин становится самым отвратительным героем. Из этого можно сделать вывод, что и для Достоевского взгляд Лужина на жизнь и на христианство неприемлем.
Мармеладов, по-моему, один из самых интересных персонажей в романе. Это был человек, у которого совершенно не было силы воли. Он не мог бросить пить, когда ему по великой случайности нашли работу, хотя именно работа, оплачиваемая служба могли бы вернуть ему уважение людей, а главное — изменить к лучшему положение его бедствующей семьи. Однако Мармеладов не винил себя за свое безволие, а, напротив, всячески старался оправдать свое пьянство, говоря, что пьет ради страдания и слез. Мармеладов не менялся и не пытался что-нибудь изменить, поскольку был уверен во всепрощении Бога. Жизнь Мармеладова была бесцельной и его смерть не случайна, а закономерна. Описав судьбу этого героя, Достоевский еще раз доказал русскую пословицу: «На Бога надейся, а сам не плошай».
Христианство для большинства людей того времени составляло правила, по которым жили все. Раскольников был воспитан именно в такой среде, о чем мы узнаем из письма матери и из сна Раскольникова, но когда он приезжает в Петербург, на него обрушивается целый поток новых идей. В Петербурге христианство уже не отвечает духовным потребностям Раскольникова, поскольку оно уравнивает всех перед Богом, а Раскольников был слишком самолюбив и не мог себя поставить на одну ступень со старухой-процентщицей. В это время в душе главного героя происходит раскол (не зря фамилия главного персонажа Раскольников), и он заболевает идеей Наполеона, вынашивает в себе убеждение, что он выше других, имеет право распоряжаться судьбами других людей.
После убийства Раскольников не раскаивается; ему нужен доктор, который мог бы вылечить его от этой навязчивой идеи, возвратить его к христианству. Этим доктором становится Соня Мармеладова. Человек, обладающий необычайно цельным внутренним миром, она жила в гармонии с собой, потому что верила в Бога, Ее вера была не пассивной, она каждый раз доказывала ее своими поступками (согласилась пойти по «желтому билету», чтобы помочь семье, а не закончила жизнь самоубийством). Вера Сони позволила ей пережить все превратности жизни, все унижения и обиды.
Достоевский не доводит Раскольникова до полного раскаяния, а точнее сказать, мы, читатели, не становимся свидетелями такого раскаяния. Раскольников влюбляется в Соню, и великое чувство любви заставляет его попытаться принять взгляды Сони. И роман кончается на том месте, когда Раскольников начинает читать Евангелие.
В произведении намечена тема противостояния духа столичного Петербурга остальной стране. В «пошлом» Петербурге Раскольников с его новыми идеями чувствует себя своим человеком, а в Сибири чуть-чуть не был убит как безбожник. Соня в Петербурге проститутка, а в Сибири очень почитаемая девушка. Из этого можно сделать вывод, что Петербург — это не только оплот пошлости и греха, а Сибирь — место очищения; из этого следует, что вся страна продолжает хранить глубоко восприятие идеала христианства, стремится жить по его законам.
Достоевский не дает однозначный совет, как нам жить. Но рисует замечательный портрет Сони, он говорит читателю о многом: говорит о том, на чьей стороне он сам, говорит о действенной силе добра, о той силе, которую дает человеческой душе пропущенная через сердце вера в Бога.
А мы, еще раз перечитав роман и задумавшись вместе с героями Достоевского над поставленными писателем проблемами, можем определить, наконец, и свою собственную точку зрения.

---

Дата добавления: 2018-02-18; просмотров: 944; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!