Проза. Проблематика, идеи и характеры. 9 страница
Пушкинский лаконизм, так изумительно проявившийся в характеристике героев романа, покоряет и всеми другими сторонами своего поистине вершинного художественного выражения.
Удивителен авторский язык романа — непринужденно-иронический, задушевно-лирический, прозрачно-ясный, изящный, гибкий, музыкальный, обильный оттенками. Опираясь на все словарное богатство общенародного языка, филигранно оттачивая литературную речь современного ему образованного общества, Пушкин смело вводит в роман, когда это необходимо, и просторечную лексику. Вспомним: «Как зюзя пьяный»; «И человека растянуть он позволял— не как-нибудь »; «Татьяна прыг в другие сени». Слова «хлоп», «молвь», «топ» вызвали недовольство современных Пушкину пуристов. Много чаще, нежели в предшествующих произведениях, поэт сплавляет высокие и низкие слова в органическое стилевое единство своего романа: «Крестьянин торжествуя На дровнях обновляет путь… В салазки Жучку посадив, Себя в коня преобразив».
Легкости, непринужденности, гибкости речи автора и действующих лиц романа содействует логически ясная, лапидарная, строго уравновешенная, гармоническая разговорная синтаксическая структура. Сохраняя сжатость, прозрачную ясность фраз, Пушкин причудливо меняет их интонацию. Удивительно гибкая смена интонаций позволяет обнаружить все богатство переживаний автора и его героев, усиливает живость и лиризм романа. Разнообразя фразу, поэт пользуется скоплением глаголов ( «Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать») пли существительных ( «мигом обежала Куртины, мостики, лужок, Аллею к озеру, лесок, Кусты сирен переломала»), повторением их ( «Мечты, мечты! Где ваша сладость?») и многими другими приемами.
|
|
|
Усиливая лирическое начало фразы, поэт часто обращается к анафоре. В строфе XXV восьмой главы анафора повторяется семь раз. Когда Пушкину нужно подчеркнуть и выдвинуть какое-либо слово, он смело пользуется перестановками, нарушающими обычный порядок слов в предложении: «Швейцара мимо он стрелой».
Яркой образности и музыкальности языка романа, несомненно, помогает обильное использование звуковой инструментовки, всегда подчиненной смыслу. Пушкин не пропускает ни одной возможности обращения к звукоподражательным словам: «Под ней снег утренний хрустит»; «Журчанье тихого ручья». Им очень часто применяется сгущение звуков, живописующих то или иное действие. Так, нагнетанием р, г, д и других звонких, твердых звуков ощутимо передается динамичность и бравурность мазурки: «Когда гремел мазурки гром». Искусное чередование звуков о, т, р, к содействует созданию слуховой иллюзии грузного, пьяного пляса: «Да пьяный топот трепака Перед порогом кабака». Превращая слово «ветер» в звуковой образ, поэт повторяет его звуки в других словах: «И вестник утра ветер веет». Волшебна здесь игра аллитерациями и ассонансами, придающими языку романа идеальное благозвучие: «Как лань лесная боязлива»; «Певец пиров»; «И бал блестит»; «Моей мечтательнице милой». Необычайное искусство Пушкина превращает роман в симфонию музыкальных звуков.
|
|
|
Большое достоинство языка романа составляет его меткость, афористичность. Он как бы унизан жемчугами крылатых слов и выражений: «Мы все учились понемногу, Чему-нибудь и как-нибудь »; «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей»; «Любви все возрасты покорны».
Живости и правдивости действующих лиц романа, несомненно, содействует разнообразие приемов их обрисовки: рассказ, описание, диалог, реплика, монолог, письмо, взаимохарактеристика.
Роман «Евгений Онегин» задумывался и осуществлялся в переходную пору, когда стихи постепенно утрачивали свое господство, а проза шла к своему торжеству. Поэтому естественно, что Пушкин выбрал для него промежуточную, синкретическую форму, объединяющую эпос и лирику. 4 ноября 1823 года он извещал П. А. Вяземского: «Пишу не роман, а роман в стихах —“ дьявольская разница». Взяв за образец лиро-эпическую манеру «Беппо» и «Дон-Жуана» Байрона, написанных стихами, Пушкин использовал ее в реалистических целях.
|
|
|
Для романа избран четырехстопный ямб (кроме песни девушек, написанной трехстопным хореем), отличающийся разговорностью. Обогащая стих, поэт разнообразит его пиррихиями ( «Неумолимых, неподкупных») и спондеями ( «Шум, хохот, беготня, поклоны»), применяет полную ( «Когда не в шутку занемог»), наращенную ( «Мой дядя самых честных правил») его форму и т. д. Поэтому почти каждая строчка романа звучит своеобразно. Естественности стиха способствуют многочисленные переносы: «Расправил волоса рукой, Вошел».
Не считая нескольких свободных строф (вступление, письмо Татьяны, песня девушек, письмо Онегина), роман написан так называемой онегинской строфой. Эта строфа, состоящая из четырнадцати строк, включает в себя три четверостишия с различной рифмовкой (перекрестной, смежной, кольцевой) и заканчивается двумя строчками со смежной рифмовкой. Несравненное искусство Пушкина придало этой объемной строфе глубокую содержательность и совершенную отточенность изящной формы. Подавляющему большинству строф поэт сообщил внутреннюю динамичность. Иногда эта напряженность сопровождает всю строфу: «Мой дядя самых честных правил…».
|
|
|
Пушкинисты предлагают различное толкование строения онегинской строфы. По мнению Б. В. Томашевского, эта строфа проявляет тенденцию начинаться тезисом, кратко формулирующим тему (первое четверостишие), продолжается развитием темы (второе и третье четверостишия) и заканчивается сентенцией. По наблюдению Л. П. Гроссмана, строфа чаще открывается двумя восходящими четверостишиями, за которыми после смысловой паузы следует нисходящее четверостишие, завершающееся итоговыми строчками. Пример тому строфа: «Так думал молодой повеса». Прихотливо расцвечиваясь, около трети строф тяготеет к сонету: «Татьяна верила преданьям…» Пушкин придавал большую роль в строфе заключительному двустишию, принимающему форму эмоционально заостренной точки (pointe), в виде изречения, эпиграммы, меткого оборота, шутки, яркого образа, иронического или лирического вопроса, восклицания.
В критической литературе уже высказывалась мысль, что онегинская строфа, относительно законченная по теме, по смыслу, отлично помогает Пушкину в строении романа. При его внутреннем единстве в нем свободно и легко совершаются переходы от одной относительно самостоятельной темы к другой.
Красочную многоцветность строфики «Евгения Онегина» создает и рифмическая полифония. Здесь использованы, кажется, все возможности тогдашней рифмы: глагольные (забавлять — поправлять), отглагольные существительные (творенье — уединенье), составные с простыми (человек — век), омонимы (о том — том), ассонансы (колеи — земли), сочные или богатые (Гораций — акаций, боливар — бульвар), иностранные слова с русскими (et cetera —добра) и др. Обогащая современную ему рифму, поэт начинает применять рифмы, созвучия которых распространяются и влево от ударной общей или подобной гласной рифмующихся слов: «холодный — голодный», «б кружок — рожок». Рифмы, утерявшие свою впечатляемость, вроде «розы — морозы», используются им только пародийно.
Фразы строф не замыкаются четырехстрочиями, а, когда это необходимо, переходят из одного четверостишия в другое и даже, по подсчету Б. В. Томашевского, в десяти случаях из одной строфы в другую, объединяя их. Тем самым строфы лишаются обособленности. Их синтаксические связи между собой повышают ту непринужденность и естественность, которые так свойственны речевому потоку романа.
Роман, органически целостный, архитектонически строен, изящен, гармонически соразмерен во всех своих частях, ясен, строг, сжат, чужд каких-либо излишеств. В его экспозиции характеризуются основные персонажи. Любовь Татьяны к Онегину и Ленского к Ольге составляет его завязку. Духовный поединок Евгения и Татьяны, приведший к их объяснению, становится кульминацией и развязкой романа. Неповторимое своеобразие композиции романа, ощущение всей непосредственности жизненной атмосферы, в которой живут основные герои романа, придает образ автора, «лирического героя» и «персонажа», свидетеля, участника и комментатора изображаемых событий, от лица которого ведется повествование. Лирическими отступлениями автора роман обогащается содержательно, объединяется композиционно и насыщается эмоционально. С самого начала романа перед нами возникает прекрасный облик идейно-передового, жизнелюбивого, человечного, мудрого поэта, проникнутого верой в прогресс, в будущее и прямо высказывающего свои оценки, открыто выносящего свои приговоры о самых разнообразных явлениях социальной жизни, литературы, театра и т. п. Это сообщает «самому задушевному произведению Пушкина» свойство глубочайшей исповеди.
В первых главах романа, начатых в условиях общественно-политического подъема, авторский голос звучит шутливо-иронически, пронизан светлым, солнечным юмором. В последующих главах (с пятой), написанных после 14 декабря 1825 года, в годы жесточайшей реакции, он приобретает все большую сдержанность, серьезность, а в заключительных становится глубоко элегическим и драматическим. Но весь дух этого исторически правдивого произведения, наполненного радостным ощущением бытия, проникнутого верой в жизнь, в победу добра, в будущее родины, оптимистический.
Роман «Евгений Онегин», отличаясь богатством идей и чувств, затрагивает такое обилие социально-политических, нравственно-бытовых, литературно-театральных вопросов, что Белинский назвал его «энциклопедией русской жизни».
Пушкин изображал современную ему действительность в ее неприятии, отрицательно и мечтал о будущем, исходя из самых передовых воззрений своего времени, воззрений просвещенного дворянства.
В процессе создания романа, продолжавшегося более восьми лет, Пушкин рос идейно и художественно. Роман «Евгений Онегин» реалистичен с самых первых строф, конкретно-исторически рисующих жизненную повседневность своих героев. Но при всем том начало романа несет ощутимые свойства романтизма. Эти признаки: вольный, небрежный рассказ, развертывающийся в форме ассоциативных сцеплений, в котором так часто прорываются автобиографические признания самого автора ( «Придет ли час моей свободы»), обилие лирических отступлений, мало связанных с сюжетом ( «О вы, почтенные супруги!»), эмоциональные повторы внутри строфы и даже строки ( «Там и Дидло венчался славой: Там, там, под сению кулис»), лирические обращения ( «Волшебный край!»), восклицания и патетические вопросы ( «Мои богини! Что вы? где вы?»), недосказанность (пропуск целых строф), приподнятая метафоричность ( «розы пламенных ланит»). Все эти частные, по преимуществу стилистические приметы романтизма постепенно убывают, отступления, сокращаясь, теряют субъективность, срастаются с развитием действия, и роман все более и более приобретает реалистическую точность объективного повествования. Заканчивая пятую главу, поэт признается: «Пора мне сделаться умней… И эту пятую тетрадь От отступлений очищать».
Усиливая напряженность развертывающихся событий, добиваясь четкости, рельефности изображения, Пушкин сложно и разнообразно использует средства антитетического, симметрического и кольцевого построения романа. Антитетичны по своему психологическому облику скептик, холодный рационалист Онегин и восторженный мечтатель Ленский, думающая, готовая на самоотвержение Татьяна и пустенькая Ольга.
В работах, посвященных «Евгению Онегину» (Г. А. Гуковского, Д. Д. Благого), уже указывалось на «перевернутость», как в зеркальном отражении, основных сюжетных ситуаций, связывающих ведущих героев. Пушкин, отражая логику действительности, ставит Онегина и Татьяну в противоположные положения в начале и в конце романа. Если во второй главе Татьяна пишет письмо Онегину и затем выслушивает от него моральный урок, то в восьмой главе уже Онегин на свое любовное письмо получает назидание Татьяны. В начале романа Онегин не понимает всего душевного богатства, всей внутренней красоты Татьяны, а в конце романа Татьяна не осознает всей глубины наступившего перерождения Онегина. Роман развивается в виде кольца, открываясь и завершаясь в Петербурге.
Нарушая привычную традицию, поэт заканчивает роман внезапно, неожиданно. Но эта внезапная концовка, оставляющая неизвестной дальнейшую судьбу Онегина, как нельзя более правдиво характеризует ведущего героя. Ведь став чужим, лишним в своей среде, он еще не вырвался из нее. Перед ним, как будто громом пораженным словами Татьяны, растерявшимся, оказавшимся в состоянии глубочайшей драмы, катастрофы, — раздорожье. Его новый путь определится обстоятельствами, в которых он окажется. Полностью принимая эту концовку романа, Белинский спрашивал: «…Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию?».
Трудно сказать, по какой из этих двух дорог, намеченных Белинским, пошел Онегин. Но больше оснований за то, что он избрал благородный путь, «более сообразный с человеческим достоинством». Евгений Онегин мог найти жизненную дорогу, освещенную высокой целью, только за пределами светского круга, в окончательном, бесповоротном с ним разрыве. К этому вело его все. Огромное чувство любви, столкнувшееся с высоким понятием нравственного долга, так свойственного Татьяне, могло встряхнуть его, возбудить дремавшие в нем идейно-нравственные силы для участия в освободительном движении. Напомним, что амплитуда идейно-психологических настроений, характерных для декабристов, была весьма широкой. Среди них были и левые, и правые, и рыцари без страха и упрека, и колеблющиеся.
В 1829 году, находясь на Кавказе, Пушкин говорил своему брату и М. В. Юзефовичу, что по первоначальному его замыслу Онегин «должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов». Об этом, по-видимому, и писал Пушкин в так называемой десятой главе, сожженной им в 1830 году. В 1910 году пушкинист П. О. Морозов нашел, прочел и опубликовал семнадцать фрагментов зашифрованных строф, которые, по его мнению, являются начальными 10-й главы. В этих строфах крайне отрицательно характеризуется Александр I ( «Властитель слабый и лукавый»), вспоминаются важнейшие внутренние и международные события поры его деспотического царствования (Отечественная война 1812 года, аракчеевщина, восстание Семеновского полка, революция в Испании и Неаполе, организация реакционного «Священного союза»), рассказывается о возникновении тайных декабристских обществ, их идейно-политической эволюции и происходивших в них политических спорах. В литературе неоднократно высказывались соображения о том, что фрагменты так называемой десятой главы являются органической частью «Путешествия Онегина». Но это не изменяет существа предположения о связи Онегина с декабристами.
«Евгений Онегин» — роман весьма сложный в жанрово-видовом выражении. Это роман социально-бытовой по захвату быта и нравов и социально-психологический по глубине и разнообразию отображаемых в персонажах чувств, мыслей и идей. Он единственный в своем роде и по стиховой форме, и по естественному сплаву низкого и высокого, быта и идей, заурядной повседневности и мечтаний, интимно-личного, героического и эпохального. В этом сплаве возвышенное приняло форму подлинной действительности, а обыденное приобрело полные права поэтического гражданства.
Пушкин, рисуя русскую действительность в одном из наиболее интереснейших периодов ее развития, создал роман глубоко национальный по исторической верности и полноте характеров, подлинно народный по передовой идейности, по демократизму языка, богатству связей и перекличек с устно-поэтическими традициями, истинно реалистический по конкретно-исторической типизации характеров и их социальной среды, подлинно критический по его объективно-историческому конфликту, отображающему ведущие социальные противоречия и закономерности того времени. Такого еще не было в истории отечественной романистики. Создав «Евгения Онегина», Пушкин окончательно закрепил позиции критического реализма в русской литературе. Еще в начале 1824 года в письме к брату он сказал: «Это лучшее мое произведение».
Смелая, решительная новизна романа не сразу нашла справедливый отклик. Роман укреплялся в сознании читателей в ожесточенных спорах. Для многих казалось неприемлемым прежде всего его обращение к будничному. Декабристы К. Ф. Рылеев и А. А. Бестужев восприняли роман как отказ от изображения возвышенного во имя обычного, низменного, отрицательного. Рылеев, прочтя первую главу романа, писал Пушкину: «Онегин… ниже и „Бахчисарайского фонтана“ и „Кавказского пленника“. Бестужев не принимал ни главного героя романа, „которых тысячи“, ни его разработки и трактовки. Языкову роман „очень не понравился“ по „отсутствию вдохновения“. Литературные староверы встретили его пародиями (например „Отрывок из поэмы: „Иван Алексеевич“, или новый „Евгений Онегин“ — „Галатея“, 1829, VII). Но у Пушкина нашлись и страстные поклонники. Роман вызвал многочисленные подражания: „Сашка“ Полежаева, „Евгений Вельский“ М. И. Воскресенского (1828—1829), „Котильон“ третьестепенного писателя Н. Н. Муравьева (1829), „Консилиум“ поэта и драматурга И. Е. Ивельева-Великопольского (1831) и т. п. В дальнейшем основные творческие принципы „Евгения Онегина“ были плодотворно освоены и продолжены в лучших образцах лиро-эпической поэмы („Тамбовская казначейша“ Лермонтова, «Параша“ Тургенева, «Саша» Некрасова) и романа в прозе ( «Герой нашего времени» Лермонтова, «Кто виноват?» Герцена, «Обломов» Гончарова, «Дворянское гнездо» Тургенева).
Белинский назвал «Евгения Онегина» поэтическим подвигом, «в высшей степени оригинальным и национально-русским произведением». Л. Н. Толстой, советуя перечитывать «Евгения Онегина», говорил: «Удивительно мастерство двумя-тремя штрихами обрисовать особенности быта того времени. Не говорю уже о таких chef-d'oeuvr'ax, как письмо Татьяны». М. Горький считал, что, «помимо неувядаемой его красоты», роман «имеет [еще] для нас цену исторического документа, более точно и правдиво рисующего эпоху, чем до сего дня воспроизводят [ее] десятки толстых книг».
Полемика о сущности героев романа, начавшаяся по его выходе, продолжается в советском литературоведении. Наиболее напряженным ее эпизодом стала дискуссия конца 50-х — начала 60-х годов. Здесь некоторые исследователи рассматривают Онегина как декабриста (Г. А. Гуковский, Г. П. Макогоненко), но большинство — как «лишнего человека» (Д. Д. Благой, Б. И. Бурсов, У. Р. Фохт) и т.д.
«Евгений Онегин», первый русский реалистический роман, предварил появление романистики критического реализма и на Западе. Только после него Стендаль, Бальзак и Теккерей восхитили мир своими реалистическими шедеврами. Как роман в стихах он остается непревзойденным по своему неповторимому мастерству во всей мировой литературе.
19. Историческая тематика в творчестве А.С. Пушкина. «Полтава», «Борис Годунов», «Капитанская дочка»
20. Роман А. С. Пушкина «Капитанская дочка»
«Капитанская дочка».
Закончив «Пиковую даму» и очерк «Путешествие в Арзрум», Пушкин вернулся к роману «Капитанская дочка, задуманному еще в 1832 году, а начатому в 1833 году. Но вскоре он убедился в недостаточности материалов о Пугачеве, находящихся в его распоряжении. Поэт добивается разрешения о допуске его к секретным архивным документам и совершает в сентябре 1833 года специальную поездку в Поволжье и в Оренбургский край, где еще сохранилась о вожде народного движения живая память. Собранные и обработанные писателем материалы составили исследование „История Пугачева“, начатое в феврале 1833 года, полностью законченное к июлю 1834 года и опубликованное в конце 1834года. По оценке Белинского, это произведение писано пером Тацита „на меди и мраморе!“.
Лишь издав „Историю Пугачева“, переименованную по требованию Николая I в „Историю Пугачевского бунта“, Пушкин снова принимается за „Капитанскую дочку“, перебивая работу над ней другими замыслами. Роман завершается 19 октября 1836 года и публикуется в 1836 году в журнале „Современник“ с цензурными изъятиями. Его „Пропущенная глава“, сохранившаяся в черновой рукописи, появилась лишь в 1880 году. По мнению В. О. Ключевского, в „Капитанской дочке“, опирающейся на тщательное исследование исторических источников, отличающейся огромной силой обобщения, «больше истории, чем в „Истории Пугачевского бунта“.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 497; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!