ЗАКЛЮЧЕНИЕ КЯХТИНСКОГО ДОГОВОРА 1728 ГОДА 53 страница
На правую же сторону, по разграниченью господина комисара Колычева, не так велики труды были в разграниченье, понеже оба империа делили в большем разстоянии пустые и непроходимые горы, токмо ему в проезде и постановлении знаков и караулов были несносные труды и подданным не без убытку в даче подвод и протчего. Однакож и оная сторона по силе Буринского договору до самой контайшиной границы благополучно разведена и окончена с адвантажем Российского империа усердными трудами ево, Колычева, как ваше величество можете выразуметь из розменного, так и из ево, Колычева, особливого письма, ко мне писанного (Письмо С. А. Колычева из Абакана от 29 ноября 1727г. .См.: АВПРИ. Ф. Сношения России с Китаем. 1727г. Д. 17. Л. 81-84 об.), которое к пограничным же копиам приключено. Хотя по сей границе несколько урянхов, которые по одному соболю платили, вашего величества подданных изменников за мунгальскою [233] границею осталось, однакож взаемно таковы ж мунгальские изменники за российскою границею остались, а поскольку в которой стороне и доныне о том не имеется подлинного известия, токмо китайской дариамба Бесыга, которой с комисаром Колычевым граничил, сказывал, что российских изменников, однособольников-урянхов, осталось у них 194, а их изменников урянхов в Российском империи таких же, что по одному соболю платили, осталось 162 человека. А подлинно ль правду сказал, о том не ведаю, токмо ведаю подлинно, что при дистриктах Нерчинском и Селенгинском, куды граница на левую сторону простирается, прибыло более прежняго, больше 300 ясачников. И хотя вашего императорского величества счастливые владетели прадеды и деды Сибирию завладели и границу так далече к мунгальцом и китайцом разпространили заимками и разъездами казацкими и брацкими подданными, однакож никогда, до которого места счастливая Российского империа граница простиралась, подлинно владения не знали и некогда 100 верст назад уступали, а некогда и прибавляли более моментальными разъездами, нежели совершенным и постоянным владением. А ныне счастием вашего императорского величества граница постановлена мирным трактатом, утверждена знаками учиненными и разменными письменными урочищами (Так в тексте), что за вящшую славу вашего императорского величества и радость подданных ныне и потомству ясные знаки несумнительного владения остаются. А пограничную ландкарту ныне не посылаю, понеже еще не в совершенстве, которую, Богу извольшу, совсем обстоятельную с собою привезу, а большая притчина, что господин камисар Колычев еще совершенной ландкарты своего разграниченья ко мне не прислал, которой ожидаю.
|
|
|
Что же касается до разменения генерального трактату (См. док. № 64), то я, по согласию китайских /л. 8/ министров, со всею свитою жил на Буре, на голой степи более трех месяцов в стужи и в снегу под палатками, где несколько человек из моей свиты и ознобил, ожидая с радостию возвращения китайских министров из Пекина с трактатом против моего пекинского проекту (См. док. № 59. Л. 76 об. — 79 об.) для разменения.
|
|
|
И ноября 13 дня возвратились посланные министры и привезли генеральный трактат (См. док. № 71) на трех языках, а имянно: на манжурском, латинском и руском, с которого копии для известия мне приобщили, и по взятье со оных копий явились оные во всем испровержены, российской чести предосудительны, Российскому империю убыточны и писаны таковым штилем и гордостию, аки бы с своими подданными поступали, и хотя б Россиа войну имела и три воинские баталии (чего не дай Боже) потеряла, еще б оных трактатов принять было невозможно. Между протчим празднословием в заглавии, упоминая титул своего императора, написали: царь над цари и монарх всея вселенныя. А о чем я в бытность свою в Пекине представлял, то они написали, будто я о том бил челом. А в делах по каждому пункту так испровержено и испорчено было, что поистинне доносить не смею. Между другим их непостоянством, где упоминается о реке Уде, то о своей границе не означили, а написали, чтоб россианом рекою Удью не владеть, и ежели имеют какое строение, оное разорить и назад возвратить, будто река Удь их старое владение. И протчее празднословие употребляли, в чем не токмо я, но и их министры, обретающияся на границе, остались с немалым удивлением.
|
|
|
Тогда я протестовал оным министром словесно и письменно, что оной трактат не по силе моего проекту, состоящаго в десяти пунктах, в Пекине словесно апробованного и в пограничном трактате (См. док. № 41) письменно [234] подтвержденного, но во всем испровержен, того ради оного не токмо не приму, но и к вашему императорскому величеству писать не смею. Министры ответствовали, что они моего письменного протесту принять не смеют, ниже о моих словах доносить будут, советуя мне, чтоб я взаемно таковым трактатом от страны российской разменился, на что я с угрозами и уликою на их непостоянство ответствовал, что было пристойно, и говорил, что когда они постановленное дело испровергли, то я не ведаю, какое Россиа по таком их испровержении может принять намерение. Они говорили с гордостию, что ежели я такого трактата не приму и другим взаимно от страны моей равногласным с ними не разменюся, то не токмо иного трактату никогда не получю, но и караван де российской, которой в Пекине обретается, задержан будет, /л. 8об./ и за пропуск де богдыхан министра своего асханему Тулешина раззорил и совсем ограбил, а другого, Цырен-вана, мунгальского владетеля, на три года жалованья лишил. А тому де всему притчина, для чего де они без точного указу караван пропустили и в пограничном договоре мои десять пунктов упоминали, и что границу неполезну сочинили. И сии их слова были праведны, как я мог известиться от мунгальского доброжелательного полковника Галдана. Тогда я поистинне не знал что делать и пребывал в десперации, и говорил им с угрозами: первое, что богдыханово величество монарх праведный, и не мню, чтоб он такое превеликое дело приказал испровергнуть, которое обоих империй к великому покою и к великому безпокойству касаться может; второе, ежели российской караван кроме чаяния в Пекине задержится, то такими убытками Российское империум не может быть притеснено, понеже шведы хотели оторвать одну провинцию неправедно, за то потеряли пять провинцей и более ста городов, персианы разграбили российской караван, за то заплатили пять провинцей и более сорока городов. А я от них иного не желаю кроме того, чтоб они приняли мой письменный протест и послали прямо к богдыханову величеству, и в сорок дней дали б мне отповедь, существенно ль такое испровержение от его воли или от министерской щатливости происходит, дабы я мог сущее ево намерение моему всемилостивейшему государю, вашему императорскому величеству, донесть. Они ответствовали: мы де твоего протеста не примем и к двору ханскому писать не будем и не смеем. Я говорил: пропустите моего куриера, с которым к двору вашему писать буду. Они сказали, что и того учинить не смеют и иного указу, кроме разменения вышеписанного трактата, не имеют, токмо де будут жить при границах до моего возвращения в Россию. И с тем я принужден был возвратиться в Селенгинск.
|
|
|
И по многих пересылках без пользы и действа ни в чем согласиться, ни постановить не могли. А я не имел чего совершенного к вашему императорскому величеству доносить, ожидая конца, токмо писал мунгальским владетелем, ханом и ваном, письма дружелюбительные, изъясняя вашего императорского величества склонность и великодушие к покою подданных и мои праведные поступки, что к пользе обоих империй касается, а испровержение такого превеликого дела двора китайского от шатливых и непостоянных министров происходит. И посылал к ним копии на мунгальском языке с вышеписанных десяти пунктов, которые владетели от куриеров моих оные письма принимали и держали у себя по одной ночи, дондеже получили списки, а наутрее письма мои назад /л. 9/ отдавали и сказывали, что они мою правду видят, однакож де ко двору писать о том не смеют и писем моих держать у себя не могут, токмо ответствовали, чтоб я пожил на границе до лета, илибо бог к доброму окончанию вспоможет. Писал же тайно и в Пекин х китайским министром, также и к господину агенту Лангу и приключил мемориал самому хану, изъясняя наилутчим образом опровержение такого превеликого дела и прося о высылке генерального праведного трактата по силе моего проекта 1. Но и на оные мои письма и до сего числа никакого ответу не имею, токмо [235] слышал от приезжих купцов, что караван принят с порядком, стоит на том дворе, где я стоял в Пекине, и торгует, однакожде торги зело худы за умножением мяхкой рухляди чрез Ургу. И ежели б ургинской пропуск мяхкой рухляди не пресечен был, то б караван и в три года не возвратился.
О всем вышеписанном писал я минувшаго марта 7 дня к сибирскому губернатору князю Долгорукову в Тобольск и положил на ево разсуждение приобщить [копию] со оного моего письма в Государственную иностранных дел коллегию за известие (Слово копия в тексте отсутствует, вставлено по смыслу. Напротив на полях слева помета, сделанная в Коллегии иностранных дел: Сего еще не получено). А когда получил я новую вашего императорского величества грамоту к китайскому богдыхану (См. док. № 6), то под тою притчиною посылал к китайским министром с известием, что имею вашего императорского величества дружелюбительную грамоту, в которой по соседскому и приятельскому обыкновению ваше величество повелели объявить о отшествии с сего света в вечное блаженство ея императорского величества и о восприятии счастливого и законного наследственного владения вашего императорского величества, также имею от вашего императорского величества новый кредитив (См. док. № 7), и желают ли они со мною свидеться и допустят ли меня оную грамоту послать с моим куриером к российскому агенту Лангу для вручения богдыханову величеству, или они сами примут и к его величеству пошлют чрез своих министров. Китайские министры ответствовали, что они моего куриера пропустить не смеют, а грамоту в марте месяце примут и к высокому министерию его богдыханова величества пошлют, и чтоб я в первых числех марта прибыл на границу и привез с собою оную грамоту.
И марта 10 дня, убрався со всею свитою и с 200 доброоруженными людьми, отбыл я из Селенгинска на вашего императорского величества границу при речке Кяхте. Китайские же министры прибыли и стали на своей границе в ближнем разстоянии, пересылалися многими пересылками, и не без сумнения пребывал, опасался от непостоянства таких варваров, не имеют ли секретного указу от своего владетеля меня принуждать вышеписанной неполезной трактат принять, ибо они по всем улусам указы разослали о собрании войск и провианту на четыри месяца, а для какой притчины не означили и против кого не объявили. И более разсуждено, что оное чинили, дабы меня устрашить к приему такого неполезного трактата. /л. 9об./ Тогда я взаемно вашего величества подданным велел готовитьца и провиант собирать, и, по-видимому, друг друга обманывали, а о войне ни одна, ни другая сторона и не думали. А по многих пересылках на границе 18 числа минувшаго марта вышеозначенная присланная грамота вашего императорского величества китайским министром с достойным почтением чрез секретаря Глазунова вручена. И при оной было приобщено от меня письмо на латинском и мунгальском языках, в котором упоминал, дабы оную грамоту приняли с почтением и к его богдыханову величеству послали и оттуды генерального трактату по силе моего проекту требовали, видя такое монаршеское склонение вашего императорского величества, какового трактату или отповеди я при границах с радостию ожидать будут. И то мое письмо министры приняли, по которому наутрее с пушечною стрельбою с нарочными министры в Пекин грамоту вашего величества отправили. А потом были они у меня для конференции, и я у них, хотя друг другу не совершенно верили и всегда под покрытием оружейных людей трактовали. И многие конференции происходили, показуя они некоторую склонность более прежняго, и упоминали, чтоб я обстоятельно доказал, в чем несходство в их присланном генеральном трактате с моим пекинским [236] проектом. Чего ради письменно (См. док. № 71) и словесно ясные улики им показываны как чрез посылки секретаря Глазунова, так и от меня чрез конференции. На конце, выразумев все, сказали, что моя есть в том правда, однакож де то учинили министры, которые со мною трактовали в Пекине, а асханьяма Тулешин, которой имел первенство на Буре, ограблен и в Пекин взят, а они ныне никакой мочи не имеют, токмо де получили указ ис Пекина против своего доношения, что скоро пошлется к ним указ и полная мочь со мною трактовать или совершенной трактат, в Пекине написанной и власною рукою его богдыханова величества поправленой по силе моего проекту, и отменный от прежняго их присланного генерального трактату, понеже де они о несогласии его богдыханова величества министром доносили, а мунгальские владетели прямо к его богдыханову величеству писали, с чем они ожидают на сих днях куриера из Пекина.
И сего апреля 3 дня из Пекина куриер прибыл, которой привез новой генеральный трактат на трех языках, а имянно на манжурском, латинском и руском, за ханскою печатью и министерскою подписью, при том же точный указ х китайским министром, чтоб они немедленно со оных трактатов приобщили мне копии и приняли у меня ответ, приму ль я оной трактат и разменюся ль взаемно таковым, которой де по силе моего проекту и будто власною ханскою рукою перечерчен, и сам по своему монаршескому произволению от первого высланного непорядочного трактата отмену учинил, чего де не бывало, как Китайское империум зачалось, и в заглавии сущею своею властию не хотел упоминать /л. 10/ обыкновенных своих титулов, но написался токмо китайским императором, убегая споров «величества» и протчего, дабы и с российской страны таким же образом (что обеим империам непредосудительно) писать. Потом же, по некоторым пунктам пополняя свою обыкновенную манеру дескурсами, и хотя нескладным штилем, однакож, кто здраво разсудить похочет, вся сила дела и действа всего того, что в моем проекте, означено. И потом имянным указом своим министром повелел, ежели я оного трактату не апробую и взаемно от страны российской такого на руском и латинском языках не напишу и министром не вручю, чтоб они токмо три дни ожидали на границе моего ответу, а потом испустя три дни путь свой восприяли до Пекина, не вступая со мною более в конференции и не говоря ни о каком деле, протестуя, что я соглашеной трактат опровергл, а не они, и что богдыханово величество министров своих штрафовал, которые так далече без указу со мною заключились, однакож ныне за великое почтение и любовь, которую имеет к Российскому империю, сам своею рукою трактат поправил и для разменения выслал, и оное будто более склонился по прошению пограничных мунгальских владетелей.
И я, получа со оного присланного вновь трактату копию, по каждому пункту с министры китайскими конферовал и уличал в чем есть несходство с моим проектом, наипаче удивительно, что не пишут место, когда и где разменимся, и что во окончании написали прошлый год и месяц, который уже прошел, и что упоминают российскую императрицу, давно уже преставльшуюся, а не ваше императорское величество, также и о церкви, что уже построена в Пекине, а еще и не зачата.
Они ответствовали, что де у нас определено, то не может быть испровержено, что де упоминается императрица, ты де от императрицы был послан, что де упоминают дескурс в некоторых пунктах, то действительно против данного твоего проекту, токмо штилем нашим и нашею манерою, и прежде небо пременится, нежели мы пременим свое обыкновение, что же прошлого году и месяца писано, в том де нет предосудительства, понеже прошлого [237] году и согласились, токмо вместо прошлогодского непорядочного трактату под тем числом и годом богдыханово величество послал нынешней трактат. А что де ты упоминаешь по седьмому пункту, что много писано о реке Уди, а о каменных горах не упомянуто, Химкон де Тугурик по-китайски каменные горы, и мы тем Тугуриком ныне действительно владеем, и что более желаешь к изъяснению кроме того, чтоб мы за вашу границу не преходили и вы за нашу, и чтоб земли и реки остались по-прежнему до разграниченья.
Тогда я спрашивал: где сенатцкое письмо, о котором упоминается в трактате при окончании /л. 10об./ сего 7-го пункта? Они ответствовали, что де о том не знают, может де быть, что их министры упоминают о старых письмах, которые писаны к российскому Сенату преж сего, или вновь из Пекина пошлют. В чем не видя я нижадной важности принужден так оставить, понеже министры протестовали, что ежели я хотя одно слово отменю в своем трактате от присланного их ис Пекина, то де его богдыханово величество моего трактату не примет, и тем все дело остановится.
Я говорил: чего ради написано, что ежели посол прибудет в тот год, в которой не имеет быть пропущено купечество, товары с ним не пропустятся? Они ответствовали, ежели де того не означить, то вы по-старому каждого году, а некогда и дважды и трижды на год, послов и посланников более для торгу посылать будете, несмотря на трактат, и для того де то в трактат введено. Я ответствовал, надеюся на бога, что впредь они вовеки наших послов и посланников не увидят, разве они к нам присылать будут, ежели трактат свято и сохранно по каждому пункту не содержать. Они ответствовали, когда де ханское величество власного своею рукою оное перечернил и сочинил, то несумнительно свято и сохранно от его величества и потомства содержано будет, ежели россианы от страны своей не нарушат.
И я хотя и видел, что оной трактат по некоторым пунктом более дескурсом, нежели трактатом написан, однакож, не видя в их празднословии никакой важности, ни противности к российской чести, ниже к моей инструкции, ниже убытку к интересу, и вся сила почти против моего вышепомянутого проекту, и бояся, дабы такие непостоянные варвары илиб каравану не задержали, или протчих противностей не показали, и до последняго б разорвания не дошло, в надежде моих праведных и неусыпных трудов оной трактат апробовал и, взаємно, такой на руском и латинском языках написав, хотел с китайскими министры размениться, но они ответствовали, что тот мой трактат они без моего подписания и без печати примут и для апробации и верного переводу в Пекин к его богдыханову величеству пошлют, а здесь размениться не могут, понеже на руском и латинском языках совершенного переводчика, также и указу о разменении не имеют. И когда де оной написан против нынешняго их присланного генерального трактату из Пекина, то, конечно, будет оной апробован и по сороку днех для разменения на границу вышлется, и тогда своею рукою подпишу и печатью утвержу. И тот де трактат примут они себе к сохранению, а присланной из Пекина мне вручат. /л. 11/
И я тем был доволен и без моего приписания и без печати эксемпляры на руском и латинском языках им вручил, которые они в Пекин с нарочным заргучеем отослали. А последние присланные их вышеписанные на трех языках генеральные трактаты запечатал я в мешке моею печатью, которые остались у них под охранением до разменения. И ежели б так было с иными народы, то б я принял смелость ваше императорское величество с благим и полезным окончанием в сей врученной мне комисии поздравлять с вашего величества счастием и адвантажем, а с непостоянными китайцы еще совершенно поздравлять не смею, дондеже трактатами не разменюся, понеже, кленуся чистою моею совестию, что они своим непостоянством и непорядком убавили несколько лет жития моего и привели здоровье в последнюю слабость, [238] которого я не жалею, токмо, дай Боже, врученную мне комисию к совершенному концу привесть и дабы вашему императорскому величеству усердные мои труды были угодны.
А каковы вышеозначенные последние трактаты от китайской стороны присланы из Пекина и какие я от страны вашего императорского величества написал на руском и латинском языках и китайским министром для отсылки вручил, со оных приключаю копии под № 2-м. И оные, надеюся, они апробуют, ибо от их трактата ничем не отлучены, кроме того, что они по-своему в заглавии упоминают «по указу Тайджин китайского хана», а я упоминаю «по указу императрицы всероссийской» и во всех дискурсах прежде Россию, а потом Китай и прежде себя по обыкновению, а потом их министров. При заключении же ясно упомянул имя и счастливое государствование вашего императорского величества, как они своего хана имя упомянули, и ежели в чем яко человек или от неискусия, или от их шатливости и погрешил, рабски прошу о прощении, ибо поистинне трудился сколько мог, а зделал то, что мог же получить от таких варваров для вечного покою и добрыя корреспонденции, куды и инструкция, благоразумно данная мне из Государственной иностранных дел коллегии на моем отпуске, простирается (См.: РКО в XVIII в. Т. 2. Док. № 56).
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 61; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!