Основы психофизиологии. Учебник. Отв. ред. Ю. И. Александров. М: ИНФРА-М, 1997. С. 167. 13 страница
То, что А. В. Эфрос назвал «фотографированием» текста и исправностью «фотоаппарата», имеет отношение и просто к разбору сцены вместе с режиссером, но главное, все-таки, это тренированный организм, тренированное мышление и воображение читающего текст, когда сама речь, а не умозрительное осмысление текста дадут понимание содержания, конструкции, темперамента и т. Д
2 Эфрос А. В. Как я учил других//Современная драматургия. 1989, № 2. С. 244,245.
М. А. Чехов говорит о театре Будущего так: «Сценическая речь выйдет из теперешнего натуралистически-хаотического состояния и путем специальной работы обретет художественно прекрасную и духовно глубокую выразительность, которая будет понятна каждому зрителю вне зависимости от языка, так как художественная убедительность речи далеко превосходит пределы узкого, рассудочного смысла слов»'. Действительно, слова не есть смысл и название предметов и явлений, они — кирпичики сознания, и «художественная убедительность речи» это художественная убедительность «другого» сознания, «построенного» при помощи слов. Это важно при всей практической, как известно педагогам, недостаточности метода. Поэтому все-таки изобретенные нами «этюды с точным текстом» очень важны, они имеют не только репетиционную, но и тренировочную пользу и относятся к тренировке «зерна».
В. Н. Галендеев пишет: «Видение —ассоциативная вспышка воображения, видение — глубокое творческое знание, видение — богатая артистическая память и является, по К. С. Станиславскому, духовной материей слова. Как говорение ради говорения, так и видения ради видений не нужны артисту. ...Мысли и видения нужны для действия, то есть для взаимного общения артистов между собой. Эти обе линии (мыслей и видений, практически неразделимые. — Л. Г.) еще больше сплетаются в процессе общения, где в работу вступает действие, заключающееся в том, чтобы передать другому то, что видишь и мыслишь. (...) Видения внутреннего зрения (заставляют) действовать, и это действие выражается в заражении другого своими видениями. Слово и речь тоже должны действовать, то есть заставлять д
|
|
ругого понимать, видеть и мыслить так же, как говорящий...».2
Избирательность мозгом именно данного слова связана, как уже выше было сказано, с семантическим полем — словарем данного человека, привычкой использования слов в определенном смысле, частотой использования, сформированной жизнью. В тормозном состоянии избирательность затруднена, это отмечено во всех экспериментах, как с патологическим тормозным состоянием, так и с естественными — засыпание, утомление. Но мы говорили еще и о сознательном тормозном состоянии как специфическом состоянии сознания, в котором сознательно приторможено реальное восприятие, а его место занимает воображение
|
|
1 Чехов М. А. Литературное наследие. В 2-х т. М.: Искусство, 1986. Т. 2. С. 129. г Галендеев В. Н. Учение К. С. Станиславского о сценическом слове. Л.: ЛГИТМиК, 1990. С. 69-70.
(предлагаемые обстоятельства). Но этому состоянию сознания должны быть также свойственны признаки тормозного состояния, в том числе, потеря четкой избирательности, четкого селективного всплывания именно данного слова по определенному смысловому признаку.
В этих случаях, согласно данным экспериментов1, с равной вероятностью всплывают слова, сходные с искомым по смысловому, понятийному, звуковому признакам. Амнестическую афазию — речевое расстройство, при котором возникают проблемы с формулированием мыслей, забыванием слов часто связывают не с недостатком памяти, а с ее избытком. Следы в памяти вплывают не избирательно, в связи с чем затрудняется задача выбора нужного слова.
Представляется, таким образом, что задача тренировки мышления актера в роли связана с «притормаживанием» собственных семантических полей, собственной избирательности слов и расширением своего прошлого опыта до «опыта» роли. «Лишая» мышление избирательности в упражнениях на поток сознания (см. главу «О тренировке воображения»), мы, конечно, не добиваемся патологии, «не бьемся» за психическое расстройство актера, но «сбиваем» с собственного сознания шоры своего прошлого опыта, заставляем его оказаться «на краю утеса», как называл это состояние Э. Барба. Или выходим за пределы «средненор-мального сознания», по Н. А. Бердяеву.
|
|
В доказательство последнего утверждения о расширении сознания таким путем приведем высказывание Л. М. Веккера: «...совершающиеся на основе операциональной активности речевых и речемыслительных действий пространственно-временные преобразования позволяют удерживать в рамках относительно стабильного объема все большее информационное содержание. На основе роста информационной емкости об разующихся таким образом интегративных структур сознания (курсив мой. — Л. Г.), охватывающих разные классы и уровни психических процессов, объем внимания переходит в объем сознания и как бы смыкается с последним».2
Далее будут приведены личные тренинги студентов для настройки воображения на роль, которую сегодня предстоит играть в спектакле.
|
|
Одну из таких настроек хочется привести здесь. Студент В, начинает с того, что расслабляется и «пытается сохранить пустоту», чтобы -
1 Лурия А. Р. Язык и сознание. Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998. С. 137, 138.
2 Веккер Л. М. Психика и реальность: единая теория психических процессов. М.:
Смысл, 1998. С. 625.
потом при помощи слов роли занять «пустоту сознанием персонажа». К необходимости пустоты — тормозного состояния он пришел самостоятельно. На мой взгляд, это способный студент, он интуитивно почувствовал необходимость «пустоты».
Предыдущие размышления рассматривали роль слова (речи) в организации мышления. Однако его роль столь же существенна в организации всех психических процессов, от восприятия до воображения, и, главное — для управления поведением. Эту мысль о регулирующей роли слова можно доказать еще одним высказыванием Л. М. Веккера, очень подробно исследовавшего механизмы управления поведением и творчества: «Комплекс мышечных сокращений, реализующих общекинетическую мелодию движения и действия, управляет информацией, но не является ею. Речевое же действие и осуществляющая его речевая моторика, будучи также специфической частной формой исполнения и поэтому будучи актом действия и компонентом деятельности в прямом смысле этого слова... остается актом переработки информации. ...Таким образом, на входе в интраиндивидуальный канал информационного обмена (обеспечивающий всю психическую деятельность — восприятие, реактивность, цели поведения, воображение, моторику. — Л. Г.) стоит прием речевых сигналов, слуховых или зрительных, а на выходе ...опять-таки сигналы, речевые коды, но уже не слуховые или зрительные, а моторно-кинестетические, звуковые».'
Впрочем, для нас важны не только подтверждения естественных наук, но и «признание» творца, поэта. Далее приведем отрывок из стихотворения И. Бродского, который также подтверждает наши размышления, приоткрывая одну из тайн творчества.
Муза точки в пространстве Муза утраты
очертаний, как скаред гроши,
в состоянье сполна оценить постоянство: как форму расплаты
за движенье — души.
Вот откуда пера,
Томас, к буквам привязанность.
Вот чем
Объяснятся наше тяготенье, не так ли?
1 Веккер Л. М. Психика и реальность: единая теория психических процессов. М.: Смысл, 1998. С. 612-613.
от страницы, от букв, от — сказать ли! — любви
звука к смыслу, бесплотности к массе
и свободы — прости
и лица не криви — к рабству, данному в мясе,
во плоти, на кости
У всего есть предел:
Горизонт у зрачка, у отчаянья — память,
Для роста —
расширение плеч.
Только звук отделяться способен от тел,
вроде призрака, Томас.
Сиротство
Звука, Томас, есть речь!
Оттолкнув абажур,
глядя прямо перед собою, видишь воздух:
анфас
сонмы тех, кто губою
наследил в нем
до нас.
Это отрывок из стихотворения Иосифа Бродского «Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова». Строки поэтически, художественно, подтверждают мысль, что поведение совершается в речи, и речь — единственное беспредельное, соединяющее всех и каждого, некая константа «как форма расплаты за движенье души». Впрочем, это гениальное стихотворение хочется цитировать еще и еще, потому что оно иллюстрирует также и диалогичность (Бахтин) «Я — герой», которую Бродский называет диалогом с призраком: «Чем питается призрак? Отбросами сна, отрубями границ, шелухою цифири: явь всегда норовит сохранить адреса...». А последние строки, которые я приведу, просто объясняют смысл наших упражнений на проговаривание темы, связанной с ролью:
Муза, прими
за арию следствия, петую в ухо причине,
то есть песнь двойнику,
и взгляни на нее и ее до-ре-ми
там, в разреженном чине,
у себя наверху
с точки зрения воздуха.
Воздух и есть эпилог
для сетчатки — поскольку он необитаем.
Он суть наше «домой»,
восвояси вернувшийся слог.
В интервью, данному Джованни Бутаффава для журнала иЕхргеззо 06.12.1987 г., И. Бродский говорит: «Мне очень нравится преподавать... Я обучаю толкованию поэзии, но многие мои студенты начинают писать стихи. Я обычно не отговариваю их, наоборот. ...Эти стихи станут для них внутренним пламенем, которое согреет, если наступит оледенение. Есть знание рациональное, знание интуитивное и то знание, которое Библия именует откровением. Поэзия (ритм речи, мышления. — Л. Г.) находится где-то на полпути между интуицией и откровением. В университете молодое поколение сталкивается лишь с одним типом знания — с рациональным, которым реальность не исчерпывается»1.
Теперь, получив «подтверждение» нашим размышлениям от великого поэта, вернемся все же к психолингвистике.
Рассмотрим роль слова в организации волевого акта. Это имеет непосредственное отношение к ролевому тренингу и к тренингу действия. Важное открытие психологии заключается в том, что источники волевого акта «не следует искать в биологических факторах, определяющих жизнь организма, или в духовных факторах»2, входящих в состав психической деятельности. Идея Л. С. Выготского, объясняющая организацию волевого акта, основана на анализе речевого развития ребенка. Вслед за ним рассмотрим этапы возникновения у ребенка внешней и внутренней речи. Что способствует возникновению внутренней речи? Как становление внутренней речи связано с развитием внешней?
Приведем еще одну цитату из работы А. Р. Лурии: «...Развитие произвольного действия ребенка начинается с практического действия, которое ребенок производит по указанию матери... речевые инструкции матери перестраивают его внимание (курсив мой. — Л. Г.), выделяя вещь из фона... на следующем этапе он начинает пользоваться своей собственной внешней речью, сначала сопровождающей действие, а затем опережающей его, наконец, на дальнейшей стадии развития эта внешняя речь ребенка "интериоризируется", становится внутренней речью, которая принимает на себя функцию регуляции поведения... Так
1 Бродский И. Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000. С. 287, - Лурая А. Р. Язык и сознание. Ростов-на-Дону: Феникс. 1998. С. 145.
возникает сознательное, опосредованное речью произвольное дейст-
вие»1.
Речевая инструкция взрослого оказывает побуждающее, а не тормозное влияние на движение, даже если она несет запрет: «Не делай этого!» Далее, у ребенка побуждающая функция собственной речи также возникает раньше, чем тормозящая. Это связано с инертностью тормозного процесса. Недостаточная подвижность нервных процессов оказывается препятствием для возникновения сложной реакции выбора, как в рождении слова, так и в рождении движения, поведения.
Инертностью тормозного процесса стоит воспользоваться в тренинге. Как? «...При возникновении внутренней речи возникает сложное во левое действие как саморегулирующая система, осуществляемая с помощью собственной речи ребенка — сначала развернутой, затем свернутой»2.
Далее: «...Ребенок сначала должен подчиниться речевой инструкции взрослого... Иными словами, развитие произвольного действия ребенка начинается с практического действия, которое ребенок производит по указанию взрослого; на следующем этапе он начинает пользоваться своей собственной внешней речью, сначала сопровождающей действие, а затем опережающей его... наконец, на дальнейшей стадии развития эта внешняя речь ребенка... становится внутренней речью, которая принимает функцию регуляции поведения...»3.
Таким образом внутренняя речь начинает принимать участие в организации тех сложных видов интеллектуальной деятельности, которые П. Я. Гальперин называет «умственными действиями». «Умственные действия, являющиеся основой интеллектуальной деятельности человека, создаются на основе сначала развернутой, а затем сокра щенной и свернутой речи».* В приведенной цитате утверждение подчеркнуто мною, потому что именно эта мысль является теоретическим обоснованием тренировки мышления с помощью «разворачивания» свернутой внутренней речи.
Упражнения с проговариванием внутренней речи вслух известны в актерских мастерских. Часто можно услышать задание студенту, играющему этюд: «Говори внутреннюю речь вслух!» Педагоги актерского
1 Лурия А. Р. Язык и сознание. Ростов-на-Дону: Феникс. 1998. С. 146.
2 Там же. С. 146.
3Там же. С. 146.
4 Там же. С. 171.
мастерства знают, что чаще всего студент начинает «нести» повторяющуюся ерунду, связанную с восприятием «здесь и теперь» — в обстоятельствах этюда. Иногда это вносит некий «оживляж» в происходящее (если это моноэтюд), в других случях возникает «тормоз», и студент судорожно выдумывает, что бы сказать, переставая думать в этюде.
Ошибка этих упражнений иногда кроется в неправильном понимании привычного термина «внутренняя речь», применяемого в сценической педагогике. С одной стороны, термин заимствован из психологии, с другой стороны, законы рождения и функции внутренней речи, известные психолингвистике, часто игнорируются сценической педагогикой.
Приведем пример говорения вслух внутренней речи в этюде, в котором достоинством было названо именно это, на уроке в одной из актерских мастерских. Этюд «Утро»: из палатки появляется парень, протирает глаза, смотрит на небо и говорит: «Эх, хорошо! Солнышко. Хорошо. Рыбку половлю» и т. д., сто раз повторяя и варьируя текст, иллюстрирующий его хорошее настроение этим утром. Другой пример — студентка проговаривает все, что видит и слышит, как акын, добавляя к этому свою оценку «как бы» обстоятельств этюда: «Я слышу его шаги. Интересно, он зайдет ко мне? В комнате беспорядок. Нужно убраться...». Оба эти примера не имеют никакого отношения ни к внутренней речи, ни к мышлению. Более того, они мешают мышлению и жизни на площадке, потому что не имеют ни возбуждающего, ни тормозного влияния на регуляцию нервных процессов, а «главное место» в сознании уже занято. «Главное место» в сознании всегда принадлежит слову.
Какой же должна быть внутренняя речь, свойственная подлинному мышлению, и как ее тренировать?
Прежде всего, отметим, что внутренняя речь, с точки зрения психологии, есть побудитель «умственного действия» и волевого акта. Далее, внутренняя речь не является просто речью про себя, она строится по тем же законам лексики и семантики, что и внешняя речь. Она никогда не дублирует внешнюю речь или то, что можно сказать внешней речью. Интеллектуальный акт происходит иногда в десятые доли секунды, за это время, как ни «сворачивай» речь, нельзя успеть произнести ни про себя, ни вслух ни одного слова. В то же время, интеллектуальный акт всегда побужден обязательной внутренней речью. Какая же она?
Для обозначения функций внутренней речи в психолингвистике фигурируют два термина: «тема» и «рема». «Тема» — общий смысл задачи, стоящей перед человеком и требующей обдумывания в данное время.
Не имеет значения, хочет человек обдумывать это или нет, «тема» — обстоятельства, которые активизируют, «понуждают» мышление, а значит, и внутреннюю речь. «Рема» — что нового, не сказанного во внешней речи, следует добавить, какое именно действие следует выполнить. Внутренняя речь не содержит подлежащих, не носит обозначающего характера, она только указывает, в какую сторону нужно направить действие, всегда оставаясь в свернутой форме, всегда сохраняя свой предикативный (предикат в грамматике — сказуемое. — Л. Г.) характер, всегда обозначая только план дальнейшего высказывания или действия.
Внутренняя речь, конечно, может быть развернута, поскольку произошла от развернутой внешней речи, и данный процесс является обратимым по мере надобности. Вот эта самая мера надобности — наиболее важный момент в использовании внутренней речи в роли или в тренировке мышления. Мера надобности определяется только сознательно: когда человек хочет что-то обдумать, принять какое-то решение, не всегда, а только в особые моменты своего бытия, он как бы специально «разворачивает внутреннюю речь», в какой-то мере уподобляя ее внешней. Для упрощения назовем это явление сознательной внутренней речью. Однако даже в этом случае остается и бессознательная внутренняя речь, может быть, не связанная с темой, как регулятор поведения человека в момент обдумывания.
Интересный пример мышления в роли приведен в книге Е. А. Лебедева «Мой Бессеменов». Евгений Алексеевич описывает явление смешения внутренней речи роли и актера в тот момент, когда партнер забыл текст: «Здесь случилось невероятное. На спектакле, после кото рого я записал именно это место (вообще, я записывал по свежему следу многих спектаклей), актер, исполнявший роль Перчихина, вдруг забыл текст. Но мое, бессеменовское, чувство к Перчихину было столь интенсивным, что выключиться я не сумел ц. чувства мои перенес на актера, моего партнера и товарища... Что там говорит Перчихин? Опять про птицу! Ну, погоди, всажу я тебе занозу. Ага! Текст забыл! Так тебе и надо, и не подскажу я тебе его! Крутишься? Выворачиваешься? Крутись, крутись, балда ты эдакая! Ну, слава богу!., вспомнил, покатился! Вот я тебя богом-то шибану, к совести твоей тебя призову, эдак издалека, спокойненько! Ты мне только реплику правильную дай! Вот так. На вот тебе! — "А ловить ее, птицу-то, грех. Знаешь?" Я даже повернулся к нему от удовольствия! Здорово я его! А? Смотри!
Все глядят, и дети повернулись! Что же они? От него ждут ответа? Почему от него? Значит, они на его стороне? Опять, значит, против меня?»1
Все слова — мысли актера в роли рождены восприятием «здесь и теперь», то есть «по мере надобности». Отметим также, что в этом виде внутренняя речь Е. А. Лебедева записана после спектакля. В процессе же пребывания на площадке она существовала в свернутом виде и, если бы Лебедева попросили произносить все это вслух, никакого «интенсивного чувства» ни к Перчихину, ни к партнеру, забывшему текст, не возникло бы, сознание оказалось бы занято другим.
Таким образом, когда в этюде мы просим студента проговорить внутреннюю речь вслух, мы насилуем его мышление без меры надобности, прекращаем настоящую внутреннюю речь человека — актера, заменяя его эрзацем, псевдовнутренней речью роли. Настоящую свернутую внутреннюю речь нельзя проговорить, можно проговорить только помыш-ленное, обдуманное — внутреннюю речь по мере надобности развернутую. А это возможно отнюдь не в каждый момент жизни в этюде, в роли.
Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 73; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!