Что вы думаете об интервенции в Корее, чем она может кончиться? 54 страница
Принципиальный подход к решению столь непростой в сложившихся экстраординарных условиях задачи определился еще накануне, когда участники тайных переговоров, стремясь во что бы то ни стало подчеркнуть свое совершенно особое положение, отказались от воссоздания многочисленного ПСМ СССР, подменили его прежним, узким бюро, просто переименовав последнее. Логическим развитием такого подхода стал отказ от восстановления всех координировавших и направлявших по отраслям министерства и ведомства бюро при СМ СССР, чьи председатели и составляли прежде доходивший до двенадцати человек ПСМ СССР. Вместо этого пошли на сокращение вдвое числа министерств. Тем самым реальная власть в своей совокупности сознательно дробилась между двадцатью пятью министрами, и лишь некоторые оказывались в кругу избранных — первых заместителей главы правительства. Дело оставалось за «малым» — договориться как о собственно принципиально новой структуре высших органов управления, так и о кадровых назначениях.
Однако за полтора дня сделать это полностью оказалось невозможным. Причина первой такой серьезной неудачи объяснялась весьма просто: каждый из членов «триумвирата» упорно и настойчиво стремился сохранить свое положение, не допустить ни умаления собственных, только что занятых позиций, ни усиления их у остальных, настоять при утверждении на министерские посты тех, кого они — и Маленков, и Берия, и Молотов — с большей или меньшей вероятностью могли полагать своими союзниками и единомышленниками. К исходу дня 5 марта удалось согласовать распределение только ключевых должностей в СМ СССР, ПВС СССР да провести основательную перетряску Секретариата ЦК.
|
|
|
Вот здесь-то и оказалось, что тактика, избранная Маленковым, полностью себя оправдала. Не столько эффект внезапности, сколько отсутствие у соперников времени на то, чтобы суметь сговориться и принять контрмеры, позволило ему получить все, чего он добивался, — сосредоточить в своих руках максимально возможный контроль над государственным и партийным аппаратами.
Как председатель СМ СССР Маленков обязан был наблюдать за работой Советов Министров союзных республик. В качестве председательствующего на заседаниях Совмина он имел возможность влиять на формирование основ внутренней и внешней политики, ставя на обсуждение или отвергая как «неподготовленные» те или иные вопросы по собственному усмотрению. Вместе с тем по решению пленума Георгий Максимилианович председательствовал еще и на заседаниях Президиума ЦК, иначе говоря, определял и даты их проведения, и повестку дня. Наконец, сохранив за собою должность секретаря ЦК, он продолжал направлять работу партаппарата. И мог в случае необходимости оказывать прямое воздействие на характер решений, принимаемых Секретариатом или выносимых им на утверждение или обсуждение Президиума ЦК.
|
|
|
Берия, хотя и стал вторым лицом в стране, весьма значительно уступал по положению и по возможностям Маленкову. Не мог даже сравниться с ним в правах, хотя и сумел выторговать многое. Прежде всего, возвращение отобранных у него еще в 1946 г. двух силовых министерств — государственной безопасности и внутренних дел, которые с этого момента сливались в одно: МВД СССР. Берия сохранил за собою контроль за деятельностью трех наиважнейших для создания и наращивания военной мощи страны и потому самых засекреченных учреждений: главных управлений при СМ СССР — Первого, Второго, Третьего, (ядерная программа, ракетостроение и радиолокация). Тем самым от него в полной зависимости оказывалось Военное министерство. Кроме того, сохранялись прямые связи с рядом промышленных министерств, обязанных выполнять заказы управлений вне всякой очереди, даже с нарушением пятилетних или годовых планов.
Молотову, как менее активному участнику борьбы за власть, пришлось ограничиться постами министра иностранных дел да, по должности, главы одного из трех органов внешнеполитической разведки — Комитета информации. Столь же ограниченные по сравнению с прежними полномочия достались и Булганину, во второй раз возглавившему Военное министерство. Но этим их несколько приниженное положение не ограничилось, проявилось оно и в другом. Оба члена «пятерки» вынуждены были согласиться с кандидатурами первых своих заместителей. Причем эти кандидатуры подбирались не ими. У Молотова ими стали Я.А. Малик и А.Я. Вышинский, у Булганина — A.M. Василевский и Г.К. Жуков. То есть в принудительном порядке в качестве ближайших помощников они получили тех, кто еще накануне возглавлял те же министерства, располагал в них «своими» людьми, имел устоявшиеся связи и влияние.
|
|
|
Однако даже такие, урезанные до предела, весьма ограниченные права, отражавшие истинное положение Молотова и Булганина в «пятерке», оказывались несоизмеримо огромными при сравнении с тем, что досталось Кагановичу. Он остался единственным из первых заместителей главы правительства, не получившим «портфеля», важнейшего, если не решающего в подобных случаях, совместительства — поста руководителя любого, даже самого малозначительного министерства.
|
|
|
Третий уровень власти составили пять человек, ставших заместителями председателя Совета Министров, из-за спешки это забыли зафиксировать в проекте решения. Прежде всего, в силу статуса давнего члена Политбюро, Микоян, назначенный министром внутренней и внешней торговли. Этот пост он с перерывами занимал еще с середины 20-х годов. Затем кадры, утвержденные на ключевых должностях по управлению экономикой, вернее, той ее сферы, которая органически являлась фундаментом военно-промышленного комплекса и значительной производственной частью его. И, наконец, руководители важнейших укрупненных министерств, заменившие ведущие отраслевые бюро при Совмине.
Сабуров стал министром машиностроения (прежние автомобильной и тракторной промышленности; машиностроения и приборостроения; сельскохозяйственного машиностроения, продолжавшего выпускать среди прочего боеприпасы; станкостроения). В.А. Малышев — транспортного и тяжелого машиностроения (упраздненные транспортного машиностроения; судостроительной промышленности; тяжелого машиностроения; строительного и дорожного машиностроения). Первухин — электростанций и электропромышленности (ранее электростанций; электропромышленности; промышленности средств связи). Госплан СССР с присоединенными к нему госкомитетами по материально-техническому снабжению народного хозяйства и по снабжению продовольственными и промышленными товарами[659] передали Г.К. Косячко, немало лет проработавшему первым заместителем председателя этого комитета, по своей значимости не уступавшего ведущим министерствам.
Ворошилов, хотя и был оставлен членом Президиума ЦК, удостоился чисто номинальной, заведомо декоративной должности, никогда не имевшей самостоятельного значения. Его назначили Председателем президиума Верховного Совета СССР — вместо Н.М. Шверника, «переброшенного» на ВЦСПС.
Наконец, кадровые перестановки, отражавшие новую расстановку сил, провели и в Секретариате ЦК. Из него вывели Л.И. Брежнева, Н.М. Пегова, Н.Г. Игнатова и П.К. Пономаренко, трудоустройство которых с подчеркнутым понижением ни у кого не вызвало сомнения. Первых двух назначили соответственно заместителем начальника Главного политического управления Военного министерства и секретарем Президиума Верховного Совета СССР. Остальным пообещали «руководящую работу» в Совете Министров.
Вместо них в Секретариат ввели явных сторонников Маленкова, проводников его взглядов и политического курса: С.Д. Игнатьева, лишившегося должности министра МГБ, но не утратившего некоторого контроля над ним, ибо он получил в ведение среди прочих отделов ЦК и Отдел административных органов, «опекавший» министерства — военное, внутренних дел, юстиции, прокуратуру, Верховный суд; П.Н. Поспелова, заменившего Н.А. Михайлова в роли главного идеолога партии, «наблюдавшего» за деятельностью таких отделов ЦК, как пропаганды и агитации, художественной литературы и искусства, философских и правовых наук, экономических и исторических наук, науки и ВУЗов, школ; Н.Н. Шаталина, отныне призванного держать под неусыпным и жестким контролем важнейшую из трех на тот момент функций партии — подбор и расстановку кадров во всех без исключения государственных учреждениях и общественных организациях, на всех предприятиях страны.
Вместе с тем изменили и резко подняли уровень Хрущева. Его переместили с поста первого секретаря Московской областной парторганизации, в то время стоявшей над Московским горкомом, «признали необходимым», чтобы он «сосредоточился на работе в Центральном Комитете»[660]. Иначе говоря, при том положении, которое занимал Маленков, Хрущева утвердили вторым секретарем ЦК. Однако при существенно измененном составе Секретариата, в новом окружении — тех, кто непременно станет согласовывать все решения прежде всего с Георгием Максимилиановичем, Хрущева фактически лишали возможности проявлять самостоятельность, вынуждали заниматься преимущественно чисто организационными, или канцелярскими, вопросами.
На этом время, отпущенное узким руководством самому себе на формирование высших органов власти, истекло. Из двадцати пяти должностей министров семнадцать так и остались вакантными. А.Ф. Горкин, еще не знавший о том, что он уже не секретарь, а заместитель секретаря ПВС СССР, счел проблему легкоразрешимой за день-другой. А потому днем 5 марта направил Маленкову предложение созвать сессию советского парламента уже 8 марта[661]. Однако глава правительства рекомендацию отклонил, и не из-за того, что сомневался в возможности успеть заполнить свободные министерские посты. Для него вопрос заключался в ином. Ведь кроме утверждения правительства в полном составе, на сессии следовало принять давно составленный министром финансов А.Г Зверевым, даже согласованный, бюджет страны на текущий год. А здесь-то и таилось то препятствие, которое предстояло преодолеть Маленкову.
На сутки позже, чем было условлено первоначально, в 20 часов 5 марта, в Свердловском зале Большого Кремлевского дворца открылось непривычное по названию «совместное заседание Пленума ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР». На него сумели прибыть практически все приглашенные. Из 236 человек отсутствовали лишь четырнадцать, в основном те, кто находился за границей: еще числившийся министром иностранных дел А.Я. Вышинский, посол в Великобритании А.А. Громыко, посол в США Г.Н. Зарубин, посол в КНР А.С. Панюшкин, шеф-редактор газеты Информбюро «За прочный мир, за народную демократию», выпускавшейся в Бухаресте, М.Б. Митин, главнокомандующий советскими оккупационными войсками в Германии В.И. Чуйков, некоторые другие, а также Булганин, дежуривший в тот момент в Волынском, на «ближней даче»[662].
Первым выступил министр здравоохранения А.Ф. Третьяков. Своей информацией о продолжавшем ухудшаться состоянии здоровья Сталина он подготовил инертную, приученную к полному послушанию и слепому повиновению собранную в зале массу — высшее звено аппарата — к тому, что от нее и требовалось — высказать полную и единодушную поддержку того, что вслед за тем изложил в необычайно краткой речи Маленков.
«Все понимают, — сказал он, — огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на всех нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве. Вот почему Бюро Президиума Центрального Комитета партии созвало настоящее совместное заседание… Поручило мне доложить вам ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства». И далее он, снова сославшись на поручение Бюро, весьма необычно обосновал необходимость предлагаемых реорганизации и кадровых перестановок: «Обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны… требует величайшей сплоченности руководства, недопущение какого-либо разброда или паники»[663].
Что же скрывалось за столь странным для повседневной партийной риторики силлогизмом Маленкова?
Посылка в нем ни у кого не могла вызвать ни малейшего возражения. В любой стране с любой системой правления при подобных чрезвычайных обстоятельствах прежде всего необходимо сохранить непрерывность функционирования системы управления. Естественное право преемственности власти должно вступать в силу автоматически, по старому и непреложному правилу: «Король умер, да здравствует король!» И чем быстрее проходит такая смена, тем спокойнее, а следовательно, и лучше для страны, народа. Гораздо сложнее для понимания стал вывод, точнее, требование «величайшей сплоченности» отнюдь не партии в целом, не народа и партии, что было бы привычным, не нуждавшимся в объяснении, а именно «руководства». Участникам заседания такой призыв следовало воспринимать не иначе, как констатацию того, что власть предержащие еще не достигли обязательной «сплоченности», строгого соблюдения иерархического порядка подчиненности, общего признания высших, рассматриваемых каждым из них в то же время как личные, одних и тех же интересов.
В еще большей степени должна была насторожить зал вторая часть этого требования — «недопущение какого-либо разброда или паники». Приходилось гадать, о каком конкретно «разброде» в руководстве идет речь, в чем он заключается и к чему может привести. Да еще и припоминать, что слово «паника», как видно, не случайно уже присутствовавшее в правительственном сообщении, прежде появлялось в партийно-государственных заявлениях только раз — в памятной всем речи, произнесенной Сталиным 3 июля 1941 года. Слово, отразившее, как мы теперь знаем, в первые дни войны растерянность самого вождя. Вынужденное его смирение с тем, что верные соратники, ближайшее окружение — все те же Молотов, Берия и Маленков, — по своей инициативе образовали Государственный комитет обороны, взявший на себя всю полноту власти, всю ответственность за судьбы страны, заменивший и ПБ, и СМ СССР.
Но сразу же аудитории, которой не дали времени осознать сказанное Маленковым, понять смысл происходившего, зачитали и предложили одобрить проект постановления, который являлся результатом с таким трудом достигнутой узким руководством договоренности. Собравшимся предложили поддержать реорганизацию, которая на деле оказывалась простым переименованием, и кадровые перестановки, не содержавшие ни одной новой фамилии. Не вызвало ни у кого ни возражения, ни удивления даже то, что о партии речь шла не в начале, а в конце, в последних пяти из семнадцати пунктов проекта. Подчеркнуто второе место КПСС во властных структурах собравшиеся восприняли спокойно. Сказался профессиональный, ставший второй натурой конформизм, позволявший сохранять должности и подниматься, ступень за ступенью, по бюрократической лестнице, именовавшейся номенклатурой.
Часть третья
НАСЛЕДНИКИ
1953-1954
Глава 22
Заседание успели провести как нельзя вовремя. Всего через час с небольшим после его окончания из Волынского пришло сообщение: Сталин скончался. Но именно эта весть, которую ждали, заставила скорректировать все последующие действия, не информировать пока население о принятых решениях, а срочно подготовить «Обращение ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза». В Обращении, разумеется, сообщалось о смерти вождя со всем традиционным для подобных случаев перечислением заслуг покойного, что, однако, заняло лишь первую треть текста. Большая же часть Обращения стала первым программным заявлением нового узкого руководства.
Исходило оно из давно ставшего обязательным постулата, согласно которому советский народ «питает безраздельное доверие» к партии, «проникнут горячей любовью» к ней и «неуклонно следует политике, вырабатываемой» ею. Далее четко, по пунктам формулировались те положения, которые следовало рассматривать как принципиальные основы курса правительства.
Подчеркнуто главным, ибо было поставлено на первое место, объявлялось «дальнейшее улучшение материального благосостояния всех слоев населения… максимальное удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества». Затем отмечалась необходимость заботы об обороноспособности страны, констатировалось, что «партия всемерно укрепляет Советскую Армию, Военно-Морской Флот и органы разведки». Потом шла речь о внешней политике, которая должна была оставаться политикой «сохранения и упрочения мира, борьбы против подготовки и развязывания новой войны… сотрудничества и развития деловых связей со всеми странами». Завершилась программная часть Обращения подтверждением верности пролетарскому интернационализму, выражающемуся в братской дружбе с народами КНР, стран народной демократии, в дружеских связях с трудящимися капиталистических и колониальных стран[664].
На первый взгляд программа могла показаться дежурным набором обычных, много раз повторявшихся пропагандистских стереотипов. И все же в ней прослеживалось новое, необычное. Отсутствовало упоминание о необходимости развивать тяжелую индустрию — основу основ советской экономики, с чего обычно и начинались все подобные документы. Впервые во главу угла выдвигалось не движение к цели, а сама цель — подъем материального благосостояния, хотя и не уточнялось: как, в какие сроки и за счет чего он будет достигнут, в каком соотношении с существовавшим уровнем жизни. Наконец, хотя и подчеркивалась готовность дать «сокрушительный отпор любому агрессору», не упоминался извечный враг — империализм, ничего не было сказано ни о США, ни о Великобритании, ни о блоке НАТО.
Обращение передали по радио ровно в 6 часов утра 6 марта, а вечером того же дня, в 21 час 30 минут, диктор Юрий Левитан зачитал, наконец, и постановление совместного заседания (газеты опубликовали его только 7 марта, без указания даты принятия). Его содержательная часть претерпела минимальные коррективы: Сталина больше не упоминали среди членов Президиума ЦК и секретарей. Однако преамбула сохранилась в первозданном виде. Да, вечером 5 марта, когда Сталин еще был жив, без мотивировки назначения на пост председателя Совета Министров Маленкова обойтись было просто невозможно. Теперь же, когда нужда в таких объяснениях отпала сама собою, повторение их выглядело нарочитым, заставляло искать некий сокровенный смысл. Ведь каждого услышавшего, прочитавшего Обращение, обязательно должны были насторожить призывы к «руководству» о необходимости «величайшей сплоченности», «недопущения какого-либо разброда и паники».
Сохранение в преданном гласности варианте постановления этой фразы можно, разумеется, объяснить спешкой и порожденным ею элементарным недосмотром. Однако исключение фамилии Сталина свидетельствует об обратном: о повторном редактировании текста. Следовательно, многозначительную и зловещую фразу оставили сознательно, намеренно допустили утечку информации о наличии в узком руководстве достаточно серьезных разногласий. Речи произнесенные 9 марта на Красной площади во время похорон, не оставляли в том уже никакого сомнения. В них совершенно отчетливо проявились принципиальные расхождения между членами «триумвирата», чье соперничество открыто перешло из чисто личного в политическое.
Ритуал траурной церемонии, основываясь на кремлевской традиции, должен был, помимо собственно функциональной задачи, продемонстрировать самое тайное — истинное положение выступавших в советской иерархии. Все остальное являлось несущественным, а потому и необязательным. Сами речи, их содержание могли стать ничего не значившим набором затасканных штампов, обычным пустословием. Однако 9 марта произошло явное нарушение прежних правил игры.
И Маленков, и Берия, и Молотов в своих выступлениях вполне соблюли приличия, отдав должную дань уважения покойному, но этим не ограничились. Поторопились, используя предоставившуюся возможность, выразить собственное видение дальнейшего пути развития страны. Раскрывая свои прежде скрываемые соображения, они апеллировали не столько к народу, сколько к аппарату, который мог стать единственным арбитром в возникшем конфликте, судьей отнюдь не нейтральным, а откровенно предвзятым, лично заинтересованным в окончательном выборе одной из двух предлагаемых концепций будущей политики. Первым, в соответствии со своим рангом, слово получил Маленков. Поминальную часть речи он построил как клятву: Сталин завещал — мы сохраним и приумножим. Обещал, что страна сохранит верность марксизму-ленинизму, будет укреплять социалистическое государство, единство и дружбу народов СССР, могущество Вооруженных Сил, развивать социалистическую промышленность, колхозный строй, крепить союз рабочих и колхозного крестьянства. Словом, оратор подтверждал верность доктрине, но тут же отмечал: «завоевания» ценны не сами по себе, а только как предпосылка дальнейшего поступательного движения во внутренней и внешней политике.
Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 51; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!