ИМПЕРАТОРА ГЕНЕРАЛУ АЛЕКСЕЕВУ

ПРИКАЗ

Русскому Обще-Воинскому Союзу.

№ 7.

 

г. Париж.                                                                  15-го ноября 1957 года

 

1.

       Сорок лет тому назад, после государственного переворота, совершившегося в феврале 1917 г., при неумении Временного Правительства устано­вить твердую власть в стране, ведущей войну с грозным противником, Россия шла к неизбежному развалу, который и стал совершившимся фактом к 7-ому ноября, когда власть перешла в руки ком­мунистов, захвативших великую страну... но теми же путями шла подготовка к протесту, и 15-го но­ября на земле Донских казаков группа генералов подняла национальное знамя и призвала русских патриотов к защите родной страны. На Дон, к дон­скому атаману генералу Каледину прибыл бывший начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев, а за ним и заключенные безвольным Керенским в Быховсвую тюрьму генералы Корнилов, Деникин, Марков, Романовский и другие. Через несколько месяцев пришел с Румынского фронта Дроздовский.

       На призыв собравшихся на Юге генералов от­кликнулись русские люди: откликнулись русские-офицеры, лишенные «законодательством» Времен­ного Правительства и мероприятиями большевиков всех человеческих прав, пришли верные им солда­ты, пришли юнкера и мальчики кадеты, пришли студенты и гимназисты, пришли сестры милосер­дия, пришли все, кто помнил о своем долге перед Россией. Шли, иногда и поголовно, казаки Донско­го, Кубанского, Терского и других казачьих войск Пришли остатки Флота Российского.

       Они то 15-го ноября и начали бессмертный белый поход во имя освобождения Родины.

       Так сорок лет тому назад началась борьба за Россию.

       Через полгода, началось движение против боль­шевиков на Востоке, где выступили, потом не выдержавшие чехословаки; через девять месяцев движение перекинулось на крайний север в г. Архангельск, а через одиннадцать месяцев начал соз­даваться четвертый участок белого фронта в г. Пскове.

       Господь не даровал победы белым знаменам — сам покончил с собою атаман Каледин, скончался, затратив свои последние силы на создание первого белого фронта, генерал Алексеев, пали в бою генералы Корнилов и Марков, скончал­ся от ран генерал Дроздовский. В далекой Сибири пал преданный «союзниками» рыцарь долга и чести адмирал Колчак, не выдержал тяжести беспримерного похода генерал Каппель. В изгнании на посту погибли в эмиграции генералы Врангель, Кутепов и Миллер.

(о ген. Кутепове, ген. Миллере— см. на нашей стр.; ldn-knigi)

       Сорок лет тому назад цивилизованный мир, утомленный невиданной войной, не уделил никакого внимания тому, что происходило тогда в далекой и чуждой ему России. Раздавленные распропагандированной массой, оставленные всем миром погибли белые фронты — в России воцарилась ночь.

 

       Осталась верной Родине, вождям и соратникам масса русских воинов, ушедшая в изгнание. Медлен­но тянулись эти годы для Зарубежной России... но плотно держатся друг за друга покинувшие Родину бойцы, крепя свои редеющие ряды, живя на­деждой на возрождение России, на бескрайних про­сторах которой уже поднимается заря освобожде­ния.

       Будем же верить, что исстрадавшаяся Родина ваша призовет нас к себе и дарует нам счастье за­кончить наши дни в борьбе за ее восстановление.

       А сегодня вспомним тех, кому мы верили и кто вел нас за собою, тех, кто шел рядом с нами и тех, кто, веря нам, шел за нами в бой и на смерть.

       Памятуя последний завет нашего Главноко­мандующего генерала Врангеля, будем продолжать ваше дело, зная, что, «не обольщаясь призрачными возможностями, но и не смущаясь горькими испытаниями, побеждает лишь тот, кто умеет хо­теть, дерзать и терпеть».

 

2.

       В текущем году исполнилось сто лет со дня рождения основоположника Белого Движения генерала Михаила Васильевича Алексеева.

       Достигший всего в свой жизни только исклю­чительно своими трудами, генерал Алексеев с пер­вых же дней революции в России все усилия своего исключительного ума направил к спасению Армии, и через нее — чести и достоинства России.

       Когда это ему не удалось и революционный угар все же Армию разрушил, то генерал Алексеев, начав буквально с нескольких человек, так назы­ваемой «Алексеевской организации» в г. Новочеркасске, сказал: «Мы уходим в степи. Можем вернуться, если будет милость Божия. Но нужно за­жечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы» . . .

       Ему поверили и за ним пошли; светлой точкой была Белая Армия, вставшая за Россию. Победы не было, но было доказано миру, что не все в стра­не подчинились торжествующему злу, была запечатлена верность долгу, было показано, что Рос­сия имела не мало людей, готовых жизнь свою по­ложить за нее. В этом была историческая заслуга генерала Алексеева, скончавшегося в самый раз­гар похода, в Екатеринодаре в 1918 году.

 

           Мы живем в период стремления многих в самооправданию, стремления переложить свою тяжкую вину на чужие плечи. Так и с давно почившим генералом Алексеевым — в этом сходятся крайности, его пытаются теперь после его последнего героического подвига обвинить все — начиная от губивших Россию беспринципных и безвольных «керенских» до ультра-правых политических деяте­лей, не приложивших никаких усилий для спасе­ния нашего светлого прошлого. Все теперь знают, как надо было тогда спасать Россию, и все стара­ются теперь обвинить покойного основателя Добро­вольческой Армии — первой боевой силы первого боевого фронта . . .

       Пройдем же мимо этих бесплодных усилий и отдадим должное покойному Вождю, склонив наши головы перед его прахом, унесенным верными ему соратникамии с собою в изгнание.

 

3.

       Да придадут всем верным сынам Великой России эти воспоминания о прошлом — силы для того, чтобы переживать настоящее и готовиться к буду­щему.

 

                                                                               Начальник Союза

Генерального Штаба

Генерал-Майор Лампе.

 

{15}

 

ГЕНЕРАЛ М. В. АЛЕКСЕЕВ

 

ВОИН — УЧЕНЫЙ — ПОЛКОВОДЕЦ

 

       3 (16) ноября с.г. исполняется столетняя го­довщина (1857 - 1957) со дня рождения генерала Михаила Васильевича Алексеева, этого выдающе­гося ученого, талантливого полководца, глубоко­го патриота, мудрого государственно мыслящего мужа, основоположника-зачинателя Белого Движения, борьбы с коммунистической опасностью не только в русском, но и в мировом масштабе, свиде­телями чего мы являемся в настоящее время.

       Сын героя славной Севастопольской обороны — штабс-капитана 64-го пех. Казанского полка, с детства впитавший воинский дух, глубоко рели­гиозный, в высшей степени скромный, он без вся­ких протекций, исключительно благодаря своим выдающимся способностям, талантливости, трудо­любию, настойчивости и неиссякаемой энергии, из скромного армейского прапорщика достиг высоких ученых степеней, высоких штабных и командных должностей и, наконец, поста Начальника. Штаба Верховного Главнокомандующего — Государя Императора, {16} т.е. фактически стал Главнокомандую­щим всех вооруженных сил России в 1-ую Вел. Войну.

       Окончив в 1876 г. Московское юнкерское училище, М. В. Алексеев, в чине прапорщика 64-го пех. Казанского полка принимает участие в Русско-Турецкой войне 1877 - 1878 г. и в боях под Плевной ранен в ногу.

       В 1887 г., пробыв в строю 11 лет, он в чине штабс-капитана поступает в Академию Генераль­ного Штаба, которую в 1890 г. оканчивает пер­вым: награждается Милютинской премией, производится в капитаны; переводится в генеральный штаб с назначением на службу в Главный Штаб. Одновременно он преподает военные науки в Петербургском юнкерском и Николаевским кавале­рийском училищах и читает лекции в Академии.

       В 1898 г. полковник Алексеев экстраординар­ный, а с 1901 г. ординарный профессор Истории Военного Искусства в Академии Генерального Штаба.

       В 1900 г. он назначается на должность на­чальника оперативного отдела Главного Штаба, а в 1901 г. производится в генерал-майоры.

       В Русско-Японской войне генерал Алексеев принимал добровольное участие, занимая дол­жность генерал-квартирмейстера Штаба 3 Армии.

       По возвращении с войны, он назначается на ответственейшую должность — 1-го Обер-квар­тирмейстера Главного Управления Генерального {17} Штаба, где ведает вопросами подготовки России к войне, планом войны и разработкой стратегических операций.

       Находя наше стратегическое развертывание по существовавшему плану войны № 18 устарев­шим, не соответствовавшим современной обстановке, ген. Алексеев подверг его критике и в своей докладной Военному Министру «записке» — «Об­щий План Действий», — предложил меры к его исправлению.

       Эта же «записка» обсуждалась на совещании Командующими Воен. Округами и их Нач. Шта­бов в Москве в 1912 г. В результате план развер­тывания наших армий в случае войны подвергся изменению и был принят тот вариант, который вы­лился в победоносную для русского оружия «Трех­недельную Галицийскую битву», руководителем которой явился ген. Алексеев, как Начальник Штаба Юго-Западного Фронта.

       В 1908 г. ген. Алексеев за отличие по службе был произведен в генерал-лейтенанты и назначен Начальником Штаба Киевского Военного Округа.

       Здесь его творческая оперативная работа со­стояла в замыслах, разработке и подготовке стра­тегических операций в грядущей войне с Австрией, ибо он по мобилизационному плану, предназна­чался на должность Начальника Штаба Юго-Западного Фронта.

       Таким образом, находясь на должности На­чальника Оперативного Отдела, 1-го Обер-квартирмейстера {18} Ген. Штаба, Ген.-квартирмейстера Ар­мии и Нач. Шт. Округа, — Генерал Алексеев про­шел огромный стаж теоретической оперативной подготовки к вопросам ведения и управления во­оруженными массами в современную ему войну.

 

       Наш военный авторитет — проф. ген. Голо­вин дает такую характеристику ген. Алексееву, как офицеру Генерального Штаба:

       «Ген. Алексеев представлял собою выдаю­щегося представителя нашего Генерального Шта­ба. Благодаря присущим ему уму, громадной тру­доспособности и военным знаниям, приобретенным одиночным порядком, он был на голову выше остальных представителей Русского Генерального Штаба».

       В 1912 г. ген. Алексеев был назначен коман­диром 13 арм. корпуса, а с объявлением войны в 1914 г. занял указанную выше должность Началь­ника Штаба Юго-Западного Фронта.

       Блестящая победа над Австро-венгерской ар­мией в «Трехнедельной Галицийской Битве» — была одержана благодаря полководческому талан­ту ген. Алексеева «его умению», как пишет ген. Головин, «видеть армейские операции во всем и целом»... «способностью интуитивно постигать реальность обстановки, что свидетельствовало о наличии у ген. Алексеева крупного стратегичес­кого таланта».

       Здесь нужно отметить, что в победе над австрийцами сыграло большую роль то {19} обстоятельство, что ген. Алексеев раньше, чем австрийское командование, понял огромное значение в сраже­нии нового фактора — скорострельного оружия — и, исходя из указания этого опыта, приказал потерпевшему неудачу левому флангу 5-ой армии, снова перейти в наступление. Австрийский гене­ральный штаб подчеркивает в своем отчете о сра­жении этот неожиданный акт, сыгравший решаю­щую роль.

       В результате этой победы и дальнейшего ус­пешного наступления армий Юго-Западного Фрон­та — была занята вся Галиция со столицей Львовом. Передовые части русских войск, перевалив Карпаты, спустились в венгерскую долину, на за­паде достигли окрестностей Кракова, став у во­рот в важнейшую промышленную область Герма­нии — Силезию.

       Наградой ген. Алексееву было — производ­ство в генерал-от-инфантерии и орден Св. Георгия 4-ой степени.

       В марте 1915 г. после падения Перемышля 9 (22) III, ген. Алексеев был назначен Главноко­мандующим Северо-Западного Фронта.

       «Тяжелое наследство получил ген. Алексеев», —пишет по поводу этого назначения быв. Нач. Ген. Штаба ген. Палицын в своих воспоминаниях.

       Действительно, Сев.-Запад. Фронт был чрез­вычайно ослаблен и расстроен предыдущими тяже­лыми боями и неудачами, в частности 10 армии и гибелью XX арм. Корпуса в Августовских лесах.

{20} И ген. Алексеев, с присущей ему талантливо­стью и энергией, принял все меры к восстановле­нию боеспособности войск фронта, пополнению их огромного некомплекта, снабжению артиллерий­скими средствами, ибо за недостатком их «воевали телами», — вспоминает ген. Палицын.

       Ген. Алексеев привел в порядок расстроен­ные, слабо обслуживавшие фронт тылы, и обору­довал тыловые позиции, пути, создал резервы для маневра путем сокращения некоторых участников фронта, и вывода в тыл наиболее пострадавших ди­визий. Между тем, обстановка на Юго-Западном Фронте складывалась весьма трагично.

       После Горлицкого прорыва, (19.4.15 г.) удар­ной группой Макензена, армии этого фронта с тя­желыми боями, почти безоружные, оставляли Галицию, открывая тылы Сев.-Зап. Фронта, почему часть сил Юго-Зап. Фронта постепенно переходи­ла в подчинение ген. Алексеева.

       В начале лета, 1915 года Германское Верх. Командование решило нанести главный удар на Восточном Фронте и для сего перебросило с запад­ного — огромную массу войск.

       Начались упорные и тяжелые бои на всем Западном Фронте.

       С юга — немцы вели настойчивые атаки в общем направлении на Брест, с Сев.-зап. на Белосток, шли бои западнее Варшавы, которую Верх. Командование приказало отстаивать во что бы то ни стало.

{21} Постепенно образовался т. наз. «Польский мешок» с 100 километровым «горлом» между Белостоком и Брестом и в этом мешке вели бои доблестные русские армии Сев.-Зап. Фронта под води­тельством ген. Алексеева ...

       Шли не менее упорные бои и на остальном протяжении Сев.-Зап. Фронта.

       В это время в подчинении ген. Алексеева на­ходилось 37 арм. корпусов (всего было 49) т.е. свыше 2/3 всех вооруженных сил и, таким обра­зом, главная роль на всем театре военных дейст­вий перешла к ген. Алексееву.

       Его авторитет в вопросах ведения стратеги­ческих операций, еще со времени побед в Галиции, был в глазах Верх. Командования непререкаем. Его мнения и заключения на совещаниях под председательством В. Кн. Николая Николае­вича, почти всегда клались в основание последую­щих директив Верховного Командования.

       10.6. 1915 г. последовало повеление оставить Варшаву, и теперь перед ген. Алексеевым встала чрезвычайно ответственная и сложная стратеги­ческая задача — вывести армии фронта, сражав­шиеся в «Польском мешке», и не позволить вен­цам сдавить его «горло».

 

       Генерал Алексеев блестяще справился с этой задачей.

       Здесь во всю ширь развернулся его полководческий талант. Искусным маневрированием, не до­пуская окружения, он вывел армии из «Польского {22} мешка», и это его величайшая заслуга перед Рос­сией.

       Если бы немцам удалось отрезать, окружить эти армии — произошла бы трагедия, во много раз превышающая гибель 2 армии ген. Самсонова в Восточной Пруссии. В лучшем случае, уце­левшие армии Сев.-Зап. Фронта, должны были бы быть отведены за Днепр.

       И нужно признать, что летние операции 1915 года под водительством ген. Алексеева, являются одной из блестящих страниц Русской Военной Ис­тории.

       Генерал Людендорф в книге: «Мои воспоми­нания 1914 - 1918 г.» — пишет:

       «Как я и ожидал, продвижение наших армий в Польше, к востоку от Вислы выражалось во фронтальном преследовании с непрерывными бо­ями».

       «Здесь предпринимались нами все безрезуль­татные попытки окружить русских, а русская ар­мия сравнительно благополучно уходила под на­шим натиском и пользовалась болотами и речками, чтобы, произведя перегруппировку, оказывать долгое и упорное сопротивление.»

       23 августа 1915 г. Государь Император при­нял на себя Верх. Командование. Своим непосред­ственным помощником, начальником штаба, он из­брал ген. Алексеева, который, таким образом, ста­новился фактическим руководителем всех воору­женных сил России.

{23} В это время немцы, используя происшедший при отступлении наших армий разрыв фронта между Двинском и Вильной, бросили в направле­ние Вилкомир-Свенцяны большую кавалерийскую массу в 8 дивизий, поддержав их крупными пехот­ными частями.

       Блестящим, стремительным контрманевром ген. Алексеев ликвидировал прорыв и немецкие кавалерийские дивизии «принуждены были», — как пишет Гинденбург в книге «Из моей Жизни» — отойти, столкнувшись с русской плотиной».

       Немецкий военный писатель Штегеманн в своей «Истории Войны» пишет, что «русские ох­ватили со всех сторон германские дивизии между Солы и Вилейкой» и, что у немцев «не хватило сил запереть тот коридор, по которому ген. Алек­сеев спас Виленскую Армию».

       Неусыпными трудами не щадившего своего здоровья ген. Алексеева на посту Нач. Штаба Верх. Главнокомандующего, русская армия за время зимнего 1915 - 1916 г. боевого затишья бы­ла полностью укомплектована и при помощи оте­чественной, работавшей на оборону, промышленно­сти и поддержке союзников была в достаточной степени оснащена артиллерийскими и технически­ми средствами.

       Весной 1916 г. армии Юго-Зап. Фронта под водительством ген. Брусилова, нанесли тяжелое по­ражение австрийцам на Волыни и Буковине. Нем­цы для поддержки австрийцев перебросили свои {24} резервы с французского фронта, чем совершенно ослабили свой натиск на Верден. Переброска ав­стрийцами своих войск с итальянского фронта, спасла итальянскую армию от разгрома ее авст­рийцами на Трентинском театре.

       Весной 1917 г. должно было начаться общее наступление союзных армий. К этому времени ген. Алексеевым был разработан и утвержден Госуда­рем план наступления русской армии, которая бы­ла в техническом отношении снабжена, как никог­да.

       Но ... роковая «февральская» революция разрушила русскую армию, не дала возможности осуществиться этому плану, и еще раз выявить ген. Алексееву полководческий талант и довести войну до победоносного конца.

Ген. Штаба Полковник В. Пронин

 

{25}

БЕЛАЯ БОРЬБА

 

       День основания Добровольческой Армии для белого воина не есть день скорби и печали, но день гордости и упования.

       Гордости — потому, что нам посчастливилось быть соратниками и служить Родине под начальст­вом великих патриотов, почти единственных во всем мире, сразу понявших и правильно оценивших сущ­ность большевизма и дерзнувших выйти с ним на страшный бой не на жизнь, а на смерть. Упованием — потому, что мы вправе надеяться, что и в бу­дущем Русский Народ найдет среди себя людей, которые в конце концов, выведут его к свету и на­стоящей свободе.

 

       За неделю до основания Добровольческой Ар­мии произошел октябрьский переворот. Переворот этот и в Петрограде и в Москве почти не встретил сопротивления. Только девушки ударного батальона, юнкера, а в Москве — кадеты, почти все погиб­шие от рук озверелых матросов и красноармейцев, — оказали сопротивление большевикам.

( l dn-knigi: статья Александра Синегуба «Защита Зимнего Дворца 25.10‑07.11.1917 г., «Архив Русской Революции №4» (в плане ldn-knigi )

       Но на окраинах государства, произошло иное. На другой день после переворота, едва полу­чивши сведения о захвате власти в столице {26} Лениным, первый выборный атаман Оренбургского Ка­зачьего Войска полк. Дутов объявляет приказом по войску о непризнании им власти большевиков и вступает с ними в борьбу.

       Через несколько дней атаман Донского Войска ген. А. М. Каледин обнародовал о том же деклара­цию от лица Войска, а на востоке почти в те же дни в Забайкалье есаул Семенов начал вооруженную борьбу с большевиками в гор. Верхнеудинске.

       Таким образом, почти в одно время, без вся­кого предварительного сговора, три казачьих Вой­ска сразу же выявили свое отношение к большевиз­му и начали с ним борьбу. Будучи совершенно од­нородными по своей природе и идее, эти три очага Белой Борьбы в дальнейшем приобрели разное зна­чение для Белого Движения.

       Очаг Белой борьбы в Забайкалье, по причинам отдаленности от центров борьбы, сохранил до конца значение чисто местное.

       Белые Оренбуржцы, выдержав трехмесячную борьбу, временно были оттеснены из области, но затем снова захватили Оренбург и явились весьма важной частью белого воинства.

       В эти же первые дни произошло восстание против большевиков и маленького Иркутского каза­чества, поддержанное юнкерами, которое, по при­чине малочисленности восставших, было однако бы­стро подавлено.

       Белый Дон, продержавшись три месяца, успел до первого своего падения, явиться колыбелью {27} Добровольческой Армии ген. Алексеева, т.е. той си­лы которая впоследствии оказалась главным осто­вом всего Белого Движения.

       Не случайно, конечно, ген. Алексеев для осу­ществления своего замысла, своего, как он говорил, «последнего дела на земле» — избрал Дон. Благо­родное поведение ген. Каледина в течение револю­ции, а особенно во время Корниловского выступле­ния, давало ген. Алексееву право предполагать, что под сенью старейшего и самого многочисленного казачьего Войска, скорее всего удастся дело воссоздания вооруженной силы.

       Ген. Каледин широко пошел навстречу ген. Алексееву, и день 15 ноября 1917 г. — день прибы­тия в Новочеркасск ген. Алексеева — считается днем начала борьбы уже не в местном, а в общероссийском масштабе.

       Сюда же вскоре прибыли, после своего осво­бождения, и все Быховские узники, сюда же на­чали прибывать и первые добровольцы — юнкера. Михайловцы и Константиновцы, а затем потянул­ся и кадр Корниловского полка с полк. Нежинцевым во главе.

       Совершенно самостоятельно, в это же время загорается новый очаг борьбы на юго-западе, в районе Румынского фронта.

       Непреклонной волей одного человека, доселе никому неизвестного полк. Дроздовского, сумев­шего побороть все, ставшие на его пути препят­ствия, собравшимися вокруг него добровольцами {28} формируется офицерский отряд. 11 марта этот отряд, в полторы тысячи человек, выходит из гор. Яссы и через весь разбушевавшийся юг России направляется все туда же, в Богом обетованную землю — на Дон.

       Но донское казачество тоже заболевает. Со всех сторон насели на него красные, уста­лые казаки-фронтовики держат нейтралитет, сра­жается молодежь — партизаны есаула Чернецова, полк. Семилетова, только что наскоро сформиро­ванный добровольческий отряд полк. Кутепова.

       3-го февраля гибнет храбрый Чернецов, кольцо все больше и больше сжимается. 11 февраля, не будучи в силах вынести позора отказа родного Войска от борьбы, покончил жизнь ген. Каледин.

       22-го февраля маленькая Добровольческая Ар­мия, видя, что она не в силах, без помощи самих казаков, отстоять Дон, уходит на юг искать себе приюта на Кубани. 27-го февраля гибнет от пуль большевиков доблестный заместитель ген. Каледина — ген. Назаров, успевший перед своей смер­тью передать приказ Походному Атаману ген. Попову о выводе из Новочеркасска в степи собранного им отряда.

       Начался первый легендарный Кубанский по­ход Добровольческой Армии, полный героических подвигов, возглавленный прибывшим в то время на Дон ген. Корниловым.

 

       В это время на Кубани происходили несогла­сия между «линейцами» и «черноморцами», между {29} казаками вообще и иногородними, не позволив­шие Кубанскому Атаману ген. Филимонову и крае­вому правительству, занять сразу резко отрица­тельную позицию в отношении большевиков. Толь­ко в середине декабря они стали определенно на точку зрения непризнания власти и начали фор­мировать добровольческие отряды войск, ст. Галаева, полк. Лесвицкого, кап. Покровского. Каза­чество, прибывавшее с фронтов, было индифферентно к борьбе и расходилось по станицам. Тем не­ менее первые вооруженные столкновения кубан­ских отрядов были очень удачны, особенно у кап.-Покровского.

       Но к концу февраля 1918 г. уже было ясно, что долго продержаться в Екатеринодаре не удаст­ся, и несмотря на то, что было уже известно о дви­жении на Кубань армии ген. Корнилова, 13-го марта кап. Покровский был вынужден оставить город и уйти в горы; через две недели после этого кубанские отряды соединились с Добровольческой Армией.

       Соединенные силы двинулись снова на Екатеринодар, и 8-го апреля началась атака города. Но 10-го апреля гибнет храбрый Нежинцев, а 13-го был убит и сам ген. Корнилов. Ген. Алексеев, на­ходившийся все время с армией, предложил ген. Деникину вступить в командование. Опыт и муд­рость ген. Деникина и беззаветная храбрость ген. Маркова, спасают остатки армии при, казалось бы, безвыходном положении, и славные полки {30} начинают отход на север, к границам Донской области, все время ведя бои с большевиками.

       Возникли очаги Белой Борьбы и в других казачьих Войсках.

       26-го февраля Семиреченский атаман полк. Ионов приступил к очищению Края от больше­виков, но распропагандированные фронтовики взбунтовались, Атаман был арестован и отвезен в гор. Верный, откуда через некоторое время теми же, но уже отрезвевшими от большевизма казака­ми, был освобожден, и дело борьбы началось сно­ва.

       В особо тяжелых условиях оказались Терцы, которым приходилось выносить много не только от иногородних, примкнувших к большевикам, но и от соседних горских народов, которых после революции вспыхнул их старый инстинкт и которые безнаказанно нападали на казачьи станицы и их грабили. Атаман Караулов, вкладывавший все свои незаурядные силы и глубокий ум в дело умиротворения края и объединения всех слоев насе­ления для борьбы с большевиками, был предатель­ски убит в конце декабря 1917 г. Тем не менее борьба с красными кое-как шла, и Владикавказ только 11 марта, после десятидневных боев, да и то предательским способом, был захвачен красными.

       Астрахань тоже после серьезных боев была занята большевиками 24 января, причем атаман ген. Бирюков был расстрелян. Малочисленное войско не могло защищать свой край.

{31} Сибирское казачество в декабре месяце ор­ганизует отряды есаула Аненкова и полк. Волкова, начавших борьбу с красными. В январе месяце особый отряд ворвался в гор. Омск, проник в вой­сковой собор и спас от большевиков свою святыню — Знамя Ермака Тимофеича.

       Уральцы сначала заняли позицию миролюби­вую, выжидая возвращения фронтовиков, но в марте месяце большевики начали силой насаждать в области власть советов, и уральцы, уничтожив несколько красных отрядов, тем самым вступили в ряды белого воинства, заняв в нем почетное место и испив затем до дна всю чашу горьких бедствий и перенеся тягчайшее отступление через безвод­ные степи.

       На самой отдаленной окраине России, в Ус­сурийском и Амурском войсках появились тоже белые точки — отряд атамана Калмыкова.

       Иноземные воинские организации чехов и поляков вели себя по разному. Если боевой путь чехов шел по кривому пути, то поляки, в лице ко­мандира корпуса ген. Довбор-Мусницкого, сразу вступили в связь с ген. Алексеевым, но, находясь в районе Минск-Смоленск, должны были действо­вать самостоятельно. В январе 1918 года после тяжелых боев они были оттеснены в район Бобруй­ска и в конечном результате оказались в оккупи­рованном немцами районе, где были разоружены и расформированы.

       Таким образов первый период борьбы был {32} для белых неудачен. Погибли два таких крупных военачальника, как ген. Каледин и ген. Корни­лов, почти все казачьи области оказались в руках красных.

       Первый период Белой Борьбы характерен тем, что, кроме Добровольческой Армии, борьба носила характер частный, областной, хотя очаги борьбы появились на всей территории России.

       Говоря о первом периоде борьбы, нельзя не вспомнить и не преклониться перед памятью последнего Верх. Главнокомандующего ген. Духо­нина, давшего возможность спастись всем быховцам, и самому, как солдату, оставшемуся на своем посту и погибшему страшной смертью на Могилевском вокзале.

           

       Весной 1918 г. начинается второй период борьбы, постепенно разросшейся, вышедшей из рамок областной борьбы и получившей общегосу­дарственное значение.

       На Дону трехмесячное владычество больше­виков отрезвило казаков, слухи о приближении немцев тоже сыграли известную роль, и в начале мая на нижнем Дону начинается восстание. В это же время подошел к Дону и отряд полк. Дроздовского, взявший 4-го мая Ростов, но оставивший его вследствие приближения немцев. 7-го мая полк. Дроздовский подошел к Новочеркасску в тот момент, когда восставшие казаки уже готовы были снова уступить свою столицу превосходным силам врага. Вступив сразу в бой, дроздовцы совместно {33} с казаками отогнали большевиков и были востор­женно приветствованы всем населением города.

       С юга подходила армия ген. Деникина, по­лучившая уже сообщение об освобождении Новочеркасска. 13-го мая, закончив беспримерный первый поход, армия расположилась на краткий отдых в станице Мечетинской. Вскоре вернулся из степного похода и ген. Попов.

 

       На востоке в это время началось выступление чехословаков. По соглашению с большевиками они были направлены в Сибирь, для следования через Владивосток на западный фронт. В Пензе большевики потребовали частичного разоружения, что вызвало у чехов естественную тревогу. 17-го апреля японцы высадили во Владивостоке отряд морской пехоты, и тогда, большевики, по-видимому под давлением немцев, решили задержать чехо­словацкие эшелоны, которые в это время были растянуты на 6.500 км, — голова их была в Манчжурии, а хвост только подходил к Волге. Теле­грамма о задержке эшелонов заставила чехов выступить с оружием в руках против красных. 8-го апреля одновременно произошли выступления в Челябинске, Ново-Николаевске, Пензе, Омске и Самаре. Всюду им помогали сорганизовавшиеся офицерские отряды, в Ново-Николаевске ген. Гришина-Алмазова, в Самаре — подполк. Каппеля. Вскоре было открыто сквозное движение на Вла­дивосток.

       Выступление чехов сыграло большую роль — {34} оно застигло большевиков в момент только что на­чавшейся организации их вооруженных сил. На­личные войска были заняты на донском и противо-германском фронтах, и выделение новых сил на борьбу с чехословаками являлось затруднитель­ным. Поэтому наскоро были организованы отряды из военнопленных немцев и мадьяр, которые и были брошены против чехов.

       Союзникам, миссии которых в это время были в Вологде, было очень наруку выступление чехословаков, — явилась надежда организовать на Волге чешско-русский антигерманский фронт, по­этому они всячески стремились внушить чехам надежду на скорое прибытие союзной помощи через Архангельск, Вологду, чем и объясняется стремле­ние чехов в направлении севера, а не юга, — в сторону уже сформировавшегося белого фронта.

       Пока происходило образование нового фронта борьбы на востоке, Добровольческая Армия, уси­ленная отрядом полк. Дроздовского, 22-го июня выступила во второй Кубанский поход для оконча­тельного освобождения Кубани.

       Подобно донцам и кубанцы к этому времени уже разочаровались в большевизме, радостно встречали добровольцев и охотно шли в ряды войск. К глубокому прискорбию в самом начале похода, у ст. Шаблиевка 25-го июня смертью героя пал храбрейший из храбрых, доблестный ген. Марков.

       В течение июня и июля шло постепенное ос­вобождение Кубани, и 16-го августа был наконец {35} занят Екатеринодар, а вскоре был освобожден и Новороссийск. Освобождение Кубани собственно было закончено, и армия, имея теперь обеспечен­ный тыл, могла повернуть на восток для освобож­дения Ставропольского края и подачи помощи многострадальному Тереку.

           

       Интересные события в это самое время про­исходили на севере и востоке России.

           

       Здесь надо прежде всего сказать о поведении ваших союзников. Сперва они всеми силами стремились помешать заключению Брест-Литовского мира и не скупились на обещания помощи советской власти, которая в свою очередь попросту мистифицировала Антанту, обещая объявить Гер­мании чуть что не священную войну. Но Антанта преследовала, конечно, свои чисто эгоистические цели, до русских им было мало дела.

       В портах Мурманска, Архангельска и Вла­дивостока находились огромные склады военного снаряжения для русской армии, оцениваемые в 2 миллиарда 250 миллионов золотых рублей, и Ан­танта очень боялась, что немцы их захватят, осо­бенно после появления немецких войск в Финлян­дии. Для предотвращения этого заключается как бы союз с большевиками для охраны Мурманской дороги от белогвардейцев ген. Манергейма. и боль­шевики дают согласие на высадку в Мурманске английского десанта. Но эта высадка (2.000 мор­ской пехоты) совпала как раз с окончательным сближением Германии с Советами, и заигрывание {36} с Антантой кончилось. Однако, британский флот занял Соловецкие острова, ген. Пуль продвинулся на 600 км к югу от Мурманска, а в августе был высажен десант в 13.000 человек и в Архангельске.

 

       Антанта в это время начинает усилять свои связи с антибольшевиками; надо сказать, что Антанту, щедро все обещавшую, совершенно не интересовала русская идеология — на Россию она смотрела лишь как на арену борьбы с немцами.

       15-го июля кап. 2-го ранга Чаплин произвел переворот в Архангельске и этим положил начало будущему северному фронту. Редкое население, отдаленность от жизненных центров, суровость климата заранее предопределили более чем второстепенную роль этого фронта. Подавляющую массу населения составляли крестьяне, рабочие были только в Архангельске и Мурманске, где и были достаточно сильны симпатии к большевикам.

Кре­стьянство же, никогда не знавшее здесь зависи­мости от помещиков, было свободолюбивее и от­неслось к большевизму крайне отрицательно. Партизанские отряды из крестьян дрались всегда очень стойко, но, к сожалению, у них было очень заметно желание защищать только свой погост, до понимания общероссийских задач борьбы они еще не дошли.

       В Архангельске, среди интеллигенции глав­ную роль играла группа кооператоров, объединяв­шихся в Союзе Возрождения. Было образовано {37} временное управление Северной Областью, во главе которого стал Н. В. Чайковский, умеренный народный социалист. Несмотря на глубокую честность и порядочность самого Чайковского, присут­ствие в его управлении членов партии С. - Р. выз­вало недовольство и в рядах офицеров, и среди крестьян, и даже у союзников. В сентябре, тот же кап. 2-го ранга Чаплин совершил новый пере­ворот, при сочувственном нейтралитете британско­го командования. Во главе управления областью остался Чайковский, но возле него не было ни од­ного социалиста. По соглашению с союзниками, Чайковский вступил в сношения с ген. Миллером, предлагая ему возглавить борьбу на севером фрон­те.

Ген. Миллер смог прибыть на север лишь в начале 1919 г., а до этого времени возглавлял фронт командированный им из Парижа энергич­ный ген. Марушевский.

       На востоке в это время события развиваются благоприятно для белых. Атаман Дутов снова за­хватывает Оренбург, чехословаки — Уфу, Екате­ринбург, Иркутск. Лихим налетом полк. Каппель берет Симбирск, а 6-го августа — Казань, где в его руки попадает весь российский золотой запас. В те же дни происходит восстание сперва на Ижев­ском, а котом и на Боткинском заводах. Рабочие этих двух казенных заводов были настроены ярко противобольшевицки, но сперва и они были про­никнуты желанием защитить только свой завод, свои поселки и лишь впоследствии, по оставлении своих {38} заводов, их психология меняется, и до конца, борь­бы они остаются вернейшим оплотом восточного фронта.

       В Самаре было образовано правительство из бывших членов Учредительного Собрания, так наз. «Комуч», приступившие к образованию На­родной Армии образца 1917 г., во главе которой был поставлен сперва полк. Галкин, а затем ген. Болдырев.

       В Омске одновременно работало свое Сибир­ское областное правительство, составленное в боль­шинстве из соц.-революционеров, но ставших на гораздо более здоровую платформу, чем «Комуч» и главное — опиравшееся на действительное при­знание его населением. Сибирская армия форми­ровалась энергичным ген. Гришин-Алмазовым на основе старой русской воинской дисциплины.

       Основу армии «Комуча» составляли добровольческие отряды, сформированные в больших городах. Здесь надо особенно упомянуть о началь­нике Мамарского отряда полк. Каппеле, который являлся представителем той наиболее доблестной и патриотической части нашего офицерства, ко­торая во всех очагах борьбы составила первый контингент добровольцев. «Каппелевцы» были со­вершенно чужды политики «Комуча», но, ради борьбы с большевиками, были к ней стопроцентно лояльны. На полк. Каппеля собственно и легла вся тяжесть первоначальной борьбы на Волге. Юж­нее Каппеля — действовал отряд полк. Махина, {39} человека ярко левой окраски. Добровольцы — главным образом офицеры и учащаяся молодежь.

Крестьянство, уставшее на фронте, а за последнее время развращенное революционной пропагандой, не только не хотело воевать, но даже не хотело возвращаться к своему нормальному крестьянскому труду. Его больше интересовала борь­ба со «столыпинцами», т.е. зажиточными хуторянами — уже в то время начинался грозный про­цесс расслоения деревни.

           

       На Кавказе и у донцев в этот период продол­жались успешные действия. В противовес Антанте, помогавшей главным образом демократическим организациям, немцы делают попытку опереться на правые круги и создают монархические армии Астраханскую и Южную.

 

       Армии эти успехом не пользовались. Один батальон астраханцев доблестно погиб при штурме Царицына донской армией, затем армия начала постепенно таять. Южная армия формировалась в южной части Воронежской губернии. В итоге обе армии, числом до 4.000 бойцов зимой 1918 г. влилась в Добровольческую Армию.

 

       В то же время на территории Витебской и Псковской губ. с благословения немцев начинает­ся формирование армии ген. Вандамом, но, вслед­ствие опять-таки монархических лозунгов, кре­стьянство отходит в сторону; не пользуются эти лозунги и симпатиями молодого офицерства. {40} Наступившее вскоре поражение немцев прекращает это начинание.

       Возвращаемся снова к востоку. Путем сго­вора Комуча и Сибирского Правительств Всерос­сийской властью объявляется директория из пяти членов, во главе с Авксентьевым, которая по месту своего создания называется Уфимской.

       Но на фронте в это самое время происходит перелом — встревоженные красные бросают сюда крупные силы и плохо обученная, построенная на нездоровых началах Народная Армия начинает отходить, и к 10 октября линия Волги переходит в руки красных. Единственно стойкими частями являются Каппелевцы, Ижевцы и Боткинцы.

       Начинается разложение и в рядах чехословаков, разочаровавшихся в обещанной поддержке союзников. Появляются случаи невыполнения боевых приказов, в результате чего кончает жизнь самоубийством доблестный чех — полк. Швец.

       После этого выстрела чехи как будто одума­лись и нанесли красным сильный удар у Бучудьмы, но это была их лебединая песня. Вскоре пришло известие об окончании войны, и никакие силы не могли заставить чехов идти на фронт.

       В середине ноября пришлось оставить Ижев­ские и Боткинские заводы, рабочие которых, поса­див свои семьи на повозки, поголовно уходили с армией. Волжский фронт стал Приуральским.

       Уфимская директория, созданная на нездо­ровых партийных началах, носила на себе печать {41} обреченности. В нее не вошли ни представители казачества, ни самого здорового Прикамского Края. Неудачи на фронте, отрицание всякой партийности толкнули часть офицерства на переворот, и 18-го ноября директория, переехавшая в это время в Омск, была арестована, а вместо нее совет мини­стров передал всю полноту власти с титулом Вер­ховного Правителя известному всей России герою и великому патриоту адмиралу А. В. Колчаку.

       Переворот этот вызвал известное успокоение на фронте и в Сибири, но левые круги и чехи от­неслись к нему враждебно. Чехи, хотя и отказы­вались воевать, но в их руках находился весь же­лезнодорожный путь и потому они являлись реаль­ной силой, с которой приходилось считаться. Их связь с левыми кругами оказывает очень дурное влияние на Сибирские дела и затрудняет тяжелую работу Верховного Правителя.

 

       Осень 1918 г. приносит с собою разочарование не только на востоке, но и на юге. 8-го октября скончался Основатель и Верховный Руководитель Добровольческой Армии ген. М. В. Алексеев. Прав­да, в результате болезненного состояния, он в по­следнее время уже почти не принимал активного участия в жизни армии, но это был человек, кото­рый одним своим присутствием в армии поднимал ее дух и придавал ей авторитет в глазах Антанты. Он, по его же словам в Ростове, зажег светоч, и этот светоч в руках Алексеева освещал путь добровольцев. Через несколько дней после смерти {42} ген. Алексеева был ранен и ген. Дроздовский, скончав­шийся 1-го января 1919 года.

       Уход немцев с Украины обнажил левый фланг Донцов — красные этим воспользовались, и в результате Северные округа области переходят во власть красных. Удачными являются лишь опера­ции ген. Деникина. Освобождена вся Кубань, Черноморье, Ставрополь, начинается акция помощи Тереку.

 

       После смерти ген. Алексеева, ген. Деникин принимает на себя звание Главнокомандующего Добровольческой Армией, а 20-го декабря, после свидания с атаманом Красновым на ст. Торговой, ген. Деникину подчиняются все войска Дона, Ку­бани, Терека, Астрахани и Урала, как Главноко­мандующему Вооруженными Силами Юга России. Немедленно лучшие полки добровольцев перебра­сываются на левый фланг донцов для защиты угольного бассейна — начинается новый тяжелый и славный этап борьбы.

       В начале декабря союзники высадили десант в Одессе и Севастополе.

       На востоке нажим красных все усиливается, и в середине января Оренбуржцы должны были оставить свод области. Оренбуржцы отступили на восток, в Китайский Туркестан, переваливая через высокие снежные хребты, а Уральцы двинулись безводной степью к Каспийскому морю и по дороге большая часть их погибла.

       На сев.-западе уже в ноябре большевики {43} начали наступать на Псков. Только недавно начавший формирование маленький добровольческий кор­пус под командованием полк. Неф отошел к Ревелю и помог эстонцам отстоять город. В конце декабря большевиками были взяты Ковно, Вильна и вскоре затем Рига.

       В это время русский патриот светл. князь Ливен начинает в районе Либавы формировать отряд, впоследствии известный под именем Ливенцев. Отряд шел под русским национальным флагом, но впредь до соединения с сев.-зап. корпусом подчи­нился немецким балтийским формированиям в лице ген. фон дер Гольца. Уже 26 февраля Ливен занял Виндаву, а в конце марта Митаву. В мае месяце, в составе немецкой железной дивизии, участвует во взятии Риги и затем по приказу английского командования перебрасывается морем в Нарву и, как отдельная дивизия, вливается в сев.-зап. армию.

       Союзники недолго пробыли на юге России. В боях с большевиками бандами Григорьева они терпели поражения.

Фактически Одессу удержи­вали бригада ген. Тимановского и переброшенная с Кубани польская дивизия Желиговского. Среди французов скоро началось разложение и они на своих кораблях уплыли домой, предоставив добро­вольцев и поляков собственной участи. Англичане тогда же покинули Крым, но добровольцы ген. Бо­ровского удержали Акманайский полуостров. Бри­гада Тимановского и поляки отошли в Румынию.

       В самом начале мая начинается восстание в {44} северных округах Донского войска. Пользуясь этим, Добровольческая армия начинает движение вперед. 22 мая начинается наступление из Донецкого бассейна, развившееся сразу в крупную операцию. В короткое время весь угольный район очищен, до­бровольцы наступают уже на Харьков.

       В это время ген. Деникин отдает приказ о своем подчинении адмиралу Колчаку, акт, свиде­тельствующий о самоотречении во имя блага ро­дины.

       В середине июня в руки, добровольцев перехо­дят Харьков, Полтава, Екатеринослав, на правом фланге ген. Врангель овладевает Царицыным. Ар­мия на широкой дороге очищает Крым, снова за­нята Одесса, затем Киев, Курск, Воронеж, Севск, Орел; Врангель, идя вверх по Волге, занимает Камышин. Добровольческая армия в апогее своих успехов.

       В то же время и сев.-западная армия, в ко­мандование которой вступил герой Сарыкамыша и Эрзерума ген. Н. Н. Юденич, занимает Гатчину, Царское и Красное Село. Казалось, со дня на день можно было ожидать падения Петрограда.

       Огромные силы, мобилизованные большевика­ми для защиты Петрограда, вырвали, однако, по­беду из наших рук и сев.-западная армия вынуж­дена была начать отход. К этому же времени боль­шевикам удается снять свои войска и с польского фронта и бросить их против ген. Деникина. Восточ­ный фронт из-за разложения чехословаков тоже {45} был уже в таком состоянии, что и оттуда можно было оттянуть на юг большие силы. На фронте впервые появляется вновь созданная красная кон­ница Буденного, согласно призыву Троцкого «про­летарий на коня!», конница, созданная такими спе­циалистами, как Далматов, Гативский и др.

       Под давлением огромных сил красных, войска юга начинают отход, и к Новому, 1920 году теряется не только все приобретенное за летнюю кампанию, но и Донская область, и 8 янв. армия уходит за Дон.

       Агонизирует в это время и белый восток. Повсюду в тылу вспыхивают восстания, главным обра­зом среди новоселов. Адмирал Колчак назначает Главнокомандующим ген. Каппеля, но и он уже не может спасти положение. В Иркутске власть захва­тывают соц. революционеры, которым чехи выдают находившегося под их охраной адмирала Колчака, который успел еще отдать приказ о передаче власти Верховного Правителя в руки ген. Деникина. Вско­ре власть в Иркутске переходит в руки боль­шевиков.

Попытки ген. Каппеля и атамана Семенова спасти Верховного Правителя остаются безуспешными, и 7 февраля 1920 г. под пулями палачей кончает свою жизнь человек, отдавший всего себя для службы родине, беззаветно храб­рый адмирал Колчак. А незадолго до этого траги­ческого события, организованный в Забайкалье отряд барона Унгерн-Штернберга вел не только успешную борьбу с красными партизанами, но фактически явился покорителем всей Внешней {46} Монголии, правда, плодами его дел воспользова­лись потом большевики, но в рамках Белой Борь­бы мы не должны забывать этого храброго русского воина, погибшего впоследствии также от рук крас­ных палачей.

(ldn-knigi; см. о Унгерн-Штернберге напр.: Сергей Е. Хитун «Дворянские поросята» )

       После Иркутска сибирские армии начинают свой знаменитый зимний поход через сибирскую тайгу в январские морозы. В походе гибнет герой Самары и Казани ген. Каппель. Больной, полуобмороженный он, несмотря на уговоры его окружавших, не пожелал покинуть армию и остался с нею до последнего вздоха. Верные соратники донесли его тело до Читы. В командование армией вступил ген. Войцеховский, который и привел измученные войска в Забайкалье.

       Остатки сибирских армий отходят из Забай­калья в Приморье, где с некоторыми перерывами ведут борьбу до октября 1922 г., после чего разрозненные остатки переходят границы Кореи и  Китая.

       На сев.-западе 22 января армия отходит в пределы Эстонии и там прекращает свое существование. А в середине февраля кончает свое сущест­вование и северный фронт. Немногочисленная армия не в силах сама защищать огромный район, и ген. Миллер эвакуирует своих воинов за границу.

       А на юге армия в феврале отходит к морю. 26 марта происходит страшная новороссийская эвакуация, и армия переходит в Крым — послед­ний белый кусочек русской земли.

 

{47} В эти дни ген. Деникин, надломленный по­следними неудачами и интригами, сложил с себя звание Главнокомандующего и передал его ген.

П. Н. Врангелю. В своем письме ген. Драгомирову он говорит:

       «Три года российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть, как тяжкий крест, ниспосланный судьбою. Бог не благо­словил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность Армии и в ее истори­ческое призвание мною не потеряна, но внутрен­няя связь между вождем и Армией порвана. И я не в силах вести ее ...»

 

       В тяжелое время принял наследие ген. Врангель, — он обещает армии только одно — с честью вывести ее из создавшегося положения. Начинает­ся последний героический период Белой Борьбы. Через 2 месяца после Новороссийска армия выхо­дит из Крыма на просторы южной России, в течение нескольких месяцев одерживает ряд побед, облегчая этим положение в это время почти гиб­нувшего польского фронта. Но осенью поляки за­ключили перемирие, и стало ясно, что дни крым­ской армии сочтены. Белые всюду, на всех фрон­тах всегда одерживали победы над превосходящи­ми силами красных, но теперь, когда на одного белого приходилось более десяти красных — силы выдержать не могли, и армия, по приказу ген. Врангеля начала отход в порты для эвакуации в неизвестность.

       Ген. Врангель сдержал свое обещание и вы­вел армию с честью — армия разбита и побеждена все-таки не была — это признают и советские историки — и ушла заграницу, как боевая сила, в любую минуту готовая к новой борьбе.

       Имя ген. П. Н. Врангеля должно поставить наряду с именами Алексеева, Корнилова и Дени­кина потому, что если они явились создателями Белого Движения, то ген. Врангель спас жизнь, честь и остатки белого воинства и перенес идею борьбы за пределы России.

       Идея Белой Борьбы зародилась в те гроз­ные дни, когда большевики провозгласили раз­рушение мировых человеческих ценностей и ли­шили человека идеи Отечества.. Эта идея нашла себе первое выражение в призыве ген. Корнилова:

       «Тяжелое сознание неминуемой гибели стра­ны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, в храмы, молите Господа Бога об явлении величайшего чуда — спасения родной земли».

 

       Основатель Добровольческой Армии ген. Алек­сеев, призывая к борьбе, определил цель и задачу своего последнего дела на земле словами:

       «Мы уходим в степи... вернемся, если {49} приведет Господь... Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди тьмы,

объявшей Россию».

 

       Как в этих призывах, так и во всех даль­нейших выступлений белых вождей нет ничего реставрационного, и в первой декларации Добро­вольческой Армии, и в майском наказе ген. Дени­кина, и в приказах атамана Краснова и в словах адмирала Колчака, сказанных после его прихода к власти — всюду есть одно желание — спасти родину и ввести ее в правовое русло.

       Всем известны убеждения атамана Краснова, однако в своем приказе 7 мая 1918 г. он говорит:

       «Всевеликое войско Донское ныне, благодаря историческим событиям, поставлено в условия су­веренного государства, стоит на страже завоеван­ных революцией свобод». . .

       «Я не пойду ни по пути реакции, ни по ги­бельному пути партийности, — говорит Колчак, — народ, в лице своих полномочных представителей, установит формы государственного правления, соответствующего национальным интересам Рос­сии» . . .

       «Чтобы народ сам мог выбрать себе хозяина» — слова ген. Врангеля в одном из воззваний о целях борьбы.

 

       «Мы боремся не за те или иные партийные идеалы, мы боремся за то, что выше всех партий и классовых программ — мы боремся за Россию. У вас один враг — коммунизм, одна цель — благо и величие Родины»,— {50} говорит уже за границей ген. Кутепов.

 

       Таким образом, от начала борьбы до конца — признание за народом права самому определить форму государственного устройства; отталкивание от всякой партийности; одна идея — свобода и благо родины.

       Первоначальная мысль и задача Белой Борь­бы — спасение Родины, создание сильной и твер­дой власти и армии для достижения победы над внешним врагом и установления порядка. Но уже в самом начале Белой Борьбе суждено было сде­латься борьбой гораздо более широкой — уже с первых шагов белая армия только своим появле­нием оказала услугу Европе.

 

       Первое время основой вооруженной силы боль­шевиков, кроме русских, были интернациональные части, в которые входили латыши, немцы, венгры и китайцы. Творец этих частей, Троцкий, был убежденным сторонником мировой революции и вторжения в Европу, к тому времени обессилен­ную войной, бурлившую в революционных вспыш­ках. Не было здоровых национальных сил, способ­ных в то время остановить это нашествие гуннов XX века.

       И появление на сцене новой силы — белой армии — свело на нет все планы и расчеты миро­вого коммунизма. Европа была спасена кровью и жизнью белых воинов.

       Белая Борьба началась в разных местах {51} нашего необъятного отечества, сперва, как борьба местного характера, и единственно Добровольчес­кая Армия сразу выдвинула идею общегосударст­венного значения, почему и явилась главным стер­жнем этой борьбы.

 

       Все фронты пережили и ряд побед, когда ка­залось вот-вот уже будет уничтожен мрак, навис­ший над Русью, и вслед за тем ряд неудач, привед­ших к окончанию вооруженной борьбы.

       Невольно является вопрос: почему Белую Борьбу постигла неудача? Ведь белая идея про­ста, доступна пониманию каждого и, тем не менее, привлекла к себе лишь мало людей.

 

       Крестьяне, усталые от войны, развращенные пребыванием в запасных батальонах, а особенно преступными лозунгами «великой и бескровной», возвращались в свои деревни и там даже за обычный крестьянский труд не хотели принимать­ся. Они легко воспринимали лозунги «грабь на­грабленное», «мир хижинам — война дворцам». Можно было пограбить не только помещика, но и своего более зажиточного соседа — процесс, приведший к страшным итогам 30-го года.

       Напрасно обвиняют нашу пропаганду. В «Осваге», могли сидеть гении, и все-таки никакие ше­стые или третьи снопы ничему бы не помогли, — помочь могла только демагогия, но белая власть, несшая на своих знаменах уважение к законности и порядку не могла себе этого позволить. А закон­ности и порядка многие как раз и не хотели.

{52} Надо сказать, что районы, не знавшие кре­постного права, как например губернии Вятская, Уфимская, Пермская, были лучше других. Они давали и гораздо больший процент добровольцев и людей, понимавших общегосударственную идею борьбы. Интеллигенция и так называемая буржуа­зия, встречавшая часто препятствия в проявлении своей инициативы, в страшную пору испытаний оказалась очень мало действенной. Не хватало и тут инициативы или просто решимости вступить в активную борьбу, и русский буржуа тащил свои накопленные тысячи, как контрибуцию, а затем вместе с интеллигентом предпочел быть жертвен­ным животным для опытов III-го интернационала, вместе того, чтобы с винтовкой в руках отстаивать будущее своей родины.

       И сейчас, спустя 40 лет, как много русских людей и даже бывших участников борьбы не по­нимают всего значения и величия белой идеи.

       Не понимают того, что 40 лет назад, в Быхове, родилась величайшая идея XX века, идея борьбы с мировым злом коммунизма, идея борьбы за поруганные святыни, за сохранение величай­ших ценностей — Веры, Духа и Нравственности, на которых должно стоять человечество.

 

       А вместе с тем, прах ген. Корнилова, развеян­ный большевиками, разнесся не только по всей Гуси, но по всему миру, и нет сейчас той точки на земле, на которой от этого праха не взошли бы се­мена борьбы за сохранение тех вековечных {53} ценностей, на защиту которых первыми стали наши вожди и на которых человечество будет стоять вновь, если оно сумеет найти в себе ту силу воли, ту преданность идее и ту готовность пожертвовать всем ради нее, как это сделали основоположники Белой Борьбы и те люди, которые сложили свои головы для служения этой святой идее.

       Митрополит Анастасий в одной из своих про­поведей сказал: «Белая Идея по внутреннему су­ществу своему не только глубоко нравственная, но даже религиозная идея. Она знаменует собою борьбу не только за национальную Россию, но и за вечные общечеловеческие начала, какими жи­вет все человечество. Это брань света с тьмой, истины с ложью, добра со злом, Христа с антихри­стом» . . .

       И не случайно то, что первые вожди Белого  Движения — Алексеев, Корнилов, Деникин и их преемники Врангель и Кутепов — были люди глу­боко религиозные и церковные. Они были истинные, преданные Церкви православные христиане и они своим православным сердцем сразу поняли, что в мир вошла новая сверхчеловеческая бесовская сила, которая требует не только борьбы с оружием в руках, но, главное, твердости и непре­клонности духа.

       В пределах России 40 лет тому назад нача­лась величайшая мировая трагедия, которая ох­ватила сейчас все народы, разделивши землю на два враждебных лагеря.

{54} Наши вожди первые поняли страшную угро­зу, нависшую не только над Русской Землей, но и над всем миром, они первые кликнули клич и обнажили меч. Они явились воплощением правды а совести, положили основание тому историческому протесту, который теперь охватил весь свободный миp, до сих пор не ведающий, кто явился автором этого протеста.

       Преклонимся же благоговейно перед памятью Ген. Алексеева, адмирала Колчака, ген. Корнило­ва, Деникина, Дроздовского, Маркова, Каппеля, Дутова, Семенова и других героев Белого Движе­ния. Не забудем имен ген. Врангеля и Кутепова — их роль не менее значительна — ибо найдя в себе несокрушимую силу духа, спасая армию в Крыму и в Галлиполи, они спасли нашу воинскую славу, нашу честь, нравственное достоинство всего народа и перенесли Белую Идею на просторы мира.

       Благоговейно склоним головы перед русской женщиной. В форме добровольца с винтовкой в руках, сестрой милосердия, самоотверженно ухажи­вающей за ранеными или просто в роли матерей, жен и сестер, безропотно переносивших с нами тя­желые удары наших неудач, кошмары эвакуации, безотрадное сидение в Галлиполи и Лемносе и бывших для нас всегда нравственной поддержкой и утешением.

       Борьба еще не кончена, и наше поколение возможно ее конца не увидит, но мы верим в Бога, верим в заступничество Пресвятой Богородицы, а {55} раз так, то не может быть сомнений, что Белая Борьба, борьба Креста со зловещей пятиконечной звездой кончится победой Креста.

       Наша смена должна взять от нас тот спаси­тельный светильник, который возжег ген. Алексеев 40 лет тому назад, возжечь его в своей душе, и Бог поможет ей принести в Россию заветы наших вож­дей, заветы спасения дома Пресвятой Богородицы — Святой Руси.

 

А. Криштановский

 

{56}

СТАВКА В МЯТЕЖНЫЕ ДНИ

(М. Борель)

 

       Мятежные дни 1917 года были весьма тяжелыми для каждого российского военачальника, а тем более для Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего вооруженных сил Империи, численностью доходивших в то время до 17 миллионов человек. Российская трагедия особенно тяжким бременем легла на плечи генерала Алексеева и поста­вила его в необыкновенно трудное положение. О роли генерала, в эти катастрофические дни созда­лась не одна легенда.

       Автору этих строк хотелось бы, придерживаясь исторической правды, на основания собранных в те­чение многих лет документов, обрисовать действи­тельную роль генерала и тем не только восстано­вить истину, но и хоть отчасти выявить настоящее лицо этого большого русского человека и полко­водца.

 

—«»—

 

       28-го февраля, после получения информации из Петрограда, Начальник Штаба Верховного Глав­нокомандующего рассылает на, имя Главнокоман­дующих фронтами следующую телеграмму:

 

{57} «Сообщаю для ориентировки: Двадцать шесто­го, в тринадцать часов сорок, минут (13 ч. 40 м.), получена телеграмма генерала Хабалова о том, что двадцать пятого февраля, толпы рабочих, собрав­шихся в разных частях города, были неоднократно разгоняемы полицией и воинскими, частями. Около семнадцати часов (17 ч.) у Гостинного Двора де­монстранты запели революционные песни и, выки­нули красные флаги. На предупреждение, что про­тив них будет употреблено оружие, из толпы разда­лось несколько револьверных выстрелов, и, был ра­нен один рядовой. Взвод драгун спешился и открыл огонь по толпе, причем убито трое и ранено десять человек. Толпа мгновенно рассеялась.

Около восемнадцати часов в наряд конных жандармов была бро­шена граната, которой ранен один жандарм и ло­шадь. Вечер прошел относительно спокойно. Двадцать пятого февраля бастовало 240.000 рабочих. Генералом Хабаловым было объявлено о запре­щении скопления народа на улицах и подтвержде­но, что всякое проявление беспорядка будет подавляться силою оружия. По донесению генерала Ха­балова с утра двадцать шестого февраля в городе спокойно. Двадцать шестого в двадцать два часа получена телеграмма от председателя Государствен­ной Думы Родзянко, сообщавшего, что волнения. начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры и что начало беспорядков имело в основании недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику.

{58} Двадцать седьмого. Военный Министр всеподданнейше доносит, что начавшиеся с утра в некоторых частях волнения твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами, и бата­льонами. (Ген. А. М. Беляев. Любопытно отметить, что еще 23 августа 1915 г. со вступлением Государя Императора в командование вооруженными силами, правительство в лице председателя Совета, Министров И. Л. Горемыкина указывало, что правительству Его Величества «не­уместно быть в гостях» у военного командования — Командующего 6-ой армии ген. Фан дер Флита, в зону которой входил район столицы Империи. Го­сударю благоугодно было повелеть выделить район Петрограда из подчинения Командующего 6-ой ар­мии и подчинить его непосредственно правитель­ству. При этом военным министром был тогда наз­начен Командующим всеми войсками столичного гарнизона ген. Хабалов с непосредственным подчи­нением военному министру. Таким образом ни Ставка, ни штаб 6-ой армии не могли вмешиваться в вопросы управления столичным районом. Эта пре­рогатива ревностно оберегалась, как правитель­ством, так, в частности, и военным министром.)

Бунт еще не подавлен, но Военный Ми­нистр выражает уверенность в скором наступлении спокойствия, для достижения коего принимаются беспощадные меры. Председатель Государствен­ной Думы, двадцать седьмого, около полудня, {59} сообщает, что войска становятся на сторону населения и убивают своих офицеров.

Генерал Хабалов, двад­цать седьмого около полудня всеподданнейше доносит, что одна рота запасного батальона Павловско­го полка двадцать шестого февраля заявила, что не будет стрелять в народ. Командир батальона этого полка ранен из толпы. Двадцать седьмого февраля учебная команда Волынского полка отказалась вы­ходить против бунтовщиков и начальник ее застре­лился. Затем эта команда, с ротой этого же полка, направилась в расположение других запасных батальонов, и к ним начали присоединяться люди этих частей.

Генерал Хабалов просит о присылке надежных частей с фронта. Военный Министр к вечеру двадцать седьмого февраля сообщает, что батарея, вызванная из Петергофа, отказалась гру­зиться на поезд для следования в Петроград. Двад­цать седьмого февраля между двадцать одним часом и двадцатью двумя, дано указание Главнокомандующим северного и западного фронтов отпра­вить в Петроград, с каждого фронта по два, кавале­рийских и два пехотных полка с энергичными ге­нералами во главе бригад и по одной пулеметной команде Кольта для Георгиевского батальона, ко­торый приказано направить двадцать восьмого фев­раля в Петроград от Ставки.

По Высочайшему по­велению Главнокомандующим Петроградским военным округом с чрезвычайными полномочиями и подчинением ему всех министров назначен генерал-адъютант Иванов. Двадцать {60} седьмого, около двадцати четырех часов, мною сообщено Главнокомандующему о необходимости подго­товить меры к тому, чтобы обеспечить во что­бы то ни стало работу железных дорог. Двадцать седьмого, после девятнадцати часов, Военный Министр сообщает, что положение в Петрограде становиться весьма серьезным. Военный мятеж немногими верными долгу частями погасить не удается и войсковые части постепенно присоединяют­ся к мятежникам. Начались пожары. Петроград объявлен на осадном положении.

Двадцать восьмого в два часа послана телеграмма от меня Главнокоман­дующим северного и западного фронтов о направлении в Петроград, сверх уже назначенных войск еще по одной пешей и конной батарее от каждого фрон­та. Двадцать восьмого, в три часа, мною послана телеграмма Командующему войсками Московского Военного Округа о принятии необходимых мер на случай, если беспорядки перекинутся в Москву, и об обеспечении работы железнодорожного узла и прилива продовольствия. Двадцать восьмого февра­ля, в час, от генерала Хабалова получена телеграм­ма на Высочайшее Имя, что он восстановить по­рядка в столице не мог, большинство частей изме­нило своему долгу и многие перешли на сторону мя­тежников. Войска, оставшиеся верными долгу после борьбы в продолжении всего дня, понесли большие потери. К вечеру мятежники овладели боль­шей частью столицы и оставшиеся верными прися­ге небольшие части разных полков стянуты у {61} Зимнего Дворца.

Двадцать восьмого февраля, в два часа, Военный Министр сообщает, что мятежники заняли Мариинский Дворец и там находятся члены, революционного правительства. Двадцать восьмого февраля в восемь часов двадцать пять минут ге­нерал Хабалов доносит, что число оставшихся вер­ными долгу уменьшилось до 600 человек пехоты идо 500 всадников при пятнадцати пулеметах и две­надцати орудиях, имеющих всего восемьдесят па­тронов и что положение до чрезвычайности трудное. Головной эшелон пехотного полка, отправляемый с северного фронта, подойдет к Петрограду примерно к утру первого марта.

Государь Император, в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое февраля соизволил отбыть в Царское Село. По частным сведе­ниям. революционное правительство вступило в управление в Петрограде, объявив в своем мани­фесте переход на его сторону четырех гвардейских запасных полков, о занятии арсенала, Петропав­ловской крепости, главного Артиллерийского Управ­ления. Только что получена телеграмма Военного Министра, что мятежники во всех частях города овладели важнейшими учреждениями. Войска под влиянием утомления и пропаганды бросают оружие, переходят на сторону мятежников или становятся нейтральными. Все время на улицах идет беспоря­дочная стрельба, всякое движение прекращено: появляющихся офицеров и нижних чинов на улицах разоружают. Министры все целы, но работа мини­стерств, по-видимому, прекратилась. По частным {62} сведениям председатель Государственного Совета арестован.

В Государственной Думе образовался совет лидеров партий для сношения революционного правительства с учреждениями и лицами. Назна­чены дополнительные выборы в петроградский совет рабочих и солдатских депутатов от рабочих и мя­тежных войск. Только что получена от генерала Хабалова телеграмма, из которой видно, что факти­чески влиять на события он больше не может. Сообщая об этом, прибавлю, что на всех нас лег священный долг перед Государем и Родиной сохранить верность долгу и присяге в войсках действующих армий, обеспечить железнодорожное движение и прилив продовольственных запасов. №1813.

       Алексеев.

Двадцать восьмого февраля 1917 г.»

 

 

       Телеграмма генерала квартирмейстера Верхов­ного Главнокомандующего на имя Начальника Штаба Северного фронта

 

1 марта 1917 г.

 

       «По приказанию Начальника Штаба Верхов­ного Главнокомандующего передаю для доклада Главнокомандующему Северного фронта с прось­бой генерал-адъютанта Алексеева, доложить Государю:

       Первое — в Кронштадте беспорядки, части ходят по улицам с музыкой. Вице-адмирал Курош доносит, что принять меры к усмирению с тем соста­вом, который имеется в гарнизоне, он не находит возможным, так как не может ручаться ни за одну часть.

       Второе — генерал Мрозовский сообщает, что {63} Москва охвачена восстанием и войска переходят на сторону мятежников.

       Третье — адмирал Непенин доносит, что он не призвал возможным протестовать против призыва Комитета, и таким образом Балтийский флот при­знал Временный Комитет Государственной Думы. Сведения, заключающиеся в телеграмме №1813, полу­чены из Петрограда, из различных источников и считаются достоверными. Если будет хоть малей­шее сомнение, что Литерные поезда могут не дойти до Пскова, надлежит принять все меры для достав­ления доклада по принадлежности, послав хотя бы экстренным поездом с надежным офицером и ко­мандой нижних чинов для исправления пути, если бы это имело место. Генерал Алексеев нездоров в прилег отдохнуть, почему я и подписываю эту телеграмму.

1-го марта 17 г. 17 час. 15                                                        Лукомский»

 

       Эти две телеграммы совершенно ясно говорят о тех событиях, которые происходили в столице и других городах России в последние дни февраля 1917 года, т. е. еще до отречения Государя. Гово­рят они также о тех мерах, которые ж это время уже были приняты. Это — документы, и поэтому не подлежат оспариванию.

 

       27-го февраля была получена, телеграмма от Председателя Совета Министров. Князь Голицын указывая, что события принимают катастрофичес­кий оборот, умолял Государя немедленно уволить в отставку Совет Министров. Он указывал, что {64} вообще существующий состав министров теперь оста­ваться у власти не может, а нахождение в его соста­ве Протопопова вызывает общее негодование и возмущение; что для спасения положения и даже для спасения династии Государю необходимо не­медленно пойти на уступку общественному мнению и поручить составить новый кабинет министров, от­ветственный перед законодательными палатами, князю Львову или Родзянко.

       На эту телеграмму Государь ответил собствен­норучно карандашом составленной телеграммой Председателю Совета Министров следующего содержания:

 

       «О главном начальнике Петрограда мною дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу, также относительно войск. Лично вам предоставляю все необходимые права по гражданскому управлению. Относительно перемен в личном составе в данный момент считаю их недопустимыми. Николай.»

(Послана в 11.30 ночи. 27. II. 17) (Ген. Дубенский «Записки придворного историографа» стр. 203)

 

       Когда Государь передавал ген. Лукомскому эту телеграмму князю Голицыну, то, узнав, что ген. Алексееву нездоровится и что он прилег, он сказал:

       «Сейчас же передайте ген. Алексееву эту телеграм­му и скажите, что я прошу ее немедленно передать по прямому проводу. При этом скажите, что это мое окончательное решение, которое я не изменю, а {65} потому бесполезно мне докладывать что-либо по этому поводу.»

(Ген. Лукомский «Воспоминания» стр. 124-125)

 

       Вместо принятия решительных мер, совет ми­нистров сам себя распускает и самочинно перестает управлять Государством. О том, что правительство самовольно отказалось от управления Государством, в Ставке стало известно 28-го февраля. Об этом сообщил председатель Государственной Думы Ро­дзянко и объявил, что функции правительства, пе­решли в руки Временного Комитета Государствен­ной Думы. А министр иностранных дел Покровский (правительства кн. Голицына) сообщил английско­му, французскому и итальянскому послам, что революция — совершившийся факт и что у прави­тельства. нет войска для ее подавления. (Мельгунов, «Возрождение» тетр. 18, стр. 157).

       Все это происходит еще до отречения Госу­даря. Подчинение Петроградского и Московского командующих войсками Временному Комитету Го­сударственной Думы, переход Балтийского флота на сторону комитета и донесению адмирала Непенина, присоединение многих губернаторов к комитету Гос. Думы, аресты офицеров даже в таких частях, как Конвой Его Величества. — все это происходит до отречения Государя.

 

       Из тыла поступают противоречивые сведения. Даже Военный Министр в один и тот же день 27-го -февраля, в 13 ч. 20 м. сообщает:

{66} «Начавшиеся с утра в некоторых войсковых частях волнения твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и бата­льонами. Сейчас не удалось еще подавить бунта, но я твердо уверен в скором наступлении спокойст­вия, для достижения коего принимаются беспощад­ные меры. Власти сохраняют полное спокойствие».

 

       И 27-го февраля, т. е. в тот же день, в 19 часов 25 минут ген. Беляев телеграфирует:

       «Положение в Петрограде становится весьма серьезным. Военный мятеж немногими верными долгу частями погасить не удается. Напротив, мно­гие части постепенно присоединяются к мятежни­кам. Начались пожары. Бороться с ними нет средств. Необходимо спешное прибытие действительно на­дежных частей, притом в достаточном количестве для одновременных действий в различных частях города».

 

       Эти телеграммы говорят о растерянности на­чальников. С положением они справиться не су­мели и не имели поддержки далее от своего прави­тельства.

       Говорил со Ставкой и Великий Князь Михаил Александрович. Но его советы были схожи с сове­тами других, и Государь ответил, что благодарит за совет, и что он сам знает, что надо делать.

       Как видно, озабочены были все, не только высшие чины Армии. Но командный состав дей­ствующей армии сохранил спокойствие, а тыл в это время фактически отпал уже от Государя.

       Сам {67} Государь в письме своем Императрице от 27-го февраля 1917 г. пишет:

       «После вчерашних известий из города, я видел здесь много испуганных лиц. К счастью, Алек­сеев спокоен, но полагает, что необходимо назна­чить энергичного человека, чтобы заставить министров работать для разрешения вопросов: продовольственного, железнодорожного, угольного и г. д. Это конечно совершенно справедливо».

       Желая покинуть в дни революции Ставку, Го­сударь упомянул об этом ген. Алексееву 27-го фев­раля утром.

Генерал Алексеев стал просить Госу­даря не делать этого, ввиду сильно осложнившейся обстановки в столице и ввиду того, что уже были двинуты войска на Петроград, а на 27-ое февраля вечером, был назначен отъезд последнего эшелона из Ставки — частей Георгиевского батальона вместе с ген. Ивановым.

       Естественно, что ген. Алексеев хотел предо­хранить Государя от возможной опасности, почему и просил его не уезжать из Ставки. Но Государь ответил, что едет всего лишь на два дня, чтобы повидать больных корью детей.

       Когда ген. Алексеев почувствовал, что его просьба, не уезжать сейчас из Могилева, Госуда­рем не была услышана, он стал на колени и про­изнес следующие слова:

       — Ваше Величество, во имя России, умоляю Вас не покидать Ставки.

{68} Государь протянул руки к ген. Алексееву, поднял его и сказал:

— Михаил Васильевич, вы все так близко к сердцу принимаете, я еще подумаю и вам сообщу.

       Этот эпизод показывает, как верно оценивал обстановку ген. Алексеев и насколько он был прав, удерживая Государя в Ставке.

       Государь уезжает 27-го февраля ночью (в 2 ч. 30 м. утром 28-го февр.).

 

       Полковник ген. штаба Пронин, работавший в оперативном отделе Ставки, пишет:

       «Государь объявил ген. Алексееву утром 27-го февраля о своем намерении уехать после выслушания его оперативного доклада и совета ко­мандировать в Петроград «очень энергичного чело­векам (диктатора), дав в его распоряжение надежные войска с фронта».

 

       В течение того же дня — 27 февраля, ген. Алексеев неоднократно умолял Государя не уез­жать из Ставки, к Государь в конце концов отказался от поездки. Но... вечером, Дворцовый Ко­мендант ген. Воейков сообщил, что Государь все-таки решил уехать, и что уже было отдано распо­ряжение о подготовке литерных поездов. Тогда ген. Алексеев едет во дворец и вновь умоляет Го­сударя не уезжать.

 

       «Слава Богу, Государь не уезжает, остается! — радостно сказал ген. Алексеев, возвратившись из дворца, зайдя в нашу комнату оперативного от­дела. Однако, около 12 -часов ночи (с 27 на 28  февраля {69} были поданы ко дворцу автомобили, и Государь со свитой отбыл на вокзал. В 2 ч. 30 м. утром 28-го февраля царские поезда отбыли из Могилева».

       Только 11 станций сообщили о проходе цар­ских поездов, и после этого для Ставки поезда ис­чезли.

 

       Не имея возможности проехать со станции Дно прямо на Александровскую и дальше на Цар­ское Село, поезда свернули на Мал. Вишеру. Из Мал. Вишеры поезда вернулись на станцию Дно и не смогли двинуться дальше на Псков, т. к. впе­реди в 45 Беретах от станции Дно между станция­ми Порхов к Подсевы была вывинчена одна рельса. В двух литерных поездах не оказалось ни одного сапера, который мог бы ввинтить рельсу. И толь­ко тогда, т. е. 1-го марта, по истечении около 40 часов безвестного отсутствия Верховного Главноко­мандующего, дворцовый комендант ген. Воейков посылает первую телеграмму ген. Алексееву — распорядиться прислать роту сапер для починки пути. Из Пскова, через несколько часов срочно при­бывает саперный батальон, и путь сейчас же вос­станавливается. Вместе с этим ген. Алексеев по­сылает ген. Воейкову телеграмму с просьбой до­ложить Государю о желательности Его немедлен­ного возвращения в Ставку, ввиду наступивших уже угрожающих событий. Но на эту телеграмму ген. Воейков даже не ответил. Поезда двинулись дальше на Псков.

 

{70} Телеграмму всем Главнокомандующим с по­яснением происходивших в это время событий (от 28-го февраля № 1813) и о принятых мерах про­тив мятежа ген. Алексеев заканчивает:

       «Сообщая об этом, прибавлю, что на всех нас лег священный долг перед Государем и Родиной, сохранить верность долгу и присяге в войсках дей­ствующих армий, обеспечить железнодорожное движение и прилив продовольственных запасов».

 

       Как видно из этой телеграммы, посланной уже после отъезда Государя из Ставки, ген. Алексеев призывал своих подчиненных исполнить свой «свя­щенный долг перед Государем и Родиной», и ни о каких революционных настроениях в ней нет и на­мека.

 

       В Псков императорские поезда прибывают 1-го марта в 23 часа ночи. И в 0 ч. 20 м. 2-го марта Го­сударь отдает приказ ген. Иванову (через 1 ч. 20 м. после своего прибытия):

       «Надеюсь прибыли благополучно. Прошу до моего приезда, и доклада мне никаких мер не пред­принимать. Николай».

 

       2-го же марта, утром Государь в собственно­ручно написанной телеграмме (№ 1064) на имя Главного Начальника Военных Сообщений (копия Начальнику Штаба Верховного Главнокомандую­щего) приказал остановить движение эшелонов с войсками на Петроград.

       Из этого видно, что приказ об остановке дви­жения войск в столицу был отменен лично {71} Государем, а Начальник Штаба, копией этого распо­ряжения, только ставится об этом в известность.

 

       Таким образом, если бы ген. Иванову и удалось приступить к каким-либо решительным дей­ствиям для подавления мятежа, то эта телеграмма должна была его заставить ничего не предприни­мать до приезда Государя.

       Из Пскова же 2-го марта, утром Государь дает распоряжение своему Начальнику Штаба ген. Алексееву, после долгих переговоров с ген. Руз­ским и после получения от Родзянко, председателя Гос. Думы, подробных информации о ходе событий в столице, в которой ставился вопрос и об отрече­нии Государя, запросить всех Главнокомандую­щих об их. взгляде на Его отречение, что ген. Алек­сеев и исполняет. Об этом желании Государя, ген. Алексееву было сообщено по прямому проводу ген. Рузским, причем больной в это время ген. Алексеев, прикованный к постели (с температурой 39°), вы­зывался ген. Рузским в течение ночи два раза.

       «Ночной разговор Родзянко с ген. Рузским — пишет Мельгунов («Возрождение» тетр. 16 «Мар­товские Дни» стр. 146) — по прямому проводу до­вольно отчетливо рисует психологию, на почве ко­торой родилось то «новое течение» во временном комитете, о котором говорится в письме Вел. Кн. Павла Вел. Кн. Кириллу Владимировичу.

Перво­степенное значение имеет то обстоятельство, что разговор мы можем привести не в субъективном восприятии мемуаров, а но объективному {72} документу, который передает стенографическая запись телеграфной ленты. Значение документа тем боль­шее, что это единственный источник свидетельству­ющий о непосредственных переговорах Родзянко с командным составом армии Северного фронта — никаких «бесконечных лент разговоров со Став­кой» — о которой сообщает Шульгин, не было. Имеющийся в нашем распоряжении документ анну­лирует легенды; в изобилии пущенные в обиход безответственными суждениями мемуаристов»...

 

       Дальше в своем журнале «Возрождение» тетр. 22 стр. 133 Мельгунов пишет:

       «При печатании в журнале своих очерков по истории мартовских дней 17 г. автор предполагал исключить главу об отречении Императора Нико­лая II, как более или менее известную читателям. Но ознакомление с трудом С. С. Ольденбурга «Цар­ствование Императора Николая II» (том II) пока­зало, что даже серьезные исследователи типа по­койного Ольденбурга, недостаточно осведомлены о фактической стороне дела. — мимо их внимания прежде всего прошли материалы, изданные в СССР».

 

Что телеграммы Главнокомандующим были посланы по желанию Государя, показывает запись в его дневнике от 2-го марта. Обыкновенно цити­руются только последние слова, а начало всеми пропускается. Государь пишет:

       «Утром пришел Рузский и прочел длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам {73} положение в Петрограде таково, что министерство из членов Гос. Думы будет бессильно что-либо сде­лать, ибо с ним борется соц. дем. партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку Алексееву и всем Главнокомандующим. В 12.30 пришли ответы. Для спасения России и удержания Армии на фронте я решился на этот шаг. Я согласился, и из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыл Гучков и Шульгин, с которыми я пе­реговорил и передал подписанный манифест. В 1 час ночи уехал из Пскова, с тяжелым чувством.

       Кругом измена, трусость и обман».

 

       Как видно, Государь сам решается на отрече­ние, и вынуждения ни с чьей стороны не было. Воз­можно, что Родзянко преувеличивал значение Пе­троградского и Московского мятежа, но еще никто ничего от Государя не требовал и ничего не вынуждал.

       Император мог согласиться на отречение, но мог и воспротивиться этому. Это было в его воле. Но Государь решил по своей воле, по своему разумению уступить Престол брату своему. Заставить Государя принять такое решение не мог никто, да и о том, чтобы его заставить никто и не думал.

 

       Небезынтересно привести несколько выдер­жек из книги ген. Данилова — «Навстречу круше­нию» (Ген. Данилов был начальником штаба ген. Рузского).

       «До полудня (2-го марта) штаб Северного {74} фронта получил целый ряд крайне тревожных со­общений. Одно из этих сообщений говорит, что оставшийся в Петрограде Конвой Его Величества появился в полном составе перед Государственной Думой и просил через своих представителей разре­шения арестовать всех офицеров, которые отказались принять участие в восстании. Почти все лица этого конвоя были известны Государю и всей его семье по именам. Они их всегда баловали всякими способами, и таким образом отпадение этой части войск должно было быть рассматриваемо, как особо неблагоприятный симптом, не говоря уже о том, что эта измена особенно сильно повлияла лично на самого Государя.

       «После обеда в доме у Главнокомандующего ген. Рузский обратился ко мне и к ген. Савичу, за­ведующему снабжением, с просьбой присутствовать при его докладе Государю.

       «Ваши, моих ближайших сотрудников взгля­ды, являются для меня большой важностью, как подтверждение моих аргументов. Государь уже опо­вещен, что вы меня будете сопровождать.

       «Отказаться было невозможно. В половине третьего после обеда мы втроем вошли в салон-вагон Государя.

       «Император Николай Александрович поджи­дал нас в известном зеленом салоне. С внешней стороны, он, казалось, был совершенно спокоен, но лицо его было более бледным, чем обыкновенно, а на лбу между глазами, протянулись две {75} глубокие морщины — ясные свидетели без сна про­веденной ночи. Государь был в своей обыкновенной форме, в кавказской черкеске с погонами пла­стунского батальона его имени, опоясан он был узким черным кожаным ремнем с серебряной пряжкой. Спереди на ремне висел серебряный кин­жал. «Государь любезно поздоровался и попросил занять места, но ген. Савич и я продолжали не­произвольно стоять, зная, что предстоят перегово­ры чрезвычайной ответственности. Сам Государь и Главнокомандующий, который был страшно утом­лен всеми предшествовавшими событиями, сели друг против друга за стол, после чего ген. Рузский начал спокойно, с ясными ударениями каждого слова. свой доклад по поводу полученных за последние часы известий. Когда на очереди появилась ответ­ная телеграмма ген. Алексеева с мнениями Главнокомандующих фронтами, ген. Рузский положил эти листы бумаги на стол перед Государем и про­сил его прочитать эти строки самому.

       «После того, как Государь, в течение извест­ного времени, ознакомился с содержанием теле­грамм, ген. Рузский высказал в твердом и опре­деленном тоне свое убеждение, что при сложивших­ся обстоятельствах ничего другого не остается, как последовать совету запрошенных лиц.

       «Что скажет на это юг — заметил Государь, очевидно мысленно вспоминая свою вместе с Го­сударыней совершенную поездку по южно-русским городам, где, как нам рассказывали, царская чета {76} была, встречена с огромным одушевлением. — Как, в конце концов, отнесутся казаки к этому акту? — и его голос начал дрожать, по-видимому, вспоминая только что полученное сообщение относительно ка­заков его конвоя.

       «Ваше Величество, — сказал ген. Рузский, поднимаясь, — я попрошу вас еще прослушать мнение моих сотрудников, — и указал на нас. Это независимые и прямолинейные люди, любящие Россию безгранично; кроме того их служба, прохо­дит в соприкосновении с большим кругом лиц, чем моя.

Их взгляды могли бы быть интересны Вашему Величеству.

       «Хорошо, — ответил Государь — я только прошу их быть совершенно откровенными.

       «Мы находились в большом волнении. Госу­дарь обратился сперва ко мне.

       «Ваше Императорское Величество — ответил я — я знаю силу вашей любви к России, и я убеж­ден, что вы из-за этой любви, во имя спасения ди­настии и во имя возможности продолжать войну до успешного окончания, принесете ту жертву, ко­торую требует от вас создавшееся положение. Я не вижу другого выхода, как тот, на который указал председатель Гос. Думы и который был одобрен высшими начальниками армии.

       «А какого мнения придерживаетесь вы? — обратился Государь к моему соседу, ген. Савичу, который только с громаднейшим усилием смог овладеть своим невероятным волнением.

{77} «Я ... я ... человек чистосердечный, о кото­ром Ваше Величество вероятно изволили слышат. от генерала Дедюлина, которому Вы всегда выра­жали в такой высокой степени доверие, я полно­стью присоединяюсь к тому, что высказал Вашему Величеству ген. Данилов.

 

       «Наступило гробовое молчание. Государь под­нялся и уставил свой взор на занавешенное окно, очевидно не сознавая, что он делает. Его в обыкно­венное время неподвижное лицо, приняло искажен­ное выражение, которое мною еще ни разу не на­блюдалось. Было заметно, что в его душе происхо­дила ужасная борьба. Наступившая тишина ничем не прерывалась, окна и двери были затянуты, ни один звук не мог проникнуть снаружи. О если бы наконец закончилось это нестерпимое молчание.

       «Вдруг Император Николай Александрович резко повернулся к нам и твердым голосом заявил:

       — Я решил ... Я решился отречься от Престола в пользу моего сына Алексея. Благодарю вас за вашу примерную, верную службу. Я надеюсь, что будете служить также верно и моему сыну. «Момент был глубоко волнующий. «После того, как Государь обнял ген. Рузского и осчастливил нас теплым рукопожатием, он медленно, размеренными шагами пошел в свой ка­бинет.

       «Мы, которые присутствовали при этой сцене, склонили благоговейно наши головы перед муже­ственной выдержкой, которую Император Николай {78} Александрович проявил в эти тяжелые и ответствен­ные минуты.

       «Как обычно случается в моменты сильных душевных возбуждений, наши нервы вдруг не вы­держали. Я вспоминаю туманно, что сейчас же после ухода Государя кто-то к нам подошел и на­чал с нами разговаривать. По-видимому, это были господа из Императорской Свиты. Каждый стремил­ся что-то сказать, говорить, но только не о том, что казалось в этот момент наиважнейшим, наиглавным . . .

 

       «Неожиданно снова, вышел Государь В руках он держал два телеграфных формуляра, которые он передал ген. Рузскому с просьбой опубликовать со­держание. Эти бумаги Главнокомандующий пере­дал мне для исполнения.

       «Нет той жертвы, которой я бы не принес во имя действительного счастия и спасения нашей горячо любимой Родины . . . (дальнейшее известно) — было написано рукой Государя.

 

       С этими обращенными к Председателю Госу­дарственной Думы словами, как бы запечатал Ни­колай Александрович принятое им решение.

       «Во имя счастья, спокойствия и спасения моей горячо любимой Родины, я отрекаюсь от Пре­стола в пользу моего сына. Я прошу всех служить ему верно и нелицемерно — гласила, вторая те­леграмма, которая была адресована Начальнику его Штаба.

«На какие благородные чувства был способен {79} этот Человек — подумал я — несчастье которого состояло только в том, что ему плохо советовали.

       «Около 10 ч. вечера я получил известие, что поезд с гласными Думы (Шульгин и Гучков) дол­жен сейчас прибыть, и поэтому я снова поехал на вокзал».

       Из последней фразы явствует, что Шульгин и Гучков прибыли во Псков уже после отречения .... Государя.

       Соколов,— судебный следователь при Врем. правительстве записывает 1-го марта 17 г.

 

       «Состоялось секретное заседание членов вре­менного комитета Думы. Все сошлись на том, что надо во что бы то ни стало сохранить монархию для блага России, пожертвовав Царем. Гучков сказал: «Единственная возможность сохранить Императорский Режим и Династию Романовых, это добровольное отречение Государя в пользу сына или брата».

 

       Когда ген. Алексеев посылал телеграммы Главнокомандующим по указанию из Пскова, он приказывал послать ответы непосредственно Его Величеству во Псков. Государь запрашивал, Го­сударь должен их получить непосредственно. Лишь копии должны были быть присланы в Могилев.

       Но Главнокомандующие предпочли послать свои ответы в Ставку ген. Алексееву.             

       Когда эти ответы были получены от Главнокомандующих через несколько часов после запроса {80} (2-го марта в 10 ч. 30 м.), ген. Алексеев препро­вождает их во Псков и от себя пишет Государю:.

       «Всеподданнейше представляю Вашему Импе­раторскому Величеству полученные мною на Имя Вашего Императорского Величества телеграм­мы»... — приводятся тексты телеграмм Главнокомандующих и ген. Алексеев сопровождает их своим заключением:

       «Всеподданнейше докладывая эти телеграм­мы Вашему Императорскому Величеству, умоляю безотлагательно принять решение, которое Господь внушит Вам, — промедление грозит гибелью России...»

 

       Здесь интересно отметить, что у Ольденбурга, описавшего этот момент пересылки телеграмм Главнокомандующих Государю ген. Алексеевым, эта же самая теперь историческая фраза приведена следующим образом:

       «Всеподданнейше докладывая эти телеграммы Вашему Императорскому Величеству, умоляю без­отлагательно принять решение... здесь Ольденбургом ставится многоточие и дальше продолжает сам Ольденбург: «конечно об отречении» — о чем в оригинальном документе нет и помину. Вот как безответственные историки переиначивают даже исторические документы на свой лад.

       Что касается еще одного подтверждения того, что телеграммы Главнокомандующим были посла­ны не по личной инициативе ген. Алексеева, а по {81} требованию из Пскова, приводятся слова ген. Данилова:

       «Из-за того, что дело получало новый оборот,  Государь выразил свое согласие на предложение ген. Рузского — обождать с принятием окончатель­ного решения до получения ответов от Главноко­мандующих».

 

       Ожидая ответы от Главнокомандующих, Госу­дарь, конечно, не мог не знать, что запросы были по­сланы, это логично. Ведь из-за этих ответов были даже отложены переговоры.

 

       Продолжает ген. Алексеев свой верноподдан­ный доклад следующими словами: — «промедле­ние грозит гибелью России. Пока армию удастся спасти от проникновения болезни, охватившей Пе­троград, Москву, Кронштадт и другие города, но ручаться за дальнейшее сохранение воинской дис­циплины нельзя. Прикосновение Армии к внутрен­ней политике будет знаменовать неизбежный ко­нец войны, позор России и развал ее. Ваше Импе­раторское Величество горячо любите Родину и ради ее целости, независимости, ради достижения побе­ды соизволите принять решение, которое может дать мирный и благополучный исход из создавше­гося более чем тяжелого положения. Ожидаю пове­лений. Ген. Алексеев. № 1878. 2-II-17 г. 14 ч. 30».

       И здесь ген. Алексеев заканчивает свое доне­сение словами: «ожидаю повелений».

 

       Как же это можно сочетать с вынуждением отречения?

{82} Что касается обвинения персонала Ставки в сочувствии революции небезынтересно привести заметку Мельгунова по этому поводу — «Возрожде­ние» тетр. 22 стр. 146:

 

       «Повествование о настойчивых, но безрезуль­татных попытках предусмотрительных людей в Ставке убедить Царя 27-II-17 г. в необходимости перейти к парламентскому строю, должно быть от­несено к числу легенд, родившихся в аспекте ме­муарного восприятия прошлого».

 

       Появилось также много толков о якобы проис­шедшей задержке в отправке войска с фронта в столицу для подавления мятежа, а некоторыми да­же указывалось, что приказ Государя вообще не был исполнен и никаких войск к столице двинуто не было. Для сохранения исторической правды следует напомнить, что после получения тревожных телеграмм из Петрограда от военного министра от 27-го февраля 17 г. ген. Алексеев докладывал Государю о необходимости отправки войск в сто­лицу и получил на это согласие.

       27-го февраля ген. Алексеев по аппарату раз­говаривает непосредственно с ген. Даниловым, на­чальником штаба Северного фронта.

       «Ссылаюсь на телеграмму Главнокомандую­щему Северным фронтом Военного Министра от сегодняшнего числа № 197.

Государь Император повелел:

 

       «Генерал-адъютанта Иванова назначить {83} Главнокомандующим Петроградского Военного Округа. В его распоряжение возможно скорее от­править от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка, по возможности из нахо­дящейся в резерве 15-ой дивизии, два пехотных полка из самых прочных, надежных. Одну пулеметную команду Кольта, для Георгиевского батальона. Нужно назначить прочных генералов, т. к. по-видимому, ген. Хабалов растерялся и в распо­ряжение ген. Иванова нужно дать надежных, рас­порядительных и смелых помощников. Войска нуж­но отправить с ограниченным обозом и организо­вать подвоз хлеба и припасов распоряжением фрон­та, так как трудно сказать, что творится сейчас в Петрограде и возможно ли там обеспечить войска заботами местного гарнизона. Обстоятельства тре­буют скорого прибытия войск, поэтому очень про­шу соответствующих распоряжений и сообщите мне, какие полки назначены для уведомления ген. Ива­нова, который ускоренно отправляется 28-го фев­раля с Георгиевским батальоном. Такой же силы наряд последует от Западного фронта, о чем иду говорить с ген. Квецинским. (Нач. штаба Запад­ного фронта — М. Б.) Минута, грозная и нужно сде­лать все для ускорения прибытия прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего. До свидания. Алексеев».

 

       Таким образом приказом ген. Алексеева были назначены к отправке следующие войска: 

{84}

       С Северного фронта

67-ой Тарутинский

68-ой Бородинский

15-ый Уланский Татарский

3-ий Уральский каз. полк.

       С Западного фронта

34-ый Севский

36-ой Орловский

2-ой Лейб Гусарский Павлоградский

2-ой Донской каз. полк.

       С Юго-западного фронта

Л. Гв. Преображенский полк

Л. Гв. 3-ий Стрелковый Его Величества полк

Л. Гв. 4-ый Стрелковый Императорской Фами­лии полк

Л. Гв. Уланский Его Величества полк

 

       Отправка войск с Северного и Западного фрон­тов происходила 28‑го февраля и 1-го марта, с Юго-западного фронта предназначенные к погрузке вой­ска должны были выступить 2-го и 3-го марта.

       Кроме того, следует подчеркнуть, что ген. Алек­сеев советовал Государю отправиться в район рас­положения гвардейских частей на время беспоряд­ков, именно для того, чтобы Государь находился в сфере надежных и верных ему войсковых частей.

       Из Могилева ген. Иванов выехал в 11 час. 28-го февраля на станцию Дно через Витебск. В 9 час. 1-го марта ген. Иванов прибыл в Царское Село. Его вагон был прицеплен к отправленному из {85} Ставки эшелону Георгиевского батальона на стан­ции Орша.

       67-ой Тарутинский полк дошел до станции Александровская, как и требовалось по дислокации.

       68-ой Бородинский — прибыл в Лугу под ко­мандой полк. Седачева. В Луге этот полк был разо­ружен ротмистром Вороновичем, представителем местного совета солдатских депутатов, который уже успел там образоваться. Другие полки с Северного фронта все это время находились в пути между Псковом и Дугой.

 

       Интересно спросить, каким образом сведения об отправке войск в столицу для подавления мя­тежа, так расходятся, что в печати даже сообщается, будто приказ Императора исполнен не был? А факт разоружения 68-го Бородинского полка в Луге ротмистром Вороновичем, — что же это фан­тазия наших историков? Из-за восстания в Луге и угрозы со стороны ротмистра. Вороновича, цар­ские поезда задержались во Пскове и не смогли продвинуться в Царское Село.

 

       Еще до революции, во время исполнения дол­жности Начальника Штаба Верховного Главноко­мандующего генералом Гурко, в отсутствии по бо­лезни генерала Алексеева (до 20-II-17 г.), подни­мался вопрос об отправке в Петроград некоторых гвардейских полков, ввиду появления некоторых симптомов готовящегося мятежа (охтенское восстание рабочих и переход воинских частей на {86} сторону восставших). Но ген. Хабалов, Командующий Петроградским Военным Округом, тогда ответил, что нет места для размещения этих полков и, что нужно время, чтобы подготовиться к размещению. Вопрос оставался открытым и генерал Гурко даль­ше не предпринял никаких шагов. Ген. Хабалов тоже молчал, и, очевидно, считал, что может рассчи­тывать на верность имевшихся в его распоряжении войск в случае возникновения беспорядков.

       Кроме того это предложение об отправке на­дежных войск в Петроград было сделано Государю. Совершенно ясно, что никто без санкции на это Го­сударя такого приказа отдать не мог. Следователь­но, нужно было считаться с державной волей Им­ператора, и самоличных выступлений в то время быть не могло. Войска гвардии могли быть отправ­лены в Петроград только после получения повеле­ния Государя.

 

*

 

       После своего отречения от Престола 2 марта около 3-х ч. дня. Государь Император решил возвратиться в Ставку.

 

       3-го марта днем, в Ставке стало известно, что туда прибывает поезд Государя Императора из Пскова и что литерные поезда ожидаются к ве­черу. Ген. Алексеев отдал распоряжение, чтобы в Ставке, во время пребывания Государя Импера­тора, ничего не изменилось, чтобы жизнь текла по своему обыкновенному руслу, и что всем чинам штаба надлежит при обращении величать {87} отрекшегося Императора его прежним титулом — «Ва­ше Величество».

       В этот день ген. Алексеев чувствовал себя лучше и встал с постели.

 

       Был сильный мороз. Небо было пасмурное, темные тучи заслоняли горизонт, и это еще сильнее влияло на настроение офицеров Ставки. И так уже было пасмурно на душе. Грозные предчувствия ложились тяжелым бременем на сердце. Рушились вековые устои Государства, как бы уплывали тра­диции старины. Нарождалось что-то новое, грозное, стихийное.

 

       Генерал Алексеев приказал всем офицерам, кроме очередных дежурных, собраться на вокзале станции Могилева к 7 час. вечера для встречи Го­сударя. Прибытие царского поезда ожидалось не на главный вокзал, а на перрон одной из боковых веток. Встретить Государя прибыли Великие Кня­зья, находившиеся в это время в Ставке, все выс­шие чины штаба и генерал Алексеев, который ре­шил быть во что бы то ни стало на вокзале, несмот­ря на свое общее недомогание. Начальник станции известил, что царские поезда приближаются к Могилеву. Господа офицеры стали приводить себя в порядок и всех охва­тило волнение.

 

       Медленно подошел поезд к перрону и оста­новился. Великие князья и господа офицеры стали на вытяжку перед поездом и ожидали выхода Го­сударя. Но Государь не покидал вагона и вызвал {88} к себе первым ген. Алексеева. Великие князья и все остальные начальствующие лица остались с офицерами на перроне. Разговор Государя с ген. Алексеевым продолжался минут 15, и только после этого Государь вышел в сопровождении ген. Алек­сеева на перрон. Мороз точно еще больше усилил­ся. Всем стало как то невыносимо холодно. Лицо Государя было спокойное, но грустное.

Он поздо­ровался с Великими Князьями и потом стал обхо­дить по очереди всех выстроившихся на перроне офицеров, пожимая каждому в отдельности руку. Полковник Б. Н. Сергеевский, по описанию кото­рого пишутся эти строки, стоял последним. Он был задержан в штабе по службе и явился на перрон в последний момент уже после прихода поезда, и поэтому имел возможность внимательно следить, как Государь обходил офицеров. Было заметно, что Государь стал сильно волноваться. Он крепко пожимал каждому руку и иногда подолгу всматри­вался в глаза. Подошел Государь и к Б. Н. Сергеевскому и крепко сжал его руку. Б. В. Сергеевский взглянул на Императора и в этот момент заметил, что Государь плачет.

Усы и борода Госу­даря успели покрыться ледяной корой от замерз­ших на большом морозе слез, выражая застывшее, словами невыразимое горе. Государь, очевидно, глубоко переживал эту встречу. Ему было тяжело видеть преданных ему офицеров, явившихся встретить его, не как царствующего Государя, а как отрекше­гося от Престола Российского Императора. Ему {89} было больно видеть представителей преданной ему доб­лестной армии. Еще так недавно он был здесь Вер­ховным и Полновластным хозяином, а теперь и по­следний, может быть, раз ему придется пожать руку своим ближайшим сотрудникам. Офицеры, также со слезами на глазах, вглядывались в глубокие си­невато-голубые глаза их недавнего Повелителя, и это Государя волновало. Государь не мог сдержать своих слез и плакал, а с ним вместе плакали все. Удержаться было невозможно, момент был слиш­ком тяжелый, глубоко переживаемый всеми.

 

       Пройдя ряды офицеров, Государь сел в поданный ему автомобиль и отбыл во дворец.

       Государь пробыл в Ставке до 8-го марта. 8-го марта, перед своим отъездом, Государь захотел проститься с офицерами и представителя­ми команды. Следует упомянуть, что из Петрограда уже были получены требования об отбытии Госу­даря из Ставки в Петроград. Ген. Лукомский в разговоре с ген. Алексеевым, обратил его внима­ние на то, что Государь слишком долго задержи­вается и что такое долгое пребывание могло бы вызвать недоразумения с новыми властями.

Гене­рал же Алексеев не желал сокращать времени пребывания Государя и на замечания ген. Лукомского он категорически заявил, что стеснять Государя не будет, несмотря на то, что имеет определенные указания временного правительства об отъезде Го­сударя. С этими распоряжениями ген. Алексеев ознакомил Государя только после того, когда {90} Государь сам назначил день своего отбытия из Мо­гилева. И этим днем было 8-ое марта.

К 10 часам должны были явиться все офице­ры и унтер-офицеры местных команд, вызванные те­лефонограммой.

 

       «Отрекшийся от Престола Российского Госу­дарь Император — гласила телефонограмма, — сегодня покидает Ставку. Предлагаю всем госпо­дам офицерам и чинам штаба собраться к 10 ча­сам утра в большом зале главного управления де­журного генерала, куда соизволит прибыть Его Ве­личество для того, чтобы проститься со всеми перед своим отъездом. Вызвать туда же 25 солдат, по од­ному от каждой команды. Эти солдаты должны быть, по желанию Его Величества, выбраны в своих командах самими солдатами».

Генерал Алексеев.

 

       К 10-ти часам стали стекаться офицеры и чи­новники штаба в здание управления дежурного ге­нерала. В этом здании во втором этаже находился большой зал. Служил он раньше, вероятно, для концертных выступлений, т.к. в одном из противо­положных входу углов стояло 2 рояля. Зал был длинный, но не широкий. Входная дверь находи­лась на короткой стене, в правом ее углу. Вдоль короткой стены, налево от входной двери, были выстроены 25 солдат, выборные от штабных ко­манд, в 2 шеренги. Это были фельдфебели и {91} унтер-офицеры, в большинстве все сверхсрочные служа­щие, люди уже не первой молодости. Революцион­ные веяния еще не успели коснуться штабных команд, и, несмотря на разрешенные выборы, при­были проститься с отъезжавшим Государем стар­шие солдаты. Фельдфебели и унтер-офицеры, по уставу, представляют всегда свои команды в особо торжественных случаях. Офицеры стояли в зале без строя, разрозненно и скорее в беспорядке. В середине лишь был оставлен проход от входных дверей до конца зала, приблизительно в 1 м ши­риной.

       К назначенному часу зал был переполнен.

 

       Сюда собрались офицеры и военные чиновники всех управлений штаба, но стояли все, как попа­ло, не представляя отдельных групп штаба. Полк. Б. П. Сергеевский, со слов которого записаны эти строки, стал в первую шеренгу в образовавшемся коридоре так, что имел возможность прекрасно видеть появление в зале Государя.

       Ровно в 10 ч. через входные двери вошел генерал-адъютант Алексеев, одетый в свою обычную походную форму офицера Генерального Штаба с генерал-адъютантскими аксельбантами и вензе­лем Государя на погонах и прошел немного вглубь. зала. У главных дверей стоял караул полевых жан­дармов.

Когда в зале стало известно, что Государь подъехал к зданию и уже поднимается по лестнице, генерал Алексеев направился к нему навстречу. Когда Государь появился в дверях, генерал {92} Алексеев подошел к нему с рапортом. Государь принял рапорт, поздоровался с генералом и сразу же про­шел дальше по образовавшемуся коридору между двумя массами стоявших и напряженно ожидавших Государя офицеров. Государь был в казачьей фор­ме Конвоя Его Величества, которой он не снимал в течение всех этих памятных дней. Пройдя всего несколько шагов по проходу, Государь остановился.

Он был бледен, и было заметно, что волновался. Его левая рука нервным движением все время хва­тала темляк шашки и подкидывала его кверху. Правой рукой он держал портупею на груди и от­тягивал ремешок портупеи вперед, как будто у него не хватало дыхания и он хотел освободить грудь от давящего ремня. При этом полк. Б. Н. Сергеевский заметил, что Государь это проделы­вал совершенно также, как он это делал при встре­че на вокзале, при своем возвращении из Пскова. Это был, очевидно, его нервный жест, который у него появлялся, помимо его воли, в моменты силь­ного возбуждения.

 

       Государь обратился к присутствовавшим офи­церам с кратким словом. Что говорил Государь, трудно было ухватить и еще труднее передать. Все офицеры сильно волновались.

Может быть, и полк. Б. П. Сергеевский понял речь Императора иначе, чем многие другие. По его словам, кроме первой фразы, все остальное будто говорилось обыкновенным генералом, произносившим маленькое слово при прощании со своим штабом и благодарившим {93} сослуживцев за совместную работу. В этих словах не было и намека на то, что говорил их отрекший­ся от Престола Император. Создавалось впечатле­ние, что в тот момент говорил только Главнокоман­дующий, покидающий свой пост. Но в первых сло­вах несомненно проскальзывали горькие и тяжелые переживания Государя, чувствовалось, что он больно переживал этот момент прощания и расстава­ния со своим штабом, к которому он успел привык­нуть и который он полюбил. В этих словах чувство­валась та тяжелая трагедия, которую испытывал в эти минуты Государь, прощаясь и как Повели­тель и Монарх со своими подчиненными и как Вер­ховный Главнокомандующий Российской Импера­торской Армии.

 

       «Мне тяжело говорить, — сказал Государь. — Мне очень тяжело говорить. Что случилось, то случилось, и никакого изменения в принятом мною решении быть не может. Я передам Вам то, что мне хотелось сказать от души».

 

       Государь благодарил в изысканно сердечных выражениях всех офицеров и чиновников за их ревностную службу в Ставке Верховного Главноко­мандующего. Он говорил, что теперь, в это тяжкое переживаемое нами время, все усилия должны быть направлены к одной цели — добиться во что бы то ни стало победы над врагом. Это было сказало Государем более пространно, причем он ни разу не останавливался на политическом моменте развивавшихся событий. Он старался обойти {94} молчанием этот момент, и вся его короткая речь была построена на мысли, что он прощается со ставшими Его сердцу дорогими сотрудниками по работе в Ставке.

 

       Закончив свое слово, Государь начал медленно обходить стоявших на вытяжку офицеров. Сразу около Государя стоял полк. Сергеевский, и поэтому Государь подошел к нему и глубоко взглянул ему в глаза. И подходя к каждому из офицеров, Го­сударь прямо смотрел в глаза, как будто хотел за­помнить каждого и запечатлеть ответный взгляд офицера у себя в сердце надолго, навсегда.

 

       Когда Государь прошел дальше, офицер, стоявший рядом с полк. Сергеевским, начал гром­ко всхлипывать, не будучи в состоянии сдержать себя. Государь не обернулся и продолжал идти впе­ред вдоль фронта, стоявших офицеров. В зале была полнейшая тишина. Но уже слышались одиночные рыдания и всхлипывания. Государь медленно про­шел до конца, зала и повернул обратно. В первом ряду стоял вытянувшись офицер Конвоя Его Вели­чества. Когда Государь поравнялся с ним, офицер этот грохнулся на пол, потеряв сознание.

Это падение сопровождалось большим шумом, ибо несчастный офицер сильно ударился головой оземь. Это падение повысило нервное напряжение в зале. И, если до тех пор многие едва, могли дер­жать себя в руках, то теперь уже силы не выдер­жали. Рыдания слышались со всех сторон.

{95} Некоторые стали кричать на весь зал, впадая в полную истерику. Их пришлось оттаскивать вглубь зала.

       Государь делал вид, будто ничего не замечал. Он, очевидно, не хотел показывать в этот момент своих переживаний.

 

       Выйдя снова к короткой стене зала, Государь направился прямо к солдатам, стоявшим, как вко­панные. Но и они уже не были в состоянии сдер­живать себя. Крупные слезы капали из их глаз на мундиры. Подойдя ближе, Государь обратился и к ним с маленьким словом. Содержание этого слова было похоже на речь, обращенную к офицерам, но оно было сказано в более простых выражениях. Государь благодарил за верную службу и просил передать его благодарность частям, пославшим их, как представителей. Он подчеркнул, что каждый должен верить в конечную победу над врагом и делать все от него зависящее, чтобы помочь победить.

 

       Простившись с представителями от солдат, Го­сударь еще раз повернулся к, офицерам, сделал глу­бокий поклон и направился к выходным дверям. В это время к нему навстречу, как бы пересекая .дорогу, вышел генерал-адъютант Алексеев, оста­новился перед Государем и обратился к Нему со следующими словами:

 

       «Ваше Императорское Величество! От лица офицеров Штаба Верховного Главнокомандующего разрешите поблагодарить Ваше Величество за все то доброе, что офицеры Штаба видели от Вас.

{96} Счастливого Вам пути, Ваше Императорское Вели­чество, счастливой Вам жизни, Ваше Император­ское Величество!»

 

       И ген. Алексеев был сильно взволнован. Он обратился к Государю уже в последний момент, после разыгравшейся драматической сцены прощания Государя с чинами его Ставки.

       Государь стоял спокойно перед ген. Алексе­евым, и когда последний кончил говорить, он по­дошел к нему и, протянув обе руки вперед, поло­жил их на плечи ген. Алексеева, притянул его к себе, крепко обнял в поцеловал 3 раза по старому русскому обычаю.

       Государь уже больше не оборачивался. Ему было тяжело от всего виденного. Горький плач и стоны еще не утихали, и момент прощания со сво­им начальником штаба еще больше расстроил оси­ротевших офицеров. Ведь в эти дни отреклись от Престола 3 Императора: Государь, Наследник Цесаревич и вел. кн. Михаил Александрович.

 

—«»—

 

       Все изложенное обрисовывает происшедшие события в совершенно ином свете, чем это делается многими мемуаристами, и те невероятные легенды и своеобразные толкования, которые были даны разными авторами, описывавшими эти судьбонос­ные дни под своим углом зрения, отпадают сами собой.

 

К сожалению, авторы этих легенд не счита­лись ни с истиной, ни с документальными данными и часто заведомо искажали как исторический ход {97} событий, так даже и отдельные телеграммы, кото­рыми в это трагическое время обменивались вер­ховные руководители армии. Авторы обвинений в своих воспоминаниях и скороспелых выводах базировались исключительно на личном взгляде, лич­ном мнении, личном определении без указания документальных данных и действительно имевших место фактов.

 

       Ниже мы постараемся разобрать и опровер­гнуть несколько обвинений, обычно взводимых на генерала Алексеева некоторыми безответственными авторами крайне правого крыла российской эмиграции.

 

       Некоторые обвиняют генерала Алексеева в том, что он, готовясь к общему наступлению, чтобы вырвать окончательную победу над Германией, не предвидел всего, и не обратил внимания на тыл, несмотря на получение подробных донесений от охранного отделения о подрывной работе револю­ционеров. Во-первых, — все эти донесения от сек­ретной полиции всегда были представляемы Госу­дарю на усмотрение, и от надлежащих властей за­висели соответствующие распоряжения по внутрен­нему политическому управлению своим подчинен­ным, а не от ген. Алексеева, который очень редко вмешивался в дела внутренней политики, зная как Государь этого не любил. Во-вторых, всесторонняя подготовка к победе неоднократно заставляла ген. Алексеева возвращаться к вопросу об устройстве тыла и в том числе естественно и к борьбе со {98} всякими революционными движениями, которые могли затормозить необходимое снабжение армии.

Ген. Алексеев предлагал и настаивал на назначении диктатора в тыл. Генералом Алексеевым было предложено два решения: или дать ответственное перед Гос. Думой Министерство — или диктатура. Но он не встретил со стороны Государя благоприят­ного отношения к этому вопросу. Было созвано в конце концов совещание некоторых министров во главе с председателем совета министров Штюрмером.

Министры высказывались в определенной форме против введения диктатуры, а Государь на этом не настаивал, и было решено расширить пол­номочия Штюрмера и возложить на него обязан­ность следить за снабжением армии и правильным eго функционированием.

Во что вылилась работа Штюрмера, известно всем. А кандидатура на пост диктатора в тылу, предложенная ген. Алексеевым в лице Вел. Кн. Сергея Михайловича, была откло­нена. Следовательно, ген. Алексеев предвидел и эту возможность и заранее предлагал Государю обеспечить тыл от всяких революционных высту­плений, от перебоев в снабжении армии и для пра­вильного действия железных дорог, чтобы обеспе­чить полную победу над Германией.

 

       В некоторых описаниях событий (ген. Позднышева) упоминается о прибытии в Севастополь, где находился на излечении ген. Алексеев, Гучкова, и даже приводится длинный фантастический разговор между ген. Алексеевым и Гучковым, {99} вводящий читателя в полное заблуждение.

Никогда Гучков в Севастополь не приезжал к больному ген. Алексееву, о чем могут засвидетельствовать все находящиеся в живых члены семьи ген. Алексеева, бывшие неотступно при больном в Севастополе, следовательно, не могло быть и места их разговору, с такими подробностями приведенном Позднышевым.

Гучков приезжал в Ставку с разрешения Го­сударя, а не в Севастополь, и был принят ген. Алексеевым, потому что Государь разговаривать с ним не хотел. После разговора с Гучковым, ген. Алексеев доложил Государю о цели приезда Гучко­ва и подробно передал свою беседу с ним.

 

       Генерал Алексеев Гучкова не любил, об этом знал Гучков, поэтому абсурдно даже предположить, что могли быть вообще затронуты темы револю­ционного характера, — на подобие той неправдо­подобной сказки, которую полностью от себя при­думал ген. Позднышев. Зачем нужна была эта ложь — остается на совести автора.

 

       Здесь уместно упомянуть, что в одном из пи­сем Родзянко к Кн. Львову, — Родзянко предо­стерегает Кн. Львова от слишком близкого обще­ния с ген. Алексеевым. «Это не наш человек» — пишет Родзянко. И действительно, ген. Алексеев не был «их человеком», потому что никогда ни в каких склоках не участвовал и всех политических деятелей ненавидел. Генерал Алексеев, как гене­рал и начальник Штаба Верховного Главнокоман­дующего, конечно, не мог одобрять образ действия {100} думских деятелей, и, как преданный своему долгу офицер, он, конечно, отрицательно относился к ним. И думским деятелям это отношение было из­вестно. Министр Кривошеин прямо сказал: «Всюду говорят, что сейчас Россией правят три человека — ген. Алексеев, о. Георгий Шавельский и Воей­ков».

Раз проскальзывали такие слухи, и «общест­венное мнение» причисляло ген. Алексеева к са­мым правым кругам, — откуда же впоследствии в эмиграции, вдруг, как из рога изобилия, посыпа­лись обвинения на ген. Алексеева? Обвинения в отступничестве, в неисполнении Государевой воли, в принадлежности к левому течению политической мысли, в участии в каких-то фантастических заго­ворах и т.д. и т.д.

       Во время действия Белой Армии, — никому и в голову не приходило обвинять генерала Алек­сеева в каких-то преступлениях, а в Белой Армии было много офицеров, лично знавших ген. Алексе­ева, было много офицеров Гвардии, которым хо­рошо были известны недавние события.

Почему тог­да никто не говорил об измене ген. Алексеева? Почему все национально и право-настроенное офи­церство группировалось именно вокруг ген. Алек­сеева, слепо исполняя его приказания? Офицер­ство ему доверяло, в нему шло и ему подчинялось. Имя генерала Алексеева во время Белой Борьбы стояло очень высоко на всех фронтах — и на се­вере, и на юге, и в Сибири. Тогда еще не водилось мысли очернить его во что бы то ни стало, {101} очернить этого честного патриота и большого стратега Российской Императорской Армии.

 

Мысль эта ро­дилась позднее, уже в эмиграции. Надо было «развенчать» имя ген. Алексеева. Тут, как это ни зву­чит парадоксально, у правого крыла политической эмиграции нашелся общий язык с большевиками. Белобандит, клятвопреступник, предатель, ореол его славы сиять не должен, потому, что он первый твердо стал на путь борьбы с большевиками. И странное дело: эти же самые эпитеты стали приме­нять некоторые правые писатели, как будто испол­няя определенные указания Москвы — очернить русских генералов — героев 1-ой Отечественной Войны, унизить их, осквернить их имена, потому что они подняли восстание против московских властодержцев и революционеров.

 

       Из всех писаний последнего периода, мало кто имел и мало кто имеет и сейчас настоящее представление, кем фактически был генерал Алек­сеев. 

Должность Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего налагала на него большие обязанности, но необходимо иметь ввиду, что ген. Алексеев был только верховным руководителем во­оруженных сил, а не политическим деятелем и к политике имел очень мало касательства. Полити­ческие вопросы поднимались им, как уже говори­лось, только тогда, когда имели прямую связь с руководимой им армией. И не ген. Алексееву надо было собирать верные силы для борьбы с револю­цией, а тем ответственным лицам, снявшим во {102} главe правительства, которым была поручена борьба с революцией. Не виновен ген. Алексеев в том, что правительство самовольно уклонилось от борь­бы и, решительно ничего не предприняло, чтобы справиться с только еще начинавшим разгораться бунтом. Бросается в глаза, что почему-то часть российской эмиграции требует вмешательства во внутреннюю политику военачальника, причем не самостоятельного, а подчиненного Верховному Главнокомандующему.

Выходит так, что ген. Алек­сееву надо было, чтобы не слыть за человека ма­лодушного, выйти из подчинения Государю, и дей­ствовать самостоятельно, помимо подчиненного не­посредственно Государю правительства и отдавать распоряжения, не спрашивая разрешения у Госу­даря.

 

       Ген. Алексеев неизменно стремился к приня­тию энергичных и целесообразных мер для предот­вращению катастрофы, но в данной обстановке, не по его вине, были упущены 40 драгоценных часов времени, потеря которых решила судьбу не только династии, но и России. Надо напомнить, что окру­жение Государя часто разубеждало его в принятии крутых мер для предотвращения революции, а ген. Алексеева называло «паническим генералом» за его предусмотрительные просьбы и передаче власти в тылу энергичному диктатору.

 

       Генерал Алексеев был человеком глубокой ве­ры, той веры, которой была проникнута Святая Русь. Этой верой была проникнута вся его жизнь.

{103} Строгий к себе, бесконечно скромный, не теряв­ший этой скромности ни на каких постах своей во­енной карьеры, он никогда не считал, что жизнь его предназначена только к прохождению службы и к созданию военной карьеры. Свое служение он себе представлял, как служение Вере, Царю и Отечеству. С этим он свою жизнь начал, с этим он ее и закончил, отдав этому служению все свои силы и здоровье и сойдя преждевременно в могилу. Завер­шил он свою жизнь с сознанием «последнего дела на земле» — как выразился он сам, создавая Добровольческую Армию.

 

       В ночь с 27-го на 28-ое февраля Государь уезжает из Ставки, несмотря на мольбы ген. Алек­сеева не предпринимать этого шага. Но влияние окружения Государя было сильнее, «панический генерал слишком сгущал краски». В отсутствие Государя и находясь без связи с ним, Ставка ока­залась со связанными руками, т.к. события развивались на внутреннем фронте, ей не подчиненном.

 

       Председателю совета министров и министрам было вменено в обязанность бороться с револю­цией, и о том, что наступают серьезные моменты в истории Государства Российского, показывают их же тревожные телеграммы Государю. Почему же этих лиц, имевших в своем распоряжении всю полноту власти для борьбы, да притом еще дополнительно санкционированную предоставлением ди­ктаторских полномочий, никто не называет ни ма­лодушными, ни слабыми, ни изменниками. {104} Виноват ген. Алексеев, который не потребовал их ареста и не заменил их другими лицами по соб­ственному усмотрению, без согласия Государя. Ви­новат ген. Алексеев, очевидно и в том, что не заменил ген. Иванова, который был назначен лично Государем. Генералу Алексееву надо было, следовательно, отменить приказ Государя и действовать наперекор распоряжениям свыше. И чтобы не быть слабым, надо было собирать около себя силы для борьбы с революцией, оставив всю свою работу по командованию вооруженными силами Государства Российского.

 

       Забывается всеми и тот факт, что ген. Алек­сеев вернулся в Ставку только 20-го февраля, после продолжительной болезни. Ген. Алексеева вызвал Государь, сократив его отпуск, ввиду пред­стоящей срочной работы по разработке общего с союзниками плана наступления Российских войск на 12-ое апреля 1917 г. Следовательно, ген. Алексеев прибыл в Ставку после почти 2-х месячного отсутствия, только за одну неделю до событий. Кро­ме того, напряженная работа этих исторических дней ухудшила состояние его здоровья. Но ген. Алексеев все время находился в курсе дел, и ответ­ственный военачальник больше всего беспокоился в это время, чтобы революционная зараза, пропу­щенная тыловыми начальниками и гражданским управлением страной — не проникла в армию, и эта задача была исполнена. Точно известно, что еще в войсках никаких революционных {105} выступлений не было и все сохранили верность долгу и при­сяге, как этого требовал ген. Алексеев, вплоть до возглавления государства временным правительст­вом.

В эти дни ген. Алексеев сказал следующие знаменательные слова: «Я солдат, и мои помыслы обращены на фронт, на запад, в сторону врага». Здесь любопытно отметить то, как был встречен ген. Алексеевым пресловутый приказ № 1.

 

Приказ № 1 был опубликован Петроградским советом солдатских и рабочих депутатов 1-го марта, т.е. еще до отречения.

       3-го марта ген. Алексеев, чтобы не допустить заразы в армию, в виде распространения приказа № 1, и проникновения в армию самозванных деле­гаций СР и СД, — отдал Главнокомандующим фронтами приказание за № 1925 «об уничтожении революционных шаек» — «При появлении где-либо подобных самозванных делегаций — приказывал ген. Алексеев, — таковые не рассеивать, а стараться захватить и по возможности тут же назначить полевой суд, приговоры которого немедленно приводить в исполнение».

 

       Генерал Алексеев, как высший военачальник, понимал, что если бы революционные идеи про­никли в армию, это означало бы гибель и про­игрыш войны, и этот проигрыш не простили бы Го­сударю. Следовательно, чтобы морально поддер­жать Государя, ген. Алексеевым были сделаны громадные усилия, несмотря на сильное недомогание. И когда Государь 3-го марта вернулся в {106} Ставку, то он действительно не встретил ни револю­ционных настроений, ни революционного духа ни среди офицеров, ни среди солдат. Жизнь текла по-прежнему, как было заведено раньше. Непосред­ственный долг, лежавший на ген. Алексееве, был им исполнен.

А уже в апреле 1917г. ген. Алексе­ев оставил пост Главнокомандующего, потому, что увидел, что с революционными правителями ему не по пути.

 

       Так почему от ген. Алексеева, требуют выпол­нения еще каких то диктаторских функций, когда эти диктаторские функции были переданы и ген. Иванову и кн. Голицыну? Или надо было ген. Алек­сееву объявить себя сверхдиктатором через голо­ву Государя, чтобы потом не прослыть слабым, малодушным и изменником.

       Мало кому известно, что ген. Алексеевым из Добровольческой Армии, в начале 1918 г., был послан в Сибирь к адмиралу Колчаку (тогда воен­ный министр Омского правительства) ген. штаба полковник Лебедев (который был потом оставлен при адмирале Колчаке) — со специальной мисси­ей, организовать спасение Царской Семьи. Есть сведения, что убийца, еврей Юровский, читая при­каз о расстреле, сказал: «Ваши хотели вас спасти». Так что сами убийцы признавали существование организации для спасения Государя и его семьи.

( дополнение; ldn-knigi:

 

http://www.vgd.ru/JU/jurovski.htm

 

ЮРОВСКИЙ ЯКОВ МИХАЙЛОВИЧ 1887-1938 До 1917 ювелир, позже - офицер ЧК. Один из руководителей ЧК в Екатеринбурге во время расстрела царской семьи.

           Умер от прободения язвы желудка. Жена Муся, сын, дочь Римма. Цитата: «Открываю книгу Соколова “Убийство Царской Семьи”, переизданную в 1978 году в Буэнос-Айресе, и на странице 134 читаю: “Яков Михайлович Юровский – мещанин г. Каинска, Томской губернии, еврей, родился в 1878 году... Его дед Ицка проживал некогда в Полтавской губернии. Сын последнего Хаим, отец Юровского, был простой уголовный преступник. Он совершил кражу и был сослан в Сибирь судебной властью.

Яков Юровский получил весьма малое образование. Он учился в Томске в еврейской школе “Талматейро” при синагоге и курса не кончил. Мальчиком он поступил учеником к часовщику еврею Перману, а в 1891–1892 годах открыл в Томске свою мастерскую. В 1904 году он женился на еврейке Мане Янкелевой. В годы первой смуты он почему-то уехал в Германию и год жил в Берлине. Там он изменил вере отцов и принял лютеранство. (Тогда он и сменил имя и отчество: из Янкеля Хаимовича стал Яковом Михайловичем. – В. Р.) Из Берлина он сначала проехал на юг и проживал, видимо, в Екатеринодаре. Затем он вернулся в Томск и открыл здесь часовой магазин. Можно думать, что его заграничная поездка дала ему некоторые средства. Его брат Лейба говорит: “Он был уже богат. Его товар в магазине стоил по тому времени тысяч десять”. Это же время было и началом его революционной работы. Он был привлечен к дознанию в Томском губернском жандармском управлении и выслан в Екатеринбург. Это произошло в 1912 году. Здесь Юровский открыл фотографию и занимался этим делом до войны. В войну он был призван, как солдат, и состоял в 698-й Пермской пехотной дружине. Ему удалось устроиться в фельдшерскую школу. Он кончил ее, получил звание ротного фельдшера и работал в одном из екатеринбургских лазаретов...” После большевистского переворота Юровский – член Уральского областного Совета и областной комиссар юстиции...". 

На той же 134-й странице ссылка: “Сведения о личности Юровского основаны на точных данных: на показаниях его матери Эстер Моисеевны, допрошенной агентом Алексеевым 27 июля 1919 года в Екатеринбурге, родных его братьев Эле-Мейера и Лейбы и жены первого Леи-Двейры Мошковой, допрошенных мною 5 ноября того же года в г. Чите”»).

 

       Еще в последний момент первых трагических дней, ген. Алексеев берет на себя громадную от­ветственность и фактически делает беззаконие в {107} Ставке. За подписью ген. Алексеева издается извещение о воцарении Императора Михаила II, ко­торое было расклеено по улицам Могилева. И толь­ко распоряжением из Петрограда было отменено приведение войск к присяге, как незаконное. Это ли тоже измена ген. Алексеева?

 

       Сейчас почему-то принято принимать во вни­мание только момент отречения Государя, совер­шенно не считаясь с окружавшей Ставку обстанов­кой и с той ответственностью, которая лежала на ген. Алексееве перед Государем и Россией. Можно, конечно, придумывать что угодно и развивать свою фантазию в каком угодно направлении, но имею­щиеся исторические документы говорят об одном существенном факте, что ген. Алексеев был един­ственным тогда в России человеком, который с нечеловеческой силой и упорством старался спасти армию от революционной заразы во время отсут­ствия Верховного Главнокомандующего — Госу­даря Императора.

       Напрасно клевета и ложь стараются опорочить честное имя большого российского полководца ген. Алексеева; исторические документы точнее лжи и клеветы. Пусть спит спокойно смиренный рыцарь земли Российской и пусть знает, что победит правда, а не ложь, как побеждал и победит свет над тьмой.

М. Борель

 

(ldn-knigi; М. Борель – родственник (зять) генерала Алексеева.

Борель Михаил Константинович, 1895-1979 (ум. в Буэнос-Айрес).

Штабс - ротмистр Лейб-Гвардии Уланского ЕИВ полка.

источник— http://www.vgd.ru

 

Дочь генерала Алексеева – В. М. Алексеева-Борель, см.: В. М. Алексеева-Борель, Аргентинский архив генерала Алексеева)

 

{108}

Приложение I

ПРИКАЗ

по Главному Штабу

С. Петербург

1904 года

Ноябрь 10-го дня, № 708.

 

       В лице уезжающего на днях на Дальний Во­сток генерал-майора Алексеева Главный Штаб лишился выдающегося деятеля.

       Важнейшее, по характеру своей работы, от­деление Главного Штаба, — Оперативное, — по­теряло в нем опытного, беззаветно преданного тру­ду руководителя; Николаевская Академия генерального штаба рассталась с даровитым профессо­ром; сослуживцы лишились товарища редких ду­шевных качеств.

       Работая с Михаилом Васильевичем последние 8 месяцев, я проникся глубоким уважением к ис­ключительной трудоспособности и талантливости этого редкостного работника и, если согласился не без горечи в сердце, расстаться с ним, то толь­ко по глубокому убеждению в необходимости пре­доставить Михаилу Васильевичу возможность, в интересах будущего, проверить и обогатить его об­ширные теоретические познания широким боевым опытом.

       Отменная деятельность глубокоуважаемого Михаила Васильевича в Главном Штабе налагает {109} на меня долг выразить ему от лица. службы иск­реннюю благодарность за его в высокой степени полезные труды.

       От лица всех чинов Главного Штаба прошу его принять наше напутственное пожелание ему здоровья, сил и энергии на предстоящие ему ве­ликие труды на пользу и славу Царя и Родины.

                   Подписал :

       Вр. и. д. Начальника Главного Штаба

       Генерал-Лейтенант Фролов

 

Приложение 2

ПРИКАЗ

по Генеральному Штабу

Санктпетербург

1908 года

Сентября 27-го дня, № 45.

 

       Предписываю временно исправляющему должность 1-го обер-квартирмейстера Главного Управ­ления Генерального Штаба, генерал-лейтенанту Алексееву, назначенному ВЫСОЧАЙШИМ прика­зом 30-го Августа сего года начальником штаба Киевского военного округа, с производством, за от­личие по службе, в генерал-лейтенанты, отправить­ся к месту своего служения.

       ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ благоугодно было на моем всеподданнейшем докладе о назначении генерал-майора Алексеева на должность {110} начальни­ка штаба Киевского военного округа собственно­ручно ВЫСОЧАЙШЕ начертать: «Согласен и с производством за отличие по службе в генерал-лей­тенанты».

 

       Эти высокие милости и отличие МОНАРХА к достойнейшему и полезнейшему из наших офицеров послужат наградою продолжительной и усердной службы генерал-лейтенанта Алексеева, а осталь­ным знаменательным указанием высокой милости ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА к офицерам Генерального Штаба.

       Вся предшествующая служба генерал-лейте­нанта Алексеева отмечена верным и настойчивым служением его интересам армии и в частности Ге­неральному Штабу на разнообразных должностях, которые он занимал.

       Зная Михаила Васильевича с выхода его из Академии, а затем непосредственно работая с ним, я был в течение продолжительного времени свиде­телем и под конец и оценщиком его деятельности, всегда проникнутой одною мыслью быть полезным отечеству и нашей армии.

       Мне лично Михаил Васильевич был и моим ближайшим помощником, и сотрудником во всех почти делах. Он брал на себя львиную долю работы и стремился остаться незамеченным, когда дело было сделано. Его постоянный девиз был работать для дела и этому девизу он остался верен.

       С уходом Михаила Васильевича я теряю не только опытного и знающего обер-квартирмейстера, {111} но и человека, к которому чувства моей горячей привязанности связаны и с чувством глубокого уважения и доверия.

       Утешением всем нам будет служить то, что на новом своем высоком посту генерал-лейтенант Але­ксеев будет продолжать работать совместно со всеми нами в той же области, преследуя те же цели.

       От лица службы, выражая глубокоуважаемому Михаилу Васильевичу мою сердечную благодарность, я высказываю Его Превосходительству наи­лучшие пожелания здоровья и успехов.                        Подписал:

       Начальник Генерального Штаба

       Генерал от Инфантерии П а л и ц ы н

 

Приложение 3

 

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА ГОСУДАРЯ

ИМПЕРАТОРА ГЕНЕРАЛУ АЛЕКСЕЕВУ

 

22-го Августа 1916 г.

 

       Ее Величество обещала присутствовать завтра в 12.30 на завтраке в штабе с дочерьми.

       Мне хотелось бы чем-либо ознаменовать го­довщину моего предводительствования войсками — даровав чинам моего Штаба напр. какой-либо на­грудный знак.

       Если у вас имеются соображения по этому по­воду — будьте добры передать их мне завтра при докладе.

{112} Благодарю вас, дорогой Михаил Васильевич, от глубины души за неутомимо усердные и много по­лезные мне труды ваши.

 

       Высоко ценя службу вашу, молю Бога даровать вам и впредь силы и здоровья до конца выдержать тяготу возложенной на вас ответственной работы.

       Сердечно вас любящий и уважающий

                                                                               НИКОЛАЙ

 

Приложение 4

 

---

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 73; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!