ПОСЛАНИЕ ГОРАЦИЯ К МЕЦЕНАТУ, В КОТОРОМ ПРИГЛАШАЕТ ЕГО К СЕЛЬСКОМУ ОБЕДУ 11 страница
Датируется 1830 г. на том основании, что автограф — на одном листе с переводом фрагмента из драмы Гюго «Эрнани», появившейся в марте 1830 г. Есть мнение, что стих. написано в период между 12 июля и 12 августа (н. ст.) 1829 г. (см. Летопись . С. 285).
Это стихотворение привлекло особое внимание В.С. Соловьева (см. Соловьев. Красота . С. 50–51), изучая сущность красоты в неорганическом мире, философ связывает ее явление со светом как «первым началом красоты в природе» (с. 44), а затем и с движением как выражением кажущейся свободною жизни в неорганической природе. Развивая мысль, Соловьев отмечал: «Этою красотою видимой жизни в неорганическом мире отличается прежде всего текущая вода в разных своих видах: ручей, горная речка, водопад. Эстетический смысл этого живого движения усиливается его беспредельностью, которая как бы выражает неутолимую тоску частного бытия, отделенного от абсолютного всеединства» (с. 48). На это стихотворение Тютчева Соловьев ссылается неоднократно: «тому же поэту волна по своему виду и живому движению представляется скачущим морским конем» (процитирована первая строфа, с. 51–52). Красоту этого образа философ, видимо, усматривал в «предварении» жизни в неорганическом мире, в своеобразной «игре» — «свободном движении частных сил и положений, объединенных в индивидуальном целом» (с. 48).
Увиденный Соловьевым тип красоты встречается и варьируется во многих стихотворениях Тютчева. Образ бегущей воды относится к любимым у поэта; до стихотворения «Конь морской» он вошел в «Весеннюю грозу». В дальнейших произведениях усиливается одухотворение образа бегущей воды: «Весенние воды», «Что ты клонишь над водами...», «Поток сгустился и тускнеет», «Фонтан», «Давно ль, давно ль, о Юг блаженный...», «Море и утес», «По равнине вод лазурной...» и многие другие.
|
|
|
«ВЕЛИКИЙ КАРЛ, ПРОСТИ! — ВЕЛИКИЙ, НЕЗАБВЕННЫЙ...»
<Из «Эрнани » В. Гюго >
Автографы (2) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 4–5 и 6 об.— 7.
Первая публикация — Изд. 1900 . С. 420–421; заканчивается публикация 24-й строкой («Пригнула все главы венчанные к земле»). Впервые полностью опубликовано К.В. Пигаревым в первом выпуске «Мурановского сборника» (1928. С. 34–48).
Печатается по автографам. См. «Другие редакции и варианты». С. 240.
Автографы различаются: первый включает 57 строк, из которых 6 содержат исправления, поэт уточнял перевод, делал его стиль более выразительным.
Расшифровали зачеркнутое Пигарев и Г.И. Чулков. Здесь приводится расшифровка Пигарева (Лирика II . С. 289–290).
Второй автограф, карандашный, на одном листе со стих. «Конь морской», имеет помету «Из Hernani» и содержит 30 стихов, от «Ищи ж владычества и взвесь пригоршни пыли» до конца: «Мироправленья жезл! Кто я? Исчадье праха!» Появился новый вариант строк 50–57. В 66-й строке не прочитано Чулковым и Пигаревым последнее слово (Чулков I . С. 357; Лирика II . С. 96); в Изд. 1984 слово прочитано как «неустанный» (с. 286.)
|
|
|
В первой публикации Чулков обнаружил три ошибки: «для» вместо «чрез» (26-я строка), «вождя» вместо «Божью» (50-я строка), «без смерти» вместо «бессмертное» (69-я строка). В Лирике II исправления внесены, как и в дальнейшие издания.
Тютчев перевел монолог дона Карлоса из драмы Гюго «Эрнани» (д. IV, сц. 2); это монолог дона Карлоса перед избранием в императоры, произнесенный в мавзолее Карла Великого. Р.Ф. Брандт оценивал перевод как «довольно близкий» (Материалы . С. 110).
Стихотворение датируется 1830 г. Датировку связывают с тем, что драма Гюго «Эрнани» была написана в 1829 г.; в конце февраля 1830 г. состоялась ее постановка; в начале марта того же года произведение было опубликовано. В 1831 г. появился полный русский перевод, сделанный А.Г. Ротчевым.
«ДУША ХОТЕЛА Б БЫТЬ ЗВЕЗДОЙ...»
Автограф неизвестен.
Первая публикация — Совр . 1836. Т. III. С. 14 (под номером IX, в общей подборке «Стихотворения, присланные из Германии», подписанной инициалами «Ф. Т.»). Затем уже с именем Тютчева — Совр . 1854. Т. XLIV. С. 16; Изд. 1854 . С. 29; Изд. 1868 . С. 34; Изд. СПб., 1886 . С. 117; Изд. 1900 . С. 47.
|
|
|
Печатается по первой публикации.
Сохранились списки в Сушк. тетради (с. 24), в Муран. альбоме (с. 26), в Альбоме Тютчевой (с. 47), среди списков, сделанных рукою Эрн. Ф. Тютчевой и И.С. Аксакова (РГАЛИ, Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 52. Л. 16 об.), здесь текст получил название «Желание», а в конце стихотворения — подпись «Ф. Тютчев», и фамилия подчеркнута. В Сушк. тетради и в Муран. альбоме стихотворению предшествует «О чем ты воешь, ветр ночной...», последует — «Так здесь — то суждено нам было...».
Печатные тексты не имеют существенных отличий. В Изд. СПб., 1886 стоит дата «1840», «нелепая», по справедливой оценке Г.И. Чулкова. В Изд. 1900 стихотворение не разделено на строфы.
Чулков датировал стихотворение 1828–1830 гг. на том основании, что сохранился список в той же рукописи, что и «Сон на море», бумага которой имеет водяной знак — «1828» (Чулков I . С. 179). К.В. Пигарев устанавливал верхнюю границу времени возможного написания стихотворения — «не позднее апреля 1836 г., так как в начале мая было послано И.С. Гагарину» (Лирика I . С. 368). Уточнение датировки в Летописи 1999 — июль... август 1829 г. — представляется вероятным.
|
|
|
Н.А. Некрасов полностью перепечатал стихотворение и в своем отзыве соединил с другим — «В душном воздуха молчанье...» (см. коммент . С. 401) (Некрасов . С. 219–220). Л.Н. Толстой пометил его буквами «Т. Г.» (Тютчев. Глубина) (ТЕ . С. 145). Р.Ф. Брандт прокомментировал таким образом: «Стихотворение красивое, но представляющее странное смешенье двух зрительных точек: изобразив сперва звезды такими, какими они представляются человеческому глазу, поэт затем, как астроном, оговаривает, что звезды светят и днем, а даже, будто бы, еще ярче!» (Материалы . С. 28). Попытки реального, позитивного истолкования стихотворения не увенчиваются успехом.
С.Л. Франк находит поэтический контекст, рассмотрев стихотворение в связи с такими, как «Лебедь», «Весеннее успокоение», увидев в них «завершающий аккорд религиозной симфонии тютчевской лирики...», усмотрев его в мечте поэта о смерти среди природы. «В этом же направлении идет мечта души стать звездою, горящей скрытым светом «в эфире чистом и незримом». Это высшее настроение, прозрение последней, глубочайшей и прекраснейшей основы бытия в стихии, которая сочетает в себе тишину, отрешенность, покой смерти с ясностью и светом, выражено в стихотворениях, в которых космическое чувство Тютчева достигает своей вершины: в описаниях красоты вечера, осени, старости, увядания и тихого страдания» (Франк. С. 26–27). Пигарев считал ближайшим контекстом стих. «Ты зрел его в кругу большого света...» и «В толпе людей, в нескромном шуме дня...», находя, что «образ звезды, светящейся днем, перекликается с образом месяца днем» (Лирика I . С. 368).
ДВУМ СЕСТРАМ
Автографы (3) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 1, 3 и 2–2 об.
Первая публикация — Совр . 1836. Т. IV. С. 40, под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», с общей подписью «Ф.Т.», под номером XXII. Затем — Совр . 1854. Т. XLIV. № 13. С. 18; Изд. 1854 . С. 35; Изд. 1868 . С. 40; Изд. СПб., 1886 . С. 47; Изд. 1900 . С. 94.
Печатается по третьему автографу, совпадающему с текстом первой публикации. См. «Другие редакции и варианты». С. 241.
В первом, карандашном, черновом автографе 4-я строка — «Та ж свежесть утреннего часа», этот вариант и во 2-м автографе. Но в 3-м автографе — другой вариант: «Та ж прелесть утреннего часа». Если слово «свежесть» больше соответствует реалистическим тенденциям тютчевской лирики природы, то «прелесть» восходит к традициям эстетики XVIII века, сентиментализма и предромантизма.
Особенность авторской пунктуации — повторы тире (в конце 2-й и 5-й строк) в 1-м автографе и здесь же в конце 7-й строки — многоточие, а в конце 8-й — восклицательный знак с многоточием. Во 2-м автографе стоит тире в конце 1-й строки, многоточие — во 2-й, восклицательный знак с многоточием — в конце 5-й и 10-й строк, в конце 7-й — двоеточие. В 3-м автографе — все, как во втором, но 7-я завершается многоточием, что было и в первом автографе. Варианты в синтаксическом оформлении текста говорят о том, что Тютчев легко заменял тире многоточием, сближая их смысловое значение и подчеркивая недоговоренность, смысловую открытость, как бы конфиденциальность стихотворного посвящения, призванного о многом напомнить старшей сестре.
«Двум сестрам» записано на обороте листа со стих. «Как над горячею золой...»; они стоят под номерами: «1» «Двум сестрам», «2» «Как над горячею золой...». Можно усмотреть некоторую общность в меланхолической эмоции стихотворений.
Печатные тексты слегка различаются. В пушкинском Совр . стихотворение разделено на строфы, текст соответствует 3-му автографу («Та ж прелесть утреннего часа»), пунктуация в основном — тоже, хотя в конце 7-й строки стоит двоеточие, а в конце 5-й — только восклицательный знак (без многоточия). В Изд. 1854 , а также Изд. 1868 и Изд. 1886 печаталось без разделения на строфы, 4-я строка здесь — со словом «прелесть». Но в Изд. 1900 стихотворение разделено на строфы и 4-я строка — «Та ж свежесть утреннего часа». Этот вариант строки принят и в Изд. 1987 .
Датируется 1830-м г. и, как считает К.В. Пигарев, навеяно петербургскими встречами поэта в июне — сентябре 1830 г., адресат неизвестен (см. Лирика I . С. 347). А.А. Николаев датирует 1820-ми гг. и утверждает, что в нем речь идет о жене Тютчева Элеоноре, урожд. Ботмер, и ее сестре Клотильде (Изд. 1987 . С. 376); см. также: Николаев А.А. Судьба поэтического наследия Тютчева 1822–1836 гг. — Русская литература. 1979. № 1. С. 134).
Современный биограф Тютчева Г.В. Чагин полагает, что стихотворение написано летом 1830 г. и обращено к сестрам декабриста В.П. Ивашева (см. Чагин Г.В. Родовое гнездо Тютчевых в русской культуре и литературе XIX века. М., 1998. С. 121–125). Мать сестер Ивашевых — Елизаветы и Екатерины — Вера Александровна, урожд. Толстая, была двоюродной сестрой матери Тютчева Екатерины Львовны и ее родной сестры Надежды Львовны Завалишиной. Старшее поколение было чрезвычайно дружно, что передалось и их детям. Дети сестер Толстых, по крайней мере старшие, были примерно одного возраста, часто встречались, любили друг друга. Сестры Ивашевы получили по тому времени хорошее воспитание, они музицировали, рисовали красками; Лиза, по воспоминаниям современников, была восторженной и пылкой натурой; она была на два года моложе своего троюродного брата Федора Тютчева. Можно предполагать его особое отношение к старшей сестре, по-видимому, увлечение. В 1830 г., когда в Петербург приехал из-за границы Тютчев, он встретился лишь с младшей сестрой, Екатериной, а Елизавета к тому времени уже вышла замуж за Языкова и жила отдельным домом с мужем и детьми. Екатерине шел в это время 19-й год. Примерно столько же было ее старшей сестре Лизе десятилетие назад, когда она встречалась с Тютчевым. В отличие от старшей сестры Екатерина была девушка тихая, мечтательная, склонная к меланхолии. Вероятно, сестры были очень похожи, что особенно ощутил поэт, не видевший долгое время старшую и встретивший вместо нее младшую: «Обеих вас я видел вместе — / И всю тебя узнал я в ней... / Та ж взоров тихость, нежность гласа...». В стихотворении Тютчев сказал о своей любви к девушке и о ее утраченной молодости; Елизавета нечто подобное говорила в письме к брату (см. Буланова О.К. Роман декабриста. М., 1933. С. 97–98) (Г.Ч .).
Впервые в этом стихотворении прозвучал характерный для поэта задушевный мотив встречи с юностью: «И все, как в зеркале волшебном, / Все обозначилося вновь...»; в дальнейшем мотив станет главным в стих. «Я помню время золотое...» и особенно — «Я встретил вас — и все былое...»; поэт говорит о порыве душевного обновления.
«КАК НАД ГОРЯЧЕЮ ЗОЛОЙ...»
Автографы (2) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 3 об. и 4 об.
Первая публикация — Совр . 1836. Т. III. С. 15 (без разделения на строфы), под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», с общей подписью «Ф.Т.», под номером Х. Затем — Совр . 1854. Т. XLIV. С. 13; Изд. 1854 . С. 23; Изд. 1868 . С. 27; Изд. СПб., 1886 . С. 46; Изд. 1900 . С. 93.
Печатается по второму автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 241.
Оба автографа написаны чернилами, в них варьируется последняя строка: «Я просиял бы — и угас!..» и «Я просиял бы — и погас!», а также знаки препинания. Авторские знаки препинания свидетельствуют о том, что строфы осознавались не замкнутыми, а открыто связанными между собой, подчиненными друг другу, содержащими как бы отрицание формы станса, в котором строфы завершаются точкой. По-видимому, вариант на бумаге большего формата является вторичным и окончательным. Авторские знаки запечатлели эмоциональный порыв автора, эмоция нарастает к концу стихотворения.
Прижизненные печатные издания, а также Изд. 1886 , Изд. 1900 лексически не различаются, лишь слегка отличаются в синтаксическом оформлении текста. Недостатком изданий является отказ от воспроизведения в конце 8-й строки восклицательного знака с многоточием, который дополняет восклицательную интонацию третьей строфы. В результате приглушена взволнованность поэта. Также необходимы тире (в 4-й и 10-й строках автографа), которые подчеркивают психологический параллелизм (реального огня и огня сердечного); исчезли в Изд. 1900 . В других изданиях тире осталось лишь в конце 4-й строки. Во всех изданиях 12-я строка — «Я просиял бы и погас!» (второй автограф). В списке Муран. альбома (с. 21) — этот же вариант.
Датируется не позднее 1830 г., судя по контексту автографа.
Н.А. Некрасов полностью перепечатал стихотворение и дал ему эмоционально-психологический комментарий: «Грусть, выраженная здесь, понятна. Она не чужда каждому, кто чувствует в себе творческий талант. Поэт, как и всякий из нас, прежде всего человек. Тревоги и волнения житейские касаются также и его, и часто более, чем всякого другого. В борьбе с жизнью, с несчастием он чувствует, как постепенно талант его слабеет, как образы, прежде яркие, бледнеют и исчезают, — чувствует, что прошедшего не воротишь, сожалеет — и грусть его разрешается диссонансом страдания. Но каждый делает столько, сколько суждено было ему сделать. И если обстоятельства помешали ему вполне развить свой талант, право на благодарность и за то, что он сделал, есть его неотъемлемое достояние» (Некрасов . С. 217).
И.С. Аксаков, рассматривая это стихотворение вслед за «Silentium!», пишет: «В другом превосходном стихотворении эта тоска доходит уже до своего высшего выражения» (Биогр . С. 49). Затем следовала перепечатка стихотворения с выделением курсивом строк 9, 10, 12. Аксаков развивал свою мысль о том, что поэт, испытывая подлинное наслаждение от творчества, в то же время вследствие сложности своей натуры быстро погружался в состояние неудовлетворенности; его требования к творчеству оказывались выше сделанного им. А требования эти бывали столь велики, «тревожили иногда его собственную душу с настойчивостью и властью, что пламень таланта порою жег его самого и стремился вырваться на волю, что эти высокие призывы, оставшиеся неудовлетворенными, наводили на него припадки меланхолии и уныния, особенно в тридцатых годах его жизни, во время пребывания за границей...» (с. 48).
И.С. Тургенев (Полн. собр. соч. и писем в 30 т. Соч. в 12 т. М., 1983. Т. 11. С. 50) цитировал последнюю строфу стих. в «Воспоминаниях о Белинском». Обнаруживая в жизни природы и человека действие закона разрушения и равновесия, желание «просиять» даже вопреки опасности «погаснуть», писатель находил действие этого закона в личности критика: «Сердце его безмолвно и тихо истлело; он мог воскликнуть словами поэта:
О небо! Если бы хоть раз
Сей пламень развился по воле...
И, не томясь, не мучась доле,
Я просиял бы и погас!
Но мечты людские несбывчивы, а сожаленья — бесплодны». Л.Н. Толстой отметил стихотворение буквой «Г» (Глубина) — ТЕ . С. 145.
Контекст стихотворения в автографе — «Весенние воды» (см. коммент . С. 399), «Двум сестрам» (см. коммент . С. 367) — выявляет общую эмоциональную приподнятость трех стихотворений, приятие внеличного мира, радость общения с ним, жажду душевного обновления. Такой контекст еще больше выявляет контраст душевных состояний стих. «Silentium!» (желание замкнуться, уйти в себя) и «Как над горячею золой...» (жажду выплеснуть наружу душевный пламень).
СТРАННИК
Автографы (3) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 6 и 5.
Первая публикация — РА . 1879. Вып. 5. С. 127. Затем — ННС . С. 21; Изд. СПб., 1886 . С. 32; Изд. 1900 . С. 44.
Печатается по второму автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 241.
Автографы карандашный (черновой) и написанный чернилами (беловой). Изменения внесены в 1, 2, 9 и 11-ю строки. Первоначальный обобщенный образ («Богам угоден бедный странник») заменен более конкретным и прямо связанным с античностью («Угоден Зевсу»), во 2-й строке перестановка слов усилила слово «святой» и устранила соседство двух местоимений. Выдвижение на первый план слова «веси», а не «грады» (9-я строка) свидетельствует об осознании поэтом географической ситуации (деревня — на первом месте). Правка в 11-й строке («отверста» вместо «открыта») говорит о стремлении усилить возвышенно-архаический тон стихотворения, что тоже соответствует античным ассоциациям. Особенности авторского синтаксиса — повтор восклицательного знака с многоточием.
«Странник» написан на обороте листа со стих. «(В дороге)» — «Здесь, где так вяло свод небесный...» и датируется началом 1830-х гг., во всяком случае не позднее 1836 г. (см. РА . С. 118, и Чулков I . С. 363). В «Страннике» дорожный мотив предстает в обобщенно-философском варианте, в то время как в других стихотворениях этого времени запечатлены отдельные лирические картинки-впечатления от увиденного. Мотивом широкого видения «дивного мира» стихотворение сближается с программным «Не то, что мните вы, природа...» с его порицающими строками: «Они не видят и не слышат, / Живут в сем мире, как впотьмах...». В «Страннике» — положительное утверждение: «Ему отверста вся земля, / Он видит все и славит Бога!..»; в дальнейшем сходный мотив войдет в стих. Пушкина «Странник». Тексты в указанных изданиях соответствуют беловому автографу, но в них 8-я строка: «В утеху, пользу, в назиданье» (повторяется предлог «в»).
Р.Ф. Брандт (Материалы . С. 28) обратил внимание на написание Тютчевым слова «Бог» и заметил: «Может быть, следовало бы писать «бога» с маленькой буквы, относя к упоминаемому в первом стихе Зевсу; но скорее автор здесь сбился со взятой на себя роли язычника». Д.С. Дарский отозвался о стихотворении: «Возвращаясь к божественной природе, Тютчев стремился перестроить себя на древний лад. Натуралистической религии соответствует и свой собственный тип праведника. Это странник, бездомный бродяга, беглец человеческих обществ, искатель в природе божьей правды. «Кому Бог хочет оказать настоящую милость, того он посылает в обширный мир; тому он показывает свою мудрость в горах, в лесу, в реках и полях», — говорит Эйхендорф, и очень может быть повторяя заимствованный мотив, пишет Тютчев своего «Странника»...
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 82; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!