Некоторые биографические сведения об Стургацких.

Содержание

 

I. Вступление.

 

1.Что такое фантастика?

 

2.Фантастика и фантастическое в мировой и русской литературе.

 

II. Основная часть.

 

1.Темы и проблемы произведений Стругацких.

 

2.Критики о Стругацких.

 

3.Некоторые биографические сведения.

 

4. Характеристика творчества Стругацких:

 

а) «Трудно быть богом»,

 

б) «Пикник на обочине».

 

5.Язык и стиль повестей Стругацких. 

 

III. Заключение.

 

VI. Библиография.

 

 

I . Вступление

Что такое фантастика?

Выходит все больше и больше фантастических книг. Фантастика вла­ствует над сердцами и умами миллионов читателей. Теперь существуют два мира: реальный и фантастический — с машинами времени, с роботами, со сверхсветовыми скоростями. Так что же есть фантастика? По мнению Стру­гацких, фантастика — литературное отображение мира, сильно сдобренного человеческим воображением.

Фантастика — пралитература, первичная литература. Мифы, сказки, поверья, легенды — фантастика младенческого возраста человечества. Ко­нечно же, мифология — эта милая гипотеза о существовании сверхъ­естественных сил — пыталась осмыслить лишь природу, а не социальные коллизии. Но полз ледник, сметая все на своем пути, но огонь и наводнения пожирали первые творения рук человеческих, но орды варваров сеяли смерть и уничтожение — и человек начинал понимать: жизнь — это не подчинение воле богов, а скорее борьба с ними. Так возникла потребность в утопии (до­словный перевод этого греческого слова — «место, не существующее ни­где»). Утопия — одна из форм критики настоящего во имя будущего. Значит, и утопический проект Филеаса Халкедонского, и «Республика» Платона, и «Утопия» Томаса Мора, и «Город Солнца» Кампанеллы — все эти произве­дения, будучи свободной игрой фантазии, выражали неудовлетворенность людей существующими отношениями.

 

Фантастика и фантастическое в мировой и русской литературе.

Гоголь, Бальзак, Достоевский, Гофман... Михаил Булгаков... Брэдбери. Жюль Верн первый понял, что в мире дает о себе знать влияние технологии. Он осознал: Земля медленно, но неотвратимо населяется машинами. И сам помог этому «размножению» машин, хотя до конца своих дней опасался, что его железные питомцы со временем могут стать даже причиной регресса об­щества. Жюль Верн — певец технологии. Люди и их отношения между собой интересовали его лишь как иллюстрация к техническим идеям. Талантливые описания последующих технических открытий — вот суть любого из его ро­манов.

Кто-то из зарубежных литературоведов назвал фантастов «сумеречны­ми пророками человечества. Отбрасывая эпитет «сумеречный», можно ска­зать: фантастика непрерывно бомбардирует Землю логическими моделями возможного будущего. Но когда речь идет не о технологии, а о социальных перспективах, всякие художественные прогнозы — дилетантство. Ими долж­ны заниматься только крупные ученые — историки, социологи, футурологи и т. д.

Парадоксально, но фантастика не имеет почти никакого отношения к будущему, хотя и подготавливает человека ко времени железных чудес. Главная ее задача — в художественной форме переводить идеи науки на язык простого смертного. Когда читаешь «45˚ по Фаренгейту», по-настоящему ужасаешься, но потом приходит понимание того, что Брэдбери пишет о на­стоящем! Об ужасе и беззащитности современного гуманитария перед дви­жением науки и технологии, находящихся в руках мерзавцев.

 

II . Основная часть.

Темы и проблемы произведений Стругацких

Казалось бы, оглянись вокруг — и думай. Казалось бы, мир огромен и открыт для мысленного анализа. Но он огромен чересчур, в нем легко не увидеть главное — ключевые, больные точки. Стругацкие с непостижимым упорством, год за годом, книга за книгой, выделяют для нас главные пробле­мы. Первейшая — воспитание детей. Отчаянный вопрос; что делать, чтобы наша скверна не передавалась следующим поколениям? От этого зависит бу­дущее человечества, это равно волнует христианина, мусульманина, атеиста; ученого педагога и неграмотного старика, брошенного внуками. Стругацкие впервые написали об этом тридцать лет назад и даже — вопреки своим пра­вилам — предложили проект новой школьной системы, иного статуса учите­ля, умного и человечного подхода к ребенку.

Другая тема, другая всеобщая болезнь, о которой последние годы мы буквально кричим: отношения человека с живой природой. Писатели подня­ли ее, когда в нашей стране никто не слышал и не думал о подступающей экологической катастрофе и самого слова «экология» большинство еще не знало. Едва ли не первыми в мировой литературе они изобразили биологиче­скую, то есть слитую с живой природой, цивилизацию. И уж точно первыми написали роман-предупреждение, в котором без экивоков и с удивительной отвагой обвинили пресловутую командно-административную систему в уничтожении природы: «...За два месяца превратим там всё в... э-э... в бето­нированную площадку, сухую и ровную».

Еще одна мучительная проблема: личность и общество. Тема колос­сальная и вечная, она, в сущности, охватывает все остальные людские про­блемы, от свободы личности до государственного устройства. Стругацкие в каждой книге выхватывают — как профессиональные фотографы— новые ракурсы этой темы и давно уже нашли свой. Так до них практически никто на мир не смотрел. Это стремление к потребительству — не в том, разумеет­ся, виде, о котором пишут в газетных фельетонах. Не о мебельных гарниту­рах речь. Писатели четко отделяют естественную тягу людей к комфорту от тупого ожидания подарка, от убежденности, что комфорт должен объявиться как манна небесная — мол, общество обязано его даровать. Эту тему они также затронули четверть века назад, когда с высоких трибун нам талдычили: слушайтесь начальства, сидите тихо и с открытыми ртами, манна сама посы­плется...

Стругацкие и призывают нас к мысли, усердной и постоянной. Мысль, соединенная с добротой и благожелательностью, — их ключ к любым шка­тулкам Пандоры, что бы там ни было запрятано. В этом один из секретов обаяния Стругацких — для интеллигентного читателя, но здесь же и некото­рая опасность: ленивый разум не всё поймет или поймет навыворот.

К их утопическим картинам очень точно подходит определение Викто­рии Чаликовой: «Утопия враждебна тоталитаризму потому, что она думает о будущем как об альтернативе настоящему». Эту враждебность еще в шести­десятые годы уловили правые критики, верные режиму. Один из них объя­вил, что Стругацкие «...обесценивают роль наших идей, смысл нашей борь­бы, всего того, что дорого народу». Уловили и восприняли на свой лад сотни тысяч «простых» читателей — не такими уж простыми они оказались, сейчас многие из них отчаянно дерутся за новую жизнь... Но есть читатели и крити­ки, даже самые интеллигентные и «левые», которые так ничего и не поняли. Как бы загипнотизированные ярлычками и наклейками, они считают Стру­гацких едва ли не сталинистами и приписывают им соответствующие грехи.

Крайности сходятся. Что же, это в российской традиции — как и яро­стные споры о литературе. Она неотторжима от жизни нашего народа, слово художника значит очень много, на него отзываются радостно и гневно, чест­но и лукаво.

 

Критики о Стругацких.

Что бы ни говорили о творчестве писателя, это всегда интересно и познавательно. Критика воссоздаёт атмосферу времени объективно, несмотря на, порой, необъективные оценки.

Вот несколько выдержек из критических статей, посвященных творче­ству братьев Стругацких.

 

«Это произведение, названное фантастической повестью, является не чем иным, как пасквилем на нашу действительность. Авторы не говорят, в какой стране происходит действие, не говорят, какую формацию имеет опи­сываемое ими общество. Но по всему строю повествования, по тем событиям и рассуждениям, которые имеются в повести, отчетливо видно, кого они под­разумевают», - пишет в газете «Правда Бурятии» (19 мая 1968 года) В. Александров.

(В. Свининников. «Блеск и нищета» «философской» фантастики»-«Журналист», 1969, № 9).

 

 «В научно-фантастической литературе сегодня преобладает массовая фантастика, которую можно было бы назвать рок-фантастикой (см. напри­мер: Дунаев М. «Роковая музыка»,- «Наш современник», 1988, № 1 и 2). Главное внимание в рок-фантастике обращено на занимательность сюжета, а духовная жизнь какого-либо сталкера до неприличия убога и состоит из со­мнений, растерянности, забвения чувства собственного достоинства и потери цели жизни».

(А. Воздвиженская, «продолжая споры о фантастике» - «Вопросы ли­тературы», 1981, № 8).

 

«Хотелось бы услышать мнение читателей и критиков о повести-«Отягощенные злом», а также о «коммунистической» повести «Трудно быть богом», в которой нет ни одной новой идеи, зато есть воспевание массовых убийств и кровавой мести».

(С. Плеханов. «Когда все можно?»- «Литературная газета», 1989, 29 марта).

 

«Вторая повесть - «Трудно быть богом», как и первая («Далекая Раду­га»), скорее может дезориентировать нашу молодежь, чем помочь ей в пони­мании законов общественного развития. Насколько же мы, граждане сего­дняшнего социалистического общества, человечнее, гуманнее героев, соз­данных Стругацкими? Мы вмешиваемся в ход истории, мы помогаем наро­дам, которые борются за свою свободу и национальную независимость. И будем помогать, пока живет в нас революционный дух».

(Ю. Котляр. «Фантастика и подросток» - «Молодой коммунист», 1964,

№6).

 

«Четверть века я регулярно перечитываю эту вещь, и каждый раз пора­жаюсь ее странной доле. Она была уже опубликована, но не как единое це­лое, а двумя половинами: «Лес» и «Управление», причем вышли эти полови­ны буквально в противоположных концах страны. В подзаголовке ее значит­ся «Фантастическая повесть», между тем это один из самых умных и значи­тельных романов XX века, и фантастичен он не более, чем «Сто лет одиноче­ства» или «Мастер и Маргарита».

(А. Лебедев. «Реалистическая фантастика и фантастическая реаль­ность» - «Новый мир», 1968, № 11).

 

«Обитаемый остров» напоминает хорошо, профессионально сделанный кинофильм. Сюжет захватывает. Читатель в напряжении до последней стра­ницы. Развязка неожиданна. Про эту повесть никак не скажешь, что конец ясен с самого начала. И сцена за сценой выписаны так, будто смотришь их на экране. Еще одно достоинство повести - хороший юмор».

(Л. Ершов. «Листья и корни» - «Советская Россия», 1969, 26 июня).

 

«Убедительный тому пример - повесть «Пикник на обочине» братьев Стругацких. Композиция произведения позволяет нам познакомиться лишь с некоторыми отдельными эпизодами из жизни Рэдрика Шухарта - сталкера, нарушителя закона. И каждый из них добавляет очередной штрих к психоло­гическому портрету героя. Несколько эпизодов - и перед нами судьба чело­века, его взлеты и падения, желание отстоять собственное место под солнцем и напряженная вера в добро, не сломленная никакими испытаниями».

(И. Бестужев-Лада. «Этот удивительный мир...»- «Литературная газе­та», 1969, 3 сентября).

 

Стругацкие укрепили традицию русской литературы. Они из тех, «кто в годы бесправия... напоминал согражданам о неуничтожимости мысли, совес­ти, смеха» — так сказал о них один, не слишком благожелательный критик.

Они подтолкнули нас к разрыву со средневековьем, к прыжку в буду­щее.

 

Некоторые биографические сведения об Стургацких.

Есть мнение, что о жизни писателя ничего сообщать не нужно: вся не­обходимая информация содержится в его творчестве. Может быть, читателю следует знать лишь о переломах жизни писателя — тех поворотах, которые отбрасывают тень на все созданные произведения.

В жизни братьев Стругацких таким переломом была война, и особо — гитлеровско-сталинское злодеяние, которое принято называть ленинградской блокадой. Война и блокада — вот что их сформировало. Сейчас в это нелегко поверить, минуло полвека, наша трусливая память отторгла правду, которую и в воображении трудно вынести, и нам кажется, что другие тоже забыли прошлое...

Они были мальчишками: Аркадию не хватало двух месяцев до шестна­дцатилетия, Борису только исполнилось восемь. Росли спокойно, ровно, в тихой интеллигентной семье: мать — учительница, отец — искусствовед. В воскресный полдень 22 июня жизнь рухнула. Аркадия послали рыть окопы под Ленинградом, и его, вместе с другими старшеклассниками, накрыла вол­на немецкого наступления. Он ушел — с боем, отстреливаясь... Домой вер­нулся взрослым человеком.

Потом была блокада. Братья ее вынесли, спаслись, но ужас пережитого был так велик, что они молчали о блокаде, ничего не переносили на бумагу, молчали тридцать лет — до очередного перелома жизни.

Как раз в 1972 году, когда вышел седьмой том энциклопедии, настало очень трудное для них время, и братья писали «Град обреченный», не рас­считывая на публикацию, «в стол», для себя. Там есть полторы страницы о блокаде: «Вот в Ленинграде никакой ряби не было, был холод, жуткий, сви­репый, и замерзающие кричали в обледенелых подъездах — все тише и тише, по многу часов...»

Сжатый, тесный, словно не хватает воздуха, рассказ, с постоянным рефреном: «умирал... тоже умирал... тоже умирал...» — повествование идет как бы от лица младшего из братьев. «Я бы там обязательно сошел с ума. Меня спасло то, что я был маленький. Маленькие просто умирали...» И еще он вспоминает: «Вот уже брат с отцом снесли по обледенелой лестнице и сложили в штабель трупов во дворе тело бабушки». Потом умер отец, а мать и дети непонятно как выжили...

Таким вот способом жизнь готовила их к литературной работе. И по­том, словно взяв за правило, все время вела братьев по краю - давала выжить, выскочить, но как бы чудом. Не было, конечно же, никаких чудес, было ро­дительское наследство: здоровье, и невероятная работоспособность, и талант.

В 1972 году уже могло бы выйти собрание произведений Стругацких, уже восемнадцать крупных вещей были написаны, да еще переводы, сценарии... Уже была громкая слава, книги пошли по всему миру. Только-только вышла статья ка­надского литературоведа Дарко Сувина, где он назвал Стругацких «несо­мненными первопроходцами в советской научной фантастике». Но тут-то их и «закрыли» — было такое выражение. Разумеется, не в одночасье закрыли, им лет семь-восемь дали порезвиться, а потом начали крутить рукоять прес­са, выжимая из редакционных планов лучшие вещи Стругацких. В конце шестидесятых попали под запрет «Улитка на склоне» и «Гадкие лебеди», примерно в 1971 - полный «стоп», замок щелкнул. Кто-то дал команду: Стругацких не печатать! И тогда случилось чудо: не все взяли под козырек. Два журнала — «Аврора» в Ленинграде и «Знание — сила» в Москве — как-то пробились, что-то кому-то доказали и продолжали Стругацких публико­вать. Честь и хвала редакторам, они серьезно рисковали, но задумаемся: по­чему они пошли на риск? Обаяние таланта? Разумеется. Для любимых писа­телей можно совершить многое... Но не только. Именно в начале семидеся­тых годов популярность Стругацких достигла высшей точки. Нет, не так: высшего уровня, на котором и держится до сих пор. Начали создаваться клу­бы любителей Стругацких, вовсю заработал самиздат — книги ксерокопиро­вались, перепечатывались на пишущих машинках и принтерах компьютеров, переписывались от руки. Читатели требовали Стругацких, и имя этим читателям было легион: школь­ники, студенты, инженерная и научная молодежь и вообще научные работ­ники, притом не гуманитарии, которых власть от веку презирала, а люди для власти важные, изобретавшие ядерное оружие и вычислявшие траектории ракет и спутников. И зона молчания не замкнулась вокруг писателей — с ог­ромной неохотой, с оттяжками и оговорками, люди из начальственных каби­нетов пропускали их вещи в печать.

Это было трудное десятилетие: книги не выходят, а жить на что-то нужно. Аркадий Натанович взялся за переводы, Борис Натанович подрабаты­вал в Пулкове. И, конечно, они продолжали писать.

Очень трудно рассказывать о Стругацких: слишком сложное они явле­ние в нашей культуре. Не выходит связного рассказа. Вот, например, часто спрашивают, как они пишут вдвоем. Бытует даже легенда, что братья съез­жаются на полупути между Москвой и Ленинградом, на станции Бологое. На деле же у них отработана довольно жесткая технология, которая почти ни­когда не нарушается. Сначала вещь задумывается — в самом общем виде, - и начинается процесс созревания, который может длиться годы. Разумеется, братья думают врозь, каждый у себя дома. В некий момент они съезжаются и делают полный конспект будущего произведения: общая идея, сюжет, персо­нажи, разбивка на главы, иногда даже ключевые фразы. Работают, где удоб­ней: то в первопрестольной, то в Питере, то в писательских домах творчест­ва. Затем, как правило, разъезжаются и шлифуют конспект поодиночке. На следующем этапе уже отписываются - это журналистский термин. Пишут на машинке, под копирку. Один из братьев печатает, второй диктует — попере­менно. Пишут практически начисто и очень быстро, по многу часов. Когда они работали в каком-нибудь из домов творчества, коллеги-писатели подкра­дывались к их двери и удивленно крутили головами: машинка тарахтит с ут­ра до ночи безостановочно, как пулемет. Отписавшись, забирают каждый по экземпляру и потом правят дома. Обычно правка минимальна, но все равно приходится опять съезжаться, чтобы ее согласовать,

Они невероятно скромные люди. Умение свое писать начисто и по многу страниц в день категорически отказываются признавать даром Божьим и объясняют хорошей ремесленной выучкой.

...Миновали черные для Стругацких семидесятые годы, и невидимая колючая проволока, которой их окружили, начала рваться — открылись две­ри редакций, а в 1984 году писатели удостоились первой книги-сборника в издательстве «Советский писатель», по категории «Избранное». Это надо объяснить. В казарменной системе советского литературного мира была твердая табель о рангах и привилегиях. Выход «Избранно­го» в «Советском писателе» — знак признания, вроде медали, — и гонорар полагается повышенный.

Этот сборник — он называется «За миллиард лет до конца света» — был знаком и приближающейся перестройки. Надо сказать, что кривая публикаций братьев Стругацких почти точно повторяет кривую политической жизни страны. Крутой подъем в первой половине шес­тидесятых, во времена оттепели; резкий спад в период стагнации; постепен­ная реабилитация в преддверии перестройки и мгновенный взлет в ее разга­ре. В 1989 году общий тираж книг Стругацких, кажется, перевалил за милли­он экземпляров.

Но вне узкого издательского мирка, за пределами важных кабинетов, в которых решались судьбы советских писателей, произведения Стругацких жили собственной жизнью. Здесь спадов не было. Читатели с упрямством продолжали поклоняться своим любимцам, заграничные издатели с удоволь­ствием печатали их книги. Стругацкие были признаны «самым известным тандемом мировой фантастики» — на нынешний день больше трехсот изда­ний за рубежом. Вот цифры: в США вышли 18 произведений в 29 изданиях; ФРГ - тоже 18 произведений, 32 издания. Рекорд установила Чехословакия: соответственно 23 и 35.

 

---

Дата добавления: 2020-11-23; просмотров: 67; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!