Вопрос 2. Преступление и наказание как межотраслевые категории
Лекция 2. КРИМИНОЛОГИЯ КАК ОБЩЕТЕОРЕТИЧЕСКАЯ
НАУКА
План:
1. Криминология как «расширенная наука» в уголовной теории
XVIII-XIX веков……………………………………………………. .. 1
2. Преступление и наказание как межотраслевые категории
криминологии………………………………………………………… 9
3. Превенция как общая функция антикриминальных дисциплин… 37
Вопрос 1. Криминология как «расширенная наука»
В уголовной теории XVIII - XIX веков
Термин «расширенная наука» вошел в активное употребление с середины XVIII в., т.е. с того самого времени, когда теоретическая наука о преступлении, не знавшая конкреции, была «вынуждена», хотя и сдержанно, но делить «место под солнцем», с эмпирической наукой.
По сути, единокровные науки уголовное право (в смысле уголовно-правовые науки) и криминология, имеющие общим объектом исследования преступление, обе устремленные к противодействию ему, каждая обладающая значительным научным потенциалом должны были давно интегрироваться в единую теоретико-прикладную энергию, отчего научная мысль могла бы приобрести новые, точнее дополнительные силы (системный эффект).
Но этого не происходит и сегодня. несмотря на очевидное исторически давнее такое «отраслевое родство» в учении о криминале с XVIII века и до наших дней «между теорией уголовного права и системным изучением закономерностей криминальных реалий или криминологией, – как справедливо пишет профессор В. В. Лунеев, – к сожалению, не возникло тесного научно-практического сотрудничества»[1].
|
|
|
Учение о преступности – постоянно развивающаяся система знаний.
| Учение о преступности, т.е.: а) о преступлении – в единичном и собирательном значении; б) о наказании; в) о причинности: г) о предупреждении преступлений; д) о политическом обеспечении противодействия преступности (главным образом, разработка принципов, стратегий, тактики, вопросов оптимизации нормотворчества и в целом противодействия преступности). |
Однако постепенно в данном учении выделяются три направления, или аспекта:
· нормативно-правовое,
· социолого-правовое и
· политическое.
Каждое из них в итоге развивается в соответствующую относительно самостоятельную научную дисциплину. Но это взаимосвязанные дисциплины составляю общий, противопреступный цикл.
Ф. Лист рассматривал ряд отраслей науки данного цикла, т.е. изучающей преступность и прежде всего такой ее «активный» элемент, как преступление: его сущность, и соответственно наказание, точнее систему деяний и систему наказаний.
|
|
|
1. Уголовное право. Данную отрасль Лист определял как[2]:
| «совокупность правовых норм, посредством которых государство с известными фактическими отношениями – преступными деяниями – связывает юридические последствия – наказание» |
К задачам этой науки Лист относил в частности?
Ø определения («логические обобщения») общих понятий преступления и наказания;
Ø систематизацию отдельных предписаний закона;
Ø определение индивидуальных преступлений и наказаний за них и т.д.
Особой задачей уголовного права Лист считал «усиленную защиту интересов» путем наказания, или зла, причиняемого преступнику.
2. Криминология. Как известно, Лист считал невозможным применение наказания без криминологического исследования причин преступлений. В свою очередь, криминологию как «учение о преступлении» Лист разделял на две ветви:
Ø а) криминальную биологию, изучающей преступление как явление в жизни отдельного человека,
Ø б) криминальную социологию, изучающей преступление уже как явления жизни общества.
|
|
|
В том и другом случае задачей криминологии является изучение причин, которые проявляются вследствие взаимодействия индивидуальных свойств преступника и (социальных, особенно экономических, и физических) свойств среды.
| «систематическую «совокупность оснований, опирающихся на научное исследование причин преступления и действия, производимого наказанием, – оснований, сообразуясь с которыми государство при помощи наказания и родственных ему институтов должно бороться с преступлением» (Лист Ф. Задачи уголовной политики. С. 7). |
То есть в данном определение, по аналогии с криминологией, можно было бы выделить также две отрасли: уголовно-правовую политику (уже в тесном смысле) и уголовно-процессуальную политику.
Разрабатывая основные положения уголовной политики, Ф. Лист рассматривал:
· политически значимые положения уголовной антропологии и уголовной статистики,
|
|
|
· основные виды наказания,
· право судебно-уголовного решения,
· право исполнения наказания и др.
4. Тюрьмоведение. Разумеется, Лист не оставил без внимания и вопросы исполнения наказания, которые, казалось бы, тоже «претендовали» на предмет рассмотрения их в соответствующей отрасли права, а затем и политики. Однако, надо сказать, вопрос о признании тюрьмоведения в качестве самостоятельной научной отрасли вызывал к себе неоднозначное отношение и соот 
ветствующие споры. То, что называлось тюрьмоведением, Лист рассматривал как часть уголовного права в тесном смысле, или, ввиду глубоких исследований, представляющую часть уголовной политики. Лист считал[3]:
В среде криминалистов, осознававших органическую связь научных отраслей противопреступного цикла, высказывались предложения о том, чтобы объединить дисциплины цикла под одной «крышей», обозначить одним общим термином.
| «Самостоятельная наука тюрьмоведения имеет так же мало право на существование, как и самостоятельная наука о приведении в исполнение смертной казни». |
Термины предлагались разные. Но иные в переводе на другие языки теряли выразительность, находили неудачными («карательные науки»). Предложенные «криминология», «пенология» тоже не подходили: первым – не охватывалось наказание; вторым – преступление.
Оставался по-прежнему наиболее употребительный термин «наука уголовного права». Только к нему Лист предлагал дополнить слово «вся» (наука), тем самым придав термину широкое значение, – «уголовное право в расширенном смысле».
Аналогичную позицию разделяли многие криминалисты, в том числе и наши соотечественники А.А. Пионтковский, М.П. Чубинский и др.
Например, А.А. Пионтковский писал так:
| «Вообще, тесная связь и зависимость между криминологическими, уголовно-политическими и уголовно-догматическими доктринами, думается мне, в высшей степени очевидна. Она признается многими из современных криминалистов, каков, напр[имер], Гарро, Гуаклер, Готье, Лист, Принс, Ван Гамель и многие друг[ие]» (Пионтковский А.А. Наука уголовного права, её предмет, задачи, содержание и значение. Ярославль: Типо-Литография Э.Г. Фальк, 1895. С. 22). |
Это объединение, утверждал А.А. Пионтковский, не только не умаляет самостоятельности доктрин, но и взаимно дополняет каждую из них, «придает им характер единой позитивной науки в истинном смысле этого слова»[4].
Иными словами, позитивная наука как упоминавшее выше триединство объемных отраслей антикриминального, или криминологического цикла; напомним:
1) уголовного права (материального, процессуального, исполнительного),
2) криминологии (уголовной антропологии, уголовной социологии) и
3) уголовной политики.
Рассматривая представленную модель единой позитивной науки, мы в свое время назвали ее как «триединство криминологии»[5].
Таким образом, «родовым гнездом» было определена криминология в исконном ее значении, можно сказать, «в широком смысле».
| «Правила уголовно-правовые и уголовно-процессуальные составляют как бы одно целое, две стороны или две части одного и того же понятия: часть материальную, имеющую своим предметом определить содержание карательной власти, и часть формальную, задача которой сводится к установлению путей осуществления ее» (Курс уголовного судопроизводства И.Я. Фойницкого. Т. 1. Издание четвёртое. С.-Петербург. Типография т-ва «Общественная польза», 1912.С. 2.). |
Мы разделяем точку зрения на то, что некорректно рассматривать уголовное право как основную науку по отношению к уголовной политике.
Наш отечественный авторитет в данной области С.К. Гогель был, несомненно, прав, делая следующее утверждение[7].:
| «В качестве основной такой науки никоим образом не может быть признана догма уголовного права, которая и сама является ничем иным, как прикладной наукой-систематизацией одного из видов мер борьбы с преступностью – репрессии». |
| прямоугольник оригинальный картинки |
Ученый подчеркивает оторванность догмы уголовного права от явлений реальной жизни и исследующей всего лишь «юридические формы этих явлений», потому и неспособна на научное видение современной преступности, ее причин и мер противодействия.
Приведенный вариант интеграции отраслей представляется лучшим. Объективности ради следует сказать несколько слов и о некоторых других вариантах криминологической интеграции. Дело в том, что в ходе дискуссий на эту тему определились три позиции.
Первая заключалась в том, что науку уголовного права предлагалось «растворить» в уголовной антропологии и социологии и даже отказаться от бесполезных, по мнению сторонников этой точки зрения, углубленных исследований таких категорий, как «преступление», «вина», «вменяемость», «наказание»[8].
Таким образом, в рассматриваемом случае представлялась модель интегрированной науки о криминале, но при этом уголовное право практически теряло свой юридический характер, «растворяясь» в антрополого-социологической материи.
Вторая позиция выражала точку зрения большинства ученых, которые выступали за сохранение уголовного права как юридической науки и при этом считали необходимым включить в уголовное право социально-биологическую составляющую и изучать «преступность в ее целом, с ее факторами и ее живыми деятелями»[9]. Таким образом, этиология преступности, или будущая криминология рассматривалась как составляющая уголовного права (М. Е. Духовской, И. Я. Фойницкий и др.).
| Заслуживает внимания позиция Э. Ферри, который рассматривал учение о преступности («уголовная социология») в сочетании уголовного права, криминологии и политики. |
Именно «сочетание», а не «совмещение», заключает в себе точный смысл взаимосвязей между рассматриваемыми отраслями знаний. «Сочетание» означает «соединение, расположение чего-нибудь, образующее единство, целое»[10].
Подводя «черту достаточности» суждений на тему отраслезации учения о преступлении, целесообразно привести следующее резюме М.П. Чубинского: «Обращаясь наконец к нашему отечеству, мы можем указать, что о расширении науки уголовного права у нас начали говорить едва ли не раньше, чем где бы то ни было»[11].
Вопрос 2. Преступление и наказание как межотраслевые категории
Криминологии
Итак, для криминологии, как и остальных родственных наук, главным объектом (предметом) изучения выступает – преступление.
Прежде всего обращает на себя внимание социальная сущность преступления, «юридическая форма» которому подбирается позже. «Гораздо раньше запрещения его законодателем, оно осознается многими, как явление несовместимое с общественным порядком»[12], – писал В.Д. Спасович.
Другой российский юрист Н.С. Таганцев также утверждал эту, казалось бы, очевидную истину, указывая на то, что «преступное деяние есть всегда и, безусловно, жизненное явление»[13]. И поэтому, как фактическое явление, оно находится за пределами уголовного права. Существует, можно сказать, в криминологическом смысле, т.е. именно «как жизненное явление», в реальности..
Именно в таком определении предлагает проф. Д.А. Шестаков понятие преступления[14].
| как «деяние, представляющее для человека и общества значительное зло, безотносительно к признанию такого деяния в качестве преступления законом» |
Продолжая мысль о социальной сущности преступления, позволительно будет сделать еще одну ссылку – на известного российского правоведа проф. Н.Ф. Кузнецову из написанной ею главы о понятии и категориях преступления. «Материальное понятие преступления, – пишет профессор, – означает раскрытие его социальной сущности»[15].
В частности, Н.Ф. Кузнецова рассматривает некоторые признаки преступления именно через призму социального, а не юридического:
| Проф. Н.Ф. Кузнецова: Сущность признаков преступления |
| а) деяние как социальное действие или бездействие, поступок, деятельность |
| б) вина как психическое отношение лица к совершенному им деянию и его общественно опасным последствиям |
| б) общественную опасность преступления как его важнейшее социальное свойство, которое «выражается в причинении либо создании угрозы причинения вреда охраняемым УК интересам»; при этом указываются «криминообразующие компоненты» общественной опасности (общественно опасные последствия – вред, форма вины; мотив и цель; способ деяния и др.); |
Таким образом, преступление представлено как социально-юридическое явление, причем, юридическая составляющая равняется одной четвертой. Между тем все признаки – общественная опасность, виновность, уголовная противоправность – являются равновеликими, равнозначнымисвойствамипреступления[16]. То есть преступление как частный случай проявления преступности содержит в себе те же ее основные социально-юридические свойства.
Выше, рассуждая об отраслезации криминологии, была названа категория преступления ядровым элементом объекта межотраслевого юридического изучения преступности. «Объект», напомним, означает существующий объективно, т.е. независимо он нашего сознания.
| добро и зло картинки |
| В частности, «не будь людской несправедливости, зачем понадобилась бы нам юриспруденция?» (Афоризмы и цитаты Жана – Жака Руссо:URL: http://hghltd.yandex.net/yandbtm?fmode=inject&url=http%3A%2F%2Fcitaty.su%2Faforizmy-i-citaty-zhana |
Преступление – явление парадоксальное: в нем находятся, как явное выражение зла, так и не менее очевидное проявление… добра (?!).
В преступлении нередко проявляется элемент этики, акт мужества, решения личных, политических проблем, удали, искусности в каком-либо деле и т. д. Другое дело – по каким критериям все это измеряется: по юридическим или моральным.
Например, Ч. Беккария так писал об одном из кровавых обычаев, распространенных среди высших сословий – поединках:
| дуэль символ картинки |
Историк Н.М. Карамзин приводит интересный в этом отношении пример оправданного воровства как обычая древних славян. Так, всякий путешественник воспринимался ими как бы священным. Его старались хорошо угостить. При этом, если бедный человек был лишен возможности угостить иностранца, ему позволялось украсть нужное у соседа богатого, т. е. важный долг гостеприимства оправдывал преступление[18].
Так уж устроена наша жизнь, которая полна условностей. Люди условились, что считать преступным – убийство, кражу, обман… Это, можно сказать, естественная, само собой разумеющаяся оценка. И преступления такого рода так и называют – «естественные».
Они объективно существовали и существуют во все времена. Как писал проф. Л.И. Спиридонов, преступление выступает как форма социальной жизни вне зависимости от того, будет ли она запрещена уголовным законом или нет[19] (выделено нами – авт.). Убийство останется убийством как обще 
| Право |
| Мораль |
| Убийство, кража, незаконная охота, неуважение к суду… |
Преступление, по мнению П.А. Сорокина, не является определением теоретическим, поскольку оно изучается не с точки зрения сущего, а с учетом практической необходимости и потому преступление есть «определение практическое, исходящее из принципа долженствования и отвечающее на вопрос: что должно считаться преступлением, а не на вопрос: что есть преступление и чем оно вызвано»[20].
Применительно к тому далекому времени, когда общественное устрой-ство не знало ни государственности, ни права, все бесчинства следовало рассматривать как «преступления не в юридическом их понимании, поскольку сама юрисдикция возникла вместе с государством, а преступления в фактическом смысле, то есть творимые среди населения убийства, воровство, грабежи и прочие бесчинства»[21]. Если, разумеется, не принимать во внимание допускаемые в обществе исключения.
Сложность развивающихся общественных отношений обусловливает и сложность ценностного понятия – применимого к личности, обществу или государству. Возникала естественная необходимость оценки преступности как признака явления, что связывалось с политической целесообразностью.
В общем целом преступление как определенный акт человеческого поведения является категорией оценочной.
С одной стороны, такая оценка дается обществом; с другой стороны, – государством. Таким образом, действуют две системы оценки:
| Общественно опасное деяние |
| Общественная Мораль |
| Государственное Право |
Как известно, добро и зло легко поменять местами; и вовсе не манипулируя этим, а добросовестно усматривая в том и другом случае – подвиг и преступление – долг и превосходное намерение (по Гегелю), например, намерение истребить дурное (зло).
В этом случае субъект, совершающий убийство, находит в нем «удовлетворение чувства своей правоты, права вообще, и уверенность в дурных свойствах другого, его неправоты по отношению ко мне или к другим, по отношению к миру или народу вообще»[22]. И в таком убийстве «исчезает» всякое различие между добром-подвигом и злом-преступлением.
«То, что законодатель оценивает как преступление, – пишет Л.И. Спиридонов, – никак не влияет на характер запрещаемого деяния, не придает ему никаких новых свойств и потому не может сделать его ни преступным, ни непреступным …и процесс уголовно-правовой оценки есть не что иное, как определение реальной общественной опасности того или иного возможного посягательства на установленный общественный порядок»[23].
| Нынешний повсеместный, в том числе и в юриспруденции, плюрализм мнений, в том числе и в отношении преступного, обращает внимание правоведа на необходимость формирования в себе упомянутого выше экспертного уровня правосознания, а еще лучше правовой культуры в целом. Это нужно для того, чтобы следовать курсом, позволяющим определять правильные ориентиры в криминологическом обосновании уголовного закона, его реализации, в целом государственно-правовой политики предупреждения преступлений как закономерных явлений общественной жизни. |
Очевидно, общим назначением преступности, или крайней формы выражения «неправа», можно определить такое ее отношение к праву, которое имеет место в ряду отношений «сдержек и противовесов» (ослабления, уравновешивания и т. п.) в социальной системе управления.
Согласно Гегелю[24],
| право и преступность как «неправо» – две стороны целостного преступно-противопреступного – авт.) явления, они как «отрицательное и положительное …абсолютно соединены в субстанционной необходимости» |
Эта сущностная необходимость и проявляется в функциях преступности (преступлений). Как известно, на функциональность преступлений указывал еще Э. Дюркгейм, и сегодня ряд ученых находит в преступлениях определенное социальное назначение. В криминологической литературе можно встретить описание ряда социальных функций, которые реализуются через преступление.
Например, проф. В.А. Бачинин, анализируя общую деструктивную направленность преступлений, указывает на их функциональное значение, которое они выполняют внутри цивилизованной системы.
Ученый выделяет следующие социальные функции преступлений (преступности).
| Маркирует недолжные, девиантные линии общественного развития, обнаруживают нежелательные, но возможные трансформации, скрытые в обществе, иными словами, выполняют индикаторную, или симптоматическую функцию. |
| Позволяет определенным категориям людей (движимых потребностями самоутверждения, острых ощущений, избытком агрессивности и т.д.) реализовать их трансагрессивные наклонности |
| Испытывает на прочность нормативно-ценностные структуры социума, стимулирует в нем процессы укрепления и развития общественных институтов, в том числе – правоохранительной системы. |
| Функции преступности |
Возвращаясь к упомянутой концепции проф. Н.Ф. Кузнецовой, следует акцентировать внимание на такой ее «стержневой» вывод: «Преступление – это социальное и правовое явление»[25].
И в этих нескольких словах, как в профессиональном мазке художника, нашла выражение очень важная черта создаваемого, точнее воссоздаваемого, можно сказать, исторического образа, или научной категории – преступления. Дело в том, что по сущности именно таким более ста лет тому назад воспринимал «образ» преступления Ф. Лист, определяя его как «фактическое отношение… с которым правопорядок связывает наказание», о чем уже было говорено выше.
| взгляд через призму картинки |
Это «фактическое отношение» и есть определение объективной реальности в виде акта поведения человека, или социального поведения, который и рассматривается (оценивается) через призму той или иной нормы уголовного закона.
И здесь возникает так называемая «ситуация усмотрения», сущность которой легко понять по меткой пословице «Закон, что дышло: куда повернул, туда и вышло». Слово «ситуация», надо понимать, означает безличную возможность (следователя, судьи, прокурора, адвоката и др.) оценивать фактическое событие как нарушение уголовно-правовой нормы. Это законная возможность трактовать уголовно-правовую норму применительно к конкретному случаю.
Возможность усмотрения в значительной мере может зависеть от субъекта правоприменительной деятельности, который увидит в ситуации очевидный факт нарушения закона, не задумываясь над контекстом, а, «прочитав только букву» трактуемой нормы и найдя ее соответствие с объективными признаками деяния, принимает, по истине, судьбоносное для подозреваемого лица решение. Можно сказать, «классический» (от названия известной криминологической школы), формально-логический образ мышления.
Примером тому видится обвинительный приговор воспитательнице детского сада Е. Чудновец за ее действия, направленные на защиту детей от издевательств вожатых детского лагеря, свидетельством чего она выставила трехсекундное видео в группе «ВКонтакте», которым была возмущена и которое скачала на одной из страниц в социальной сети. Ролик, как бы обнажал издевательства над ребенком[26]. Надо сказать, история эта далеко непростая, и «издевательство над мальчиком» оказывается еще под большим вопросом[27].
| из мухи слона картинки |
По сути, в приведенном примере речь идет о мнимом, или кажущемся преступлении. Профессор Д.А. Шестаков жестко критикует необоснованную криминализацию, в результате которой не представляющее для человека и общества значительного зла деяние усматривается как «необоснованно запрещенное законом под страхом уголовного наказания»[28].
Еще в конце 30-х годов прошлого столетия ученые поставили под сомнение вопрос о справедливости рассмотрения всех без исключения деяний, запрещенных уголовным законом, как общественно опасных.
В реальной жизни далеко не все, что запрещает уголовный закон, представляет таковую опасность, «нередко уголовно-правовые запреты защищают интересы весьма незначительной части (читай, «олигархов» – авт.) общества»[29].
К тому же, далеко не во всем, к чему устремлено применение уголовного закона, находит выражение должного, надлежащего, ибо зачастую в этом устремлении преследуются сущие, например, продиктованные политическими соображениями цели;
Собственно, уголовно-правовое понятие преступления как таковое сводится к установлению его признаков (критериев), по которым поведенческий акт причисляется к «лику» уголовно-наказуемых. И в данном случае под преступлением достаточно понимать формальное нарушение уголовно-правовой нормы, «буквы закона», как указано в ч. 1 ст. 14 УК РФ: «виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания», или по определению проф. Ю.А. Красикова, как действие или бездействие, обладающее юридическими признаками, предусмотренными Особенной частью УК РФ[30].
И здесь снова возникает потребность в обращении к Н.С. Таганцеву, который более ста лет тому назад писал именно об этом, т.е. предостерегая от опасности ограниченного видения исключительно юридической сущности преступления[31].
И далее приводил пример таких «правопроизводящих» воззрений авторитарной воли эпохи Петра, когда мятеж, убийство, ношение бороды и срубка заповедного дерева одинаково карались смертной казнью.
Осмысление преступления именно в таком, с позиции исключительно буквы закона ведет к тому, чтобы в процессе судопроизводства ставить задачей прежде всего (а то и единственно) установление именно нарушения закона, доказывание и обоснование своей позиции в споре, но не установление истины содеянного.
«Выиграть судебный процесс» вовсе не означает установить истину.
Ныне эта особенность российского судопроизводства подвергается справедливой критике. Например, санкт-петербургский юрист и писатель Н.В. Кофырин назвал данную особенность «тайной законного беззакония». «Сегодня важным нововведением стал отказ от необходимости установления истины по уголовному делу, на смену которому пришло требование законности, 
обоснованности и справедливости приговора суда, – пишет Н.В. Кофырин. – Но именно так, чаще всего, и рождается «законное беззаконие»: когда формально все вроде бы соответствует правовым нормам, а на деле является нарушением не только буквы закона, но главное – и духа закона!» [32].
Можно сказать, сложилось традиционное обыкновение «букворизации», т.е. строгой (а иной она просто не мыслится) криминализации реальных человеческих поступков (проступков). «Букворизация» убивает воспетый Ш.Л. Монтескье «дух закона» как помеху своего жизнеутверждения. Слово «дух», вспомним, определяется, в частности, как сущность, истинное значение чего-либо, сила[33].
Невольно приходит мысль сравнить связь известного «фактического отношения» как явления социального с наказанием как юридической категорией. Эта связь уподобляется «эффекту хамелеона», т.е. преступление де-факто, не меняясь в своей сущности, «перекрашивается» в другой «цвет» – «юридических последствий». При этом «окрас» во многом зависит от художника, точнее маляра, т.е. субъекта, осуществляющего данное действо. В период «перекраски», т.е. на переходном этапе (который, как известно, может длиться годы) преступление обретает временный статус «де-факто» – фактическое преступление. В статусе же «де-юре» преступление получает уже полное и официальное его утверждение, согласно вступившему в силу обвинительному приговору суда.
| Деяние |
| от де-факто – до де-юре |
| УК РФ |
Это явление «поглощает» уголовно-правовую оценку как не имеющую для нее никого значения; да и любые другие оценки, какие могут дать не только юристы, но и политики, экономисты, культурологи, психологи и др. этому феномену.
| Юридическое – преступление как нарушение закона |
| Политическое – преступление как воспринимаемый властью акт прямой или косвенной угрозы |
| Социологическое – преступление как антисоциальный акт, вызывающий по отношению к себе репрессию и необходимость защиты социальной системы |
таких определений.
Термины «уголовно-правовое», «криминологическое», «политическое», «социологическое» и любой другой термин по отношению к «преступлению» абсолютно ничего в нем не меняет, тем более, ничего в него не привносит. Термин должен быть общий, традиционный и наиболее адекватный, т.е. криминологический (в общетеоретическом смысле), а именно просто «преступление».
Криминализация, как известно, не придает новых свойств, характеристик, признаков явлению. Оно дает ему имя, в котором выделяет те имеющиеся в явлении-преступлении признаки, которые отвечают интересам криминализации.
Отличие уголовно-правового понятия этого общего явления заключается в том, что деяние оценивается по формальным критериям, а именно установленным уголовным законом (ч. 2 ст. 14 УК РФ), что является основанием привлечения к уголовной ответственности (другой вопрос – будет ли возбуждено уголовное дело и третий вопрос – будет ли обвинительный приговор).
Преступление как объект криминологического исследования можно представить в виде биопсихосоциальной системы связей – «личность преступника и среда» (включающая жертву деяния). К элементам системы и их взаимосвязям обращено внимание исследователей, представителей (теоретиков и практиков) каждой противопреступной отрасли.
Так в «первоначальном» аспекте криминализации и декриминализации важно определять основания установления или отмены уголовной ответственности за те или иные деяния. А это чрезвычайно не простой вопрос. Определение содержания оснований, пишет доцент А.Л. Гуринская, является важнейшей задачей «как специалистов в различных областях права, так и ученых в области социальных наук»[34].
Цитируемый автор считает как минимум должным для законодателя, во-первых, обеспечивать возможность публичной дискуссии законодательных проектов относительно криминализации и декриминализации, во-вторых, включать в законотворческую процедуру «не только экспертизу законопроектов представителями профессионального сообщества (в частности, судейского), но и учеными-криминологами»[35]. Это, считает ученый (и с этим нельзя не согласиться), позволит избежать произвольных оценок.
В аспекте назначения и исполнения наказания главным объектом изучения и предупредительного воздействия выступает преступник (этим термином как бы нивелируются непринципиальные различия между понятиями «личность преступника», «субъект преступления», «осужденный» и т.п.). Именно человеческий фактор выступает объектом и одновременно средством целенаправленного воздействия, в котором особую роль играет психологический механизм самодетерминации; «роль субъективных свойств деятеля становится здесь первостепенной»[36].
Эффективность предупредительного воздействия на указанный объект средствами криминологических отраслей права ставится в зависимость от их тесного взаимодействия.
Известный специалист в области уголовно-исполнительного права, российский криминолог проф. М.А. Кириллов придает особую значимость социологической и криминологической обусловленности уголовно-исполнительного законодательства, которое рассматривает как сориентированное на исправление осужденных, их социальную реабилитацию и социальную защиту, охрану прав, законных интересов и оказание помощи в социальной адаптации; и в целом рассматривает «уголовно-исполнительное законодательство… как своего рода социально-правовую программу исправления осужденных»[37].
Проблема «криминологической обусловленности уголовно-исполнительного законодательства» чрезвычайно актуальная.
| https://www.criminologyclub.ru/home/2-forthcoming-sessions/372-2019-11-13-11-25-36.html |
Дата добавления: 2020-11-15; просмотров: 400; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!