По какой причине Орфей поместил любовь в лоно хаоса 22 страница
главенство.
Это—исконный язык богов. Поэт, по словам Платона39, восседая на треножнике муз, охваченный вдохновением, изливает из себя все, что ни придет к нему на уста, словно струя родника; он не обдумывает и не взвешивает своих слов, и они истекают из него в бесконечном разнообразии красок, противоречивые по своей сущности, и не плавно и ровно, а порывами. Сам он с головы до пят поэтичен, и, как утверждают ученые, древняя теогоническая поэзия—это и есть первая философия.
Я считаю, что предмет изложения сам за себя говорит: хорошо видно, где начинается его рассмотрение, где заканчивается, где оно изменяется или возобновляется, и вовсе не нужно переплетать излагаемое всевозможными вставками, швами и связками, включенными в него только затем, чтобы помочь слабому и небрежному слуху, как не нужно и на каждом шагу пояснять себя самого. Кто бы не предпочел, чтобы его лучше совсем не читали, чем читали, засыпая над ними или бегло проглатывая? Nihil est tarn utile, quod in transitu prosit40.
ГЛАВА XIII ОБ ОПЫТЕ
Мне, преданному земной жизни, враждебна бесчеловечная мудрость, стремящаяся заставить нас презирать и ненавидеть заботу о своем теле.
Я полагаю, что пренебрегать всеми естественными наслаждениями так же неправильно, как и слишком страстно предаваться им. Ксеркс, которому доступны были все наслаждения жизни, но который обещал награду тому, кто придумает для него другие, являлся просто самодоволь-
|
|
|
К оглавлению
==450
ным хлыщом41. Но такой же самодовольный пошляк тот, кто отвергает радости, дарованные ему природой. Не надо бежать ни за ними, ни от них, но надо их принимать. Я же принимаю их восторженней, радостней, чем многие другие, охотно предаваясь своим естественным наклонностям. Незачем нам преувеличивать их суетность, она и без того все время чувствуется и сказывается. Мы можем благодарить свой дух, болезненный, унылый, внушающий нам отвращение и к ним и к себе самому: он обращается и с собой и со всем, что ему дается раньше или позже, по причудам своего ненасытного, неуверенного, вечно колеблющегося существа.
Sincerum est nisi vas, quodcunque infundis, acessit42.
Я, похваляющийся тем, что так усердно, с таким упоением тешу себя всеми прелестями жизни, даже я, приглядываясь к ним повнимательнее, нахожу, что они—всего-навсего дуновение ветра. Но и мы-то сами— всего-наВсего ветер. А ветер, более мудрый, чем мы, любит шуметь, волноваться и довольствуется теми проявлениями, какие ему свойственны, не стремясь к устойчивости и прочности, которые ему чужды.
Чистые радости воображения, так же как и его страдания, по мнению некоторых,—самые для нас важные, как показали весы Кристолая43. Это не удивительно: оно само творит их, выкраивая из целого куска. Ежедневно приходится наблюдать примеры того, как это совершается, примеры убедительные и даже достойные подражания. Но я, состоящий из вещества смешанного и грубого, не могу удовольствоваться одним воображением. Я так прост, что не могу не влечься тяжелой поступью к наслаждениям, сужденным нам общим законом, которому подвластно человечество, ощутимым для нашего разума и разумным для ощущения.
|
|
|
(...)
Природа—руководитель кроткий, но в такой же мере справедливый и разумный. Intrandum est in rerum naturam et penitus quid ea postulet pervidendum44. Я всячески стараюсь идти по ее следу, который мы запутали всевозможными искусственно протоптанными тропинками. И вот высшее благо академиков и перипатетиков, состоящее в том, чтобы жить согласно природе, оказывается понятием, которое трудно определить и истолковать, равно как родственное ему высшее благо стоиков, состоявшее в том, чтобы уступать природе. Не ошибочно ли считать некоторые действия менее достойными лишь потому, что они необходимы? У меня из головы не вышибить мысль, что весьма подходящим делом является брак между наслаждением и необходимостью, с помощью которой, как говорит один писатель древности, боги все доводят до вожделенного конца. Для чего же нам разрушать или расчленять строение, возникшее благодаря столь тесному, братскому соответствию частей? Напротив, его следует общими усилиями укреплять. Qui velut summum bonum laudat animae naturam, et, tanquam malum naturam carnis accusat, profecto et animam carnaliter appetit et carnem carnaliter fugit, quoniam id vanitate sentit humana non veritate divina45. В этом даре божьем нет ничего, что не было бы достойно наших забот. Мы должны отчитаться в нем до последнего
|
|
|
==451
волоска. И не по своей воле человек возложил на себя задачу вести человека по жизненному пути, согласно его природе: сам создатель со всей строгостью задал нам ее как непосредственно важную, вполне ясную и существенную. А так как разуму обыкновенного человека необходимо опереться на какое-либо авторитетное мнение, особенно действенное, если оно высказано на непонятном языке, приведем таковое: stultitiae, proprium quis non dixerit, ignave et contumaciter facere quae facienda sunt, et alio corpus impellere alio animum, distarhique inter diversissimos motus46.
Так вот, попробуйте расспросить такого-то человека, ради каких мыслей и фантазий, гнездящихся у него в голове, он не желает думать о хорошей трапезе и сожалеет о времени, потраченном на еду: вы обнаружите, что за столом у вас нет ни одного яства безвкуснее содержимого его души (в большинстве случаев нам лучше крепко заснуть, чем бдить, размышляя о том, о чем мы размышляем), вы убедитесь, что все его речи и замыслы не стоят вашей говядины в соусе. Будь это даже возвышенные построения Архимеда—что из того? Здесь нами отнюдь не затрагиваются и не смешиваются с ребячливой толпой обыкновенных людей и с развлекающими нас суетными желаниями и треволнениями высокочтимые души, поднятые жаром своего благочестия и веры в области неизменного глубокомысленного созерцания божественных вещей. Эти души, полные живого и пламенного чаяния вкушать небесные яства, души, устремленные к главной конечной цели всех желаний подлинного христианина, к единственному непресыщенному, чистейшему наслаждению, не уделяя внимания мирским нуждам, суетным и преходящим, равнодушно предоставляют телу заботу о потреблении земной материальной пищи. Это духовные занятия избранных. Говоря между нами, я всегда наблюдал удивительное совпадение двух вещей: помыслы превыше небес, жизненные навыки—ниже уровня земли.
|
|
|
Эзоп, этот великий человек, увидел как-то, что господин его мочится на ходу: «Неужели,—заметил он,—нам теперь придется испражняться на бегу?»47 Как бы мы ни старались сберечь время, какая-то часть его всегда растрачивается зря. Духу нашему не хватает часов для его занятий, и он не может расставаться с телом на тот незначительный период времени, который нужен для удовлетворения его потребностей. Есть люди, старающиеся выйти за пределы своего существа и ускользнуть от своей человеческой природы. Какое безумие: вместо того чтобы обратиться в ангелов, они превращаются в зверей, вместо того чтобы возвыситься, они принижают себя. Все эти потусторонние устремления внушают мне такой же страх, как недостижимые горные вершины. В жизни Сократа мне более всего чужды его экстазы и божественные озарения. В Платоне наиболее человечным было то, за что его прозвали божественным. Из наших наук самыми земными и низменными кажутся мне те, что особенно высоко метят. А в жизни Александра я нахожу самыми жалкими и свойственными его смертной природе чертами как раз вздорные причуды насчет объявления себя бессмертным. Филота забавно уязвил его в своем поздравительном письме по поводу того, что оракул
==452
Юпитер-Аммона объявил Александра богоравным: «За тебя я весьма радуюсь, но мне жалко людей, которые должны будут жить под властью человека, превосходящего меру человека и не желающего ею довольствоваться»48. Disis te minorem quod geris imperas49. Мне очень нравится приветственная надпись, которой афиняне почтили прибытие в их город Помпея: «Себя считаешь человеком ты,— И в этом—божества черты»50.
Действительно, умение достойно проявить себя в своем природном существе есть признак совершенства и качество почти божественное. Мы стремимся быть чем-то иным, не желая вникнуть в свое существо, и выходим за свои естественные границы, не зная, к чему мы понастоящему способны. Незачем нам вставать на ходули, ибо и на ходулях надо передвигаться с помощью своих ног. И даже на самом высоком из земных престолов сидим мы на своем заду.
Самой, на мой взгляд, прекрасной жизнью живут те люди, которые равняются по общечеловеческой мерке, в духе разума, но безо всяких чудес и необычностей. Старость же нуждается в более мягком обращении. Да будет к ней милостив бог здоровья и мудрости, да поможет он ей проходить жизнерадостно и в постоянном общении с людьми: Frui paratis et valido mihi, Latoe, dones, et, precor, Integra Cum mente, nec turpem senectam Degere, nec cythara carentem51.
КОММЕНТАРИЙ
1 βάλλω—первое лицо настоящего времени глагола «метать», первое лицо будущего времени—βαλώ; χείρον—«хуже»; βελτιστον—«лучше», неправильно образованные сравнительные степени; χείριστο и βελτιστον—неправильно образованные превосходные степени.
2 «Ты можешь обнаружить страдания души, сокрытой в больном теле, как можешь обнаружить и ее радость: ведь лицо выражает и то и другое» (Ювенал. Сатиры, IX, 18 ел.).
3 Термины схоластической логики, обозначающие модусы силлогизмов.
4 Речь идет об обитателях Нового Света. Этот отрывок извлечен из главы «О каннибалах». Монтень предвосхищает здесь получившую большое распространение в XVIII веке теорию «естественного состояния». Но, в отличие, например, от Руссо, одного из
==453
самых ревностных ее сторонников, Монтень считает утопичной идею возврата к этому состоянию современного человека.
1 «Как неподвязанный плющ вьется по прихоти ввысь. Разве не лучше растет земляничник в пустынных ущельях... птиц безыскусная песнь слаще гораздо звучит» (Пропорций, 1, 2, 10—11 и 14).
6 Платон. Законы, X, 4.
7 Отрывок от слов: «Вот народ, мог бы сказать я Платону...» и до: «...вымышленное им государство» почти дословно воспроизвел Шекспир в «Буре» (II, 1, 141—158, речь Гонзало).
8 «Это люди, только что вышедшие из рук богов» (Сенека. Письма, 90).
9 «Из источника наслаждений исходит нечто горькое, что удручает даже находящегося среди цветов» (Лукреций. О природе вещей, IV, 1129).
10 Итал.—«изнеможение».
11 «Слишком неумеренная радость угнетает нас» (Сенека. Письма, 74).
12 Намек на стих Эпихарма, сохраненный Ксенофонтом («Воспоминания о Сократе», II, I, 20).
п Платон. Федон.
14 Это изречение Метродора приводится у Сенеки (Письма, 99).
15«Есть некое удовольствие и в плаче» (Овидий. Скорбные элегии, IV, 3, 37).
16 Сенека. Письма, 63,
17 «Ну-ка, мальчик слуга, налей полнее чашу горького старого Фалерна». (Катулл. XXVII, 1—2).
18 «Нет худа без добра» (Сенека. Письма, 99).
19 Монтень говорит о приступах каменной болезни, которой он страдал.
20 «Я лишь отвлечься хотел от злоключений моих» (Овидий. Скорбные элегии, IV, 1, 4).
21 «Дух по утраченном плачет и погружается вновь в пережитые ночью виденья» (Петроний. Сатирикон, CXXVIII).
22 «Дважды живешь, если ты жизнью былою живешь» (Марциал, X, 23, 8).
23 Платон. Законы, II, 4.
24 Это высказывание представляет собой перевод из Цицерона: «О старости», 10.
25 «Мы отходим от природы; мы следуем за народом, который не создал ничего стоящего» (Сенека. Письма, 99).
26 «Он не берется ни за какое дело, он поникает вместе с телом» (Максимиан или Псевдо-Галл, I, 125).
27 «Пусть старость, насколько может, разглаживает свои морщины» (Гораций. Эподы, XIII, 5).
28 «Печальное нужно уснащать шутками» (Сидоний Аполлинарий. Письма, 1, 9).
29 «Печальная надменность мрачного лица» (Бъюкенен. Иоанн Креститель, пролог, стих 31).
30 «И в этой печальной толпе есть развратники» (Марциал. VII, 58, 9).
31 Платон. Законы, VI, 12.
32 Цицерон. Тускуланские беседы, III, 15.
33 Упоминание об этом—у Диогена Лаэрция; жизнеописание Платона.
34 «Да не будет стыдно говорить то, что не стыдно чувствовать» (откуда взяты эти слова, не установлено; возможно, они принадлежат самому Монтеню).
35 Названия глав в «Опытах» чаще всего соответствуют содержанию первого абзаца или, в лучшем случае, страницы, далее следует цепь мыслей, ассоциаций, воспоминаний, примеров, все менее связанных с названием. Нет также внешней связи между отдельными главами: соседствуют главы «О великих римлянах» и «О большом пальце руки».
36 «Девушка с Андроса» и «Евнух»—комедии Плавта.
37 Платон. Ион, 5.
38 Плутарх. О Демоне Сократа.
39 Платон. Законы, IV, 9.
40 «Что приносит нам пользу походя, то не так уж полезно» (Сенека. Письма, 2).
41 См.: Цицерон. Тускуланские беседы, V, 7.
42 «Если сосуд загрязнен, то все, что вольешь, закиснет» (Гораций. Послания, I, 2, 54).
==454
43 О весах Критолая сообщает Цицерон (Тускуланские беседы, V, 17). Крчтолай— греческий философ-перипатетик (II в. до н. э.), считавший, что если положить на чаши весов духовные и телесные радости, то духовные радости окажутся неизмеримо тяжелее.
44 «Нужно проникнуть в природу вещей и выяснить, чего она требует» (Цицерон. О высшем благе и высшем зле, V, 16).
45 «Кто восхваляет как высшее благо природу души и осуждает природу плоти, видя в ней зло, тот, конечно, и душу любит по-плотски и по-плотски бежит от плоти, потому что он судит, руководствуясь не божьей правдой, а человеческой суетностью» (Августин. О граде божием, XIV, 5).
46 «Кто не признает, что глупости свойственно вяло и против воли делать то, что следует сделать, увлекать в одну сторону тело, в другую душу и отрывать их друг от друга, направляя в противоположные стороны?» (Сенека. Письма, 74; цитата неточна).
47 Плануд. Жизнеописание Эзопа.
48 Источник Монтеня: Квинт Курций, VI, 9, 18. Филона—сын военачальника Александра Македонского Пармениона.
49 «Ты властвуешь, потому что ведешь себя как подвластный богам» (Гораций Оды, III, 6, 5).
50 Плутарх. Жизнеописание Помпеи, 27. Монтень приводит эти слова в стихотворном переводе Амио.
51 «Да, сын Латоны, то, что имею я, Дышать и жить мне, тихую старость дай, Оставь мне здравый толк и даруй С милой кифарой не знать разлуки». (Гораций. Оды, I, 31, 17—20).
==455
==456
00.htm - glava16
ХУАН ЛУИС ВИВЕС
1492—1540
Испанский гуманист, просветитель и философ Хуан Луис Вивес родился в «удивительный год» Испании, когда отвоеванием Гранады закончилась семисотлетняя Реконкиста, Колумб открыл Америку, произошло изгнание некрещеных евреев (будущих сефарди) и была напечатана первая в Европе грамматика народного языка, «Искусство кастильского языка» А. Небрихи. Вивес только до 1509 года жил на родине, в Валенсии (Арагон), тогда самом крупном городе Испании, и, хотя детские воспоминания об этой стране-саде с ее неповторимо ясным небом всю жизнь питали и мучили его, деятельность Вивеса связана с северным Возрождением. Истинной причиной отъезда была волна узколобого национализма, навеянная победами и колониальными завоеваниями и вызвавшая губительное для Испании крушение религиозной терпимости. Страх перед инквизицией впоследствии оправдался: отец Вивеса был сожжен по обвинению в скрытом иудействе (1524), мать (отдаленная родственница «каталонского Петрарки» Аусиаса Марча) получила посмертно тот же приговор.
С 1509 по 1512 год Вивес учился в Сорбонне философии (логике), но считал эти годы потерянными. Не желая расстаться с ролью философского и богословского центра Европы, Парижский университет доводил до последней утонченности искусство, обеспечившее ему это исключительное положение,—схоластическую диалектику. Между тем ушло в прошлое европейское единство интеллектуального слоя, для которого были внятны намеки паутинных логических конструкций, сплетаемых на иссушенной средневековой латыни. Гуманизм требовал полнокровного («красноречивого») выражения текущего момента человеческой жизни; с образованием национальных государств и языков даже общее сознание истины должно было принимать те или иные почвенные формы; веяние Реформации разрушило единство богословия и заставило выискивать инакомыслие даже там, где царило внутреннее согласие. Еще плохо понимая смысл надвигающегося поворота, молодой Вивес был уже уверен в обреченности парижской школы, этой «впавшей в слабоумие восьмиде-
==457
сятилетней старухи», и провозглашал скорый приход множества «ярких, выдающихся, свободных талантов, не терпящих рабства». Знакомство (по-видимому, летом 1516 г.) и сближение с Эразмом Роттердамским определили призвание Вивеса; началась его лихорадочная, с феерическими успехами и нервными срывами, невероятная по разносторонности деятельность литератора, лектора, педагога (при детях высокопоставленных особ) и теоретика воспитания. Эразм, начиная с «Похвалы глупости» (1511), и Вивес, начиная со своей первой большой книги «Против псевдодиалектиков» (1519), стали главными разрушителями престижа Сорбонны. Вместо строгости догмата и веры в спасительность традиционного обряда северный гуманизм предложил интимное благочестие, вместо постройки богословских систем—критическое, то есть с привлечением всех мыслимых источников, установление священного текста и его толкование. Тем самым потребовались неслыханные ранее знание языков и широта филологической культуры. Вивес, может быть, пошел дальше всех, выступив ради обеспечения этого с идеей светского образования. Усидчивые занятия, доказывал он, сами по себе благотворны; религиозную лояльность достаточно засвидетельствовать совершением нескольких
кратких молитв.
Северное Возрождение сместило центры интеллектуального кипения к базельскому дому Эразма, в свою очередь стоявшему рядом с издательством, которое немедленно печатало все выходившее из-под его пера, и к дому Томаса Мора в Лондоне. Таким же центром притяжения быстро стал Вивес. Лекции, которые он с успехом читал в Оксфорде (1523—1527), посетила английская королевская чета, его постоянное жилье в Брюгге (тогда крупнейшем городе Нидерландов) стало местом паломничества. Эразм и Мор предсказывали ему роль первого ума эпохи. Вивес писал на все мыслимые темы от толкования стихов и комментария на «Град Божий» Августина (этот комментарий, в основном общекультурного содержания, за богословские вольности был в 1584 г. включен в Индекс запрещенных книг) до эссе об ощущениях старческой души и бестселлера «Воспитание христианки». Как у Эразма, Мора, Лефевра д'Этапля, Гийома Бюде (все это была группа, связанная личной дружбой и сознанием общей борьбы), книги Вивеса тоже сразу шли в печать. Только с 1538 по 1540 год в Европе их было выпущено более ста разных изданий, включая переводы. Перед мощной машиной этого хорошо налаженного духовного производства рукодельный гуманизм Юга померк. Вивес говорил, что он не считает культурной величиной страну, где «по крайней мере на дюжине печатных станков не публикуются, распространяясь, творения классической древности». Правда, это было сказано о «погруженной в мрак и ночь» Испании, но и к родине гуманизма Вивес тоже относился уже свысока; по его словам, один труд Бюде «пристыдил всех этих Гермолаев, Пико, Полицианов, Газ, Bалла и всю Италию».
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 137; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!