Лекция 2: Новоассирийская держава

Ирина Сергеевна Свенцицкая

История Древнего мира, том 2

 

История Древнего мира, том 2. Расцвет Древних обществ. (Сборник)

 

Лекция 1: Общие черты второго периода Древней истории

 

Производительные силы и средства насилия. 

В области производительных сил определяющим моментом для второго периода древней истории явился переход к производству стали.

Железо труднее выплавлять из руды, чем медь, его труднее обрабатывать, чем бронзу; температура его плавления выше, а литейные качества ниже.

Кроме того, железо на воздухе быстро ржавеет[1]. По всем этим причинам технология железа в период ранней древности не разрабатывалась и была мало развита; известны лишь отдельные, случайные образцы железных изделий IV–II тысячелетий до н. э., главным образом украшения.

Во II тысячелетии до н. э. для Европы, Ближнего и Среднего Востока монополистами производства железа были племена северо‑восточной Малой Азии, и хеттские цари, подобно их предшественникам, правителям хаттских (протохеттских) городов‑государств, ревниво оберегали эту монополию, приносившую им доход.

Однако с падением Хеттской державы монополия эта прекратилась. Хотя и в I тысячелетии до н. э. железные месторождения сохранялись в тайтте обитавшим близ них племенем, которое греки называли халибами (возможно, западнопротогрузинским), но препятствовать вывозу железа теперь уже было некому; начался усиленный экспорт его через верхнеевфратскую долину и города‑государства Северосирийского союза на юг (с IX в. до н. э.) и на север через ионийские колонии на черноморском побережье и затем оттуда на запад (с VIII–VII вв. до н. э.). Значительная часть военных походов великих держав этого времени – Ассирии, Урарту, Фригии, Мидии – объясняется попытками захватить этот «железный путь» и обеспечить себя новым важным стратегическим сырьем.

Но секрет добычи железа из руд скоро был раскрыт и в ряде других стран, особенно с тех пор, как выяснилось, что железные руды имеют на поверхности земли очень широкое распространение. Начали разрабатываться такие руды в Сирии, Закавказье, в ряде пунктов Европы: так, филистимляне, один из «народов моря», поселившийся на палестинском побережье ещё в самом конце II тысячелетия до н. э., уже имели железное оружие. В VIII– VII вв. до н. э. железные орудия стали преобладать во всей Передней Азии, во многих частях Европы, в Иране и, возможно, в Индии. Несколько позже устанавливается железный век в Средней Азии (VII–VI вв. до н. о.), в Египте, в Китае (VI–V вв. до н. э.).

Первоначально железо полумили с помощью так называемого сыродутного процесса, т. е. раскаляя руду до 900–1350° в плавильных печах‑горнах и вдувая в нее воздух мехами через сопло. На дне печи образовывалась раскаленная пористая металлическая крица, которую нужно было извлекать из печи, пока она горяча, проковывать для удаления частиц шлака и для уплотнения. Кричное железо получалось мягким и по своим механическим качествам уступало меди; преимущество его было только в его гораздо большей доступности и дешевизне, а также в возможности легче чинить железные изделия в силу лучшей ковкости. Однако уже в IX–VII вв. в Европе и на Ближнем Востоке было открыто углеродистое железо, которое можно было подвергать закалке[2] – сталь. Для изготовления стали бруски кованого кричного железа укладывались вместе с древесным углем в глиняные ёмкости и длительно нагревались.

Только с массовым введением производства стали можно говорить о победе железного века над бронзовым. Стальные инструменты сделали возможной успешную обработку земель, ранее для нее непригодных, вырубку лесов, в частности под пашню, прокладку оросительных каналов в твердом грунте; они революционизировали ряд ремесел, в частности кузнечное, оружейное, столярное, кораблестроительное. В странах речной ирригации применение стали позволило ввести достаточно сложные водоподъемные сооружения: не только использовавшийся ранее в садоводстве шадуф (устройство типа колодезного журавля для подъема воды из нижележащего водоема на вышележащий грунт с помощью кожаного ведра), но и черд (соединенный в кольцо канат с навешенными на нем кожаными ведрами, который с помощью ворота приводят в движение волы, а иногда и рабы) и сакшо (водоподъемное колесо).

Стальная ось была желательна в обоих случаях.

Сталь позволила создавать прибавочный продукт на обширных новых территориях и тем самым значительно расширить область классового цивилизованного общества.

Введение стали революционизировало также военное дело. Вместо кинжалов, топориков и легких копий пехотное войско было теперь вооружено мощными стальными мечами. Если ассирийские и урартские войска в значительной море пользовались ещё бронзовым оборонительным оружием – шлемами ‑ шишаками, щитами, панцирями, то с середины I тысячелетия до н. э. начинает преобладать стальное оборонительное оружие – шлемы, закрывающие щеки, шею и подбородок, латы, поножи, щиты со стальной обшивкой. Греческий гоплит в стальном вооружении представлял собой грозную вооруженную силу, и уже не могло быть и речи о том, что взятый в плен и обращенный в рабство мужчина, получив в руки лопату или мотыгу, сможет справиться с вооруженным крестьянином или с охраной, поставленной рабовладельцем.

Другое нововведение, революционизировавшее военное дело, принадлежало кочевникам степей нынешней Украины, Северного Кавказа, Поволжья и Казахстана – скифам. Это были маленькие двухпёрые и трехпёрые бронзовые наконечники стрел, обладавшие баллистическими качествами, намного превосходившими качества стрел ранней древности. Значение их связано с историей конного войска.

В III тысячелетии до н. э. неуклюжие шумерские повозки, запряженные онаграми, служили скорее средством передвижения аристократической части войска; как ударная сила, направленная против сплошного строя тяжеловооруженных пехотинцев, они были малоэффективны, а после того как Саргон Древний ввел рассыпной строй, они и вовсе вышли из боевого употребления. Положение изменилось, когда индоиранцы, хетты и митаннийцы, а также ахейцы, опираясь на сделанные уже на Ближнем Востоке изобретения (введение легкой колесницы на двух колесах со спицами), смогли создать легкое конно‑колесничное войско; оно придало ударной части армии большую подвижность (при условии достаточно ровной местности) и возможность с налета расстраивать недостаточно стойкие пехотные формирования. Тогда же стала применяться и верховая езда – ранее всего для сопровождения стад при перекочевке (например, с зимних низинных на летние горные пастбища), затем уже в военном деле – главным образом для разведки и для посылки донесений; всадник сидел на лошади не только без стремян, но и без седла, на чепраке. Лишь в IX – VIII вв. до н. э. ассирийцы ввели у себя постоянные конные отряды.

Слабостью колесниц была их непрочность, лишь отчасти устраненная в I тысячелетии до н. э. тем, что колеса были снабжены стальными ободьями; кроме того, несколько убитых или раненых коней могли расстроить весь боевой порядок колесничих. Слабостью конницы была уязвимость всадника. Основным оружием конника великих держав начала I тысячелетия до н. э. было метательное копье (дротик). Поскольку конник не мог опираться на стремена (их еще не существовало), постольку он не мог колоть пикой; стрельба из лука была очень затруднена необходимостью одной рукой держать поводья лошади; конникам удавалось стрелять только в определенные моменты, когда можно было отпустить поводья; если скорострельность лучника‑пехотинца была 6 – 7 выстрелов в минуту и стрелять он мог до исчерпания своего колчана непрерывно 5 – 10 минут, а с перерывами – и до часа, то коннику это было недоступно. Не мог он по тем же причинам и защищать себя надежным щитом, поэтому в ассирийской армии конники обычно ездили по двое: щитоносец и дротикометатель, но число дротиков на одного воина было гораздо меньшим, чем число стрел в колчане. В других случаях конник носил постоянно на левой руке выше локтя маленький круглый щит, который был совершенно недостаточен для предохранения от стрел и копий противника.

Изобретение скифами нового вида стрел в VIII в. до н. э. и достижение ими высокой выучки конского состава совершенно изменили положение вещей. Скифская тактика основывалась на создании массового легкого конного войска практически без обоза: все снабжение – очевидно, включая и запасы бронзы для отливки наконечников стрел – обеспечивалось за счет грабежа, новые наконечники стрел вместо израсходованных отливались кузнецами в маленьких переносных формах, а сами кузнецы, видимо, входили в состав конного отряда. Такое войско было необычайно подвижно, а при большей дальнобойности и пробивной силе стрел могло постоянно держаться на безопасном расстоянии от противника. Стрельба велась в основном не через голову коней, а назад по ходу скачки; кони, летящие табуном в сторону от опасности, почти не нуждались в поводьях и могли управляться одними шенкелями; таким образом, обстрел велся на скаку – когда конный отряд мчался мимо противника и в сторону от него, – но при всем том был убийственным.

Скифские стрелы внедрились в вооружение всех армий Ближнего и Среднего Востока в течение VII–V вв. до н. э. Конечно, в условиях оседлых государств скифская исключительно конная тактика была неприменима, однако улучшение баллистических качеств стрелкового оружия еще более усилило мощь войска древних государств. Постоянно совершенствовались и луки. Третьим военным нововведением было создание инженерной и осадной техники (понтонные мосты, укрепленные постоянные лагеря в полевых условиях, подкопы‑сапы, осадные насыпи, различные виды таранов, устройства для метания камней и просмоленной горящей пакли).

В этот же период создается регулярный военно‑морской флот. Мореходными ладьями обладали уже в III и II тысячелетиях до н. э. индийцы, шумеры, египтяне, финикийцы, критяне, греки и др., однако парусное вооружение их судов состояло из одного прямого грота, и поэтому маневренность, особенно при встречном ветре, была плоха; гребцы либо совсем отсутствовали, либо размещались в один ряд, и одновременно они исполняли обязанность воинов. После периода морских боев, которыми ознаменовалось движение «народов моря» в конце II тысячелетия до н. э., получило сильное развитие гребное судоходство (в том числе с привлечением рабской силы), были введены палубы, подводный таран, более совершенные укрытия для кормчего и воинов на палубе; грузоподъемность судов увеличилась в несколько раз. С этим связано широкое развитие не только морского транспорта и колонизации берегов Средиземного моря, но и развитие пиратства и морской войны.

Вопросы увеличения прибавочного продукта и обеспечения расширенного воспроизводства. 

Возникновение цивилизаций, как известно из предыдущих лекций, было связано с резким скачком в развитии производительных сил: производство достигло такого уровня, когда стал создаваться прибавочный продукт, необходимый для содержания и обслуживания господствующего класса, а также и всей соответствующей надстройки общества, т. е. его государственной организации и культурных установлений. Однажды возникнув, эти надстроечные институты стремятся к расширению и развитию, для чего необходимо все большее количество прибавочного продукта. Однако внутри каждого отдельного общества рост прибавочного продукта после первых блестящих успехов цивилизации сильно замедляется или даже останавливается. Происходит это потому, что производительность труда, прежде всего в важнейшей отрасли экономики – сельском хозяйстве, многократно возросшая с освоением орошаемого земледелия и основных технических средств ремесла (гончарный круг, ткацкий станок, выплавка меди и железа, изготовление бронзы и стали, водоподъемные машины, алмазное сверло и многое другое), в дальнейшем почти не растет, а иногда даже и снижается. Так, в месопотамском сельском хозяйстве из‑за истощения и засоления почвы в результате нерационального орошения (при котором естественные соли из воды с каждым туром орошения во все возрастающем количестве выпадают в почву) более ценные культуры (пшеница) вытесняются менее ценными (ячмень). Рост нормы эксплуатации также упирается в свои естественные пределы: для беспрерывного ее увеличения при данном уровне развитии производительных сил производительность труда повышается недостаточно сильно: даже известное усовершенствование ручных орудий, о котором выше шла речь, не могло принести к решительному (скажем, на порядок) увеличению производительности все того же ручного труда. Между тем, к сожалению для хозяина, и производителю приходилось оставлять некий минимум абсолютно необходимых средств существования, и при этом тем больший, чем дальше форма эксплуатации работника от формы полного, классического рабства.

Наконец, и последний резерв увеличения абсолютной величины прибавочного продукта – естественный прирост населения – тоже иссякает. В начале эпохи цивилизации этот прирост действительно был велик по сравнению с первобытной эпохой, и мы наблюдали процесс экстенсивного расселения людей, увеличения числа населенных пунктов. Однако выживаемость детей, повидимому, остановилась где‑то около средней цифры 2 – 3 ребенка на одну женщину, т. е. примерно соответствовала норме, едва достаточной для поддержания данной численности населения. Такому положению способствовала, во‑первых, так называемая «городская революция», приведшая к крайней скученности населения городов, что при полном отсутствии общественной гигиены приводило к частым опустошающим эпидемиям и к эндемической высокой детской смертности; но эпидемии и детская смертность не могли не затрагивать также и сельское население. Фактором, стабилизирующим уровень народонаселения, были, во‑вторых, периодические неурожаи и сопровождающий их голод (следует заметить, что на II тысячелетие до н. э., по‑видимому, выпал длительный засушливый период в истории климата Земли).

Государствам приходилось искать дополнительные источники прибавочного продукта извне.

До начала I тысячелетия до н. э. существовали государства только трех типов: это были либо мелкие номовые государства, или города‑государства (как, например, в Шумере, в Верхней Месопотамии, в Сирии и Финикии, в Греции), либо неустойчивые конгломераты таких государств, где более слабые платили центральному, наиболее сильному, определенную дань и оказывали ему по требованию военную помощь (таковы были Хеттская, Митаннийская, Среднеассирийская державы, азиатские владения Египта Нового царства), либо, наконец, это были относительно крупные царства, объединявшие территорию бассейна целой значительной речной долины (Египет и лишь временами Нижняя Месопотамия и Элам). Такого рода государства продолжали существовать и в I тысячелетии до н. э. на периферии древнего мира[3]. Однако более характерными для этого времени, которое мы назовем вторым этапом древности или периодом подъема древней (так называемой рабовладельческой) формации, были новые государственные образования – «мировые державы», или империи.

Именно их создание было обусловлено поисками новых источников прибавочного продукта вне собственной страны, за счет ограбления других стран.

Военное ограбление соседей путем вооруженных набегов со взиманием даней и угоном пленных для обращения их в рабов или илотов не являлось новостью; этим занимались все государства с тех пор как возникло классовое общество; однако исход такого рода войн слишком зависел от переменчивой военной удачи, а длительные успехи набегов в одном направлении приводили лить к опустошению соседних стран и к иссяканию источников добычи (таким образом была, например, практически уничтожена ханаанейская цивилизация Палестины – не только нашествиями новых племен, но, еще до того, опустошительным владычеством фараонского Египта и данями ему).

Увеличение прибавочного продукта за счет внешних ресурсов было в принципе достижимо и другим путем – за счет увеличения численности рабочей силы. Добиться этого можно было, либо захватив новую территорию для эксплуатации (с тем чтобы ликвидировать господствующий класс на этой территории, если он был: при необходимости делиться с ним захват попой территории не привел бы к увеличению прибавочного продукта; именно так поступили дорийцы в Спарте и в некоторых других областях Эгейского региона), либо захватив и угнав на свою территорию рабочую силу (этот способ был широко распространен во II тысячелетии до н. э.; особенно ясно это мы могли видеть на примере хеттов). Но и депортация населения ставила перед господствующим классом очень трудные проблемы. С одной стороны, средства насилия до конца II тысячелетия до н. э. не были достаточно мощными, чтобы обеспечить наиболее высокую – т. е. рабскую в прямом смысле – норму эксплуатации, а увеличение количества рабочей силы без увеличения нормы эксплуатации не решало проблему, стоявшую перед господствующим классом, сколько‑нибудь радикальным образом. С другой стороны, использование труда депортированных в условиях хищнической эксплуатации земли не решало и проблемы производительности сельскохозяйственного труда.

Был, наконец, третий способ ограбления соседних стран – с помощью неэквивалентной торговли. В торговле, правда, прибавочный продукт, как известно, не создается, но зато через торговлю он перераспределяется. В ранней же древности, как правило, постоянно и равномерно функционировавшего международного рынка не существовало; и купцы, привозившие в страну товары, в которых она крайне нуждалась, но самостоятельно не производила, могли получать совершенно баснословные монопольные прибыли. Речь здесь идет как о предметах роскоши (малоазиатском серебре, нубийском и индийском золоте, афганском лазурите, ливанском, т. е. финикийском, кедре, финикийских тканях, крашенных пурпуром), так и о предметах необходимости (медь, олово, железо, текстильные изделия ‑ часть последних, впрочем, также относилась к предметам роскоши[4]). Торговая прибыль имела для известных частей господствующего класса еще и то преимущество, что усиливала имущественное расслоение у них в стране и могла превращаться в ростовщический капитал. Вместе с тем при все возрастающей степени разделения труда между ремесленниками и сельскими хозяевами, а также между сельскими хозяевами, специализирующимися на разных культурах, эти хозяева все же слабо вовлекались в товарное производство (т. е. в производство на продажу) из‑за отсутствия денежных средств; но ведь не всегда было возможно вести только прямой, непосредственный обмен: сандалии на рыбу, рыбу на финики и т. п. А при низкой степени вовлеченности большинства отдельных хозяйств в товарный обмен и при сезонном характере сельскохозяйственного производства без кредита многие хозяйства никак не могли бы приобретать необходимые им и не производимые их хозяйством инструменты, утварь, продукты, а в плохой год – и семена. Кредит же в этих условиях «естественно» превращался в ростовщичество, а ростовщичество разоряло все народное хозяйство в целом.

Помимо того, что частная международная торговля содействовала развитию ростовщичества, а стало быть, в конечном счете упадку экономики, она сама по себе еще не решала вопроса об использовании прибавочного продукта извне для нужд государственной, культовой и тому подобных надстроек. Поэтому государство издревле стремилось прибрать международную торговлю к рукам. Осуществить это можно было разными способами. Во‑первых, делались попытки вести торговлю через государственный аппарат; так поступали государства первого и, вероятно, второго путей развития (в частности, нижнемесопотамские государства) в III и нередко во II тысячелетиях до н. э. Подобно тому, как государство стремилось внутри страны – или, во всяком случае, внутри государственного сектора – заменить торговый обмен централизованным распределением, так и международный обмен предполагалось превратить в часть той же системы централизованного распределения. Этот способ оказался в конце концов невыгодным: за пределами страны контроль за торговыми агентами был практически невозможен и дело сводилось к их частной наживе, а контроль внутри страны был неэффективен ввиду крайней бюрократичности аппарата.

Во‑вторых, можно было предоставить международную торговлю частным лицам или большесемейным объединениям (как это делали в Ашшуре и в Малой Азии), а роль государства свести к сбору пошлины царями. Это значило, что успех или неуспех международной торговли всецело будет зависеть от благоразумия или жадности царьков, через чьи земли проходили купеческие караваны. Но так как кризис в том и состоял, что государства рассматривали получаемый ими прибавочный продукт как недостаточный, то ясно, что рано или поздно побеждала жадность. Когда купцов начинали чересчур грабить, они попросту прекращали торговлю (тем самым приводя экономику торгующих государств к серьезному упадку) или же меняли направление торговых путей – в обход наиболее сильных царств; так, например, вместе с ростом масштаба государственных сухопутных объединений растет значение морской торговли в Средиземноморье.

Наиболее сильные и хорошо вооруженные царства не снисходили до взимания пошлин с торговцев. Они предпочитали захватывать и громить города – центры развитого ремесла и перевалочные пункты торговли с богатыми складами товаров. Царские сокровищницы мгновенно пополнялись, зато на будущее замирали целые отрасли производства, зарастали колючками торговые тропы.

Других способов увеличения массы прибавочного продукта за счет внешних ресурсов придумано не было: либо прямое военное ограбление соседних стран, либо перекачивание из них рабочей силы, либо паразитирование на международной торговле. Разумеется, в мировом масштабе никакого увеличения прибавочного продукта это не давало и прогресса производительных сил так не получалось: в лучшем случае речь шла о перераспределении тех же самых производимых благ.

Создание империй было неосознанной попыткой совместить все эти три способа выкачивания прибавочного продукта с периферии. Однако при их возникновении вступили в действие и некоторые другие экономические процессы, поэтому существование империи оказалось неотделимым от дальнейшего существования древнего общества.

Следует учесть характер регионального разделения труда в древности и соответственно некоторые существенные черты международного обмена. Если с точки зрения древнего господствующего класса речь шла об увеличении прибавочного продукта, то с точки зрения общества в целом речь должна была идти об обеспечении расширенного воспроизводства, без которого никакой прогресс производительных сил невозможен. Расширенное же воспроизводство требует определенного соотношения между подразделениями общественного производства – первым (производство средств производства) и вторым (производство предметов потребления). Все области, охваченные древними цивилизациями, и смежные с ними можно рассматривать с точки зрения их роли в общественном разделении труда и принадлежности к первому или второму подразделению. И именно основные земледельческие страны (они же чаще всего производители текстиля) с точки зрения общественного разделения труда принадлежали ко второму подразделению (предметов потребления), в то время как области, производящие сырье, особенно рудное, а также скотоводческие районы принадлежали к первому подразделению (средства производства). На первый взгляд кажется странным, что скотоводческие районы мы считаем районами производства средств производства, а не предметов потребления; и действительно, с точки зрения самих скотоводов, скот есть прежде всего средство пропитания. Но нужно подходить к этому вопросу не с точки зрения скотоводов, а с точки зрения хозяйства всего древнего общества в целом, общества в основном земледельческого. И тогда оказывается, что поставки в земледельческие области мяса и других предметов потребления, изготовленных из животной продукции, не являются жизненно необходимыми для расширенного воспроизводства, не говоря уже о том, что в оседлых странах древнего мира животные продукты никогда не относились к необходимым средствам существования. Во всех некочевых центрах этого времени основное питание трудящегося населения – как рабов, так и нерабов – составляли зерновые продукты – хлеб и пиво с небольшим добавлением растительного масла, лука и чеснока. Потребности этой части населения в шерсти, а также льне и хлопке (например, в Индии) вполне могли удовлетворяться за счет внутренних ресурсов каждой страны.

Скотоводческие же районы снабжали древнее общество в целом в основном тягловым и вьючным скотом и ремесленным сырьем – кожами, т. е. действительно продукцией первого подразделения (средства производства).

В горных областях условия для развития сельского хозяйства были хуже, чем в областях цивилизаций речных долин. Но их специализация в области рудной промышленности имела, между прочим, то преимущество, что в ней расширенное воспроизводство (в противоположность скотоводству и земледелию) не зависит ни от необходимости периодических дополнительных капиталовложений (например, в посевное зерно), ни от доступности или недоступности тяглового скота и пастбищ или фуража для него. В то время как любое сельскохозяйственное производство сопровождается сезонными перерывами в производственном цикле, а неблагоприятный климатические условия могут даже вовсе прервать или значительно нарушить ряд циклов, в горной промышленности сезонность не играет никакой роли, и единственные необходимые затраты заключаются в периодической смене рабочей силы и самых примитивных орудий труда.

Для правильного функционирования общественного расширенного воспроизводства в масштабе целых регионов древних цивилизаций области первого и области второго подразделения должны быть надежно объединены. В наше время естественно было бы искать объединения в налаженном международном обмене. Но на рубеже II и I тысячелетий до н. э. этому мешали непреодолимые препятствия. Источники сырья в горных районах перестали к этому времени быть легкодоступными по той причине, что вся территория между ними и основными потребляющими районами (такими, как Египет и Нижняя Месопотамия) была освоена достаточно могущественными государственными образованиями, а это, как мы указывали, служило существенным препятствием для нормального развития международной торговли. В то же время развитие районов производства минерального сырья и леса и отчасти скотоводства (например, горного коневодства) привело к тому, что они не представляли более такого контраста по сравнению с Египтом и Месопотамией, как это было раньше, и вполне могли обеспечивать самих себя большей частью пищевой и текстильной продукции; по‑видимому, сырье, ранее задешево вывозившееся, могло теперь перерабатываться на место собственной ремесленной промышленностью. Такое положение подрывало основы производства в высокоразвитых странах второго подразделения, и, действительно, мы наблюдаем глубокий экономический и культурный упадок в Египте и Нижней Месопотамии XII–X вв. до н. э.

Выходом из положения могло быть не просто объединение трех способов ограбления соседей (путем простого разорения, путем захвата рабочей силы и путем захвата торговых центров и контроля над торговлей), но обязательное насильственное объединение в надлежащем соотношении областей первого и второго подразделений общественного производства (средств производства и предметов потребления). Империи, которые, начиная с Новоассирийской (IX–VII вв. до н. э.), сменяют одна другую на территории древнего мира, должны были решать именно эту задачу.

Древние «мировые» державы. 

Империи, или так называемые мировые державы, принципиально отличались от крупных государственных объединений, размеры которых определялись лишь экономико‑политическими нуждами унификации речного бассейна (Египет, Нижняя Месопотамия) или которые представляли собой конгломерат автономных политических единиц (азиатские владения Египта времени Нового царства, Хеттская, Митанпийская, Среднеассирийская, возможно, Ахейская держава). Разница заключалась, во‑первых, в том, что протяженность имперской территории была гораздо большей и не ограничивалась какой‑либо одной, хотя бы и крупной, областью, части которой естественно тяготели друг к другу в силу тесных экономических, географических или племенных связей.

Напротив, империи обязательно объединяли территории, неоднородные по своей экономике и экономическим нуждам, по своим географическим условиям, по этническому составу населения и культурным традициям.

Эти неоднородные территории объединялись насильственно с целью обеспечить для более развитых стран второго подразделения принудительный обмен со странами первого подразделения, которые в этом обмене либо вовсе не нуждались, либо нуждались в нем не в такой мере и, уж во всяком случае, не в таких формах. Во‑вторых, разница заключалась в том, что прежние крупные государственные объединения хотя и стремились сажать в подчиненных областях своих ставленников, царских родичей и т. п., но в основном не нарушали традиционной структуры управления подчиненных стран; напротив, империи подразделялись на единообразные административные единицы (области, сатрапии, провинции), все государство в целом управлялось из единого центра, а автономные единицы если и сохранялись в пределах империи, то имели совершенно второстепенное значение; империя стремилась низвести их на уровень своих обычных территориальных административных подразделений. При этом нередко граждане государства‑завоевателя имели больше прав и экономических возможностей, чем подданные империи в завоеванных областях.

Само собой разумеется, что попытки завоевать соседние страны, расширить свои владения, увеличить число рабочей силы в стране, извлечь выгоду из международной торговли так или иначе делали все государства интересующего нас периода. Однако но всякое государство могло создать империю. Поскольку создание империй было прежде всего в интересах высокоразвитых сельскохозяйственных цивилизаций (второго подразделения), можно было бы думать, что именно они и окажутся создателями империй. Но это не так. Создателями империй каждый раз оказывались государства, обладавшие наилучшими армиями (скорее с точки зрения их вооружения и обучения, чем численности, потому что первые успехи всегда давали необходимое новое пополнение в армию победителей); немаловажным было и стратегическое положение государства и его армии. Так, Ассирия, создавшая первую «мировую» империю, была чрезвычайно выгодно расположена в стратегическом отношении: многие наиболее важные транспортные пути Передней Азии (по Евфрату, по Тигру, поперек Верхней Месопотамии, через перевалы в сторону Иранского и Армянского нагорий) проходили либо прямо через Ассирию, либо настолько близко, что при прочих равных условиях их легче было захватить Ассирии, чем любому другому государству, равному ей по численности населения и размерам первоначальной территории.

Империя как огромная машина для ограбления множества соседних народов не могла быть устойчивым образованном, ибо, что бы ни думали на эту тому цари и их идеологи, дело, как мы уже видели, было не в том, чтобы увеличить массу прибавочного продукта в завоевывающем государство за счет перераспределения его между бывшим господствующим классом завоеванных стран и господствующим классом завоевывающей страны: это не обеспечивало расширенного воспроизводства и развития производительных сил. Но мере роста государственного механизма и потребностей господствующего класса завоевывающего государства увеличивались общие потери, которые завоеватели наносили древнему обществу в целом. Грабительская политика империи вступала в противоречие с потребностями нормального разделения труда между охваченными его областями; торговые пути вскоре же переносились за пределы империи (так, центром средиземноморской торговли вместо прибрежных Библа и Сидона стал сначала островной Тир, а затем греческие города и Карфаген, отрезанные громадным морским пространством от пределов восточных империй).

Чем больше вырастала империя, тем менее она оказывалась стабильной, но вслед за падением одной империи сейчас же возникала другая. Это объясняется тем, что принудительная организация обмена между областями первого и второго подразделений общественного производства оставалась для древнего общества жизненной необходимостью до самого конца его существования. Относительно скоро выяснилось, что для империи – помимо армии и общеимперской администрации, способных организовать принудительный обмен в пределах огромного государства, но игравших в смысле развития производства если не совершенно негативную, то по крайней мере двусмысленную роль, – необходим был ещё иной механизм. Этот механизм должен был обеспечивать реальное функционирование расширенного рабовладельческого воспроизводства и при этом быть гарантированным от произвольного царского вмешательства. Механизм этот вырабатывался весьма постепенно, встречая на первых порах решительное противодействие со стороны царской армии и администрации, которые видели в его возникновении подрыв монопольного единства империи; тем не менее он возникал и развивался, при этом во вполне определенном направлении во всех империях древнего мира. Этим механизмом явилась система внутренне независимых, самоуправляющихся городов. Если земледельческая территория за пределами городов в результате имперских завоеваний вся целиком вошла, как правило, в состав государственного сектора, а ее население постепенно низводилось до уровня класса подневольных людей рабского тина, то самоуправляющиеся города, существование которых, как выяснилось, было жизненно необходимо для самих империй, представляли теперь общинно‑частный сектор, получивший, в странах всех путей развития древнего общества большее экономическое и политическое значение, чем когда‑либо раньте. Эти города тем более расцветали, что в обширных пределах империи, как правило, ничто не мешало торговому обмену между областями обоих подразделений общественного производства.

Правители империй проводили целенаправленную политику создания городов не просто как торгово‑ремесленных или военных центров, но и как коллективов граждан, обладавших известным, самоуправлением, хотя и под контролем центральной власти.

Только граждане таких городов были полноправными свободными людьми в рамках данного государства. Союз царской власти и городов был в целом выгоден обеим сторонам, во всяком случае до тех пор, пока это самоуправление обеспечивало реальные привилегии гражданам, и в частности возможность присваивать долю прибавочного продукта, производимого сельскими жителями.

Параллельно с увеличением числа самоуправляющихся коллективов в мировых державах шёл процесс роста центрального аппарата управления. Существование такого аппарата было необходимо, однако чрезмерное его усиление, увеличение числа чиновников могло привести и приводило (например, в Китае в конце империи Цинь. в Египте во II–I вв. до н. э.) к тому, что он превращался в самодовлеющую силу, поглощал основной прибавочный продукт, производимый трудящимися, что, в свою очередь, приводило к хозяйственному упадку и обострению социальной борьбы.

Таким образом, в самой структуре управления мировых держав были заключены противоречивые тенденции, что также порождало их неустойчивость (наиболее устойчивой мировой державой оказалась Римская империя, которой удавалось на протяжении ряда веков успешно сочетать ограниченное местное самоуправление с централизованным бюрократическим аппаратом).

Пути развития Древнего общества. Полис и возникновение античного пути развития. 

Описанный процесс постепенно охватил все классовые цивилизации древнего мира независимо от пути развития; л нем сыграли свою роль и общества первого пути (сосуществование двух секторов при преобладании государственного – Вавилония и Элам), и общества второго пути (полное преобладание государственного сектора – Египет); аналогичный процесс – правда, несколько позже, уже за пределами рассматриваемого сейчас периода,– происходил и в Индии и в Китае, обществах, классификация которых по их характерным путям развития еще не произведена, а также в странах третьего пути развития. Разница между отдельными путями развития в этот момент в значительной мере теряет свою резкость, так как особые государственные хозяйства, как таковые, почти повсюду прекратили свое существование, и типичными везде оказываются сравнительно небольшие частные, в том число частные рабовладельческие, хозяйства, как на государственной, так и на общинно‑частной земле. Различие между секторами сказывается лишь в том, что государство гораздо легче могло вмешиваться в экономическую деятельность хозяйственных единиц, расположенных на царской земле, вплоть до полного их подчинения и низведения владельцев земли до уровня лиц, лишенных всякой собственности на средства производства и эксплуатируемых внеэкономическим путем, т. е. государство могло обратить их из представителей среднего в представителей низшего, эксплуатируемого класса. И это несмотря даже на то обстоятельство, что сельские хозяева и на государственной земле с исчезновением собственно государственных хозяйств непременно рано или поздно организуются в общины, потому что сельское хозяйство не может в древности существовать без той или ивой формы кооперации.

Но сами эти общины, возникающие на государственной земле, становятся средством эксплуатации царских людей.

Однако если в описанный выше процесс вовлекаются общества всех трех (или более) путей развития древнего общества, то центральную роль обычно играют общества третьего пути развития, т. е. те, где издревле установилось некоторое равновесие между государственным и общинно‑частным секторами. Это, по всей вероятности, объясняется тем, что в таких обществах был большой контингент полноправных граждан‑общинников, которые по понятным причинам всегда давали самых лучших солдат.

Существенные различия между первоначальными тремя путями развития на втором этапе истории древнего общества в пределах империй в значительной мере стираются еще и по следующим причинам. Сам ход имперских завоеваний, при которых неизбежно уничтожаются местные, традиционные органы управления, как государственные, так и общинные, и заменяются единообразной имперской администрацией, приводит к тому, что большинство земель в пределах империи переходит в собственность государства. Люди же, сидевшие на этих землях, независимо от того, были ли они общинниками или царскими людьми, становятся людьми государственными и подневольными. Тем не менее в той пли иной форме, в той или иной степени повсюду сохраняются очаги самоуправляющихся общинных организаций – в виде городов, храмов, автономных племен и т. п. Таким образом, все общества в пределах империй становятся похожими на ранние общества первого пути (например, нижнемесопотамские), с тем отличием, что ранее город был центром государственного сектора, а в деревне сохранялся и общинно‑частный сектор, а теперь, напротив, общинно‑частный сектор чаще всего существует в городах, а в деревне почти безраздельно господствует государственный сектор. Сами формы государственности – монархии во главе с обожествляемым деспотом – нередко ведут свое происхождение из Вавилонии, из Египта и т. п.

Из этого процесса создания империй (который нельзя назвать специфически «восточным», потому что в нем в конце концов принял участие и европейский Запад) на некоторое время выпадает один регион древнего мира, а именно побережья Средиземного моря, и прежде всего греческие города, как на европейском материке, так и на берегах Малой Азии и на островах. Здесь – и притом впервые только на втором этапе развития древнего общества – возникает особый, античный путь развития. Общества, пошедшие по этому пути, на ранней стадии древнего общества принадлежали первоначально к числу обществ третьего пути развития, при котором общинно‑частный сектор сосуществовал с государственным.

Однако в результате ряда исторических событии и явлений, о которых мы уже знаем (см. «Ранняя древность», лекции 15, 16), здесь, при падении микенской цивилизации и в ходе последующих разрушительных войн и миграций, в большинстве случаев в некоторых более отсталых государствах, например в Спарте, наоборот, образовался, как в Египте, только государственный сектор – правда, без государственного хозяйства и с частным пользованием государственными илотами, но это, как мы видели, характерно и для Египта начиная со Среднего царства и отчасти для Хеттской и других переднеазиатских держав II тысячелетия до н. э. Произошло нечто сходное с тем, что было в Нижней Месопотамии при падении III династии Ура или в долине Инда при гибели протоиндской цивилизации. Что касается долины Инда, то мы не знаем в точности, что там случилось; когда на нее вновь падает свет истории во второй половине I тысячелетия до н. э., она уже подверглась воздействию совсем особой и шедшей своей собственной дорогой ведической цивилизации долины Ганга. Что же касается Нижней Месопотамии, то и там, как и в Греции, гибель государственных хозяйств привела к бурному развитию частного сектора и частного рабовладения; но в условиях, где речная ирригация делала возможной и необходимой централизацию в масштабе всего бассейна нижнего Евфрата, государственный сектор и связанная с ним деспотическая царская власть в конце концов при Рим‑Сине и Хаммурапи вновь возобладали.

В Греции обстоятельства сложились по‑иному. Здесь новые государства стали возникать именно как города‑государства, и только.

Государственному хозяйству тут было возрождаться незачем: в эпоху развитого бронзового и железного века оно не могло иметь никакой общественно полезной функции, и этим греческий город‑государство отличался от нового государства Передней Азии (см. о функциях государственного хозяйства на заре цивилизации «Ранняя древность», лекция 1). Новые города‑государства складывались практически в рамках только общинно‑частного сектора, и ими вполне успешно управляли общинные органы самоуправления – народное собрание, совет и некоторые выборные должностные лица. Нельзя сказать, чтобы государственного сектора совсем не существовало – в него входили рудники, неразделенные пастбища и запасный земельный фонд, но не было никаких причин, препятствовавших управлять этими имуществами посредством тех же органов городского общинного самоуправления. Такие города‑государства обозначаются греческим словом «полис». Здесь возник особый тип древней собственности – полисная собственность; суть ее заключалась в том, что осуществлять право собственности на землю могли только полноправные члены города‑общины; помимо права на свою частную землю, рабов и другие средства производства граждане полиса имели также право участвовать в самоуправлении и во всех доходах полиса. В социально‑психологическом плане чрезвычайно важно, что ни в одной прежней общине других типов чувство солидарности ее членов не было так сильно, как в полисе; полиспая солидарность была одновременно и правом и обязанностью граждан, вплоть до того, что они в массовом порядке, не на словах, а на деле (как о том свидетельствуют сохранившиеся до нас исторические известия), ставили интересы полиса выше личных или узкосемейных; повинность зажиточных граждан в пользу полиса (литургия) выступала как почетная обязанность, которую знатные и богатые люди могли принимать на свой счет. В то же время нуждающиеся члены полиса имели право рассчитывать на помощь со стороны коллектива своих сограждан. В «восточных» общинах (или общинах ранней древности) обедневшие их члены могли рассчитывать на некоторую, чаще всего небескорыстную помощь своих однообщинников; если они разорялись вовсе, то шли в долговое рабство, в бродячие шайки изгоев‑хапиру, а чаще всего в «царские» люди, так как царское хозяйство при своей обширности способно было поглотить почти неограниченное число рабочей силы. В полисах же беднота – так называемый античный пролетариат, или люмпен‑пролетариат, – могла жить за счет полиса.

Мощь полисной солидарности и взаимопомощи была столь велика, что греческим полисам в отличие от царя Хаммурапи удалось сломить ростовщический капитал и полностью уничтожить долговое рабство. Ясно, что побороть ростовщичество и принять на себя прокормление бедноты могли лишь достаточно богатые города‑государства; кроме богатства они должны были обладать достаточной степенью товарности производства, чтобы не было массовой необходимости в ростовщическом кредите. Попытаемся пояснить, что это значит. Напомним, что в эпоху ранней древности в результате разделения труда между земледельцами и скотоводами, между земледельцами и ремесленниками, наконец, между земледельцами, возделывавшими разные культуры, возникла потребность во внутриобщинном обмене; к тому же рост имущественного расслоения вел к тому, что у индивидуального земледельца могло не хватить зерна до посева. При натуральном характере обмена и сезонном характере производства значительная часть таких обменных сделок совершалась в кредит, а кредит давался под условием роста, т. е. уплаты должником процента сверх запятой суммы. На этой почве и развивалось восточное ростовщичество II тысячелетия до н. э., которое разрушало общественную экономику и тормозило ее развитие. Возможность избежать ростовщического кредита при внутриобщинном обмене появлялась лишь там, где производство работало на рынок и, стало быть, производитель мог в любое время иметь наличные деньги – не обязательно в монетной форме: деньгами мог служить весовой металл (серебро, медь и др.), хлеб, скот и различные другие товары.

Таким образом, предпосылкой прекращения ростовщической практики[5] было наличие товарного рынка[6]. И действительно, греческие города‑государства в отличие от государств ранней древности уже располагали обширным международным рынком как для своих собственных, так и для транзитных товаров. Такими рынками были империи и царства Малой и Передней Азии и Северной Африки, а также так называемая варварская периферия, т. е. племена, окружавшие Средиземное и Черное моря. Уже достигнув железного века, они в силу начавшегося мощного роста производительных сил стояли на пороге классового общества и производили избыток продукта для международного обмена.

То обстоятельство, что хозяйства полисных граждан носили в значительной мере товарный характер (работали на рынок), обусловливало их специфичность. В эпоху ранней древности, как мы знаем, общинники были вынуждены держаться большесемейными объединениями, так что отчленившаяся индивидуальная семья либо погибала, либо снопа вырастала в большесемейную организацию.

В полисе индивидуальное хозяйство, работая на рынок, могли быть вполне жизнеспособным, а если же все‑таки разорялось, то могло рассчитывать на государственную поддержку (государство в условиях полиса непосредственно совпадало с территориальной общиной или слитным комплексом таких общин). Это положение имело огромные социально‑психологические последствия, оказавшие влияние на более чем сотню поколений. Коллективизм полиса, его гражданская солидарность, как оказалось, превосходно уживались с индивидуализмом, с высокой ценностью личности. Именно это сочетание позволило на той неразвитой базе, какую лишь недавно являло собой мировоззрение и мироощущение греков на раннем этапе классового общества, т. е. на базе мифологического мировоззрения, за исторически короткий срок выработать критическую философскую и научную мысль, авторское искусство и литературу, философскую этику и технику строго логического мышления. В конце рассматриваемого периода стоит удивительная фигура Аристотеля, одного из величайших мыслителей всех времен; даже средневековое превращение некоторых его гипотез в догму не могло уничтожить его огромного влияния на всю пауку человечества вплоть до сего дня, тт прежде всего на научную логику. Все это сосуществовало с весьма архаичными общинными культами и религиозной мифологией.

В условиях полиса вырабатывались и совершенно своеобразные государственные формы. И в ранней древности известны были кое‑где республиканские формы управления, в которых главы государств (или группы лиц, игравшие эту роль) были подотчетны коллективным органам управления и могли быть ими назначены или низложены. Но там – отчасти под влиянием объективных условий, отчасти под прямым идеологическим воздействием, шедшим из экономически передовых стран, имевших тогда деспотическую форму государственного устройства, – республики редко выживали достаточно долго, чтобы оказать существенное воздействие на историю человечества. Напротив, в мире полисов – в древних обществах античного пути развития – республиканские формы государственного управления были явлением типичным. Различие полисных «конституций» заключалось лишь в том, все ли граждане полиса допускались к той или иной степени участия в государственном управлении, или же право участия в нем было ограниченно.

Вначале в новообразующихся полисах задавали тон главы наиболее почитаемых, знатных родов – аристократия; но вскоре после падения господства ростовщичества ведущая роль переходит к народному собранию, где были представлены все граждане полиса; нередко такого характера демократии временно выдвигали единоличных, неограниченных правителей, как правило, из рядов того или иного знатного рода, к которому почему‑нибудь народ благоволил. Но чаще всего подлинно активное участие в политических делах было в республике ограничено имущественным цензом, что естественно для общества, в котором, деньги начали играть столь большую роль.

Подобно тому как в странах, лежащих к востоку от Греции, государственное устройство экономически передовых стран (деспотия) перенималось остальными, так и Б регионе Средиземноморья республиканские формы государственного управления перенимались и там, где не было тон предыстории, которая обусловила создание ведущих греческих полисов. Они распространились даже на государства с совсем иным политико‑экономическим, строем, например на Спарту[7], экономически значительно более напоминавшую Египет, чем соседний Коринф или Афины.

Как ни важен был полис для всего дальнейшего развития человечества, однако в описанном нами виде он просуществовал недолго: возможности развития в замкнутых пределах городов‑государств были ограниченны, как и возможности частного международного обмена, и к тому же в случае самостоятельных полисов их самостоятельно хозяйствующие граждане не могли быть достаточно защищены теми незначительными военными силами, какими располагало полисное государство. Так же как в империях дальнейшее развитие оказалось невозможным без совмещения их с системой зависимых, но самоуправляющихся городов, способных обеспечить расширенное воспроизводство, так и самоуправляющиеся, но независимые полисы не могли далее развиваться без помощи такой империи, которая, охватив их, создавала бы для них надежность международного торгового обмена.

Рабство и свобода. Рабы и царские люди. 

Античный полис создавался в начале железного века. Вооружение античного воина было несравненно более мощным, чем, скажем, воина шумерского или же египетского времени Древнего либо даже Нового царства. Море, окружавшее греческие острова и полуострова, делало бегство с них если не вовсе невозможным, то очень затруднительным. Государственных обширных хозяйств, где наблюдать за рабом нелегко, здесь не существовало. Поэтому и подневольные люди рабского типа, не являвшиеся собственно рабами, встречались здесь редко и только в самых отсталых общинах. Например, в Спарте илоты были собственностью государства, хотя распределялись между отдельными спартиатами для их обслуживания и прокормления, как это делалось и в Египте Среднего и Нового царства; но Спарта долгое время преднамеренно отстранялась от участия в товарном обмене. В большинстве же полисов частные хозяева вполне могли иметь значительное количество собственно рабов. Ничто здесь в принципе не мешало созданию частного и в то же время крупного рабовладельческого хозяйства. Рабы в нем были уже не патриархальными рабами, а рабами классическими: они не всегда участвовали вместе с хозяевами в едином производственном процессе и не входили с ними в одну семью. Для хозяев они были предметами, живыми орудиями труда, и хозяева имели право ими пользоваться и распоряжаться или даже их уничтожать, т. е. поступать с ними так же, как со скотом, утварью или орудиями производства. Именно в античном обществе раб был наиболее рабом, а свободный – наиболее свободным. В ранней древности (например, у хеттов) иногда встречалось понятие «свободный от чего‑нибудь» (например, от повинности), «освобожденный от чего‑нибудь» (например, от долгового рабства), но не было общего понятия «свободы»; рабу в собственном смысле фактически противостояла длинная лестница подневольных рабского типа, царских людей, общинников, вельмож и т. д; существовали отношения господства и подчиненности: состоявшие в этих отношениях в любом случае называли друг друга «господином» и «рабом»; с нашей точки зрения, это мог быть государь и подданный, или царь и придворный служащий, или владелец и его раб – терминология оставалась той же самой; существовало, далее, почти повсюду (кроме Египта) противопоставление «сына общины» и «царского раба» (или «царского человека»); все эти социально‑психологические противопоставления маскировали действительное классовое деление общества, о котором говорилось в вводной лекции первого тома.

Лишь в греческих полисах появляется понятие «свободы» (элевтерия) как состояния отсутствия господства кого бы то ни было над данным человеком – понятие, завещанное греческим полисом всему человечеству. Всякое наличие над человеком господства было дулосюнэ – рабством. Греческий полисный «свободный» – прямой преемник «сына общины» ранней древности; но тот еще не чувствовал, что над ним нет никакого господства, и не называл себя свободным. Гражданин полиса не только чувствовал себя свободным, но и считал всякого, кто имеет над собой какое бы то ни было господство, рабом – дулос. Поэтому вне греческого мира, в восточных империях, с его точки зрения, царило поголовное рабство, а попасть под царскую власть было для «свободного» равносильно обращению и рабство. Всякий, кто живет под царской властью,– раб по своей природе; всякий варвар (т.е. по‑гречески попросту чужеземец) – раб по своей природе, говорит даже Аристотель, и с точки зрения полисного определения свободы он прав. Разумеется, и в греческих полисах не всякий был свободен: сама свобода граждан полиса была основана на эксплуатации рабов, но ведь при отсутствии долговой кабалы единственным источником рабства была покупка или вооруженный захват человека за рубежом, а чужестранец для полисного гражданина именно и был «рабом по природе», так что не о чем было беспокоиться.

Существовали, конечно, в греческих полисах и лица, не являвшиеся ни гражданами данного полиса, ни рабами. Это были приезжие и случайные переселенцы, главным образом из других греческих же полисов. Как бы долго они ни прожили в этом полнее (иногда многие поколения), они не приобретали в нем гражданских прав и нрава собственности на землю. Но поскольку они в принципе были гражданами какого‑то полиса, то не были «рабами по природе». Если же попадался приезжий, происходивший из «варварской», чужеземной страны, то он, чтобы не оказаться лишенным всех прав и обращенным в рабство, должен был быть ксеном, т. е. «гостем» какого‑нибудь гражданина («гостями») могли быть между собой граждане разных полисов).

И в восточных империях (пока только восточных – империи на Западе возникнут в конце второго периода) число рабов в это время значительно умножилось и место патриархальных заняли «классические» рабы. Однако здесь состав эксплуатируемого класса был не столь однородно‑рабским, как в греческих полисах. В результате завоеваний царский земельный фонд стал необъятным, и даже при новых, более эффективных средствах насилия не было никакого смысла выделять большую часть армии на то, чтобы держать все население в собственно рабском состоянии.

Оно оставалось «царскими людьми», т. е. подневольными людьми рабского типа, и не более того[8]. Существование огромного множества царских людей не могло не влиять и на характер отношений между рабовладельцами и «собственно» рабами: ясно, что земледельческое хозяйство, обрабатываемое классическими рабами, в данных условиях было бы менее производительно, чем обрабатываемое царскими людьми, например на земле, арендованной у государства частным хозяином: в большом хозяйстве царские люди требовали меньшего надзора и работали с большей охотой. При этом, если в ранней древности царского или храмового работника в отличие от раба нужно было снабжать пайком (или наделом) на него самого и на его семью, то теперь об этом никто не заботился: крестьянин имел то, что имел, платил собственнику земли и средств производства – царю и работал на своего непосредственного хозяина, а сколько сверх того оставалось на него с семьей – это уж была его собственная забота.

Рабы здесь находили поэтому иное применение, чем в античном мире того же времени: основная фигура здесь – раб на оброке, занимающийся ремеслом, мелкой, а иногда и не мелкой торговлей, арендующий: землю и т. п.; чем больше он зарабатывает, тем выгоднее хозяину: весь пекулий (имущество) раба – собственность рабовладельца; чем больше пекулий, тем больше доход рабовладельца; чем больше доход с раба, тем дороже можно продать самого раба[9]. Поэтому товарное производство, каким сейчас становится городское ремесло, – а отчасти и сельское хозяйство на территориях, принадлежащих городам,– это рабское производство в полном смысле этого слова.

Если для античного полиса характерна идеализация свободы, то для восточной империи характерна идеализация своего господина: обожествление государя, начало которому было положено в Египте, в Шумере и Аккаде, пронизывает теперь всю идеологию: традиционные мифологические персонажи общинных культов сводятся в сложный пантеон, до этот пантеон – не более как проекция земной деспотии на небо; в искусстве единственным героем остается царь. Так люди обожествляют собственное унижение, и лишь кое‑где – в предгорьях Гималаев, на границе между оседлыми землями Ирана и полупустынями Средней Азии, в Палестине – идет борьба за внесение этики в общепринятую идеологию. При всем отличии между «Востоком» и «Западом», отличии, которое возникает только теперь, только на втором этапе древности, нельзя забывать основополагающих фактов: во‑первых, что и восточные и западные общества этого времени были одинаково построены на принципе существования рабства и, во‑вторых, что античный путь развития со всем его своеобразием по сравнению с остальным миром и важностью для истории человечества – это лишь одно из позднейших ответвлений от тех путей развития раннеклассового общества в целом, которые сложились уже на первом, раннем этане древности.

Литература:

Дьяконов И.М., Якобсон Б.Л. , Янковская Н. Б. Общие черты второго периода Древней истории./История Древнего мира. Расцвет Древних обществ. ‑ М. .‑Знание, 1983 ‑ с. 5‑20

 

 

Лекция 2: Новоассирийская держава

 

Политическая история. 

Ряд событий, происшедших в Передней Азии в конце II тысячелетия до н. э., привел к гибели или ослаблению почти всех «великих держав».

Теперь Ассирия не имела серьезных соперников и могла приступить к осуществлению своих великодержавных притязаний. Но к это время из степей Аравии двинулись новые западносемитские кочевые племена – арамеи. Это было медленное и неуклонное просачивание больших и малых племен, групп отдельных семей, и остановить это движение было практически невозможно. Кочевники далеко не всегда прибегали к силе, а брать укрепленные города они вообще не умели. Но города рано или поздно обнаруживали, что находятся в арамейском окружении. Арамейские наемники (подобно амореям в начале II тысячелетия до н. э.) служили теперь в войсках местных правителей. Постепенно, как ранее амореи, арамейские вожди прибирали к рукам власть в десятках мелких государств Сирии и Верхней Месопотамии. Арамеи переняли местную культуру и в большинстве своем перешли к оседлому образу жизни; их язык вытеснил все местные.

Лишь кое‑где сохранились, как островки, позднехеттские (лувийские) и позднехурритские царства. Коренная Ассирия избежала этой участи лишь потому, что в Месопотамии основное движение арамеев шло вдоль Евфрата, а до Тигра и за Тигр они добрались там, где Тигр и Евфрат сближаются, т. е. ниже коренной Ассирии. Но Ассирия потеряла почти все свои владения к западу от Тигра и была отрезана от важнейших источников сырья. Вместе с тем она сохранила и ряд существенных преимуществ, которые должны были сказаться при первом же удобном случае. Так, Ассирия оставалась основным узлом торговых путей, идущих по Тигру и от Тигра на восток, север и запад. Поддержание и расширение контроля над торговыми путями сулило громадные выгоды и было традиционном политикой Ассирии. Этому способствовало и ее выгодное стратегическое положение. К востоку и северу от Ассирии в начале I тысячелетия до н. э. обитали разрозненные горные племена, способные самое большее на разбойничий набег, чему нетрудно было воспрепятствовать сравнительно небольшими силами. Противники же Ассирии на западе погрязли в междоусобицах, а ее южный сосед – Вавилония сама тяжко пострадала от нашествия халдеев. Наконец. Ассирия сохранила свою превосходную военную организацию, которую в дальнейшем сумела еще усовершенствовать.

Когда Ассирия вновь получила возможность перейти в наступление, перед ней открывались два пути: либо организация «принудительного обмена», т. е. просто грабеж (за применение этого «метода» стояла военно‑бюрократическая знать), либо налаживание «правильной» эксплуатации покоренных земель, поддержание «имперского мира», способствующего нормальным экономическим связям (таково было желание верхушки горожан и жречества). С течением времени образовались две соответствующие «партии», а цари либо принимали сторону одной из них, либо пытались лавировать между ними.

Но пока в течение почти всего X века Ассирии пришлось уделять основное внимание обороне, лишь изредка позволяя себе небольшие рейды в горы, на северо‑восток и восток. Внутри же страны происходит процесс укрепления царской власти. Эпонимы‑лимму теперь назначаются не по жребию, а в иерархическом порядке, начиная с самого царя во второй год его правления. Политическое же значение должности эпонима было сведено к нулю. Окончательно устанавливается царская титулатура: «царь великий, царь могучий, царь множеств, царь Ассирии» (в дальнейшем еще и «царь четырех стран света»). Для укрепления своей независимости от городского совета Ашшура цари переносят свою резиденцию в другие города. Ашшур остается лишь культовым центром и местом погребения умерших царей.

Первое серьезное наступление на запад Ассирия предприняла в царствование Адад‑нерари II (912–891 гг. до н. э.). В результате нескольких походов и длительных осад городов вся область р. Хабур и со притоков перешла под контроль Ассирии. Открылся путь для дальнейшего продвижения к переправам через Евфрат, т. е. в Сирию. Еще до этого Адад‑нерари, придравшись к какому‑то пустяку, обвинил вавилонского царя в нарушении мира и двинул свои войска на юг. Вавилония потерпела поражение, в результате которого к Ассирии была присоединена область Аррапхи, а южная граница Ассирии почти достигла Дур‑Куригальзу и Сиппара.

Но, пожалуй, самым главным достижением Ассирии было восстановление ее престижа и боевого духа. Хотя не все походы Адад‑нерари II и его преемников были одинаково успешными. Ассирия в течение нескольких последующих десятилетий практически не знала поражений. Стратегическая цель, которую поставили перед собой на будущее цари этой династии, заключалась в том, чтобы, держа в страхе горцев на севере и востоке при помощи периодических вторжений и не допуская ответных рейдов, неуклонно продвигаться на юг и на запад, дабы взять под свой контроль основные источники сырья, центры производства и торговые пути от Персидского залива до Армянского нагорья и от Ирана до Средиземного моря и Малой Азии.

Первым из ассирийских царей, кому после двухсотлетнего перерыва удалось совершить успешный поход к Средиземному морю, был внук Адад‑нерари II – Ашшур‑нацир‑апал II (884–858 гг. до н. э.). Он был выдающимся полководцем и дипломатом, чрезвычайно методичным и абсолютно безжалостным в достижении поставленной цели. В начале своего царствования он совершил несколько успешных походов на север и восток, принесших очень богатую добычу. В Верхней Месопотамии были подавлены антиассирийские мятежи, а граница Ассирии была отодвинута на запад до самого Каркемиша. В 876 г. Ашшур‑нацир‑апал перешел Евфрат у этого города и двинул своп войска на запад, к Средиземному морю.

Никто, видимо, даже не пытался оказать ему сопротивление. Принимая по дороге дани и дары от местных царьков, ассирийский царь прошел через долину Оронта и Ливан. На берегу Средиземного моря он по древнему обычаю, омыл свое оружие в его водах. Учредив ассирийскую колонию на Оронте, Ашшур‑нацир‑апал вернулся в Ассирию с огромной добычей н кедрами, нарубленными в горах Ливана и Амана. Он построил себе новую великолепную столицу – г. Кальху, заселил ее пленными и жил здесь оставшиеся годы своего царствования. Стратегия Ашшур‑нацир‑апала заключалась в нанесении молниеносных ударов и в создании опорных пунктов на присоединенных территориях. В покоренных царствах он сажал или поддерживал в качестве правителей своих сторонников. Любая попытка мятежа или сопротивления подавлялась беспощадно: население истребляли, а территория подвергалась полному опустошению. В этом случае пленных ассирийцы, как правило, не брали. Лишь изредка небольшое число воинов или ремесленников переселяли в Ассирию. Обычай истреблять всех захваченных «с боем» (не только воинов, но также женщин, детей и стариков) был, по‑видимому, распространен в древней Передней Азии повсюду. Так поступали все победители.

Сдавшиеся же без боя лишь облагались данью и оставлялись под властью либо прежних правителей (если ассирийцы им доверяли), либо ставленников Ассирии или же передавались непосредственно под власть ассирийских чиновников. Но такая сдача была сравнительно редкой, поэтому большинство завоеванных ассирийцами территорий за несколько дней обращалось в пустыню: население истребляли от мала до велика, города разрушали до основания, сады вырубали, каналы засыпали. При этом ассирийцы применяли самые устрашающие способы умерщвления людей: сожжение живьем, сажание на колья, сооружение пирамид из связанных пленников, обреченных, таким образом, на медленную смерть. Очевидно, ассирийцы рассчитывали, что внушаемый этими расправами ужас облегчит им дальнейшую экспансию. Что же касается материальных ресурсов побежденных стран, то все они перекачивались в Ассирию, особенно лошади, рогатый скот, металлы, готовые товары, сырье и т. п. Преемники Ашшур‑нацир‑апала II действовали в том же духе, но все менее успешно.

Политическая ситуация стала изменяться не в пользу Ассирии: вновь присоединенные провинции в значительной части были опустошены. Они не давали более дохода, а лишь требовали новых и новых расходов на их удержание. Менее пострадавшие провинции и области коренной Ассирии тоже сильно обезлюдели из‑за военных потерь и эпидемий. Мелкие сирийские государства перед лицом общего врага образовали две довольно мощные коалиции – Северный союз и Южный союз. На месте разрозненных племен Армянского нагорья образовалось сильное государство Урарту. Торговля стала постепенно направляться по новым путям, в обход ассирийских владений и районов возможных военных действий. Из‑за экономического упадка значительная часть мелких производителей попадала в долговую кабалу, теряла свои земли. Это ослабляло и военную мощь Ассирии.

Огромная военная добыча расходовалась на новые военные экспедиции или оседала в руках военно‑бюрократической верхушки, приобретавшей все большее влияние. Наместники провинций обладали чрезмерной властью, они были почти царями, и некоторые из них не прочь были стать царями вполне. Однако все это обнаружилось лить постепенно. Салманасар III (858–824 гг. до н. э.) смог повторить поход своего отца к Средиземному морю, но теперь ему пришлось иметь дело с двумя сирийскими союзами.

Несколько походов в Сирию были неудачными, несмотря на то что Салманасар собрал огромное войско (до 120 тыс. человек). Лишь в 841 г., воспользовавшись распадом Южносирийского союза, Салманасар добился успеха, хотя взять г. Дамаск, стоявший во главе коалиции, так и но смог. На побережье Финикии Салманасар повелел вытесать на скале свое изображение рядом с изображением Тиглатпаласара I, Однако для поддержания ассирийской власти в Сирии понадобились затем новые походы. Более удачными были походы в Урарту (на Армянском нагорье) и в Киликию (юго‑восточная Малая Азия). Вавилонский царь получил от Салманасара поддержку против другого претендента на престол, но за это вынужден был уступить значительные территории и стать фактически вассалом Ассирии. В своих надписях Салманасар подчеркивает уважение, с которым он отнесся к привилегиям священных городов Аккада и их храмам, куда он принес богатые жертвы. Возможно, он уже тогда думал о перспективе нового объединения всей Месопотамии – на сей раз под властью Ассирии. Но Ассирия была истощена беспрерывными войнами, и в ней росло недовольство. В последние годы царствования

Салманасара III вспыхнул мятеж, во главе которого стоял сын самого царя (обойденный при назначении его отцом наследника) ; мятеж был поддержан всей коренной Ассирией. Верными царю и назначенному им наследнику Шамши‑Ададу V (824–811 гг. до н. э.) остались лишь царская резиденция – Кальху и действующая армия. Ему потребовалось целых два года для подавления мятежа. Ради этого ему пришлось, в свою очередь, признать верховенство вавилонского царя и возвратить захваченные у Вавилонии земли. В дальнейшем ему удалось отомстить Вавилонии за это унижение, но он даже и не пытался вновь двинуться за Евфрат. Сирия, таким образом, была потеряна.

Наследник Шамши‑Адада V, Адад‑нерари III (811–781 гг. до н. э.), вступил на престол еще малолетним. Регентшей, как предполагают некоторые ученые, была его мать – царица Шаммурамат, Семирамида позднейших легенд. В правление Шаммурамат и Адад‑нерари III предпринимались походы на восток и северо‑восток против живших у оз. Урмия маппейцев и мидян. Ассирийское войско доходило до «моря, где восходит солнце», т. е. до Каспия.

Территория Ассирии на востоке Малого Заба, Диялы и Керхе. В 805 Южносирийском союзе, Адад‑нерари была расширена до верховьев г., воспользовавшись распрями в двинулся в Сирию.

Он собрал дань с сирийских царств, но закрепиться здесь не смог. Но смог он также предпринять сколько‑нибудь успешных действий против Урарту. Лишь в Вавилонии Адад‑нерари добился успеха. Он заключил с ней договор, на основании которого ассирийский царь стал «покровителем» Вавилонии. Богатые дары были посланы в главные вавилонские святилища, ассирийцы стали всячески подчеркивать культурное и религиозное единство двух народов. Действительно, в Ассирии все больше распространялась вавилонская культура. Обогатившаяся военной добычей верхушка ассирийского общества могла теперь уделить больше внимания искусству, литературе, науке. За всем этим приходилось обращаться к Вавилонии – главной хранительнице общемесопотамских культурных тенденций.

Конец правления Адад‑нерари III ознаменовался новыми мятежами и мощным наступлением Урарту на северо‑востоке и северо‑западе. Государства верхнего Евфрата и Северной Сирии попали теперь под урартское влияние. Царствовавшие один за другим три сына Адад‑нерари III сорок лет вели тяжелые войны с Урарту, шаг за шагом теряя свои позиции. Новые мятежи и эпидемии довершили крах политики, начало которой положил еще Адад‑нерари II.

Теперь стала ясной необходимость коренных перемен. Предстояло решить сразу множество задач; заселить опустошенные завоеваниями земли; реорганизовать управление провинциями, чтобы пресечь попытки к отделению; удовлетворить экономические запросы различных группировок верхушки ассирийского общества;

реорганизовать и укрепить армию. Все это понял и сумел осуществить новый царь Ассирии – Тиглатпаласар III (745–727 гг. до н. э.), которого привела к власти очередная гражданская война. Именно с его царствования начинаются новые, небывалые доселе в Ассирии порядки. Жители завоеванных территорий теперь массами насильственно переселяются в коронную Ассирию и в другие провинции. Такие депортации совершаются организованно и по плану. Людей переселяют вместе с их семьями, имуществом и даже «вместе с их богами». Угон людей практиковался и раньше, но лишь изредка и в ограниченных масштабах. Теперь же число невольных переселенцев (до гибели Ассирийской державы) измеряется сотнями тысяч. Угоняемых старались селить как можно дальше от их родины и вперемел;ку с другими племенами. Переселенцы быстро ассимилировались и усваивали арамейский язык в качестве общего разгонорного языка. Скоро арамейский язык распространился на территории Ассирийской держаны повсеместно и сильно потеснил аккадский, хотя на аккадском языке продолжали писать официальные документы.

Прежние большие области были разделены на множество мелких, во главе их стояли уже не наместники, а «областеначальники», по большей части из евнухов. Поэтому царь мог не опасаться, что создастся новая династия. Чиновники поенной и государственной администрации «по совместительству» могли быть также и областеначальниками. Была реорганизована и армия. Теперь она состояла но из военных колонистов и ополчения, а из постоянного профессионального войска, находившегося (за счет награбленной ранее добычи) на полном содержании у царя. Этот шаг помимо повышения боеспособности армии увеличивал также независимость царя от общин, прежде выставлявших ополчение. Армия была единообразно экипирована и превосходно обучена. Ассирийцы первыми начали широко применять стальное оружие. Они же впервые ввели два новых рода войск – регулярную кавалерию и саперов. Кавалерия, заменившая традиционные отряды колесниц[10], позволяла наносить внезапные стремительные удары, застигая противника врасплох и нередко добиваясь успеха малыми силами, а также преследовать разбитого противника вплоть до его полного уничтожения. Отряды саперов прокладывали дороги и наводили переправы, позволяя ассирийскому войску преодолевать местности, считавшиеся непроходимыми. Они же впервые дали возможность вести правильную осаду крепостей с применением осадного вала, пасыпей, стенобитных машин и т. п. либо полной блокады, позволяющей взять город измором.

Наконец, новая ассирийская армия имела превосходно налаженную службу разведки и связи. Это ведомство считалось столь важным, что во главе его обычно стоял наследник престола. Тиглатпаласар III был не только выдающимся администратором, но и блестящим полководцем и реалистичным политиком. Первые два года своего царствования он посвятил обеспечению безопасности южных и восточных границ. В Вавилонии он прошел до самого Персидского залива, громя халдейские племена и выселяя в Ассирию множество пленных. Но он не причинил никакого ущерба городам и всячески подчеркивал свою роль их защитника и покровителя. На востоке были разгромлены горные племена Загроса и созданы две новые области. Отсюда также было переселено множество людей. Теперь можно было приступить к борьбе с Урарту за Сирию. Поход начался в 743 г. На верхнем Евфрате ассирийцев встретило урартское войско – и было разбито в ожесточенном сражении. Тиглатпаласар двинулся дальше на запад и после длительной осады взял Арпад, в это время центр Северосирийского союза. Поход был повторен в 738 г. Многие страны Сирии, а также юго‑востока Малой Азии (Табал) и арабские племена Сирийской полупустыни были вынуждены изъявить покорность и принести дань. В Сирии были созданы новые провинции, а значительная часть населения угнана в плен. Затем был предпринят далекий поход на восток – в «страну могучих мидян». Ассирийское войско дошло до горы Демавенд и вернулось с огромной добычей и 65 тыс. пленных. В 735 г. ассирийское войско вторглось в пределы Урарту и осадило его столицу Тушпу. Но взять ее с налета не удалось, а вести длительную осаду Тиглатпаласар счел, видимо, излишним. Вместо этого его войско прошло огнем и мечом всю страну, нанеся урартам страшный ущерб.

Последующие годы Тиглатпаласар III вновь провел в Сирии и Палестине, где дошел со своим войском до самой Газы на границе Египта. В 732 г. был взят Дамаск, стоявший во главе почти всех антиассирийских движений. Ассирийская гегемония в Сирии была, таким образом, вновь подтверждена и закреплена. Тем временем Вавилония из‑за ряда внутренних событий оказалась ввергнутой в полную анархию. Настал момент для осуществления того, к чему давно уже стремились ассирийские цари, Тиглатпаласар явился в Вавилонию как восстановитель порядка и спокойствия. Халдейские племена подверглись жестокому разгрому.

120 тыс. человек были угнаны в плен. Но завоеванную страну но разделили, как обычно, на области. Престиж Вавилонии был столь велик, что Тиглатпаласар предпочел короноваться в качестве вавилонского царя (под именем Пулу), объединив, таким образом, всю Месопотамию личной унией.

Наследнику Тиглатпаласара III, Салманасару V (726–722 гг. до н. э.), досталась империя, простиравшаяся от Персидского залива до Средиземного моря. Возможно, переоценив свое могущество, Салманасар V попытался отменить привилегии священных храмовых городов. Поэтому его царствование оказалось недолгим. Он умер (или, скорее, был убит) во время осады Самарии, столицы Израильского царства.

Новый царь, Саргон II (722–705 гг. до н. э.), в своих надписях вопреки обычаю ничего не пишет о своем отце. Из этого следует, что его права на престол были весьма проблематичны. Но по своим способностям он мало в чем уступал Тиглатпаласару III. Между тем перед ним стояли трудные проблемы. В Вавилонии захватил власть халдейский вождь Мардук‑апла‑иддин II, на севере Урарту оправилось от разгрома и вновь готовилось к активным действиям. В Сирии возникла новая антиассирийская коалиция. Саргон начал с внутренних дел. Он торжественно подтвердил и умножил древние привилегии городов и храмов, чем привлек на свою сторону горожан и жречество (в том числе и в Вавилонии). Но Мардук‑апла‑иддин заключил союз с Эламом. Поход на Вавилонию, предпринятый в 720 г., оказался неудачным: ассирийцы потерпели поражение. Зато в Сирии они разбили силы коалиции и вернули отпавшие было провинции, пройдя затем всю Палестину до египетской границы. Между тем и на севере обстановка была серьезной. Кроме Урарту там появился новый страшный враг – отряды киммерийцев, пришедшие из‑за Кавказа. Впрочем, они представляли более непосредственную угрозу для самого Урарту. Видимо, Саргон воспользовался тем, что киммерийцы нанесли урартам поражение, и немедленно выступил в поход (714 г. до н. э.). Ассирийцы двинулись, однако, не на Урарту, а на восток. Когда же урартский царь Руса попытался зайти в тыл ассирийскому войску, Саргон, знавший от своих разведчиков обо всех передвижениях урартской армии, мгновенно повернул на запад, ей навстречу. Для более быстрого продвижения он взял с собой лишь конницу и колесницы. В коротком и чрезвычайно кровопролитном бою урартское войско, застигнутое врасплох, было рассеяно, а сам Руса едва сумел спастись бегством. Затем ассирийское войско, почти не встречая сопротивления, разорило и разграбило Урарту и подчиненные ему мелкие царства, особенно Муцацир, где находились одно из главных святилищ урартских племен и урартская казна. В руки ассирийцев попали несметные богатства, а Урарту никогда уже не смогло оправиться от этого погрома и утратило свое значение «великой державы». В последующие годы полководцы Саргона и пограничные областеначальники подавляли мятежи на востоке и на западе, создавая при этом новые провинции. Саргон же готовился к решению главной задачи – новому завоеванию Вавилонии. В 710 г. он двинул свои войска на юг. Города Вавилонии приняли его сторону, и Мардук‑апла‑иддину пришлось поспешно отступить в Приморье. Саргон «при кликах ликования» вступил в Вавилон и короновался здесь в качестве царя. Своего наследника Синаххериба он женил на знатной вавилонянке. В 707 г. Саргон с огромной добычей вернулся в новую столицу Дур‑Шаррукин («Крепость Саргона») к северу от Ницевии, где и прожил свои последние годы.

Синаххериб (705–681 гг. до н. э.) в отличие от своего отца был сторонником военной партии, а со жрецами и горожанами не ладил. В своей политике он опирался исключительно на грубую силу. Он пренебрег совершением коронационных обрядов в Вавилоне, вследствие чего там вновь захватил власть Мардук‑апла‑иддин, немедленно возобновивший союз с Эламом и получивший от него военную помощь. Синаххериб выступил в поход и в сражении у Киша в 702 г. наголову разбил вавилоно‑эламские войска. Но Мардук‑апла‑иддин снова избежал плена. 200 тыс. халдеев были угнаны ассирийцами в другие области державы, а на вавилонский трон был посажен в качестве ассирийской марионетки некий Белибни (Синаххериб упорно пренебрегал вавилонской короной).

Попытки сбросить ассирийское иго имели место также в Сирии и на востоке. В Сирии Синаххериб разбил войска фил ист им с ко г о города Аккаропа, поддержанные египетскими отрядами, а затем осадил Иерусалим. Большинство других государств Сирии и Палестины поспешили изъявить покорность и уплатить дань. С осадой Иерусалима связана первая зафиксированная в истории попытка вести пропаганду среди вражеских войск. Библия повествует о том, как ассирийский военачальник обратился к стоявшим на степе иудейским военачальникам на их родном языке. Красочно описав предстоящие осажденным ужасы голода и жажды, он предложил им капитулировать. Иудейские военачальники были не прочь вести переговоры, но, дабы они были непонятны воинам гарнизона, предложили перейти на арамейский язык, игравший в Иудее того времени примерно такую же роль, как французский язык в Европе XIX в. н. э. Ассириец, однако, отклонил это предложение, поскольку, напротив, хотел быть понятым всеми. Впрочем, осада не имела успеха (видимо, из‑за вспыхнувшей в ассирийской армии эпидемии), и Синаххериб удовольствовался получением с иудейского царя огромной дани и заложников. Ассирийские провинции в Сирии были расширены, а в важнейших городах финикийского и филистимского побережья посажены проассирийски настроенные правители.

Чтобы раз и навсегда покончить с Мардук‑апла‑иддином, Синаххериб двинул армию в Приморье, подвергнув эту страну жесточайшему разгрому. Но Мардук‑апла‑иддин погрузил на корабли семью, часть войска, статуи богов и даже кости своих предков, пересек Персидский залив и высадился в Эламе. Правителем Вавилонии вместо недостаточно усердного Белибни Синаххериб сделал своего сына и наследника Ашшур‑надип‑шуми. Мардук‑апла‑иддина же он считал настолько опасным, что решился преследовать его даже за морем, снарядив для этого целый флот (с помощью финикийских и, возможно, греческих мастеров и мореходов. Однако Мардук‑апла‑иддин умер до прибытия ассирийской карательной экспедиции). Но Синаххериб своим высокомерным отношением к городам вообще, а к городам Вавилонии особенно восстановил их против себя, поэтому очередное вторжение эламитов в Северную Вавилонию почти не встретило сопротивления. Ашшур‑падин‑шуми был уведен пленником в Элам, где вскоре умер или был убит. В Вавилоне же эламиты посадили царем своего ставленника. Синаххериб едва спас свою армию. Последовавший вавилонский поход 693 г. имел лишь частичный успех. Новый поход 691 г.

завершился грандиозным сражением при Халуле, около устья Диялы, с халдеями, вавилонянами, эламитами и даже персами.

Надписи Синаххериба сообщают об одержанной ассирийцами блестящей победе, вавилонская же хроника повествует о поражении ассирийцев. В действительности, видимо, битва закончилась «вничью», но огромные потери вынудили обе стороны временно прекратить военные действия. По примеру своих предшественников Синаххериб решил обзавестись новой столицей. Для этой цели он избрал Ниневию, отстроив её с величайшей пышностью. Территория города была значительно увеличена и обнесена мощными укреплениями, был построен новый дворец, обновлены храмы. Для снабжения города и разбитых вокруг него садов хорошей водой соорудили акведук.

В 689 г., воспользовавшись смутами в Эламе, Синаххериб снова двинулся на Вавилон. Этот город был одним из наиболее чтимых (в том числе и самими ассирийцами) культовых центров Месопотамии, а его бог‑покровитель Мардук (Бел) почитался наравне с богом Ашшуром. Но Синаххериб не слишком благоговел перед городами и храмами, даже и ассирийскими. Поэтому он учинил над Вавилоном беспримерную расправу: взяв город штурмом, разрушил его до основания, а уцелевших обитателей увел в плен. Синаххериб утверждал, что обломки храмов и городских строений были сброшены в Евфрат, а затем по специально проведенному каналу речные воды устремились на то место, где прежде стоял великий город. Статуи богов увезли в Ассирию. Эта кощунственная жестокость ужаснула всю Переднюю Азию, но вместе с тем вызвала серьезное недовольство даже в самой Ассирии. Синаххериб был вынужден сделать некоторые шаги, направленные к примирению со жрецами. Так, было объявлено, что великие боги сами прогневались на Вавилон за грехи его обитателей и решили его покинуть. Наследником престола Синаххерибу пришлось назначить сторонника жреческой партии, своего младшего сына Асархаддопа, сына вавилонянки. Все ассирийцы «от мала до велика» присягнули новому наследнику, но это, естественно, вызвало недовольство его старших братьев. На границах империи тоже начались смуты, некоторые государства вернули себе независимость (Табал в горах на юго‑востоке Малой Азии), а Урарту снова отвоевало Муцацир.

Синаххериб не любил своего наследника и не доверял ему. Асархаддона отослали в западные провинции, но вскоре Синаххериб был убит. Согласно Библии, его убили в храме собственные сыновья. Ассирийский источник сообщает, что Синаххериб пал мертвым между изображениями божеств‑хранителей и, следовательно, в их присутствии. Похоже, что оба источника видят в смерти Синаххериба кару богов. В действительности же он нажил множество недоброжелателей среди людей, и не исключено даже, что вдохновителем убийства был сам Асархаддон.

Впрочем, Асархаддону (681–669 гг. до н. э.) пришлось предпринять поход на Ниневию, чтобы отстоять свои права на престол. Братья‑отцеубийцы бежали в горы. Новый царь немедленно принял меры к восстановлению Вавилона, объявив, что Мардук сжалился над своим городом и пожелал вернуться туда. Одновременно с восстановлением Эсагилы, главного храма Вавилона (при этом был построен знаменитый зиккурат, вошедший в позднейшие легенды под именем «Вавилонской башни»), начались работы по обновлению одного из главных храмов г. Ашшура. Привилегии ассирийских и вавилонских городов были вновь подтверждены и расширены, а подати в пользу храмов увеличены.

Для возвращения гражданам Вавилона ранее принадлежавших им земель начали военные действия против халдейских племен и царя Приморья. Походы оказались нелегкими, но закончились успешно.

Удалось также отразить угрозу нового вторжения киммерийцев. Наконец, были подавлены антиассирийские выступления в Финикии и Мелитене (на верхнем Евфрате). Ассирийцы взяли и до основания разрушили Сидон, а цари Сидона и Мелитены в цепях были приведены в Ниневию, где и казнены. На месте разрушенного Сидона ассирийцы построили свою колонию – опорный пункт для подготовки вторжения в Египет. Тем временем велись трудные войны на востоке – в Манне и Мидии. Формально здесь имелось около десятка ассирийских провинций, но фактически в большинстве из них власть ассирийцев не выходила за пределы крепостных стен, за которыми сидели их гарнизоны. Реальная власть принадлежала вождям индийских племен, пока еще разрозненных и враждовавших между собой, но уже склонявшихся к объединению. Неожиданные, хотя и не слишком серьезные вылазки предпринимали Элам и Урарту.

Все эти события очень беспокоили Асархаддона. Правда, его официальные надписи сообщают лишь о победах, рисуя нам образ могучего и грозного царя, каким он описан в знаменитом стихотворении В. Брюсова. Но до нас дошли также и документы, не предназначавшиеся для постороннего глаза,– письма и запросы к оракулам. Из них видно, что Асархаддон был человеком суеверным, неуравновешенным и даже трусоватым, а победы, которые еще продолжала одерживать Ассирия, доставались ей со все большим трудом. Но все‑таки Ассирия была очень сильна. Хотя первый поход в Египет в 674 г. окончился неудачей, Асархаддоп предпринял в 671 г. новый иоход, разгромил армию фараона Тахарки и захватил Мемфис. Он принял титул «царь царей Египта, Верхнего Египта и Эфиопии», т. е. проявил намерение продолжать захват долины Нила. Но как только Асархаддон вернулся в Ассирию, в Египте начались волнения, Ассирийские гарнизоны оказались в осаде. В 669 г. Асархаддон снова повел войска на Египет, но дорогою умер.

За несколько лет до этого Асархаддон решил вопрос о престолонаследии.

Его старший сын умер молодым, но оставались еще два сына (видимо, от разных жен) – Шамаш‑шум‑укин и Ашшур‑бан‑апли (Ашшурбанапал). Ашшурбанапал был, видимо, любимцем отца и бабки – энергичной и властной Наки'и, жены Синаххериба и матери Асархаддона. Поэтому он и был назначен наследником ассирийского престола, а его брат – вавилонским царем, но верховная власть над обоими царствами вручалась Ашшурбанапалу. Такое решение таило в себе семена будущего конфликта между братьями, но на первое время все обошлось благополучно. Еще при жизни отца все население Ассирии было приведено к присяге на верность Ашшурбанапалу. Он смог беспрепятственно занять ассирийский престол (669–631 или 629 гг. до н. э.). Через несколько месяцев его старший брат короновался в качестве вавилонского царя.

В своих надписях Ашшурбанапал изображает себя заботливым государем, доблестным воителем, бесстрашным охотником и мудрецом, постигшим все науки, искусства и ремесла. По‑видимому, этот «автопортрет» верен лишь отчасти. Из царской переписки известно, что Ашшурбанапал был слаб здоровьем или по крайней мере чрезвычайно мнителен. Вопреки утверждениям его анналов он почти никогда не принимал личного участия в военных походах. Так что, повествуя о своих физических доблестях, Ашшурбанапал, скорее всего, выдает желаемое за действительное. Но он в самом деле был довольно образован. В своем ниневийском дворце он собрал огромную библиотеку – более 20 тыс. превосходно выполненных клинописных табличек, своего рода энциклопедию тогдашних знаний и литературы. Этой библиотеке мы обязаны большей частью наших знаний о культуре древней Месопотамии. Ашшурбанапал все время заботился о пополнении своей библиотеки, сам отбирал для нее тексты. Не исключено даже, что некоторые компиляции составлены им самим. Он был также автором ряда стихотворных молитв и, возможно, принимал участие в составлении или редактировании анналов.

Еще до своего вступления на престол Ашшурбанапал, согласно обычаю, руководил ведомством разведки и строительными работами и приобрел значительный административный опыт. Он был также ловким дипломатом, не брезгуя для достижения политических целей любыми интригами и даже убийствами. Характеру Ашшурбапапала были присущи злобная жестокость, стремление не только победить противника, но и максимально его унизить. Наконец, Ашшурбанапал отличался редкой даже по тем временам суеверностью и жил в постоянном страхе перед происками враждебных духов или немилостью богов. Впрочем, ход событий показал, что для его опасений имелись и реальные основания. Ассирия пока благополучно преодолевала опасности, но каждый раз все с большим трудом.

Так, после нескольких лет войны, шедшей с переменным успехом, удалось усмирить Египет, вернувший было себе независимость. С главным врагом – Эламом – Ашшурбанапал попытался установить мирные отношения (возможно, лишь с целью выиграть время). Элам пренебрег этими попытками и поддержал антиассирийское восстание в Южной Месопотамии. Ассирийский поход на юг в 663 г. оказался не особенно удачным, но в том же году эламский царь и предводители восставших «внезапно» умерли. (Последние эламские цари вообще были удивительно недолговечны. Некоторые исследователи объясняют это «вырождением династии», но возможно, что причину следует искать в Ассирии...) После смерти царя в Эламе начались династические распри, и Ашшурбанапал не преминул предоставить убежище некоторым претендентам, справедливо полагая, что они пригодятся в будущем. Но в 665 г. Ассирию постиг тяжелый удар: Египет вернул себе независимость.

Ашшурбанапал не решился послать против него войска – из‑за угрозы со стороны Элама. В 653 г. эламский царь Те‑Умман вторгся в Южную Месопотамию, был разбит, собрал новое войско и снова потерпел поражение, в результате чего был казнен вместе с сыном. Элам был отдан под власть царевичей, нашедших в свое время приют в Ассирии.

Тем временем на нее надвинулась еще более грозная опасность – мятеж Шамаш‑шум‑укина, брата Ашшурбанаиала и номинального царя Вавилона. Ему удалось привлечь на свою сторону Египет, сирийских и палестинских царей, шейхов арабских племён, мидян, Элам и Приморье. Всех их объединяла ненависть к Ассирии и надежда сбросить ее тяжелое ярмо. Впрочем, многие племена и города Южной Месопотамии сочли более выгодным сохранить верность Ассирии.

Военные действия начались в 652 г. Ашшурбанапал по обыкновению действовал силой и хитростью. Вавилон очутился в блокаде. Эламское войско, шедшее на помощь, было разбито по дороге; в тылу у него вспыхнули инспирированные ассирийцами мятежи и династические распри. Элам, таким образом, был нейтрализован, а Приморье подверглось жестокому разгрому. Все прочие участники коалиции, кроме арабов, не смогли оказать Вавилону существенной помощи. Вавилон после трехлетней осады и ужасающего голода пал в 648 г. Шамаш‑шум‑укип велел поджечь свой дворец и бросился в пламя. «Царем» Вавилона был назначен некий Кандалану – ассирийская марионетка. Затем настал черед Элама. В 647 и 646 гг. Элам подвергся нашествиям ассирийских войск.

Последним походом Ашшурбанапал руководил лично и победителем вступил в Сузы. Город был разрушен до основания. Ашшурбанапал вывез в Ниневию неисчислимые сокровища, статуи богов и даже кости эламских царей, а также огромное число пленных. Элам после этого разгрома утратил свое прежнее значение «великой державы».

Таким образом, спокойствие в империи было восстановлено, став во многих ее частях спокойствием кладбища. Но годы Ассирии были уже сочтены.

О последних годах жизни Ашшурбанапала мы почти ничего не знаем (его анналы заканчиваются 636 г.). Существует даже предположение, что около 635 г. он был отстранен или отказался от власти и остаток своих дней провел в г. Харрапе, в Северной Месопотамии. Ассирия оказалась ввергнутой в гражданские войны, пока наконец один из сыновей Ашшурбанапала с помощью некоего полководца не захватил власть. Осыпанный похвалами и милостями полководец, по‑видимому, вскоре сверг своего ставленника и воцарился сам. В свою очередь, он был свергнут вторым сыном Ашшурбанапала – Син‑шарри‑ишкуном. Точные даты всех этих событий установить пока не удастся. Возможно, что они частично совпадали во времени, т. е. одновременно три или четыре царя признавались в разных частях империи.

Между тем вокруг Ассирии сгущались тучи. В 626 г. халдей Набопаласар захватил царскую власть в Вавилонии. Еще раньше к востоку от Ассирии разрозненные племена мидян объединились в Мидийское царство. Опасность с этой стороны была особенно велика: Мидия могла нанести удар в самое сердце Ассирии. Уже в 615 г. мидийцы появились у стен Ниневии. Их удалось прогнать, однако в том же году Набопаласар осадил Ашшур. Его тоже удалось отбросить, но в 614 г. в Ассирию вновь вторглись мидяне и тоже подступили к Ашшуру. Набопаласар немедленно двинул свои войска на соединение с ними. Ашшур пал до прихода вавилонян, и у его развалин цари Мидии и Вавилона заключили союз, скрепленный династическим браком. В 612 г. союзные войска осадили Ниневию и взяли ее всего через три месяца. Город был разрушен и разграблен, мидяне со своей долей добычи ушли восвояси, а вавилоняне двинулись к Харрану, куда прорвалась часть ассирийского войска во главе с неким Ашшур‑убаллитом. В Харране Ашшур‑убаллит II был провозглашен «царем Ассирии» и получил помощь от Египта. Вавилоняне, со своей стороны, вновь призвали на помощь мидян. В 610 г, войско Ашшур‑убаллита, усиленное египетскими подкреплениями, было разбито и отброшено на западный берег Евфрата. Харрап пал, а когда в следующем году Ашшур‑убаллит, получив из Египта новые подкрепления, попытался отвоевать город, он был вновь отбит вавилонским гарнизоном. В 605 г. под Каркемишем потерпели поражение главная египетская армия и остатки отрядов Ашшур‑убаллита.

Так закончила свое существование первая в истории человечества «мировая» держава. При этом не произошло сколько‑нибудь значительных этнических перемен: погибла лишь верхушка ассирийского общества – знать и частично горожане. Сельское население осталось на своих местах, и потомки его населяют Северный Ирак до сих пор (давно утеряв аккадский язык). Культурные, административные и военные традиции Ассирии были во многом усвоены ее преемниками.

Структура Ассирийского общества. 

В поздней Ассирии общинная и большесемейная собственность на землю исчезает. Возникает частное землевладение, а «большая семья» превращается в индивидуальную. Широкое распространение товарно‑денежных отношений – характерная черта этого периода, определившая собой многие другие его особенности.

Во главе ассирийского общества стоял царь, власть которого теоретически была ограничена лишь волей богов. Однако реальное содержание этой «воли» определялось соотношением сил между различными группировками знати. Следует подчеркнуть, что ассирийский царь не был ни верховным собственником всей земли, ни верховным судьей. Царем становились не столько по праву рождения, сколько в силу «божественного избрания», т. е. решения оракула, и следовательно, по желанию наиболее влиятельной в этот момент группировки. Царь находился как бы на вершине пирамиды, состоящей из крупных и мелких чиновников, т. е. сложного и разветвленного аппарата управления. Общинная знать к этому времени уже исчезла, и потому знать Ассирии – служилая.

Цари старались не допускать возникновения чересчур могущественных родов. Для предотвращения этого на важнейшие посты назначались, как мы видели, евнухи. Кроме того, хотя крупные чиновники получали огромные земельные владения и множество подневольных людей, эти владения не составляли единого массива, а были преднамеренно разбросаны едва ли не по всей стране. Свои земли вельможа либо сдавал в аренду, либо заставлял их обрабатывать принадлежащих ему подневольных людей. Доход поступал к нему в денежной форме. Кроме того, крупным чиновникам доставались еще и выплаты из казны – за счет податей, даней и военной добычи. Наконец, некоторые из них пользовались доходами от провинций, «приписанных» к их должностям. Что же касается мелких чиновников, то источником их существования было либо крошечное жалованье, похожее скорее на паек, либо очень маленький служебный земельный надел. Наследование чиновничьих должностей происходило лишь по утверждении царем.

При восшествии нового царя на престол все чиновники приносили «присягу» или «клятву», в которой центральное место отведено обязательству немедленно доносить царю о всяком заговоре, мятеже или злоупотреблении.

В Ассирийской державе значительная часть земель принадлежала царю по праву завоевания. Сельские общины превратились в чисто административные и фискальные единицы. Земли из царского фонда раздавались крупным и мелким чиновникам в условное владение или в собственность. Личное (дворцовое) хозяйство царя и членов царской семьи было не так велико, поскольку основные доходы поступали в виде налогов. Крупными землевладельцами были храмы. Однако землепользование было повсеместно только мелким.

Крупные землевладельцы (царь, храмы, вельможи) располагали сотнями, тысячами, иногда многими тысячами подчиненных им мелких хозяйств. Все земли, находившиеся в собственности или в пользовании частных лиц, облагались государственными податями и поборами в пользу храмов. И тс и другие были натуральными: «зерно изъятия» (1/10 урожая); «солома» (подать фуражом в размере 1/4 сбора); «взятие крупного и мелкого скота» (по 1 голове скота с каждых 20) и др. Главный побор в пользу храмов назывался «пятиной». С владением землей были связаны также и повинности. Повинности были и общие (военная и строительная) и специальные (песение какой‑либо службы, за которую и выдавался надел). В ряде случаев цари предоставляли землевладельцам так называемый иммунитет, т. е. полное или частичное освобождение от податей и повинностей. Такое освобождение представляло собой уступку государством податей и повинностей в пользу землевладельца, что, естественно, увеличивало его доходы.

Лица, пользовавшиеся той или иной степенью иммунитета от царских налогов и повинностей, назывались «свободными» (заку) или «освобожденными» (закку), но, по существу, это понятие могло включать и вельмож, и подневольных людей.

Основную часть непосредственных производителей в сельском хозяйстве Ассирийской державы составляли люди, насильственно угнанные из родных мест. На новых местах их «сажали» на земли, принадлежащие царю, храмам или частным лицам. Соответственно их и обозначали термином шакну – «посаженный». Существовали также и другие категории подневольных людей. Все они были фактически прикреплены к земле, т. е. продавались, как правило, только вместе с землей и всей семьей, в составе целостного хозяйства. С правовой точки зрения все они считались рабами. Но вместе с тем эти люди могли иметь собственность (в том числе землю и рабов), заключать сделки от своего имени, вступать в брак, выступать в суде и т. п. С другой стороны, мелкое свободное крестьянство постепенно сливается с этими людьми в единое сословие подневольных земледельцев. Происходило это путем «приписывания» земель, населенных свободными крестьянами, к крупным чиновникам в виде «кормления», сначала как бы во временное пользование. Постепенно, однако, эти земли (вместе с людьми) оказывались закрепленными за вельможами навечно.

Свободное население в этот период сосредоточивается в городах – центрах ремесла и торговли. Важнейшие города пользовались особыми привилегиями, освобождавшими их от повинностей и податей, т. е. их население входило в категорию «свободных». Города имели органы самоуправления в виде народного собрания и совета старейшин. Но вопросы о степени автономии и объеме привилегий того или иного города нередко по‑разному толковались горожанами и царской администрацией, что приводило к серьезным конфликтам и даже гражданским войнам.

Культура Ассирии. 

О повседневной жизни ассирийцев, особенно рядовых, мы знаем довольно мало. Дома ассирийцев были одноэтажными, с двумя внутренними двориками (второй служил «семейным кладбищем»). Стены домов сооружались из сырцовых кирпичей или были глинобитными. В Ассирии климат менее жаркий, чем в Нижней Месопотамии. Поэтому одежда ассирийцев была более основательной, чем у вавилонян. Она состояла из длинной шерстяной рубахи, поверх которой в случае надобности оборачивали еще шерстяную ткань. Ткани были белыми или окрашенными в яркие цвета с помощью растительных красок. Богатые одежды изготовлялись из тонких льняных или шерстяных тканей, отделывались бахромой и вышивкой. Из Финикии доставляли шерсть, окрашенную пурпуром, но ткань из нее была баснословно дорогой. Обувью служили сандалии из кожаных ремней, а у воинов – сапоги.

Изделия ассирийских ремесленников (резная кость, каменные и металлические сосуды) нередко были весьма изысканными, но не самостоятельными по стилю: в них ощущается сильное финикийское и египетское влияние. Ведь ремесленников из этих стран массами угоняли в Ассирию.

Ассирийская архитектура тоже не отличалась самобытностью, дворцы строились «на хеттский манер». Зато фризы, украшавшие внутренние помещения этих дворцов, представляют собой одну из ярчайших страниц в истории мирового искусства. Эти фризы были выполнены из известняка в очень низком рельефе и раскрашены минеральными красками. Изображают они пиры и битвы, охоту и торжественные процессии, жестокие расправы и принесение даней покоренными народами. Все эти сцены скомпонованы из готовых канонических деталей, но прихотливость и смелость композиции придают им бесконечное разнообразие. Подчеркнутый натурализм уживается в них с изысканной стилизацией, сильное движение – с плавностью линий. Цвет в этих изображениях, как и в более редких композициях из глазурованного кирпича и в росписях, имеет чисто декоративную функцию. Поэтому на них можно увидеть синих лошадей, желтые фигуры на голубом фоне и т. п. Главная тема изобразительного искусства Ассирии – царь и его деяния. Царей изображают и немногие дошедшие до нас образцы «круглой» скульптуры. Среди них особенно интересна статуэтка из янтаря и золота, изображающая Ашшур‑нацир‑апала II. Несмотря на миниатюрные размеры, она создает ощущение мощи и величия. Искусство ассирийских скульпторов оказало влияние на персидскую и даже греческую скульптуру. Еще и теперь ассирийские рельефы, разрозненные, нередко разбитые, почти утратившие краски, производят очень сильное впечатление.

Другим важнейшим вкладом ассирийцев в историю мировой культуры является разработка литературно‑историческою жанра. Царские надписи, повествующие о событиях того или иного царствования, имели в Месопотамии многовековую традицию, но только ассирийцы превратили их в настоящую литературу. Хотя эти надписи принято называть «анналами», т. е. летописями, в действительности они ими не являются. Это литературные композиции, в которых исторические события определенным образом «аранжированы», чтобы повествование выглядело более красочным, а его главный герой – царь – более мудрым, доблестным и могучим. Поэтому «анналы» содержат нередко сильные преувеличения (числа убитых врагов, размеров добычи и т. п.), и вместе с тем о многом умалчивают (преимущественно, разумеется, о неудачах). Хотя такие тексты, подобно рельефам, нередко компонуются из стандартных деталей (особенно в описании повторяющихся событий), их энергичный и красочный стиль, яркая, хотя подчас и грубоватая, образность делают их захватывающим чтением.

Ассирийские историки всячески старались показать свою ученость: обильно цитировали старинные тексты, старались писать на «хорошем» аккадском языке, т. е. на литературном вавилонском диалекте. Особенности ассирийских анналов, конечно, сильно затрудняют их использование в качестве исторического источника, но зато повышают их литературную ценность (хотя и историческая ценность их огромна).

Литература:

Якобсон В.А. Новоассирийская держава./История Древнего мира. Расцвет Древних обществ. ‑ М.:Знание, 1983 ‑ с.21‑44

 

 

---

Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 158; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!