Глава 2. Делегация и цессия по римскому праву и романо-германским цивилистическим теориям 3 страница
Во всех ли гражданских правоотношениях есть объект? Разумеется нет: объект не нужен там, где содержание правоотношения в достаточной (с точки зрения практических потребностей) мере предопределено свойствами его субъектов или вызвавших его динамику юридических фактов *(37). С учетом всего сказанного объект гражданских правоотношений может быть определен как всякая субстанция (предмет, явление) реальной действительности, являющаяся объектом отношений фактических (кроме тех, что являются носителями качеств субъектов права, а также кроме фактических обстоятельств, имеющих значение юридических фактов), свойства которой предопределяют содержание гражданских правоотношений. Разумеется, речь идет о тех гражданских правоотношениях, которые являются юридической формой соответствующих материальных (жизненных, фактических) отношений.
Только что проделанные, на первый взгляд - громоздкие и многотрудные, а в действительности - ужатые до своего логического минимума рассуждения свидетельствуют об одном: правоотношения и их составляющие (субъективные права и юридические обязанности) ни при каких обстоятельствах не могут быть объектами правоотношений, хотя бы и иных. Прежде всего, они не принадлежат к субстанциям (предметам и явлениям) реальной действительности. Их юридически значимые свойства (содержание) всецело определяются правом, которое основывается, в свою очередь, на свойствах объектов этих прав. Устанавливать правоотношение ради другого правоотношения (между прочим, неизбежно придавая тем самым первому правоотношению значение юридического факта *(38)) было бы логически бессмысленной и непозволительной роскошью для права. Зачем выдумывать "цепочку" правоотношений, уходить в их "дурную бесконечность", составлять этакие "правоотношения-матрешки" (от права собственности на вещь переходим к праву собственности на право собственности, от него - один шаг до права собственности на такое право собственности, которое само имеет своим объектом другое право собственности и т.д.), если в конечном итоге свойства всех составляющих цепь элементов предопределяются свойствами объекта первоначального правоотношения (в нашем примере - вещи-объекта первого права собственности)? если потребности и интересы субъекта-обладателя права на право удовлетворяются свойствами отнюдь не самого этого права, а свойствами объекта первоначального субъективного права? Допускаем, конечно, что жизнь могла бы явить нам пример ситуации, в которой правоотношения ради именно самих правоотношений были бы оптимальным вариантом ее решения *(39). Но даже если бы так произошло, такая конструкция все равно носила бы характер нормативного исключения и никак не могла бы рассматриваться в качестве общего правила. Это последнее замечание тем более актуально, что ни одна запутанная конструкция не является преимуществом науки, во всяком случае тогда, когда последняя способна обойтись конструкциями ясными *(40).
|
|
|
|
|
|
Проблема "права на право" проявляет себя с одной довольно любопытной стороны в том случае, когда заходит речь о правах на относительные права, в частности - на обязательственные права (требования). Это проявление заключается в содержательной неопределенности подобного права. Ученые, допускающие возможность существования такого права, вынуждены ограничиваться лишь самыми общими его характеристиками, причем не содержательными, а чисто внешними. Причина этого явления - юридическая сущность относительных прав как прав, обеспеченных поведением строго определенных обязанных лиц (в т.ч. - должников). Если перед нами - права относительные, то как они могут быть нарушены лицами иными, кроме обязанного субъекта (должника)? Точнее: зачем признавать право на обязательственное право (требование), если относительная природа этого права лишает возможности всех посторонних его субъектам лиц как-либо на это требование посягнуть? В.В. Байбак - единственный современный ученый, поднимающий этот вопрос - не приводя конкретных примеров подобных нарушений, ограничивается тремя ссылками "к авторитетам" (К.П. Победоносцеву, В.К. Райхеру и М.М. Агаркову) якобы также допускавшим возможность подобных нарушений. Ясно, что эти факты сами по себе еще ничего не доказывают; обратившись же к содержательным аспектам взглядов каждого из трех уважаемых ученых, мы сразу увидим, что ссылки на них сделаны и не совсем к месту. В особенности это замечание относится к работе М.М. Агаркова, который вовсе не констатировал существование "особого абсолютного права" на обязательственное право, как может показаться из той цитаты, что приведена В.В. Байбаком, а лишь рассматривал логически возможные варианты объяснения давно подмеченного (в т.ч. К.П. Победоносцевым и В.К. Райхером) абсолютного эффекта относительных прав, констатируя при этом, что "...советское гражданское право такого абсолютного права не знает" *(41).
|
|
|
Взгляды самого В.К. Райхера содержательно чрезвычайно неопределенны и никак не могут быть использованы для выявления того содержания, которое могло бы быть вложено в абсолютное право на требование: по сути ничего, кроме простой констатации того, что относительное правоотношение "действует в той или иной мере и по адресу всех "третьих", "прочих" лиц" *(42) благодаря тому, что и существует-то оно лишь постольку, поскольку признается государством (обществом) *(43), в его знаменитой статье 1925 г. мы и не обнаруживаем. Что означает выражение "в той или иной мере"? в какой мере? Какое же именно "действие" имеет относительное правоотношение "по адресу прочих лиц"? Самый важный вопрос оставлен цивилистом без ответа.
|
|
|
Кстати, содержательную недостаточность подобных воззрений признает и опирающийся на них В.В. Байбак, с сожалением отмечающий, что "...В.К. Райхер останавливается после этих правильных рассуждений" *(44), не признавая за управомоченным - обладателем относительного права - никакого "права абсолютного типа", имеющего своим объектом это относительное. Под стать, между прочим, и итоговые выводы самого В.В. Байбака, отказавшегося давать содержательное определение права на право. "...Мы не ставим цель, - пишет он, - сконструировать субъективное новое право, обслуживающего интересы обладателей обязательственных требований. Такое право уже существует, если угодно, de facto. В позитивном праве оно специально не выделяется, однако целый ряд действующих норм фактически направлен на защиту такого права" *(45). Автору, видимо, неизвестно, что пресловутое научное "конструирование" выполняется наукой не на пустом месте, а именно на основе изучения фактов реальной действительности, заниматься которым автору совершенно не улыбается. Как за спасательный круг хватается он за нынешнее состояние учения о праве собственности и вообще за современную тенденцию к размыванию четких граней категорий пандектистики: "Любое перечисление отдельных правомочий, входящих в состав субъективного гражданского права всегда может оказаться неполным..." - предупреждает он; "...а это дает основание утверждать, что действия управомоченного, которые не вошли в такой перечень, неправомерны" *(46). Неужели же в этом случае лучше не перечислять вовсе никаких действий? неужели же предпочтительнее, чтобы субъективное право оказалось ...совсем без правомочий?! Ну а когда взгляд ученого объявляется критерием правомерности конкретных действий ...ну о чем тут говорить?!
Чуть более определенной, но оттого, увы, не более ясной является позиция К.П. Победоносцева. Назвав их состояние по отношению к обладателю обязательственного права "подобным состоянию владения", он указал, что нарушение подобного состояния "...и соединенного с ним интереса по имуществу" находит выражение в "...непризнании прав по обязательству со стороны третьих лиц", которых он называет "...почему-либо прикосновенными к этому состоянию" *(47). Очевидно, что "непризнание" здесь сконструировано по образу и подобию понятия о воздержании от действий как корреляте правомочий собственника, которое составляет, вообще говоря, правомерное поведение, в то время как непризнание прав по обязательству, очевидно, по мысли ученого, образует, наоборот, правонарушение, но дело даже не в этом. Непонятно другое: как непризнание прав по обязательству со стороны постороннего лица могло бы нарушить кредиторский имущественный интерес? Представим себе подобную ситуацию: некто А имеет право требования к Б; некое постороннее лицо (В) наличие такого требования не признает (например, отрицает). И что? Неужели от одного подобного отрицания (непризнания) это требование вдруг прекратит свое существование? Да ни в коем случае! Или требование принадлежит А, но В, заявляет что это не так, и оно на самом деле принадлежит ему, - что же из того? Неужели же от одного простого заявления подобного рода с требованием действительно что-то произойдет? Никоим образом! Ну и, конечно, нельзя оставить без внимания тот знаменательный факт, что подобное "непризнание" К.П. Победоносцев признает значимым отнюдь не всегда, а лишь со стороны тех лиц, которые "...почему-либо прикосновенны к этому состоянию". Каким бы ни был этот критерий "прикосновенности", очевидно, что речь ведется уже о противопоставлении обязательственного права определенному кругу лиц. Ну а коли так, то при чем здесь абсолютное право на право?
Наконец, как уже отмечалось выше, при всем обилии авторов, причисляющих обязательственные права к объектам гражданских правоотношений, совершенно не обсуждается вопрос об оборотной стороне обязательства - долгах. Обязательство как и всякое правоотношение - двуединая субстанция, способ диалектического разрешения антагонистического противоречия между возможным и необходимым (должным). С этой точки зрения сама по себе постановка вопроса о праве-объекте других субъективных прав довольно необычна, ибо по сути сводится к вопросу об объектоспособности не всего явления в целом (правоотношения), а части единого явления (одной из его сторон). Ну, допустим. Но тогда вот какой возникает вопрос. Если требование - это объект "права на право", то каков, в таком случае, статус долга - субъективной юридической обязанности, обеспечивающей это требование и неразрывно за ним следующей? Неужели же при переводе долга происходит передача "права на долг" (права быть должным)?! Если это и объект, то настолько специфический, что прямо-таки выпадающий из общего ряда объектов. Долг - единственная субстанция, приобретение которого является не благом, а бременем; субстанция, отчуждение которой вряд ли может сопровождаться получением хотя бы какого-нибудь положительного вознаграждения - напротив, оно станет возможным не раньше, чем отчуждатель подобного "объекта" сам что-нибудь приплатит или обязуется приплатить его приобретателю. А если долг - не объект, то как может быть объектом обеспечиваемое им право - лицевая сторона единого явления, известного под названием обязательства или обязательственного правоотношения?
§ 2. "Перемена лиц", "передача прав" и "правопреемство"
Если субъективные права и юридические обязанности не относятся к числу категорий реальной действительности и не могут быть объектами правоотношений, то вот какой вопрос тогда возникает: как становится возможным и что представляет собою с точки зрения своего содержания процесс преемства в правах (правопреемства)? Отринув выше римскую теорию наследника как продолжателя личности наследодателя обратимся к теориям современным. Таковых существует три: (1) теория перемены лиц-участников правоотношения, (2) теория передачи (перехода) прав и (3) теория замены (прекращения с последующим возникновением) прав. Начнем с разбора сущности второй как более понятной и, вероятно, естественной; рассматривать теории перемены лиц и замены прав гораздо удобнее именно "на контрасте" с теорией передачи прав.
Сущность теории передачи прекрасно отражается ее названием: субъективные права и юридические обязанности подобно вещам могут быть предметами вручения и принятия (сдачи-приемки). Актом передачи вещей "передаются" не только сами вещи, но и состояние владения ими, а также имеющие переданную вещь своим объектом вещные права. Кроме того, права на вещи могут сменить своего обладателя не только в результате передачи вещей-объектов, но и перейти к другому по иным основаниям. Все эти явления механически экстраполируются на иные субъективные права, в т.ч. и обязательственные, а также на долги. Собственно, никакой особой "теории" здесь даже и не складывается: речь идет, скорее, о чисто терминологическом решении.
Очевидно, что единство терминов само по себе не означает единства обозначаемых ими понятий. Права не могут передаваться так, как передаются вещи; тем более, они не "переходят" так, как меняют своих владельцев вещи. Если и говорить о "передаче прав", то совершенно ясно, что речь пойдет о процессе качественно ином, нежели "передача вещей" и наоборот *(48). Еще в Институциях Гая (§ 38 главы II) отмечалось, что "если я захочу, чтобы следуемое мне (по праву требования. - В.Б.) принадлежало тебе, то я никаким из тех способов, которыми переносятся на другого физические вещи, достигнуть этого не могу..." *(49) (выделено мной. - В.Б.).
Причина проста: принципиально различная природа объектов тех действий, которые обозначаются словом "передача". Вещь - предмет физический (материальный, осязаемый), имеющий независимое от людей существование; право (долг) - субстанция идеологическая (идеальная, невещественная), не существующая вне пределов человеческого общества. Передача вещей - действие фактическое, совершаемое в сфере реальной действительности; право способно лишь обеспечивать возможность его совершения; передача прав - действие юридическое, принципиальное немыслимое вне правового регулирования (правопорядка). В этой сфере право способно на принципиально иные достижения, чем в реальном физическом мире: право может только обязать передать вещь, но не может само перенести (переместить) таковую. Если во исполнение этой обязанности не будет совершено реального действия, то обязанность останется неисполненной, а вещь не переданной. В отношении же субъективного права и юридической обязанности право может сделать все что угодно, в т.ч. и переменить их носителей помимо и вне зависимости от чьих-либо действий.
Затем нельзя не учитывать, что права и обязанности не могут существовать сами по себе, независимо от субъектов (лиц). Права потому и называются субъективными, что возникают ради удовлетворения интересов субъектов и неразрывно "прикрепляются" к ним. Не бывает прав, не принадлежащих никому, равно как и не бывает ничьих обязанностей *(50); оба этих понятия лишаются если и не всей, то значительной доли своей смысловой нагрузки, если приобретают бытие "самих по себе", "своих собственных". Не бывает, стало быть и "ничьих", "висящих в воздухе" правоотношений *(51). Ничьи материальные предметы существуют; ничьих прав - существовать не может. Известный пример с открытым обремененным долгами наследством, в отношении которого не объявилось ни одного наследника, не может служить доказательством того, что требования и долги наследодателя являются в данный момент "ничьими". Они представляют собой элементы имущества, составляющего наследственную массу. Обладатели этих прав и носители этих обязанностей (наследники или государство) в действительности имеются, другое дело, что в течение какого-то времени кредиторы наследодателя о них не знают. Но если кто-то не знает, кому принадлежат права или кто является носителем обязанностей, это не значит, что права и обязанности становятся ничьими *(52).
Если всякое субъективное право неразрывно связано с его субъектом, то может ли существовать (хотя бы теоретически) момент времени, когда право существует, но никому не принадлежит? Нет не может, ибо иной ответ будет противоречить самой природе субъективного права, да и понятию правового отношения, ибо ни одно правоотношение немыслимо без активного и пассивного субъектов. Вещь - телесный предмет, способный к передаче - может существовать, но не принадлежать никому сколь угодно долго. Но самое главное: передача телесного предмета предполагает возможность наличия хотя бы и бесконечно малого по продолжительности момента времени, когда одно лицо вещь уже передало, а другое еще не получило; интересно, что в продолжение такого времени, сколько бы оно ни длилось, вещь не изменяется. Проецируя такое понятие передачи с вещи на право и обязанность получим, что всякое субъективное право в какой-то момент времени не принадлежит никому, ибо один субъект (правопредшественник, ауктор) его уже передал, а другой субъект (правопреемник, сукцессор) еще не получил. Также должно обстоять дело и с обязанностью. Ясно, что подобное допущение противоречит природе субъективных прав и обязанностей: допустив подобное хотя бы на секунду, мы должны признать, что в течение этой секунды и право, и обязанность должны будут... умереть, т.е. прекратиться, будучи оторванными от почвы своего естественного существования - субъектов *(53). Передача вещи не изменяет вещи, сколько бы времени ни длилась передача; передача же права, построенная по аналогии с передачей вещи, не более и не менее, как уничтожает право *(54).
Наконец, категория "передача" предполагает возможность перехода предмета передачи не только к управомоченному, но и любому иному лицу. Всякая вещь, например, может находиться как в законном, так и в незаконном владении. Можно ли говорить, что та же ситуация может сложиться и в отношении субъективного права? Может ли субъективное право принадлежать как управомоченному лицу, так и неуправомоченному? Может ли юридическая обязанность быть возложена на... в действительности не обязанное лицо? Очевидно - ни то, ни другое допустить нельзя, ибо мы получим внутренне противоречивые категории: если лицо обладает субъективным правом, то оно никак не может быть "неуправомоченным лицом": категория "неуправомоченный" предполагает отсутствие у лица субъективного права! Выходит, мы говорим о ситуации, когда одно и то же право у одного и того же лица должно в одно и то же время и наличествовать, и отсутствовать! Но так, конечно, не бывает и не может быть. То же самое и с обязанностью: лицо, на котором лежит юридическая обязанность, не называется иначе, как обязанным. Если мы допускаем передачу и переход обязанностей, идентичные передаче и переходу вещей, то мы должны допустить следующую ситуацию: обязанность лежит на лице, не являющемся обязанным! Противоречие! О чем оно свидетельствует? О неверности нашего исходного положения - о том, что права и обязанности передаются и переходят подобно телесным предметам.
Это аргументы логического свойства. Обратимся к аргументам юридическим. Известно, что представляет собой передача вещей. Известно и то, что вещи являются объектами гражданских правоотношений, в т.ч. и тех, которые образуют юридическую форму тех фактических отношений, что складываются в процессе передачи вещей. Субъективные права и юридические обязанности, как мы только что выяснили, к числу объектов правоотношений не относятся - уже поэтому нет возможности говорить о правовой форме отношений по передаче субъективных прав и долгов. Но на секунду отвлечемся от этого вывода; допустим, что субъективные права - это тоже объекты гражданских правоотношений, в полной мере подобные вещам. Как будет выглядеть юридическая форма (правоотношение) по передаче прав?
Известно, что субъективные права на вещи описываются через совокупность правомочий и качества, характеризующие процесс осуществления этих правомочий. Например, право собственности слагается из правомочий владения, пользования и распоряжения вещами, осуществляемых собственником "своей властью и в своем интересе", "наиболее абсолютным образом", "по собственному усмотрению". Если мы причислим субъективные права и долги к сонму объектов гражданских прав, следовательно, аналогично (через правомочия) должно определяться и содержание субъективного права на иное субъективное право. Из каких же правомочий будет слагаться "право на право", например, "право на право собственности"? Максимум, что можно предложить для ответа на этот вопрос, так это перечень правомочий, которые входят в состав всякого субъективного гражданского права: (а) правомочие на собственные действия или бездействие; (б) правомочие требования от обязанного лица активных действий или от связанного лица воздержания от таковых; (в) правомочие самостоятельного осуществления и защиты субъективного права. Но если перед нами правомочия, входящие в состав всякого субъективного права, в том числе и в состав субъективного права собственности, то мы, выходит, так и не описали субъективного права на право, а, кроме того, пришли к следующему вопросу: зачем нужна категория "право на право"? Чем правовое положение собственника вещи отличается от правового положения лица, являющегося собственником права собственности на вещь? Чем правовое положение кредитора по определенному требованию отличается от правового положения собственника этого же требования? Вопросы можно продолжать и усложнять *(55).
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!