Классификация при выделении в татарском языке двух основных диалектов

Финно-угорские языки. Выделение прибалтийско-финская и приволжско-финская группы. Марийский язык: время образования. Наречия и говоры в марийском языке. Мордовские языки: эрзянский и мокшанский языки, и их диалекты. Удмурдский язык: общая характеристика удмуртского языка и его наречия.

Фи́нно-уго́рские языки́ (встречается также вариант у́гро-фи́нские) — группа родственных языков, образующих ветвь в составе уральской языковой семьи. Распространены в Венгрии, Норвегии, России, Финляндии, Швеции, Эстонии и других странах.

Особенности

Все финно-угорские языки имеют общие особенности и общий базовый словарный запас . Эти особенности берут начало в гипотетическом прафинно-угорском языке . Было предложено около 200 основных слов этого языка, в том числе корней слов для таких понятий, как названия родственных отношений, частей тела, основных числительных . Этот общий словарный запас включает, по Лайлу Кэмпбеллу, не менее 55 слов, относящихся к рыбалке, 33 — к охоте, 12 — к оленям , 17 — к растениям, 31 — к технологии, 26 — к строительству, 11 — к одежде, 18 — к климату, 4 — к обществу, 11 — к религии, 3 — к торговле.

Большинство финно-угорских языков относится к агглютинативным , общими особенностями которых является изменение слов с помощью добавления к основе слова суффиксов с определённым значением и использование послелогов вместо предлогов , а также синтаксическаякоординация суффиксов. Кроме того, в финно-угорских языках отсутствует категория грамматического рода , вследствие чего имеется только одно местоимение третьего лица (совмещающее в себе значения «он», «она» и «оно»), например, hän в финском , tämä в водском , tema в эстонском , ő в венгерском , ciйӧ в языке коми , тудо в марийском языке , со в удмуртском языке .

Во многих финно-угорских языках притяжательные прилагательные и местоимения, такие как «мой» или «твой», употребляются редко. Обладание выражается склонением . В тех языках, которые развивались в сторону флективных , для выражения обладания используется личное местоимение в родительном падеже . Например, «моя собака» на эстонском языке звучит как mu koer, на разговорном финском — mun koira, на северносаамском — mu beana (дословно: «собака меня») или beatnagan(дословно: «собака-моя»), на языке коми — менам пон («моя собака») или менам понмӧй.

В других языках для этого используются суффиксы, иногда вместе с местоимением в родительном падеже: «моя собака» на финском языке звучит minun koirani(дословно: «меня собака-моя»), от слова koira «собака». Также в марийском языке мыйын пием, от слова пий «собака». В венгерском языке местоимения в именительном падеже могут добавляться к слову с притяжательным суффиксом . Например, «собака» — kutya, «моя собака» — az én kutyám (дословно: «(это) я собака-моя», az — определённый артикль ) или просто a kutyám (дословно: «(это) собака-моя»). Тем не менее, в венгерском существуют и самостоятельные притяжательные местоимения: enyém («мой»), tiéd («твой»), и т. д. Они также могут склоняться , например, enyém (им. п.), enyémet (вин. п.), enyémnek (дат. п.), и т. д. Эти местоимения употребляются в роли именного сказуемого: неправильно было бы сказать enyém kutya, но на вопрос Kié ez a kutya? («Чья это собака?») можно ответить Ez a kutya az enyém («Эта собака — моя») или просто Az enyém («Моя»).

Народы, объединяемые названием прибалтийско-финские (нем. Ostseefinnen, ф. it?merensuomulaiset и т. д.): финны, карелы, вепсы, ижора, водь, эстонцы, ливы, — близки друг другу не только по языку (степень расхождения между прибалтийско-финскими языками, пожалуй, сопоставима со степенью расхождения славянских языков), но и по антропологическому типу, традиционной культуре и историческим судьбам.

Появление носителей раннего прибалтийско-финского (= прибалтийско-финско-саамского) праязыка в Прибалтике связано с распространением во второй половине II — начале I тыс. до н. э. на территориях современной Новгородской, Псковской, Ленинградской областей, Эстонии, восточной и северной Латвии прибалтийского варианта общности культур ложнотекстильной керамики. Близость этого варианта культуре ложнотекстильной керамики Верхней Волги очевидна, она сохранялась и в I тыс. до н. э., так что археологи находят возможным говорить о непосредственном влиянии верхневолжской дьяковской культуры (см. разделы о поволжских финнах и марийцах) в Прибалтике (городища Кландюкалнс под Ригой, Иру под Таллином, Асва на о?ве Сааремаа). По-видимому, именно с возникновением культуры ложнотекстильной керамики в Верхнем Поволжье в середине — второй половине II тыс. до н. э. (см. раздел о поволжских финнах) и её распространением на запад, в Прибалтику и на северо-запад, в Карелию и Финляндию (см. раздел о саамах) следует связывать сложение, непродолжительное существование и распад финно-волжской праязыковой общности и прибалтийско-финско-саамского праязыка.

Сложение собственно прибалтийского-финского (позднего прибалтийско-финского) праязыка происходило уже на территории Ленинградской, Новгородской, Псковской областей, Эстонии и северной и восточной Латвии в ходе взаимодействия племён культуры ложнотекстильной керамики с балтами — создателями культуры штрихованной керамики, с конца II тыс. до н. э. широко распространившейся в Эстонии и Латвии, и с германцами, которые уже в первой половине I тыс. до н. э. — почти одновременно с проникновением племён культуры ложнотекстильной керамики в Прибалтику с востока — начали в довольно значительном количестве пересекать Балтийское море из Скандинавии и селиться в прибрежных районах и на островах Латвии, Эстонии и юго-западной, южной и западной Финляндии. Археологически экспансия скандинавского (древнегерманского) населения прослеживается в распространении в названных районах специфически скандинавского типа погребальных памятников, так называемых каменных курганов с ящиками, сопровождающий инвентарь которых содержит бронзовые изделия скандинавских форм. В результате смешения указанных групп на территории Эстонии и северной Латвии к первым векам н. э. складывается культура каменных могильников с оградками, ареал распространения которых, в отличие от ареала предшествовавших им каменных курганов с ящиками, охватывает уже не только (и даже не столько) побережье, но и внутренние районы. Видимо, формирование этой культуры археологически отражает сложение основной группировки прибалтийско-финских племён, которые уже в это время начинают экспансию с южного на северное побережье Финского залива, судя по распространению каменных могильников с оградками на юго-западном и западном побережье Финляндии.

В результате этой экспансии прибалтийско-финское население разделилось на два массива: южный, давший в конечном счёте начало эстонцам, води и ливам (см.) и северный — предков финнов-суоми, финнов-хяме, карел, ижоры, вепсов. В литературе эти две группировки прибалтийско-финских народов (выделяемые на основании данных языка) принято называть соответственно южной или западной — и северной или восточной.

В сложении восточных прибалтийско-финских групп вероятно приняли участие какие-то протосаамские (точнее — парасаамские) и, возможно, параприбалтийско-финские группы, населявшие территории Приладожья и Прионежья (см. также ниже). Как бы то ни было, по крайней мере с середины I тыс. до н. э. предки прибалтийско-финских народов представляли собой в культурном отношении земледельческо-скотоводческое население, образующее единый достаточно обширный ареал на севере Восточной Прибалтики, побережье Финского залива и в Приладожье, тесно связанное с морем и органично интегрированное в хозяйственную, социальную и культурную жизнь Балтийско-Скандинавского региона.

ПРИБАЛТИ́ЙСКО-ФИ́НСКИЕ ЯЗЫКИ́, под­груп­па фин­но-волж­ских язы­ков. Рас­про­стра­не­ны в Фин­лян­дии, Эс­то­нии, Шве­ции, Лат­вии, РФ. Об­щее чис­ло го­во­ря­щих ок. 6,1 млн. чел. (2013, оцен­ка).

П.-ф. я. де­лят­ся на се­вер­ные (фин­ский язык, ка­рель­ский язык, вепс­ский языки ижор­ский язык) и юж­ные (эс­тон­ский язык, во­дский язык и лив­ский язык).

Осо­бен­ность во­ка­лиз­ма П.-ф. я. – про­ти­во­пос­тав­лен­ность глас­ных по дол­го­те-крат­ко­сти. Ха­рак­тер­но оби­лие ди­ф­тон­гов. В фин., ка­рел., вод­ском и ижор­ском язы­ках со­хра­ня­ет­ся гар­мо­ния глас­ных по ря­ду (см. Син­гар­мо­низм). Уда­ре­ние на 1-м сло­ге. Кон­со­нан­тиз­му свой­ст­вен­на про­ти­во­пос­тав­лен­ность оди­ноч­ных и ге­ми­ни­ро­ван­ных (см. Ге­ми­на­ты) со­глас­ных. Фо­но­ло­гич. оп­по­зи­ция со­глас­ных по глу­хо­сти-звон­ко­сти в б. ч. язы­ков раз­ви­та сла­бо.

Ха­рак­тер­ны слож­ные мор­фо­но­ло­гич. че­ре­до­ва­ния. Во всех язы­ках, кро­ме вепс­ско­го, рас­про­стра­не­но ка­че­ст­вен­ное и ко­ли­че­ст­вен­ное че­ре­до­ва­ние сту­пе­ней со­глас­ных – в про­шлом фо­но­ло­ги­че­ское, ны­не мор­фо­но­ло­ги­че­ское: в ис­то­ри­че­ски от­кры­тых сло­гах со­глас­ные вы­сту­па­ют в силь­ной сту­пе­ни, в ис­то­ри­че­ски за­кры­тых – в сла­бой.

В це­лом со­хра­ня­ет­ся агг­лю­ти­на­ция: ал­ло­мор­фи­че­ское варь­и­ро­ва­ние грам­ма­тич. по­ка­за­те­лей – кон­тек­ст­но-ва­риа­тив­ное, обу­слов­ле­но гар­мо­ни­ей глас­ных в тех язы­ках, где она ещё ос­та­ёт­ся. В име­нах па­деж и чис­ло вы­ра­жа­ют­ся раз­ны­ми по­ка­за­те­ля­ми, для имён (су­ще­ст­ви­тель­ных, при­ла­га­тель­ных и чис­ли­тель­ных) па­деж­ные и чи­сло­вые по­ка­за­те­ли оди­на­ко­вы. В гла­го­лах на­кло­не­ние, вре­мя и ли­цо-чис­ло вы­ра­жа­ют­ся б. ч. не­ку­му­ля­тив­но. Тем не ме­нее из-за ис­то­рич. от­па­де­ния не­ко­то­рых аф­фик­сов мор­фо­но­ло­гич. че­ре­до­ва­ния в ос­но­ве ста­ли един­ст­вен­ным спо­со­бом раз­ли­че­ния грам­ма­ти­че­ских форм, как имен­ных, так и гла­голь­ных.

Осо­бен­ность мор­фо­ло­гии – боль­шое ко­ли­че­ст­во па­де­жей за счёт вы­ра­же­ния ими про­стран­ст­вен­ных зна­че­ний. Но­ми­на­тив не име­ет спец. по­ка­за­те­ля. Есть осо­бый па­деж – пар­ти­тив. В не­ко­то­рых диа­лек­тах об­ра­зу­ют­ся но­вые па­де­жи при слия­нии быв. по­сле­ло­гов с па­деж­ны­ми по­ка­за­те­ля­ми. Мно­го по­сле­ло­гов, не­мно­го­числ. пред­ло­ги име­ют позд­нее про­ис­хо­ж­де­ние. По­сес­сив­ность хо­ро­шо со­хра­ня­ет­ся толь­ко в фин. яз., в ос­таль­ных язы­ках она ли­бо ис­че­за­ет, ли­бо ут­ра­че­на. При­ла­га­тель­ные в ат­ри­бу­тив­ной функ­ции со­гла­су­ют­ся с су­ще­ст­ви­тель­ны­ми.

В гла­го­ле во всех язы­ках со­хра­ня­ют­ся на­кло­не­ния: ин­ди­ка­тив, им­пе­ра­тив и кон­ди­цио­на­лис, в фин., ка­рел. и вепс­ском язы­ках в раз­ной сте­пе­ни – по­тен­циа­лис. В эст. и лив­ском язы­ках грам­ма­ти­че­ски вы­ра­жа­ет­ся эви­ден­ци­аль­ность (кво­та­тив). Фор­мы наст.-буд. вре­ме­ни и им­пер­фек­та об­ра­зу­ют­ся син­те­ти­че­ски, пер­фек­та и плю­ск­вам­пер­фек­та – ана­ли­ти­че­ски (см. Ана­ли­тизм в язы­ко­зна­нии, Син­те­тизм). В не­ко­то­рых язы­ках раз­ви­лось ана­ли­тич. буд. вре­мя. Су­ще­ст­ву­ют спец. фор­мы им­пер­со­наль­но­го пас­си­ва. В ка­рель­ском и вепс­ском язы­ках раз­ви­лось воз­врат­ное спря­же­ние. От­ри­ца­ние вы­ра­жа­ет­ся с по­мо­щью от­ри­цат. гла­го­ла, имею­ще­го в раз­ных язы­ках разл. на­бор временны́х форм. Мно­го от­гла­голь­ных имён, имею­щих де­фект­ные па­ра­диг­мы.

Сло­во­об­ра­зо­ва­ние гл. обр. суф­фик­саль­ное и пу­тём сло­во­сло­же­ния; в лив­ском яз. поя­ви­лись при­став­ки под влия­ни­ем ла­тыш. язы­ка.

В син­так­си­се в раз­ных язы­ках в разл. сте­пе­ни со­хра­ня­ют­ся не­ко­то­рые ис­кон­ные по­ли­пре­ди­ка­тив­ные (имею­щие в сво­ём со­ста­ве бо­лее од­ной пре­ди­ка­ции) кон­ст­рук­ции, хо­тя в осн. они вы­тес­ня­ют­ся слож­ны­ми пред­ло­же­ния­ми ин­до­ев­ро­пей­ско­го ти­па.

В лек­си­ке древ­ние за­им­ст­во­ва­ния из бал­тий­ских язы­ков (тер­ми­ны зем­ле­де­лия, ско­то­вод­ст­ва, строи­тель­ст­ва, на­зва­ния час­тей те­ла), гер­ман­ских язы­ков (тер­ми­ны зем­ле­де­лия, ско­то­вод­ст­ва, ры­бо­лов­ст­ва, на­зва­ния ме­тал­лов, сло­ва, от­ра­жаю­щие об­ществ. от­но­ше­ния), древ­не­рус­ско­го язы­ка(сло­ва, от­но­ся­щие­ся к об­лас­ти зем­ле­де­лия, строи­тель­ст­ва, оде­ж­ды и тка­че­ст­ва, об­ществ. от­но­ше­ний и ре­ли­гии).

Пись­мен­ность (на лат. гра­фич. ос­но­ве) с 16 в. для фин. и эст. язы­ков, с 19 в. – для лив­ско­го, во­дский яз. не име­ет пись­мен­но­сти, ос­таль­ные – мла­до­пись­мен­ные язы­ки.

Поволжские финны

Под названием поволжские финны или волжские финны в литературе по финно-угроведению объединяют мордву и марийцев: согласно установившейся в начале XX века традиции их языки возводились к единому волжскому праязыку. На самом деле сколько-нибудь серьёзных оснований для постулирования былого существования этого «праязыка» нет, и название поволжские финны неудачно ещё и потому, что использование слова финны в данном случае не совсем правомерно: языки и культура мордвы и, тем более, марийцев весьма далеко отстоят от прибалтийско-финских. Прибалтийско-финские, саамский и поволжско-финские языки (вместе называемые финно-волжскими) противостоят пермским языкам в рамках финно-пермскойобщности подобно тому как прибалтийско-финские, саамский, поволжско-финские и пермские языки противостоят угорским языкам в рамках финно-угорской группы уральской языковой семьи. Проблема, однако, состоит в том, что, если реконструкция финно-угорского праязыка и, соответственно, выделение финно-угорской группы языков в принципе сомнений не вызывает, то реконструкция финно-пермского праязыка (общего «предка» прибалтийско-финских, саамского, поволжско-финских и пермских) и, в особенности, финно-волжского (общего «предка» прибалтийско-финских, саамского и поволжско-финских) гораздо более проблематична. Соответственно, выделение финно-пермской и финно-волжской групп финно-угорских языков нельзя считать достаточно корректным. Возможно, стоило бы использовать термин европейские финно-угорские языки для финно-пермских языков (правда, венгерский язык тоже является европейским!) и западные финно-угорскиеязыки для финно-волжских: такие названия вызывают только историко-географические ассоциации и не предусматривают постулирования соответствующих праязыков. Однако, дабы не вносить дополнительной путаницы в терминологию, будем использовать здесь традиционные термины (имея в виду их условность, каковая оговорена выше).

Таким образом, термин поволжские финны используется здесь в качестве собирательного названия мордвы, марийцев (а также мери — ?) как народов, сформировавшихся и долгое время живших в едином ареале, объединённых общими судьбами в средние века и в последующее время, хотя по своему происхождению они представляют самостоятельные ветви финно-угорского (финно-волжского) ствола.

Формирование поволжских финнов шло в основном на базе племён-создателей верхневолжского и волго-окского вариантов общности культур ложнотекстильной керамики, в которой (по крайней мере на её ранних этапах) следует видеть археологический аналог финно-волжской праязыковой общности, диалекты и языки которой стали основой для сложения прибалтийско-финских, саамских и волжских финно-угорских языков. Культура ложнотекстильной керамики сложилась в последней четверти II тыс. до н. э. на Верхней Волге и в Волго-Окском междуречье в ходе сложных процессов смешения и взаимоассимиляции разнородных групп населения данного региона (носители поздняковской, абашевской (индоиранцы, иранцы — ?), фатьяновской, балановской (протобалты — ?), волосовской, чирковской(финно-угры — ?), остатки создателей неолитических культур с ямочно-гребенчатой керамикой (палеоевропейцы — ?) и др.) в середине — третьей четверти II тыс. до н. э. (О. Н. Бадер, Н. Н. Гурина, П. Н. Третьяков). В раннем железном веке предковые культуры мордвы (городецкая) и мери и марийцев (дьяковская) (см. ниже) непосредственно вырастают из местных вариантов культуры ложнотекстильной керамики. По-видимому, уже в этот период у предков марийцев и мордвы складывается земледельческий хозяйственно-культурный уклад, характерный для большей части населения средней полосы Восточной Европы.

Антропологические типы поволжских финнов достаточно разнообразны. Большая часть мордвы-эрзи принадлежит в расовом отношении к беломоро-балтийской и атланто-балтийской расе, сближаясь, таким образом, с прибалтийскими финнами и другими народами Северной, Центральной и Западной Европы. Это связано, очевидно, со значительным участием в их генезисе центральноевропейского населения, в особенности — балтов. Большая часть мордвы-мокши принадлежит к так называемой субуральской, а марийцев — к сублапоноидной расе (по терминологии К. Марк). Эти типы объединяются с широко представленными у других народов Поволжья и Предуралья (удмуртов, коми-пермяков, части коми-зырян, чувашей, части татар и башкир) сублапоноидными комплексами, которые российские антропологи в последнее время справедливо предпочитают объединять в один тип, называя его сублапоноидным волго-камским. По-видимому, в его сложении приняли участие различные и разновременные европеоидные и монголоидные компоненты, наложившиеся на древнюю основу — архаичный недифференцированный комплекс, называемый древнеуральской расой(В. В. Бунак, Г. М. Давыдова), некогда широко распространённый на севере Восточной Европы и в Западной Сибири (см. также разделы о саамах, пермских народах и манси).

МАРИ́ЙСКИЕ ЯЗЫКИ́, на­зва­ние че­ты­рёх на­ре­чий и двух ли­те­ра­тур­ных язы­ков ма­рий­цев, от­но­ся­щих­ся к фин­но-волж­ским язы­кам. Рас­про­стра­не­ны в Рес­пуб­ли­ке Ма­рий Эл, Баш­ки­рии, Та­та­рии, Ки­ров­ской, Сверд­лов­ской, Ни­же­го­род­ской об­лас­тях, Перм­ском крае и не­ко­то­рых др. ре­гио­нах РФ. Об­щее чис­ло го­во­ря­щих 487,9 тыс. чел. (2002, пе­ре­пись).

На гор­ном на­ре­чии го­во­рят на юго-за­па­де Рес­пуб­ли­ки Ма­рий Эл; оно вклю­ча­ет гор­ный (пра­во­бе­ре­жье Вол­ги) и лес­ной (ле­во­бе­ре­жье) диа­лек­ты. Се­ве­ро-за­пад­ное (вет­луж­ское) на­ре­чие, близ­кое гор­но­му, рас­про­стра­не­но на се­ве­ро-вос­то­ке Ни­же­го­род­ской обл. и юго-за­па­де Ки­ров­ской обл. Чис­ло го­во­ря­щих на этих на­ре­чи­ях ок. 38 тыс. чел. Лу­го­вое на­ре­чие име­ет йош­кар-олин­ский (центр Рес­пуб­ли­ки Ма­рий Эл), волж­ский (юг Рес­пуб­ли­ки Ма­рий Эл), мор­кин­ско-сер­нур­ский (вос­ток Рес­пуб­ли­ки Ма­рий Эл), пек­ту­ба­ев­ский (се­вер Рес­пуб­ли­ки Ма­рий Эл), сар­да­яль­ско-ар­бор­ский (край­ний вос­ток Рес­пуб­ли­ки Ма­рий Эл) и пи­жан­ский (юг Ки­ров­ской обл.) диа­лек­ты. Вост. на­ре­чие рас­про­стра­не­но за пре­де­ла­ми Рес­пуб­ли­ки Ма­рий Эл – к вос­то­ку от р. Вят­ка в бас­сей­не Ка­мы и её при­то­ков, вплоть до Ура­ла. Чис­ло го­во­ря­щих на лу­го­вом и вост. на­ре­чи­ях ок. 450 тыс. чел.

Гор­ное и лу­го­вое на­ре­чия име­ют лит. фор­мы: гор­но-мар. яз. (на ос­но­ве козь­мо­демь­ян­ско­го го­во­ра гор­но­го диа­лек­та) и лу­го­вой мар. яз. (на ба­зе мор­кин­ско-сер­нур­ско­го диа­лек­та), яв­ляю­щие­ся го­су­дар­ст­вен­ны­ми в Рес­пуб­ли­ке Ма­рий Эл.

Наи­бо­лее зна­чит. раз­ли­чия ме­ж­ду лит. М. я. в об­лас­ти фо­не­ти­ки: в во­ка­лиз­ме лу­го­во­го мар. яз. 8 глас­ных фо­нем, гор­но-ма­рий­ско­го – 10; в кон­со­нан­тиз­ме лу­го­во­го мар. яз. 19 со­глас­ных фо­нем, в гор­но-ма­рий­ском до­пол­ни­тель­но име­ют­ся «т’», «ц», «ф», «х»; для лу­го­во­го мар. яз. ха­рак­тер­на ла­би­аль­ная гар­мо­ния глас­ных (см. Син­гар­мо­низм), для гор­но-ма­рий­ско­го – па­ла­таль­ная; в лу­го­вом мар. яз. уда­ре­ние в боль­шин­ст­ве слу­ча­ев па­да­ет на по­след­ний пол­ный глас­ный, в гор­но-ма­рий­ском удар­ным яв­ля­ет­ся пред­по­след­ний слог.

ВОКАЛИ́ЗМ (от лат. vocalis – глас­ный звук), сис­те­ма глас­ных в язы­ке, диа­лек­те, го­во­ре или в се­мье, груп­пе язы­ков. Для ха­рак­те­ри­сти­ки В. важ­ны ко­ли­че­ст­во глас­ных фо­нем в язы­ке, пра­ви­ла их упот­реб­ле­ния в раз­ных фо­не­тич. по­зи­ци­ях, воз­мож­но­сти фо­не­тич. ва­риа­тив­но­сти фо­нем, функ­цио­наль­ная на­груз­ка в ре­чи. Воз­мож­но ди­а­хро­нич. и син­хро­нич. опи­са­ние во­ка­лиз­ма.

КОНСОНАНТИ́ЗМ (от лат. consonans, род. п. consonantis – со­глас­ный звук), сис­те­ма со­глас­ных в язы­ке, диа­лек­те, го­во­ре или в се­мье, груп­пе язы­ков. К. мо­жет быть опи­сан как в син­хро­нии , так и в диа­хро­нии . В за­ви­си­мо­сти от конк­рет­ной за­да­чи опи­са­ния учи­ты­ва­ют­ся раз­ные яв­ле­ния, ха­рак­те­ри­зую­щие К. При опи­са­нии кон­крет­но­го язы­ка в оп­ре­де­лён­ный пе­ри­од учи­ты­ва­ют чис­ло со­глас­ных фо­нем, пра­ви­ла их упо­треб­ле­ния (за­ви­ся­щие от фо­не­тич. по­зи­ций), фо­не­тич. реа­ли­за­цию раз­ли­чит. при­зна­ков и её ва­риа­тив­ность, функ­цио­наль­ную на­груз­ку в ре­чи.

СИНГАРМОНИ́ЗМ (от греч. σύν – вме­сте и ἁρμονία – со­зву­чие), мор­фо­но­ло­гич. яв­ле­ние, со­стоя­щее в еди­но­об­раз­ном во­ка­ли­че­ском (ино­гда и кон­со­нант­ном) оформ­ле­нии сло­ва как мор­фо­ло­гич. еди­ни­цы.

В язы­ках с С. в струк­ту­ре сло­ва вы­де­ля­ет­ся не­за­ви­си­мый (до­ми­ни­рую­щий) ком­по­нент (обыч­но ко­рень ) и за­ви­си­мые ком­по­нен­ты ( аф­фик­сы ). По то­му, ка­кой фо­но­ло­гич. при­знак яв­ля­ет­ся ос­но­вой С., раз­ли­ча­ют­ся С. тем­бро­вый (по при­зна­ку ря­да), ла­би­аль­ный (по огуб­лён­но­сти) и ком­пакт­но­ст­ный (по подъ­ё­му, или рас­тво­ру); в со­ста­ве сло­ва воз­мож­но со­че­та­ние двух ти­пов С.

От­ме­ча­ет­ся ряд мор­фо­ло­гич. раз­ли­чий. В лу­го­вом мар. яз. 9 па­де­жей, в гор­но-ма­рий­ском – 10; функ­ции па­де­жей в язы­ках раз­ли­ча­ют­ся. В лу­го­вом мар. яз. 4 суф­фик­са мн. ч. (-влак, -ша­мыч, -мыт, -ла), в гор­но-ма­рий­ском – один (-вла), ко­то­рый в от­ли­чие от -влак пи­шет­ся со сло­ва­ми слит­но. В лу­го­вом мар. яз. пре­вос­ход­ная сте­пень при­ла­га­тель­ных вы­ра­жа­ет­ся ана­ли­тич. фор­мой со сло­вом «эн», в гор­но-ма­рий­ском – со сло­вом «сек»; напр., лу­го­вое «эн сай» – гор­но-ма­рий­ское «сек яжо» ‘са­мый хо­ро­ший’. В мар. гла­голь­ной сис­те­ме 2 ин­фи­ни­ти­ва – ос­нов­ной на -аш (в обо­их язы­ках) и ин­фи­ни­тив дол­жен­ст­во­ва­ния – на -ман в лу­го­вом мар. яз. и на -мы­ла в гор­но-ма­рий­ском (ср. «тол­ман» – «тол­мы­ла» ‘на­до прийти’). Не все­гда сов­па­да­ют лич­ные окон­ча­ния гла­го­лов, осо­бен­но в ут­вер­дит. и от­ри­цат. фор­ме гла­го­лов 3-го ли­ца мн. ч. в 1-м прош. вр. Про­дук­тив­ные на­кло­не­ния в обо­их язы­ках – ин­ди­ка­тив, им­пе­ра­тив и де­зи­де­ра­тив, в гор­но-ма­рий­ском до­пол­ни­тель­но пред­став­лен ко­ди­цио­на­лис. Ок. 80% лек­си­ки – об­щие для горного и лугового наречий.

На­ча­ло фор­ми­ро­ва­ния лит. язы­ков ма­рий­цев от­но­сит­ся к 1870-м гг. и свя­за­но с дея­тель­но­стью пе­ре­водч. ко­мис­сии (1869–1913) пра­во­слав­но­го Брат­ст­ва свт. Гу­рия. Ею из­да­но 43 кни­ги на мар. на­ре­чи­ях, в осн. пе­ре­во­ды с рус. яз. книг ре­лиг. со­дер­жа­ния и пер­вые мар. бу­к­ва­ри. На даль­ней­шее раз­ви­тие лит. язы­ков ока­за­ло влия­ние из­да­ние вы­пус­ков «Мар­ла ка­лен­да­ря» (1907–13), в ко­то­рых на­ча­ли пуб­ли­ко­вать­ся пер­вые мар. ху­дож. про­из­ве­де­ния.

Мар. пись­мен­ность ос­но­ва­на на ки­рил­ли­це. В 1775 вы­шла пер­вая пе­чат­ная мар. грам­ма­ти­ка, в ко­то­рой для пе­ре­да­чи мар. фо­не­тич. сис­те­мы бы­ли упот­реб­ле­ны бу­к­вы рус. ал­фа­ви­та и неск. до­пол­нит. букв. В нач. 19 в. А. Аль­бин­ский, пе­ре­во­дчик хри­сти­ан­ских книг с рус. яз. на мар. яз., по­пы­тал­ся усо­вер­шен­ст­во­вать пись­мен­ность. В 1837 вы­шла его «Че­ре­мис­ская грам­ма­ти­ка», в ко­то­рой впер­вые был опуб­ли­ко­ван ки­рил­лич. мар. ал­фа­вит из 39 букв. В 1930–32 пред­при­ни­ма­лась по­пыт­ка пе­ре­вес­ти пись­мен­ность на лат. гра­фич. ос­но­ву, но она ус­пе­ха не име­ла. В 1938 Мар. НИИ язы­ка раз­ра­бо­тал совр. ал­фа­ви­ты и ор­фо­гра­фию мар. языков.

МОРДО́ВСКИЕ ЯЗЫКИ́, под­груп­па фин­но-волж­ских язы­ков. Рас­про­стра­не­ны в Мор­до­вии, Та­та­рии, Баш­ки­рии, Чу­ва­шии, а так­же в Ни­же­го­род­ской, Пен­зен­ской, Уль­янов­ской, Са­мар­ской, Са­ра­тов­ской, Орен­бур­г­ской, Че­ля­бин­ской и Моск. об­лас­тях; см. так­же Морд­ва. Чис­ло го­во­ря­щих на М. я. ок. 432 тыс. чел. (2010, пе­ре­пись).

К М. я. от­но­сят­ся мок­шан­ский язык и эр­зян­ский язык.

Диалекты мордовских языков[править | править код]

Эрзянский язык:

· центральный диалект — распространён в центре Восточной Мордовии (Атяшевский, Чамзинский и частично Ичалковский районы).

· западный (приинсарский) диалект — распространён по нижнему течению реки Инсар.

· северо-западный (приалатырский) диалект — распространён в междуречье Алатырь-Меня, а также в нижнем течении реки Алатырь. В эту диалектную зону входит территория Ардатовского и Большеигнатовского районов Мордовии и соседних Алатырского и Порецкого районов Чувашии.

· юго-восточный (присурский) диалект — распространён в междуречье притоков Суры(Большеберезниковский, Дубенский и частично Кочкуровский районы Мордовии). На северо-востоке с этим диалектом граничит зона переходных говоров с чертами говоров центрального диалекта.

· шокшинский (изолированный) диалект — распространён на северо-западе Мордовии в Теньгушевском районе. Диалект исторически оказался в изоляции от других эрзянских говоров, будучи в окружении мокшанских диалектов. Влияние мокшанского образовало целый ряд фонетико-морфологических особенностей.

Мокшанский язык:

· центральный диалект (наречие) (иногда краснослободско-темниковский диалект) — распространён на значительной территории нескольких районов Мордовии.

o северная группа говоров — Ельниковский, Старошайговский и Темниковский районы.

o северо-западная группа говоров — часть Атюрьевского и Темниковского районов.

o западная группа говоров — Атюрьевский район

o юго-восточная группа говоров — бо́льшая часть территории Ковылкинского района.

o серединная группа говоров — распространены в треугольнике Краснослободск-Старое Шайгово-Рузаевка. Имеют многие черты других диалектов.

· западный диалект (наречие) — Зубово-Полянский район и часть Торбеевского района.

o северо-западная группа говоров

o юго-западная группа говоров

· юго-восточный диалект (наречие) — Инсарский, Кадошкинский, Ковылкинский и Рузаевский районы.

· переходный диалект (наречие) — распространён между западным и юго-восточным диалектами, имеет черты обоих.

· смешанные говоры — первоначально мокшанские говоры за пределами Мордовии, расположенные в тесном соседстве с эрзянскими говорами или изолированно.

 

Во­ка­лизм вклю­ча­ет 7 фо­нем в мок­шан­ском яз. и 5 фо­нем в эр­зян­ском яз., кон­со­нан­тизм со­от­вет­ст­вен­но 33 и 28 фо­нем. В пра­мор­дов­ском яз. ре­кон­ст­руи­ру­ет­ся фо­но­ло­ги­че­ски зна­чи­мое раз­но­ме­ст­ное уда­ре­ние (фак­ти­че­ски без из­ме­не­ний со­хра­нив­шее­ся в го­во­ре с. Пше­но­во мок­шан­ско­го яз.). Пра­мор­дов­ская сис­те­ма глас­ных по-раз­но­му раз­ви­ва­лась в удар­ной и без­удар­ной по­зи­ции. В без­удар­ной по­зи­ции про­ис­хо­ди­ла ней­тра­ли­за­ция фо­но­ло­гич. про­ти­во­пос­тав­ле­ний и все глас­ные пе­ре­хо­ди­ли в u, или i, или ə в за­ви­си­мо­сти от ти­па ос­но­вы и ря­да пра­фин­но-волж­ско­го глас­но­го 1-го сло­га. В совр. мок­шан­ском яз. уда­ре­ние уже не яв­ля­ет­ся смыс­ло­раз­ли­чи­тель­ным, пра­ви­ла его по­ста­нов­ки фор­му­ли­ру­ют­ся в тер­ми­нах, опи­сы­ваю­щих фо­но­ло­гич. струк­ту­ру сло­во­фор­мы. В со­вре­мен­ном же эр­зян­ском яз. удар­ные и без­удар­ные сло­ги фак­ти­че­ски не раз­ли­ча­ют­ся.

М. я. свой­ст­вен син­гар­мо­низм. Ряд глас­ных в сло­во­фор­ме во 2-м и по­сле­дую­щих сло­гах за­ви­сит от ря­да глас­но­го 1-го сло­га («ло­па» ‘лист’, «ве­ле» ‘се­ло’). Фо­не­мы а, i, в мок­шан­ском яз. так­же ə мо­гут упот­реб­лять­ся в сло­вах с глас­ны­ми как пе­ред­не­го, так и зад­не­го ря­да. Син­гар­мо­низм в М. я. оп­ре­де­лён­ным об­ра­зом свя­зан с мяг­ко­стью – твёр­до­стью: мяг­кие со­глас­ные пре­ры­ва­ют це­поч­ку глас­ных зад­не­го ря­да в сло­ве, соз­да­вая по­зи­цию для упот­реб­ле­ния фо­нем пе­ред­не­го ря­да. В М. я., в от­ли­чие от боль­шин­ст­ва ураль­ских язы­ков, до­пус­ти­мо сте­че­ние со­глас­ных в на­ча­ле сло­ва.

В мор­фо­ло­гии раз­ли­чия ме­ж­ду эр­зян­ским и мок­шан­ским язы­ка­ми за­клю­ча­ют­ся в пер­вую оче­редь в сис­те­ме флек­сий: час­то од­ни и те же ря­ды скло­не­ния и спря­же­ния име­ют разл. лич­ные окон­ча­ния.

У име­ни в М. я. 3 скло­не­ния: ос­нов­ное, ука­за­тель­ное (фор­мы с пост­по­зи­тив­ным оп­ре­де­лён­ным ар­тик­лем), при­тя­жа­тель­ное (фор­мы с при­тя­жат. суф­фик­сом). Но со­став па­де­жей в мок­шан­ском и эр­зян­ском язы­ках сов­па­да­ет не пол­но­стью. Наи­бо­лее яв­ные раз­ли­чия ме­ж­ду эр­зян­ской и мок­шан­ской сис­те­ма­ми флек­сий на­блю­да­ют­ся в ука­зат. и при­тя­жат. скло­не­ни­ях.

Есть осо­бый раз­ряд ме­сто­име­ний – уси­ли­тель­ные, ко­то­рые об­ра­зу­ют­ся пу­тём при­сое­ди­не­ния к ос­но­ве лич­но­го ме­сто­име­ния оп­ре­де­лён­но­го пост­по­зи­тив­но­го ар­тик­ля.

В сис­те­ме чис­ли­тель­ных зна­че­ния ‘во­семь’ и ‘девять’ вы­ра­жа­ют­ся по мо­де­ли «два до де­ся­ти», «один до де­ся­ти». Су­ще­ст­ву­ет осо­бая грам­ма­тич. фор­ма со­би­рат. чис­ли­тель­ных.

Ти­по­ло­гич. осо­бен­ность гла­голь­но­го спря­же­ния М. я., от­ли­чаю­щая их от боль­шин­ст­ва др. ураль­ских язы­ков, – на­ли­чие объ­ект­но­го, без­объ­ект­но­го, от­ри­цат. спря­же­ний и бо­га­тая сис­те­ма на­кло­не­ний. В объ­ект­ном спря­же­нии в эр­зян­ском язы­ке 3 на­кло­не­ния, в мок­шан­ском 6 на­кло­не­ний и 2 вре­ме­ни (на­стоя­щее-бу­ду­щее и про­шед­шее). В без­объ­ект­ном спря­же­нии 7 на­кло­не­ний [изъ­я­ви­тель­ное (в ко­то­ром 4 вре­ме­ни – на­стоя­щее, 1-е про­шед­шее, 2-е про­шед­шее, бу­ду­щее), со­сла­га­тель­ное, же­ла­тель­ное, по­бу­ди­тель­ное, по­ве­ли­тель­ное, ус­лов­ное, ус­лов­но-со­сла­га­тель­ное]. В от­ри­цат. спря­же­нии 5 на­кло­не­ний и 2 вре­ме­ни (на­стоя­щее и про­шед­шее).

Ка­те­го­рия ро­да в М. я. от­сут­ст­ву­ет.

В син­так­си­се ме­ж­ду М. я. зна­чит. раз­ли­чий не на­блю­да­ет­ся. По срав­не­нию с боль­шин­ст­вом др. ураль­ских язы­ков спе­ци­фич. син­так­сич. осо­бен­но­стя­ми М. я. яв­ля­ют­ся: су­ще­ст­во­ва­ние ка­те­го­рии пре­ди­ка­тив­но­сти у име­ни, на­ли­чие по­сле­лож­ных и иза­фет­ных кон­струк­ций (см. По­сле­лог, Иза­фет). По ко­ли­че­ст­ву по­сле­ло­гов они не име­ют рав­ных сре­ди др. фин­но-угор­ских язы­ков. Но ин­тен­сив­ное фор­ми­ро­ва­ние сис­те­мы по­сле­ло­гов от­но­сит­ся к до­воль­но позд­не­му вре­ме­ни, что под­твер­жда­ет­ся тем, что боль­шин­ст­во из них со­дер­жит суф­фик­сы совр. па­де­жей.

В лек­си­ке М. я. пред­став­ле­но зна­чит. чис­ло за­им­ст­во­ва­ний. Са­мые древ­ние – из тюрк­ских язы­ков (наи­боль­шее чис­ло за­им­ст­во­ва­ний), иран­ских язы­ков и бал­тий­ских язы­ков. За­им­ст­во­ва­ния из рус. яз. бо­лее позд­ние, но они ши­ро­ко пред­став­ле­ны уже в пер­вых па­мят­ни­ках на М. я., за­пи­сан­ных в 18 в. Не­дос­та­точ­но изу­че­ны за­им­ст­во­ва­ния из др. тер­ри­то­ри­аль­но близ­ких фин­но-угор­ских язы­ков – ма­рий­ско­го, перм­ских.

Об­щая для обо­их М. я. пись­мен­ность на ос­но­ве рус. ал­фа­ви­та соз­да­на в сер. 18 в. Об изу­че­нии М. я. см. в ст. Фин­но-уг­ро­ве­де­ние.

УДМУ́РТСКИЙ ЯЗЫ́К (ус­тар. – во­тяц­кий язык), язык уд­мур­тов. Один из офиц. язы­ков Удм. Рес­пуб­ли­ки. Рас­про­стра­нён так­же в Баш­ки­рии, Та­тар­ста­не, Ма­рий Эл, в Ки­ров­ской и Сверд­лов­ской об­лас­тях и Перм­ском крае. Чис­ло го­во­ря­щих св. 324,3 тыс. чел. (2010, пе­ре­пись).

У. я. – один из перм­ских язы­ков. Име­ет сев. на­ре­чие (го­во­ры бас­сей­на р. Чеп­ца, при­то­ка Вят­ки), сре­дин­ные го­во­ры, юж. на­ре­чие [внут­ри ко­то­ро­го вы­де­ля­ют собст­вен­но юж. го­во­ры, рас­про­стра­нён­ные пре­иму­щест­вен­но в Уд­мур­тии, и пе­ри­фе­рий­но-юж­ные, на ко­то­рых го­во­рят уд­мур­ты Ма­рий Эл и Та­тар­ста­на (за­вят­ские го­во­ры), юга Перм­ской обл. и Баш­ки­рии (за­кам­ские го­во­ры)] и бе­сер­мян­ское на­ре­чие (см. Бе­сер­мя­не).

В от­ли­чие от др. перм­ских язы­ков, в лит. У. я. «ö» мо­жет быть лишь в 1-м сло­ге сло­ва (ис­клю­че­ния – «öвöл» ‘нет’ и «öйтöд» ‘не знаю’). По срав­не­нию с язы­ка­ми ко­ми про­изо­шёл сдвиг во­ка­лиз­ма в сто­ро­ну огуб­ле­ния и су­же­ния глас­ных (*«о» > «у», *«а» > «о» и т. п.). В сло­вах об­ще­перм­ско­го про­ис­хож­де­ния звук «р» в на­чаль­ной по­зи­ции пе­ре­шёл в или ӟ; в се­ре­ди­не и кон­це сло­ва на ме­сте со­от­вет­ст­вую­щих аф­фри­кат (ко­ми «дж», «дз», «тш») упот­реб­ля­ют­ся си­би­лян­ты «ж», «зь», «ш». Уда­ре­ние за некоторыми исключениями на по­след­нем сло­ге сло­ва.

В от­ли­чие от языков ко­ми, воз­ник­ли 2 ти­па спря­же­ния, пол­но­стью оформ­лен­ная па­ра­диг­ма буд. вр., при­ча­стия дол­жен­ст­во­ва­ния/буд. вр. на -но, осо­бая фор­ма ус­лов­но­го на­кло­не­ния с суф­фик­сом -сал и др. Ши­ро­ко раз­ви­та си­сте­ма ана­ли­тич. прош. вре­мён (см. Ана­ли­тизм) со вспо­мо­гат. гла­го­ла­ми «вал» ‘бы­ло’ и «вы­лэм» ‘бы­ва­ло, ока­за­лось’.

В син­так­си­се со­хра­ня­ет­ся тен­ден­ция к по­ме­ще­нию фи­нит­ной фор­мы гла­го­ла в кон­це пред­ло­же­ния. Ча­стот­ны дее­при­част­ные кон­струк­ции с фи­нит­ной фор­мой, в т. ч. пе­ре­даю­щие ви­до­вые зна­че­ния («кыр­ӟа­са лэ­зиз» ‘за­пел’, букв. – рас­пе­вая за­пус­тил).

В лек­си­ке мно­го тюрк. за­им­ст­во­ва­ний (бо­лее ста­рых из бул­гар­ско­го язы­ка и но­вых из тат. яз.).

Совр. ли­те­ра­тур­ный У. я. – свое­об­раз­ный син­тез грам­ма­тич. черт и лек­си­ки сев. и юж. на­ре­чий, его фо­не­тич. сис­те­ма ос­но­вы­ва­ет­ся преим. на сре­дин­ных го­во­рах. Пись­мен­ность с 18 в. на рус. гра­фич. ос­но­ве (совр. гра­фи­ка ут­вер­ди­лась пос­ле 1917). Пер­вые за­пи­си слов на У. я. от­но­сят­ся к 1720-м гг. От 18 и 19 вв. со­хра­ни­лись ру­ко­пис­ные па­мят­ни­ки пись­мен­но­сти и пуб­ли­ка­ции – пе­ре­во­ды с рус. яз. на У. я. В 1775 опуб­ликована пер­вая на­уч. грам­ма­ти­ка У. я. (пе­ре­изд. в 1975). С по­яв­ле­ни­ем пись­мен­но­сти и до фор­ми­ро­ва­ния еди­но­го лит. яз. в 1920-х гг. лит-ра на У. я. из­да­ва­лась на раз­ных го­во­рах.

Тюркские языки: становление современных тюркских языков. Чувашский язык: исторические корни чувашского языка. Его диалекты. Татарский язык: образование, диалекты. Татарский литературный язык. Башкирский язык: общая характеристика башкирского языка. Его диалекты.

ТЮРКСКИЕ ЯЗЫКИ, языковая семья, распространенная на территории от Турции на западе до Синьцзяна на востоке и от побережья Восточно-Сибирского моря на севере до Хорасана на юге. Носители этих языков компактно проживают в странах СНГ (азербайджанцы – в Азербайджане, туркмены – в Туркменистане, казахи – в Казахстане, киргизы – в Кыргызстане, узбеки – в Узбекистане; кумыки, карачаевцы, балкарцы, чуваши, татары, башкиры, ногайцы, якуты, тувинцы, хакасы, горные алтайцы – в России; гагаузы – в Приднестровской республике) и за его пределами – в Турции (турки) и Китае (уйгуры). В настоящее время общее число носителей тюркских языков составляет около 120 млн. Тюркская семья языков входит в алтайскую макросемью.

Самой первой (3 в. до н.э., по данным глоттохронологии) от пратюркской общности отделилась булгарская группа (по другой терминологии – R-языки). Единственный живой представитель этой группы – чувашский язык. Известны отдельные глоссы в письменных памятниках и заимствования в соседних языках из средневековых языков волжских и дунайских булгар. Остальные тюркские языки («общетюркский» или «Z-языки») классификационно делятся обычно на 4 группы: «юго-западные» или «огузские» языки (основные представители: турецкий, гагаузский, азербайджанский, туркменский, афшарский, береговой крымско-татарский), «северо-западные» или «кыпчакские» языки (караимский, крымско-татарский, карачаево-балкарский, кумыкский, татарский, башкирский, ногайский, каракалпакский, казахский, киргизский), «юго-восточные» или «карлукские» языки (узбекский, уйгурский), «северо-восточные» языки – генетически разнородная группа, включающая: а) якутскую подгруппу (якутский и долганский языки), отделившуюся от общетюркского, по глоттохронологическим данным, раньше окончательного его распада, в 3 в. н.э.; б) саянскую группу (тувинский и тофаларский языки); в) хакасскую группу (хакасский, шорский, чулымский, сарыг-югурский); г) горно-алтайскую группу (ойротский, телеутский, туба, лебединский, кумандинский). Южные диалекты горноалтайской группы по ряду параметров близки к киргизскому языку, составляя вместе с ним «центрально-восточную группу» тюркских языков; часть диалектов узбекского языка явно относятся к ногайской подгруппе кыпчакской группы; хорезмские диалекты узбекского языка относятся к огузской группе; часть сибирских диалектов татарского языка сближается с чулымско-тюркским.

Самые ранние дешифрованные письменные памятники тюрков относятся к 7 в. н.э. (стелы, написанные руническим письмом, найденные на р.Орхон в северной Монголии). На протяжении своей истории тюрки пользовались тюркской руникой (восходящей, по-видимому, к согдийскому письму), уйгурским письмом (впоследствии перешедшим от них к монголам), брахми, манихейским письмом, арабским письмом. В настоящее время распространены письменности на основе арабицы, латиницы и кириллицы.

По историческим источникам, сведения о тюркских народах впервые всплывают в связи с появлением на исторической арене гуннов. Степная империя гуннов, как и все известные образования подобного рода, не была моноэтничной; судя по дошедшему до нас языковому материалу, в ней присутствовал тюркский элемент. Более того, датировка начальных сведений о гуннах (в китайских исторических источниках) – 4–3 вв. до н.э. – совпадает с глоттохронологическим определением времени выделения булгарской группы. Поэтому ряд ученых прямо связывают начало передвижения гуннов с отделением и уходом на запад булгар. Прародину тюрок помещают в северо-западную часть Центрально-Азиатского плато, между горами Алтая и северной частью Хинганского хребта. С юго-восточной стороны они контактировали с монгольскими племенами, с запада их соседями были индоевропейские народы бассейна Тарима, с северо-запада – уральские и енисейские народы, с севера – тунгусо-маньчжуры.

К 1 в. до н.э. отдельные племенные группы гуннов сдвинулись к территории современного Южного Казахстана, в 4 в. н.э. начинается нашествие гуннов на Европу, к концу 5 в. в византийских источниках появляется этноним «булгары», обозначающий конфедерацию племен гуннского происхождения, занимавшую степь между бассейнами Волги и Дуная. В дальнейшем булгарская конфедерация делится на волжско-булгарскую и дунайско-булгарскую части.

После откола «булгар» остальные тюрки продолжали оставаться на территории, близкой к их прародине, до 6 в. н.э., когда, после победы над конфедерацией жуань-жуаней (части сяньбийцев, предположительно протомонголов, победивших и вытеснивших в свое время гуннов), они образовали тюркютскую конфедерацию, доминировавшую с середины 6 до середины 7 в. на обширной территории от Амура до Иртыша. Исторические источники не дают сведений о моменте откола от тюркской общности предков якутов. Единственная возможность связать предков якутов с какими-то историческими сообщениями – это отождествить их с курыканами орхонских надписей, принадлежавшими к телесской конфедерации, поглощенной тюркютами. Локализовались они в это время, по-видимому, к востоку от Байкала. Судя по упоминаниям в якутском эпосе, основное продвижение якутов на север связано со значительно более поздним временем – экспансией империи Чингисхана.

В 583 тюркютская конфедерация разделилась на западных (с центром в Таласе) и восточных тюркютов (иначе – «голубых тюрков»), центром которых остался прежний центр тюркютской империи Кара-Балгасун на Орхоне. По-видимому, именно с этим событием связан распад тюркских языков на западную (огузы, кыпчаки) и восточную (Сибирь; киргизы; карлуки) макрогруппы. В 745 восточные тюркюты были побеждены уйгурами (локализовавшимися к юго-западу от Байкала и предположительно сначала не-тюрками, но к тому времени уже тюркизированными). Как восточно-тюркютское, так и уйгурское государство испытывали сильное культурное влияние Китая, но не меньшее влияние на них оказывали и восточные иранцы, в первую очередь согдийские купцы и миссионеры; в 762 манихейство стало государственной религией уйгурской империи.

В 840 уйгурское государство с центром на Орхоне было разрушено кыркызами (с верховий Енисея; предположительно также вначале не тюркский, но к этому времени тюркизированный народ), уйгуры бежали в Восточный Туркестан, где в 847 основали государство со столицей Кочо (в Турфанском оазисе). Отсюда до нас дошли основные памятники древнеуйгурского языка и культуры. Другая группа беглецов обосновалась на территории нынешней китайской провинции Ганьсу; их потомками могут быть сарыг-югуры. К уйгурскому конгломерату может восходить также вся северо-восточная группа тюрок, кроме якутов, – как часть тюркского населения бывшего Уйгурского каганата, сдвинувшаяся на север, глубже в тайгу, уже во времена монгольской экспансии.

В 924 кыркызы были вытеснены из орхонского государства киданями (предположительно монголами по языку) и частично возвратились в верховья Енисея, частично сдвинулись на запад, к южным отрогам Алтая. К этой южно-алтайской миграции, по-видимому, можно возводить формирование центрально-восточной группы тюркских языков.

Турфанское государство уйгуров долго существовало рядом с другим тюркским государством, в котором доминировали карлуки – тюркское племя, первоначально жившее к востоку от уйгуров, но к 766 выдвинувшееся на запад и подчинившее государство западных тюркютов, племенные группы которых распространились в степях Турана (Илийско-Таласский регион, Согдиана, Хорасан и Хорезм; при этом в городах жили иранцы). В конце 8 в. карлукский хан Ябгу принял ислам. Карлуки постепенно ассимилировали живших восточнее уйгуров, а уйгурский литературный язык послужил основой для литературного языка карлукского (караханидского) государства.

Часть племен Западно-тюркютского каганата составляли огузы. Из них выделилась сельджукская конфедерация, которая на рубеже I тысячелетия н.э. мигрировала на запад через Хорасан в Малую Азию. По-видимому, лингвистическим последствием этого передвижения явилось образование юго-западной группы тюркских языков. Примерно тогда же (и, по-видимому, в связи с этими событиями) происходит массовая миграция в волжско-уральские степи и Восточную Европу племен, представлявших этническую подоснову нынешних кыпчакских языков.

Фонологические системы тюркских языков характеризуются рядом общих свойств. В области консонантизма обычны ограничения на встречаемость фонем в позиции начала слова, тенденция к ослаблению в начальной позиции, ограничения на сочетаемость фонем. В начале исконно-тюркского слова не встречаются l, r, n, š, z. Шумные взрывные противопоставлены обычно по силе/слабости (Восточная Сибирь) или по глухости/звонкости. В начале слова противопоставление согласных по глухости/звонкости (силе/слабости) имеется только в огузской и саянской группах, в большинстве прочих языков в начале слова губные – звонкие, зубные и заднеязычные – глухие. Увулярные в большинстве тюркских языков – аллофоны велярных при гласных заднего ряда. Классификационно значимы следующие типы исторических изменений в системе согласных. а) В булгарской группе в большинстве позиций глухой щелевой латерал l совпал с l в звуке в l; r и r в r. В остальных тюркских языках l дало š, r дало z, l и r сохранились. По отношению к этому процессу все тюркологи делятся на два лагеря: одни называют его ротацизмом-ламбдаизмом, другие – зетацизмом-сигматизмом, причем с этим статистически связано, соответственно, непризнание или признание ими алтайского родства языков. б) Интервокальное d (произносимое как межзубный фрикативный ð) дает r в чувашском, t в якутском, d в саянских языках и халаджском (изолированный тюркский язык в Иране), z в хакасской группе и j в прочих языках; соответственно, говорят о r-, t-, d-, z- и j-языках.

Для вокализма большинства тюркских языков характерен сингармонизм (уподобление гласных в пределах одного слова) по ряду и огубленности; сингармонистическая система реконструируется и для пратюркского. Сингармонизм исчез в карлукской группе (в результате чего там фонологизировалось противопоставление велярных и увулярных). В новоуйгурском языке вновь выстраивается некое подобие сингармонизма – так называемый «уйгурский умлаут», упереднение широких неогубленных гласных перед следующим i (которое восходит как к переднему *i, так и к заднему *ï). В чувашском сильно изменилась вся система гласных, причем старый сингармонизм исчез (его след – противопоставление k из велярного в переднерядном слове и x из увулярного в заднерядном слове), но потом выстроился новый сингармонизм по ряду, учитывающий нынешние фонетические характеристики гласных. Существовавшее в пратюркском противопоставление гласных по долготе/краткости сохранилось в якутском и туркменском языках (и в остаточной форме в других огузских, где глухие согласные озвончились после старых долгих гласных, а также в саянских, где краткие гласные перед глухими согласными получают признак «фарингализации»); в других тюркских языках оно исчезло, но во многих языках вновь возникли долгие гласные после выпадения интервокальных звонких (тувинск. sō 'бадья' < *sagu и под.). В якутском первичные широкие долгие гласные перешли в восходящие дифтонги.

Во всех современных тюркских языках – силовое ударение, которое является морфонологически фиксированным. Кроме того, для сибирских языков отмечались тональные и фонационные противопоставления, впрочем, до конца не описанные.

С точки зрения морфологической типологии, тюркские языки относятся к агглютинативным, суффиксального типа. При этом, если западные тюркские языки являются классическим примером агглютинативных и почти не имеют фузии, то восточные, уподобляясь монгольским языкам, развивают мощную фузию.

Грамматические категории имени в тюркских языках – число, принадлежность, падеж. Порядок аффиксов: основа + афф. числа + афф. принадлежности + падежный афф. Форма множ. ч. обычно образуется прибавлением к основе аффикса -lar (в чувашском -sem). Во всех тюркских языках форма множ. ч. является маркированной, форма ед. ч. – немаркированной. В частности, в родовом значении и при числительных употребляется форма ед. числа (кумыкск. мен ат гёрдюм 'я (вообще-то) видел лошадей').

Падежные системы включают: а) именительный (или основной) падеж с нулевым показателем; форма с нулевым падежным показателем используется не только как подлежащее и именное сказуемое, но также как неопределенное прямое дополнение, приименное определение и при многих послелогах; б) винительный падеж (афф. *-(ï)g) – падеж определенного прямого дополнения; в) родительный падеж (афф. ) – падеж конкретно-референтного приименного определения; г) дательно-направительный (афф. *-a/*-ka); д) местный (афф. *-ta); е) аблатив (афф. *-tïn). Якутский языкперестроил падежную систему по образцу тунгусо-маньчжурских языков. Обычно имеется два типа склонения: именное и посессивно-именное (склонение слов с афф. принадлежности 3-го лица; падежные аффиксы принимают в этом случае несколько иную форму).

Прилагательное в тюркских языках отличается от существительного отсутствием словоизменительных категорий. Получая синтаксическую функцию подлежащего или дополнения, прилагательное приобретает и все словоизменительные категории существительного.

Местоимения изменяются по падежам. Личные местоимения имеются для 1 и 2 лиц (*bi/ben «я», *si/sen «ты», *bir «мы», *sir «вы»), в третьем лице используются указательные местоимения.Указательные местоимения в большинстве языков различают три степени дальности, например, bu«этот», šu «этот удаленный» (или «этот» при указании рукой), ol «тот». Вопросительные местоимения различают одушевленность и неодушевленность (kim «кто» и ne «что»).

В глаголе порядок аффиксов таков: основа глагола (+ афф. залога) (+ афф. отрицания (-ma-)) + афф. наклонения/видо-временной + афф. спряжения по лицам и числам (в скобках – аффиксы, которые не обязательно присутствуют в словоформе).

Залоги тюркского глагола: действительный (без показателей), страдательный (*-ïl), возвратный (*-ïn-), взаимный (*-ïš-) и каузатив (*-t-, *-ïr-, *-tïr- и нек. др.). Эти показатели могут сочетаться между собой (кум. гёр-юш- 'видеться', гёр-юш-дир- 'заставлять видеться', яз-дыр- 'заставлять писать', яз-дыр-ыл- 'быть заставляемым писать').

Спрягаемые формы глагола распадаются на собственно глагольные и несобственно глагольные. Первые имеют личные показатели, восходящие к аффиксам принадлежности (кроме 1 л. мн. ч. и 3 л. мн. ч.). К ним относится в изъявительном наклонении прошедшее категорическое время (аорист): основа глагола + показатель -d- + личные показатели: bar-d-ïm 'я сходил', oqu-d-u-lar 'они прочли'; означает законченное действие, факт осуществления которого не подлежит сомнению. Сюда же относятся условное наклонение (основа глагола + -sa- + личные показатели); желательное наклонение (основа глагола + -aj- + личные показатели: пратюркск. *bar-aj-ïm 'пойду-ка я', *bar-aj-ïk 'пойдем-ка'); повелительное наклонение (чистая основа глагола во 2 л. ед. ч. и основа + во 2 л. мн. ч.).

Несобственно глагольные формы – исторически деепричастия и причастия в функции сказуемого, оформленные теми же самыми показателями сказуемости, что и именные сказуемые, а именно постпозитивными личными местоимениями. Например: др.-тюрк. (ben) beg ben 'я – бек', ben anca tir ben 'я так говорю', букв. «я так говоря-я». Различаются деепричастия настоящего времени (или одновременности) (основа + -a), неопределенно-будущего (основа + -Vr, где V – гласный различного качества), предшествования (основа + -ïp), желательного наклонения (основа + -gaj); причастия перфектное (основа + -gan), заглазное, или описательное (основа + -mïš), определенно-будущего времени (основа + ) и мн. др. Залоговых противопоставлений аффиксы деепричастий и причастий не несут. Деепричастия с аффиксами сказуемости, а также деепричастия с вспомогательными глаголами в собственно и несобственно глагольных формах (в роли вспомогательных выступают многочисленные бытийные, фазовые, модальные глаголы, глаголы движения, глаголы «брать» и «давать») выражают разнообразные совершаемостные, модальные, направительные и аккомодальные значения, ср. кумыкск. бара болгъайман 'похоже на то, что я пойду' (идти-деепр. одновременностистановиться-деепр. желательное-я), ишлей гёремен 'я собираюсь работать' (работать-деепр. одновременности глядеть-деепр. одновременности-я), язып ал 'спиши (для себя)' (писать-деепр. предшествования возьми). В качестве инфинитивов в различных тюркских языках употребляются различные отглагольные имена действия.

С точки зрения синтаксической типологии, тюркские языки относятся к языкам номинативного строя с преобладающим порядком слов «подлежащее – дополнение – сказуемое», препозицией определения, предпочтением послелогов предлогам. Имеется изафетная конструкция – с показателем принадлежности при определяемом слове (at baš-ï 'лошадиная голова', букв. «лошадь голова-ее»). В сочинительном словосочетании обычно все грамматические показатели присоединяются к последнему слову.

Общие правила образования подчинительных словосочетаний (в том числе предложений) цикличны: всякое подчинительное сочетание может быть вставлено как один из членов во всякое другое, причем показатели связи присоединяются к главному члену встроенного сочетания (глагольная форма при этом превращается в соответствующее причастие или деепричастие). Ср.: кумыкск. акъ сакъал 'белая борода', акъ сакъал-лы гиши 'белобородый человек', будка-ла-ны ара-сын-да 'между будками', будка-ла-ны ара-сын-да-гъы ёл-ну орта-сын-да 'посреди пути, проходящего между будками', сен окъ атгъанынгъ 'ты пустил стрелу', сен окъ атгъанынгъ-ны гёрдюм 'я видел, как ты пустил стрелу' («ты стрелу пустивший – 2 л. ед. ч. – вин. падеж – я видел»). Когда таким образом вставляется предикативное сочетание, часто говорят об «алтайском типе сложноподчиненного предложения»; действительно, тюркские и другие алтайские языки оказывают явное предпочтение таким абсолютным конструкциям с глаголом в неличной форме перед придаточными предложениями. Последние, впрочем, тоже употребляются; для связи в сложноподчиненных предложениях используются союзные слова – вопросительные местоимения (в придаточных предложениях) и соотносительные слова – указательные местоимения (в главных предложениях).

Основная часть лексики тюркских языков – исконная, часто имеющая параллели в других алтайских языках. Сравнение общей лексики тюркских языков позволяет составить представление о мире, в котором жили тюрки периода распада пратюркской общности: ландшафт, фауна и флора южной тайги в Восточной Сибири, на границе со степью; металлургия раннего железного века; хозяйственный уклад того же периода; отгонное скотоводство с опорой на коневодство (с употреблением конины в пищу) и овцеводство; земледелие во вспомогательной функции; большая роль развитой охоты; два типа жилищ – зимнее стационарное и летнее переносное; довольно развитое социальное расчленение на родоплеменной основе; по-видимому, в определенной степени кодифицированная система правовых отношений при активной торговле; набор религиозных и мифологических понятий, свойственных шаманизму. Кроме того, конечно, восстанавливается такая «базовая» лексика, как названия частей тела, глаголы движения, чувственного восприятия и под.

Кроме исконно тюркской лексики, современные тюркские языки используют большое количество заимствований из языков, с носителями которых тюрки когда-либо контактировали. Это в первую очередь монгольские заимствования (в монгольских языках при этом много заимствований из тюркских языков, бывают и случаи, когда слово заимствовалось сначала из тюркских языков в монгольские, а потом обратно, из монгольских языков в тюркские, ср др.-уйгурск. irbiи, тувинск. irbiš «барс» > монг. irbis > кирг. irbis). В якутском языке много тунгусо-маньчжурских заимствований, в чувашском и татарском – заимствованы из финно-угорских языков Поволжья (как и наоборот). Заимствована значительная часть «культурной» лексики: в древнеуйгурском много заимствований из санскрита и тибетского, прежде всего буддийской терминологии; в языках мусульманских тюркских народов много арабизмов и персизмов; в языках тюркских народов, входивших в состав Российской Империи и СССР, много русских заимствований, в том числе интернационализмов вроде коммунизм,трактор, политэкономия. С другой стороны, в русском языке много тюркских заимствований. Самые ранние – заимствования из дунайско-булгарского языка в старославянский (книга, капь «идол» – в слове капище «языческий храм» и под.), оттуда пришедшие в русский; есть также заимствования из булгарского в древнерусский (как и в другие славянские языки): сыворотка (общетюрк. *jogurt, булг. *suvart), бурсá «персидская шелковая ткань» (чувашск. порçин < *barиun < ср.-перс. *aparešum; торговля домонгольской Руси с Персией шла по Волге через Великий Булгар). Большое количество культурной лексики заимствовано в русский язык из позднесредневековых тюркских языков в 14–17 вв. (во времена Золотой Орды и еще больше – позже, во времена оживленной торговли с окружающими тюркскими государствами: ишак, карандаш, изюм, башмак, утюг, алтын, аршин,ямщик, армяк, арык, урюк и мн. др.). В более поздние времена русский язык заимствовал из тюркских только слова, обозначающие местные тюркские реалии (ирбис, айран, кобыз, кишмиш, кишлак,карагач). Вопреки распространенному заблуждению, среди русской обсценной (непристойной) лексики тюркских заимствований нет, почти все эти слова по происхождению славянские.

Чува́шский язы́к (самоназвание — чӑваш чӗлхи, чӑвашла) — национальный язык чувашей, государственный языкЧувашской Республики^[3]; язык чувашских общин, проживающих за пределами Чувашской Республики. В генеалогической классификации языков мира относится к тюркской языковой семье и является единственным живым языком булгарской группы^[4].

Распространён в Чувашии, Татарстане, Башкортостане, Самарской, Ульяновской, Саратовской, Пензенской областях, а также в некоторых других областях, краях и республиках Урала, Поволжья и Сибири. В Чувашской Республике является государственным языком (наряду с русским).

Число говорящих на чувашском языке в России — около 1,04 млн человек (перепись 2010 года); при этом численность этнических чувашей, по данным всероссийской переписи 2010 года, составляла 1 млн 436 тыс. человек; более 55 % из них проживает в Чувашской Республике.

Диалекты

Лингвистический ландшафт чувашского языка довольно однороден, различия между диалектами незначительны. В настоящее время различия между диалектами еще больше нивелируются.

Исследователями выделяются два диалекта:

· верховой ("окающий") -- выше по течению Волги;

· низовой ("укающий") -- ниже по течению Волги.

Обособленное положение занимает малокарачинский диалект.

Отсутствие резких различий между диалектами оказалось благоприятствующим фактором при создании новой чувашской письменности и выработке норм письменного языка. При выработке лексических и грамматических норм чувашского литературного языка отдавалось предпочтение тем средствам, которые, благодаря своему отражению в традиционных фольклорных жанрах, стали общенародным достоянием.

Среди родственных тюркских языков чувашский язык занимает обособленное положение: несмотря на общность структуры и лексического ядра, взаимопонимание между говорящими на чувашском языке и остальными тюрками не достигается. Некоторые фонетические особенности чувашского языка, в частности так называемые ротацизм и ламбдаизм, то есть произношение [р] и [л], вместо общетюркских [з] и [ш], восходят к глубокой древности, к периоду существования единого пратюркского языка с его диалектами. В то же время многое из того, что отличает чувашский язык от древних тюркских, несомненно, представляет собой результат последующего развития, которое, в силу его периферийного положения по отношению к остальным тюркским языкам, проходило в условиях длительного взаимодействия с иносистемными языками — иранскими, финно-угорскими, славянскими.

Некоторые исследователи (например, Н.Н.Поппе) определяют чувашский язык и вымершие родственные идиомы как переходное звено между монгольскими и тюркскими.

Чувашский язык расположен на периферии тюркоязычного мира и отмечен наиболее значительными отличиями от "общетюркского стандарта". Для фонетики чувашского языка характерно произношение р и л вместо з и ш родственных тюркских языков (по-видимому, это отражение древнего состояния), тенденция к открытости конечного слога, а также система разноместного долготно-силового ударения, характерная для верхового диалекта и пришедшая оттуда в литературный язык. Среди грамматических особенностей — наличие особого суффикса множественного числа -сем вместо имеющегося во всех тюркских языках -лар (с фонетическими вариантами), а также особые формы некоторых времен глагола, падежей, основы указательных местоимений, не совпадающие с общетюркскими. В фонетике, грамматике и лексике чувашского языка отразилось влияние других тюркских языков, а также монгольских, финно-угорских, иранских и русского языка. В условиях широко распространенного чувашско-русского двуязычия (по данным переписи 1989, 88% чувашей свободно владеют русским языком) новые русские заимствования входят в лексику чувашского языка, сохраняя русский фонетический облик.

Лексика

В лексике выделяются исконные, общетюркские и заимствованные слои. Среди заимствований представлены монгольские, иранские, финно-угорские, армянские, грузинские, еврейские, славянские слова. Значительный пласт составляют русские слова, которые условно делятся на старозаимствования и новозаимствования. Первые фонетически адаптированы (пĕрене "бревно", кĕрепле "грабли"), вторые либо вовсе не адаптированы (делегат, прогресс), либо адаптированы частично (конституци, географи). Русские заимствования проникают в основном в терминологическую, частично и в бытовую лексику (пальто, костюм).

Иноязычное влияние.

Влияние неродственных языков прослеживается на всех уровнях чувашского языка — фонетическом, лексическом и грамматическом. Разноместное ударение в верховом диалекте, ставшее нормой и для литературного произношения, сложилось, по всей вероятности, не без влияния финно-угорских языков Поволжья. Влияние последних обнаруживается также в падежных формах имени, в системе личных и неличных форм глагола. В последнее столетие, в связи с неуклонным расширением масштабов чувашско-русского двуязычия, повлекшим за собой массовый приток русской и интернациональной лексики, произошли заметные сдвиги в фонетической системе и синтаксических структурах. Под влиянием русского языка стали продуктивными многие словообразовательные модели. Сложилась фонологическая подсистема, характерная только для заимствованной лексики. Двоякой стала акцентная система: одна — в пределах исконной лексики и фонетически адаптированных старозаимствований, другая — в рамках фонетически неадаптированной заимствованной лексики. Двусистемность характерна и для чувашской орфографии. В чувашском языке присутствует около пятисот арабских слов.

Тата́рский язы́к (тат. татар теле, татарча / tatar tele, tatarça) — национальный язык татар и государственный языкРеспублики Татарстан. Является вторым по распространённости и по количеству говорящих национальным языком в Российской Федерации^[4]. Относится к поволжско-кыпчакской подгруппе кыпчакской группы тюркских языков. Является агглютинативным языком.

Раньше термин использовался в том числе и как название некоторых тюркских языков^[5].

Диалекты[править | править код]

Основная статья: Диалекты татарского языка

Народно-разговорный татарский язык исследователями делится либо на 2^{[источник не указан 302 дня]}, либо на 3^{[12][13][14][15][16]}, либо на 5 основных диалектов^[17][18][19]. В последнем случае в языке сибирских татар выделяют три отдельных диалекта татарского языка: тоболо-иртышский, барабинский и томский.

Классификация при выделении в татарском языке двух основных диалектов

· мишарский (западный) (имеющий большую связь с огузо-кыпчакским языком);

· казанский (средний) (имеет гипотетические элементы булгарского языка).

---

Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 196; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!