ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ И СОЦИОЛОГИЯ 9 страница

Много хороших книг ждут читателя, который захочет изучить эту тему подроб­нее. Конечно, я не собираюсь соперничать с ними. Но с другой стороны, если я буду их неправильно цитировать, то скорее из-за нехватки места, а не для того, чтобы утаить мое чувство признательности. Это объясняется тем, что я стремился обойтись без рассмотрения истории учений по данному поводу. Но я не буду связан благоговейной мыслью, что я в долгу перед мастером. Если я провожу разделение между теориями мастера и фактами, то это потому, что с фактами должны оперировать все ученые, придерживающиеся экспериментального метода.

Давайте вспомним некоторые общие принципы, которые выводились из "Трак­тата по общей социологии". Мы должны изучать сущность явлений. Прежде всего надо оценить, как события рассматривались людьми, распознать образы мышле­ния, вызванные этими событиями.

Чувства и интересы постояннее всего, и потому они - самые важные состав­ляющие сущности явлений. Чувства и интересы, которые к ним относятся, описаны _в "Трактате по общей социологии". Материальные интересы и политическая эко­номия также обсуждаются в той работе.

Выражения чувств и интересов могут быть различны, как различаются их ло­гические последствия. Эти выражения и последствия обычно служат предметом изучения для историков. Среди современных отраслей истории те, которые зани­маются происхождением государственных и общественных структур, очень высоко ценятся.

Люди смотрят на факты сквозь собственные предубеждения. И если циви­лизованные люди уже не верят в то, что солнце каждый вечер садится в море, они питают другие верования, столь же невероятные. Больше того, для них естествен­но высказывать домыслы о том, почему и как что-то происходит. Логическая экспериментальная наука позволяет нам отвечать на вопросы в определенных рамках. Но люди презирают случайности и отказываются принимать такие рамки. С тех пор как люди редко стали изучать общества экспериментальным путем, настоящую науку заменяет псевдонаука в поисках абсолютных ответов, которых страстно желают люди. Толкование фактов определяется чувствами, желаниями, предрассудками и интересами, которые очень часто незаметно для человека мотивируют его действия. Именно так появляются продукты мысли, которые названы "дериватами" в "Трактате по общей социологии". Ни один из этих факто­ров не отражен в логически экспериментальной науке.

"Дериваты" могут быть очень разными. Они часто разноцветны и переливаются всеми цветами радуги. Они одновременно и олицетворяют, и затемняют социаль­ные факты. Мы изучали эти факты в "Трактате по общей социологии", анализируя сущность "дериватов". Ни метафизика с ее абсолютными принципами, ни эмпи­ризм, который довольствуется поверхностным сходством, не могут дать точный анализ. Эмпиристы, чтобы объяснить существующие явления, ищут точно такие же явления в прошлом. Но похожие явления не находятся и не могут быть найде­ны, потому что история в действительности никогда не повторяется. Бесконечное число сочетаний может рождаться из составляющих их человеческих поступков, а история ведет только хронику этих сочетаний.

Общественный порядок никогда не бывает совсем неподвижным: он находится в непрерывном движении. Но превращения могут происходить с разной скоростью. Их можно наблюдать как в древние времена - в Спарте, Афинах, так и в наше время - в Китае, Англии. Разница в том, что движение идет медленно, как в Спарте или Китае, либо быстро, как в Афинах или Англии. Больше того, такие различия могут характеризовать одну и ту же страну в разные времена. Например, Италия испытывает непрерывное движение от легендарных времен Ромула до сегодняш­него дня, но процесс перемен более интенсивен в одни годы и менее - в другие.

Легко понять, как люди отмечали зарю новой эры. Пришествие Христа опре­делило начало новой, христианской веры, Хегира — для мусульман; Французская Революция 1789 г. - для верующих в "демократическую" религию, революция Ле­нина - для фанатически верующих в III Интернационал, и т.д. Практики логически экспериментальной науки не должны обсуждать такие требования, потому что они - показатели веры и находятся совершенно вне экспериментальной области. Но если с точки зрения логически-экспериментальной науки рассматривать события лишь как факты, не принимая в расчет приверженность к вере, которую они порождают, то нужно признать, что исторические периоды различаются только своими особенностями. Нижним критическим точкам этой кривой соответствуют христианство до Христа, ислам до Мухаммеда, демократия до Французской революции и большевизм до революции Ленина.

Полезно отдалиться от бездоказательной веры и изучать события так, потому что обособление в экспериментальной науке необходимо, но сомнение в вере очень часто мешает этой деятельности. Когда скептицизм плодит теоретические рассуждения, вера побуждает людей к деятельности, требуемой практической жизнью. Идеалы могут быть нелепыми и в то же время очень полезными для общества. Нам придется часто напоминать об зтом, потому что такой факт нередко упускают.

Установление четкой границы между тем, что хорошо для экспериментальной науки и что хорошо для общества, - основание всему. Я писал об этом развернуто в "Трактате по общей социологии". Об этом нужно снова упомянуть здесь, чтобы не было риска, что некоторые читатели поймут мои наблюдения над фактом и связями фактов друг с другом как защиту частного момента. Такое часто случалось со мной в прошлом. Я думаю, что на основе исторических фактов могут прийти к выводу, что наша буржуазия движется к краху, но это не означает, что я сужу, "хорошо" это или "плохо". Точно так же я не стал бы оценивать крушение фео­дальных помещиков, вызванное крестовыми походами, как хорошее или плохое событие. Я не буду убеждать буржуазию пойти по другому пути или проповедовать реформы обычаев, вкусов или предрассудков. Так же, и даже в большей степени, я не буду заставлять людей верить, будто у меня есть рецепт исцеления от той болезни, которой страдает буржуазия и, шире, все общество. Как раз наоборот. Я открыто объявляю, что ни одно такое лекарство, выдуманное для того, чтобы поспорить, мне совершенно неизвестно. Я похож на врача, который распознал, что у пациента чахотка, но не знает, как излечить его. Разрешите мне добавить еще, что, пока общественные науки не продвинутся вперед, эмпиристы и люди-практики будут иметь больше мнений о том, как излечить общественный организм, чем врачи и ученые, хотя первые и могут иногда полагаться на знания последних.

Рационализм как одна из интеллектуальных "религий" укрепляет свои позиции утверждением, что не должно быть различия между теорией и практикой, между тем, что логически возможно, и верой в невероятное и фантастическое, или разделения между реальными и идеальными целями. Рационализм утверждает, что человек должен своим трудом сводить на нет эти различия. Ну да ладно, но я изучаю то, что есть, а не то, чему бы "следовало быть". И когда человеческие чувства, вкусы, интересы и образцы поведения изменятся, тогда объяснения, кото­рые мы состряпаем, переменятся, но не раньше.

Только одно возражение нужно рассмотреть. Если бы надвигался новый порядок, мы бы почувствовали его приближение и тогда должны были бы рассматривать его с научной точки зрения. Но нет никакого указания на то, что тот образец хода событий, который наблюдался более 2000 лет, подходит к концу. Давайте предоставим решение тяжелой задачи по изучению социологии отдален­ного будущего нашим потомкам, а сами будем довольствоваться социологией прошедшего, настоящего и ближайшего будущего.

Число людей, соглашающихся с этим положением, тает уже сейчас, когда я пишу эти строки. Сторонники могут и совсем исчезнуть, когда я проиллюстрирую мои теоретические принципы. Тем не менее я не могу умолчать об этих последних.

Первое их следствие состоит в том, что надо сохранить абсолютные суждения и довольствоваться случайными. Каждое состояние исходит из прошлых состояний и дает происхождение будущим. Те, кто любит произносить абсолютные суждения о "добре" и "зле", должны быть знакомы со всеми будущими состояниями, которые берут свое начало в настоящем. А поскольку это невозможно, то придется воздер-ясиваться от абсолютных суждений и ограничиться случайными. Люди могут раз­личать "добро" и "зло", только рассматривая ближайшие, немедленные воздейст­вия на положение дел в изучаемой области и налагая ограничения на понятие бли-ясайшего (сознавая, что долгосрочные тенденции часто приводят к совершенно различным результатам).

Были ли изгнания по приказу Римского Триумвирата или террор в первые годы Французской революции, или террор большевиков "хорошими" либо "плохими"?

На этот вопрос можно ответить только в понятиях чувства и веры, которые основываются на априорном размышлении, метафизических понятиях и т.д. Нельзя ответить на этот вопрос в терминах логически-экспериментальной науки.

В грубом виде взаимозависимость исторических явлений ясно видна из утверж­дения Клемансо о том, что нужно рассматривать Французскую революцию в целом (как блок) и что те, кто принимает часть ее, должны принимать ее всю. Здесь можно ясно увидеть разницу между научным объяснением и "дериватом". Если бы Клемансо хотел рассуждать логично, ему бы пришлось распространить этот прин­цип и на русскую революцию. Но, напротив, Клемансо отказывается рассматри­вать русскую революцию "как блок", не давая этому никаких объяснений. Он осуждает ее за "террор" и в то же время отказывается судить Французскую рево­люцию за него же.

Мы имеем возможность убедиться в том, что только что упомянутый случай -это один лишь пример более общего явления - использования "дериватов" для оп­равдания хода событий. Человек может сказать очень мало нового об обществен­ных фактах, которые повторяются в каждую эпоху, потому что они, по всей веро­ятности, уже произвели впечатление на мыслящих людей. Различие между их пер­выми впечатлениями и нашим научным наблюдением может состоять только в том, что наука предлагает большее приближение к экспериментальным реальным событиям.

Давайте построим аналогию. Невежественные люди иначе объясняют, что такое "богатая" и "бедная" почва, чем химики. Химики знают, а невежды не знают элементов, из которых составлены разные виды почв. Тем не менее химики счи­тают термины "бедные" и "богатые" приемлемыми и ценными. Но невежда чувст­вует, что эти термины недостаточно ценные и должны быть отброшены в строгой научной дискуссии.

Второй вывод делается из наблюдения, что поиск наиболее выдающейся формы правления бесполезен и призрачен. Это происходит из неопределенности понятия выдающийся". Это также следует из факта, что невозможное событие считают возможным, т.е. процесс перемен замедляется в пользу хорошего правительства. Можно также встретиться с серьезными затруднениями потому, что общественные науки никогда не достигали большого успеха. С другой стороны, нужно надеяться, что мы преодолеем все помехи, которые закрывают единообразие от взгляда, и Рассмотрим природу взаимозависимости между социальными фактами.

Если обратиться к многочисленным теориям о конституционных и парламент­ских государствах, учрежденных за последнее столетие, становится ясно, что ни °Дна из них не отвечает современным ей событиям. Эти теории указывали в одну ^сторону, а факты - в другую. Например, "Размышления о представительном прави­тельстве" и "Эссе о свободе" -Милли - книги, когда-то очень знаменитые, - поражают читателя своей совершенной оторванностью от реалий современной автору Англии.

Кто сейчас интересуется теориями равновесия власти? Кто определяет нужное равновесие между правами государства и индивида? Может ли этическое государст­во, о котором люди говорили с таким уважением (несмотря на очевидную иронию), действительно быть найдено? Конечно, государство Гегеля было продуктом очень живого воображения и даже пережило поэтическую и метафизическую социоло­гию. Трудящиеся больше интересуются осязаемыми преимуществами вроде высокой зарплаты, прогрессивного налога и увеличенного свободного времени чем метафизикой; хотя нужно признать, что рабочие не высказывают презрения к своим собственным мифам о пролетарской добродетели, зле капиталистических порядков, желательности рабочей демократии и т.д.

Нам однажды говорили, что война невозможна, потому что успехи в военной промышленности сделали конфликт немыслимым. Что самое плохое, война должна была быть предотвращена в последнюю минуту всеобщей забастовкой или каким-то другим планом рабочих, особенно социалистов. Какие лицемеры! Такие милые речи ничуть не помогли остановить первую мировую войну. Никакая всеобщая забастовка так и не осуществилась. Напротив, члены парламента - соци­алисты разных стран - либо поддерживали войну, либо никак не могли ей противо­стоять. Немецкие социалисты, наследники Маркса, почти единогласно проголосо­вали за войну, и лозунг Маркса: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" - прев­ратился в "Пролетарии всех стран, убивайте друг друга!"

Теперь мифы и пророчества обновлены. Некоторые говорили, что Лига Наций представляет триумф "защитников добра и справедливости" (другие даже добавили бы "и свободы") и принесет мир и радость всему миру. (Конечно, кто-то из них на самом деле не верит тому, что говорит.) Другие же люди вполне искренне верят, что большевизм принесет радость и мир. Даже если это покажется странным, есть и такие, кто убежден, несмотря на последние разочаровывающие события, что Лига Наций исцелит все болезни мира. Это те люди, хотя их мало, которые верят в 14 пунктов Вильсона. Больше, чем любой мыслитель до него, Вильсон был спосо­бен выделить основания для хорошей республики. Может быть, он и прав. Есть еще люди, которые верят в магию, и говорят, что кто-то верит в дьявола. Больше того, посчитайте, как многочисленны верующие в христианскую науку.

Давайте продолжим о третьем следствии. Когда кто-то оценивает любое деяние с целью определить, действительно ли оно "хорошо, справедливо, нравственно, религиозно, патриотично" и т.д., он в самом деле хочет определить, действительно ли этот поступок согласуется с чувствами определенной группы людей в данный момент времени. Такие чувства обычно смутно определяются. Это может быть полезно, если требуется консенсус, но это почти ничего не говорит о возможности осуществления политики на практике или о том, какие должны быть эконо­мические и общественные последствия такой политики.

Тот факт, что понятие долго живет в обществе, показывает, что оно совместимо с общественными условиями. В конечном счете возможно, чтобы с изменением такого понятия одновременно изменялись социальные условия. Но можно доказать правильность чего угодно, если использовать неадекватные меры.

Например, зная, что крестовые походы в Азию с целью освободить гроб Гос­подень будут рассматриваться как религиозный поступок, можно было предсказать теплый прием крестоносцев местными глубоко верующими христианами. Но это знание не позволило предсказать экономические, политические и социальные пос­ледствия крестовых походов. Барон, который участвовал в крестовом походе, был предположительно добрым христианином, хотя, возможно, в большей степени неу­томимым искателем приключений. Но он, несомненно, был плохим феодальным помещиком, потому что оставил свой замок на разрушение. Капиталисты нашего времени, которые всегда готовы к войне, возможно, хорошие патриоты, хотя среди _них есть корыстолюбцы. Но они производят очередное разрушение своего класса.

В этом и во многих подобных случаях, если человек оценивает общественную полезность хода действий, он может сказать, что люди, участвующие в этих дейст­виях, преследуют какую-то идеальную цель. Но при этом они часто несознательно идут к той цели, к которой бы не стали идти, если бы знали, что их дорога ведет туда.

Таким образом, одно дело размышлять об идеалах, и другое - оценивать реаль­ные образцы перемен. Божественное право королей и императоров, священная власть большинства и божественное право рабочих - все это может быть за­щищено прекрасными аргументами. Точно так же Победоносцев находил самые возвышенные слова, чтобы восхвалять царское самовластие. Это ничего не добав­ляет к нашему пониманию последствий различных государственных политик.

Спарта не давала гражданства чужестранцам. Рим даровал им это право, пригласив свободных людей к себе в граждане. Как оценить эти меры? Во-первых, их можно оценить с точки зрения предполагаемого равенства всех людей, защиты равных прав и гуманизма. Во-вторых, их можно оценить с позиций экономических, социальных и политических последствий. Это две разные темы, не имеющие между собой ничего общего.

"Справедлив" или "несправедлив" налог? Один возможный подход - отвечать на вопрос в терминах чувств. В таком случае аргументами в дискуссии по этому предмету будут только "дериваты". Еще один возможный подход состоит в том, чтобы отвечать с помощью формальной логики. В таком случае на вопрос можно ответить, только если знать значение терминов "справедливо" и "несправедливо". Меньше 100 лет прошло с тех пор, когда считалось "несправедливым", что налог устанавливает кто-то помимо тех, кто его платит. Фактически веками считалось, что согласие налогоплательщиков необходимо для того, чтобы налог был признан справедливым. Это было установлено палатой общин в Англии и другими анало­гичными собраниями. Даже прогрессивные налоги, которые давали возможность забирать деньги у "состоятельных" и давать их "бедным", некоторые из коих жили лучше, чем богатые, считалось "несправедливым". Результатом этих прогрес­сивных налогов было истощение капитала и др. Сейчас в 1920 году прогрессивные налоги признаны целесообразными и справедливыми. И уже нечего говорить на тему "справедливости", потому что это зависит от значения, которое вкладывается в используемые термины. Но силлогизмы, которые можно использовать, обра­щаясь к вопросу о справедливости, докажут свою несостоятельность в решении другого вопроса, совсем на иную тему. Какие экономические и социальные после­дствия будет иметь политика?

Может быть, это"справедливо, похвально, желательно, нравственно, необхо­димо", чтобы у рабочих была короткая смена и высокая зарплата. Но проблема справедливости отличается от вопроса практичности. Во-первых, практично ли Думать, что будет обеспечен реальный, а не номинальный заработок? Во-вторых, каковы могут быть последствия таких мероприятий?

Возможно, такие утверждения шокируют некоторых читателей и покажутся им ^ересью. Другие будут судить о них так, что устранят необходимость их выражения. Я напомню первой категории читателей, что моя цель - представить исклю­чительно экспериментальное исследование, свободное от привязанностей к вере. Я хочу напомнить второй категории читателей, что очень многие люди, далекие от того, чтобы считать эти утверждения очевидными, думают, что это нелепые ^Заблуждения. Поэтому совсем небесполезно держаться в стороне от этих людей.

Давайте продолжим о других ересях. Определение суммы контрибуций, которые "должна" была выплатить Германия после своего поражения, было законным упражнением - точнее, псевдологическим упражнением - в международной нравст­венности, равенстве и т.д. Определение суммы контрибуции без использования этого термина, потому что термин мог быть обидным для Вильсона, - это пример использования "дериватов". Но все это не может, пока рассматриваются практи­ческие эффекты, заменить усилия по определению того, что Германия "может" заплатить и что "полезно" требовать победителям.

---

Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 187; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!