Правда и ложь идеологии: марксизм и постмодернизм



Критерием жизненности любой идеологии всегда является ее конечное соответствие действительности. Каждый раз, когда идеология отвечала вызовам времени и потребностям масс, она стимулировала поступательное движение общества, и, напротив, ее отрыв от реальной жизни приводил к политическим ошибкам и человеческим трагедиям.

Среди современных философов и идеологов левого и правого толка распространено однозначное мнение о "ложном", или "иллюзорном", характере любой идеологии. Как же смотрели на идеологию Маркс и Энгельс? По моему мнению, они никогда не считали идеологию проявлением только "ложного", или "иллюзорного", сознания. Эти эпитеты, как правило, относились у них к носителям сугубо идеалистической философии или представителям "вульгарной" политэкономии, не желающим замечать противоречий собственных взглядов и реальной действительности.

Есть идеология и идеология. Говоря о научном происхождении идеологии и ее специфике, классики марксизма писали: "...для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди, и из их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие идеологических отражений и отзвуков этого процесса. Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эмпирически и который связан с материальными предпосылками. Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности".

Как отмечает современный исследователь творчества К. Маркса А. Баллаев, здесь нет ни слова "о лжи" идеологии - что лишний раз, по его мнению, подтверждает последовательное следование Маркса глубокой традиции "философии тождества". К сожалению, сам А. Баллаев, критикуя тех, кто считает идеологию только "ложным сознанием", в свою очередь приходит к выводу о том, что "в своей основе идеология - самообман, иллюзия". По его мнению, она составляет "иллюзорную часть" или "сторону сознания". На мой взгляд, такой вывод не менее односторонен, чем критикуемые им утверждения о "ложном" характере идеологии.

Следует отметить, что трактовку идеологии как сугубо "ложного", или "иллюзорного", сознания нередко переносят на сам марксизм, подвергая его критике за утопизм и неадекватность действительности. При этом марксизм объявляется то своеобразной "светской религией" (Э. Гелнер), то "утопией" (К. Манхейм), то орудием "манипуляции" (Р. Пайпс). К тому же критики марксизма никак не хотят замечать принципиального различия взглядов его основателей и той идеологии советских времен, которая базировалась на догматических установках "Краткого курса истории ВКП(б)", являющегося на самом деле фальсификацией марксизма, сближающего его со светской религией.

С точки зрения марксизма, в идеологии, принадлежащей к сфере "идеального", отражается социальная практика человека с ее нравственными и правовыми нормами, политикой, мировоззрением, искусством, литературой и т. д. Являясь совокупностью идей и взглядов, в которых осознается отношение людей к окружающей их действительности и друг к другу, идеология выступает важнейшей стороной современного общества. Она во многом определяет смысл жизни людей, их духовную и гражданскую идентичность.

Особенно следует отметить органическую связь идеологии и политики: идеология во многом выступает концентрированным выражением политики, ее стратегии и тактики. Поскольку политика насквозь пронизана классовыми интересами, постольку идеология выражает, или концентрирует, эти интересы - т. е. идеология всегда имеет классовый характер. В этом смысле различают феодальную, буржуазную, мелкобуржуазную и пролетарскую идеологии, в которых выражено отношение этих классов к действительности.

На самом деле идеология бывает правдивой и ложной, реальной и иллюзорной, она может возвышать и принижать человека - одним словом, ее роль в обществе трудно переоценить. XXI в. с его глобальными экологическими проблемами, атаками международного терроризма, мировыми экономическими кризисами, межнациональными и социальными конфликтами предъявляет жесткие требования к идеологии, призванной объяснить противоречия и перспективы развития современного человеческого сообщества.

Идеологию нередко пытались и пытаются обосновывать с помощью аргументации, в частности, таких естественных наук, как физика, география, биология и др. При этом нередко данные науки используются для того, чтобы доказать неизменный и даже вечный характер общественных отношений и идей, выражающих эти отношения. В этом смысле естественнонаучное обоснование идеологии выполняло и выполняет консервативно-охранительную функцию в обществе.

Однако с развитием естественных наук все большую роль в них начинают играть методы, связанные с анализом качественных изменений природных объектов. Это сближает их с общественными науками. В связи с этим становится более понятным утверждение основателей марксизма о том, что "мы знаем только одну-единственную науку, науку истории". Здесь речь идет не столько о традиционной исторической науке, сколько об историзме как принципе или методе, одинаково необходимом для рассмотрения как общественных, так и природных явлений. Отсюда становится прозрачной и другая их мысль о том, что со временем "естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука" [5. С. 124]. К сожалению, сближению естественных и общественных наук, на мой взгляд, мешает философская традиция, подвергающая сомнению саму возможность существования общих законов исторического развития природы и общества. Но такие законы есть; их и фиксирует диалектика как логика и теория познания.

Рассмотрим теперь, что же связывает общественную науку и идеологию, и чем они отличаются друг от друга. Прежде всего, для общественной науки и идеологии общей является та реальная действительность, которую они отражают как специфические формы общественного сознания. Различие состоит в том, что общественная наука отражает эту действительность в теоретических понятиях и законах, а идеология не только в понятиях, но и в образах, ценностных суждениях, политических программах, лозунгах и т. п. Общественная наука всегда на стороне объекта, идеология - на стороне субъекта. Занимаясь познанием социальных объектов, наука ставит своей целью выявление истины, не зависящей от сознания человека.

Что же касается идеологии, то она напрямую обращена к людям и их сознанию. В частности, она выражает политические идеи и взгляды различных общественных объединений, социальных групп, этносов, наций и т. д. Идеология часто использует понятия и выводы общественной науки, но наука не терпит "идеологизации", которая мешает ей объективно смотреть на мир. Конечная цель науки - познание мира, цель идеологии - его изменение. В этом смысле идеология связывает науку с практической деятельностью людей. Особенно это относится к научной идеологии, которая по своему определению должна исходить из науки и опираться на ее выводы. Историки науки и идеологии часто отмечают противоречивое взаимодействие и взаимовлияния этих двух сторон общественного сознания. Думаю, здесь правы те, кто считает, что не только в идеологии есть элементы науки, но и в науке элементы идеологии, связанные с мировоззрением людей.

Повторим: идеология как часть общественного сознания может адекватно и неадекватно выражать действительность. По мнению Маркса, неадекватность, "ложность" или "иллюзорность", идеологии является следствием "ограниченности" "материальной деятельности" людей и их "общественных отношений". Ограниченный, или более точно, отчужденный характер общественных отношений - вот конечная причина "иллюзорного" или "ложного" характера, например, буржуазной идеологии в современном обществе. С преодолением такого отчуждения (теоретического или практического) исчезает и иллюзорный характер идеологии. Именно такой идеологией и стал, в частности, социализм, который Ф. Энгельс вполне сознательно, а не "неосторожно" объявил (А. Баллаев) наукой.

Это была новая наука об условиях и законах освобождения рабочего класса и всего человечества от эксплуатации, несправедливых и антигуманных отношений в современном мире. Ее новизна заключалось в том, что она была не отвлеченным академическим теоретизированием, а основой практического изменения общественных отношений. На этой основе и сформировалась научная социалистическая идеология, призвавшая массы трудящихся к изменению несправедливого мира. Говоря философским языком, в такой идеологии органически соединялся теоретический и практический разум. Вот почему слово "социализм" одинаково применимо и к названию науки, и к названию идеологии.

Марксизм - это целостное мировоззрение, органически включающее в себя как материальные, так и идеальные стороны реальной жизни. Его не следует трактовать как сугубо экономическое учение, противостоящее духовным ценностям и идеалам. Сторонникам такого, по сути дела, вульгарного прочтения марксизма можно возразить известной фразой Маркса о том, что если они считают себя марксистами, то в этом случае "ясно одно, что сам я не марксист".

К науке и научной идеологии всегда тяготели зарождающиеся прогрессивные силы, нуждающиеся в объективной картине мира. Напротив, старение этих сил вело их к отказу от науки, с одной стороны, и к критике научной идеологии, с другой. Методологическим инструментом подобной критики сегодня является философский релятивизм, находящий свое наиболее полное выражение в идеологии постмодернизма.

В свое время Герберт Маркузе, критикуя буржуазное общество, в котором партия, защищающая капитализм, называется "социалистической", деспотическое правительство считается "демократическим", а сфабрикованные выборы объявляются "свободными", очень удивлялся тому, что подобную ложь может принимать "общественное и частное мнение". Сегодня он удивился бы гораздо больше, узнав, что постмодернисты предлагают вообще отказаться от категории объективной истины и основанных на ней идей и научных концепций ("метанарративов"). По их мнению, рассуждения о научной истине, высоких моральных ценностях, социальных идеалах есть атавизм, есть пережиток давно ушедшей эпохи Просвещения, эпохи Модерна и т. д. Один из авторов понятия "постмодернизм" Ж.-Ф. Лиотар писал, что оно "обозначает состояние культуры после трансформаций, которым подверглись правила игры в науке, литературе и искусстве, в конце XIX века". По мнению ведущих представителей постмодернизма, необходимо разорвать связи с прошлым и заменить "современность" "постсовременностью" (Ж. Бодрийяр, Ж. Делез, Ф. Гватари и др.).

Родившись как своеобразное отрицание авторитарных и тоталитарных порядков современного мира с их некритической догматикой в духовной сфере, с "языком тотального администрирования" и действительностью, похожей на общество, описанное Оруэллом, постмодернизм предлагает сделать основными средствами познания такие сугубо абстрактные понятия, как "текст", "ризома" (отсутствие какой-либо структуры и центра), "след", "смысловая неразрешимость" и т. д. (Ф. де Соссюр, Ж. Деррида, М. Фуко). Мало того, с позиций последовательного постмодернизма, даже в этих явно не субъектных понятиях не следует искать какого-либо объективного содержания, ибо определенность в языке и политике может способствовать лишь манипулированию сознанием людей. Как известно, любая истина, с точки зрения постмодернистов, "репрессивна".

В результате такого сугубо релятивистского подхода к явлениям современной общественной и культурной жизни происходит полное смешение обыденных, научных и нравственных понятий, становятся неразличимыми такие фундаментальные ценности человечества, как жизнь и смерть, добро и зло, истина и заблуждение, наука и утопия. В итоге подобной "игры" с важнейшими понятиями науки и нравственности становится невозможной вообще познавательная деятельность человека, не говоря уже о сознательном формировании научного мышления, функционировании систем образования и воспитания, осуществляющих связь поколений.

В этом плане наиболее радикальные критики постмодернизма убедительно показывают всю ложность его отказа от объективных критериев в науке, идеологии и нравственности. "Идея отрицания объективной истины, - пишет философ Л. К. Науменко, - влечет за собой утверждение объективной истины. Ибо отрицание истины тоже выдается за истину. Лучшее опровержение Делеза - сам Делез. Если истина репрессивна, то и репрессивность истина. За что же тогда упрекать истину? И за что упрекать палача, насильника, диктатора, наконец - просто хама? Ведь если бог истины умер, а с ним и субъект, то остается только "аппетит", а он не подсуден, не истинен и не ложен, не нуждается в "смысле", ибо он сам и есть этот смысл".

Однако, несмотря на свою внутреннюю противоречивость и познавательную иллюзорность, идеология постмодернизма до сих пор остается в моде. Мало того, по рыночным меркам она ценится достаточно высоко. Не случайно на основе постмодернистского "разума" сегодня пытаются анализировать экономические и политические явления общественной жизни, пишутся философско-эстетические трактаты, создаются произведения литературы и искусства. И хотя теоретическая и эстетическая ценность подобных трудов невелика, они дают определенный духовный срез современного общества, демонстрируя при этом его отчужденное и кризисное состояние.

В этом плане постмодернизм есть своеобразный "диагноз" нашего времени с его откровенной ложью "верхов" и пассивностью "низов", с его постоянным извращением понятий истины, добра и красоты. В этом убеждаешься каждый раз, когда современные средства массовой информации и пропаганды в угоду своим хозяевам называют, например, вооруженную агрессию крупнейшей сверхдержавы против небольшой азиатской страны "защитой демократических ценностей". Когда с трибуны ООН официальные представители этой сверхдержавы вводят в заблуждение мировое общественное мнение относительно подлинных причин такой агрессии. Когда постоянно отождествляются интернациональные ценности левых организаций с правыми взглядами националистов и неофашистов. Когда массовое движение антиглобалистов представляют всего лишь как сборище хулиганов, бьющих витрины магазинов. Когда в ранг высокой культуры возводятся сенсационные поделки и даже физиологические откровения известных представителей так называемого современного искусства. На мой взгляд, относясь терпимо к подобным методам оболванивания людей и даже поощряя их, современное общество начинает постепенно отрицать само себя, ибо оно не сможет долго существовать без использования подлинно научных понятий и всеобщих идеалов правды, справедливости, добра и красоты.

Постмодернисты часто называют себя "клиницистами" современной культуры. И они в определенной мере таковыми являются. Но, отождествив себя с этой культурой и ее болезнями, они не в состоянии их лечить. Поэтому правы те критики постмодернизма, которые не верят в "искренность" его идейных установок и деклараций. По их мнению, постмодернизм "не играет, он нас разыгрывает. Его улыбка - это маска. И верить ей нельзя".

Что же собой представляет современный постмодернизм как идеология? Каково его влияние на сознание людей и в частности - на представителей художественной интеллигенции России?

На мой взгляд, постмодернизм есть идейное течение современной буржуазной мысли эпохи зарождения глобального капитализма и крушения советской модели реального социализма. Классический капитализм эпохи модерна рухнул, социализм в его тоталитарной, сталинской версии тоже "приказал долго жить". Одним словом, "все смешалась" и "перевернулось" в новом глобальном доме. Это смешение и переворачивание породили соответствующую идеологию: ею и стал постмодернизм. В этом смысле постмодернизм есть реакция на современный капитализм, где разрушены границы добра и зла, истины и заблуждения, прекрасного и безобразного.

На самом деле эти границы и критерии, конечно, существуют, но господствующая духовная элита буржуазного общества это не хочет замечать. Ей выгодно, когда говорят, что теория социализма устарела, что уже давно нет классов, эксплуатации, истины и справедливости. Отсюда многие сюжеты и тексты постмодернистов, которые философски обосновывают подобные утверждения. В действительности, конечно, продолжают существовать эксплуатация, классы и классовая борьба, стремление миллионов людей к справедливости, истине и красоте. Однако все это постмодернизм объявляет устаревшими высказываниями (нарративами), лишенными содержания. Все течет, и в этом глобальном потоке социальной жизни нет ничего, за что можно было бы ухватиться: нет центра и периферии, нет высокого и низкого, даже смерть и жизнь являются истинами относительными, которыми можно пренебречь. Одним словом, все относительно в этом мире.

Откуда, например, возникла идея постмодернизма об устарелости и ложности больших нарративов? Думаю, из реальной действительности. Например, долгое время считалось истиной сталинское высказывание о "полной и окончательной победе социализма" в СССР; но оно оказалось ложным. Ложными оказались и великие нарративы буржуазной эпохи Модерна с его ценностями: Свобода, Равенство, Братство. В этом смысле постмодернизм по-своему "ухватил" реальность, но "ухватил" односторонне. В чем его гносеологический недостаток? В релятивизме. От того, что многие большие нарративы и ценности оказались ложью, вовсе не следует, что все нарративы и ценности есть ложь. От того, что многие идеологии оказались иллюзорными, вовсе не следует, что все идеологии есть ложь и иллюзия - как думают постмодернисты и подыгравшие им некоторые марксисты. Так, исходя из ложности "немецкой идеологии" младогегельянцев, вовсе не вытекает ложность марксистской идеологии - как думают некоторые отечественные критики "русского" марксизма.

Идея постмодернистской деконструкции есть, по сути дела, ложная релятивистская идея, не признающая возможности существования абсолютной истины и правды. Это идея фактического разрушения любого смысла, любых нравственных, научных и идеологических ценностей. Что же тогда остается, за что же тогда ухватиться? По мнению бывшего либерального марксиста, а затем православного священника Сергея Булгакова, человек не может нормально и осмысленно жить, если он не стоит на твердой почве. Поскольку все материальное, включая Землю, не может являться такой почвой (все материальное течет и изменяется во времени), то Булгаков приходит к идее Бога, как вечного и неизменного творца этого мира.

Но для постмодернистов Бог тоже есть большой нарратив, который не может обладать истиной, поскольку последняя сугубо относительна. Где же тот пункт, на который можно опереться в познании и жизни? На чем "сердце может успокоиться"? У постмодернистов ответа на эти ключевые вопросы нет. Практики, как критерия истины, для них не существует. В этом смысле постмодернизм переживает кризис и, возможно, он скоро сойдет со сцены1.

Однако, чтобы окончательно уйти в небытие, постмодернизм, я полагаю, должен был дойти до крайности, до своего собственного отрицания. И на мой взгляд, он уже к этому подошел - в частности в литературе наших русских постмодернистов. Рассмотрим это на конкретном примере. Неделю назад супруга принесла мне одно из последних литературных произведений В. Сорокина с просьбой прочитать и дать ему оценку. С ее слов, она ничего в нем не поняла, а хотела бы обсудить со студентами. Я не хотел читать, потому что знал более ранние вещи этого автора и имел о них свое, в основном негативное, мнение. Жена меня уговорила. Стал читать его рассказ "Настя". Никто из вас не читал? Советую это сделать - хотя заранее предупреждаю: для его прочтения нужны крепкие нервы.

Рассказ начинается с описания главного его героя - молодой и романтичной девушки Насти. Она во многом напоминает светлый образ Наташи Ростовой у Льва Толстого. Настя смотрит в открытое окно и радуется жизни. Ей исполнилось 16 лет. Она полна безоблачных мечтаний и надежд на лучшую и красивую жизнь. Приходят гости, чтобы отметить ее день рождения, дарят ей подарки. Один из родственников дарит ей "золотую брошь с латинской надписью.

- "Transcendere!" - прочитала Настя. - А что это?

- "Преступи пределы!" - перевел Лев Ильич.

- Ну, брат! - Отец замер с вилкой у рта, покачал крутолобой головой. - А меня упрекаешь в буквальном понимании!".

О каком же "буквальном понимании" сказал отец Насти? Оказывается, речь идет о философии Ницше, которая была предметом обсуждения родственников незадолго до застолья, посвященного, чему бы вы думали? Ни много ни мало, как предстоящему... зажариванию и съедению Насти в день ее рождения. Автор долго и в сугубо натуралистической манере описывает данный процесс. Он специально углубляется в детали, подробно раскрывая процесс привязывания живой Насти к лопате, погружения этой лопаты в печь и т. д.

- Участники дискуссии: Дальше не надо!

- Б. Ф. Славин: Я хочу, чтобы вы почувствовали современный постмодернизм в его "лучших" литературных формах.

Итак, В. Сорокин подает свою зажаренную героиню к столу и подробно описывает процесс ее коллективного поедания под философские разговоры о смысле жизни. При этом он не упускает различные детали и вкусовые нюансы этого совершенно иррационального пиршества. Вот такой "простенький" пример современного постмодернистского литературного творчества.

Скажу сразу: на мой взгляд, этот рассказ есть апогей всей современной постмодернистской литературы. Здесь в предельно образной форме автор показывает, что в человеческом мире не существует никаких границ: ни интеллектуальных, ни нравственных. Он провозглашает "выход за любые пределы" и любые табу в человеческих отношениях.

Откровенный каннибализм - вот единственная положительная ценность современной эстетики постмодернизма, пропагандируемая В. Сорокиным. Абсолютов ныне не осталось ни в жизни, ни в искусстве - все относительно и все возможно, вплоть до воспевания смерти и сугубо физиологических потребностей. Напомню, что каннибализм был закономерным явлением, когда человек только начал выходить из животного состояния. Он возрождался лишь в экстремальных условиях человеческого существования типа блокадного Ленинграда, но никогда не был и не мог быть сутью человеческой жизни, ибо жизнь есть отрицание смерти, есть борьба с ней.

Не свидетельствует ли искусство слова, воспевающее смерть как единственную ценность, о глубоком кризисе этого искусства и эстетики, лежащей в его основе? Нужен ли современному обществу такой постмодернистский "подарок"? Мне жена рассказала, что обсуждение упомянутого рассказа В. Сорокина в студенческой аудитории вызвало у абсолютного большинства студентов негативное к нему отношение, и лишь одна студентка пыталась трактовать этот рассказ как "символический протест" против "потребительского общества". Оставим подобную трактовку на ее эстетической совести.

Однако в чем же идеология постмодернизма отражает современность? Прежде всего в том, что она фиксирует в ней всеобщее отчуждение и антигуманизм общественной и политической жизни, когда уничтожаются в войнах и террористических актах ни в чем неповинные люди, когда в одночасье миллионы людей остаются безработными, когда духовной ценностью называют то, что таковой не является. На самом деле разве могут быть ценностью такие явления и процессы современной жизни, когда мертвое и вещное возводится в предмет культового поклонения, а все живое и человеческое объявляется тривиальностью?

Что же следует противопоставить подобным тенденциям? На мой взгляд, одно: возвращение к идеологии и ценностям, выражающим истины и интересы подавляющего большинства человеческого сообщества.

Мировой экономический кризис наглядно показывает, что нынешний буржуазный мир не вечен, не вечна и его идеология постмодернизма. Люди не хотят соглашаться с системой, которая порождает насилие, "финансовые пузыри", безработицу, коррупцию и другие "прелести" буржуазных отношений. Они требуют иного мира, где нет виртуальных денег и капитала, где понятия "нравственность" и "справедливость" не являются ложными нарративами, где труд господствует над капиталом, а жизнь - над смертью. Старый мир должен уйти - об этом все чаще говорят и простые люди, и трезвые политики. Не случайно сегодня раскупают "Капитал" К. Маркса, показавшего, как можно избавиться от кризисного развития человечества. Этот нарратив Маркса как никогда актуален. Уверен, что с уходом старого мира уйдет и постмодернизм, уступив место новому реалистическому мировоззрению и новой классике в литературе и искусстве.


Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!