Глава II. Человек и его потребности 39 страница
В сороковых годах теория статутов вызывает в Германии сильную критику с двух различных точек зрения. С одной стороны против нее выступил Вехтер, а с другой - Савиньи. Вехтер *(544) обратил внимание на полную необоснованность теории статутов именно с юридической стороны, потому что она не определяет, на каком юридическом основании должен судья производить выбор между тем или иным статутом. По взгляду самого Вехтера, единственно твердая почва лежит в принципе lex fori, по которому судья всегда должен применять право своей страны, а потому в случае сомнений или при отсутствии ссылки законодателя на иностранные законы, судья решает дело всецело на основании своего отечественного права. Этот территориальный принцип применения законов в гражданских делах нашел себе признание в англо-американской литературе и практике. В Германии теория трех статутов уступила место теории Савиньи *(545). В основе последней теории лежит представление о правовом общении, обнимающем законодательства и правовой порядок всех цивилизованных государств. Если все государства юридически объединены, то остается отыскать для каждого юридического отношения территорию, которой принадлежит это отношение по своей природе и праву которой оно поэтому подчинено, т.е. надо найти оседлость (Sitz) юридического отношения. Успех этой теории едва ли соответствует ее достоинству. Во-первых, юридическое отношение не имеет вовсе оседлости и напрасно это возражение считать мелочной придиркой *(546). Во-вторых, если бы даже удалось обнаружить такую оседлость, где же принцип, когда приходится решать вопрос применительно к каждому отношению. Наконец, принятое этой теорией исходное основание правового единства также неверно: цивилизованные народы находятся в общении экономическом, научном, художественном, но не правовом, потому что право каждого государства за пределами его территории перестает быть правом.
|
|
|
На итальянской почве, под авторитетом Манчини *(547), сложилась национальная теория, хотя в этом случае национальность понимается в смысле подданства. По взгляду этой теории все законодательство распадается на две части, одна из них отвечает идее общего блага и порядка, другая составляет выражение личности или национальности. Законы первого рода безусловны и обязательны для иностранца так же, как и для местных подданных. Законы второго рода должны отступить перед национальным правом иностранца. Весь вопрос сводится к тому, чтобы определить, к какой категории прав относится право, лежащее в основе спорного правоотношения. Теоретическое обоснование этой точки зрения лежит в представлении государства, как совокупности лиц, подчиненных одной и той же власти, с устранением признака территории, который считался характерным для понятия о государстве. Если последовательно проводить эту теорию, то можно, сосредоточив внимание на общественном порядке, или стать на точку зрения территориального принципа, или, дав перевес личному моменту, перенестись к средневековому началу племенных прав.
|
|
|
Ввиду того, что все попытки обосновать обязательность для судьи применения иностранных законов в области гражданско-правовых отношений, и найти руководящий принцип при выборе закона, не выдерживают критики, мы должны принять то положение, что действие законов ограничивается пределами территории, на которую распространяется сила издавшей их государственной власти. Применение иностранных законов, немыслимое в уголовном праве и возможное в гражданском праве допустимо лишь тогда, когда законодатель дает на то свое согласие, или издавая на такой случай особые законы, или заключая международные трактаты.
Таким образом в делах, возникающих на почве международных отношений, русский судья обязан прежде всего применять 1) законы, изданные на этот случай, напр., по вопросу о вексельной дееспособности иностранца *(548), 2) международные трактаты, разрешающие вопросы, которые в процессе возникают, напр., по вопросу о защите в России права на промышленное изобретение, приобретенное иностранцем за границей. При отсутствии таких указаний, русский судья прибегает к аналогическому толкованию этой группы норм. Дальше, ввиду положения, что сила законов равно обязательна для всех без изъятия российских подданных и для иностранцев, в Российском Государстве пребывающих *(549), суду остается только применять постановления русского законодательства, изданные государственной властью для своих подданных.
|
|
|
Конечно, такой прием, единственно имеющий под собой юридическую почву, представляется далеко не отвечающим требованию международного общения. Но это общее неудобство, вытекающее из пробелов положительного права. Такое неудобство нередко встречается в пределах каждого государства от недостатка законов, но отсюда еще не вытекает вывод, чтобы при недостатке законов суд может прибегать к соображениям справедливости, любезности, выгодности, или заимствовать из других законодательств. Следует заметить, впрочем, что указанные неудобства едва ли уменьшаются при противоположной точке зрения, вменяющей суду в обязанность руководствоваться началами международного права, потому что до сих пор в науке не выработались общие начала, которые бы в точности определяли, законы какой страны должны применяться к каждому типу юридических отношений. Неудобства исчезнут только тогда, когда будет выработана одна точка зрения. А это может быть достигнуто только при общей конвенции всех государств, образующих в совокупности современный цивилизованный мир, и дорожащих взаимными отношениями. Путь был указан созданием германского торгового кодекса 1861 года, который был принят и введен каждым германским государством особо, в силу своей законодательной власти. Получилось согласное (allgemeines) право группы самостоятельных государств. По этому пути могут в ближайшем будущем пойти европейские государства, приняв единообразно выработанные уставы вексельный и морской.
|
|
|
Вопрос о пространстве действия закона может возникнуть не только в международных отношениях, но и внутри одного государства, в котором действуют различные местные законы. Политическая интеграция страны много выигрывает, если в пределах всего государства действуют одни нормы права. Ho, по различным причинам, в пределах одной и той же территории, подчиненной одной и той же государственной власти, для отдельных местностей могут быть установлены разные законы.
Причины этого явления заключаются иногда в огромном пространстве государства, отдельные части которого находятся в столь разнообразных условиях климатического, этнографического, экономического характера, что объединение на почве права представляется крайне затруднительным. Таково, напр., положение Великобритании с ее колониями. Правовому сплочению мешает большая разнокультурность наций, входящих в состав государственного населения. Страны с единой национальностью, как, напр., Франция, прочно спаянные правом, вынуждены, однако, для своих колоний, напр., Алжира, устанавливать правовые изъятия. Большую роль играют исторические наслоения государства, требующие во имя национального принципа сохранения особенности в праве. Таково главное основание местных законов в России. Наконец, неполнота правового сплочения может иметь в своем основании политические тенденции. Некоторые части государства не успели забыть свою прежнюю политическую самостоятельность и в сохранении правовых особенностей готовы видеть дорогие следы политической независимости. Таково недавнее положение в Германии. При наличности в стране правовых особенностей возникает вопрос о соотношении между общими и местными законами. Здесь, в противоположность международному праву, не возбуждается никакого сомнения в обязательности для суда и администрации тех и других законов. Общие и местные законы имеют одинаково юридический характер, потому что поддерживаются авторитетом той же государственной власти. Следовательно, органы управления, в выборе того или другого закона в применении к данному случаю, должны уяснить себе веление положительного законодательства, определяющего, более или менее полно, отношение между общими и местными законами. Это отношение выражается в том, что по всем тем предметам, которые определены в местных законах, местные законы отстраняют действие общих. С другой стороны, общие законы обыкновенно, хотя и не всегда, играют роль субсидиарного источника, из которого черпаются нормы для разрешения случаев, не предусмотренных в местных законах *(550). В каждом отдельном изъятии соотношение между общим и местным законами должно быть выясняемо из тех актов, которыми установлено допущение местных особенностей в праве. Но во всяком случае, отступает ли общее законодательство совершенно перед местным или сохраняет за собой субсидиарное значение, - сила местного закона не зависит от тех изменений, которым подвергается общий закон. Это именно и подтверждается нашими Основными Законами: законы, особо для какой-либо местности изданные, новым общим. законом не отменяются, если в нем именно такой отмены не постановлено. Никакого изменения в соотношении не происходит, когда местный закон заменяется другим, соответствующим по содержанию. Но, когда местный закон отменяется, то на его место вступает в действие общий закон, соответствующий по содержанию, если только общее законодательство не было лишено субсидиарного значения.
§ 43. Законодательство в России
Литература: Корево, Об изданиях законов Российской Империи, 1900; Майков, О Своде Законов Российской Империи, 1905; Шимановский, О значении Свода Законов Российской Империи для науки и жизни, 1891; Нефедьев, Причины и цель издания Полного Собрания и Свода Законов с точки зрения Сперанского, 1889; Коркунов, Значение Свода Законов (Сборник статей, 1898 или Ж. М. Н. Пр. 1894, кн. IX); Лазаревский, Закон и Свод (Право, 1899, N 37); Лозина-Лозинский, Кодификция законов по русскому государственному праву (Ж.М.Ю. 1897, N 4 и 5): Каминка (Право, 1908, N 1); Победина, К вопросу о юридической. силе Свода Законов;, (Ж.М.Ю. 1909, апрель).
Совокупность всех законов, изданных в различное время государственной властью и продолжающих сохранять обязательную силу, составляет законодательство страны. Чем большая масса законов накапливается в результате деятельности государства, возбуждаемой нарастающими потребностями, все большей сложностью отношений, все сильнейшей остротой столкновения интересов, тем труднее усвоить себе действующее право в форме множества отдельных законов.
Затрудняется разыскание соответствующего закона, теряется уверенность в нахождении всех законов, относящихся к данному предмету, возрастает вероятность противоречия между законами и трудность определить правильное между ними соотношение. Отсюда встает новая потребность - систематизации законов.
Систематическое объединение законов может выразиться в двояком виде: инкорпорации и кодификации. Инкорпорация состоит в обработке законодательства, направленной к приведению действующих законов в систему, без всяких изменений по существу. При неизменности содержания изменяется лишь форма законодательства. Инкорпорация не ставит своей целью и не имеет своим последствием обновление правового порядка в его принципах или даже в частностях. Типичную инкорпорацию представляет Кодекс Юстиниана, соединивший в одно все законы от Адриана до Юстиниана с соблюдением систематического и хронологического порядка. К инкорпорации не подходят ни Дигесты, представляющие собою выборку из научных сочинений различных юристов, ни Институции, имеющие характер учебника.
Инкорпорация нашла себе защитника в лице знаменитого английского философа Фрэнсиса Бэкона *(551). "Если законы, скопляясь мало-по-малу, достигли такой многочисленности и запутанности, что явилась необходимость полного их пересмотра и преобразования в единый цельный кодекс более здравый и удобный, то следует прежде всего заняться этим трудом, и труд этот считайте истинно доблестным делом, а те, кто совершит его, верьте, заслуживают занять место между законодателями и реформаторами". "Хотя по требованиям здравого смысла легче и даже, может быть, лучше было бы составить совсем новый текст, чем сшивать таким образом отдельные лоскутки, но в деле законов следует обращать меньше внимания на слог и способ выражения, чем на авторитет и древность закона, служащие ему как бы защитниками". При выполнении такой работы Бэкон выставляет пять основных начал: "1) нужно уничтожить слишком устаревшие законы, называемые Юстинианом старыми баснями; 2) сделать надлежащий выбор между разноречивыми постановлениями, остановившись на более испытанных и отстранив противоречащие: 3) вычеркнуть также гомеономии, т.е. законы, имеющие один и тот же смысл и как бы повторяющие одно и то же, избирая между ними, разумеется, лучшие, которые заменили бы собой исключенные; 4) если встретятся законы, ничего не определяющие, только поднимающие вопросы, но не решающие их, то их тоже следует вычеркнуть; 5) что же касается до чрезмерно многословных и пространных, то следует выразить их более точным и сжатым слогом". Нетрудно заметить, что первые три принципа открывают большую опасность для идеи инкорпорации, так как дают легкую возможность перейти от обновления формы к обновлению содержания, т.е. толкают к тому, против чего сам Бэкон предупреждал - "дабы, под предлогом пересмотра старых законов, не были бы вводимы незаметно новые".
Кодификация состоит в переработке законодательства, направленной к приведению действующих законов в систему, с согласованием их содержания потребностям времени и с согласованием их друг другу на начале единства принципов, положенных в основу. Здесь речь идет не только о новой форме, но и о новом содержании: старые законы заменяются новыми, прежние пробелы восполняются, накопившиеся противоречия устраняются. Если даже значительная часть содержания окажется заимствованной из исторически сложившегося законодательства, все же такой кодекс представит собой новый закон.
В ценности кодификации не может быть сомнений. Только кодификация дает возможность с быстротой и точностью определить, что дает законодательство по данному вопросу. Только кодификация способна сделать право доступным широким массам населения, не обладающим ни знаниями, ни средствами, чтобы разобраться в массе разрозненных законов. Только при кодификации достигается возможность отделить действующие законы от законов, утративших свою силу. Только кодификация в состоянии обнаружить все пробелы, все изъяны в действующем законодательстве, легко скрываемые в массе разрозненных законов. Достоинства кодификации определяются: а) полнотой обнимаемого материала, b) единством начал, положенных в основу отдельных постановлений, с) наглядностью избранной системы, d) ясностью языка.
В настоящее время на Западе Европы идея кодификации не возбуждает сомнения. Если в чем и сомневаются, то не в ее ценности, а в ее выполнимости. Стремление к кодификации проявилось с половины XVIII века и под влиянием естественного права, так сильно веровавшего в законодателя. Под этим влиянием начался ряд работ, получивших осуществление в конце XVIII в., как, напр., Прусский Ландрехт 1794 г., или в начале XIX столетия, как австрийское гражданское уложение 1811 года и баварский уголовный кодекс 1813 года, не говоря уже о французских кодексах 1804-1810 годов. Историческая школа XIX века временно охладила это увлечение кодификационной работой. Но с половины XIX столетия экономическая жизнь настоятельно потребовала возвратиться к оставленной идее. К этому присоединились политические причины. В одном случае путем кодификации стремились подчеркнуть свою политическую самостоятельность, в других случаях той же кодификацией хотели затушевать следы политической независимости.
Начало XIX столетия, первое его десятилетие отмечено особенно кодификационной деятельностью во Франции. Это период пяти кодексов: кодекс гражданский (Code civil) - 1804, кодекс гражданского процесса - 1807, кодекс торговый - 1808, кодекс уголовного процесса - 1808 и кодекс уголовный - 1810. В последние десятилетия XIX века объединенная Германия выступает с энергичной кодификационной деятельностью: уголовный кодекс 1872, судебные уставы - 1877, гражданский кодекс - 1896, торговый кодекс - 1897, не считая иных довольно значительных по объему законов, которые могут быть признаны также кодексами, вроде, напр., страхового закона 1910 г. Главным культурным странам подражают другие. Только Англия продолжает оставаться все еще страной некодифицированного права; хотя англичане уже отрешились от поклонения своему обычному и судебному праву, и сознали значение законодательного творчества, но останавливаются только перед трудностью задачи, совершенно очевидной, если принять в соображение историческую древность английского права, к которой пока не прикасалась рука кодификатора.
Россия представляет собой страну с инкорпорированным правом. Инкорпорация произведена в России довольно своеобразно, и состояние русского законодательства является вполне оригинальным, не имеющим ничего подобного нигде в мире. После кодификации всего русского права, происшедшего в половине XVII столетия в виде Соборного Уложения Алексея Михайловича 1649 года, возникали неоднократно попытки выйти из того хаотического состояния, в каком оказалось русское право вследствие резкой ломки московской старины петербургскими новшествами. От Петра I до Николая I мы наблюдаем это искание выхода из создавшегося положения. Но при этом обнаруживаются резкие колебания то в сторону инкорпорации, то в сторону кодификации. С одной стороны, хотят ограничиться сведением всех действующих законов в одно целое, то, с другой стороны, пытаются перенести на русскую почву иностранные образцы, иногда просто в переводе, порой же поднимаются до отвлеченных начал разума и с его высоты задумывают переделать все заново. Но ни одна попытка не удавалась потому, что не хватало знаний и людей. Утрачены были традиции дьяков московских приказов, но не создалась еще юридическая научная школа. Отсутствие подготовленных юристов русского происхождения - главная причина всех неудач на почве инкорпорации и кодификации. Задача разрешается в самое, казалось бы, неблагоприятное время - в царствование Николая I. Правление этого государя началось при таких условиях, которые не давали никакой надежды на законодательное обновление, так ярко манившее в царствование его предшественника, Александра I. При охранительном направлении нового режима нельзя было и думать о реформах не только государственного строя, но и в области гражданского и уголовного права. Идея кодификации со всей очевидностью должна была уступить место идее инкорпорации. Но настоятельность последней была очевидной и для самого императора Николая I который впоследствии говорил перед Государственным Советом: "Я еще смолоду слышал о недостатках у нас по этой части, о ябеде, о лихоимстве, о несуществовании полных на все законов или о смешении их от чрезвычайного множества указов, нередко между собою противоречивых".
Но кто же мог выполнить в России эту настоятельную работу? Приходилось обратиться к единственному человеку, способному взяться за это дело, но заподозренному в неблагонадежности. Это был М.М.Сперанский. В царствование Александра I поповичу Сперанскому, благодаря его выдающимся талантам и трудоспособности, удалось пробиться сквозь замкнутый придворный круг к самому престолу и стать вдохновителем и исполнителем идей реформы. Не получив юридического образования, он быстро усвоил сущность правовых задач: не знакомый с отечественным законодательством, он сделал его доступным всем и каждому. Но все его симпатии были не на стороне инкорпорации, а на стороне кодификации в духе лучшего образца, какими признавались в то время французские кодексы. Воодушевленный кодификационными планами, Сперанский готов был сделать уступку трусливым умам и предложить им историческую видимость. "Переход от настоящих установлений к новым:, - писал он Александру I, - надлежит так учредить, чтобы новые установления казались возникающими из прежних.". Но близость к государю не обеспечила близкого осуществления планов. Внезапно низвергнутый с высоты, отправленный в ссылку, Сперанский вынужден был оставить свои произведения врагам, сумевшим похоронить их с подобающим торжеством.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 312; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!