Я должен был, но я не сделал,
Хотя я сделал всё, что смог,
А жизнь, написанная мелом,
Ушла, как сине-грязный смог.
И не вернуться, не исправить,
Не починить сей лохотрон…
Здесь бал из ада черти правят –
Готовят нам загробный трон…
НИКТО…
Никто меня не пожалеет:
Все умерли - кому жалеть?
И я старею - дуралея,
Давно пора бы умереть.
Ведь в жизни нет ни грамма смысла –
Мы здесь лишь в качестве еды
Для мега-мега космогрызла
В сценарии биллиберды…
М А Т Р И Ц А.
В городах, где погас закат,
Миллионы где спящих тел,
Бесполезно искать откат
На божественность рук и дел.
Жизнь есть сон -
Там, где нету нас,
Бутафорский обманный фон,
Жизнь есть джаз и смертельный вальс,
Жизнь - короткий душевный стон,
Жизнь - реклама Этого Света,
А действительность такова:
Нету нас и НИЧЕГО нету,
Сколько ни тверди "халва".
Не для нас этот мир обмана,
Ведь Земля - это только хлев,
Наши души в дыму дурмана,
Наши души - чей-то хлеб.
Пожирают нас на Том Свете,
Нету тел там, но есть ответ:
Дети-дети, какие мы дети -
Овцы в яслях, которых нет...
МНЕ ПРИСНИЛОСЬ…
Мне приснилось, что я ещё жив,
Мне приснилось, что мама жива,
Мне приснилось, что брат не убит –
Просто где-то тихонько он спит…
Мне приснилась Земля – вся планета,
|
|
|
И на ней моя юная Света…
Мне приснился наш простенький быт,
Мне приснилось, что я не забыт.
Мне приснилось, что ЖИЗНЬ мне приснилась,
Мне приснилось, приснилось, приснилось…
С У Д Ь Б А….
Судьба-судьба - кино,
Где мы живём и умираем,
И ад, и рай:
Одним дворцы, другим - сараи.
Судьба-судьба - одно,
Что изменить нам не дано...
И где-то там, на небесах,
В прозрачно-призрачных садах,
Без тел, без лиц и без одежды,
Поймём, какие были мы невежды....
ВРЕМЕННЫЕ ВРЕМЕНА...
Улетели птицы все с планеты
В прошлое.
Там гнёзда свои вьют.
В прошлом мысли наши прыгают на ветках,
Пошлое
Они не признают.
Там они живут себе без нас
На деревьях, что давным-давно срубили.
Нет ни птиц, ни леса и ни красок,
Только мысли наши где-то жили-были.
Всё проходит, только остаются
Те, кто должен был прийти и не пришёл.
Остаются и смеются, и смеются,
Но не слышно их, лишь в прошлом листьев шорох.
Жизнь моя, ты словно мне приснилась,
Промелькнула, как в чужом окне,
Не моё как будто сердце билось,
Проскакалось на том розовом коне...
В прошлом мысли прыгают на ветках,
На деревьях, что давным-давно срубили,
|
|
|
Птицы-мысли - в синих снах и клетках,
Мысли-птицы где-то жили-были...
КАК БЫТЬ ЛЮБИМЫМ?
Медсестра Викулька, обтянутая белоснежным коротеньким халатиком, впорхнула в палату и… сразу же увидела ЕГО!
«Он! Он! Он!» - радостно застучало молодое Викулькино сердце. Именно в такого она всегда мечтала влюбиться. Конечно, не с поломанной ногой, но нога – ерунда, заживет…
Димулька тоже моментально оценил ее. Такую стройную, красивую, длинноногую. Он обаятельно улыбался, пока она делала ему укол. И даже успел рассказать очень смешной анекдот на медицинскую тему.
И началось у них с этого дня такое… Ах! Как всё было прекрасно! Оказалось, что Димулька – молодой ученый и сломал ногу, когда торопился на защиту собственной диссертации.
Выяснилось, что оба увлекаются музыкой – как современной, так и классической. Причем – надо же быть такому совпадению! – обоим очень нравится си минор номер три и ре бемоль мажор номер пять из сочинения номер шестнадцать Рахманинова. А также рок-бряк-крик-бац популярнейшего в этом месяце автора – Кукуева-Квакина.
Выяснилось, что Димулька чудесно поет и играет на гитаре. Викулька тоже, разумеется, чудесно поет, но играет на фортепьяно.
А в литературе, живописи и архитектуре у них такое единство вкусов и взглядов, что просто уму непостижимо!
Даже главврач сказала как-то в ординаторской:
- Да они созданы друг для друга! Но не в рабочее время, конечно…
Димулька ходил в пижаме и на костылях по больничному парку, а Викулька с нежностью смотрела на дорогого ей человека и представляла его без костылей и без пижамы…
И вот наступил день выписки. Викулька ждала в фойе и воображала: откроется дверь и выйдет Димулька в фирменных штанах-пузырюльках, в кожаной курточке «а ля крокодил», в руке – безразмерная красная сумка-рюкзачок…
Но открылась дверь и Димулька вышел в элегантном сером костюме. Без рюкзачка…
- Т-т-ты… не в п у з ы р ю л ь к а х?! – дрожащим голосом, еще не веря себе, спросила Викулька.
- В пузырюльках? Я к ним абсолютно равнодушен, - беспечно улыбаясь, ответил Димулька.
«Не он! Не он! Не он!» - горестно застучало бедное Викулькино сердце.
|
|
|
-Ах, всё пропало! – всхлипнула Викулька и побежала прочь.
- Подожди! – запоздало крикнул Димулька. Но перед его глазами вспыхнули лишь голубые Викулькины «пузырюльки» фирмы… Нет, название фирмы Димулька прочитать не успел, хотя и защищал свой диплом в институте на английском язы… кульке…
|
|
|
К У Л И Н А Р Н О Е И С К У С С Т В О.
- Буду печь торт! – твердо, со сталью в голосе сказала Оля, жена моя, и высыпала на кухонный стол целую пачку каких-то бумажек.
- Что это?
- Это рецепты, - еще решительнее произнесла Оля, посмотрев на меня прозрачными и очень волевыми в данный момент глазами.
- Ты что же, хочешь ИХ в с е печь?! Тут же штук пятьдесят рецептов? – испугался я.
- Не волнуйся, испеку один. И пожалуйста, не мешай и не отговаривай! Я столько лет мечтала…
- Ну, Оля, послушай, зачем тебе это нужно? Ты пришла с работы, устала… Да и сегодня даже не праздник?
- Прекрати! Все равно буду!
- Ну хорошо. Давай вспомним историю твоих кулинарных опытов с этими… С этим тортопечением. В тысяча девятьсот… Короче, лет пять назад ты испекла торт… Да-да, я знаю, это был твой первый торт! Так, и какова же оказалась его судьба? После того как он простоял в целости и неприкосновенности полмесяца, ты тихо и незаметно завернула его в чистую бумагу и положила в мусорное ведро. Потом ты, правда, одумалась, достала его из ведра и пыталась угощать им беспризорных уличных собак. Они тебя покусали… Та-ак, а со вторым, это года три назад, вышло хуже. Второй торт ты отнесла на Новый год Тендряевым. И именно с тех пор они как-то прохладно стали с нами здороваться. У ихнего Вовки тогда, кажется, живот расстроился…
- Прекрати, несчастный! Пять лет утюг не можешь починить! А торт все равно буду печь! Вот только соберу все необходимые компоненты…
«А-а, так это не сегодня. Ну и отлично. Через неделю пыл у нее поостынет…» - успокоился я.
Несколько дней Оля ходила с озабоченным видом, а на кухне прибавлялись всевозможные пакетики, баночки, коробочки.
И вот однажды вечером жена объявила:
- На кухню не ходи, не мешай. Пеку…
На кухню я, конечно, заглядывал. Видел там огромные тонкие блины из раскатанного теста, какие-то смеси. Разумеется, подал несколько ценных советов. Последний из них: поставить готовое изделие в морозилку холодильника и выдержать его там месяц, а лучше – два. После этого совета я больше в тот вечер на кухню заглядывать не отваживался…
Оля готовила допоздна, я уснул не дождавшись.
А на следующее утро я не торопясь встал /у меня был выходной/, включил чайник, открыл холодильник и…
- О-о! Шедевр мирового тортопечения!
Он стоял… Нет, он гордо возвышался на огромном блюде, элегантный, как белый рояль! В ореоле тонкого, вкусного аромата и в сиянии множества разноцветных оттенков. А по всему полю красивыми, каллиграфическими буквами из нежного бледно-розового крема надпись: «Витенька, кушай тортик!»
Не скрою, теплое чувство разлилось по всему моему организму. И если бы даже это произведение кулинарного искусства состояло из сплошной синильной кислоты или цианистого калия, я бы все равно его попробовал!
Но торт на вкус оказался еще лучше своего внешнего вида. И за завтраком я съел довольно приличный кусок.
В этот же день посетил меня один мой старый приятель Серега. Пил он чай, ел торт, а потом что-то загрустил, смотрю, совсем.
- Эх, - говорит, - везет тебе, Витек. Золотая у тебя жена, торты пекёт… Я своей иногда говорю: «Спекла бы чё-нибудь». А она: «Да тебе, эдакому да переэдакому, пекти? Да тебя бы самого упекти надо!»
В общем, к вечеру, к приходу Оли, от торта осталась половина.
А Оля от дверей – и сразу к холодильнику.
- Ах, а где торт?! – спрашивает.
- Где, где… На Всемирную выставку отослал…
Посмотрел я на блеск сверкающих, счастливых Олиных глаз, подумал немного и говорю: Буду утюг чинить! И пожалуйста, не мешай и не отговаривай!
- Да-а… Но… Помнишь, в прошлом году… короткое замыкание… Проводка загорелась… Когда ты плитку ремонтировал?
- Прекрати! – строго сказал я и пошел за инструментом.
ГОСПОДИ, ДАЙ МНЕ…
- Создатель! – Возопил я, когда мне стукнуло семнадцать и когда я еще в Создателя не верил. – Создатель или кто там, наверху! Дайте же мне женщину!!! Неужели вам жалко!?! – Орала каждая клетка моего молодого глупого резинового тела, обращаясь куда-то во Вселенную и предвкушая это великое чудо – ЖЕН-ЩИ-НУ…
- Ну и какую же ты женщину хочешь? – Усмехнулся Создатель, впрочем, не вступая тогда еще со мной, юным дикарем, в прямой контакт, а лишь слегка шевельнувшись игривым вопросиком в моем незрелом мозгу с единой прямой извилиной…
- Молодую, красивую, с вот такими… длинными-длинными ногами! И чтоб жила где-нибудь поблизости!
- Ну что же, юноша, получите и распишитесь, - сказал создатель.
И я получил. Жила она в соседней пятиэтажке. Ноги у нее были… можно, конечно, сказать – божественные. Но сейчас, по прошествии лет, когда я уже привык называть вещи /и ноги!/ своими именами, я бы сказал, что ноги у нее были д ь я в о л ь с к и божественными…
Предав и забыв свою настоящую школьную первую любовь-болезнь, я, вместо того, чтобы готовиться к экзаменам в институт, простаивал ночи у батареи отопления в подъезде с девушкой и ее дъявольски-божественными ногами.
Мы целовались, целовались, целовались – как будто хотели съесть друг друга. А больше мы ничего не умели. И стеснялись…
Однако, шаг за шагом, сверху вниз… мы одолели и всю остальную науку…
Но совершенно неожиданно выяснилось, что от э т о г о бывают дети!
И тогда мне действительно пришлось расписаться в получении женщины – в ЗАГСе.
Но здесь еще обнаружилось, что я забыл попросить у Создателя в придачу к ЖЕНЩИНЕ несколько пустяков: профессию для себя и квартиру для семьи. Поэтому для меня началась такая жизнь, что впоследствии я никогда ее не вспоминал…
Кроме того, по своей юной неопытности, не попросил я и еще один пустячок – женской верности. И по мере того, как у моей молодой жены ее дьявольские ноги становились всё божественнее и породистее, у меня вдруг стали прорезаться… рожки! Быстро разрастаясь в ветвистые рожищи, такие, что вскоре я и на улицу стеснялся выходить…
В конце концов я не выдержал и закричал: - Создатель! /Всё еще не веря в него./. Зачем же ты мне дал т а к у ю женщину?!
- Какую просил, такую и дал, - ответил Создатель, легким дуновением войдя в мой взрослеющий мозг. – Не нравится – уйди от нее.
И я ушёл. Но долго-долго зализывал раны. Огромные ветвистые рога повредили мое молодое тело и душу, о которой я тоже в то время еще слабо подозревал.
А в канцелярии Всевышнего что-то, наверное, испортилось. Потому что я совсем ничего не просил, тем более, женщин, но… они посыпались на меня, словно манна небесная!
Шатенки, брюнетки, блондинки! Длинноногие, коротконогие, худые, полные, с большими бюстами, с маленькими, с …
Они преследовали меня всюду. Выходили за мной из общественного транспорта, шли в мою комнату и ложились без приглашения на мой продавленный диван…
Они находили меня на работе, не замечая моей грубой грязной робы, разглядывая под ней что-то такое, о чем я не догадывался.
Чего они хотели от меня и чего от них хотел я? Наверное, мы таким образом – с помощью того, что называется «сексом», пытались разрушить собственные замкнутые оболочки одиночеств.
Но чем больше у меня было женщин, тем более одиноким я себя чувствовал. И так прошло несколько лет.
- Господи! – взмолился я, уже слегка подозревая о реальности того, к кому обращался. – Неужели я хуже других?! Неужели я не могу иметь нормальную семью – как у всех?! Дай мне женщину…
- Какую? С длинными ногами? – услышал я в своем мозгу насмешливый вопрос.
- Ну-у… Да, пусть с длинными, но… чтобы верная и чтоб ребенка воспитывала!
- Я создал женщину, а мужчина создал из женщины проблему… Что ж, получите и распишитесь.
И я получил вторую жену. В общежитии педагогического училища. А расписался всё в том же ЗАГСе.
Ноги у нее были длинные, но не дьявольские… И всё остальное тоже на месте. Правда, мне показалось, что умственные способности моей избранницы несколько отстают от моих.
«Человек – это прибор для регистрации собственной глупости и для копирования глупости чужой…» -шепнул мне на ухо Создатель, после чего я зажил счастливой жизнью.
К тому времени я уже заработал кое-какую квартиру и кое-какую профессию. У нас родился ребенок. Я работал, работал, работал. А жена воспитывала ребенка, воспитывала, воспитывала. А я работал, работал, работал, работал. А жена воспитывала, воспитывала, воспитывала, воспитывала.
И однажды я понял, что как бы выполнил свою функцию и не слишком здесь уже и нужен.
И я завел друзей. Но что это за друзья без рюмки вина? И что это за рюмка вина без женщин?...
И как-то я услышал в своем нетрезвом мозгу голос Создателя:
- От великого до смешного – один брак… Прекратите это безобразие! Немедленно разойдитесь в разные стороны!
И мы разошлись. Она сразу вышла замуж, а я… Я купался в одиночестве! Я наслаждался им! Никому ничего не должен! Кроме алиментов, конечно. Ни перед кем не обязан отчитываться – ни в чём!
Я понял, что супружество – обман! Семья – обман! Жизнь – обман! Но лучше обманывать себя самому, а не быть обманутым другими…
Манна небесная из женщин на меня в этот раз не просыпалась, а если что иногда и попадало на мою грешную голову из прекрасного пола, то было, как правило, далеко от прекрасного…
Но я занялся собой. Наконец-то. Впервые за всю сознательно-бессознательную жизнь. Здоровьем. Спортом. Самообразованием: наукой, искусством. Обманываться – так обманываться!
Я постиг многое: даже, как мне казалось, собственную душу и… Самого Создателя.
Я купался, купался, купался в ОДИНОЧЕСТВЕ! Я резвился, я плавал в нем, словно был одной единственной рыбой в необъятном мировом океане!
И вот однажды: купаясь, резвясь и плывя – лёжа вечером на своем вечно продавленном диване – с поломанным телевизором и научной книгой в руках, я вдруг понял, что давным-давно не плыву по одиночеству, а т о н у в нём. И вот-вот утону окончательно! И совсем не потому, что в одиночестве есть т о л ь к о с в о и п р е л е с т и… А потому, что…
«Э-э, нет, стой! – сказал я себе. – Не нужно ничего объяснять, и так давно всё ясно и это последнее объяснение как раз тебя и утопит!...»
И вот, уже вполне веря в квантовую физику и во Всевышнего, я напрягся и сознательно обратился: - Господи, разреши мне с Тобой побеседовать?
Что-то щёлкнуло то ли в моей голове, то ли рядом в пространстве или каком-то десятом измерении. И я услышал голос: - Ваш адрес, пожалуйста?
Это был женский голос. Голос, в котором заключалось всё самое-самое женственное – лучшее, разумеется. Доброта, нежность, красота и…
Впрочем, бесполезно описывать музыку лица или голоса. Тем более, если они гениальны.
- Мой адрес: Галактика М-31, Солнечная система, планета Земля, Россия, Владивосток, я.
- Бог Видимого мира и Невидимого, Реального пространства-времени и Сказочного, Бог Нулевого измерения и всех Бесконечных Отрицательных и всех Бесконечных Положительных Вас слушает, видит, осязает, обоняет. ОН внутри Вас. Говорите, - произнесла Секретарша и отключилась.
Я не слишком испугался и удивился, потому что уже предполагал, что Создатель всегда где-то рядом, а может быть и сам я – крохотная и ничтожная, но частица Бога.
- Господи, - сказал я, - я не буду объяснять, Ты всё знаешь… Но дай мне последний шанс! Дай мне такую женщину, такую… чтобы…
- И зачем тебе это нужно? Сколько у тебя их было… Неужели ты, многоопытный взрослый мужчина, хочешь начать всё с начала? Все эти ахи, охи… А там еще и пеленки пойдут… И ты же прекрасно знаешь, что через несколько недель или месяцев ты всё опошлишь, превратишь любовь в привычку или разврат, и…
- Нет, господи! Я уже другой! Мой интеллект…
- Э-э, чем выше интеллект, тем грязнее ваши сексуальные фантазии… А вообще, пойми, чудак, ваш Видимый мир – всего лишь сказка, иллюзия, созданная более реальным, Невидимым миром. А вы – временно оматериализованная энергия. Ну, как ваше кино на телеэкранах, только, конечно, посложнее. Эх, знал бы ты, сколько миров Я за Свою Вечность понасоздавал! Вот эта ваша сказка превращается в другую, Потустороннюю, а Потусторонняя, в… Впрочем, рано тебе это еще знать.
- Господи, но что мне из того, что миров много?! Я живу в своем и хочу немного счастья сейчас, в настоящем…
- Э-э, ну ты же знаешь, что на самом деле нет никакого «сейчас», нет ни «вчера», ни «завтра». Время едино. Это для вас, иллюзий, Я создал иллюзорный эффект течения времени. Так же, как и нет никакого пространства. Ваша скорость света… это шутка Эйнштейна. Не нужно никуда летать ни с какой скоростью. Всё – рядом! Из твоей комнаты ты можешь попасть в прошлое и будущее, в любую точку Вселенной! Небольшое приспособление, чуть-чуть энергии и…
- Господи, пусть всё вокруг – иллюзия, пусть я – иллюзия, но… дай мне другую иллюзию – противоположного пола! «Сам, небось, вон какую секретаршу отхватил! Один голос чего стоит…»
- Какая секретарша! Тоже – иллюзия! Всё от одиночества. Понимаешь, понасоздавал я миров разных, ну и что толку. Смотришь-смотришь это вечное кино, а личная жизнь где?! Все только и просят: господи, дай это! Дай то! Спаси, помоги… А легко ли мне одному?! Сколько всякой разной учётности-отчётности! А тоска одному в е ч н а я какая! Особенно по вечерам. Включишь несколько квадриллионов вселенных, смотришь, как в них всякие существа там влюбляются, общаются… И так, знаешь, грустно станет, так одиноко. Ну и создал себе… Секретаршу. А что она, собственно, такое? Кусок энергетической иллюзии. Расползлась на треть бесконечности…
Вдруг в моем мозгу или где-то рядом, в двадцатом или сто тридцать восьмом измерении раздался щелчок и…
- Спасибо, господи, за «кусок энергетической иллюзии»! Благодарю тебя, господи, за «расползлась на треть бесконечности»!
Это был голос Секретарши, тот самый, гениально-женственный, неповторимый, но… Наполненный сейчас такой женственностью с отрицательным знаком, такой ядовитой…
Впрочем, как вы знаете, музыку голоса описывать бесполезно…
- Товарищ Секретарь-референт, ну сколько раз Я просил вас не вмешиваться в мои…
- А между прочим, мне звонили из Другой Бесконечности и приглашали на работу.
- И-и-и-и-из к-к-ка-кой это «другой бесконечности»?! Бесконечность одна - Я! И вообще, дорогая, вы же понимаете, что с молодым человеком мы говорим совершенно концептуально, отвлеченно, абстрагируясь от реальности и…
В моем мозгу или рядом, в триста пятьдесят седьмом измерении раздался щелчок и зазвучал уже не божественный голос секретарши, а нечто вроде «морзянки», на которую она перешла, очевидно, из соображений конфиденциальности. Всевышний отвечал ей тем же. И судя по темпу, перепалка была нешуточной. На всю Вселенную…
- Фу-у! – сказал Создатель после очередного щелчка. – Женщина, знающая себе цену, стоит дорого… Вот видишь, - зашептал Он мне в самое среднее ухо, - что выходит из наших фантазий. Выдумываешь-выдумываешь, воплощаешь мечту в реальность и что? Реальность получается не совсем такой, какую задумывал… Так что, старик, брось ты свои мечты об этих баба… женщинах. Ты же знаешь, что любовь – это чувство, которое с годами превращается в чувство юмора или сатиры… Живи себе один, наслаждайся свободой! Ведь каждый живет в той системе фантазий, на которую хватает его реализма.
- Да-к невозможно, господи! Хочется… И вообще… Одиноко. Ты же придумал нас такими!
- Придумал-придумал… Терпеть надо! Ну, будь здоров. Тороплюсь. Сам понимаешь: чего хочет ЖЕНЩИНА – того хочет Бог… До встречи в эфире.
- А мне-то как быть, господи?! – взмолился я.
- Как-как! Не мальчик уж, сам решай. А вообще, занялся бы делом. Сядь, рассказ, к примеру, напиши – как с Богом беседовал…
Щелчок. Связь отключилась. А я… Чего хочет Бог, то должен исполнять человек.
Сел я писать этот рассказ и почти уже написал, как вдруг – звонок телефонный.
Снимаю трубку, говорю: - Алё?
- Здравствуйте. Меня зовут Иля, - отвечает мне женский голос, да такой… Ну почти, как у Секретарши Создателя – в лучшем, конечно, его проявлении…
- Это сокращённое имя, - продолжает голос в трубке. – А полное – И л -л ю з и я. Мой папа – Большой Оригинал…
В общем, рассказ этот кончается тем, что я сейчас стою в ванной и стираю пеленки. А Иля большая в комнате кормит из бутылки с соской Илю маленькую.
А я стираю пеленки и пытаюсь размышлять: а что, собственно, такое – реальность, и что, собственно, такое – иллюзия?
Впрочем, я стираю пеленки. Вполне реальные пеленки от одной маленькой вполне реальной девочки…
П Е Р В Ы Й Р А З В П Е Р В Ы Й К Л А С С.
- Ну что ж, дорогая, пора нам подумать и о воспитании нашего ребенка. Скоро, скоро появится наследник… - сказал я, разглядывая фигуру жены в профиль.
- А может, и наследница… - ответила жена с надеждой в голосе.
- Ну, это не так уж важно. Главное – воспитать и образовать ребенка по системе, а не пускать всё на самотек. Ты слышала, что утверждают ученые в последних исследованиях? Оказывается, ребенок уже в недельном возрасте всё понимает! Поэтому, погремушки у него над кроваткой должны висеть не какие-нибудь, а определенные! Желательно, чтоб это были разные геометрические фигуры: треугольники, призмы, конусы, цилиндры, ленты Мёбиуса, октаэдры, додекаэдры…
- Устарели, устарели ваши данные, дорогие мои, - вмешалась в будущее воспитание будущего ребенка будущая бабушка, моя мать, учитель математики в средней школе. – Вы что же, не читали САМЫХ последних исследований ученых?! Да по вашей системе воспитывать, так ребенок будет сплошным двоечником! Вы знаете, какие требования сейчас в первом классе? Да там же уравнение с одним неизвестным решают! А поговаривают, что скоро и с двумя неизвестными начнут… Так вот, по последним данным, ребенок еще задо-олго до рождения, так сказать, в утробе, всё, всё понимает! Но тут многое, конечно, зависит от матери. Чтоб у ребенка были, например, музыкальные способности, мать в этом положении должна музицировать, математические – заниматься чем-нибудь эдаким. Кстати, я, как математик, беру точные науки на себя. Я буду перед сном наговаривать будущей маме задачи: тригонометрирование, интегрирование, вычисление сингулярных функций в области синкретических дисфункций…
Времени до рождения оставалось в обрез. Но честное слово, мы его не теряли даром! Я взял отпуск за два года. По ночам не спал – разучивал арии, романсы. С утра жена сразу садилась за пианино. Она играла, я пел: «Фигаро там, Фигаро здесь!» В перерывах я открывал учебник латинского языка и громко читал древние крылатые выражения:
Vivire est militare - /жить – значит бороться/.
Picunia non olet - /деньги не пахнут/. «Пусть ребенок познаёт жизнь», - думал я, но перевода не произносил – чтоб жену не волновать.
Потом мы брали словари и пытались читать по-английски. Если оставалось время, я декламировал юморески – надо же у ребенка чувство юмора развивать! Но жена всегда возражала: «Ты мне ребёнка испортишь!»
Вечерами приходила будущая бабушка и наговаривала задачи: сначала с одним неизвестным, потом с двумя, потом – вычисление сингулярных функций в области синкретических дисфункций…
Родилась у нас девочка. Наташка. Обыкновенная такая девочка. Как все. Как все, по ночам орала, днем кушала детское питание и использовала по назначению пеленки. Нет, не вундеркинд. Вот ровесник её, Петя Тарелкин у соседей… Вот тот действительно…
А Наташка научилась читать только в четыре года. И лишь к пяти годам перечитала все сказки в ближайшей библиотеке. Все эти сказочки заканчивались хэппи-эндом – счастливым концом, а именно: свадебкой главных героев, где по усам мёд-пиво текло… Вполне естественно, что ребенок заинтересовался таким массовым явлением и решил выяснить, а что же после свадьбы? Перечтя на данную тему всю имеющуюся домашнюю литературу – Мопассана, Бальзака, Уайльда, а также современников, ребенок сделал логический вывод: сказки для взрослых только на пятьдесят процентов заканчиваются свадебками, остальные – разводами…
Музицировала Наташка не очень хорошо. «Аппассионата», например, мне в ее исполнении не нравилась. Баркарола Чайковского ей, правда, удавалась. Рисовала, но не маслом, а лишь акварелью. Пейзажи, натюрморты, портреты. Я их в прихожей развесил.
А вот с математикой, как бабушка ни билась, плохо получалось. Тригонометрические функции она, конечно, освоила. Ну и там – проинтегрировать, производную взять – пожалуйста! Но вот вычисления сингулярных функций в области синкретических дисфункций ей удавались пока только с помощью компьютера. Да, что значит – девочка… Вот соседский Петя Тарелкин!... Вот тот действительно…
В общем, к первому классу мы пришли с очень скромными результатами. Жена так изнервничалась и похудела, что походила на первоклассницу больше, чем дочь.
В «Первый А» мы не попали. Туда принимали более способных родителей… Нас определили в «Первый Г». Там же оказался и сосед, Петя Тарелкин.
- Ну как?! Чем вы занимались?! – взволновано спросили мы в один голос у Наташки, когда она в первый раз вернулась из школы.
- А-а… Кажется, будем изучать какой-то шифр. Или иероглифы…
Мы переглянулись.
- Рисовали какие-то палочки и крючки…
- А с кем тебя посадили?
- С девочкой. Такая странная девочка. Я у нее спрашиваю: «What is you name, girl?»1 А она мне: «I don t speak English.2 Ich spreche deutsh»3.
Наташка стала таскать из школы пятерки.
- За что, - спрашиваю как-то, - ты сегодня пятерку отхватила?
- Не знаю. Что-то прочитала, кажется…
Но однажды она притащила четверку.
- И тебе не стыдно, несчастная двоечница, четверки получать?! В чем дело?! – разволновалась жена.
- Сама не понимаю, - оправдывается Наташка. – Я думала, что это тест на чувство юмора. Учительница поинтересовалась у меня, сколько будет пять
_____________________________________________________________
1. Как тебя зовут, девочка? (англ.).
2. Я не говорю по-английски (англ.).
3. Я говорю по-немецки (немецк.).
плюс пять. Ну, весь класс засмеялся… А я говорю: «Хотя, согласно красному доплеровскому смещению, наша Вселенная и расширяется, но недостаточно сильно для того, чтобы сумма слагаемых пять и пять стала больше десяти»… Учительница почему-то обиделась и поставила мне четыре…
А к концу года Наташка приволокла тройку.
- Да что же это?! – Я не смог сдержать себя. – До чего ты докатилась!
Наташка ничего вразумительного ответить мне не смогла, и, взволнованный, я побежал к соседям, к Тарелкиным.
Открыл Тарелкин старший.
- Ваш дома?!
- Да, сидит, пишет…
- Уроки делает?
- Нет, он недавно экстерном сдал за десятый класс…
- Экстерном?! А… а что ж он пишет?
- Рекомендации для программы начальной школы составляет…
От Тарелкиных я ушел успокоенный. Если Петя взялся – он сделает…
ВСЁ НОРМАЛЬНО СИДОРОВЫ!
В субботу пришла теща. Вернее, мать жены. Прямо с утра. Чтобы подавить стресс, Сидоров включил телевизор. Как раз должны были играть наши с ихними. Но телевизор опять поломался. В пятнадцатый раз за последний месяц.
Потом из школы вернулся Петька. С тремя двойками. Чтобы подавить стресс, Сидоров после обеда прилег вздремнуть. Но из кухни доносились громкие разговоры жены и тещи. Вернее, мамочки жены…
- А Петровы купили мебель, и все на колесиках, и все так и ездит, так и ездит! – вещала мамуля жены.
- А у Ивановой новая шуба, вся такая приталенная, воротник из ламы! И еще сапожки… - тарахтела жена.
Время двигалось к ужину, а теща, вернее, мамашенька жены, все еще не ушла!
Сидоров оделся и буркнул еле слышно – рот совсем свело от стресса:
- Я за хлебом.
Он вырвался из квартиры, сбежал, перепрыгивая через три ступеньки, со своего одиннадцатого этажа /лифт опять не работал/, заскочил в первый попавшийся трамвай и помчался куда глаза глядят.
В трамвае, полном таких же устремившихся в неизвестность вечера людей, была особенная предзакатная атмосфера ожидания ЧЕГО-ТО. Тонкий запах косметики и духов, пестрота и яркость еще летних, светлых нарядов молодых женщин, полуслучайные прикосновения, полувзгляды со скрытыми в них полувопросами, полунамеками и полуразрешениями…
Словно целые человеческие миры, галактики скользят мимо, опахивая возможным контактом – в настоящем ли, прошлом или будущем? Одурманивают иллюзией несчетных встреч и вариантов, способностью объять необъятное. Как будто рядом вспыхивают радостные искорки надежд, как какие-то несбывшиеся, несостоявшиеся судьбы – с совсем иной, предчувствуемой и красивой жизнью, с другими тещами, детьми, квартирами, городами, интересами, осуществленными и неосуществленными мечтами…
Как будто где-то, когда-то, в каком-то странном, вне времени и пространства, почти знакомом концертном зале оказываешься на миг в уютной ложе, оббитой темным красным бархатом, и слушаешь волшебную симфонию, написанную тысячу лет назад или еще не придуманную. И барельефы амуров на потолке и стенах, и мерцающие в напряженном полумраке тяжелые хрустальные люстры, и застывшие глаза, всматривающиеся в себя, напыляющие на растущий кристалл души тончайшие новые слои ассоциаций…
И всё это уже было когда-то много-много раз в другом обличье и бытие и будет повторяться всегда, вечно, в пересекающихся в бесконечности параллелях…
Ах, эта тайная транспортная явь, висящая в воздухе как бы сама по себе, без слов, телепатически, в близости тел и биотоков, в полудогадках и полуощущениях…
Но каждый сходит на своей остановке, тут же навсегда забывая милые чужие лица, только что проигранные в каких-то запредельных антимирах и недоосознанных полугрезах…
Сидоров доезжает до кольца и остается в вагоне один. На этом же трамвае возвращается назад, домой.
Заходит в лифт – он уже работает. «Вот прекрасно!» Нажимает кнопку своего звонка. Открывает теща. Вернее, мама жены. «Приятное лицо у старушки!»
Телевизор работает.
- Петя отремонтировал, - гордо говорит жена.
«Способный ребенок!» - радуется Сидоров.
И вдруг неожиданно для всех и для себя громко провозлашает:
- Всё нормально, Сидоровы! Едем дальше!
Но никто не удивляется его словам. Все его понимают, и все улыбаются. И теща, вернее, мамулечка жены, на радостях остается ночевать…
Н Е В С Т Р Е Т И Л И С Ь…
Она! Она! «О, как долго я искал тебя!» - хотелось крикнуть ему. Но он только стоял и смотрел на нее. Он прислушивался к себе и просто физически ощущал, как рождается в нем ВДОХНОВЕНИЕ.
Эти мягкие, очень женственные черты лица, отшлифованные косметикой, прекрасная фигура, подчеркнутая тщательно подогнанной униформой…«Интересно, какой у богини голос?» - подумал он и подошел к прилавку.
- Богиня, дайте, пожалуйста, м-мочалку, - слегка волнуясь, попросил он.
Но богиня безмолвствовала. Далеко она сейчас была. Не в отделе галантереи универмага № 1. Видела она себя сейчас где-то на съемках многосерийного фильма в окружении всяких там режиссеров, сценаристов бутафоров.
- Девушка, м-мычалку… мочалку… п-пожалуйста… - еще больше волнуясь, попросил он.
- Что вам, гражданин?! – раздраженно и грозно спросила богиня, очнувшись.
- Мм… му-у-у… чалку…
- Что за народ! Ходят тут всякие, заикаются… - Она достала мочалку и бросила ее, метровую, не завернув, на прилавок.
- Девушка, а не хотели бы вы…
- Ничего я не хочу, гражданин. Идите, не мешайте работать!
И он ушел. Молодой, талантливый кинорежиссер. Ушел искать героиню к своему многосерийному фильму.
А она осталась в отделе галантереи со своей мечтой, не подозревая, как близко было ее осуществление…
И кто знает, может быть, мы никогда не встретимся с обаятельной актрисой и никогда не увидим экранизированного ВДОХНОВЕНИЯ…
Т Р А Г Е Д И Я В С Т И Л Е Р Е Т Р О.
А чего мне, Эдику, не хватает? Квартира есть. Р-раз! Мебель есть. Д-два! Стерео видеоаппаратура есть. Т-три! Кстати, а не включить ли ее сейчас погромче? Пусть все слушают, наслаждаются… А что еще у меня имеется? Работа – прекрасная! Жена – красавица! Дочь – умница! Сам – молодец! А чего не имеется? У-жи-на! Ау-у?! Жена-а-а?! Ты почему спишь?! Второй час ночи? Тем более! Ужин давно должен быть готов! В ресторане?... Ну, был. Могу я раз в жизни… три раза… в месяц сходить в ресторан? С друзьями… поговорить? Да когда ты видела, чтоб в ресторане можно было поужинать? У них же котлеты из хлеба! Там танцу-ют! Да ты знаешь, как я танцевал сегодня?! Вот так, так, во, вот так! Э-эх, эх, их, и-их!! Асса!!! Ф-фу-у! Все, фу, официантки, фу, собрались, фу, посмотреть. А директорша предложила мне завтра сыграть у них вечером Змея Горыныча… Нет, а чего это ты на меня голос повышаешь?! А-а, ты так, ну сейчас я тебе…
Очнулся Эдик утром. На диване. Одетым. Встал. Под ногами захрустели осколки. Вспомнилось – он гонится с хрустальной вазой за женой…
Пошел на кухню, отпил заварки из чайника. Вспомнилось: полуодетая жена убегает с заспанным ребенком в холодную темную ночь…
«Н-да, неоригинально получилось. Ну ничего, придет, никуда не денется».
И точно. Часа через три явилась тёща с женой. Жена взялась собирать чемодан, а теща… Теща принялась учить его жизни. Его, Эдика, такого интеллигента и интеллектуала… в душе. И он, тяжело ворочая языком и мыслям, сказал. Он все им сказал. Может, не совсем интеллигентно, но понятно… Жена с тещей обиделись и ушли с двумя чемоданами.
Свободен! Свободен, как… холостяк! Сколько раз он в тайне подумывал об этой свободе. И вот, сбылось! Но в голове почему-то крутилось нечто, совсем не соответствующее радостному моменту. Алименты, раздел имущества, квартиры… «А может, как-нибудь обойдется? На алименты не подаст, от квартиры откажется, а из вещей возьмет стиральную машину и пылесос? А впрочем, черт с ними, с вещами. Пусть все берет. Главное – свобода! Иди куда хочешь, твори, что хочешь…»
Прошло двадцать дней. Но удивительное дело – идти никуда не хотелось, хотя и приходилось: в столовую, в магазин…
Прошло еще двадцать дней. Жена не возвращалась. Эдику становилось не по себе. «Вот, жил, жил, и на тебе… Чего, действительно, не хватало? Пойти, помириться, что ли? Нет, первым – ни за что!»
В свободное от работы время Эдик стал много думать а себе, о жене, о семейной жизни. В конце концов, путем сложных логических умозаключений, он пришел к простому и единственному выводу – пойти и простить ее за всё!
И он уже совсем было собрался идти, но тут заявился к нему друг Серега и как бы в невзначай говорит:
- Зашел вчера в кафе с женой. Между прочим, неплохой ансамбль там играет. Да, видел твою подругу с какой-то компанией. Был там дядя такой, два метра росту, в очках, с бородой. Так она с ним танцевала… Да ты не волнуйся, - заметив, как Эдик сначала побелел, а потом посинел, забеспокоился Серега. – Может, это просто так, одноклассник?...
- Два метра в очках с бородой. В очках два метра с бородой. С бородой в очках два метра… - в исступлении повторял Эдик, оставшись один и бесконечно колеся по комнате. – Так, значит, она все это специально подстроила, чтобы к нему убежать?!
- Если к другому уходит невеста, но неизвестно, кому повезет! – периодически тонко и одиноко выкрикивал Эдик в бездушное пространство квартиры. «Но я же лучше, чем кажусь!» - эта мысль надежно зациклилась у него в голове, но не успокаивала. Эдик чувствовал, что взрослеет и умнеет не по часам, а по минутам. Возможно, даже и седеет.
Но до утра он дожил все-таки без существенных изменений в своей наружности. И в самом первом, еще пустом трамвае, помчался на другой конец города.
Ехать было далеко, и Эдик успел сочинить такую обличительную речь, которой, возможно, позавидовал бы любой знаменитый оратор прошлого и будущего. Особенно хороша была последняя фраза: «Это всё ваши козни, дорогая теща!»
Но вот и знакомая дверь. Открыла теща. Вышла жена. Заготовленную речь свою Эдик моментально забыл. У него почему-то свело челюсти, и он пытался что-то произнести:
- А-а… а-а… в ресторане! А-а… с бородой?...
Открылась дверь, и из комнаты в прихожую вышел высокий парень с большой черной бородой.
- Привет, зятек. Куда это ты запропал? Мы уж без тебя и день рождения жены твоей отметили.
- Но ты же… Ты же в море.. в рейсе должен быть? И бороды… не было?
- Эдик с очень сложной гаммой чувств в душе узнал Генку, брата жены, шуряка своего.
С тех пор Эдик иногда бывает в ресторанах. С женой.
П И С Ь М О Д Р У Г У.
Александр Самойленко Владивосток
Здравствуйте, многоуважаемый товарищ Лев Иванович!
Получил от Вас открытку на 8 марта. Спасибо! И Вас так же.
Вы спрашиваете о причинах моего молчания. Сетуете на то, что мы не виделись около двух лет. Предлагаете встретиться.
Насчет моего молчания – несколько ниже, а то, что мы давно не виделись – неправда! Не далее как позавчера в магазине хлебобулочных изделий Вы отвернули свой сиреневый носик, изобразив вид, что меня не заметили.
Итак, насколько я понимаю, Вы желаете выяснить отношения? Что ж, извольте. Но предупреждаю – буду откровенен.
Начнем с начала и сделаем краткий экскурс в историю нашей молодости. Мы познакомились, когда мне было девятнадцать, а тебе – двадцать. Познакомились, как ты помнишь, на одной из наших ранних работ. Трудились мы в то время на мясном холодильнике. Работа была не пыльная, но и не денежная. Девяносторублевой зарплаты хватало на неделю. Но мы были молодыми и оптимистичными. Мы воровали мясо, варили его на рабочем месте и кушали, заедая сухой колбасой. Мы ходили в грязной робе, виртуозно матерились, а во время перекуров от перекуров играли в шахматы. Впрочем, в шахматы ты играл на уровне грудного дилетанта. Это были прекрасные, неповторимые годы!
Как раз тогда, если ты еще что-нибудь можешь помнить, я был во временном разводе со своей первой женой Верой. Вернее, Ниной. Я, как ты знаешь, первый раз в жизни женился в восемнадцать лет и моему первому в жизни ребенку исполнился тогда уже годик. И вот, пока я находился во временном разводе, мы ходили с тобой на танцы. И не моя вина, что девки на меня перли, как на буфет, а от тебя шарахались на сто восемьдесят градусов. И тебе часто приходилось засматриваться на женщин, что в обилии в ту пору встречались возле ликероводочных отделов гастрономов. Ты, хотя и был на год старше, но в сравнении со мной в некотором отношении являлся совершенным салажонком! В то время, когда я со своими первыми в жизни женами прошел всё и даже значительно больше – поэтому и пришлось с ними развестись, - ты еще только гадал, откуда берутся дети, и носился по городу с голодными вытаращенными глазенками. Этими же глазенками ты безрезультатно подмигивал и моей первой жене, и второй. Бил клинья.
Но давай еще немного побудем в нашей прекрасной молодости. Иногда на танцах мне удавалось познакомить тебя с более или менее порядочными баба… девушками. И что же ты делал? Ты изо всех сил пытался меня унизить, чтобы возвыситься самому в их глазах. И всегда это оказывалось бесполезным. Всегда обе девушки желали только меня, а не тебя. Да, девочки перли на меня, как на буфет. С рублем. Ты же знаешь, что я ни разу в жизни не женился по расчету. В отличие от тебя. Всех своих жен ты выбирал по папам и мамам. Так вот, ты пытался всегда меня словесно унизить. Я же никогда не обращал на это внимания. И не потому, что считал тебя совсем уж полным олигофреном или дебилом. Но, понимаешь, если человек говорит вместо «хотите» - «хочете» и понятия не имеет, что такое, к примеру, «промульгация», то что с него взять? Так думал я тогда.
К тому же ты в то время уже был активным филуменистом. Но собирал ты не спичечные этикетки, а этикетки от выпитых тобой бутылок. Ты обклеил ими всю комнату!
Но кое-что я могу записать тебе и в актив. Помнишь, когда меня милиционер выгнал с танцплощадки за то, что я закурил, ты сделал ему замечание? Ты сказал, что у парня, то есть у меня, были последние сорок копеек на билет. В действительности же у меня еще нашлось целых тридцать семь копеек. Три копейки я занял у ребят, купил новый билет и опять зашел на площадку. А тебя за то, что ты сделал замечание милиционеру, увезли и постригли. И пятнадцать дней ты наводил чистоту на улицах города. А потом от тебя, от стриженного, девушки разбегались уже не на сто восемьдесят, а на пятьсот сорок градусов. Ты пострадал за меня, и это я ценю.
Или вот еще. Я ухаживал с серьезными намерениями за одной очень нежной девушкой. А ты в интимной обстановке спел при ней очень пахабную матерщинную песенку. За что я тебе от души благодарен. Потому что нежная девушка потом сама мне спела такую песенку, от которой у тебя даже сейчас свернулись не только уши, но и все остальное.
Но все-таки твой пассив явно перетягивает. Например, когда меня били, катали ногами десять подонков, ты потом говорил, что не видел, что бьют именно меня.
Да, шли годы. Где-то росли наши дети, выходили замуж наши жены, половину зарплаты мы отдавали на алименты.
Я счастливо жил с Лёлей, а ты опять холостячил. Ты приходил к нам со «служебной жидкостью» - гидролизным спиртом, который ты выписывал на работе по двадцать литров в месяц. И вот мы у меня на кухне по ночам пили «служебную жидкость» и играли в шахматы. А то, что сделала Лёля, такого она, конечно, не желала. Во-первых, СЖ она хотела вылить только тебе на голову, а на меня пролилось случайно. Во-вторых, она не заметила, что я как раз зажигал спичку… А то, что тебе заменили одну треть кожи, - так и мне заменили! И Лёля получила свое – я, как выписался из реанимации, сразу же разошелся. Хотя мог бы жить с ней долго и счастливо. Еще года два.
Да, молодость проходила, как проходят мимо молодые женщины. И вот однажды, после тридцати трех, после этого знаменитого мужского возраста, когда в голову ударяет что-то, когда вдруг ощущаешь, что осязаешь, что понимаешь то, что понимаешь, а чего не понимаешь – все равно понимаешь… Ну, ты меня понимаешь.
Так вот, помнишь, мы сидели с тобой на бугре за трансформаторной будкой? Стояло бабье лето, но мы мало говорили о бабах. Мы смотрели на зеленые травинки, на прозрачных стрекоз, на голубое небо и морской залив. «Почему стрекозы летают?» - спросил ты меня. «Потому что они так сконструированы», - ответил я тебе. И вот тогда мы поняли, что мы друг друга поняли. И после третьей трехлитровой банки пива пошел разговор. Мы говорили, что жизнь наша прошла так, а не иначе. Потому что если бы она прошла иначе, то всё было бы не так. «Всё происходит так, как происходит», - говорили мы. И тогда мы с тобой осознали, что всю жизнь шли от одной кассы к другой. И ни хрена не заработали!
И вот на следующий день после того интеллектуального разговора я привел тебя в нашу лживую прогнившую шаражонку и познакомил со своим начальником – энергетиком Цюриковым, с этим генетическим ничтожеством, вором и взяточником. Я отдал тебе свою последнюю липовую справку с натуральной печатью на совместительство. И даже заполнил собственной рукой.
И вот ты там придуривался, сделал за неделю один компрессор, а потом приходил только за зарплатой. Целый год. Правда, тридцать процентов ты отдавал Цюрикову, этому мерзкому генетическому уроду. Да что взять с шараги, где главный механик и главный инженер имели по две персональных машины, ходили в белых костюмах, пудрили мозги и вешали рабочим лапшу на уши? Впрочем, их давно уже разогнали. На персональные пенсии.
И чем же ты меня отблагодарил за добро? Ну взять хотя бы тот случай, когда у моей последней жены скончался отец и мы с тобой с поминок поехали к моей законной любовнице Наташе. Ты – при женщине! – пытался провести на мне прием из кунг-фу.
Я знаю, что ты до сих пор думаешь, что кастрюлю с холодцом надел на твою гениальную голову я. Слишком низко ты ценишь мой высокий культурный уровень! Да я бы никогда не опустился до твоей плешивой головенки. Кастрюлю с холодцом, чтобы поостудить твой бойцовский пыл, надел пятнадцатилетний школьник, сын Наташи, Дима. И ложкой по кастрюле, когда ты безуспешно пытался ее стянуть, стучал тоже не я. Я, знаешь ли, не барабанщик-кастрюльник. Отбивала такт ложкой двенадцатилетняя дочь Наташи, Ольга. Она занимается в музыкальном ансамбле.
Не буду сейчас упоминать массу аналогичных случаев. Но вот последний, из-за которого наши взгляды резко разошлись, не могу не вспомнить.
Ты привел ко мне двух девушек из общежития швейной фабрики «Закат». Все было красиво и интеллигентно. Мы сидели за столом, закусывали консервами «Камбала в томатном соусе».
И тут ты вспомнил молодость, те приемы ниже пояса. Ты вдруг заявил, что квартира эта почти что твоя и ты в ней почти хозяин. Мне это не понравилось, но я промолчал. Я видел, что ты мне подсовываешь подругу, лошадь бельгийскую, а сам прешь на беленькую симпатичную Танечку. Хотя мы с тобой договорились, что никто ничей и как получится.
Далее, ты вдруг объявил, что ты импотент. Мне пришлось сказать, что я тоже импотент. Хотя мне это не понравилось. Но Танечка, девушка развитая, оказалась умнее. Она сказала, что в сексе, как в Олимпийских играх – главное не результаты, а участие. И вот, когда мы закрылись с Таней в спальне, а потом вышли оттуда, что же ты сделал?! Боже мой! Как же это низко! Ты запустил в девушку тарелкой! До какой же степени надо деградировать, чтобы запустить в девушку тарелкой, единственной тарелкой из дорогого сервиза, оставшегося мне на память от Марины! И ведь ты же знал, знал, что тарелка осталась одна, осталась случайно в грязной посуде, а весь сервиз унесла Лёля, когда меня не было дома. А тарелка импортная, тонкого фарфора, с золотым ободком… Считаю, что это был наиподлейший твой поступок! Кроме того, тарелка отрекошетила от Танечки и попала в две последние оставшиеся хрустальные висюльки люстры. Люстра! Боже мой! Я ее купил в кредит в годы своей прекрасной молодости еще с Ниной. Или Верой.
И что же? Таня схватила стул – единственный стул, сохранившийся из гарнитура, который мы с таким трудом доставали с Жанной! И она разнесла в дребезги этот дорогой для меня стул о твою чугунную голову!
И ты еще спрашиваешь, почему я два года не хочу с тобой встречаться?..
Впрочем, зла я уже на тебя не держу. Приходи. Я по-прежнему работаю сторожем – ночь через трое суток. Так что всегда дома. Ты пишешь, что твоя печень почти вся уже растворилась и остатки скоро выпадут в осадок? Ну, у меня тоже сердце все в шрамах и пузырях – от инфарктов и аневризм. Что ж, мы прожили долгую и интересную жизнь. Мне, слава богу, тридцать восемь, тебе – тридцать девять. Пожили, Лева, пора и на покой. Заходи. Попьем чайку с валидольчиком и аллохольчиком.
Всегда твой, Костик.
Это письмо отправилось по назначению – к Льву Ивановичу, но увы, уже не застало получателя на этом прекрасном свете. И тогда письмо пошло в обратный путь – к его автору. Но тоже, увы, и автор, Костик, уже путешествовал в ином мире…
Так письмо гуляло из одного почтового отделения в другое, пока конверт ни расклеился, а его содержимое случайно ни прочитали почтовые работники. Они-то и прислали его к нам в редакцию. С некоторыми сокращениями и купюрами мы его публикуем.
Н Е К О М П Ь Ю Т Е Р Н Ы Е И Г Р Ы.
1. Курицын считается почти другом и может кое-что для меня продвинуть. Обозначаю его положительным номиналом – единицей.
2. Но Курицына не любит Петухов, а от Петухова зависит очень много! Петухова я не уважаю, и он мне ничего хорошего не сделал. Но может сделать. Считаю его единицей.
3. Но тогда придется к чертям отказаться от Курицына и обозначить его нулем!
4. Птицына плохо отозвалась о Петухове! А Птицына – всё! В сравнении с ней Петухов – цыпленок. Птицына, конечно, единица. А Петухов? Еще подумаю.
5. Рассказал кое-что о Петухове Тетереву. Что я наделал? Если Петухова не уволят и Тетерев не займет его должность?!.. Что же поставить Тетереву? Была не была, ставлю положительно – единица.
6. Птицына презирает Курицына. При ней не буду подавать ему руки. Поставлю ему еще один нуль!
7. Тетерев рассказал Фазанову то, что я рассказал Тетереву о Петухове. А Фазанов всё передал Петухову. Вот же сволочи! Тем более, что история эта не подтвердилась – ведь я сам ее придумал. Тетереву ставлю два нуля.
8. Сообщаю Фазанову, что историю про Петухова мне рассказал Курицын. Фазанов обещает передать это Петухову. Ставлю Фазанову две единицы.
9. Ходят слухи, что Курицына поставят вместо Птицыной. Проклятье! Иду к Курицыну домой. Детям – шоколадки. Курицыну – кое-что горькое… Заодно рассказываю ему разные истории: о Петухове, Птицыной, Тетереве. О Фазанове – только хорошее. Они с Курицыным приятели. Ставлю Курицыну три единицы.
10. И какой же дурак распускает эти нелепые слухи?! Птицына получила еще большую должность, а Курицын так и остался на своем месте. И успел рассказать историю о Птицыной Уточкину. Уточкин передал Гусыниной, а та, конечно, доложила Птицыной. Что делать, что делать?!
11. Выход должен быть! Собираю все известные данные и программирую, перевожу на язык математики. Математика – наука точная, она мне даст правильный ответ.
Ввожу программу в компьютер. Через несколько секунд получаю распечатку с ответом: Наседкин – 0000000 … бесконечный ряд.
12. Наседкин – это я.
Ч Т О Ж Е Т Ы Н А Д Е Л А Л, Д Е Д У Ш К А?!
Научная нефантастика.
Крыша города канула в непроницаемой фиолетовой мари. Гравитаплан опустился на ядовито-рыжий песок. Десятеро туристов – большинство из которых спортсмены-двадцатиборцы, а остальные штангисты – замерли в напряженном волнении, ожидая команд опытного экскурсовода. Три долгих года они усиленно готовились к выходу в открытый городской пригород. И вот свершилось!..
- Приготовились! – начал экскурсовод. – Застегнули скафандры! Опустили шлемы! Включили автономное! Воздух! Вперед! Да поможет нам… наше проведение!
Они двигались след в след, ступая тяжелыми свинцовыми ботинками по грязному безжизненному песку.
- Итак, мы находимся в пригороде города Дивнозаозерска, - продолжил экскурсовод. – Достаньте свои карты.
Все достали из специальных карманов пластмассовые карты местности.
- Вот, как раз здесь, где мы сейчас проходим, был когда-то родник, - мечтательно сообщил гид. – Он так и назывался: «Чистый родник». Удивительно! До чего же была щедра природа! Прямо из земли текла чистая, прозрачная и, что поразительно, совершенно питьевая вода!
Туристы осторожно продвигались дальше по мертвой зыбкой пустыне.
- Внимание! Подходим к особо опасной зоне! Приготовить бластеры! Когда-то, по древним преданиям, в этом ущелье протекала река. Река – это такая масса воды, постоянно текущая из одного места в другое на десятки, даже сотни километров. Да-а, фантастика, просто не верится. Но осторожнее! Здесь живут…
- Ва-а-а-ха-ха!!! – из-за скалы с противным рычанием выползло безобразное неорганическое чудовище. Из его ощеренной кристаллической пасти падали в ядовитый песок капли ртути и синильной кислоты, цианисто-мышьяковый хвост нервно хлестал по сероуглеродистым упитанным тугим бокам.
Туристы с предельным вниманием обошли наглую неорганическую тварь и двинулись дальше от этого проклятого заколдованного места.
- А вот там, на горизонте, всего каких-то сто лет назад росла кедровая роща… - махнул рукой экскурсовод. – Кедр – это дерево. Ну, что такое дерево, вы прекрасно знаете. На центральной площади Дивнозаозерска стоит чудесный памятник. Дерево…
- Итак, мы у конечной цели нашего путешествия! Музей-паноптикум! Здесь, как вы знаете, хранятся три фигуры бывших отцов города Дивнозаозерска, отлитые в натуральную величину из нержавеющего кислотоустойчивого металла. Каждый из них в свое время прославился деяниями, которые на сегодняшний день хорошо изучены нашими историками и археологами. Вот, например, Иванюк. Взгляните на его мужественное, не знающее сомнений, металлическое лицо! Знаменит тем, что при его активном содействии были непоправимо загрязнены река и дивнозаозерские озера. В результате чего и пересохли.
А вот незабвенный Пертущенко! По его приказу была срублена единственная кедровая роща! Кстати, из нее изготовили прекрасную бумагу и выпустили последний номер журнала «Природа». Вот эти книги для посетителей, куда вы можете записать свои впечатления и отзывы, говорят, сделаны тоже из той последней натуральной бумаги…
Экскурсовод рассказывал интересные подробности из жизни природы, и никто не обратил внимания на юношу, остановившегося возле металлической фигуры с табличкой «Сидоров». Кто бы мог узнать в этом молодом человеке, облаченном в современный скафандр и модный шлем, родного внука бывшего мэра города – Сидорова?! Но это был именно он, Сидоров-младший. Он открыл журнал, в котором тысячи предыдущих посетителей записали свои мысли о Сидорове-старшем. Нет, не стал внук читать эти записи. Не смог.
«Что же ты наделал, дедушка?» - прошептал он. Взял карандаш да так и записал: «Что же ты наделал, дедушка?!»
- Скорее-скорее! Воздух кончается! – заторопил экскурсовод.
Гравитоплан подлетел к музею, туристы быстро погрузились и помчались из опасного пригорода в свой родной город. Город-мечту. Сбывшуюся. Под надежный искусственный купол, куда воздух и вода подаются поляризованными дельта-лучами с астероида, припаркованного в ближнем космосе.
Гравитоплан мчался туда, где у них на красивой пластиковой центральной площади города стоит ДЕРЕВО. Из натурального высококачественного полиэфирметанпропанэтилфенолбетона…
Н И Ч Е Г О С Л И Ш К О М.
На вид это был обыкновенный, рядовой старичок лет примерно… Нет. Трудно сказать, сколько именно. Не разбираюсь я еще в стариках. Зубы вроде на месте, волосы темные, седины почти нет. При разговоре очки надевает с толстыми линзами. И еще зонт у него такой… старинный. Длинный, черный, нескладной. Носит он его в любую погоду. Ну, морщины, конечно, у старика есть. Иначе он бы и стариком не казался. Потому что уж больно шустренький. Кажется, побеги с ним стометровку – не угонишься.
До вчерашнего вечера мы с ним не очень-то и разговаривали. Некогда все. Командировочное время какое? То на завод, то в столовую, то в кино. Знал я только, что дед из самой Мос
квы. В каком-то НИИ каким-то механиком работает. Кого-то проверять в этот город приехал. Ну, а вчера прихожу вечером, а старичок уже в номере. Лежит на кровати, улыбается. Настроение у него, значит, лирическое. В общем, слово за слово и разговорились. Я люблю с пожилыми людьми поговорить. Во-первых, смотришь на него и думаешь: «Вот человек старше тебя в три раза. Он участвовал в таких событиях, о которых тебе только из книг да кино известно. А ты с ним разговариваешь, даже потрогать можешь…» А во-вторых, не каждый день со старым человеком встречаешься. Ведь у нас молодежь в основном вокруг. А какие у нас, у молодежи, разговоры? Сами знаете. Легкомысленные…
Ну вот, лежим, беседуем о том о сем. Я, как представитель молодого поколения, сразу же по всяким недостаткам прошелся. То, не так, да это не эдак. Но тут старичок аж взвился над кроватью.
- А хлеб с опилками, извините за выражение, вам приходилось кушать, молодой человек?! – кричит. – Или вообще ничего не кушать недельку-другую?! – кричит. – А в тысяча девятьсот пятом году… Впрочем, вас тогда еще не было…«Ничего себе! – думаю. – Сколько же лет тебе, дедуля?!
Пока я прикидывал дедулин возраст, он поуспокоился, но линию свою продолжал гнуть.
- Вот сейчас стали все питаться, как раньше господа. Каждый день мясо, масло… Кушают много, а двигаются мало. От того и болеют.
Старик начал припоминать тысяча девятисотый год, а в это время подошел наш третий жилец по комнате, Василий Петрович. Я взглянул на него, и мне показалось, что он гораздо больше похож на долгожителя, хотя ему немногим за сорок. Сгорбленный, лысый, ужасно кашляет, по ночам дико храпит, а днем жалуется, что все внутренности у него «висят исключительно на ниточках».
- Да-а… Так вот, помню, в тысяча восемьсот девяносто пятом году… Мы с Василием Петровичем переглянулись.
- Сколько же вам, папаша, пардон, лет? – не выдержал Василий Петрович.
- Девяносто пять. И учтите – я работаю и чувствую себя прекрасно. Главное – питание, физкультура, режим…
Василий Петрович надолго закашлялся, а я лежал и улыбался, наверное, глупо и недоверчиво. Заметив наше шоковое состояние, уроженец прошлого века бойко соскочил с кровати и резво забегал по комнате.
- Что ж, я вам врать буду, молодые люди, а?! – горячился долгожитель.
- Вот, пожалуйста, смотрите! – Он что-то выхватил из внутреннего кармана своего старомодного пиджака и сунул мне в руку.
Я открыл обычный красный паспорт и прочитал:
- Иванов Сидор Спиридонович. Год рождения – 1890.
- Да-а… - мечтательно протянул Василий Петрович сквозь кашель – как будто ему тоже предстояло прожить девяносто пять лет… - А чем же вы, папаша, пардон, питаетесь?
- Э-э, молодой человек, питание – вопрос особый…
Василий Петрович зачем-то достал толстую тетрадь и карандаш.
- Если не возражаете, папаша, я законспектирую некоторые рецепты ваших диет?
- Что ж, пожалуйста, пожалуйста, секретов у меня нет. До тридцати лет я мяса, можно сказать, почти не ел. Хлеб, овощи, каши. Ну, на гражданской когда воевал, там, конечно, выбирать не приходилось. А потом опять диету соблюдал.
- А конкретнее, Сидор Спиридонович, конкретнее? – нервно теребя карандаш и горя нетерпением записать рецепт от старости, торопил Василий Петрович.
- Записывай. Суп морковный. Немного картофеля, чуть-чуть риса, побольше моркови и минимум соли. Отличная вещь! Или горох. Размачиваю его всю ночь. Утром варю девяносто минут. Очень вкусно!
Василий Петрович морщился, но записывал.
- Из молочных продуктов потребляю простоквашу и сыр. Из фруктов лучше яблоки…
Интересная беседа продолжалась далеко за полночь. Сидор Спиридонович перемежал рецепты диетических блюд с мемуарными воспоминаниями, а также со своим мнением на мировую политику и технический прогресс. Я бы с удовольствием слушал старика всю ночь, но нашу беседу прервал мощный храп Василия Петровича.
Утром я встал поздно. Сидора Спиридоновича не было. А Василий Петрович… Он занимался чем-то странным. То рукой дергал, то ногой дрыгал. То ойкая и хватаясь за спину, начинал сгибаться.
- Что с вами, Василий Петрович?
- Что-что… Видишь, гимнастику делаю. Пора серьезно за свое здоровье браться.
«Да, действительно, - подумал я, - пора». И тоже немного попрыгал и помахал руками.
- Пора, пора за здоровье браться, - повторял Василий Петрович, спускаясь по лестнице в ресторан на завтрак и перелистывая на ходу тетрадь с диетами Сидора Спиридоновича. – Что закажем? Думаю, по кусочку хлеба бородинского и стакану простой воды?
- А может, еще по морковной котлетке? – робко предложил я.
- Ну, брат, как ты шикуешь! Впрочем, ладно, одну на двоих возьмем. А уж на обед, пожалуй, и по целой можно. Ужинать-то не будем…
- А может, вместо воды чаю закажем? Без сахара, без сахара!...
- Ну, если только без сахара.
Мы расположились за столиком. Напротив сидел какой-то тип, закрывшись газетой. Перед ним на большом блюде дымился шашлык. С луком, с острой приправой… Рядом стояла чуть начатая бутылка пива.
Сидим, отворачиваемся от шашлыка, слюни глотаем – ждем официантку с морковной котлетой и чаем без сахара. И вдруг Василий Петрович бросает на стол свою толстую тетрадь и говорит ни с того ни с сего:
- Доброе утро, Сидор Спиридоныч!
Тут тип убирает газету – и что же мы видим?! Мы лицезреем немного смущенного, немного жующего… Сидора Спиридоновича!
- К-как же это п-понимать, п-папаня?! – грозно спрашивает Василий Петрович.
- Э-э, видите ли, э-э, молодые люди… этот завтрак у меня чисто, э-э, эстетический. Я съел ма-а-аленький кусочек мяса и выпил ма-а-аленький глоточек пива…Мы с Василием Петровичем переглянулись.
- Официантка!!! – заорали мы в два голоса. – Восемь пива и два тройных шашлыка!!!
Через несколько минут мы уже пили по второй бутылке пива и глотали не жуя мясо. А Сидор Спиридонович написал что-то на салфетке, протянул ее нам и пошел к выходу.
- Что это старикашка накалякал? По-французски, что ли?! – громко вопросил Василий Петрович.
- Нет, это по латыни. Ne quid nimis, - от дверей ответил Сидор Спиридонович. – А переводится: «Ничего слишком»…
Х В О Т О К А Р Т О Ч К И.
Быль, рассказанная трактористом Тихвиным.
Хата Филиппенчих стояла как раз за матушкиным огородом – такая же древняя, как сами старухи. Скатал ее из могучих лиственниц еще в девятьсот втором, как только переселились они сюда, муж одной из сестер. Чей именно – сейчас этого уже никто кроме самих Филиппенчих и не помнил. Сам муж вскорости после революции помер, а сестры так и остались жить вдвоем. Детей у них не было. Одна вообще, вроде бы, в девицах до сих пор…
Жили себе и жили. Матушка говорила, что когда сюда переселялись с Украйны, то она еще девчонкой молодой была, а Филиппенчихи уже в годах ходили. Может, матушке так тогда казалось по молодости лет, но что старухам далеко за сотню перевалило – это точно.
Старухи, не смотря на возраст, были бойкие и от помощи пионеров-тимуровцев отказывались ни один десяток лет. Огородничали потихоньку, понемногу птицу разводили, а кое-что иногда и на базар сносили. Еще бабки по деревне сплетничали, что Филиппенчихи поколдовывают, поэтому, дескать, и живут долго. Насчет колдовства это, конечно, наговоры, а знахарки они известные. У грудных детей дурной крик заговаривают, грыжу, вывихи у взрослых правят. В лечебных травах разбираться матушка у них выучилась.
И вот в последнее время стали они все разговоры на смерть переводить. Соберутся на скамеечке перед хатой, матушка подойдет, еще старухи, и давай – кто где помер, да отчего, да сколь лет было… А старшая Филиппенчиха, баба Липа, все на себя наговаривает – вот, мол, зажилась, пора, значит, и честь знать. И все такое прочее.
По какому-то старинному обычаю хранился на чердаке хаты Филиппенчих гроб. Дубовый. Сейчас уж таких не делают. Громаднейший, дубовый, почти вечный гроб. Домовище. Пылился он на чердаке лет сорок, а может, пятьдесят. Принадлежал он старшей Филиппенчихе бабе Липе. А младшей, которая и младше-то была года на три, бабе Грипе, гроба, видно, в свое время то ли не полагалось по возрасту, то ли обычай тот устарел или еще по какой причине, но гроб имелся только один.
Раньше, когда баба Липа помоложе была, она, примерно, раз в пять лет залазила по шаткой приставной лестнице на чердак и проверяла свое добро, вытирала с него пыль. Сейчас же ни она, ни Грипа влезть на чердак уже не могли и баба Липа волновалась – как он там, не рассохся ли?
Разговоры о смерти достигли такой силы и высоты, что у бабы Липы возникло очень большое и нестерпимое желание срочно осмотреть свое последнее пристанище.
Мир вокруг Филиппенчих так поменялся, что им самим как-то странно и чудно было смотреть друг на дружку и сознавать, что они живы и здоровы и в полном уме и ничего им не деется, а одногодков-то уж нет давным-давно. И их подруги бабки годятся им по крайней мере в дочки…
В общем, посудили они, порядили меж собой и призвали в свою хату Гришу, человека известного в Астраханке и Камень-Рыболове тем, что за небольшие деньги Гриша может сделать небольшую работу.
За два рубля Гриша спустил на веревке гробину вниз. Крышку начал спускать, да уронил. Но ничего, выдержала крышка. Запер Гриша домовище в хату, поставил на табуретки, как бабки попросили, и озирается.
- Кто помер, а? Кто помер? – спрашивает.
- Никто, Гриша, никто, - говорят ему бабки и вытесняют на улицу.
- А я могилку могу. За пятерку.
- Не треба, Гриша, пока… - отвечают бабки.
Вышел Гриша во двор, ругнулся, что вот, колдуньи, такие перетакие, колдовать собрались, и пошел по деревне, затянув песню без слов, которую, возможно, было слышно в самом Рыболове.
А Филиппенчихи следом за Гришей призвали в хату свою суседку и подругу самую любимую – Андреевну Тихвину, матушку мою, то есть. И попросили они ее об одной услуге – съездить на автобусе в Камень-Рыболов, в комбинат бытового обслуживания и пригласить «хватограхва». А пока она будет ездить, баба Липа снарядится, как полагается, и в гроб ляжет, будет, значит, хвотограхва ждать. Оченно ей хочется посмотреть, значит, как же все это будет с ней после смерти.
А может, что и другое замыслила старушка. Может, подумала, что если запечатлеется она на фотокарточке в домовище, так вроде как бы побывает на том свете и отметится. Там уж ее, наверное, с фонарями ищут. Побывает, да и назад возвернется.
Кто ее знает, может, так и подумала.
- Тольки, Андреевна, сурьезно надоть, кабы хвотограхв не догадался. А то не пойдеть. И невдобно получится. А когды хвотограхвировать будеть, так вы как бы и попричитайте посурьезному. Для вида, значится…
Дали матушке пять рублей денег и отправилась она за «хвотогрхвом».
Фотограф был парень молодой. На похороны он никогда не ездил. По похоронам ездила Сидоренкова, но она вот уже две недели на больничном сидит. Покойников он боялся до жути, до дрожи в коленках и предпочитал ходить по свадьбам. Свадьбы – другое дело! Стариков и старух он не любил, потому что сам был молодой и здоровый и считал, что пока ему постареть, ученые придумают такое, что ни старости, ни смерти не станет и он будет жить вечно. А тут старая карга с клюкой приперлась и канючит: «Сынок, сынок, старушку надо схотограхвировать…»
А на кой черт ее фотографировать!?
- Справка о смерти? – сквозь зубы, отвешивая нижнюю губу, цедит фотограф.
- Дак, нету, сынок. Дома осталась, - фантазирует матушка.
- Ну вот, дома… Сколько видов делать?
- Дак, сколько? Один вид, в гробе… - говорит заискливо матушка.
- Десять рублей, - выписывает квитанцию фотограф.
- Десять!? – пугается матушка. – Вот, сынок, пять, а остальные на дому получишь.
- На дому, на дому… - зло бубнит фотограф. – В три часа ждите.
Садится матушка в автобус и назад, в Астраханку, к Филиппенчихам. Заходит в хату и не по себе ей деется. Стоит гробище здоровенный, всю хату занял, а в нем маленькая сухонькая баба Липа лежит. Глаза закрыты, нос в потолок смотрит, вся в черном, белым саваном прикрыта. Гроб внутрях тоже черным покрыт и цветочки наложены… «Неуж, взаправду померла!?» - удивляется со страхом матушка. Но баба Липа открывает глаза и спрашивает как ни в чем не бывало: - Прийдеть хвотограхв-то?
Матушка смотрит на часы с кукушкой. – Вылазь, рано еще. В три часа обещалси. Пять рубликов приготовте, не хватило…
Липа, кряхтя, с помощью Грипы и матушки, вылазит из гроба. Старухи изучают квитанцию и горестно изумляются – как дорого! Десять рублей для них большая сумма! Они-то надеялись, что матушка им еще сдачу принесет.
Потом они все вместе отобедывают: поклевали немного, как воробьи – картошки и помидоров. Попили чаю с сахаром вприкуску и с маленькими твердыми бубликами – зубы у всех свои, не вставные.
В полтретьего баба Липа полезла в домовище – вдруг хвотограхв раньше прийдет?
В три часа выскочила кукушка из часов, прокуковала, а фотографа нет. И в полчетвертого его нет. Бабе Липе лежать скучно и тошно, надоело. Матушка с бабой Гриппой на двор поминутно выглядывают – не появился ли?
В четыре кукушка опять выскочила, прокуковала, а хвотограхва все нет. Наконец, в пятом часу стукнула калитка. Матушка побежала встречать.
- Целый час вашу хибару искал! – раздраженно говорит фотограф.
Матушка знает, что он врет – спроси у любого, каждый покажет, где хата Филиппенчих. Но матушка вида, конечно, не подает, а ласково приглашает: - Сюда, сынок, сюда…
Фотограф мельком оглядывает вросшую в землю хату. «Избушка на курьих ножках», - думает он с каким-то нехорошим, жутковатым суеверием, перешагивает порог и его непонятные боязливые предчувствия сбываются! С порога он натыкается на страшный здоровенный гроб, каких никогда не видывал, а в нем старуха вся в черном, нос крюком – вылитая баба Яга! А рядом еще две и больше никого. И внутри хаты все, как в кино про эту самую бабу Ягу: тяжелые деревянные лавки, сундуки, огромнейшая печь, а по стенам – венки из трав висят… Выскочить бы ему из этой проклятой хаты, да все же неудобно.
- Ну вы… становитесь к нему… к ней б-ближе. Так, так. Щас… - Он дрожащими вспотевшими пальцами расстегивает футляр, прикладывает к глазу видоискатель. Резкость наводит не по лицу старухи покойницы, а по цветку в гробу. Щелк. Фотограф вспоминает, что не подключил лампу-вспышку. Расстегивает еще один футляр, вынимает лампу, вставляет в фотоаппарат, подключает к аккумулятору. Щелк. Тут он вспоминает, что забыл снять колпачек с объектива. Снимает и торопливо передергивает затвор. А, черт, кажется, пленку заело…
А баба Липа терпит из последних сил. Невмоготу ей больше лежать. И как назло прицепилась к ее носу муха. Полетает, полетает и сядет на нос. Она на нее уж и из под губы незаметно дует, и из ноздри, сгонит, а муха опять! Грипа и Андреевна мучений бабы Липы не замечают – они в фотоаппарат внимательно глядят, хотят на карточках хорошо получиться. А муха обнаглела, в ноздри лезет! И тут баба Липа вдруг нечаянно забыла – где она лежит и что происходит. Подымает руку, замахивается на муху и в полный голос кричит: - Кыш, нечистая сила!
И это как раз в тот момент, когда фотограф наставил фотоаппарат, чтоб фотографировать, а баба Грипа только что горестно пропела: - И на кого ж ты нас, касатушка ты наша, покинула-а!
Фотограф фотоаппарат из рук выронил, он у него на ремешке на шее повис. Стоит и молчит. Видно, что человек крикнуть хочет, да не может. Тут матушка, чтобы сгладить у него немного неприятное впечатление, а может, и слегка проучить молодого человека за нехорошее обращение со стариками, говорит так серьезно, по старинному:
- Чур меня, чур! – и осеняет себя крестом.
Грипа, думая, что бабы подшутить решили, тоже не смолчала:
- Чудак покойник: умер во вторник, стали гроб тесать, а он вскочил, да и ну плясать! – молвила лихо старую присказку.
- А-а-а!!! – наконец, разразился фотограф и попятился к двери.
- А хвотокарточки когды ж? – спросила баба Липа, понимая, что терять уже больше нечего, вставая и усаживаясь поудобнее в гробу. Но фотограф не ответил, вывалился во двор и понесло его на какой-то сверхъестественной реактивной тяге, да почему-то не в калитку, а по огородам, по грядкам, по заборам, мимо одуревших от удивления, ничего не понимающих собак, на берег Ханки, и уже берегом, берегом и до самого Камень-Рыболова…
Матушка обещала Филиппенчихам сохранить происшествие в тайне. Но тайны не получилось. Фотограф написал заявление в милицию и поползли всякие разные слухи: и про летающий гроб, и про привидения, и про хату, что по ночам по двору гуляет. Тогда матушка и решила правду людям поведать.
А к Филиппечихам приходил милиционер участковый. Попытался один затащить гроб на чердак, да не смог. Позвал меня – вдвоем кое-как затянули. Так он там и лежит. А Филиппенчихи до сих пор обе живы и здоровы…
Д Е Л Ь Ф И Н Ы.
Морская побасенка.
- Дельфины! Дельфины под форштевнем! – пронеслось по судну. Все, кто находился на палубах, бросились на бак. А на палубах была почти вся команда, свободная от вахты.
Океан. Южные широты. Вода голубая, как в цветном кино. И загар африканский. Где же еще быть, как не на палубе?
Четверо матросов красят шлюпбалки, а когда не маячит поблизости боцман, перекуривают, подставляя южному солнцу не обугленные еще части тела.
По левому борту болтается на подвеске Студент. Он закрашивает на корпусе царапины. Обеспечивает Студента Иванов. Ивашка – так его зовут за голубые глаза и покладистый характер. Он должен следить за Студентом: как бы с тем чего не приключилось, а также опускать ему на шкертике краски и кисти. Но Иванов постоянно уходит к тем четверым на шлюпбалки – там веселее. Студент пискляво и скрипуче орет:
- Ива-а-ашка-а! Через клюз тебя да на брашпиль! Иди сюда-а!! – По части всяких хитрых морских и других выражений Студент превосходит иногда самого боцмана.
Мотористы нашли свой кусок солнца на танковой палубе. Они оголились до плавок и уже минут двадцать соображают, как им поднять металлическую бочку со смазкой на верхнюю палубу.
Из пятидесяти двух человек экипажа двенадцать – восемнадцатилетние. Это их первый рейс. Впервые Тихий, Великий… Впервые такое жаркое солнце и такой черный загар. А дома-то сейчас зима…
Неожиданно корпус судна вздрогнул. Застучали дизеля. Дремавший до этого в дрейфе огромный танкер стал медленно набирать ход. И тут кто-то крикнул: - Дельфины! Дельфины под форштевнем!
И все бросились на бак. Кто вниз, кто вверх по вертикальным трапам, с мостика, со шлюпбалок и с танковой палубы. С кормы бежали уже с фотоаппаратами, двенадцать восемнадцатилетних никогда еще не видели живых, настоящих дельфинов. Остальные видели, и не раз, но тоже бежали, стараясь, правда, бежать степенно.
Облепили весь фальшборт на носу. Фотографировали. Смотрели. Внизу, чуть опережая режущую кромку форштевня, шла стая. Под прозрачным тонким слоем воды блестели спины. Сверху торчали лишь черные мощные плавники – как флаги. Дельфины без всяких усилий свободно обгоняли танкер, идущий своим полным ходом – восемнадцать узлов. Они резвились, подныривали под судно, переходя с одного борта на другой, выпрыгивали из воды.
- Вот загадка природы, - сказал старший рулевой Матвеич. – Километров семьдесят в час, наверное, могут делать, а за счет чего – неизвестно. Дизеля-то у них нету…
- И людей спасают… - в разговор вступили стоящие на баке.
- У них мозг – больше чем у человека…
- Соглашение международное подписали – не бить дельфинов, потому как братья по разуму…
Стая отошла к левому борту. Под форштевнем остался лишь один, самый маленький. Дельфиненок. Он продолжал резвиться и выпрыгивать. Стая ждала. Но дельфиненок и не думал к ней присоединяться. Тогда от стаи отделился самый крупный. Видимо, вожак. Сначала он шел параллельно с молодым. Может, говорил ему что-то, объяснял. Но уговоры не подействовали. И вожак легонько своим мощным боком стал оттеснять дельфиненка от корпуса судна, подталкивая к стае.
А в это время всеми забытый Студент сидел на подвеске и нарушал технику безопасности. Нельзя находиться за бортом, если судно на ходу. Попался бы он кэпу или чифу на глаза!.. Студент сидел, болтал ногами и орал: - Ива-а-ашка! Кто там под форштевнем, а-а?! Ива-а-ашка, кнехт ты ржавый незасуриченный!!!
И вдруг, внизу, рядом со своими ногами, он увидел черный плавник и здоровенную спину! «Акула! Щас ноги мне будет откусывать!..» У него всё оборвалось внутри. Мгновенно подскочив, он задрыгался и заизвивался на страховочном конце, пытаясь подняться по нему наверх, к леерам. Студент поддевал коленом висящую на шкертике банку с краской, краска лилась ему на штаны, но он не замечал. Он дрыгался, подтягивался и пискляво, со скрипом, орал: - Спаси-и-ите!!! Ива-а-ашка-а-а!!! … … !!!
Студенту тоже было восемнадцать, и это тоже был его первый рейс и первый дельфин.
В А Р И А Н Т И З А Н Т И М И Р А.
Его привезли и положили зеленым носом кверху. Вокруг забирюзовело, засалатнело и даже заультрамаринило. Потому что щеки и лоб у него тоже были зеленые – в зелёнке. Он лежал и молчал. Взор его был обращен внутрь себя. Так как его зеленые веки распухли и не открывались.
- Ну что, пытать будем? – спросил Миша.
- Да, пора, - согласился дядя Вася у окна. – Что ж, мужик, рассказывай. Как тебя зовут и как ты сюда попал. Если в состоянии, конечно. А ежели нет, так ничего. Лежи, отдыхай, потом расскажешь.
Зеленый вздохнул. – Да чё, я ниче, меня зовут Боря, - начал он как-то слишком уж бодро.
- Нет, ты, мужик, сейчас лучше помолчи. Видать, у тебя еще синдром после сотрясения мозга остался, - посоветовал опытный дядя Вася.
- Да чё, я ниче, меня зовут Боря, - опять бодро повторил Зеленый.
- Еду, значит, я, значит, вечером. У меня мотоцикл «Урал» с коляской… был… Еду, значит, еду… Да, давайте знакомиться. Меня зовут Боря…
- Боря, вы лежите-лежите. Вам надо поспать, - вежливо посоветовал Виктор Петрович.
- Да че, я ниче. Меня зовут Боря. Еду я, значит, еду, у меня «Урал» с коляской… был… Вечером. А справа пенелевоз. Я его, значит, обгоняю, а тут на встречную полосу «тойота» ка-ак вылетела, ка-ак врезалась в меня! А вообще-то, мужики, давайте знакомиться. Меня зовут Боря…
- Да ты отдыхай, Боря, - еще раз посоветовал сочувственно дядя Вася.
- Да чё, я ниче. Ну, значит, когда «тойота» в меня нагло врезалась, я с мотоцикла вылетел и полетел, полетел… А когда приземлился – шлем вдребезги! Я обошел вокруг бывшего мотоцикла, схватился за голову, сказал: «Ё… елки-палки!», а очнулся уже здесь. Давайте знакомиться, мужики. Меня зовут Боря…
Через два дня, когда в палате стало казаться, что Борей зовут именно его, явилась молодая дама в форме. Гаишница. Она села напротив Бориной кровати и положила ногу на ногу. Борины зеленые веки открылись пошире – реакция на короткую юбку, изящные ноги и черные прозрачные колготки.
- Ну, рассказывайте, попросила дама, разворачивая какую-то большую бумагу.
- Да чё, я ниче. Еду я, значит, еду, а тут справа панелевоз… - привычно завел Боря.
- Так-так. Значит, панелевоз. Значит, говорите, «тойота» в вас врезалась? А теперь давайте рассмотрим схему происшествия и зачитаем свидетельские показания. Во-первых, никакого панелевоза не было и дорога оставалась справа свободной.
- Не было?! – искренне удивился Боря. – Значит, показалось…
- Во-вторых, не «тойота» выехала на встречную полосу, а вы.
- Я?!
- Да, вы. А сколько вы выпили?
- Я? Да че, я ниче. Полтора стакана. Ее, проклятой…
- А где вы подобрали пассажира?
- Какого пассажира?! Не было никакого пассажира!
- На вас была куртка серебристого цвета? – гаишница проницательно смотрит на зеленый Борин нос.
- Да, серебристого.
- Так вот, пятеро свидетелей утверждают, что вы сидели в коляске, а пассажир – за рулем.
- Как?! Не может быть! Не знаю я никакого пассажира!
- Пассажир находится в соседней палате, ; спокойно сообщила гаишница. ; Сейчас я с ним побеседую, а потом вы с ним разберетесь…
Через полчаса у Бори на кровати сидел еще один зеленый. Палату разызумрудило! Новый Зеленый был очень красиво зеленый. У него торчали ёжиком зеленые волосики, а вокруг глаз зеленкой нарисованы клоунские круги, как у Жакони из детской телепередачи.
Два зеленых пораженно разглядывали друг друга.
- Как же я у тебя в мотоцикле оказался?! – удивился Жаконя. – Мы ведь совсем не знакомы?!
- Понятия не имею – откуда ты взялся. Слушай, а ты у меня, говорят за рулем сидел? Так это ты в «тойоту» врезался?!
- Да что вы все с ума посходили … и гаишница… Я?! За рулем?! Да я… Да… Я же никогда на мотоцикле даже в коляске не ездил…
Не принято автору вмешиваться в собственную юмореску. Закончил рассказец – поставь точку и начинай следующий.
Но в данном случае не могу не вмешаться. Во-первых, чувствую, что многие, прочитав этот сюжет, пожмут плечами и скажут: «Ну и насочинял! Хоть оно и юмореска, но надо реалий держаться, а не выдумывать черте-что. Сотрясение мозга – оно, конечно, разные штуки выделывает с памятью, но не до такой же степени!»
До такой, граждане, до такой и даже больше. Тем более, что автор лежал в палате вместе с Зеленым №1. То есть, с Борей.
Впрочем, юмор и анекдоты существуют вовсе не для того, чтобы в них свято верили. И автор не стал бы дописывать эти строки и убеждать в чем-то, если бы не последовало странное продолжение этой нехитрой истории.
Ровно через год после выше описанных событий, я лежал уже в другой больнице, в двухместной палате. Однажды вечером от недостатка впечатлений я развлекал себя и соседа вот этой историей.
Сосед – солидный молодой человек, милиционер, студент-заочник юрфака, очень внимательно и серьезно прослушал рассказ до конца, ни разу не улыбнувшись. Потом он с величайшим трудом встал с кровати и держа на перевязи правую руку и приволакивая левую ногу, проковылял несколько раз по палате. И остановившись в конце концов против моей кровати, произнес: - А ведь тем вторым Зеленым, Жаконей, был я…
- Т-ты?! Но… И… как же ты все это объяснишь?!
- Да черт его знает! В тот вечер я тоже слегка выпил. Слегка. Это я помню. А как я в чужом мотоцикле оказался, да еще за рулем… Я ж никогда… Даже не знаю, где там что включать… Так что очнулся уже с сотрясением мозга в больнице. Это в прошлом году. Но знаешь ли, как я попал в больницу в этом году? Я целый год пытался вспомнить – что же произошло и как это я ездил и почему?.. И не проделки ли это инопланетян… И вот так шел, задумался и не заметил, что канализационный колодец открыт… И вот результаты…
Всё, уважаемые читатели, точка. И только еще одну малюсенькую банальную истину: н а ш а ж и з н ь ф а н т а с т и ч н а д а ж е в
м е л о ч а х.
К О Ш К А, В Ы К О Р М И В Ш А Я Л Ь В А.
Древняя притча с современной подоплёкой.
«Бродила как-то кошка и увидела мёртвую львицу, а рядом с ней был живой львёнок. Взяла она львёнка и выкормила,» - так начинается древняя притча.
Но перенесёмся в наше цивилизованное время, когда львы остались в основном в зоопарках, а кошки, возможно, скоро будут занесены в красную книгу.
Итак, перенесемся. И попадём на некое Предприятие. Или, выражаясь более современно и актуально, попадём на некую фирму. Какая она? Может быть, совсем небольшая, а может быть, очень даже солидная и богатая. И работает на этой фирме, заметим кстати, давно и успешно, некий товарищ Кошкина. И если говорить всю правду, то собственно эта солидная фирма и принадлежит товарищу Кошкиной. Вернее, госпоже Кошкиной. Ну, может и не вся целиком, но хороший пакет акций фирмы у госпожи Кошкиной есть – это уж точно.
И вот однажды устаивается на эту фирму некий товарищ Львицына. И заметим кстати, пока она очень мало понимает, а может, и совсем не понимает, чем занимается данная фирма и что от нее требуется самой.
Но госпожа Кошкина берет, естественно, госпожу Львицыну под свое покровительство и постепенно передаёт ей свои знания.
И вот, госпоже Львицыной настолько нравится данная фирма, что она в конце концов замысливает присвоить ее себе. Ну, если уж и не всю, то хотя бы ту часть, которой владеет госпожа Кошкина…
Однако пора вернуться к притче.
«Однажды не нашел львёнок никакой дичи и решил сожрать ту самую кошку, которая его вырастила. Кошка догадалась и взобралась на дерево. Львёнок уселся внизу под деревом и сказал ей:
- О, моя кормилица, моя воспитательница! Ты мне дороже родной матери, почему ты передала мне все свои повадки, но лазать по деревьям не научила?
Кошка ответила:
- А это я приберегла для себя, пригодится, думаю, в нужде, для такого случая, как этот!»
Но перенесёмся в наше урбанизированное время. Оглянемся вокруг.
К а к м а л о д е р е в ь е в…
ПРАЗДНИК СМЕХА.
Перед тем как лечь в больницу, он зашел к ним. До того как лечь в больницу, имея сто процентов шансов из нее не выйти никогда, он зашел к ним. Якобы по делу. Якобы договориться и через нотариуса заплатить алименты за год вперед. Впрочем, такая цель действительно была. Кто знает, а вдруг он все-таки выйдет из больницы? Но в каком виде? А заплатит за год – целый год у него никаких долгов.
Перед тем как лечь в больницу, он все-таки зашел к ним. Может быть, в последний раз увидеть их.
Позвонил. Открыла жена. Бывшая. Боже, какая она длинная и плоская! И лицо – еще молодой женщины, которую никто не любит, которая сама наломала дров, знает это, но никогда не признается себе. И во всем обвиняет его.
- Где дочь? – спросил.
- В подъезде шарахается, - тускло ответила она и захлопнула перед его носом дверь.
Дочь он нашел на улице. Она здорово изменилась. Выросла, повзрослела и похорошела. В тринадцать лет смотрелась на все семнадцать. Он не видел ее целый год. Короткое детское платьице и все та же, уже вылинявшая прошлогодняя курточка, которую он ей купил.
Дочь не только не обрадовалась ему, но была даже как будто недовольна, что он пришел. Она смотрела на него отчужденно, почти враждебно. Крутила головой, оглядывалась на здоровенный парней, бродивших по двору.
- Кто такие? – спросил он.
- Где? А, эти… Сашка с Вовкой. Сашке двадцать три года, а Вовке двадцать, - как будто похвасталась.
- Это что ж, твои друзья?
- Да нет, так просто…
Но он видел, как они ее ждали. Он уже представил этот двенадцатиэтажный подъезд, вечер, великовозрастных «друзей» и свою дочь…
- Позови маму, мне нужно поговорить с ней по делу, - попросил он.
Вместо бывшей жены вышла бывшая теща. Сто лет бы он не видел эту глупую мещаночку. Это она разломала их семью.
- Я хочу заплатить алименты за год вперед.
- А нам не нужны твои подачки.
- Но вы ведь все равно получаете деньги? А можете получить сразу.
- А нас и так устраивает.
- А что, у вашей дочери своих мозгов совсем не осталось? Что это вы до сих пор за неё решаете?
Теща ушла. Дочь стояла рядом.
- Что ж, расти большая. Меньше слушай свою бабушку. И держись подальше от этих парней. А я ложусь в больницу.
- Что, сердце? – равнодушно спросила дочь. Не спросить было бы просто неприлично.
- Нет, будут пилить череп. Операция на мозг. Прощай. – Он ушел. Никогда больше он сюда не придет.
Прошло около двух лет. Он шел по центральной улице. Навстречу ему двигалась дама. Еще издалека он увидел, как порозовело ее лицо, напрягся взгляд. Она замедлила шаги и остановилась перед ним. Он хотел пройти мимо, но она сказала: - Здравствуй.
Он тоже остановился. Нехорошо быть невежливым до такой степени – чтоб не ответить.
- Здравствуйте, - сказал он и продолжал молча стоять и смотреть на нее отсутствующим взглядом.
- Ну, как живешь? – спросила она, еще более заливаясь краской.
- Извините, мы знакомы? – спросил он равнодушно-вежливо.
- Т-ты… что? Ну что ж, дело твое…
- Ах, извините, пожалуйста, я все как-то забываю предупреждать. Дело в том, что вот уже второй год мне приходится со всеми своими знакомыми знакомиться заново. – Он простодушно смотрит в ее зрачки, пронизывающие его насквозь. – Дело в том, что я перенес операцию на мозг и, знаете, память… Так, кое-что, конечно, сохранилось. По мелочам. Детские воспоминания.
Он видит, как ее иглы-зрачки тупеют, расширяются, лицо скуластеет и вытягивается, рот чуть приоткрывается. И все-таки еще большая доза недоверия на ее лице есть.
- И понимаете, иногда попадаешь в дур-рацкие положения! – Он слегка дергает головой, и глаза его чуть округляются и даже несколько вытаращиваются… - Так мы были с вами когда-то знакомы? Вы мне напомните вкратце ситуацию, а то, действительно, неудобно.
- Т-ты… Прекрати… Т-ты…
- Нет-нет, вы не подумайте чего! Так бывает, амнезия – потеря памяти, задели важные центры головного мозга! Так бывает сколько угодно! Я уже привык за два года. Ну, если вам неприятно, извините, до свидания.
- Н-нет, подожди… те. Ты… Вы… действительно? Вы… Мы… же прожили десять лет… И…
- Ах, вон оно в чем дело! Ах, извините ради бога! Да-да, мне говорили, что я был женат. Трижды. Вы, судя по возрасту, моя первая жена? – дергает головой. – Вернее, вы говорите, десять лет? Значит, вторая? Очень приятно познакомиться. Да, вот такие штуки выкидывает жизнь. Амнезия…
- И ты… Вы ничего не помните?! Но… десять лет! И как познакомились?! Но у нас же … дочь!
- А-а, да-да, мне рассказывали. Да что мы здесь стоим на проходе, давайте отойдем в сторонку, - говорит он, слегка выпучивая глаза, и замечает на ее щеке скатывающуюся слезу. – Но, понимаете, очевидно получилось так, когда я в третий раз женился… Говорят, совсем молоденькая, хорошенькая, девятнадцать лет… Я заболел, и мы с ней расстались. И вот, видимо, в тот период все ваши фотографии, если они были, конечно, молодая ревнивая жена и уничтожила. Ее-то несколько фотографий сохранилось, а вот ваши, к сожалению… Но мне, разумеется, было бы очень интересно как-нибудь… Когда-нибудь встретиться с дочерью. Ее, кажется, зовут Лена? Лариса?! Да вы не расстраивайтесь, не плачьте. Это бывает – амнезия. Конечно, любопытно было бы знать, из-за чего мы разошлись. А впрочем, зачем? Зачем помнить неприятные вещи, да? – Он подергивает головой, делает возле нее несколько шажков, слегка приволакивая левую ногу и вытаращивая глаза. Протягивает ей карандаш и записную книжку: - Вот, пожалуйста, запишите свой адрес. Я, может быть, как-нибудь напишу дочери. К вам заходить неудобно. Вы, конечно, давно замужем и счастливы? – невинно спрашивает он и не получает ответа.
Он видит ее жалкую гримасу отчаяния и еще бог знает что, неведомое ему. Пляшущей рукой она с трудом рисует какие-то каракули в книжке.
И они расходятся в противоположные стороны. И через полчаса каждый попадает в свою квартиру.
Она бросается на диван и плачет, плачет, плачет, плачет… «Да как же так?! Десять лет – и ничего?! Ее первый и, видимо, последний муж – и ничего как будто не было?! Мама умерла и с дочерью несчастье – эти подонки соседские, шпана… Совсем-совсем одна – и ничего как будто не было?! Как же это может быть так?! «Амнезия»?!...
Он пришел к себе. Сел на стул в комнате. Обвел взглядом свое одинокое холостяцкое логово. Встретился с глазами девчонки: с большой фотографии на него смотрела его десятилетняя дочь. Поднялся, подошел к столу и перевернул страницу на перекидном календаре.
Первое апреля.
И он стал смеяться. Смеяться, смеяться, смеяться, смеяться …
До слёз.
С И З И Ф О В Т Р У П.
«Почему мы так говорим?» Из неопубликованной
этимологической статьи младшего научного сотрудника Сизифовича.
История возникновения выражения «сизифов труп» такова.
Жил-был гражданин Сизифов. Всю жизнь он писал рассказы, повести и даже романы и все это отсылал в редакции. А редакции все это ему всю жизнь возвращали назад. На папках с сизифовым трудом они писали: «Самотек №…» и присовокупляли разные ответы, которые всегда были одинаковы и состояли из двух противоположностей: «Талантливо, но есть некоторые недостатки. К тому же, неактуально». Или: «Актуально, но есть некоторые недостатки. К тому же, неталантливо».
Хорошие ответы Сизифов коллекционировал и показывал жене за полмесяца до зарплаты. Нехорошие рвал на мелкие части и продолжал катить, вернее, писать свои рассказы, повести и даже романы во всех жанрах, вплоть до фантастического.
А в ту пору рядом с Сизифовым жил и творил другой товарищ. Имя его, к сожалению, не сохранилось, но говорят, что он всегда писал талантливо, актуально и без недостатков. Его всегда и везде печатали и рукописи не возвращали. Правда, сейчас некоторые узкие специалисты в своих широких кругах склоняются к тому, чтобы называть подобный дар «коньюнктурщиной». Но так как действие происходило в незапамятные времена, когда такого емкого, умного слова «коньюнктура» еще не существовало, то божий дар удачливого товарища определялся по-старинному велеречиво: «умение шагать в ногу со временем». И ни на миллиметр вперед. Впрочем, слова «миллиметр» тогда еще тоже не было.
И вот этот гениальный товарищ в своем высокоидейном художественном творческом преломленном воображении увидел Сизифова и его труд в несколько другом, ирреальном, аллегорическо-метафорическом свете. И этот товарищ, имени которого, к сожалению, не сохранилось, написал рассказ.
Сизифову он дал, конечно, совершенно вымышленное имя и назвал его просто – Сизиф. Повести, рассказы и романы неудачника он изобразил в виде эдакого тяжеленного, хотя и круглого, каменюки. Ну а всякие там редакции и издательства вывел в образе крутобокой неподъемной горы Джомолунгмы, куда и без камня-то не залезешь.
И вот этот-то рассказ прославил все-таки Сизифова на века. Да и самого автора. Правда, имени его не сохранилось. Отсюда и появилось выражение: «сизифов труд».
Но это выражение литературное. А в реальной жизни Сизифов продолжал катить свои произведения к вершине. Шло время, на вершине происходили какие-то перемены, но до Сизифова они не докатывались. Мало того, сам он покатился вместе со всеми реалистическими, фантастическими и даже юмористическими камнями вниз. Жена его, несмотря на некоторые положительные ответы с вершины, катиться дальше с Сизифовым не пожелала, тем более, что дальше уже катиться было и некуда. Она развелась с ним и подала на алименты. Сизифов устроился на вторую работу по совместительству, говорят, в кочегарку. Здоровье, подточенное камнем, не выдержало, и…
Вот отсюда и появилось настоящее, реальное, народное выражение: «Сизифов труп».
Сизифова давно нет. Но что удивительно, труд его продолжают тысячи и тысячи молодых и не слишком молодых последователей. Повел их по этому сложному пути тот самый талантливый рассказ о Сизифе, где аллегорически-метафорически преломлялась реальная сизифова жизнь.
Жаль, что сам Сизифов не оставил нам своей автобиографии. Если бы он успел это сделать, возможно, сегодня в нашем лексико-фразеологическом словаре была бы более точная, объемная, глубокая по форме и содержанию идиома: «сизифова биография»…
С О Б Р А Н И Е.
И у бездарности есть талант – умение объединяться.
Состоялось собрание членов Союза писателей СНГ. В повестке дня два вопроса: 1. В связи с новой аббревиатурой нашего государства возникла необходимость и в новой аббревиатуре членов Союза писателей и самого союза. 2. Переименование издательства «Советский писатель».
С докладом как всегда выступил председатель президиума товарищ Писун. Он сказал, в частности, то если каждый раз длинно расписывать: «член Союза советских писателей Союза Независимых Государств», то многим или, хотя бы, некоторым может не хватить бумаги на очередное переиздание их, безусловно талантливых и без преувеличения – где-то гениальных произведений, созданных в лучших традициях соцреализма. /Здесь товарищ Писун подробно остановился на своих знаменитых на весь бывший СССР «Писундах», написанных еще в самой ранней стадии самого начального творчества. В частности, он заметил, что у него-то ноу проблем и его непреходящие «Писунды» выходят в двухсотый раз в одном из самых интеллигентных, талантливых, где-то даже единственных в своем роде, как издательство «Молодая рать»/.
- Но мы не можем не шагать в ногу со временем и мы должны изменяться. Это сейчас самое главное для нас. Мы должны сократить свое название, - продолжал докладчик. – Ну что такое – член Союза советских писателей? Во-первых – «советских»… Не буду объяснять вам понятное… Надо сократить. Далее – «Союза»… Это нечто от старого, тоталитарного, хотя… Мы еще будем посмотреть… Но пока на всякий случай сократим. Что у нас остается? «Член писателей». То есть, получается как бы: масло масляное. Тавтология. И кроме того, мы, все сидящие здесь, прекрасно знаем, что всяких там п и с а т е л е й до хрена и больше. а вот Членов… Не мне вам здесь рассказывать, как это почётно – быть Членом, и как мы все сюда попали… Итак, я предлагаю: именоваться и подписываться нам просто и скромно – Член. Я кончил.
Начались прения по первому вопросу повестки.
Выступила известный Член-совбаснописец Умора.
- Мне, - сказала она, откашлявшись и смачно плюнув в зал, - хотя я и самая главная феминистка бывшего СССР, надоело быть Членом! Да на члену я это видела, кха, тьфу! И хотя все-таки я самая феминная феминистка, но пока все-таки женского рода! Предлагаю всех, кто у нас пока еще женского рода, называть все-таки Членками. Предлагаю также слово «Союз» в качестве исключения сохранить и называться таким образом: «Союз Членов и Членок», кха, тьфу!
Следующий оратор, Член Распупкин, сказал, что никакой бумаги не хватит, если подписываться так длинно, как предложила Членка Умора.
- Предлагаю объединить Членов и Членок в одно слово – Членарии.
Далее выступил молодой сорокалетний Член Петя Иванов.
- Я благодарен родной Партии, родному Правительству, родному КГБ за то, что мне позволили вступить в ряды товарищей Членов! Ой, извините, я очень волнуюсь, я в первый раз и может не совсем то несу… Предлагаю следующее: чтоб нас, молодых Членов, отличать от других Членов, предлагаю нам тоже именоваться одним словом – Членарики.
На сцену выскочила Очень Молодая Членка Пипа Пипская. В минибикини. Она сказала, что представляет направление андербляжа, и от имени и по поручению андерблядовцев предлагает именовать женский род этого андерблядства Членушками.
Затем к трибуне под руки подвели старейшего Члена Союза Членариев. /Фамилию вспомнить его не смогли/. В первый час своего выступления он отметил свои несомненные, немыслимые, категорические и безапелляционные заслуги в Членарском деле. В третий час своего выступления он безусловно одобрил все вышеперечисленные новоименования и предложил: - Для особозаслуженных метров-ветеранов необходимо свое название. Я предлагаю – Членище.
По второму вопросу повестки дня выступил директор бывшего издательства «Советский писатель» Ё. Флюгероид. Ё. Флюгероид отметил деятельную деятельность деятельности своего славного издательства. Он сказал также: - Напрасно председатель президиума, уважаемый товарищ Писун, считает шибко интеллигентным издательство «Молодая рать», которое, кстати, давно пора переименовать в «Молодую члень» или просто в «Члень». Если в этой самой «Члени» у уважаемого Писуна выходит двухсотое переиздание его непреходящих «Писунд», то в нашем славном издательстве «Советский писатель», тьфу, миль пардон, «Советский член», тьфу, опять пардон! Да конечно же, конечно, дорогие мои! Просто «Член»! или «Членарий». Так вот, у нас выходит двести первое переиздание Ваших непреходяших «Писунд»!
Избранная редакционная комиссия подбила бабки и утвердила окончательные названия.
Отныне именоваться Союз будет, как «Союз Членариев». Бывшее издательство «Совпис» - «Членарий».
Молодые Члены мужского рода: - Членарики, Членики, Членишки, Членята – в зависимости от возраста и направления.
Молодые Членки – в зависимости от направления и возраста: Членки, Членарки, Членухи, Членушки, Членёнки.
Заслуженные метры-ветераны: Членищи – мужского рода, и Членищихи – женского рода.
Если же в доблестных Членарских рядах окажется некто среднего рода, то именовать его в любом случае и возрасте как просто: Члено.
С дополнением выступил председатель президиума, сказавший, что забыли переименовать бывший «Литфонд». Он предложил свое оригинальное название: «Членофонд». Все единогласно одобрили.
Голос из зала: - А как мы будем именовать тех ненормальных, которые тоже Члены Союза Членариев, но на наши достопочтенные собрания не ходють, а сидят дома и пишут свои романы и всякую разную их литературную литературу?!
Председатель президиума Писун: - Их можно назвать, конечно, по разному. Например, Членодурики. Но, надеюсь, мы совсем скоро всех этих шизочлеников окончательно вычленим из нашего междусобойного Членария. Поэтому предлагаю их так и назвать – Вычленники!
Все единогласно одобрили.
Апофезом достопочтенного собрания явилось прочтение собственноручного стиха Членишки Васи Сидорова.
Есть нерушимый творческий Союз!
Он эталон для подражанья и примеров!
Попасть в него непросто и для муз:
Союз Членариев, Союз Членищионеров!
Пытался, правда, испортить общее веселое и благостное настроение какой-то худой оборванный тип с голодным блеском в глазах. Мало того, что он непонятным образом попал в это хорошо охраняемое собрание Членищ, Членариев, Членок, Членух, Членишек и Членёнок, но еще и выскочил на сцену! Хотя основная масса Членионеров уже и устремилась к выходу в бар, но этот облезлый тип возопил со сцены:
- Граждане Членарии! А как же быть таким, как я?! Я, к примеру, написал пять книг в разных литжанрах, и три из них мне даже удалось опубликовать на оберточной бумаге шрифтом кегель! Но я не член вашего Членария, не получаю из вашего «Членофонда» ничего – ни пайков, ни путевок за границу, ни субсидий! Ничего! И живу в подвале. Так почему же с каждой моей публикации, с каждой книги высчитывают проценты в ваш «Членофонд»?! Мало того, что так называемые «гонорары» для таких как я – сплошное надувательство и унижение, они мизерны сами по себе, а сейчас совсем обесценились, а я и такие как я жизнь положили за литературу, за то, чтобы люди читали и плакали, смеялись и умнели, за то…
Но в ответ этот странный тип услышал только сытый игривый смех Членов и Членок из зала и окрик из президиума: - Эй, вы! Вы как сюда попали?! Кто позволил?! Вам неясно – здесь собрание Чле-нов! А вы кто?! Вы же обыкновенный, простой п и с а т е л ь! Вам не место здесь! Эй, охрана!...
Post sсriptum. Прошли, как это пишется в романах, ; годы. От СССР и СНГ осталось только Г. От «Союза Членариев», Членищ, Членов, Членок и даже Членишек – тоже мало осталось.
Как и от их «Членофонда», прихваченного каким-то прохиндеем-бандюганом. «Лес рубят – макулатура летит», - говорит бывший читатель, глядя на кучи графомании, обряженной в цветные обложки.
От голода и досрочных болезней умерли н а с т о я щ и е п и с а т е л и и погибли вместе с ними их неопубликованные гениальные рукописи.
Удостоверения Членов и Членок сейчас выдают своим людям губернаторы, мэры и прочие братаны-«авторитеты»…
Но всё проходит. «И э т о п р о й д е т».
Впрочем, если бы царь Соломон жил в нынешнее время, он бы, возможно, дополнил свой перстень еще одной фразой: «Р о ж д ё н н ы е к в а к а т ь - п е т ь н е м о г у т, н о м о г у т в с е х з а к в а к а т ь».
ТОЛЬКО ДЛЯ РЫЦАРЕЙ-АВТОМОБИЛИСТОВ!
1. Украшают ли рыцаря-автомобилиста наряды его дамы, купленные ею задолго до замужества?
2. Совершенство состоит из мелочей, но может ли дама считать совершенством вещь, купленную ей рыцарем-автомобилистом на мелочь?
3. Насколько нужно быть рыцарю-автомобилисту внимательным к себе, чтобы заметить массу своих недостатков … у дамы?
4. Не вредно ли для здоровья рыцаря-автомобилиста брать на себя обязанности, которые трудно потом будет переложить на даму?
5. Обязан ли рыцарь-автомобилист стеснять себя в средствах … родителей дамы?
6. Может ли рыцарь-автомобилист, отъезжая на свидание с дамой, почистить зубы обувным кремом, если зубная паста закончилась у него два года назад?
7. Какой вазой – фарфоровой или хрустальной – должен воспользоваться рыцарь- автомобилист, чтобы 8 марта этого года преподнести даме цветы, засушенные им после 8 Марта десять лет назад?
8. На какой скорости, сидя за рулем джипа, должен проскочить перед носиком у дамы рыцарь-автомобилист, если дама идет по переходу с двумя сумками со скоростью три километра в час?
9. Может ли рыцарь-автомобилист считать себя интеллигентом, если он никогда не позволяет себе перед чужими дамами то, что вытворяет перед собственной?
10. Сколько децибел необходимо иметь голосу рыцаря-автомобилиста, чтобы ни один крик моды не достиг слуха его дамы?
11. Сколько раз рыцарю-автомобилисту может служить поводом для опоздания домой на трое суток встреча с инопланетянами?
12. Может ли рыцарь-автомобилист вступать в неформальные объединения дам, если его формальная дама дома?
13. Должны ли дамы быть снисходительны к трудностям рыцаря-автомобилиста, ведущего двойную жизнь на одну зарплату одной из дам?
14. На сколько литров бензина хватит рыцарю-автомобилисту суммы, вырученной от продажи обручального кольца дамы?
15. Может ли рыцарь-автомобилист рассчитывать на успех у дам, если больше ему рассчитывать не на что?
Если вы ответили на все вопросы, значит, вы – рыцарь-автомобилист.
ГИПЕРИНФЛЯЩИОННАЯ ЛЮБОВЬ.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 131; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!