Культура, общественная мысль, идеология и религия в эпоху Токугава

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 4Следующая ⇒

С первых лет правления Токугава началась активная работа по созданию идеологии, которая бы смогла обосновать необходимость существования в стране самураев, воспитать из молодого поколения воинов образцовых представителей высшего сословия. В её основу был положен кодекс «путь воина» (бусидо) - свод неписанных правил, который совмещал в себе философию бытия, вопросы, связанные с понятием сущности индивидуума, его роли в окружающем мире, смысла жизни, добра и зла, нравственных ценностей и нравственного идеала. Руководствуясь им, воин должен был осознавать свой моральный долг и оценивать свои поступки [4, с. 27].

Специальных учреждений и институтов для регламентации норм самурайской этики не существовало и поэтому базисом для создания кодекса стали убеждения, традиции, примеры нравственного авторитета отдельных лиц из литературных памятников истории Японии. В тоже время большое влияние на его формирование оказали дзэн-буддизм, конфуцианство и синтоизм. Из первого была воспринята идея самоконтроля, которая считалась одним из наиболее ценных качеств самурая. С помощью дзэн-медитаций воин тренировал в себе уверенность, хладнокровие перед лицом смерти. В конфуцианстве была заимствована идея верности долгу, а из синто были переняты такие понятия как «патриотизм» и «верноподничество» [4, с. 28].

К главным принципам идеологии самураев, согласно кодексу, относились верность господину, храбрость, отвага и искусство воевать, простота и воздержанность, честность и прямота, презрение к личной выгоде и деньгам. Неразумная смерть не приветствовалась, а ложь и вовсе приравнивалась к трусости. Однако наравне с этим кодекс не требовал от самурая приношения в жертву своей совести. Он не должен был отказываться от своих убеждений. В случаях, когда воля господина шла вразрез с убеждениями воина, последний обязан был убедить сеньора не совершать поступка, который бы порочил имя благородного человека. Если же самурай не мог убедить своего господина, то он обязан был продемонстрировать и доказать искренность своих слов, исполнив обряд харакири [4, с. 29-30].

При этом нельзя не отметить тот факт, что обряд харакири был заимствован японцами у племён айну, и только с 10 века стал универсальным выходом японского воина из затруднительной ситуации [4, с. 47-49]. Суть ритуала сводилась к разрезанию живота от левого к правому боку и в вертикальном положении от диафрагмы до пупка. Также имелись случаи крестообразного вспарывания живота самураями. Традиционно обряд выполнялся самураем сидя, иногда стоя с использованием специального для этого случая кинжала – кусунгобу, который считался семейной реликвией, или малого самурайского меча – вакадзи [4, c. 51-52].

Наравне с мужчинами своеобразный обряд исполняли женщины – жёны и дочери самураев. Удар они обычно наносили кинжалом (кайкэн) в область сердца или же разрезали себе горло (дзигай). Кинжал передавался во владение девушки во время инициации или же был свадебным подарком мужа. Причиной исполнения обряда чаще всего служила смерть мужа, отца или невыполнение мужчиной обета данного женщине [4, с. 53].

Символическая суть обряда для воина заключалась в смывании позора со своего имени или имени господина. При этом различали обряд как меру наказания со стороны властей и возможность добровольно смыть позор самураю со своего и имени господина. В первом случае после его исполнения семья воина лишалась имущественных прав на собственность самурая, во втором – имущество сохранялось за семьёй, а тело умершего удостаивалось почётного погребения. Хоронили последнего с оружием, которым было совершено харакири [4, с. 54-55]. В официальном порядке утверждалось место проведения церемонии, его последовательность и участники [4, с. 56]. Были прецеденты, когда церемония проводилась в храмах, но в случае если она являлась мерой наказания, то обязательным местом её проведения должны были быть покои или сад правителя (даймё, сёгуна): «Будет ли она проходить в покоях или саду, зависит от ранга приговорённого к харакири. Даймё и хатамото, само собой разумеется, и придворные сёгуна высокого ранга вспарывали себе живот в покоях, придворным же низшего ранга это предписано делать в саду. В случае феодальных вассалов, в соответствии с рангом их семей, тем, кто чином выше моногасира (капитана), несущих жезл, следовало совершать харакири в покоях, всем остальным – в саду» [34, с. 360].

Обязательным лицом в исполнении ритуала был секундант (кайсяку). Он обезглавливал самурая, не завершившего обряд до конца, и обычно выбирался представителями власти из представителей клана или лично осужденным [4, с. 56]. Для безукоризненного выполнения церемонии старались привлекать мечников с высочайшим уровнем мастерства, способного отрубить голову с одного удара: «Не простительным нарушением приличий считается, если кайсяку, который является офицером высокого ранга – моногасира (капитана), совершит какую либо ошибку в присутствии правительственных свидетелей. Поэтому к делу нужно привлечь умелого человека…» [34, с. 358]. В качестве выше упомянутых свидетелей на церемонии должны были присутствовать главный и второстепенный советники правителя княжества. Воина-преступника сопровождали надзиратели, один из которых (главный надзиратель) с началом процессии зачитывал приговор [34, с. 369]. Секунданту в проведении ритуала помогали два помощника: первый был ответственный за поднос с клинком, а второй демонстрировал отсечённую голову свидетелям для опознания [4, с. 56-57]. В случаях, если осужденный оказывает сопротивление, то надлежало вместо клинка ему давать веер: «Если преступник – вспыльчивый человек буйного нрава, на поднос вместо кинжала кусунгобу кладут веер, а если тот возражает, на это ему отвечают, что замена клинка веером – это древний обычай»[34, с. 384].

Важное место в кодексе придавалось кровной мести (катакиути) самурая врагу, которая была узаконена в качестве удовлетворения чувства справедливости. Верное служение господину предполагало непременное отмщение за оскорбление господина [4, с. 32]. Примером такого поступка для представителей военного сословия служила «Повесть о 47 ронинах» [33]. Действия сюжета повествования разворачиваются в 18 веке [33, с. 13]. Советник правителя замка Ако Оиси Кураносукэ, осознавая несправедливость смерти своего господина, планирует со своими товарищами отомстить виновному в этом чиновнику – Кира Коцукэ-но Сукэ [33, с. 18]. Атаковав его имение, ронины схватили чиновника и предложили ему смыть позор со своего имени, совершив харакири. Но тот ничего не сказав, только трясся от страха. Тогда мстители, повалив его на бок, просто отрубили голову, тем самым предложив ему позорную смерть [33, с. 26]. Несмотря на совершение справедливого поступка, правительство сёгуната не могло закрыть глаза на факт личной мести, который прослеживалася в деяниях ронинов. Поставив на первое место выполнение конфуцианских принципов в рамках закона, оно потребовало от людей Асано совершения самоубийства, после чего те стали национальными героями [15, с. 527]: «Убить врага, к которому он питает ненависть, а затем убить себя – вот путь благородного самурая» [34, с. 362].

Не менее важное место в токугавской идеологии занимало конфуцианское учение [17, c. 214]. Получив официальное признание и поддержку правительства, школа Чжу Си стремилась объяснить важность существования сёгуната в японском обществе. Она признавала земледелие экономическим базисом государства и поддерживала распространение идей этноцентризма [8, c. 291]. Человек, согласно учению, склонен творить добро, однако для этого ему необходимо знание законов Вселенной. Хаос и беспорядки – зло, которое разрушает существующий с древних времён порядок [15, с. 531]. Другими словами, чжусианство придерживалось цели сохранения феодальных отношений и деления общества на сословия [8, с. 292]. Многие мыслители данного направления становились учителями просвещения, деятелями культуры, на которых ориентировались правители земель и сёгун [17, c. 218]. Хаяси Радзан – создатель японского конфуцианства, активно выступал против христианства, буддизма и на фоне проявленной ненависти к этим учениям старался приблизить конфуцианство к синто через познание японской классической культуры, истории: «Синто есть одо (верность государю), а одо есть конфуцианство» [15, c. 534].

В конце 17 века конфуцианские мыслители школы Чжу Си сформировали проблему взаимоотношения трёх религиозно-философских учений и начали поиск путей для её разрешения. Одним из первых проектов была «теория неоконфуцианского синто» (суйга-синто) Ямадзаки Ансая. Она предполагала преобразование божественной силы богини Аматерасу в природную силу, которая должна была лежать в основе принципа о всеобщем порядке и отменять конфуцианский принцип о насильственной смене мандата (о гэ-мин), увеличивать значение идеи величия предков и преданности господину [17, c. 231]. Томинага Накамото, в свою очередь, предложил объединить три учения в рамках одного, создав «учение об истине» (макото-но осиэ) и стремился очистить его от поздних наслоений. Мыслитель ассоциировал буддизм с «колдовством», конфуцианство к «изречениями», а синто к «обычаями». Придворный историк Араи Хакусэки в начале 18 века и вовсе выразил свои сомнения о «божественном происхождении» императорской династии и предложил «отсталой Японии» перенять знания из европейских наук [6, c. 635].

Для распространения идеологии сёгуната в японском обществе была создана сеть образовательных учреждений (правительственные школы, учреждения начального и высшего уровня под контролем местной администрации, частные школы), оканчивая которые представители военного сословия получали должное образование и занимали достойные посты в административном аппарате страны [8, c. 213]. К концу 17 столетия в более 300 таких учебных заведениях преподавали китайскую литературу, астрономию, японскую классическую литературу, счёт, медицину, западноевропейские науки [19, c. 225-226]. При этом в 70% учреждений в обязательном порядке проводились уроки по фехтованию, овладению навыками стрельбы из огнестрельного оружия, лука и верховой езде [19, c. 246].

По стране путешествовали странствующие рассказчики, такие как Акамацу Сэйрюкэн, Хара Эйтё, Нава Сэйдзаэмон, которые рассказывали военные истории (гундан), прославляя доблесть, храбрость, верность воинов [3, c. 344]. Многие из самураев для получения дохода и передачи своего опыта следующему поколению открывали специальные школы (додзё) по овладению искусством меча (кэндзюцу). Каждая из этих школ стремилась создать и усовершенствовать свой неповторимый стиль фехтования, который хранился в строгом секрете и передавался от учителя к ученикам. Примером передачи такого боевого опыта может служить философский трактат «Книга пяти колец» [31] созданный Миямото Мусаси в 1645 году [19, c. 246-248]. Через его мастер фехтования поведал своим ученикам секреты побед, изложил в нём основные приёмы использования меча (кэндзюцу). Путь воина в его понимании заключается, прежде всего, в познании «стратегии», ремесла через которое можно оценить всё достоинство оружия, найти ключ к познанию других искусств, превзойти воину остальных людей, обрести славу для себя и своего господина: «Путь достойного человека или Путь воина состоит в том, чтобы овладеть достоинствами оружия. Если человек не любит стратегии, он не может оценить достоинств оружия». Каждый человек, по мнению Мусаси, в течение своей жизни идёт по одному из четырёх путей – путь достойного человека (воина), путь крестьянина, путь торговца, путь ремесленника. Следуя по нему, человек должен постоянно совершенствовать своё мастерство, чтобы стать настоящим мастером своего дела [31, c. 95-96].

В конце 17 века крупными культурными центрами страны продолжали оставаться города Киото и Осака. Сёгун стремился усилить своё влияние в культурной жизни страны, привносил в новую столицу элементы придворной киотской культуры, приглашал писателей, поэтов и художников со всех уголков страны [6, c. 634]. Но, несмотря на рост городов, таких как Эдо, развитие японской архитектуры протекало медленными темпами и часто сдерживалось политикой правительства по сокращению расходов. В ней по-прежнему доминировали стили предшествующих эпох, однако в храмовом строительстве постепенно стали использоваться элементы «стиля воплощения» (гонгэн-дзукури). Его главной особенностью было наличие сложной конструкции крыши, объединяющей святилище и зал для молитвы (буддистский монастырь Дзэнкодзи в Нагано, гробница сёгунов святилище в Никко) [15, c. 506]. Популярностью среди привилегированного сословия в основном пользовалась архитектура «чайных павильонов» (тясицу). Строения представляли собой небольшие домики с минимальным количеством убранств, в котором происходили многочисленные чайные церемонии и философские беседы. Неотъемлемой частью японской архитектуры оставались элементы китайского зодчества [1, с. 174].

В изобразительном искусстве наиболее востребованной была жанровая живопись (укиё-э), изображавшая повседневную жизнь города, развлечения горожан, красавиц-куртизанок. Многие художники для тиражирования своих произведений прибегали к ксилографии [6, c. 634]. В 18 столетии художник Окамура Масанобу освоил технику многоцветных гравюр (нисики-э) [19, с. 268]. В тоже время привилегированное сословие дало высокую оценку работам школы Кано, на полотнах которых изображались живописные места Японии, цветы и птицы (катёга). Прогрессивным для представителей данного направления стало объединение техники китайской водорастворимой туши и японского стиля живописи (ямато-э) [19, с. 261-262]. Хирага Гэннай, Сиба Кокан, Ватанабэ Кадзан разочаровавшись в традиционном искусстве стали основоположниками прозападного направления в живописи. Освоив такие техники как светотень, работа с масляными красками, они придали живописи объём, открыли новые пути для совершенствования [19, с. 264-265].

При этом нельзя не отметить тот факт, что развитие скульптурного искусства оставалось довольно скромным. Работы были ограничены буддистской иконографией, что не позволяло реализовать мастерам весь свои потенциал. Выполнение частных заказов простых людей давало только возможность совершенствовать техники изготовления статуй таким скульпторам, как монах школы Тэндай Энку [19, с. 270], однако самой скульптуре проникнуть в светское общество возможности это не предоставило [15, с. 506].

В сфере музыкального искусства правительство сёгуната привлекала придворная музыка (гагаку). Привнесенная из Кореи, она сочетала в себе инструментальную музыку, танцы, пение и была востребованной в проведении различного рода ритуалов и церемоний. Как один из атрибутов буддизма в жизни рядовых японцев становилось популярным буддистское пение (сёмё). Многие странствующие монахи под аккомпанемент струнного щипкового музыкального инструмента бива рассказывали истории, произносили молитвы, пели [19, с. 274]. Использование при исполнении музыкальных композиций таких инструментов как кото, сямисэн, кокю позволило музыкантам найти новые способы составление аккордов, использовать полуноты, открыть неизведанные направления в искусстве. Получившие известность эпические повествования (дзёрури), сопровождавшиеся ударами веера и игрой на бива, благодаря сямисэну стали неотъемлемым элементом театра марионеток. Появление коротких народных песен (ко-ута) подтолкнуло состоятельных торговцев к организации в городских кварталах Эдо, Осака, Киото музыкальных выступлений, практикуя которые, музыкантам удалось освоить технику игры на трёх и более инструментах [19, с. 276-278].

Между тем сёгунат на протяжении всей эпохи поддерживал развитие театра но, в котором пьесы исполняемые актёрами в масках и красивых убранствах на канонической сцене сопровождались музыкальным оркестром. Репертуар его был строго закреплен за пятью актёрскими династиями: Кандзэ, Копару, Хосё, Конго и Кита, которые в обязательном порядке демонстрировали своё мастерство на церемониях бакуфу, связанных с празднованием нового года или приёмом корейских послов. Довольно частым явлением были случаи, когда сёгун или князья лично принимали участие в театральном представлении, публично присваивали звания лучшим, по их мнению, актёрам. В 1603 году свои первые представления дали трупы женского театра Кабуки. Его представления, в которых актрисы с гримом на лице, одетые в костюмы со сложной национальной символикой также исполняли под музыку и пение танец, пользовались большой популярностью среди горожан и самураев. Однако с 1629 года правительство по идеологическим соображениям запретило выступления женской труппы, и актерами в театре стали юноши и мужчины, исполняющие и женские роли [15, с. 508].

В просвещенной части общества постоянно рос интерес к китайской и национальной литературе. Под его влиянием писатель Ихара Сайкаку, отразивший в романах постоянно подвергающуюся изменениям жизнь средневекового города, поэт Мацуо Басе, показывавший в коротких стихах (хайку) неповторимость жизни, и драматург Тикамацу Мондзаэмон, написавший большое количество пьес для традиционного (кабуки) и кукольного театра, получили широкую известность [6, c. 634]. Мыслители переводили китайскую конфуцианскую, классическую литературу на японский язык, в которой получила своё развитие концепция о личной и общественной морали, основанная на долге верности и службы [15, c. 510]. Чтобы улучшить технику перевода китайских иероглифов и сделать китайский язык достаточно распространённым в Японии Хаяси Радзан (1583 – 1657) лично разработал пунктуационную разметку Досюн [19, c. 200].

Общественная мысль японского государства находилось под сильным влиянием религиозно-философских учений, который в стране насчитывалось сразу три – конфуцианство, буддизм, синтоизм [17, c. 218]. Обществом они воспринимались как три элемента, которые дополняли друг друга и общую основу. Человек, являясь последователем одного учений, признавал существование оставшихся двух, знал их в общих чертах. Широкое распространение имела практика, когда члены одной семьи выражали своё почтение синтоистским и буддистским божествам [19, c. 179].

До первой половины 17 столетия христианство также претендовало на место четвёртой религиозной альтернативы, однако с приходом к власти в 1605 году второго сёгуна Хидэтада оно утратило такую возможность. Христианская вера была объявлена вне закона. Многие её последователи, для того чтобы выжить, вынуждены были скрыть свою религиозную принадлежность или отречься от религии. К концу правления Токугава единственным упоминанием о христианстве были фрагменты творчества Хирадэ Ацутанэ, который один из первых противопоставил конфуцианским теориям и буддизму самобытность японской культуры и истории [17, с. 202; 19, с. 201].

Правительство признавало синто, как веру в существование местных божеств (ками), а буддизм, как веру в Будду и считало эти два учения синкретичными [19, c. 178-181]. Стремясь получить контроль над религиозной жизнью, власти классифицировали буддистские и синтоистские храмы и создали иерархическую пирамиду, в которой те в зависимости от своего статуса подчинялись друг другу [17, c. 223]: «Нельзя нарушать соподчинённости между главными храмами и филиальными» [26, с. 181]. Для контроля над религиозными делами в администрации провинций вводилась должность специального комиссара (дзися-бугё) [17, c. 223].

Не все буддистские секты имели официальное разрешение на реализацию своей деятельности, только дзэн признавался единственным законным направлением в буддизме. В нём лидирующие позиции занимали школы Риндзай-дзэн и Дзёдо синсю. Первая была представлена адептами из военного сословия, тогда как вторая школа объединяла горожан и крестьян [19, с. 182]. Главная цель буддистского учения заключалась в достижении адептами духовного просветления (сатори) через регулярные физические тренировки и медитации. Чтобы достичь нирваны человек должен освободиться от груза запутанных мыслей, реальности и перейдя в состояние ассоциативно-познавательного мышления познать истину вне разума (мусин). Буддистский монах Такуан Сохо утверждал, что именно достижение состояния «познание истины вне разума» позволяет воину раскрыть секреты боевых искусств, улучшить самоконтроль, избавиться от страха перед смертью. По его словам, концентрация внимания на противнике, отдельных предметах или своём теле неизбежно ведёт к поражению в бою или неудаче в каких-либо начинаниях:

«Куда бы вы ни направили внимание, как только оно сосредотачивается в каком-то конкретном месте, ваш ум будет скован, и другие части тела не будут функционировать должным образом.

<…> Поэтому отстраните мысли и рассуждения, забудьте о своём теле, и не фокусируйте ум ни на чём. В этом случае, когда ум посетит ваше тело, оно будет работать безупречно и выполнять свои функции без промедления» [32, с. 29-30].

Прилагая значительные усилия, сёгунат стремился сделать буддизм главенствующим учением в Японии и с его поддержкой противостоять христианству, полагая, что он обладает мощным теоретическим базисом, который в единстве с синто может стать хорошей альтернативой западной вере в Японии. По этой причине в 1692 году была создана система приходов (данкасэйдо). От храмов требовалось подавать списки о религиозной принадлежности (хонмацутё), в которых были отмечены имена посетителей храмов. Каждый японец был обязан зарегистрироваться в храме и получить удостоверение о принадлежности к секте [17, c. 224].

После того как буддизм стал инструментом в религиозной политике правящего режима, его влияние в стране постепенно уменьшалось. С ухудшением экономической ситуации служители храмов всё меньше и меньше уделяли внимания служению культу, ставя на первое место материальный аспект. Монахи, лишённые экономической поддержки государства, вынуждены были заниматься коммерческой деятельностью: показывали святыни, торговали амулетами, священными письменами, проводили лотереи. Миряне, наблюдая за такими явлениями, постоянно критиковали официальный буддизм и старались придерживаться той части духовенства, которая сохранило свой авторитет [17, с. 227].

По аналогии с буддизмом, синтоизм, как религиозный институт, также подвергся давлению со стороны сёгуната. После введения обязательных храмовых удостоверений (тэраукэ) синтоистское жречество вынуждено было практически стать буддистами, проводить ритуалы в буддистских храмах. Однако целый ряд конфуцианских и синтоистских идеологов не согласились с таким ходом событий и отстояли независимость религии. Они протестовали и просили сохранить право хоронить жрецов по синтоистскому обряду. Образовалась школа реставрированного синто (фукко), которая настаивала на том, чтобы вернуть культуру страны на «древний путь», в котором не будет элементов буддизма и конфуцианства [17, с. 230-231].

Официальным представителем синтоизма при сёгунате была секта Ёсида, которая проповедовала, что буддизм и конфуцианство являются разновидностями синто. Получив поддержку киотского двора и правительства, используя административные ресурсы, объединив под своим началом утратившие свою самостоятельность храмы, она старалась добиться всеобщего признания, получить единоличные права в толковании мифов и ритуалов. Вместе с тем школа ватарай (исэ синто, гэку синто), пыталась конкурировать с официальной сектой. Её лидеры предпринимали попытки доказать превосходство синто как религии над буддизмом и конфуцианством.

Но все эти идеи не вызывали сильного резонанса в обществе. Большинство верующих, как и ранее, почитали в основном местных богов и создавали собственные семейные святилища. Широкой среди населения становилась практика обожествления умерших предков, выдающихся личностей, природных явлений, неживых предметов. Люди почитали их в надежде получить помощь в сложной ситуации или избежать зла [19, c. 184].

Сильную конкуренцию официальной идеологии создавали последователи школы Мито (митогаку). Её основателями были правители княжества Мито, которые состояли в числе трёх княжеских домов (госанкэ), основанных Иэясу Токугава. Вобрав в себя элементы философско-религиозных учений, таких как конфуцианство, буддизм, синтоизм, даосизм, историко-философское направление уделяло большое внимание вопросам истории, политики и этики. Основателем школы был внук Иэясу Токугава Мицукуни, который создал библиотеку и положил начало исследованиям истории Японии. Он и его последователи, такие как Шу Шуньсуя, Ран Санъё стремились показать несправедливость военных режимов, которые устанавливали сёгуны в прошлом и настоящем, восхваляли императора, доказывали, что именно представители императорской семьи являются истинными правителями Японии [8, с. 294]. Продолживший традицию Токугава Нариаки создал «Школу великого пути» (кодокан), в которой воины обучались наукам, военному делу, этикету, верховой езде. Высоко оценив западные технологии и знания, он создал боевые отряды, вооружённые огнестрельным оружием и артиллерией. Живший примерно в тоже время Фидзита Юкоку выдвинул лозунг «почитайте императора и низвергните узурпатора», согласно которому не могло существовать двух правителей, так как это нарушает законы мироздания и этические нормы. В последующем школа, выдвинув идею «почитания императора», стремилась разрешить нарастающий внутренний кризис и в условиях внешнеполитического давления не позволить западным странами подменить основы японской государственности [8, с. 295-296].

Полным антиподом чжусианству являлась школа Ван Янмина (О-Ёмэй), основанная Накоэ Тодзю. Её последователи первостепенным считали, что каждый человек должен стремиться заниматься самопознанием, развивать свою внутреннюю культуру. Они верили в могущество совести и придавали большое значение самоанализу. Философия Ван Янмина полностью отрицала познание истины через письменные источники и настаивала на её постижении только через самоконтроль и самопознание. За формирование у человека свободного мышления она постоянно подвергалась нападкам других общественных течений. В середине 19 столетия последователи этой школы, такие как Ёсида Сёин и Осио, присоединились к реформаторскому направлению [15, с. 534].

Антисёгунскую позицию занимала также школа национальной науки (кокугакуся), основанная во второй половине 17 века монахом буддистского монастыря Кэйтю. Её последователи, такие как Камоно Мабути, Мотоори Норинага, отвергли конфуцианство как идеологию и на первый план в своём учении поставили идею о незыблемости императорской власти, к которой должно было вернуться японское общество после упразднения политической системы сёгуната. Анализируя письменные источники прошлого, они утверждали, что именно в синто находится «японское духовное начало», критиковали феодальное общество и политику сёгуната, за что постоянно находились под следствием, подвергались наказаниям [8, с. 297].

Многие экономисты также предложили свои проекты по дальнейшему развитию японского общества и государства. Находясь в эпицентре восстаний крестьян и городской бедноты, Андо Сёэки отбросил тезисы буддистской, конфуцианской философии и сформировал антиправительственную систему взглядов. Несправедливость существующего режима он видел в имущественном и социальном неравенстве, когда верхи владеют всем, а низы лишены всех материальных благ и гражданских прав. Всех людей мыслитель считал одинаковыми. По его словам, развитие общества и существование людей в нём должен определять человеческий труд, социальное неравенство установлено религиозными предрассудками, а борьба между социальными верхами и низами является сутью исторического развития любого народа. Для восстановления могущества Японии Андо предлагал отказаться от религиозных учений, объединить людей с помощью трудовой деятельности.

Находясь на посту советника сёгуна, Мюро Кюсо и его единомышленники для преодоления социально-экономических трудностей, предложили прекратить «порчу монет», так как она является предвестником экономической нестабильности, и возвратить самураев в деревню с целью остановить приток крестьян в города и восстановить натуральное хозяйство, обеспечивавшее материальное благополучие феодалов [6, c. 636].

Являясь приверженцем «просвещённого феодализма», Дадзай Сюндай ратовал за то, что натуральное хозяйство неспособно восстановиться своими силами, необходимо развивать товарно-денежные отношения и осуществить обогащение феодалов через создание торговых монополий. Самурай Кумадзава Бандзан доказывал, что крестьяне смотрят на господина как на врага, для которого они не более чем «расходный материал». Не исключал он такой ситуации, когда те убьют правителя или покинут его владения. Чтобы не допустить такого исхода, мыслитель предлагал перейти к «благоразумному правлению» (дзинсэй): назначить компетентных чиновников для управления страной, обеспечить продовольственную безопасность для всех жителей, а также вернуть воинов в деревню для осуществления надлежащего общественного порядка [6, c. 637].

После снятия в 1720 году ограничений на голландскую литературу и создания первых японо-голландских словарей начала формироваться школа «голландоведов» (рангакуся). Её представители отстаивали идеи сотрудничества с внешним миром, открывали школы по изучению естественных наук и, прежде всего, европейской медицины [8, c. 251]. Одни из наиболее известных последователей этой школы Хонда Тосиаки, изучая астрономию и географию, в конце 18 века предложил для стабилизации экономики развивать торговлю, речное и морское судоходство, увеличить площадь сельскохозяйственных угодий за счёт ресурсов острова Хоккайдо: «Япония получит земли, где преступники смогут жить и заниматься полезным трудом, рудники обогатят страну ценными металлами, земля, распаханная и обработанная, даст обильные урожаи зерна, которые спасут от голода Японию в случае недорода; лес, растущий в Эдзо, может быть использован для строительства кораблей». Для противостояния порочным нравам купцов он видел необходимым обучить рядовых самураев торговому делу и в последующем с их помощью усилить государственный контроль над отраслью [6, c. 637-638]. Однако важным компонентом каждого из этих преобразований, по его мнению, должно было стать использование европейского опыта и достижений: «Если все государственные дела большого масштаба или строительство мощных укреплений предпринимать только силами одной нашей страны, народ измучается, устанет, и никаких свершений осуществить не удастся. Но, бесспорно любое важное начинание можно успешно завершить, если объединить свои силы с силами других иностранных держав…» [36, c. 700]. И первой такой державой, по мнению Хонда, должна была стать России: «Надлежит точно определить места на Итурупе и Кунашире, где бы японскими товарами торговали в обмен на русские. Так установятся мирные торговые отношения, которые помогут нам лучше узнать русский народ и его страну, что, несомненно, сослужит нам пользу, поскольку Япония стоит на месте, в то время как Россия стремится вперед» [6, c. 639].

Обобщив выше сказанное, можно говорить о том, что культура, религия и общественная мысль в эпоху Токугава формировались под влиянием политико-идеологических и социально-экономических факторов. Стремление властей подчинить религию своим интересам способствовало её упадку. Огромные массы людей, лишившись духовных ориентиров, начали искать веру в других формах, практиковать магические ритуалы и обряды с целью получить защиту от болезней, смерти, почитать культ предков. Конфуцианские мыслители, разочаровавшись в буддизме, через познание исторического прошлого стали проявлять интерес к синто, обновлять его, наполняя элементами, заимствованными из конфуцианства, даосизма и других религиозно-философских учений. В начале 19 века они создали альтернативу официальной идеологии, которая популяризировала этику самурая и выступала за сохранение феодальных отношений. Образовалось несколько школ (кокугакуся, митогаку, рангакуся), которые под влиянием социально-экономического и внешнеполитического кризиса предлагали проекты по реформированию сёгуната или обновлению императорской власти в рамках существующих реалий. Но, прежде всего, развитие идеологии, культуры, общественной мысли и религии в эпоху сёгуната Токугава подтвердило факт проявления в сознании японцев таких черт как стремление к созерцанию красоты, чувству эстетического наслаждения, традиционализм, пытливость, любознательность, самообладание и сдержанность, покорность и смирение перед старшими, которыми обладает население современной Японии.

Внешняя политика Токугава

На протяжении двух с половиной веков сёгунат придерживался политики изоляции страны от внешнего мира (сако-ку). В её основе лежало стремление установить контроль над внешней торговлей и стабилизировать феодальный строй страны. Первостепенно японское правительство предпринимало действия по ограничению автономии крупных приморских торговых центров и усилению контроля над южными феодалами, которые за время гражданской войны смогли увеличить своё политические влияние в стране и стать мощным центром оппозиции [6, c. 630]. Однако активная деятельность христианских миссионеров и торгово-экономическая деятельность европейских колониальных держав подтолкнула власти к более решительным действиям. Во избежание превращения Японии в колонию была установлена государственная монополия на внешнюю торговлю, запрещена деятельность христианских орденов, ограничивался въезд иностранцев в страну. В 1640 году последними иностранцами, остававшимися в стране, были небольшие по численности группы китайцев и голландцев.

Предоставление голландцам разрешения на посещение страны было продиктовано тем, что они, как и англичане в своё время, были протестантами – противниками католического христианства, заинтересованными первостепенно в выстраивании торгово-экономических отношений, под которыми тщательно маскировали свои политические и религиозные цели. Кроме того, японские власти никогда не забывали о вкладе голландцев в подавление проходившего под христианскими лозунгами Cимабарского восстания 1637 года. Дом Токугава, учитывая эти обстоятельства, стремился использовать европейцев для сдерживания распространения христианства и привлечения в страну передовых технологий [15, c. 481].

В 1641 году голландская фактория была официально перенесена на искусственный остров Дэдзима, где ранее проживали португальцы, а сам город Нагасаки стал мостом, соединяющим Японию с внешним миром. За аренду острова голландцы ежегодно выплачивали чуть более 200 килограмм серебра, при этом были ограничены в свободном доступе к городу и контактах с местным населением [10, c. 58]. Из записей немецкого путешественника Э. Кемпфера, в которых тот называет сёгуна императором, следует, что они были обязаны регулярно являться в столицу, одаривать сёгуна подарками, платить налоги за разрешение на ведение торговой деятельности и демонстрировать свою лояльность, выполняя «нестандартные просьбы» сёгуна [15, c. 481]: «После выполнения всех положенных церемоний император приказал нам сесть прямо, снять наши плащи, назвать имена и возраст, встать походить, повернуться кругом, спеть песни, поприветствовать друг друга, рассердиться, поприветствовать любезно, как будто отец с сыном, продемонстрировать как два друга или муж и жена здороваются или прощаются друг с другом, изобразить игру с детьми, поносить их на руках – словом, показать множество других вещей… Затем нас заставили поцеловать друг друга, как это делают муж и жена» [8, с. 246].

При этом нельзя не отметить тот факт, что японцы также были ограничены в выезде за пределы страны. Прекращалось строительство кораблей с большим водоизмещением для передвижения на большие расстояния [15, c. 482]. Жители японских кварталов в Юго-Восточной Азии были вынуждены оставаться за пределами страны, не имея законного права вернуться на родину, а их совместные с португальцами попытки проникнуть в Японию были постоянно сопряжены со смертельной опасностью. Только правители Корейского полуострова имели возможность посылать на Японские острова дипломатические миссии, которые чаще всего одаривали сёгуна поздравлениями по случаю рождения наследника или прихода к власти нового правителя из семьи Токугава [10, c. 57]. Причиной тому послужили переговоры 1605-1609 гг., в ходе которых Иэясу и Хидэтада смогли окончательно разрешить проблемы, связанные с последствиями войны 1592-1598 гг., сохранить корейские территории в японской сфере влияния и через княжество Цусима наладить постоянные торгово-экономические отношения [8, с. 229].

В середине 17 столетия Китай был захвачен маньчжурами, что повлекло за собой очередное уменьшение торгового оборота между Китаем и Японией. В 1689 году японские власти ввели новые ограничения на импорт китайских товаров, построили в Нагасаки китайский двор (тодзин ясики), который стал осуществлять контроль ввозимых в страну китайских товаров [11, c. 264]. Находившиеся в вассальной зависимости от сёгуната острова Цусима и Рюкю продолжали оставаться единственным торговым коридором в регионе для свободного импорта шёлка, лекарств, сахара, цинка из регионов Юго-Восточной Азии и Индии, который сёгунское правительство не стремилось закрывать [19, c. 76-80].

С началом 18 века во внешней политике Японии наступили очередные изменения, связанные социально-экономическими процессами внутри страны. Для сохранения внутренних ресурсов и развития собственного производства правительство ограничило ввоз шёлка, сахара и вывоз ценных металлов. Голландцы, имевшие до этого времени монополию на экспорт меди, были лишены в этой привилегии [8, c. 247], всё меньшим становилось число ежегодно прибывающих в страну китайских кораблей, число которых к 1740 году не превышало двадцати, что сильно сказывалось на дальнейшем падении товарооборота между странами [11, c. 264]

Для преодоления кризиса в торговле европейцы начали искать новые сферы взаимодействия. В 1720 году в Японию был разрешён ввоз европейской прикладной литературы. Голландская торговая компания, воспользовалась этим, стала активно заниматься импортом информации из Европы, а голландский язык трансформировать в инструмент дипломатии [8, c. 248-250]. Японские переводчики, прикреплённые к фактории, были объединены в профессиональную наследственную корпорацию, которая совместно с японскими чиновниками стала выполнять функции таможенной службы и контрразведки [11, c. 264].

Российские поселения на Дальнем Востоке, не имевшие налаженного сообщения с европейской, более развитой частью страны, вынуждены были искать новые источники продовольствия и дефицитного сырья. Для их поисков были организованы экспедиции, которые со временем достигли японского побережья. В 1697 году во время экспедиции русская группа исследователей-путешественников Владимира Атласова на Камчатке обнаружила японца Дэмбэя, судно которого потерпело крушение. Японец посетил российскую столицу и стал одним из первых, кто повлиял на формирование представлений о Стране восходящего солнца в России [18, c. 115]. Во время экспедиции 1739 года М. П. Шпанберга и В. Вальтона был установлен первый контакт между странами. Российские моряки высадились в бухте Рикудзэн, где в качестве подарков получили некоторые японские вещи и сделали несколько записей о быте местных жителей [18, c. 119-120]. В 1792 году корабль «Екатерина» под командованием А. К. Лаксмана прибыл в гавань Нэмуро. Русская миссия предложила вернуть потерпевших кораблекрушение японцев на родину и установить торговые отношения между странами, на что местная администрация запросила санкции японского правительства. В результате переговоров А. К. Лаксман получил разрешение посетить Нагасаки и заключить торговые соглашения, которое были похожи на те, что подписала Япония с Голландией в первой половине 17 века [18, c. 122]. Однако на этом столь долгожданные успехи российской дипломатии закончились. Со смертью Екатерины II дипломатические и торгово-экономические отношения прервались. Японское правительство, аннулировало ранее заключённые соглашения и ответило отказом на предложение восстановить и расширить торгово-экономические отношения между странами Н. П. Рязанову, прибывшему в Нагасаки в сентябре 1804 года [8, c. 263].

Следует отметить, что российское государство оказалось не последним, чьи усилия заключить торговые соглашения оказались неудачными. Английские, американские и французские миссии также безрезультатно окончили свои попытки с проникновением в страну через слабо контролируемый сёгунатом остров Хоккайдо [11, с. 265]. Голландцы, оставаясь пока единственными европейцами в Японии, решили использовать ситуацию в своих целях. Пытаясь сохранить за собой торговую монополию, они начали всеми силами препятствовать дипломатическому вмешательству других стран, формировали у японцев антирусские настроения, используя тезис об «угрозе с севера» [6, с. 631]. И как результат всех приложенных усилий в правящих кругах сёгуната развернулись большие дебаты о формах взаимоотношений с другими государствами. Были выработаны два положения – «дипломатические отношения» (цусин) и «торговые отношения» (цусё), которые обновили основы политики изоляции [8, с. 264].

Но скорое поражение Китая в опиумной войне 1840-1842 гг. изменило расстановку сил в регионе. Гонконг был превращён в английскую колонию, а другие китайские порты стали открытыми для торговли с западными странами. Осознавая надвигающуюся угрозу, правительство сёгуната сделало ставку на то чтобы продолжить прежний внешнеполитический курс, внеся в него некоторые изменения и, прежде всего связанные, с развитием военно-промышленной сферы [7, c. 549-550]. Японская элита, налаживая контакты с внешним миром, попыталась привлечь в страну военные технологии и опыт европейской цивилизации и тем самым продлить изоляцию страны. Началось создание современной линии береговой обороны, которая должна была воспрепятствовать внешнему военному давлению. Однако строительство оказалось незавершенным. 8 июля 1853 году в залив Суруга прибыла эскадра командора М. Перри и потребовала от японских властей под угрозой применить военную силу открыть порты страны для пополнения запасов угля и продовольствия, улучшить отношения властей к потерпевшим крушение, а также создать условия для налаживания свободной международной торговли. Японское правительство, в свою очередь, не подготовленное к такому резкому изменению ситуации вынуждено, было попросить у американской стороны отсрочку по выполнению данных требований [7, c. 551-553].

Вскоре по схожему сценарию своё влияние в регионе попыталась обеспечить Российская империя. Однако прибывшая в августе 1953 г. в Нагасаки эскадра под руководством Е. В. Путятина по причине начала Крымской войны вынуждена была весной следующего года вернуться в Приморье для защиты российского побережья от англо-французской эскадры [8, с. 266-267].

Получив отсрочку до весны 1854 года, государственный советник Абэ Масахито, отвечавший за осуществление внешней политики сёгуната, в разрешении сложной ситуации попытался обратиться за поддержкой к Токугава Нариаки. Однако тот, не желая осознавать реального положения дел, стал настаивать на военном разрешении проблемы и не принимал к рассмотрению компромиссного варианта. Поиск оптимального решения проблемы правительство вынуждено было продолжить на совете княжеств, главы которых высказалось за то, что Япония не готова к предстоящей войне и это неизбежно приведёт к вынужденному выполнению предъявленных условий [7, c. 553-554].

31 марта 1854 г. по окончанию переговоров в Канагаве состоялось подписание японо-американского договора «о мире и дружбе» [41], который документально подтвердил продление японскими властями политики изоляции. Согласно документу, порты Симода и Хакодате становились открытыми для американских судов, вводилась семимильная зона в радиусе порта для свободного перемещения американских граждан. Тем не менее, требование о развитии торговых отношений между странами было выполнено в минимальных рамках. Американские граждане получили право приобретать товары и ресурсы, однако проведение торговых операций находилось под контролем японских властей: «Лес, вода, средства пропитания и иные требуемые предметы будут приобретаться исключительно через японские должностные лица, назначенные для сего, и никаким иным способом» [41, с. 50-51].

В Симоде 7 февраля 1855 года вице-адмирал Е. В. Путятин смог добиться для российской стороны подписания договора «о мире и дружбе» [42]. Документ утверждал право на свободное передвижение граждан обеих стран на территории иностранных государств, порты Симода, Хакодате, Нагасаки открывались русским судам для свободного посещения. Поднимая вопрос об общей границе государств, стороны договорились, что она будет проходить между островами Итурупом и Урупом, а остров Сахалин (Караф-уто) останется в совместном пользовании [42, с. 52-53].

После подписания международных договоров стало ясно, что одно из главных условий выдвинутое американской стороной в 1854 г. «о свободной торговле» по-прежнему осталось невыполненным. Крымская война 1853-1856 гг. ослабила присутствие западных стран в регионе и военное давление на Японию, которая тем временем продолжила подготовку к использованию внешней торговли, как средства усиления страны на международной арене [7, с. 554]. США, которые стремились увеличить своё военно-политическое и экономическое присутствие в регионе, складывавшаяся ситуация оказалась неприемлемой. Стремясь не допустить военно-экономического усиления японского государства, в 1858 году штаты склонили сёгунат к подписанию неравноправного договора «о мире и дружбе» [43], положения которого отменяли существующие торгово-экономические ограничения, вводили свободу вероисповедания [7, с. 554]:

«Американцы могут свободно покупать от японцев и продавать им, какие угодно предметы, которые те или другие могут иметь в своём распоряжении для торговли без вмешательства какого-либо японского должностного лица в таковой купле и продаже или покупать, продавать, иметь или пользоваться какими-либо угодно товарами, проданными им американцами…

<…>

Американцам в Японии будет предоставлено свободное осуществление их религии, и с этой целью они будут иметь право воздвигать подходящие места для их культа» [43, с. 677-680].

Кроме того, со своей стороны США становились посредником в разрешении споров между Японией и другими европейскими государствами, открывали для её свой рынок военных товаров и квалицированных специалистов:

«Президент США по просьбе японского правительства готов выступить дружественным посредником в таких спорных делах, какие могут возникнуть между японским правительством и любой европейской державой.

<…>

Японское правительство может покупать или строить в США военные суда, пароходы, купеческие суда, пушки, военное вооружение и всякого рода оружие, а также иные нужные ему товары. Оно будет иметь право нанимать в США учёных, военных и морских дел специалистов, всякого рода ремесленников и моряков для поступления на службу» [43, с. 677-681].

Однако с подписанием японо-американского соглашения старейшина Ии Наосуке утратил своё положение в правительстве и встретил сопротивление со стороны императорского дома и феодалов. Причиной тому послужило обязательство японской стороны увеличить для американских судов список портов и городов для свободного посещения, среди которых был Хёго, находящийся недалеко от императорской столицы, города Киото: «В дополнение к портам Симода и Хакодате следующие порты и города будут открыты… Канагава – 4 июля 1859 г., Нагасаки – 4 июля 1859 г., Ниигата – 1 июля 1860 г., Хёго – 1 января 1863 г.» [43, с. 677]. Увидев в этом угрозу для верховной власти страны, император Комэй заручился поддержкой оппозиционных сил и выступил за восстановление традиционного внешнеполитического курса. В стране стало нарастать национальное реакционное движение, одним из следствий которого стали массовые убийства представителей иностранных миссий, а действующее правительство раскололось на несколько враждующих группировок и оказалось неспособным взять ситуацию под контроль [7, c. 555-556].

После смерти Ии Наосуке новый глава правительства Андо Нобумаса стал активно заниматься созданием современного морского флота и армии, старался снизить влияние гражданского конфликта на внешнюю политику страны. В 1861 году было решено направить в Европу дипломатическую миссию с целью передвинуть сроки открытия портов Эдо, Осака, Хёго и Ниигата, однако такая позиция японских властей оказалась чуждой западным странам. Великобритания заняла жёсткую позицию, требуя наказать виновников убийства английского подданного в Намамуги. Последовавшая после этого попытка сёгуната через выплату контрибуции разрешить дипломатический кризис также не привела к ожидаемому результату [7, c. 557].

В сентябре 1864 года батареи реакционно настроенного княжества Тёсю обстреляли объединённую эскадру Англии, США, Франции и Голландии в Симоносекском проливе, поставив сёгунат в крайне затруднительное положение [7, c. 558]. Для мирного разрешения конфликта коалицией западных стран было предложено заключить соглашение [44], условия которого требовали от Японии компенсировать нанесённый береговыми батареями ущерб, расходы понесённые кораблями в ходе конфликта или увеличить число портов и городов отрытых для европейских стран: «Если сёгун заявит, что вместо указанных выше компенсаций он готов открыть соответствующий порт для торговли, правительства держав должны принять решение, что они либо согласны с этим, либо намерены получить компенсации» [44, с. 681].

Осенью 1865 года иностранные суда получили доступ в порт Хёго. Сёгун Иэмоти, утративший окончательно контроль над ситуацией, подал прошение императору своей об отставке, а представители княжеств, в свою очередь, поспешили высказаться за подписание договоров с иностранными государствами. Император одобрил оба решения, после чего действующее правительство отказалось от проводимой ранее политики «изгнания варваров» (дзёи), снизило тарифные пошлины до 5% и отменило все ограничения во внешней торговле [7, c. 560-561]. В январе 1867 года после избрания Ёсинобу на пост сёгуна началось активное военно-экономическое сотрудничество с Францией и Англией, однако во многом оно было продиктовано волей императора и представителей западных княжеств, оппозиционно настроенных к сёгунату и вошедших в состав образовавшегося имперского правительства [7, с. 562].

На основании выше изложенного, следует сказать, что проводимая Токугава изоляционная политика не была чем-то новым для стран восточноазиатского региона. Переняв китайские традиции, Япония стремилась познать окружающий мир и в тоже время препятствовать распространению информации о себе, охранять тайну императорской власти. Её отличительной чертой стало тотальное преследование и подавление христианского учения, которое в том же Китае было проводником для налаживания отношений с европейскими государствами. Учитывая географические особенности региона и историческое прошлое, сёгунат Токугава стремился расширить сферу своего влияния в направлении острова Хоккайдо, Сахалина, Курильских островов и укрепить свои позиции в Кореи [14, с. 329]. Однако первостепенным для японского изоляционизма было ограничение торгово-экономической деятельности европейских государств [10, с. 259] и признание сёгуната как легитимной формы правления на международной арене [14, с. 327].

Очевидно, что находясь до середины 19 века вне досягаемости для западных стран, Япония продолжила осуществлять прежний внешнеполитический курс, который сводился к ограничению торгово-экономического сотрудничества с голландскими и китайскими торговцами, а также минимальному привлечению в страну передовых знаний и технологий. В ответ на появление немногочисленных иностранных судов у побережья Хоккайдо японские власти каждый раз подтверждали своё намерение продолжить политику изоляции, которое постепенно свелось к возведению береговой линия обороны.

Однако опиумные войны и включение США в гонку по разделу сфер влияния в Китае ускорили и сделали неизбежным выход страны из изоляции. Оказавшись под превосходящим военно-политическим давлением, сёгунат Токугава вынужден был пойти на подписание неравноправных договоров, которые втянули страну в гражданскую войну и стали поводом для упразднения военно-политического режима. Новое японское правительство во главе с императором, вынуждено было теперь учитывать последствия проводимой сёгунатом ранее внешней политики, в которой обозначились новые векторы внешнеполитического и внешнеэкономического взаимодействия (США, Российской империя), оказывающие огромное влияние на развитие современной Японии, подталкивая её сохранять лидерство в Восточной Азии.

Заключение

Временной промежуток с 1603 до 1867 года вошёл в мировую и историю японского народа как период позднего феодализма, существования военно-политического режима в виде сёгуната Токугава. Изучив процесс объединения Японии, мы подтвердили, что его провозглашение было закономерным, так как к концу 16 века сложились необходимые для этого предпосылки. Военно-политический лидер Иэясу Токугава, который сконцентрировал в своих руках всю верховную власть над военными силами, заручился поддержкой большинства влиятельных людей страны. Его начинания по объединению Японии поддержали как представители торгового капитала, стремившиеся разрушить таможенные барьеры внутри страны и вывести всю деятельность на новый более высокий уровень, так и представители дворянства, пытавшиеся закрепить право на собственность, полученную в период гражданской войны. Политической альтернативы практически не было. Несовершеннолетний сын Хидэёси не обладал ещё достаточным влиянием стране, а военно-политические силы княжеств были разрознены. Императорская семья в свою очередь вот уже несколько столетий находился вне рамок политической жизни страны. Большое влияние на сложившуюся ситуацию оказывал внешнеполитический фактор: поражение в корейской кампании 1592-1598 гг., колониальная политика европейских держав в регионе. Именно в таких условиях для большинства японского общества построение централизованного государства во главе с домом Токугава являлось наиболее удачным вариантом, который и был реализован в начале 17 века.

Проанализировав систему управления страной и социально-экономическую политику сёгуната, было подтверждено в их основе лежало стремление сохранить привилегированное положение военного сословия и дома Токугава, которое проявлялось, прежде всего, в том, что правительство постоянно стремилось подержать экономическое благосостояние самураев, выдавало им рисовые пайки, списывало долги и тем самым сдерживало развитие торгового капитала. Однако эти меры не давали ожидаемых результатов. По мере углубления кризиса в сельском хозяйстве, которое было основой экономики правящего сословия, многие воины оставляли свой промысел и становились ремесленниками, торговцами или просто предоставляли услуги охранника, телохранителя представителям купеческого сословия. Чтобы остановить этот процесс, сёгунат начал искать денежные средства – проводил реформы по легализации торгово-ростовщической деятельности. Торговые агенты получили право на обслуживание самураев, князей и дома сёгуна, что только способствовало ухудшению социально-экономической ситуации. Государство и всё высшее сословие оказались зависимы от кредитов купечества и не в состоянии были в дальнейшем обслуживать ранее полученные займы. Улучшить ситуацию пытались фавориты сёгуна, временно возглавлявшие правительство. Они провели ряд манипуляций в финансовой сфере: преднамеренное занижение ценных металлов в денежных знаках, введение в оборот бумажных денег, продолжение практики безвозвратных платежей, предпринимались попытки изменить налогообложение для княжеств, упростить систему заложничества, однако все эти мероприятия были малоэффективными. К концу существования сёгуната проводимая социально-экономическая политика исчерпала себя и привела к тому, что режим лишился поддержки всех сословий.

В области культуры, религии и общественной мысли также произошли серьёзные изменения. Стремление властей подчинить религию своим интересам способствовало её упадку. Огромные массы людей, лишившись духовных ориентиров, начали искать веру в других формах, практиковать магические ритуалы и обряды с целью получить защиту от болезней, смерти, почитать культ предков. Конфуцианские мыслители, разочаровавшись в буддизме, через познание исторического прошлого стали проявлять интерес к синто, обновлять его, наполняя элементами, заимствованными из конфуцианства, даосизма и других религиозно-философских учений. В начале 19 века они создали альтернативу официальной идеологии, которая популяризировала этику самурая и выступала за сохранение феодальных отношений. Образовалось несколько школ (кокугакуся, митогаку, рангакуся), которые под влиянием социально-экономического и внешнеполитического кризиса предлагали проекты по реформированию сёгуната или обновлению императорской власти в рамках существующих реалий.

Рассмотрев внешнюю политику сёгуната, можно утверждать, что курс на самоизоляцию страны был вполне оправданным на начальном этапе. Он позволил стабилизировать общественно-политическую ситуацию внутри страны, остановить распространение христианства, подрывавшего идеологические основы существующего режима и сконцентрировать все усилия на внутреннем развитии и освоении северных территорий. Кроме того, проводимая политика минимизировала последствия японо-корейского конфликта 1592-1598 гг. и не позволила попасть стране в зависимость от европейских колониальных держав. Однако произошедшая в западном мире техническая революция и стремление великих держав в первой половине 19 века проникнуть в Китай поставили сёгунат в невыгодное положение. Находясь под превосходящим военно-политическим давлением, последние его правители вынуждены пойти на подписание неравноправных договоров, условия которых породили в стране гражданскую войну и последующее упразднение сёгуната.

Но, несмотря на то, что с падением сёгунского режима самурайское сословие утратило своё привилегированное положение, сформировавшиеся на протяжении всей эпохи Токугава мировоззрение и психология японцев не подверглись сильным изменениям. Выработанные на протяжении эпохи такие качества и черты как коллективизм, традиционализм, чрезмерное трудолюбие, стремление к красоте и эстетике, пытливость и любознательность остаются особенностями нации на современном этапе, которая под воздействием внешних факторов продолжает вести свою страну по пути процветания.

Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 532; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!